Из цикла "Разум мира", Часть 1 - роман "Безумная в цветах"; часть 2 - "Монах Генза"
Вместо пролога - рассказ "Мы-муравьи пред Великой Древней Культурой"
Две драгоценных свечи горели у алтаря Святого Бренны, озаряя коленопреклонённые фигуры, такие разные – и такие одинаковые в своём экстазе. Настоятель, казалось, пережил все сроки и уже почти ушёл на небеса – лишь сморщенная оболочка присутствовала у алтаря. Казалось, он – современник древних стен подвала монастыря, что существовали задолго до Святого Бренна: монастырь был построен на развалинах Храма Святого Торнады, вера в которого угасла в веках, ибо обещал тот магическое будущее человечества, а оно не пришло. Орден Святого Бренны не стал уничтожать рассыпающуюся и потускневшую мозаичную икону Праматери Хураганьи – ведь явления Девы были документированы, и отрицать её влияние на умы значило утратить паству. Раз в год ей служили молебен, и прихожане спускались в подвал монастыря, что был когда-то Храмом Святого Торнады, Храмом мечты о магическом будущем Тридера… Поменяв имя и веру, планета до недавнего времени почти не изменилась – изменились люди, что перестали мечтать и привыкли жить настоящим.
- Вот, многие из вас укоряют Господа, что нет у них надежды; что висит над головами, как меч, День Скорби, - срывающийся дискант настоятеля и баритон брата Гензы слаженно пели священный текст, - Вот, ожесточились вы в сердцах своих – и богохульствуете, говоря: «Где ты есть, Господи, если нам плохо? Почему не спасаешь?», «Может быть, и нет тебя», - говорят они – и уходят во Тьму. – Не будущего взыскуйте, но настоящее претворяйте – и не страшен станет удел ваш. Господь не подглядывает за вами с небес – вы вольны как птицы. Господь – Творец, а не надзиратель. Он дал вам Силу, и от вас зависит, станет ли Сила та вам на пользу или в поругание. Вы же браните Воспаряющих, говоря: «Почему он, а не я?», не понимая, что вы свободны, а Воспаряющий связан, он – орудие в руках ваших: как повернёте, так и будет. Он отдан вам всей своею Силой, а вы, нищие Силой, решаете: зло он или добро. И когда сердца ваши склоняются ко злу – грядёт пора Дня Скорби, приходит на Трилор великая Сила – вам во искушение. Лишь один из вас, кем может стать каждый, волен спасти мир от разрушений. Будьте чисты в помыслах – и тогда познаете покой.
- Покой… - отразили каменные стены.
Настоятель присел на скамью, отложил свиток и поднял запавшие слезящиеся глаза на Гензу.
- Покоен ли ты? – пронзительно спросил он. – Не прогулку тебе предлагаю.
- Да, отче, - ответил монах. – Греха за собой не знаю.
- Гордыня, - перевёл его слова настоятель. – Но ты – последний, и я
отдаю тебя Трилору. – Он вынул бисекир. Генза прянул:
- Зачем, отче? Я вернусь служить.
Настоятель похлопал его по плечу, развернул – и резким щелчком под самые корни волос отхватил косицу. Неровные пряди свесились на уши монаха.
- Вернёшься, пройдёшь очищение – служи. Но в мир я тебя посвящённым не отпущу. Да поможет тебе Святой Бренна, мирянин Генза. Иди и возвращайся. – Он сунул два пальца в рот, словно мальчишка в горчевнике, и залихватски свистнул. Но не суматошные горчи спустились на его свист в подвал, нет. Спустился… этого Генза не ожидал: последнюю Священную Собаку отдавали последнему монаху: Орден умирал.
Приход Пса возвестило клацанье когтей. Пёс важно подошёл к настоятелю, положил голову на его плечо и уставился на Гензу с осуждением: одно дело – задавать корм, другое – стоять слишком близко к Господину.
Настоятель взял за руку Гензу и ухватил Собаку за ошейник.
- Помощь! – сурово сказал он. – Служить!
Пёс недовольно поднял верхнюю губу и показал клыки.
- Жаль… - поёжился настоятель, поджал губы и передал Гензе Шар
Жизни: в опаловой глуби Шара посверкивали алые искры гнева Пса. Преодолевая нежелание, Генза сжал Шар в руке.
- Служить! – бросил он.
Пёс скосил глаза на настоятеля, отвернулся и лёг у ног Гензы.
- Не попрощался? – ошеломлённо прошептал старик.
Пёс оскалился. Рабы не здороваются и не прощаются. Его предали – теперь он раб.
Гензе было не по себе.
- Может, ну его? – предложил он, протягивая Шар настоятелю. Тот покачал головой:
- Ни один не вернулся, мальчик. Ни один. Если тебе повезёт, то только с Собакой. Ты был сегодня наверху? Видел горы? Тебе без него не пройти перевал.
- Но он – ваш поводырь! Как вы без него?
- Мервин поможет, - настоятель вынул из-за пазухи клубок ниссы. –
Придётся ему проснуться.
Пёс злобно зарычал, и нисса взлетела на плечо настоятеля, звякая коготками по золотому шитью плаща, нагло уселась, обвив себя несуразно большим, мохнатым хвостом, и обхватила лапками уши, со щелчком поставив их в положение внимания. Трубки ушей расцвели на головке диковинными цветами, длинные ресницы упёрлись в крутой лобик – и два гигантских глаза засветились зеленью в тёмной тени ушей. Проснулась, стало быть, и ждёт заданий.
Генза не знал, что у настоятеля есть нисса. Этот зверь был настолько редок, что многие считали его мифом. Сам Генза видел ниссу всего один раз – у реки. Не исключено, что это была та самая… Мервин.
«Ах, нисса? Значит…» - Генза снял с шеи ремешок с ладанкой и отдал зверьку. Нисса приосанилась и аккуратно намотала ремешок на толстую шею, вытянула голову к полированному нагруднику Гензы и покрутила усами: прихорашивается. Дар принят.
- Вот и славно, - обрадовался настоятель. – Этот тоже спесив: до сих пор дружил только с братом Белином, а тот сгинул в первые сутки. Вот и славно… Теперь будет связь … Ступай. Пора, мирянин Генза. Светает.
2. Из долины
Генза тщательно проверял застёжки и ремни комбинезона из дублёной лакированной кожи, что мешком скрывал тело, затянутое шерстяным бельём поверх грубой шёлковой сети – на Перевале ему пригодится каждая кроха тепла. Трёхслойный подшлемник охватывал лоб и щёки, рыбьи стёкла укрывали глаза и держали маску на лице: теперь это был уже не Генза – скрипучее пучеглазое чудище в гамашах поверх сапог, с посохом и безобразным горбом клади на спине. Пёс, уже одетый в попону и очки, лежал в углу кельи и с ненавистью наблюдал за его действиями. Этим двоим предстоял Перевал – и не было на Трилоре пары, столь чуждой друг другу.
Генза отвёл глаза от блистающего взора Пса и заставил мысли вырваться из водоворота звериного гнева. Шар пылал алыми искрами и трещал крошечными молниями – где уж в нём найти любовь и поддержку!
Нужен ли был Пёс три года назад? Три коротких злых года… Тогда он бы не карабкался вверх из подвала – он шагнул бы из окна верхней кельи, что занимала сектор в кольце, окаймляющем площадку крыши Башни. Шагнул бы в лёгком голубом плаще в тёплую пустоту – и воспарил к Перевалу. Далеко под ним мерцали бы воды Изора и буйная Изорка неслась с гор яркой тоненькой ленточкой. Генза включил бы в;дение - и тогда каждая иголка синих иолей, что тянули к светилу трёхглавые вершины, засветилась бы каплями росы в его глазах.
Тысячелетиями копилась Сила, тысячи монахов приходили к Поющему Дереву Хураганьи – и однажды оказалось, что вовсе не нужно Дерева, чтобы воспарить. Достаточно веры и ещё чего-то неуловимого, того, что рождало красное свечение глаз. Из-за этого отсвета монахи были либо кареглазыми, либо, как Генза, с лучистыми фиолетовыми глазами. Таких глаз обыватели боялись больше: любой житель Трилора, рождённый с фиолетовыми глазами, воспарял.
Генза был молодым монахом – он прожил лишь пятую часть жизни и ещё не закончил обучение. Три года назад настоятель и не знал его имени – добрая сотня монахов закрывала Гензу спинами на богослужении, и парень тянул голову, чтобы рассмотреть могучего таинственного старца. Зато в выходные дни миряне, что съезжались во двор Храма на скрипучих телегах, ловили Гензу за руку и просили охранных амулетов от Злой Силы – то была прерогатива учеников.
У монахов Святого Торнады просили магии – от монахов Святого Бренна ждали оберегов: время брало своё.
А кому нынче нужен оберег? Сила затопила материк, и люди перед ней ничем не отличались от зверей или камней – всех не убережешь. Сила снесла слабую защиту воспаряющих – и отобрала себе те крохи, что поднимали монахов в небо. Лишь свечения глаз она отобрать не смогла, да веры…
Монахи не стали простыми людьми – они стали простыми слабыми людьми, чья мудрость никого не интересовала. Не уберегли покоя мирян – живите как можете… И они жили – растили грибы в подвалах Храма, спасали от стихии свои оранжереи лекарственных трав, врачевали, охотились за диким мёдом – первые два года, пока Сила не подняла на дыбы горы.
Где они, синие прекрасные иоли? – Горелые пни торчат среди умирающих ветвей вывернутых с корнем деревьев.
Где Изор? – Сгинул в трещине, разверзшейся у подножья гор, и Изорка тщетно льётся в бездонную глубь Провала в надежде вернуть озеро – но рождает только клубы горячего, вонючего красного пара.
Где монахи? – Ушли на служение и не вернулись с Перевала. Все – кроме Гензы. День за днём один за другим они уходили на смерть. Теперь идёт Генза. Он идёт и несёт последнюю доставленную из Долины сумку с письмами – письмами туда, куда раньше ездили на телегах на выходные дни, где собиралась ярмарка, где жили друзья и родные людей Их долины.
Он несёт письма в долину за Перевалом, потому что люди не могут жить спокойно, если не знают, что с их близкими, а монахи не могут лишить людей своей помощи: они …претворяют настоящее.
А он – монах? – Да нет… он теперь Стриженый. Ни монах, ни мирянин. Пустышка.
Генза отодвинул крышку люка и выпустил Пса в чёрную марь рассвета. Тучи неслись кр;гом, прижимались к земле, угрожали – но дождя не было. Белая полоска там, где восходит светило – чёрная клокочущая подушка над головой. Влажное безветрие внизу – и буря в небесах… время есть.
Стриженый прыжком выбрался и задвинул люк, тщательно проверил щели: не хватало ещё утопить настоятеля. И без того паршиво.
Ну, Генза, шагай. Ножка за ножкой по вздыбившимся плитам и крошеву, оставшимся от Башни, по трещинам и стоялым лужам при сумеречном свете разлагающегося на составные части неба… шагай. Пёс уже далеко впереди и сидит у остатков ограды, ехидно разглядывая раскоряченного пешехода. Смотри-смотри, изверг. Может, удивишься.
Генза поднял голову к тучам. Эй, пузатые, начали! Юный – не значит глупый, а брать – не отдавать. Наставник обучил его этому финту незадолго до прихода Силы, и Генза не успел разобраться, что к чему, но теперь учиться некогда. Делать надо… Сила пролилась на него как кровь – горячая, липкая, едкая. Вдалеке взъерошился Пёс – но Стриженому было не до него: тонкой иглой полученной у туч Силы он звал мервана: должен же был остаться хоть один из сотни горных мерванов? По этим развалинам только ужик проберётся, смешно и думать прошагать пешком до Изорки: ногу ставить некуда.
Тихий писк в ответ. Далеко и… странно. Другой какой-то писк, незнакомый и тонкий.
Последующие четверть часа ничего не происходило и Генза растерялся – он не видел иного способа преодолеть завалы. Неужели мерваны сгинули?
Пёс почуял, рявкнул одобрительно, даже Шар притих и почти не светился. Ткнулось что-то Гензе под колено, чуть не сбив с ног. Ах ты, Бренн Святой! Мерван.
- Да когда же ты из яйца вылупился? – пробормотал Генза, ласково поглаживая любопытную ясноглазую – и такую новенькую, блестящую, узорную головку. Мерван приподнял голову и восторженно улыбался, демонстрируя такие же новенькие блестящие клыки, яда в которых хватило бы на пару туч. Погремушка хвоста тренькала что-то весёленькое. И впрямь сгинули мерваны, он остался один – иначе взрослые отлупили бы юнца за то, что лезет не в своё дело. Мерван – один? Понятно, почему змея радуется. Замёрз, небось. Но толстенький, сытый. И то хорошо.
- Ну, пацан, - сказал Стриженый, заглянув под хвост мервана и убедившись, что тот самец, - силёнок-то у тебя хватит?
Мерван раздулся, выдвинув переднюю пару рёбер, и Генза упал на чушку тела, взялся за предложенные ручки, свистнул – и заскользил по крошеву, привычно расслабив позвоночник и извиваясь вместе со спиной своего импровизированного средства передвижения. Дышать приходилось в чешую, радуя теплом дыхания новорожденного малыша, и острый запах рептилии прояснил мозг.
Пацан слушался мысленных приказов, будто всю жизнь ходил под человеком. Да, собственно, так и было – вряд ли змеёнышу больше пары часов…
Пёс огромными прыжками двигался поодаль и напоминал чёрную медузу – когда он воспарял, лапы болтались бахромой… Ну почему?! Почему только Собаки сохранили Силу? Из-за родственного скрещивания? Собаки Хураганьи – потомки единственной беременной суки, что покинула Праматерь и ушла жить к Святому Торнаде. Её портрет есть на иконе. Какой же огромной была Праматерь! Собака едва достигала середины её икры…
Надо было поручить доставку писем Псу… Но он бы не пошёл без Шара. Поди, уговори его бросить Господина. Шиш… Малыш начал уставать. Без еды он дальше не пойдёт, а где взять такую уйму пищи?
Генза остановил змею, сполз с её тела, встал на ватные ноги – и понял, что он тоже больше не сможет: мышцы дрожали и томная тоска разливалась по позвоночнику. Ну не рождён он ползать, что себя корить?
Небеса будто застыли – лишь блеклый шар светила изредка просвечивал сквозь дикие пляски туч. Билась жилка на лбу. Ах вот почему Генза так устал! Всё это время он машинально удерживал Силу. Так можно и сознания лишиться! Юный – не значит глупый. Ну-ну. Оказывается – значит…
Осторожно, каплю за каплей, он стал отпускать Силу – и тучи потянули щупальца к земле, а чёрные пласты над головой сцепились друг с другом зубами молний. Брюхо чёрной тучи с востока задрожало – и извергло молнию, что расчертила всё небо и вонзилась во тьму далеко на западе. Это новое – небесные бои. Такие грозы появились всего с месяц, но повторялись с тупой регулярностью. Первые порции ливня – тяжёлые редкие капли – это эффект битвы туч. Пока не успокоится небесный фронт, земля в безопасности. У Гензы оставался час – а после его снесёт потоком, если не добраться до холмов. Мешанина камней в полутьме грозы – не лучшее покрытие трассы, и ужик проголодался…
Пацан неумело складывал тело бубликом, пытаясь прижаться к мокрой коже комбинезона. Генза обнял его за шею и разрешил положить голову себе на плечо: пока безветрие, и капли ещё тёплые, но мерван уже мёрзнет.
Пёс рыкнул и исчез за низкой скальной стенкой – и мерван вдруг размотался, заструился вслед. Как бы не решил подкрепиться Псом…
Капли грохотали по комбинезону, искали щели в вороте, протекали на горячую спину, и Генза занялся подгонкой в;рота: нет ничего отвратительнее мокрого липкого тела в душной атмосфере лакированной кожи.
Молнии скребли зубами в вышине – а чернота туч уже полностью укрыла светило и ночная темень пала на землю. Вот уже не видно скальной гряды, скрывшей Пса и мервана, и Генза успокаивает противное ёканье в груди – страх одиночества, так и не избытый обучением в монастыре. Покинут или нет? Пёс, видимо, нет, у Гензы его Шар. А если глупый Пацан тяпнет Пса? Съесть не сможет, но погубит ядом…
Стриженый вновь обратился к тучам, отцеживая Силу. Ах ты, Бренн Святой! Сила ринулась в него, затрясла, мигом высушила одежду – а тучи в вышине, только что поглощённые друг другом, уставились на землю чёрными глазами щупалец – и час форы был утрачен.
Частокол молний и топот грома, прыжки камней под ногами. Молнии били вертикально – и вдруг прекратился дождь. Из мигающего сумрака вылетела медуза Пса и шлёпнулась у ног Стриженого. Шар на груди Гензы засиял голубым. Надо же! Доволен зверь!
В свете молний Генза вгляделся в Пса – и отшатнулся. Пасть Собаки мёртвой хваткой держала за загривок молибожку. То есть, этот ужас был бы молибожкой, будь он на порядок мельче – а так хитиновые жёсткие ноги были длиной с руку Гензы и отвратительно щёлкали клешнями. Кошмарные фасеточные глаза отражали молнии – по молнии в фасетке – и истошно вращались. Это не молибожка, это молидьявол какой-то.
Генза двинулся было к Псу, но тот взмыл и отлетел подальше. Нашёл еду, паразит! Ну что за вкусы?
- Ты хоть голову ему откуси, - посоветовал Генза. – Он же тебе всю попону порвёт.
Чушка Пацана проскользнула мимо Гензы и устремилась к Псу. Тот замотал головой над камнями, обламывая цепкие ноги, и бросил ковыляющее чудовище мервану. Молниеносный бросок – и вот уже страшные хитиновые ноги букетом торчат из пасти змеи. И куда только влезло тело и опасная голова переростка? Выпад змеиной головки вперёд – и уже ноги поглощены и торчит из пасти лишь блистающий кончик крыла.
Пёс победно рыкнул, вытер морду о мокрый щебень, фыркая от омерзения, и принялся громко лакать из ближней лужи: он такое вонючее – не ест! Генза застыл: Пёс кормил мервана! Что делается с миром?
- Ты, конечно, молодец, - сказал он Псу, - но теперь он ляжет переваривать вкусный хитин, а у нас гроза на подходе.
Пацан и впрямь приготовился ко сну, свернулся бубликом и тихонько потрескивал погремушкой. Пёс поднял морду из лужи, роняя капли с бороды – и взмыл над Пацаном. Змея забеспокоилась и запищала.
- Поехали! – приказал ей Генза, когда Пёс отлетел к ближней каменной россыпи. – Кормилец зовёт!
Малыш послушно выдвинул рёбра и ринулся за Псом, но забытый Генза сумел оседлать его в прыжке и больно стукнулся локтем о камень. Пёс парил, иногда касаясь земли, мерван вился за ним всё быстрее и быстрее, и ноги Гензы мотало из стороны в сторону. Передвижение, конечно, быстрое, но вот удобство относительное. Кожа комбинезона, может, и выдержит, но синяков на теле будет – не счесть.
Затихшие было молнии зацвели вновь, и канонада грома направилась к горам. Серая стена дождя встала над развалинами Храма, двинулась вперёд – и вот уже ничего не видно позади, лишь просверки молний в струях дождя и удары, что сотрясают землю.
Мерван летел как стрела, прыжки Пса удлинились, но дождь настиг и накрыл Гензу – ледяной крупнокалиберный ливень. От толчков ослабли ремни ворота, струи лились по шее, и Генза считал минуты до того, как змея остынет и остановится. Сапоги Стриженого уже наполовину погружены в воду, вода добирается до середины чушки змеи, а та всё летит за рявкающим Псом, и пар застилает рыбьи стёкла Гензы… Пар?! – Пар курится над мерваном, и Генза вдруг понимает, что змея горячая, что он совсем не мёрзнет, а преет в своей кожаной тюрьме.
Пёс рыскает впереди, возникает над ними, роняет очередное хитиновое страшилище и устремляется к горам: вода прибывает. Мокрый молибожка лезет на камень, пытается стряхнуть воду с крыльев, поводит слепыми, залитыми водой глазами – и снова мерван берёт его одним броском. Тело Гензы совершает немыслимый полукруг, но он не отпускает рёбер Пацана. Тот заглатывает тварь на ходу – лишь несколько движений мышц прокатываются волнами под грудью Гензы – и вновь бросается вперёд… вплавь.
Пёс уже не прыгает, он парит, вытянув стрункой тело, и Шар сияет синим на груди у Гензы, озаряя бронзовые чешуи змеи. На языке Пса это значит что-то типа : «Вот это я!». Генза с ним согласен, но, признаться, даже соглашаться трудно – он задыхается, пытаясь глотнуть воздуха из адской смеси струй дистиллированной воды с тоненькими прослойками атмосферы.
Пацан вдруг перестаёт следовать за Псом и резко берёт влево, рассекая бурлящие воды под острым углом: его сносит. Рассвирепевшая Изорка захватывает всё новые участки долины и тащит их в пропасть; уже пробивается вонь водопада и уханье глубин, растревоженных новыми порциями воды.
Тело Пацана холодеет, движения становятся вялыми, и вот он уже не может бороться, его несёт всё дальше вправо, в красную марь бездны. Генза лихорадочно ищет выход, пытается было разделиться со змеёй – но ноги, крепко сжимавшие бока плывущей чушки, свело от холода. Пёс мечется над ними и глухо воет, Шар бросает на воду лиловые блики тоски – и Генза видит невдалеке острую вершинку скалы.
Бренн Святой! Почему только тучи? Потому, что так наставник учил? А текучая вода что, не Сила? – Стриженый открывается воде, втягивает Силу до тошноты, до багрянца в глазах, до кипения рук – и с новой мощью выбрасывает своё тело над безвольным Пацаном и хватается за скалу. Стремнина тянет его к водопаду, но Генза перебирает руками, вцепляется в неровности, срывая ногти, - но не отпускает ногами мервана, тащит за собой, обнимает телом змеи героическую скалу. Теперь лишь голова и хвост Пацана качаются вдоль течения, а середина тела заякорена скалой. Теперь можно вдохнуть той взвеси, что называется здесь воздухом.
Падает на вершинку Пёс, не оправдав ожиданий Гензы: в его зубах нет очередной молибожки. Вода прибывает и поднимает Гензу на уровень Пса.
- Прощаться будем? – спрашивает он Пса, поглаживая застывшее змеиное тело. Пёс прижимает уши – и вдруг разражается тоненьким щенячьим тявканьем; Гензу подбрасывает над водой – и мерван восстаёт из небытия с сипящим поросёнком в пасти.
Откуда здесь поросёнок? – Похоже, смыло нагорное село. Генза старается не вглядываться в то, что несёт теперь вода. Кроме досок и тряпок… эх! Но Пёс воспаряет и ищет еду себе. Что-то приносит на скалу и ест… Генза не хочет смотреть, что.
Пацан теперь крепко замотался вокруг скалы, Пёс с Гензой балансируют на вершине – и гроза милостиво уходит вверх, в горы, на короткое время открыв небо. Чёрное бархатное звёздное небо… Они продержались до ночи.
Меньше часа понадобилось Изорке на то, чтобы спустить всю воду в подземный котёл, меньше получаса хватило мервану, чтобы прогреться, и он уплыл от скалы, пересёк разлив и выполз на берег. Пёс гнал их всё быстрее, и Генза не пытался командовать: зверю виднее. К полуночи, когда новые тучи уже заполонили небо, они поднялись на холмы предгорий, нашли пещерку, что выбили в монолите скал недавние катаклизмы, и развели костёр. Мокрые стволики иолей, облитые тягучей чёрной кровью Трилора, чадили страшно, дым ел глаза – но Генза достал пакет с едой для себя и для Пса и повесил над костром котелок: запах крови Трилора в еде ничуть не хуже запаха Гнева Трилора, что пронизал горы.
Мерван улёгся на границе света вокруг костра и блаженствовал, попеременно выдвигая передние рёбра. Возможно, и у него они затекли и изранены, как ноги Стриженого…
Пёс ворчал и отказался от еды. Наелся на скалах? – Не похоже. Что-то слушает.
Генза последовал его примеру и вслушался в мир. Журчание Изорки и стоны подземелья становились всё тише – и вдруг дикое шипение подняло Гензу на ноги: Провал высветил красным клочок неба, что виднелся из устья пещеры, - и загудел гигантской свирелью. Пёс взвыл так безнадежно, как могут только Собаки – и тогда дрогнула земля. Сначала лишь чуть-чуть, после – заходила ходуном и грохот ударил по барабанным перепонкам.
Генза выскочил из пещеры. Далеко внизу расселся Провал, из него зазмеились красные трещины и побежали в долину. Пёс, что выбежал следом, виновато покосился на Гензу и бросился назад, к Храму: чёрная капля тела исчезла в пронизанной красными всполохами ночи. Пацан лишь поднял голову – и снова погрузился в сон у костра. Генза один… Его бьёт дрожь, клубы пара поднимаются от мокрого белья, душат – и давит сердце: Пёс ушёл от Шара, значит, настоятель в опасности.
Пылающие трещины стоят в глазах. Остался ли хоть кто-нибудь в их долине, или она оправдала своё название, которым припечатали её предки и отказывались признать потомки, называя Нашей – «Долина Слёз»? Есть ли хоть кто-нибудь, кто плачет теперь о зелени её лугов и пёстрых алмовых садах? Пусть даже о погибшей родне – лишь бы плакал, а не плыл лицом вниз в жёсткой хватке бурлившей Изорки в пасть расщелины…
Сам Генза не плакал. Кто сейчас претворял настоящее? – Сила, выжимающая из земли чёрные тучи и выкручивающая их над миром Трилора – но никак не Генза или любой другой человек.
Ветер заметался понизу и принёс в пещеру вонь бездны. Дождь вновь перестал, ожидая пополнения с запада, и тучи загорелись розовым, издевательски имитируя восход – ибо то был лишь отсвет земного огня, полыхавшего в трещинах. Пар затянул долину и поднялся к небесам – красный вонючий пар Гнева Трилора.
Генза не плакал, нет, только лились почему-то слёзы от едкого пара… а может, и не стоило лукавить – от одинокого горя по прежнему миру.
Пацан проснулся, подполз к продрогшему парню и обвил его тело. Ещё не полностью затвердевшие роговые чешуи расправились и прогрелись костром, и теперь Генза сидел в объятиях мервана, словно в тёплом бассейне. Змея оглядела его лицо, качая головой: ближе – дальше, и, неудовлетворённая осмотром, бросила голову к его уху. Генза не успел уклониться – ядовитый клык пропорол его кожу. Теряя сознание, он увидел, как играют зрачки наблюдающей змеи: шире – уже полоски зрачков. Шире – уже… Пелена серебра в глазах, стук сердца в ушах.
- Умер, - подумал Стриженый, склоняясь на кольца мервана.
К Перевалу
Он проснулся, когда брезжил рассвет. Стоял леденящий холод, и пар вырывался изо рта, но тело отдохнуло и жаждало действий. Голова Гензы вместо подушки опиралась на левое ребро мервана, и тело змеи, свёрнутое бубликом, тесно облегало его собственное тело. В ямке мервана было тепло, как в постели – лишь воздух жёг холодом лёгкие. Какое-то отстранённое спокойствие лелеяло мозг.
Разбуженный его движением мерван изогнул шею знаком вопроса и покосился сверкающим глазом.
- Ты хочешь сказать, что меня усыпил? А я ведь к смерти готовился, - пожаловался Генза.
Мерван продолжал изучать его, покачивая головой.
- Но! Не балуй! – взмолился Генза. – Хватит патронажа. Я здоров и
выспался.
Теперь Генза – последний в иерархии: Пёс заботится о мерване, мерван –
о Гензе. Оба считают объект заботы дитём неразумным… Когда-то мерваны нянчили человечьих детей. Правда, такие няньки доставались лишь принцам крови – и вот теперь Гензе. Мерваны вымирали вместе с лопарками – жирненькими безрогими олешками, что составляли их корм. Менять корм они отказывались. И вот последний из мерванов стараниями Пса ест совершенно неизвестный вид насекомых и подкрепляет силы поросятами, а его яд, вместо того, чтобы убивать, лечит и погружает в сон. Оборотный плюс прямого минуса… А ещё – мерван греется после еды. Если б он ел концентраты, цены б ему не было, но ему требуется что-нибудь шевелящееся, визжащее или трещащее. Это значит, что в горы Пацана брать нельзя – там нет еды, разве что домашняя живность егерей, буде уцелела.
- Полз бы ты домой, боевой товарищ, - попросил Генза, пытаясь размять окостеневший над углями комбинезон. Змея заинтересованно уставилась на гремящую кожу.
- Обжора! – возмутился Генза, но воспользовался подсказкой: высунул из гремящего костюма язык сушёного мяса и помахал им вроде приветствия. Напрасно. Мерван ринулся на комбинезон и вонзил в него зубы. Разжал он их только тогда, когда Генза пропихнул мясо в алчущую пасть.
- Ну вот! – пожаловался Генза довольному Пацану. – И как я теперь пойду в костюме, сладко уснувшем после твоего укуса, да ещё с такими дырками?
Змея развалилась на потухших углях и затрещала погремушкой – мол, сам дал – и оговариваешь… Ладно. Главное не это. Главное – Пацан сыт и греется, доказал свою неприхотливость и желает идти вместе. И ещё Генза теперь заслужил равноправие, кусать без разрешения не будут…
Стриженый намеренно тянул время. Да, нужно выйти и посмотреть на долину в блеклом свете восходящего на почти чистое небо солнца. Небо из пещеры видно: оно будто спустило в разлом все свои тучи и теперь невинно розовеет и гоняет крошечные барашки далёких облаков. Словно не было этой ночи и Генза просто вышел вчера размяться перед сном и забрёл бог знает куда.
Он складывал костерок, разогревал вчерашнее варево, медленно одевался – и готовился к тому, что увидит. Но когда оделся и вышел – увидел совсем не то, чего ожидал. Внизу не было трещин, не было и Разлома. Не колыхался жуткий цветок багряного пара, ставший уже привычным, - но багрянец был. Воды Изорки исторглись обратно и залили долину почти до горизонта лаковой, красной, ртутно-плотной водой. Первые лучи солнца выхватывали на этой идеально гладкой поверхности следы наводнения – ветки, брёвна, возмлжно, трупы – но они казались лишь царапинами, насечками на ртутном озере, что искажали его блеск – но не более. Алые отблески вместо синей глуби Изора… Тот, прежний Изор тянул к себе, а притянув – не отпускал. Этот Изор выталкивал из долины вон – что ещё смеет находиться рядом с таким озером?
Скалы у воды пестрели кровавыми натёками. Изорка осталась где-то в горах – её русло затоплено вернувшимися из глуби инфернальными водами. Развалины Храма у горизонта оказались на берегу разлива, теперь домой не вернуться. Пса нет, и ждать его некогда – погода требует двигаться, ей доверять нельзя.
Генза вяло надел сумку почты поверх бытового груза, позвал Пацана и двинулся в путь по Холмам.
Что привлекало сюда молнии, сказать трудно, но Холмы мало отличались от Храма по степени повреждения – путь перекрывали стеклянные воронки спекшегося песка, плиты скал истёрты в острый гравий и мерван осторожно и медленно тянет по нему жёсткое тело. Генза лежит, не поднимая головы, стараясь равномерно распределить вес: брюхо мервана, располосованное иглами камней – худшее, что можно придумать.
Вверх – вниз, вправо – влево, изогнулись до визга в позвоночнике, и снова вверх… Генза не может вытереть пот, и тот въедается в глаза, словно выворачивает ресницы, и они режут и режут роговицу. Звенит в ушах от напряжения, и Генза командует остановку, скатывается с тела Пацана и лежит, распластавшись на спине. У него нет сил подняться, и стиральная доска гравия кажется желанной периной.
Мерван свивается – и, неожиданно ударив хвостом, прыгает в ближайшую воронку. Генза, шипя, садится, переваливается на четвереньки и ползёт к краю: ну что за глупый змеёныш!
Глупый змеёныш завтракает: эта воронка оказалась ловушкой для доброй полудюжины гигантских молибожек и счастливый мерван пытается затолкнуть всё это в голодную пасть. Молибожки тщетно обороняются, пытаются уцепиться когтями за жёсткую чешую змеи, укусить; блистающая куча мала отражается стеклом воронки, рябит в глазах Гензы. Победив последнюю жертву, ощутимо потолстевший Пацан пытается выползти наверх… Именно этого и боялся Генза: змея соскальзывает на дно раз за разом и раздражённо трещит.
- Прыгай! – мысленно советует Генза.
Мерван старается свернуться кольцом на коническом дне ловушки, толстое брюхо отказывается гнуться и прыжок выходит неровным: Пацан не летит вверх, а с силой ударятся о боковую стенку и безвольно падает на дно.
Так что ты будешь делать, Генза? До гор два часа тихим человечьим шагом, и оглушённый сытый мерван тебе теперь не нужен. Даже, что вероятно, он станет помехой в горах… маленький змеёныш, что нёс тебя на спине среди ада Изорки, грел тебя и кусал в измученную стрессом голову, чтобы подлечить согласно собственному разумению. В чём долг монаха? – в служении людям. Почта должна быть доставлены, и неважно, что многие письма придут с того света – ведь погибло не меньше трёх деревень… Претворяй настоящее, Стриженый Генза. В конце концов, рано или поздно письма дойдут – а пацан погибнет там, в воронке. Его бросать не след, ибо в чём долг твой, Генза? – В честности перед самим собой. Судить тебя более некому, ты, может, один из всего населения долины выжил. Предав, на небеса не вознесёшься. Предав – предашь снова. Сегодня Пацана, завтра настоятеля, послезавтра бога.
Генза отполз от края воронки и встал на трясущиеся ноги.
- Пёс воспаряет! – завопил он в безмятежные небеса. – Значит, считайте меня Псом! Сила – не пахнет!
Он стёк мыслью под дно кровавого Изора, просочился в щель, что осталась от Разлома, и взял Силу кипящих недр. Дрогнула поверхность воды, будто камень упал в середину озера, прихлынула к берегам волна – и Разлом расселся вновь. Чмокнула земля, дохнула смердящим гневом, с рёвом ринулись вглубь в;ды – и столб алого пара взлетел к небу.
Генза не слышал: барабанный бой бил в его уши и пурпур цвёл в глазах, беря цену за избыток Силы – но он воспарил и поднял мервана из воронки. Сила схлынула, ушла из тела, растянутые мышцы свело судорогой – и Стриженый рухнул на змею. Сознания не было – только боль.
А над Изором, снова похороненным в глубинах, бесновался ветер. Он добрался до Холмов, понёс тучи песка и гравия к горам – и что ему было за дело до двух несмышлёных существ? Минута, две – и тел; змеи и человека были погребены.
***
Руки жгло и не хватало воздуха. Пахло палёной свиньёй и рептилией. Генза закашлялся и открыл глаза. Чушка мервана окружала его со всех сторон – и под ним, и вокруг светилась малиновая искристая чешуя. Волны жара опаляли лицо, жгли лёгкие. Голова мервана мёртво лежала у ног Стриженого – но при этом мерван кипел.
- Выпусти! – взвыл в мыслях Генза, не рискуя коснуться тела змеи. – Скорее! Выйди вон!
Шевельнулись рёбра, дрогнула голова, змея прыгнула, царапая парню руки, сплющивая его нос, скрежеща по коже комбинезона - и на Гензу обрушился песок. Кашляя и лихорадочно откапываясь, он выдернул тело на поверхность и откатился от змеи, что металась по кругу, бешено тарахтя хвостом.
- Спокойствие, Пацан! – приказал он, задыхаясь, – Остановка. Стой! Ну?
Змеёныш застыл, изогнул шею и с недоумением уставился на свои рёбра. Ах ты, Бренн Святой! Чешуя на выростах рёбер лопнула, обнажила пласты светлых мышц, хлынула бесцветная змеиная кровь, начала краснеть – и остановилась, когда из культей показалась алая кожа, повисла плотными складками, замерцала. Пацан недоуменно поднял рёбра выше – и полупрозрачные алые крылья расправились, пронизались костями, захлопали… Мерван торжествующе запищал.
Мерван? Перед Гензой хлопал крыльями мифический дракон, что был изображён на фресках в Храме Праматери Хураганьи!
Кипение змеи прекратилось, когда похожие на крылья выросты окаймили уши, и грудь мервана взбугрилась выступившим килем, раздалась. Теперь подобие запятой с ушами и крыльями растерянно смотрело на Гензу.
Стриженый сел, обнял за тёплую шею испуганного мервана и жалобно спросил:
- Ну и что мы теперь будем делать? Как ты поползёшь, с такой грудью? Ты же теперь у нас летун.
Дракон лебедем выгнул шею и положил голову на его плечо.
- Видишь, какое дело, - пояснил Генза Пацану. – Наверное, мерваны были личинками, и диеты из олешек не хватало для взросления. А когда Сила вновь возродила вашу восхитительную еду, ты, последыш, стал взрослым… С днём рождения тебя, Пацан. Может, и мне молибожку съесть? Крыльями покрыться, и ушами? Не то сяду на тебя, а после костей не соберу…
Мерван устал внимать речам, неуклюже отполз в сторонку, захлопал крыльями, что трепетали и зонтиком раскладывались за спиной, запищал – и взлетел.
Разумеется, с этими крохотными крыльями – зонтиками мерван не мог взлететь – но он поднялся над землёй и дёргался теперь на высоте роста Гензы, неуклюже загребая своими смехотворно маленькими ластами.
Гензу затряс озноб. На Трилоре появилось существо, что способно воспарять. Не Собаки Хураганьи, чья волшебная сущность позволяла им обходить даже блок Силы, нет – своё существо, жившее бок о бок с человеком. Конечно, мерваны не были обычными змеями – их телепатические способности ставили их в один ряд с полумифическими ниссами, но… привыкли к ним монахи. Обыватели – те боялись мерванов, боялись и убивали их, буде то удавалось. Монахи же привыкли, даже были недовольны, что мерваны выбирают не всех: лишь несколько братьев удостоилось этой чести. Гензу представил мерванам Иоль, взявший имя дерева, его наставник – дряхлый старец, что покинул монастырь и жил в пещере на Перевале. К нему-то и воспарял когда-то Генза из своей кельи в Башне – но вот уже третий год нет вестей с Перевала и Братья не возвращаются…
«И когда Сила Зла воцарится, Трилор родит драконов» - вспомнил Генза пророчество Святого Тоби, что было выбито в подвале их Храма под образом Праматери.
Вот он, первый дракон. В Долине Слёз он – первый и последний. Неуклюжий, маленький – но дракон. Если верить пророчеству, воцарилась Сила Зла…
Много ли драконов потребно для его преодоления, о том Святой Тоби не сказал.
Генза поднял глаза, наблюдая манипуляции пацана, что напрасно хлестал хвостом и лебедем выгибал шею, косился на свои крылья и радостно ухмылялся.
- Хвостом не верти, - посоветовал он. – Ты пока освой крылья, а тело расслабь.
Пацан послушно обвис, но после вытянулся стрункой, суматошно замахал крыльями и запищал от избытка чувств. Не иначе, позу Пса вспомнил, решил повторить – а крылья мешают.
Наблюдая за мерваном, Генза забыл обо всём – о своём опалённом чубе, о поцарапанных руках, о песке, заполонившем каждую щёлку в комбинезоне: дракон светился красным в единственном луче светила, пробившемся сквозь незаметно набежавшие низкие тучи, вертелся колесом и самозабвенно пищал. А потому Генза не увидел, что тучи начали стягиваться вокруг них и спускаться ближе, словно желая поближе рассмотреть диковину. Рассмотрев, они закрыли последний просвет – и частокол молний начал охоту за Пацаном. Мигающий сумрак надвигался на мервана, а вместе с ним и на Гензу – и вдруг отсветы приближающихся молний окрасили мир в розовый цвет. Пошёл крупный мокрый снег, тряпочками заполоскались крылья Пацана, и змея упала на землю и с трудом поползла к Гензе: прятаться.
Песок под ногами подпрыгивал, стоячей волной рисуя немыслимые узоры, молнии долбили землю каждая в своей точке, не отступая ни на шаг, и окружали путников кольцом стеклянных воронок.
«Хватит! - неожиданно решил Генза, прижав к себе голову змеёныша. – Надоело!». Он открыл себя Силе Небес и покорно принял их решение: молнии вдруг слились в единый синий смерч и пали на его темя, пробежали по руке на темя Пацана и брызнули в стороны, выплавляя дорожки – спицы стеклянного колеса.
Удар в темя, вспышка в глазах, и тишина вокруг – ватная глухая тишина. Неподвижные малиновые фигуры человека и змея. Время застыло.
Снег уже прихватил коркой землю, когда встрепенулся оглохший Стриженый, машинально ступил на алеющую площадку стекла, промял тонкую корку, потащил за собой мервана – и вдруг замер: теперь в застывающем под снегом стекле ямами темнели слепки – отпечатки его сапог и тела Пацана. «И придёт срок, и незримые ноги ступят в Долину Слёз, и незримый дракон будет у ног сих, и соберутся люди и скажут, что вот тот, кто принёс покой, - но не будет у них покоя, ибо Тот поведёт за собой воинство Зла, и плакать будут люди». Ну, Святой Тоби, удружил. Стало быть, Генза с Пацаном – служители Зла?
Снег запелёнывал землю, плавился на стекле, заполнял ямы следов и воронки, смерчем вился в ледяном ветре – но сухой и тёплый Генза ничего не замечал. Он стоял столбом, перебирая выросты ушей Пацана, и думал…
Он не видел Зла в себе и мерване. Ну вот не видел, и всё! А коли так, пророчество лживо, или их следы – это не те предсказанные следы, и Генза может быть спокоен. Его дело – почта, а всякие там служители Зла его не касаются. Ему мешает снег, что затягивает воронки, из-за него можно запросто скатиться в одну из них и застрять: ведь теперь Генза не может воспарять! Он ничто – ни монах, ни человек. Так, Стриженый. Почтарь. Но у него есть его маленькое служение людям – вот эта сумка с почтой, что прячет в себе письма Долины Слёз.
Генза поднял сумку, отмахнулся от снега и пошёл, осторожно прощупывая ногой путь. Снег ошеломлённо затих, а затем повалил густыми хлопьями везде… кроме пути, по которому шёл Стриженый. В туннеле снега шёл человек и воспарял Дракон. Оба сияли алым, и чистое небо над ними звёздами глаз вглядывалось в Трилор.
«И стеклянные лучи предложат ему сто путей, и он выберет один. Какой путь то будет, ведомо лишь богам».
Путь его лежал к горам, и они приближались. Оглохший Генза не слышал воя ветра, нацеленный в одну точку взгляд не видел стен мокрого снега, что искрился в лучах алого света. За его спиной летел дракон, и Генза это знал, а потому не оборачивался. Шёл, минуя воронки с застывшим белесым льдом на дне, расшнуровывал комбинезон: тот курился алым паром. Медленно-медленно затухало свечение Гензы и Дракона. Оно исчезло, когда наступило утро и Генза добрался до первого поста у дороги к Перевалу. Хотелось лечь - и уснуть, по возможности, навсегда.
Тайная надежда Гензы встретить на посту братьев не оправдалась: приют был пуст, не затворенная дверь качалась на ветру, и прихожая заметена снегом. В молельной не задвинуты окна Иргуса, и доски пола покоробились, потемнели и отсырели. В углу даже выросли мерзкие жёлтые грибы, что проторяют путь гнили… Приют погибал.
Тысячеглазое здание приюта напоминало о храме: монастырская кладка брёвен издавна отличалась от мирской, была призвана не отгораживать, а лишь создавать условную границу. Специально подобранные стволики иолей вязанками по пять переслаивали толстые брёвна ивора. Центральная, хорошо отполированная иоль смазывалась маслом и резалась на короткие брёвнышки, что свободно двигались вдоль пар направляющих иолей и отворяли-затворяли небольшие щелевидные оконца. Если добавить, что таких оконец по всей стене было до сотни, ясно, почему здание напоминало Царя Небес Иргуса. Днём «глаза» светили внутрь, ночью свечи озаряли двор – Иргус же днём видел сны о мире, ночью бдил, посылая сны людям.
И вот хранитель приюта сгинул, иоли не были смазаны, непогода вошла в Приют Небес и отняла его зрение…
Генза с трудом отвёл глаза от запустения, повернулся и жестом указал дракону обычное спальное место мерванов: глубокий каменный туннель в отдалении. Собрался с духом и двинулся по коридору вглубь здания к жилым отсекам. Уже в коридоре он знал, что его ждёт: тяжёлый запах смерти трудно спутать с иными запахами. Колоколом била в виски кровь, и в голове застонал Пацан – страшно, тоненько, безнадёжно.
- Ко мне! – позвал Генза, – Здесь мёртвые, – и он толкнул дверь в спальню.
Четверо братьев лежали на кроватях, пятым был труп хранителя, что упал в проход лицом вниз. Эти четверо… кто? Лица искорёжены, изгрызены словно мышью, вонючая жижа сочится из глубоких разрезов на шеях; у всех – одинаково. Какая-то выставка трупов, лишь Хранитель портит единство.
Резко стемнело за окнами, ночной мрак заполонил спальню, и Генза с ужасом понял, что тела светятся: ядовитый салатово-жёлтый свет пробивался из разрезов горла, из раскрытых ртов, из ям глаз – он мерцал и… шевелился. Генза попятился, чуть не наступив на труп Хранителя, и обрёл слух. Звуки были под стать виду тел – какое-то царапанье, хруст, тиканье. Ближайший труп вдруг дрогнул – и зашевелилось покрывавшее тело одеяло, начало сползать, оголяя яму выеденного живота и светящегося гигантского молибожку, что чистил гребнями передних лап короткие усики. Молибожка выполз на рёбра трупа, волоча под брюхом яркий салатовый кокон, воздел передние клешни и резким ударом брюшка отправил кокон в полёт – в голову Гензы.
Ну уж нет, милый, Генза на такое не соглашался… Стриженый отбил рукавицей тяжёлую сумку с зародышами, та упала на труп Хранителя и тотчас лопнула, высыпав сотни сантиметровых сверкающих салатовых молибожек, что через пару минут утонули в выгрызенной плоти.
Стриженый неуклюже отступал на окаменевших от омерзения ногах: гигантский молибожка покинул свою жертву и пополз к нему, методично переставляя ноги и скрестив клешни на груди. Не выгорело с потомством –так сам подкрепится свежатинкой… Генза не решался отвернуться – предсказать поведение насекомого он не мог. Так они и двигались к двери: Генза спиной, молибожка наступая. Теперь не промахнуться бы Гензе мимо двери…
Яростный писк из-за спины, и Пацан чиркнул чешуёй по штанине, нелепо кивая ушастой головкой. Он не летел – полз, покачиваясь, балансировал на хвосте и помогал бросками головы. Молибожка выставил клешни, но мерван зашёл сзади, ухватил чудовище за загривок, с хрустом разгрыз голову и кинул сучащего ногами монстра в угол.
Генза, наконец, выдохнул. Змея осмотрела трупы, вглядываясь в мельтешащих салатовых малюток, развернулась и поползла к Гензе.
- Новости, - с облегчением сказал тот. – Ты что, уже их не ешь?
Мерван беспокоился, пищал и расставлял крылья.
Зовёт? Ну что же, здесь Гензе делать уже нечего.
***
Если раньше ехать на мерване требовало издевательства над позвоночником, то теперь Генза не извивался – он качался вверх-вниз вслед за головой дракона, вспомнив своё единственное путешествие по океану, когда монахи забрали мальца из семьи. Сейчас он словно вновь попал в шторм, и жуткая смесь бортовой и килевой качки бросилась на желудок, сжала его в булькающий камень, и затылок заныл, охватывая венцом боли виски.
- Лучше я пешком, - попытался утихомирить Пацана Генза, но тот не слушал, торопился из здания к подземелью мерванов.
- Ну погоди! – взмолился Стриженый. – Дом надо поджечь!
Нет, мерван уползал… Отпустить руки? Рискнуть рухнуть с высоты роста на такой скорости? – Генза уже начал было собираться перед прыжком, но мерван вдруг остановился и запищал, опустив голову.
Генза сполз на дрожащие ноги, привалился к боку змеи – и вывернул желчь из пустого желудка на щебень. Ещё бы Пацану не пищать! Трупный запах гигантских змей с едкой аммиачной примесью сочился из дыры подземелья, молотом бил по голове, исторгая слёзы из глаз. Что запах в спальне! Вот это – дух!
Дёргая щекой и моргая, Генза уставился сквозь сумерки в темноту туннеля и увидел гору молибожек… тьфу! – молидьяволов с раздавленными головами. В брюхе змеи заурчало, и Генза понял, что это – не все насекомые. Это те, кто уже не уместился в желудок Пацана.
- Их там больше нет? – с надеждой спросил он у змеи. Но Пацан волновался и пищал.
- Боишься? – Так воспари! – посоветовал Генза, ища в себе ниточку Силы. Ах, нет! Только не это! Вот почему полз дракон: территория поста монахов была словно обесточена… или нет! Она пылала салатовым едким огнём, и прикоснуться к Силе было невозможно. Сила не имеет запаха, считал он только вчера… Имеет. Салатовый аммиачный запах. Избави Бренн Святой коснуться этой Силы.
Глубина туннеля сияла как фонарь. Они есть там, эти дьяволы, и они разбредутся по горам, кидая коконы во всё живое…
Генза вернулся на пост пешком: Пацан вновь начинал греться и чешуя его уже светилась малиновым. На таком коне не поездишь – разве что тебе не дают покоя лавры отбивной. Да и сонный мерван сейчас не попутчик – развалился у входа в туннель и млеет… А времени нет. Нужно закрыть окна, раздобыть топор – и поджечь здание, пока молибожки не подросли… Ноги не идут. Тр;сят ноги. Только что спокойно входили в полуоткрытую дверь, ожидали всякого… но не того, с чем столкнулись. И теперь Генза буквально тащит ногу за ногой через порог, ищет взглядом мерзкое свечение, шарахается от обыкновенных поганок… Устал и отупел – тут-то страху и поле.
Генза остановился в молельной и обхватил плечи в позе концентрации. Поспешим после, пока – справимся с собой.
Тихий хруст просачивался из спальни, тянулся, замещал сладкую трупную вонь резью аммиака, и Генза понимал, что уже не найдёт трупов – найдёт стада алчущих молибожек… а там тоже раздвинуты окна.
Ладно. Пока – молельная. Он обдирал руки, двигая размокшие стволики, гася глаза Иргуса. Всё, тысячеглазый бог! Не видать тебе мира, не шептать ему снов, ибо сны те теперь уйдут в насекомью прозелень. Прости, Иргус.
Уже совсем темно, а закрыта лишь половина окон. Зажечь факел? Вырезать из тьмы пятачок и упустить наблюдение? – Генза зажмурился. Послесвечение малинового тела Пацана всё не исчезало – в глазах стоял дракон, сиял и переливался. Вот он словно приблизился, заслонил малиновым боком всё поле зрения: Генза ослеп. Всё красное – всполохи и тени… Тени?!
Это не Пацан. Сам Генза видит теперь в красном цвете – чёрные тени выделяют предметы, и проходит паника. Его пальцы сияют красным, кажется даже – искрят, и иоли поддаются, движутся словно сами собой. Оставшиеся щели Генза закрывает быстро.
Теперь коридор. Дверь в спальню приоткрыта и окаймлена чем-то угольно-чёрным, что шевелится и расползается по полу. Это что?!
Одна чёрная тень уже подбегает к его ноге – и Генза с хрустом давит молибожку. Бренн Святой! А он-то радовался пурпурному в;дению! Салатовые молибожки в нём черны и мало заметны, и он мог запросто проворонить молидьявола там, в молельной…
Генза приказывает глазам – и те подчиняются: вспыхивает насекомья стая, разбегается по стенам и потолку, Генза ёжится в омерзении и ступает по хрустящим телам, обходя комок одежды Хранителя, огибая кровати. Шесть окон – шесть ударов кулака. Бегом в коридор, топая и отряхивая настырных насекомых с комбинезона, выдёргивая факелы из держателей. Уронил? – Мимо.
Он не видит своей спины, воюя с молибожками, но те, что берут его штурмом сзади, отчего-то падают, не добравшись до ворота, а спина Гензы исходит алым паром.
Стриженый выбрался и захлопнул размокшую дверь, вбил её на место отчаянным броском тела, долго высекал искру исколотыми руками, но вот вспыхнул факел, и он бросился бегом вокруг здания, поджигая всё новые факелы и разбрасывая их по крыше, слыша мертвенную песню шорохов в доме – но ту песню разорвал истошный писк Пацана.
Выгоревшие в пламени крыши глаза Гензы уже не видели красного – лишь мертвенный салатовый свет всё рос и рос во тьме у устья Дома Мерванов. Туннель уже не пустовал: в устье пещеры воздвиглось гигантское тело Молидьявола. Пылающий алым дракон едва доставал до первых суставов его ног. Молидьявол неуклюже ворочался в пещере, вытягивая брюхо, и гигантской клешнёй отмахивался от мервана.
- Нет! – завопил Генза. – Отойди! Ты слишком мал!
Мерван тотчас поспешил к нему, словно с облегчением переложил ношу тяжкого решения на человека. Молидьявол всё полз из пещеры, его брюхо всё длилось и длилось, членик за члеником выезжало на камни. Какой-то цепень – но с головой и жуткими ногами, с глазами диаметром с плечи Гензы. Пропади ты пропадом! Что можно сделать с этакой махиной?
Молидьявол зацепил когтем валун, и тот вырвался из земли, заскакал вниз… Генза поднял глаза и включил своё красное зрение: скала тяжёлым козырьком нависала над насекомым. Вот бы…
Пошёл снег и Генза встрепенулся: снежные струи вновь соединили его с небом! Ну, Трилор, ты любишь Братьев! – Генза опустошил снежную тучу ради Силы, и снег повалил комьями, сугробами величиной с шапку, залепляя всё вокруг.
- Бей! – гаркнул Генза, выбросив руку к скале. Алая молния ударила из пальцев, скала вздрогнула, тихо затрещала, и широкий пласт камня плавно съехал вниз, накрыв Молидьявола мешаниной скальных обломков. Ноги насекомого затрепетали и замерли.
Запищал Пацан, ринулся к горе обломков и вгрызся в торчащую клешню. Неужели одолеет?
Мерван тряс головой как Пёс, мотал клешню из стороны в сторону и, наконец, та поддалась и отделилась от членика ноги, таща за собой тяжи блеклого мяса.
Генза с облегчением отвернулся от картины победы, чтобы увидеть, как гаснут под сугробами последние искры его пожара, и в прогоревшие дыры лезут и лезут салатовые молибожки.
Тело Стриженого напряглось, мозг заметался в поисках решения, но алый свет разгорелся в глазах, занавесил видимость, затуманил мозг, и Генза упал на четвереньки и ткнулся головой в землю. Сознание ушло...
Роман полностью ждите осенью.