1
Он чувствовал, как жизнь рвется прочь из его груди. Она жаждала свободы, она желала покинуть уставшее изможденное тело старика. Болезнь съела его изнутри, от него осталось лишь сморщенное костлявое тело, но он не хотел сдаваться – он держал жизнь, держал в заточении, держал в этой костлявой клетке, называемой телом. И жизнь бунтовала, она поселилась в его глазах, только в его глазах играл живой огонь, и никто, никто бы не поверил, что это глаза умирающего.
Чего ждал он, зачем удерживал рвущуюся на волю птицу?
Он как обычно сидел в своем старом кресле и следил, как черная кошка у его ног играет с убитым воробьем.
- Опять ты позволил ей затащить эту падаль! – раздалось над его головой.
- Оставь ее Мира, пусть… - сказал он усталым безжизненным голосом.
Но Мира все ж таки спугнула кошку и убрала воробья. Она не терпела грязи в своем доме. Маленькая старушка, в отличие от высушенного болезнью старика, была похожа на кадушку с тестом. Ее не тяготил угрюмый нрав старика, ее не трогала его болезнь. Она ухаживала за ним с самого начала его болезни. Это началось так давно, что она уже и не помнила, как он выглядел здоровым, как жили они. Она превратилась в автомат, выполняя изо дня в день свою работу, принимая это спокойно как должное. О любви они уже давно не говорили, да и не стоило. Мира уже и не помнила, была ли любовь…
Как вышло, что они вместе, такие разные, но нужные друг другу.
Часто, сидя напротив него и вглядываясь в его черты, она напрасно пыталась отыскать нечто знакомое ей, родное, то, что заставило ее быть рядом с ним, то, что она любила когда-то. Напрасно, нет, ничего не осталось, все погребено в глубоких морщинах, все поглощено болезнью. И откуда взялась эта болезнь, что так может изменить человека, иссушить его и оставить жизнь только в глазах? Ни один врач так и не смог помочь ему. Да что врач! Даже она, знахарка, не могла определить его недуга. Но, странно, это ее не тяготило – она смирилась с этим, сжилась.
2
В огромной зале царил полумрак. В центре в мраморной чаше горел огонь, и свет его выхватывал из тьмы три лица, на которых застыла глубокая забота. Решалась судьба…
- Ну что, кого изберем хранителем нового кладбища? – спросил самый старший из собравшихся.
Черты лица самого молодого слегка исказились:
- Может, отменим этот глупый обычай?
- Думайте, что говорите, Эл! – воскликнул третий – На обычаях держится власть.
- Вы правы, Дор, - спокойно сказал старший, – Что ж раз уж мы собрались здесь, надо решить этот вопрос.
- Давайте Эгоса, он не женат, детей у него нет…
- Но у него сестра, - возразил Эл.
- Она уже достаточно взрослая, сможет жить одна, Эл! – Воскликнул Дор. – Тем более скоро выйдет замуж.
- Да, - заговорил молчавший до сих пор старейшина, - раньше мы выбирали в хранители кладбища совсем по другим принципам, это были благородные мужи. И мы не думали, женаты они и есть ли у них дети. Честью для них было участвовать в этом священном обряде.
- Да, светлейший, но мне кажется, что лучшим людям нужно быть среди живых, иначе все пойдет прахом, - возразил Дор.
Светлейший медленно кивнул, он понимал, что Дор прав, знал он также, что обычай этот не такой уж священный, но люди верили, верили в обряды, духов и боялись и в страхе были покорными.
А Эгос в конце концов подходил на роль хранителя нового кладбища как нельзя лучше, чего-либо значительного он не совершал, но вел вполне благопристойный образ жизни – народ одобрит их выбор.
- Ну, что решили? – спросил он наконец.
- Да, пусть будет Эгос – отрубил Дор.
Эл кивнул.
- Хорошо, - старейшина вздохнул, - объявляю наше собрание закрытым.
- Кто сообщит Эгосу о нашем решении? – спросил Дор, и глаза его беспокойно забегали.
- Эл, пусть это будет он.
Губы Эла слегка дрогнули.
- Рад служить, - он покосился на Дора.
Огонь в чаше погас…
3
Малышка Лили сидела, подперев кулачком щечку, и смотрела на пламя свечи, когда раздался стук в дверь. Она встрепенулась, подбежала к двери:
- Кто там?
- Это я, Лили, Эл!
- Эл!!! – радостно воскликнула девушка и открыла дверь. – Здравствуй, проходи!
Юноша посмотрел в это чистое открытое лицо с огромными глазами, и горечь подступила к горлу.
«Как сказать?». Он нервно сглотнул и вошел.
- Что-то ты давно к нам не заходишь, - щебетала Лили, - все занят верно… ты садись, Эгос скоро придет.
Эл вздрогнул, услышав имя друга, слетевшее с пухлых губ Лили.
- Да что с тобой, Эл? Что произошло?
Он попытался улыбнуться, губы нервно дрогнули и выдали подобие улыбки.
- Ничего особенного, устал, сегодня на совете решали сложный вопрос…
- И как, успешно?
- Да…
В это мгновение дверь распахнулась, и вошел Эгос:
- Ба! Кого я вижу! Старый добрый Эл!
Эл поднялся навстречу другу и обнял его.
«Мерзкий, мерзкий, мерзкий!» - стучало сердце. «Предатель!». Опять горечь, трудно дышать. Больше воздуха вдохнуть, больше!
- Друг, - вышло кисло, - нам надо поговорить…
- Ты совсем какой-то странный! Но давай пройдем в мою комнату.
***
Свечи… их огонь мерцал, слабо освещая комнату, и бился в конвульсиях…
- Я понимаю, Эл, это честь, огромная честь быть хранителем кладбища.
- Но…
- Нет, ты хочешь сказать, что все это глупости и ерунда, что это придумано, чтобы держать людей в кулаке… и это постоянное - «обычаи нарушать нельзя» тоже для того придумано. Ты прав, но ведь это работает, ведь практически благодаря обычаям у нас есть государство. А я, я даже рад буду ему послужить, даже так.
- А как же твоя сестра? Пойми, есть еще время все изменить, можно поменять на Большом Совете хранителя кладбища. Подумай о Лилии, ведь она еще не пристроена, ей трудно будет одной.
- Эл, она уже взрослая, и потом, с чего ты взял, что она останется одна? Я думаю, ты будешь хорошим защитником ей.
- Я?..
- Разве не честь тебе оказываю я – хранитель кладбища, делая Лилию твоей невестой?! – Эгос засмеялся и хлопнул Эла по плечу, тот смутился и слегка покраснел.
- Нет… то есть, да… но согласна ли она?..
- Лили – девчонка и ее мнение меня не интересует. – отрезал Эгос.
- А меня все же интересует и даже очень! – настаивал на своём Эл.
Эгос сделал недовольную мину и вяло сказал:
- Ну что ж, спросим у нее…
***
Лили пела, глядя на пламя свечи, и песня уносила ее куда-то на своих теплых и нежных волнах:
«Луна плыла в нежнейшей колыбели
Из мягких туч и синего сукна,
И звезд лучи за нею в след летели,
Лаская лик ее, целуя ей уста…»
Эту песню она сочинила сама, никто, кроме Лили ее не знал. Никто даже и не догадывался, что эта девушка обладает такой способностью повелевать словами, превращая их в стихи.
- Лили!
Песня оборвалась…
5
«Бред! Бред!». Жесткое кресло, мрак.
«Они выбрали меня. Почему? Неужели я не нужен здесь, среди живых? Почему я должен гнить в могиле? «Обряд! Священный долг!» – пустые слова! А этот Эл, друг…
На большом совете можно поменять хозяина кладбища? Что ж, пусть, но я сам заявлять не буду. Они посчитали, что я хуже их и решили зарыть меня в землю, как бесполезный предмет?… Нет, Эл, ты не друг, ты… Я ударю больнее…»
Кровь стучала в висках Эгоса. Он не верил, что судьба могла так обойтись с ним. Все надежды, все планы рухнули в одночасье, а ведь он мечтал о многом. Жизнь ему представлялась огромной дорогой, а его собственная судьба – куском глины, из которого он мог создать какой угодно кувшин. И он творил: у него было свое дело, он был хозяином крупного рыболовецкого судна и неплохо зарабатывал. Но это был не предел его мечтаний, он хотел расширить свое дело и организовать торговлю с другими городами, а может и странами. Это было в перспективе. А прошлое?
Лили, малышка Лили…
Когда она родилась мать - его божество, его идол, которому он поклонялся, перестала обращать на него внимание и с головой ушла в воспитание долгожданной дочки. А он, шестилетний мальчишка, чувствовал горечь и тоску, и где-то в глубине души рождалась… ненависть. Ненависть к этому живому комочку, который посмел претендовать на любовь его матери, который так бесцеремонно вторгся в жизнь Эгоса и вынес из храма божество. Божеству этому Эгос поклонялся все эти годы, любовь его он привык относить только к себе. Теперь эту любовь нужно было делить, но половина не устраивала, хотелось как всегда, хотелось больше. Его как растение после обильного освещения вдруг поставили в плохо освещенную комнату, и он протестовал против этого, а мать либо не замечала, либо не хотела замечать, настолько ее поглотила забота о Лили.
Через пятнадцать лет у смертного одра матери, держа ее тонкую сухую руку, он поклялся, что будет верным защитником и кормильцем сестры, и честно выполнял это обязательство.
Каждый день он уходил в море и возвращался далеко за полночь. Всегда, его встречала Лили, уже собравшая ужин на стол. Это и нежность сестры по отношению к нему растопило его сердце, ненависть забилась далеко в угол души. Но, глядя в сияющие глаза сестры, он часто вспоминал мать, и тогда сердце его сжималось от обиды и боли – он быстро отворачивался и опасался снова взглянуть на сестру. А она, ничего не подозревая, продолжала бескорыстно любить его. Он знал это, и оттого ему было вдвойне больнее. Любовь к матери и ненависть к сестре разрывали его сердце пополам – он не мог нарушить клятву, данную матери, потому что любил ее, и все-таки в его сердце жила обида, ненависть к сестре.
Мрак… Тишина… все спит… Жесткое кресло, ноет затылок, болят глаза… Что-то странное вдруг пробежало по всему телу Эгоса – это была не то дрожь, не то горячечная волна – он вздрогнул. Странная улыбка застыла на его лице, но ее во мраке не было видно…
***
Лили не спала – то, что случилось вечером, взбудоражило её, разгорячило кровь. Мысли в панике метались в её голове и путались. Она силилась и никак не могла понять, что же произошло? Радоваться ей или плакать? С одной стороны она невеста Эла… Боже, как давно она была влюблена в этого статного, серьёзного юношу и скрывала свою любовь. Она сначала и не знала что это.
Любовь… какие чувства люди вложили в это слово и что оно значит? Поначалу Лили испытывала интерес к Элу, ей было интересно всё, что его касалось. Незаметно возникла нежность - ей отрадно было смотреть, на него. Она видела в его глазах какое-то сияние, которое распространялось на все лицо юноши, и тогда он ей казался ангелом. Свет этот ослеплял её, а может быть (как она часто думала) открывал Лили внутреннюю красоту Эла. Юноша ни разу не показал себя с плохой стороны, наоборот он довольно многого добился, несмотря на молодость, в двадцать лет он был выбран в Большой совет и стал правой рукой старейшины. Он часто навещал Эгоса, а, следовательно, давал возможность Лили видеть себя и даже общаться, благодаря чему девушка очень много о нем узнала. И вот произошло нечто странное, Лили будто накрыла черная пелена, она не могла открыть свои чувства никому, и это её мучило. Её мучило желание постоянно видеть Эла, говорить с ним, а он, между тем, стал появляться всё реже и реже в их доме. Ей будто не хватало воздуха. Она страдала от чего-то тяжёлого, вдруг навалившегося на неё. Если ей удавалось увидеть его неожиданно в городе, то сердце её начинало, бешено колотиться, и не хватало воздуха, она бросалась прочь, пока он её не заметил, прибежав, домой, бросалась ничком на кровать и долго еще не могла успокоиться, слушая сердцебиение и тяжело вздыхая, но от этого было как-то болезненно сладко. Любовь ли это? Наверно любовь…
И вот она его невеста, она сказала «да»…
С одной стороны – любовь, а с другой – брат. Она никогда не могла понять его отношения к ней. Она не понимала, почему он её не любит, и всеми способами пыталась заслужить его любовь. Но его доброта часто сменялась раздражительностью по отношению к Лили, а она не могла понять причину этого. Она любила его, не смотря ни на что. Вчерашняя новость буквально повергла её в шок. Лили никак не могла понять, почему брат согласился стать хранителем кладбища, а попросту – умереть. Ей было непонятно его спокойствие и … радость. Она совсем не хотела терять брата, а он, по-видимому, даже радовался тому, что оставляет её одну. Видимо, как не старалась, а не смогла завоевать она любви брата. А что если попробовать по другому?..
***
Эл был сам не свой, он возвращался по узкой улочке города к себе домой, и мысль о потере друга печалила его, но в голове навязчиво кружилась и назревала другая мысль, которая, в конце концов, вытеснила первую. Его взяла дрожь, он остановился и поглядел в небо, там стыдливо улыбались звезды… «Как слезы на её глазах» - подумал он вдруг. И зачем Эгос так жестоко обошелся со своей сестрой? «Не любит она меня. Но почему тогда сказала «да»?» Эл прислонился к стене - ноги его не слушались. Сладкие мечты стали уносить его высоко в розовые мягкие облака. Он незаметно для себя стал шептать её имя. Образ Лили стоял перед ним прозрачный чистый, весь стан был пронизан розовым светом, а в глазах горело что-то нежное, манящее, они затягивали в себя.
- Ну, чего встал тут?!
Кто-то грубо толкнул Эла, и вмиг его мечты рассыпались, как разбитое стекло, ему даже послышался звон падающих стекляшек…
6
Звон разбитого стекла разбудил старика, его тело затекло от долгого сидения в кресле.
- Мира!
- Что? – отозвалась старуха где-то рядом, в темноте её не было видно, но он почувствовал ее дыхание.
- Я устал, переведи меня на постель…
- А я-то думала – уснул в кресле и проспишь в нем всю ночь – будить не стала.
Она перевела его на кровать, уложила на подушки, в которых тонкое лицо старика сразу потерялось.
- Что тебе приснилось? – спросила вдруг она.
- А что?
- Ты стонал во сне…
- Не помню – резко оборвал он её, рот его недовольно скривился. Ему хотелось скорее забыться, он будто боялся, что призрак прошлого вновь завладеет им. – Иди спать.
Старуха потопталась, обижено, и тихо вышла из комнаты. Он почувствовал, что её нет, и все мышцы лица его расслабились – оно перестало что-либо выражать. Притворяться уже было ни к чему. Он превратился в труп снаружи, но внутри него кипела работа – жизнь боролась со смертью, прошлое – с настоящим.
Так он лежал с открытыми глазами, ничего не видя перед собой и, вдруг… что это? Будто тень отделилась от стены и все яснее и яснее стала приобретать очертания женской фигуры. Она протянула к нему руки…
Рот его задрожал, лицо перекосилось. Он взмахнул рукой и закричал:
- Прочь! Прочь!
Но голос его был слаб, и вместо крика получился шепот.
Фигура исчезла…
7
Лили бежала по городской площади к дому старейшины. Мысли летели, путались, сталкивались и разбивались.
А в городе меж тем рыдала осень. Раньше все было пестро и ярко, но потом она стала стареть и блёкнуть, превращаться в нищенку. Ветер жестоко срывал с неё одежды, обнажая костлявое тело, тонкие её пальцы в надежде цеплялись за тучи, чтоб хоть как-то прикрыть ногату – бесполезно. Последние отрепья были сорваны, и осень предстала во всем своем убожестве – костлявая и сухая она стояла, ежившись под холодным дерзким ветром, пока небо не сжалилось над ней и не прикрыло её наготы белым снегом, который стал саваном осени, её последним приютом…
Светлейший стоял у окна, которое выходило в сад, и, будто, наблюдал, чувствовал все эти муки осени. В глубине залы послышались легкие шаги, которые заставили его очнуться.
- Лили? Что случилось?
Девушка была бледна, когда она заговорила, голос её дрожал:
- Я здесь, чтобы просить вас о милости.
- О милости?
- Да, да. Я прошу вас, освободите моего брата от этой повинности… Я не хочу его терять. Если вы любили когда-нибудь крепкой братской любовью, то должны понять меня.
Старейшина подошел к Лили и взял её за руку:
- Да, я тебя понимаю… Мы никого не принуждаем, и наше решение можно пересмотреть, но только нужно предложить в замен другого человека…
Лили опустила глаза и сказала тихо, но твердо:
- Возьмите меня.
Старейшина долго молча смотрел на неё, будто думая: от неё самой исходило это предложение, или по научению кого-то слетели слова с её губ.
Не найдя ответа он сказал:
- Ладно, ступай, я подумаю…
Она подняла на него глаза полные надежды и света и исчезла.
***
Дор как раз поднимался по ступеням крыльца, ведущего в дом старейшины. В этот миг дверь распахнулась, и он очутился лицом к лицу с Лили. Его глаза беспокойно забегали, он даже сначала вздрогнул и побледнел, будто увидел приведение. Но лучистые глаза Лили сияли такой торжественной радостью, что он все-таки разомкнул уста, хотел, было что-то сказать, как Лили, едва кивнув ему, скрылась из виду.
Лили летела над землёй – радость окрыляла её. Она победила смерть, теперь её брату ничего не угрожало. Взгляд её неожиданно вырвал из толпы знакомое лицо. Она долго вспоминала кто это – волна радости будто смыла все прошлые её впечатления и царственно разлилась в сознании, пульсируя.
- Эл! – радостно воскликнула Лили.
- Лили… - он никогда не видел её такой, на его глазах будто распустился чудесной красоты цветок, и благоухание его было ощутимо, почти осязаемо. Он взял её ладони в свои и долго смотрел ей в глаза - чистые, сияющие, притягивающие. Она улыбалась. Ей снова виделись только его глаза, она будто погрузилась в них, как в озеро, и приятный туман окутал её сознание. Всё, что окружало их, перестало существовать. Они проникали в глубины душ друг друга – там было уже другое измерение, другие чувства, другие слова. Их души пели в унисон, и, казалось, будто всегда было так, и будет…
8
Старейшина сидел в глубоком кресле, брови его были сдвинуты, взгляд устремлён в окно.
Дор стоял у камина, небрежно играя цепочкой часов, беспокойно взглядывая на старейшину.
- Что же делать? – спросил, наконец, старейшина, оторвал взор то окна и направил его на Дора. Тот оставил цепочку и, взглянув в глаза старейшине, ответил:
- Что? Мне кажется, нам не важно кого посвятить в хранители кладбища, лишь бы человек был достойный. Лилия предложила себя вместо брата, чем это плохо?
Правая бровь старейшины дрогнула и поползла вверх.
- Да, она молода, - продолжал Дор, - так что же, это ведь плюс! Посвятить в хранители кладбища чистую невинную девушку – достойнее человека и найти нельзя!
Дор разгорячился, глаза его разгорелись и перестали беспокойно бегать, речь свою он сопровождал резкими жестами.
Неожиданно за его спиной вырос Эл. Старейшина видел, как беспечное, счастливое лицо юноши стало вдруг серьёзным. Эл услышал последние слова, произнесённые Дором.
- Какую девушку вы решили посвятить в хранители кладбища?
Дор вздрогнул и оглянулся, сразу как-то убавив в росте, будто его что-то прижало к полу.
-Эл, ты разве не знаешь?.. – растеряно спросил он.
- Нет, ничего не знаю…
- Лилия предложила себя вместо брата…
- Что?! – Эл побледнел и обращал обезумевшие глаза то к старейшине, то к Дору, будто требуя объяснений. – Как же так? И ты, - сказал он, глядя в глаза Дору, - хочешь дать согласие?!
Тот молчал, растеряно глядя на старейшину.
- Светлейший, мы не можем этого сделать! Она должна жить! – говорил Эл уже старейшине. – Если вам нужен достойный – вот он я, тогда всё будет как надо!
- Ты прав, - сказал старейшина, вздохнув, - всё будет как надо, но ты нам нужен…
- Я не смогу жить без неё.
***
- Братец! – Лили со смехом влетела в дом.
Эгос сидел на диване и читал книгу, от звонкого голоса сестры он вздрогнул, и знакомая горечь подступила к горлу. Он неохотно отложил книгу и посмотрел на неё. Его поразила перемена, произошедшая в сестре, какая-то торжественность была в ней, глаза лихорадочно горели.
- Что это с тобой? – спросил он недоверчиво.
- У меня сюрприз для тебя, ты будешь рад!
- Ну, говори скорей. – раздражённо оборвал он её.
- Я спасла тебя!
- Что? – догадываясь, протянул он.
- Я буду хранителем кладбища вместо тебя! – выпалила торжественно Лили.
- Ты с ума сошла?! – притворяясь возмущённым, воскликнул он, а сам подумал: «Так, так…»
- Я не могу тебе этого позволить!
- Можешь и должен! – возразила она.
- Почему? – заинтересованно прищурился.
- Потому что я поняла, что это мой долг, да нет – это цель моей жизни, я родилась для того, что бы спасти тебя. А ещё потому, что я люблю тебя и это, наверно, единственная возможность доказать тебе мою любовь, и заслужить твою…
- Хороший способ ты выбрала, - усмехнулся Эгос.
- Я ошиблась? – посмотрела ему в глаза.
- Неужели ты подумала, что я смогу спокойно жить дальше после того, как мою сестру закопают заживо? Я же себе этого никогда не прощу! Вспомни, что я обещал матери?
Лили стояла перед братом опустив глаза.
- И потом, почему ты решила, что должна мне что-то доказывать, и что-то заслуживать?
- Потому, что ты меня не любишь. – прошептала она.
- Глупенькая! – усмехнулся Эгос, пытаясь подавить вновь подступившую к горлу горечь. – Я тебя люблю, и всегда буду любить.
Он обнял её. Но эти объятья не согрели Лили, а слова Эгоса прозвучали неубедительно, будто шли не от сердца.
Эгос думал в этот момент о том, что Лили наверняка уже побывала у старейшины и там уже всё знают, а значит, знает и Эл, остаётся ждать Большого Совета.
- Ты наверно и у старейшины была? – всё же не удержался и спросил он, и, затаив, дыхание ждал.
Лили кивнула. Эгос внутренне торжествовал, что не ошибся.
- Эх ты, глупышка, - он погладил её волосы, - но ничего, на Большом Совете всё исправим. – Посмотрел ей в глаза, - Запомни, я хочу, чтобы ты жила, это было желанием нашей мамы. Жить – вот твой долг.
9
Ленты, подобные змеям, скользили в полнейшей тьме – красные, жёлтые. Извивались, сплетались, скручивались в клубок и скользили прочь. Вдруг в чёрной густоте возникли два прозрачных камня зелёного цвета, блеск их усиливался, грани переливались…
Постепенно камни утратили прозрачность, и старик увидел перед собой два зелёных глаза. Он вздрогнул и проснулся. Женская фигура едва отделялась от стены, глаза её горели, как две зелёно-огненных звезды.
«Опять она здесь…» - подумал старик, и попытался защититься ладонью от жгучего, ядовитого взгляда.
Женщина меж тем приблизилась. Старик вдруг услышал её голос, хотя она не разомкнула губ – говорили глаза.
«Вот ты какой стал…»
- Зачем ты меня мучаешь? Что я тебе?
«А чем была я для тебя?»
- Сестрой, любимой сестрой…
«Любимой?..» - она прикоснулась к его груди там, где было сердце – старик почувствовал давно забытую горечь.
«Ты опять врёшь…- с грустью заметила она. - Вспомни тот день…»
В сознании старика поплыли туманные образы, голос женщины раздавался уже внутри него…
***
Весь город собрался на площади, несмотря на колючий мороз, глаза людей были устремлены на наскоро сколоченные подмостки, которые сиротливо пустовали. Народ ждал появления старейшины и боялся его пропустить. Наконец светлейший откроет людям глаза, скажет, кто удостоился чести стать Хранителем кладбища.
Напряжение толпы возросло – появился старейшина. Он по привычке взмахнул рукой, призывая к вниманию, но в этом не было необходимости, все молчали, жадно впившись глазами в вершителя судеб.
Лили, укутанная в тёплый платок, стояла рядом с Эгосом в гуще толпы. Все ждали.
- Все вы знаете, какой сегодня день – заговорил, наконец, светлейший.- Совет Старейшин выбрал Хранителя нового кладбища, но сегодня на Большом совете вы можете оспорить наше решение и предложить своего человека.
Толпа настороженно съёжилась…
- Хранителем кладбища мы выбрали Эла, он моя правая рука и достойный человек. Вы согласны?
Вздох облегчения прокатился по толпе. Напряжение осталось лишь у Лили, лицо её выражало недоумение и какое-то внутреннее страдание. Она украдкой взглянула на брата – лицо того ничего не выражало, но внутренне он торжествовал.
- Вы согласны с решением Совета? – ещё раз повторил старейшина свой вопрос.
- Да, да! – закричала толпа. – Эл достойный человек!
Эл стоял рядом со старейшиной и рассеяно смотрел в толпу, вдруг глаза его встретились с глазами Лили полными отчаяния. Ему стало больно, нестерпимо больно где-то в груди. Он понял, что совершил ошибку – спасая Лили, он отнял у неё счастье, ведь она любит его и не сможет без него жить. Какой же он глупец!
- Нет! – воскликнула вдруг Лили. – Я против!
Она пробиралась вперёд, расталкивая людей. Добравшись до подмостков, она развернулась и крикнула в толпу:
- Он мой жених!
- Докажи! Докажи! Пусть докажет! – кричала толпа.
Все понимали, что если Эла не сделают Хранителем кладбища, его место займёт кто-нибудь из толпы. А кому хотелось умирать? Люди кричали с пеной у рта, защищая свои жизни и толкая на смерть счастье и любовь двоих несчастных, попавших в водоворот.
- Кто, кто докажет, что он твой жених?! – задыхаясь от холодного воздуха, гнева и страха вопили они.
- Мой брат. – спокойно сказала Лили, и глаза её встретились с глазами брата.
Эгос стоял всё так же, будто то, что происходило, его не касалось, но всё слышал и видел. Когда он встретил глаза Лили, внутренне усмехнулся, с тем же спокойствием пробрался сквозь толпу к ней, и взял её за руку со словами:
- Не слушайте её, этот человек, - он указал на Эла,- не является её женихом, и никогда им не был.
Эл рванулся, было к Эгосу, но его задержала стража.
Между тем Эгос продолжал:
- Моя сестра просто очень чувствительная и добрая, жалеет всех, и если бы на его месте, - он снова указал на Эла, - был кто-нибудь другой, она бы тоже кинулась спасать его.
Затем он повернулся к старейшине:
- Просим прощения, светлейший. - поклонился и быстрыми шагами пошёл прочь, увлекая за собой Лили. Она была настолько шокирована, что не могла произнести ни одного слова, ни одного жеста не могла сделать. Ноги её послушно шагали, глаза были широко раскрыты, изо рта вырывалось хриплое дыхание. Её можно было принять за сумасшедшую.
Эл смотрел вслед уходящему счастью, ему казалось, будто его душу четвертуют, колесуют, делают с ней что-то ужасно болезненное, медленно, наслаждаясь. Он чувствовал, что должен что-то сделать, но не мог – боль отняла у него все силы и охватила его целиком.
Старейшина смотрел на бледное, осунувшееся лицо Эла и, казалось, чувствовал всё то же, что и он. Глаза их встретились.
- Может, предложим меня вместо тебя, – сказал вдруг светлейший, глядя в глаза Элу. – Я уже стар, а ты сможешь занять моё место…
- Нет, – едва слышно произнёс он. – Продолжайте обряд…
***
Лили очнулась утром следующего дня, когда Эла уже не стало. Она знала, чувствовала это. Она видела это в виноватой серости неба, в туманной лживости солнца. Всё вокруг пыталось обмануть её, что жизнь продолжается, что начался новый день. Город снова шумел за окном, но для Лили эти звуки были пустыми, они слились в один ничего не выражающий и ничего не значащий.
Она лежала на постели и смотрела в потолок, волосы её разметались по подушке. Чувствуя ровное биение своего сердца, удивлялась, что этот мотор не остановился, когда душа уже отказалась жить.
Сначала тихо, потом громче кто-то позвал её. Голос был незнаком, и непонятно было женский он или мужской.
Она оторвала голову от подушки, но увидела только, как затворилась дверь. И уже за дверью странный, хрустальный, как музыка голос позвал её. Лили встала, торопливо оделась и выбежала из комнаты в коридор, а голос звал уже на улице, всё мелодичнее, всё нежней, обещая что-то, маня куда-то. Она кинулась во двор, но никого там не увидела. Остановилась в замешательстве: «Куда идти?», как вдруг её повлекло с неистовой силой прочь из дому, прочь из города в лес, покрытый таинственным блестящим инеем. Ветви его скрыли Лили, приняли её в объятья, покрыли лаской тысячи снежинок. А она бежала легко всё дальше и дальше, утопая в нежном жемчужном снегу.
На большой поляне она остановилась, и взору её предстал ледяной дворец, весь прозрачный, будто и не настоящий. Лили протянула руку, ожидая, что дворец рассеется, но он стоял, а за дверью его снова послышался тот же прекрасный голос и позвал её. Она шагнула во дворец и исчезла. Раздался лишь треск льда, и было слышно, как чёрная холодная вода поглотила что-то. Та поляна, на которой стояла Лили была глубоким лесным озером.
***
- Что же ты хочешь? – спросил старик, выслушав рассказ женщины. – Я достаточно наказан.
«Вот именно – достаточно» - глаза женщины заблестели как-то странно, будто в них стояли слёзы.
В этот момент ещё одна тень отделилась от стены, и старик узнал бледное лицо Эла. Он подошёл ближе и встал рядом с Лили. Она посмотрела на него, улыбнулась и взяла его за руку.
«Как видишь, я пришла не одна… - она смотрела на Эла, но слова её были адресованы старику, - Смерть не разлучила нас, наши души. Мы всё равно обрели друг друга».
«Мы прощаем тебя за всё» - сказали глаза Эла, и он улыбнулся тепло и счастливо.
Тёплый, мерцающий свет покрыл фигуры Лили и Эла. Они обняли друг друга, их всепоглощающая любовь была осязаема. Она коснулась старика, и он вздрогнул. Он понял, что в их прощении была тоже любовь – любовь к нему. Не смотря ни на что, Эл любил его как друга, Лили – как брата, и оба по-своему горячо и искренне жалели его. Ему такая любовь была непонятна, чужда. Если он любил, то требовал ответной любви, если её не было – остывал.
А мать?..
Мать он любил всю жизнь, любил, не смотря на то, что она увлеклась воспитанием Лили и забыла о нём. Да, он ненавидел, но ненавидел Лили, а не мать. Ненависть к сестре отравила его сердце, не давала покоя. А её любовь будила в нём отвращение к самому себе.
Он избавился от неё, уничтожил, отнял у неё жизнь, а она не перестала любить его. Она простила его… Что же это за любовь?..
Друг Эл, тоже простил его. Хотя тогда на месте Эла должен был быть он - Эгос.
Старик вздохнул. Он ведь тогда думал, что намного нужнее и важнее для жизни города, что добьется большего, чем его друг.
И вот конец…
Больной, дряхлый старик так ничего значительного и не совершивший, ничего не добившийся.
В комнате вновь воцарился мрак, вместе с мерцающим светом ушла жизнь.