Поцелуй Иуды

ДЕТИ РЕВОЛЮЦИЙ
Offspring of Revolutions

Часть 4 ПОЦЕЛУЙ ИУДЫ

 
«Поцелуй Иуды».
 Иллюстрация Обри Бердслея к одноименному рассказу Джулиана Осгуда Филда, опубликованному в журнале «Пэлл Мэлл» (1893)

«Одна из наиболее печальных черт нашей своеобразной цивилизации заключается в том, что мы еще только открываем истины, давно уже ставшие избитыми в других местах и даже среди народов, во многом далеко отставших от нас. Это происходит оттого, что мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого» - Чаадаев П.Я. (1794 - 1856).
БЛОНДИНКИ
        Сергей Сергеевич пристрастился к новому летнему режиму – вставал в шесть утра и возвращался на дачу к одиннадцати вечера, чтобы лечь спать в полдвенадцатого. К счастью летние субботы и воскресенья - выходные, поэтому испытываемый недостаток сна в рабочие дни он мог компенсировать сном до одиннадцати утра.
        В июле все вопросы вселения в новую квартиру на Калужской заставе решились совместными усилиями Сергея Николаевича, Варвары Владимировны, Ларисы Леонтьевны и Светланы Сергеевны без всякого участия молодого хозяина и, само собой, его тёщи.
        Въезд Ларисы Леонтьевны в ведомственный дом произвел на неё, и не только на неё, но и на мать Аграфену Владимировну, большое впечатление.
Ведомо, что быть, не мудрствуя лукаво, москвичом, как Чаплины-Овцыны, уже само по себе не так уж маловажно. Москвичам известно, что «чин» рядового москвича равен чину мелкого феодала, каким мог пребывать, например, первый секретарь партийного комитета периферийного города, если судить не только по ассортименту материального довольствия москвича, но и по близости очагов мировой культуры и по большей доступности должностей в союзных учреждениях с манящими перспективами.
        Лариса Леонтьевна радовалась, что теперь ей с мужем предстоит не только проживать в ведомственном доме, но и самому мужу трудиться в ведомстве союзного значения, каким являлось министерство внешней торговли СССР с собственными, особыми, учебными заведениями, лечебными учреждениями и домами отдыха, собственной очередью на автомобиль, со своими жилыми ведомственными домами с достойным обслуживанием, со своим парткомом, решения которого приравнивались к решениям райкома партии города Москвы. Кроме того, министерство внешней торговли располагалось в сталинской высотке с мраморными лестницами со скоростными, редкими для Москвы, лифтами.
Для работника союзного ведомства подобные местные власти как райком, исполком, облисполком и горком, не говоря уже о ЖЭКах и РЭУ, ни имели ровно никакого значения: министерство как бы гордо вздымалось над всеми ними - министерством мог командовать лишь ЦК КПСС или Совмин на худой случай.
При возникновении какой-либо бестолковщины на местах всегда можно заручиться ходатайством от ведомства и получить желаемое. А можно всегда самому написать жалобу в любую центральную газету от своего имени с указанием должности, и безо всякой начальственной укоризны местному бюрократу журналисты очень быстро добивались исправления несправедливости или недостатков.
Бюрократы боялись прессы как огня – знали, что следующее письмо может быть направлено жалобщиком непосредственно в Президиум Верховного Совета СССР, а то и в Политбюро ЦК КПСС, а там уж держись: снятие с должности гарантировано. Сама по себе публикация в газете на тему о бесхозяйственности и о негосударственном отношении к делу для бюрократа или хозяйственника вела к тем же, но более скорым плачевным для безобразника последствиям с немалою оглаской.
       Лариса Леонтьевна могла лишь догадываться, как живётся по сравнению с москвичами людям в провинции, вынужденным вечно кланяться перед местными шишигами – малокультурными председателями колхозов, секретарями райкомов, председателями райисполкомов, прокурорами, судьями, начальниками милиции, деспотическая власть коих ничем не ограничивалась на подконтрольной территории – «До Бога высоко – до Царя далеко!»
       Мало того, если судить по волшебной скорости получения Апраксиными жилья на Калужской заставе, то Сергей Сергеевич обладал ещё бо;льшими преимуществами, чем просто работник союзного ведомства – он мог принадлежать к высокооплачиваемой когорте некоей специальной службы, назначенной высшими властями страны всё получать сразу и выезжать в капиталистические страны, где по рассказам свекрови «всё есть». Сама Москва, где без прописки жить запрещалось, для горемычных жителей провинции, уже казалась «заграницей», располагавшей достаточно широким предложением товаров и услуг, а настоящая «заграница» – просто эдемом, как судили полушёпотом по уровню заграничной заработной платы, объёму и ассортименту потребления.
Кстати надобно отметить, что подавляющая часть работников отраслевых министерств полагала, что работникам МИДа и Внешторга платили «валютой» заработную плату из кассы бухгалтерии. Завистники ничего не знали о валютном законодательстве СССР, и когда грянула горбачёвская перестройка, то контролёры вваливались в бухгалтерии всесоюзных внешнеторговых предприятий и сразу рвались к сейфам с вопросом «Где тут у вас валюта?» и ничего не находили там, кроме законом предусмотренного остатка в наличных рублях. Контролёры не знали, что рубли это тоже валюта, поскольку по-шведски валюта это просто деньги. Искали они, конечно, иностранную валюту, представлявшуюся бедолагам сказочным богатством.
       Аграфена Владимировна со знанием дела объяснила дочери, что все жилые дома делятся на несколько категорий. Дома, находящиеся на балансе хозяйственных управлений ЦК, Совмина, министерств или государственных комитетов и Моссовета, оказывались домами высшей, первой и второй категории качества изготовления и технического обслуживания соответственно.
Вычурные дома обслуживала специальная организация под наименованием «Управление эксплуатации жилых высотных домов и гостиниц города Москвы» (что гарантировало трезвое состояние сантехников, электриков, лифтёров), хотя жилых высотных домов в Москве не так уж и много – всего три из семи, построенных по приказу Сталина в конце 40-х - начале 50-х. Дело оказалось в том, что это Управление следило, помимо высотных, за многими ведомственными жилыми кирпичными, но никак не панельными или блочными домами.
Распределение жилой площади носило не столько ведомственный, сколько номенклатурный характер. Например, министр иностранных дел и его заместители проживали не в «мидовских» домах, а в домах ЦК или Совмина.
        Самая последняя, не упомянутая, третья категория жилых домов относилась к категории наиболее массовых и разнокалиберных, кое-как построенных за последние пятьдесят лет, для граждан, проживающих в Москве на «общих» основаниях. Их называли «райисполкомовскими», обслуживаемых так называемыми ЖЭКами, где персонал набирали из «лимиты;» - в таком доме в Новых Черёмушках проживали Чаплины-Овцыны. Аграфена Владимировна разъяснила дочери, что дома высшей, первой и второй категории (вроде Ларисиного, находящегося на балансе Моссовета) находятся под пристальным наблюдением тайной полиции и оборудованы подслушивающими устройствами, в отличие от «райисполкомовских», где можно рассказать на кухне политический анекдот, не опасаясь чужих ушей. Однако свобода слова на кухне всегда оборачивалась возможностью обнаружить в лифте пьяного заснувшего резидента, освободившего в кабине желудок, кишечник или мочевой пузырь, или лишь отвратительные следы его пребывания.

       Аграфена Владимировна находилась безвылазно на даче Апраксиных с Шуриком и старалась, как могла, вести дачное хозяйство с тем, чтобы снять с Варвары Владимировны часть хлопот, что, как она искренне полагала, делала успешно.
Она впервые в полной мере наслаждалась загородным отдыхом в полуторамесячный отпуск, увеличенный за счёт частично не использованного ранее, отпуска. Работа в саду ей незнакома, и она там ничего не делала, не подозревая, что эта-то работа и требует наибольших усилий пейзана по неволе Варвары Владимировны.

        Женщины быстро опросили всех знакомых, оставшихся в Москве в летнюю пору: не стоит ли кто на очереди за холодильником «ЗИЛ», стиральной машиной, бельгийским ковром, цветным телевизором «Рубин» и транзисторным приёмником «Спидола»?
        Соискателям бытовой техники, в том числе Варваре Владимировне, хорошо известно, что в Москве существует чёрный рынок талонов, дающих право на покупку интересующих всякого осёдлого гражданина товаров длительного, если не пожизненного, пользования. Многие труженики на рабочем месте участвуют в распределении этих талонов с помощью местного профсоюза вне зависимости от того, имеются ли у них денежные средства на приобретение того или иного товара. Всегда находились желающие купить талон за 25-50 рублей – сделка проводилась тайно между более или менее знакомыми людьми, поскольку подобные сделки регулировались Уголовным кодексом РСФСР. Сделки купли-продажи права купить дефицитный товар рассматривались властью, пропагандирующей марксистский аскетизм (мол, Ленин имел два костюма, а Сталин – три кителя с брюками и три пары сапог – часто поучал Сергей Николаевич жену и детей), как уголовное деяние.
        Сергей Николаевич искренне считал предпринимательскую деятельность граждан противоправной. «Весь советский капитал принадлежит государству», - поучал он сына: «Следовательно, все мы советские граждане имеем одного капиталиста-работодателя, и должны трудиться на него исправно, храня лояльность, не должны тащить у работодателя имущество и распоряжаться им по своему усмотрению, то есть, обязаны соблюдать трудовую и исполнительскую дисциплину. Ведь несунов нет на заводах Форда и только потому, что воришек увольняют на протяжении всего столетия со всех американских предприятий и сажают на очень долгие сроки! За хорошее поведение и прилежание наше государство, согласно Конституции СССР, гарантирует нам право на учёбу, лечение, отдых и жильё за государственный счёт!»
        Тем не менее, глава семейства согласился с необходимостью покупать бытовую технику по чужим талонам – женщины соврали ему, что получили талоны бесплатно от знакомых людей, не собравших вовремя достаточно денег на покупку. Сергей Николаевич догадывался, что его обманывают, но хотел быть обманутым, поскольку нет иного способа снабдить дом сына необходимыми предметами.
        Он, как и все коммунисты, кроме, пожалуй, фантастов, засевших в Кремле , знал, что без теневого рынка в СССР никак нельзя будет прожить. Как простому советскому страннику, попавшему в чужой город, где-нибудь переночевать, если не снять комнату у частной хозяйки? Люди выживали, сдавая собственное жильё в наем, продавая петрушку с огорода на базаре или на тротуаре, тайком делали ремонт бытовой техники и автомобилей, выдавая клиентов за родственников, скупали лишний государственный бензин и ворованные стройматериалы, покупали дачи, как он сам купил эту дачу у Абрама Семёновича в 1950 году, или гаражи по договорной цене, а не по цене, установленной государственными органами.
        Ларисе Леонтьевне удалось самостоятельно в мебельном магазине на Первомайской улице купить без очереди дешёвый спальный гарнитур в стиле «модерн», который никто не брал – москвичи гонялись за гарнитурами, сработанными в помпезном, оттоманском стиле. Варвара Владимировна записалась в очередь в магазине на улице Подбельского за румынским гарнитуром «жилая комната» для гостиной молодых, а также на скромный кухонный гарнитур в мебельном магазине на Матросской набережной. Продавцы обещали, что через год может подойти очередь. Поздно догадались, что мебель привезут по адресу Варвары Владимировны, согласно записи в паспорте о её прописке по Ленинскому проспекту. Решили оставить всё как есть – придётся всовывать деньги грузчикам за дальнейшую перевозку мебели на Калужскую заставу. Накладные на доставку мебели выписывали строго по паспортным данным о прописке, чтобы затруднить вывоз мебели на Кавказ, где, как все знали, плотность денежного потока не уступала московскому.
        Кавказ покупал не только дефицитные мебельные гарнитуры, но и дефицитные автомобили, одежду и бытовую технику, как на белом (весьма узком и зачастую закрытом), так и на чёрном рынке Москвы. Сергей Николаевич предполагал, что летняя миграция жителей студёных районов России с денежными накоплениями на юг, а также государственные субсидии из бюджета СССР кавказским народам явились очевидными источниками обогащения кучки крупных и мелких местных предпринимателей, если не сказать воров, поскольку все предприниматели в СССР слыли ворами. Он слышал даже, что «кавказские князья» заказывали за большие деньги железнодорожные вагоны, груженные отвалами с алмазных копей в Якутии, чтобы отыскать в отбросах хоть один единственный алмаз. И отыскивали же!
Маленькие хитрости мебельных московских властей легко обходились – Апраксины не раз оказывались свидетелями того, как у подъездов их московского дома стая тараторящих горцев переадресует прибывшую мебельную фуру на Курский вокзал. В качестве заказчика, как правило, выступал какой-нибудь прощелыга с московской пропиской либо охмурённая посулами старушонка, получавшая за услугу небольшое вознаграждение.
        Сергея Николаевича больше всего раздражало, как у Центрального телеграфа горцы с бараньими глазами нагло покупают москвичек-блондинок, предлагая им примитивную оплату сексуальных услуг в виде похода в ресторан «Арагви» для поедания средневековой пищи, к которой не привыкли поражённые гастритом московские желудки, питаемые впопыхах и натощак жареными в масле пончиками с мясом, капустой или повидлом по 10 (с мясом) или по 5 копеек (прочие) за штуку.
        Сергея Николаевича возмущали шутливые застольные рассуждения некоторых кавказских литераторов в ресторане ЦДЛ о предназначении женщин с разными цветами волос. «Мол, брюнетки нужны для семейной жизни, а блондинки – это предмет развлечений!» - смеялись они незлобиво, на что получали неутешительный отпор: «Как говорил Оскар Уайльд , у меня непритязательный вкус: мне вполне достаточно самого лучшего... У меня жена, дочь, невестка и сватья – блондинки без усов, бакенбард и хвоста между ног!»

- Что же будет с этим Кавказом, если Россия осознанно перейдёт на прозрачные торговые отношения с ним, без всяких субсидий, черпаемых из несчастной Средней полосы России? – вопрошал себя Сергей Николаевич.
       
Когда Сергей Николаевич с Варварой Владимировной поехали с утра пораньше на новых «Жигулях» выкупать по талону стиральную машину в малознакомый район Москвы, Лариса Леонтьевна, наконец, смогла передохнуть и поспать до десяти утра.
        Аграфена Владимировна тихо перемещалась по дому, запрещая Шурику играть в доме, пока не проснётся дочь. Напоив дочь с внуком грузинским чаем, и накормив их свежим «рыночным» творогом со сметаной и клубничным вареньем, Аграфена Владимировна собрала Шурика в поход в деревни Вялки и Шмелёнки, где, как ей сообщили соседки по даче русской национальности, могли сохраниться полуразрушенные церкви.
        У Аграфены Владимировны имелся собственный план культурных мероприятий: она уже осмотрела с внуком действующую церковь в Удельной и обветшавший, но, к счастью, не намеренно разрушенный, усадебный храм Владимирской Богоматери архитектора Баженова в старом Быково вблизи речки Пехорки, и дворец графа Воронцова-Дашкова, выстроенный в готическом стиле и «захваченный Хамом », как она говорила между близкими людьми, под костнотуберкулезный санаторий.
        Теперь она решила осваивать достопримечательности вдоль Егорьевского шоссе. Никаких достопримечательностей, кроме полуразрушенных церквей, Аграфена Владимировна там так и не смогла обнаружить: жалкий быт резидентов сохранился на уровне XIX века, а разрушенные храмы потеряли роль центров их общения.
        Обещав до обеда вернуться, Аграфена Владимировна прихватила корзинку с маленьким полотенцем, двумя помидорами и четырьмя огурцами для утоления жажды в пути и ушла с Шуриком. По глубокому убеждению бабушки Шурик должен приобщаться к русской культуре с детства.
Она подарила ему академические издания произведений Пушкина, Некрасова и Гоголя, а в Москве водила по музеям и театрам, что, однако, не способствовало выделыванию из него поклонника русской культуры: напротив – он сделался русофобом. Достигнув половой зрелости, Шурик возненавидел гармошку, балалайку, пьяные рожи танцующих вприсядку, водку, кислые щи, мат, тупые лица «руководителей государства», Льва Лещенко и «социалистический реализм».
САЛАНОВ
        Лариса, по старинному обыкновению, должна была остаться дома хранительницей домашнего имущества. В дачном посёлке шалили даже днём отпрыски так называемых «зимников», то есть людей, проживавших постоянно в этих местах согласно прописке.
Сергей Николаевич утверждал, что «зимники» образовывались в результате коллективизации – беглые «спецпоселенцы» 30-х годов и вольноотпущенные в 1954 году после ссылки и каторги в Сибири бывшие кулаки не допускались в столицу и оседали под Москвой вдоль железных дорог и вблизи старых дачных мест.
        Дачные участки, в отличие от клочков земли «зимников», большие; отпрыск «зимника» мог бесшумно перемахнуть через забор и тихо бродить по участку в зарослях в поисках ненароком оставленного садового инвентаря и детских игрушек. Могли даже проникнуть на пару минут в распахнутые двери дачи, когда хозяин уходил по нужде в туалет или повозиться с чем-нибудь в сарай.
        Можно не сомневаться, что Сергей Николаевич считал «зимников» своими классовыми врагами, хотя по доброте своей он помогал некоторым из них, попавшим в лабиринты и ловушки бюрократической безнадёжности. Сергей Николаевич искренне верил в необходимость бескорыстной помощи малограмотным согражданам низшего сословия, коль скоро государство даровало ему самому хорошее бесплатное образование и умение мыслить.
Такие «зимники» платили ему помощью по хозяйству – помогали устроить скважину, водопровод, починить забор или калитку за символическую плату – пол-литра водки, которую приходилось выпивать вместе с ними за своим столом. Просто выдать бутылку со спиртным казалось невозможным – таким образом можно оборвать добрые соседские отношения навсегда, как это водится на Руси с незапамятных времён. Безусловно, материалы Сергей Николаевич оплачивал наличными, всегда доверяя словам мастера.
        Сергей Николаевич хитрил, регулярно подливая водки гостю в двухсотграммовый стакан, а себе - в небольшую угловатую рюмку для виски. Гость к счастью не протестовал, и по своему простодушию выпивал практически всю бутылку, предполагая, что хозяин - человек больной, раз не пьёт.
        Сергею Николаевичу приходилось с огорчением наблюдать процесс постепенного опьянения потомка кулака и выслушивать подробности его жалкого существования: о запрете выпаса его коровы в лесу, запрете сенокоса на неиспользуемых никем землях, необходимостью косить траву на сено на склонах канав и кюветов, притеснениях на рынках со стороны санитарного врача, о курином море, об аресте сына за поножовщину в местном клубе и так далее.
        Неоднократно ставился Салановым, как звали небольшого лысоватого мужичка с руками до колен, и юридический вопрос о затянувшемся споре между ним и его сестрой. Муж сестры некий Кривокопытов поссорился с Салановым по давно забытому поводу и решил устроить забор между участками, поскольку брат и сестра Салановы владели одним домом – каждому досталась половина недвижимого имущества после смерти родителей-мучеников.
Забор устроили на территории Саланова, что вызывало у него постоянное раздражение, - лицевая, гладкая, плоскость забора совпадала с линией официальной границы участков. Эта лицевая сторона глядела на сестрин участок, а Саланову приходилось смотреть на столбы, врытые на его территории, слеги и ржавые концы гвоздей. Родственник заявлял, что и так ему сойдёт, поскольку забор он строил сам, сам с трудом достал горбыль и настрогал брёвен и шестов из леса, срубленного тайком на участках дачников. Кроме того, в заборе сделана неуклюжая калитка с противовесом для пропуска людей, живущих далее, за Салановым.
        Любезные власти до WWII1 давали бывшим крестьянам, ставших рабочими, участки без разделения их переулками и улицами. В результате некоторым несчастным резидентам приходилось идти тропою в центр городища сотни метров, иногда коридорами, созданными двумя заборами, через соседние участки.
По тропам-коридорам возили тачки со скарбом или навозом, водили коров. Тачку навоза дачники покупали за пол-литра водки. Цена определялась, по-видимому, только ценой труда крестьянина по доставке жалкой гружённой испражнениями деревянной тачки на стальном колесе на значительное расстояние.
Безусловно, никакой автомобиль к дому такого несчастного резидента подъехать не мог. Ночами поздние пешеходы громко хлопали калиткою, увлекаемой противовесом, и матерились на вновь возникшее препятствие, таким образом, нарушая покой Саланова, ранее не слышавшего в ночную пору проходивших по его участку соседей.
        Сергей Николаевич терпеливо объяснил Саланову, что он имеет право обратиться в суд на мужа сестры, осуществившего кражу государственной собственности, а именно леса на участках дачников, что может служить ему угрозой, если он совсем распоясается. Сергей Николаевич рекомендовал Саланову обратиться в поссовет о решении вопроса об установлении правильного Servitutis2.
Саланов ничего не понял и даже не мог повторить неведомое ему слово Servitutis. Сергей Николаевич уточнил подробности ареста сына Алексея Саланова. Здесь Саланов оживился.
        Оказалось, что Алексей сильно, до кости, порезал руку сопернику на танцах. Сергей Николаевич, прочитав лекцию о цивилизованном способе решения конфликтов на сексуальной почве, узнал фамилию следователя, ведущего дело, и обещал «отредактировать» обвинение при условии проведения нравоучительной беседы с Алексеем по освобождении его из-под ареста в случае положительного разрешения его ходатайства перед МВД о прекращении уголовного дела.
        Сергей Николаевич посоветовал также сходить к семье потерпевшего и принести дары, дабы склонить потерпевшего отозвать иск. Пьяненький Саланов обещал «Бога молить» за здоровье Сергея Николаевича и ушёл весь в слезах, от нахлынувшей на него благодарности.
Сергей Николаевич грустно смотрел на дорожку к калитке, усаженную белой акацией, на фоне которой сидел Саланов, и думал, что государство в действительности не гарантирует этому мужичку ни отдыха, ни жилья за государственный счёт. Позволяя Саланову на свой страх и риск содержать частный дом без удобств, корову, поросёнка и кур, государство взамен потребовало под угрозой уголовного преследования отдать единственного сына в армию, откуда он недавно только вернулся.
        Саланов, потеряв осторожность, сообщил Сергею Николаевичу, что в старой России единственного сына в армию не забирали, чтобы он помогал родителям по хозяйству и смог продолжить род.
Однако, Саланов, хмелея, не посмел проговориться о судьбе родителей. Не мог он позволить себе рассказать Сергею Николаевичу о предвоенной миграции терроризируемых инородцев, кулаков, «подкулачников» и уголовных элементов - смешанных в одну категорию «врагов народа».
Чтобы избежать насильственного выселения в Сибирь и расстрела по приказу комиссара Н. И. Ежова, случившемуся летом 1937 года, крестьяне и лица с уголовным прошлым (таковыми считались ранее высланные и самовольно вернувшиеся из ссылки крестьяне) в центральных областях России бросали всё и мигрировали в направлении крупных городов в целях добровольного превращения в промышленный пролетариат; селились, в том числе и в Подмосковье, в частности, вдоль Рязанской железной дороги, захватывая любые рабочие места на железной дороге, в том числе на станциях Люберцы, Быково или Раменское и на платформах Панки, Томилино, Красково, Малаховка, Удельная, Ильинское, Отдых, Кратово, Платформа 42 км, Фабричная и на разъездах и переездах. Селились в бараках и товарных вагонах и получали работу и хлеб на строительстве аэродрома и авторемонтного завода Быково, ЦАГИ и Летно-испытательного института в городе Жуковский и на строительстве самого города Жуковский (первоначально посёлка Стаханово). Также на строительстве Вертолётного завода в Панках. Подряжались разнорабочими в цехах Люберецкого завода сельскохозяйственного машиностроения, Раменской текстильной фабрики или Томилинской птицефабрики.
Поднакопив толику денег, и получив клочок земли у железной дороги по ходатайству работодателя, строились из подручного и ворованного материала, заводили по привычке и по причине голодухи домашнюю скотину и птицу. Подмосковники не входили в первый сорт граждан - москвичей, и требования к покорности жителей там были значительно слабее, чем в Москве. С ростом семей и трудовых доходов жилища улучшались, постепенно приобретая современный «дачный» вид.
Самострой фарисейски допускался властями в годы первых пятилеток – так капитальные расходы по жилищному строительству переваливались на плечи трудящихся. Без разрешения построенное жилище признавалось легитимным после уплаты единократного и необременительного для застройщика штрафа. Знал Сергей Николаевич и то, что крестьян загнанных в Сибирь и устроивших новую ферму самым лучшим образом раскулачивали вторично и ссылали далее, на не обустроенные таёжные участки.
Сергей Николаевич узнал о причинах таковой скрытой миграции после ХХ съезда КПСС от коллег по работе, но ни о чём, что узнал, не стал сообщать Саланову во избежание недоразумения. Знал он (как впрочем, и Саланов) и то, что летом 1941 года над дачным посёлком Томилино натянули гигантскую маскировочную сеть с изображением Кремля, и немцы, нанеся бомбовый удар по Томилину, уничтожили и дачи и временные жилища мигрантов вместе с обитателями. Сгорело всё. Понимал Сергей Николаевич и причины повышенной криминогенности этих поселений: от обозлённых властью людей ничего, кроме преступлений против собственности, нельзя было и ожидать. Тем более что Хрущёв отменил сталинскую уголовную ответственность за мелкие кражи.

       Лариса Леонтьевна, помыв посуду, закрыла дом на ключ во избежание налёта непрошенных гостей и пошла по нужде в пудр-клозет, по-европейски устроенный Сергеем Николаевичем под руководством жены, то есть уборную без запаха нечистот. Пока Лариса Леонтьевна сидела на удобном и тёплом сидении, на неё нахлынули эротические грёзы. Муж так уставал, что, ложась спать, он тут же погружался в глубокий сон. В дворовый душ его затащить для удовлетворения страстей, кроме выходных дней, нет никакой возможности – он говорил, что принимает душ на работе, и после ужина валился спать. Лариса представила себе обнажённую Настю Урусову, когда они загорали на пустынном пляже два года назад, пока мужья отсутствовали, и у неё возникла маленькая эрекция. Последние дни рабочей недели для неё оказывались самыми психологически тяжёлыми. Кто-то тихо подошёл к двери. Лариса посмотрела в щёлку между досками двери и увидела Светлану Сергеевну.

- Света! Иди на крыльцо! Я сейчас буду! – прокричала Лариса из укрытия.

        Светлана Сергеевна пришла без Толика с коробкой, видимо шоколадного, судя по цвету коробки, печенья. Она подошла к крыльцу и уселась на ступеньке в ожидании хозяйки.

- Давай кофе пить, я печенье принесла, - предложила она Ларисе, мывшей руки под умывальником во дворе.
- Давай!

        Стол быстро накрыли на веранде, на нём красовался американский сервиз Варвары Владимировны, всегда настаивавшей на использовании изящной посуды для поднятия настроения.
        Напившись кофе, молодые женщины сели друг напротив друга в плетёных креслах. Светлана Сергеевна никогда не имела лесбийского опыта, но тут с ней что-то случилось. Она посмотрела на ноги Ларисы. Лариса надела обычный полупрозрачный сарафан из легчайшего ситца, она сидела в кресле, широко расставив загорелые ноги и задрав платье выше колен. Ноги выглядели, как отмечали все родственники, красивыми, а коленные чашечки - острыми.

- Нравятся? – спросила Лариса, ещё более поднимая сарафан к животу, поймав взгляд Светланы.
- Да!

        К своему удивлению Светлана Сергеевна почувствовала возбуждение – сарафан поднялся так неожиданно высоко, а ноги так широко расставлены, что забелели Ларины большие, почти безволосые, губы.

- У моего Серёжки ноги тоже красивые и попа. Когда он загорает, то волоски на ногах и животе у него становятся практически бесцветными, как у тебя и меня, - сказала Светлана Сергеевна.
- А ты всё у него видела? – спросила Лариса.
- Конечно. Я же сестра.
- Это ничего не значит, что сестра. Но я понимаю, что твои родители не из Викторианской эпохи. А что у него совсем не загорает?
- Головка не загорает, поскольку её кожа лишена меланина. И потовых желез, кстати, тоже.
- Правильно. А длинный?
- Шесть дюймов в боевой готовности. У Борьки короче, но толще. Родители мои вполне раскрепощённые люди, сама, наверное, поняла.
- Особенно Варвара Владимировна.
- Ну, да. И Мария Карповна тоже. Когда мы с Борисом кончим, то она обычно заходит, смотрит на нас голых, объясняя свой визит какой-нибудь чушью. Я давно перестала смущаться. Сама врач. Насмотрелась на твёрдый шанкр. Слава Богу, сейчас работаю в ведомственной поликлинике, где у пациентов случается только грибок на ногах или герпес на губах.
- А где Борис?
- В командировке уже два месяца. У меня отпуск. Совсем измучилась. Сама себе никак не могу пособить, стыдно, да и от Марии Карповны никуда не скроешься. Моемся в тазу по очереди на террасе – без посторонней помощи не ополоснёшься. Услали Бориса Александровича в Латинскую Америку – в наших посольствах устраивать систему защиты.
- Он же радист?
- Радиоинженер. Глушит их системы перехвата наших разговоров в помещениях посольства. Он в первый раз за границей, ввиду секретности миссии ни одной весточки от него не получила.
- Света! Я не подмылась. Я пойду в душ - воду, правда, не подогревала в колонке. Но сейчас вода сама уже в бочке под солнцем нагрелась, думаю, будет нормально.
- Можно я с тобой!
- Идём.

       Лариса Леонтьевна, исподтишка поглядывая на Светлану Сергеевну, стянула с себя сарафан и осталась нагишом. Бельё она с утра не надевала, с вечера кинув его в таз для грязного белья. Светлана Сергеевна молча наблюдала, как подмывалась sister-in-law , чувствуя прилив нового возбуждения.
Мокрая Лариса Леонтьевна подошла близко к Светлане Сергеевне и начала невероятно нежно раздевать её. Окатив Светлану душем тёплой воды, ласково намылила её промежность, неоднократно обнажая клитор. Лариса Леонтьевна ещё раз обдала золовку струёй воды, в том числе снизу, смывая мыло, и расцеловала её, просовывая язычок ей в рот, обняв за шею.
Глубоко вздохнув, Лариса Леонтьевна присела на колени и, обняв трепещущую золовку за ноги, вошла языком в нижние губы Светланы. Спустя четверть часа растроганная нежданной нежностью невестки, Светлана Сергеевна, потеряв застенчивость, отплатила Ларисе Леонтьевне взаимностью. Поочерёдно достигнув полноценных оргазмов, утомлённые женщины вернулись на веранду и весьма кстати.

        От калитки шла процессия из Шурика, Толика, Марии Карповны и Аграфены Владимировны.

- Ну, что девоньки поделывайте? – спросила Аграфена Владимировна.
- Кофе пили, теперь болтаем, - ответила Лариса Леонтьевна.
- Давай, Лара, готовь ещё две чашки, а ребят напои компотом! Я приму душ, совсем испарилась в дороге. Дошли только до «Маяка», в их пруду Шурика искупала. Он не простудится, не беспокойся. Я его без трусов в воду запускала, а потом протирала полотенцем. Приму душ, а ты, Лара, накрывай стол. Марию Карповну с Толиком на пути встретила, она скучает, шла Свету искать.

        Лариса Леонтьевна вместе со Светланой Сергеевной заварили в электрочайнике новый кипяток, расставили посуду, нарезали хлеба, сняли салфетки с маслёнки со сливочным маслом и глиняного кувшина с кипячёным молоком, купленного у Салановых три дня назад. Мальчишек напоили холодным компотом из стеклянного кувшина и отправили играть в машинки в песочную яму. Аграфена Владимировна вышла из душа, обернув голову полотенцем.

- Мылись что ли? – спросила она, лукаво улыбаясь.
- Да, жарковато, с утра парит, - ответила Лариса Леонтьевна.
- Мочалка-то, где моя? Я её кладу в одном укромном месте, я не нашла! Пришлось без неё только ополоснуться.

        Лариса Леонтьевна переглянулась со Светланой Сергеевной и молча, гордо надув губы, оказавшись разоблачённой, подала матери мочалку, которая сушилась на перилах. Пришлось дочери использовать без спросу и с нарушением гигиенических правил материну мочалку, поскольку свою отдала Светлане Сергеевне. Наконец, женщины, удобно рассевшись за столом на веранде, приступили к потреблению редкого напитка Nescafe, наивно полагая, что это и есть кофе, а не искусным способом приготовленный швейцарцами кофейный напиток. Напиток вызывал восторг у дам старшего возраста: кофеина там мало, что не учащало их пульс.
Мария Карповна, обмахиваясь китайским веером, начала беседу.

- Этот год особенный!
- Почему? - спросила Аграфена Владимировна.
- В этом году исполняется 55 лет вам, Аграфена Владимировна, Сергею Николаевичу, Варваре Владимировне, моему Саше и мне. Первая я, через неделю будем у нас праздновать.
- Ура! – прокричал Толик.
- Ну, конечно, ура, Толик! – ответила Мария Карповна – Саша говорит, что после 55-ти надо отмечать со скважностью 5.
- Каждые пять лет? – уточнила Аграфена Владимировна.
- Ну, да. Это термин из его импульсной техники. Ведь он радиоинженер.
- Бывший, - уточнила Аграфена Владимировна.
- Бывший. Зато получает хорошо. Что будет через пять лет?
- Четвёртое нашествие Хама! – неожиданно сообщила Аграфена Владимировна.
- Почему это? – искренне удивилась простодушная Мария Карповна.
- Пришло поколение москвичей, которое не пойдёт работать в коммунальное хозяйство города, в торговлю, в милицию, на стройки и фабрики. Москвичи относятся почему-то с презрением к этим профессиям. По так называемому лимиту допуска иногородних лиц в Москву места водителей автобусов и троллейбусов займут выходцы из провинции. И мы это сразу поймём. Например, вы Мария Карповна, будете торопиться сесть в троллейбус, идущий по проспекту Мира, троллейбус будет стоять с открытыми дверями, как бы дожидаясь вас. А когда вы подбежите вплотную к открытым дверям, то двери неожиданно закроются у вас перед носом, и троллейбус рванёт с места. Подобные штучки будут твориться повсеместно.
- Почему? – спросила Мария Карповна.
- Как сказали бы классики марксизма-ленинизма, слишком велико противоречие между городом и деревней. Уходят на пенсию московские мастеровые 1910-1911 годов рождения, усвоившие столичную культуру от родителей, родившихся в прошлом веке. Теперь, Мария Карповна, в ваш дом вместо обходительного дяди Пети будет вваливаться алкоголик-сантехник в грязных резиновых сапогах и с удовольствием топтать ими ваши махровые коврики в ванной, получая от этого удовольствие.
- О презрении к профессиям, - неожиданно вступила в разговор Лариса Леонтьевна - Я преподаватель средней школы и всё поняла. Уже который десяток лет официальная пропаганда превозносит труд лётчиков, фактически относящихся к категории квалифицированных рабочих, космонавтов, инженеров-атомщиков, артистов, скульпторов, моряков, подводников, героических разведчиков и мудрых маршалов. Иногда вытащат какого-нибудь передовика скучнейшей профессии – механизатора, шахтёра или ткачихи. Профессии продавцов продовольственных магазинов, шоферов, уборщиц, почтальонов, участковых милиционеров, сантехников в лучшем случае пропаганда обходит стороной. Равно как и должность рядового в армии, молчаливо признаваемого рабом. В работе, ведь, важен заработок и возможность творчества. Второе важно для людей, умеющих мыслить. Эти показатели лучше любой пропаганды. Получал бы почтальон хорошую зарплату, достаточную для содержания семьи, то и пропаганда не нужна.
- Придержи язык! Общественная мораль осуждает разговоры о деньгах! – ответила Аграфена Владимировна, с тяжёлым чувством глядя в глаза Марии Карповны, – нынче молодёжь свой ум всем показать хочет, а это может повредить карьере мужа! Я правильно говорю, Мария Карповна? - неожиданно повернула вспять опасные откровения Аграфена Владимировна.
- Правильно, правильно. Вон мой Саша всю жизнь промолчал, и я тоже. Наше мнение никого не интересует. Аграфена Владимировна, а как вы ведёте счёт нашествиям хамов в Москву?
- Первое - это 1917 год. Второе – это эпоха индустриализации. Третье – это послевоенная реконструкция и ненужная индустриализация Москвы. Четвёртое - это середина 70-х. А пятое…
- А что будет и пятое?
- Будет. В конце этого века и начале следующего. На Москву пойдут кочевники, степняки и горцы. Коренных москвичей останется не более трёх процентов!
- Да что вы? Откуда вы знаете? Я и спрашивать вас боюсь. Боюсь знать будущее. Вы и так меня испугали троллейбусом и сантехником.
- Нас тогда уже не будет. Зачем понапрасну волноваться?
- Незачем. Вы правы. Давайте я сама ещё кофе сделаю, это Сергей Николаевич из Швейцарии привёз?
- Да.
- Кофе очень вкусное и ароматное. Хорошо бы Борька догадался растворимое кофе привезти.
- Привезёт.



ГАМИЛЬТОН
        Тем временем Сергей Сергеевич приступил к обучению правилам конспирации в особняке в парке Сокольники. Его новым преподавателем оказался пятидесятилетний мужчина с морщинистым гладковыбритым лицом. Гамильтон, как он себя назвал, оказался вполне конкретным человеком, лишённым лицедейства. Без всяких прелюдий он начал с места в карьер.

- Моя кличка Гамильтон. Я бывший легальный разведчик. Работал против англосаксов. На трёх континентах.
- Вы напоминаете мне внешне учителя школы Юрия Бессмертного.
- Кто это?
- Преподаватель английской литературы в спецшколе №1. Мы его очень чтили. Настоящий джентльмен, по-английски говорил блестяще.
- Срезался, наверное, на нашей службе и подался в учителя.
- Верно, так мои родители говорили. Моя жена рассказывает, что он уже ушёл из школы, его взяли в АПН редактором после снятия партийного выговора.
- Поэтому освоение науки, которую мы будем с вами изучать, позволит вам избежать подобных неприятностей. Когда вы закончите академию, то попадёте в весьма специфический коллектив людей. Вам необходимо избежать раскрытия: ни работники Внешторга, ни инфильтрованные работники КГБ, либо ГРУ не должны догадываться, что вы работаете в управлении «П».
- Неужели не догадаются?
- Управление «П» занимается разведкой глубокого прикрытия. Пока вы будете трудиться в Москве перед загранкомандировкой, вы не будете занимать в министерстве штатное место сотрудника КГБ либо ГРУ, которыми ведает в министерстве знакомый вам Журавлёв, поскольку вы получите гражданское государственное распределение на работу после окончания академии. Спустя некоторое время после начала работы во Внешторге в Москве, к вам могут обращаться работники одной нашей службы, пытаясь вас склонить к работе информатора. Они будут уверены, что вы «простой» внешторговец.
- Что мне делать в этом случае? Соглашаться доносить на товарищей? Не буду! Я не апостол Иуда, который целовал Христа, чтоб показать его стражникам!
- Вы же будущий парапсихолог. Целовать вам, кроме жены и детей, никого не надобно. Доведёте до мозговых извилин вербовщика своё нежелание, но не отвращение. Вы не Иуда, это ясно. Их и без вас хватает. Ведь вопрос для вербовщика не простой. Перед встречей с вами он уже получит санкцию на вашу вербовку от руководства. Перед этим будет проведена работа по изучению вашей личности. Ваш отказ будет немедленно доложен наверх. Будут неважные последствия и для вас и для вербовщика. Вам могут устроить препятствия в вашем росте. Работник внешней торговли обязан выезжать за рубеж, знакомится с фирмами-поставщиками, людьми. Научится говорить на иностранном языке как следует. Должен поработать в торгпредстве, а потом получить повышение в Москве – стать директором конторы, заместителем председателя объединения. Когда-то все выпускники академии более или менее быстро становились руководителями высшего звена во Внешторге. А вам, батенька, рост будет нужен. В конце концов, за границей ваш пост позволит вам встречаться с сильными личностями, близкими к правительству. Хотя ваш прямой отказ работать на контрразведку может и не привести к печальным последствиям: если вы личность не заурядная, то ваш руководитель внешнеторгового объединения вас быстро заметит и начнёт двигать вас сам, не взирая на шипение кагэбэшников. Многие из нас вызывают возмущение у сильных руководителей Внешторга. Начальники с чистой совестью не боятся вступать в конфликт с нами на самом высшем уровне. В конце концов, нашей общей властью является ЦК КПСС.
- КГБ – вооружённый отряд партии?
- Да, конечно. Вас могут вербовать ещё раз кадровые службы разведки КГБ.
- Не понимаю. Ведь Есютин знает, что я не прошёл медкомиссию.
- Есютина не знаю. А вы не осторожны. Избегайте называть фамилии. До добра не доведёт. Дело вот в чём. Наша кадровая служба имеет постоянные запросы от многочисленных подразделений, а с другой стороны располагает разными источниками кадров – выпускники средних школ, отслужившие в армии срочную службу, выпускники обычных ВУЗов, выпускники специализированных на международных отношениях высших учебных заведений, в том числе и Академии внешней торговли. Если к вам обратился один из кадровиков, работающий по линии выпускников технических ВУЗов, например ваш Есютин, то по линии ВАВТ работает какой-нибудь Петров, который не знает работы Есютина. Всё сойдётся потом уже в центральном архиве или в базе данных, как мы говорим.
- То есть этот Петров, ничего не зная о предложении Есютина, может вызвать меня на собеседование?
- Конечно. И вы Петрову скажете, что с вами уже говорили по аналогичному вопросу, не называя фамилии Есютина, чтобы не попасть в глупое положение. Информируете, что вы не прошли медкомиссию. Ведь вы же дали Есютину обязательство никому не сообщать о вашем с ним разговоре?
- Конечно, - смутился Сергей Сергеевич.
- Он проверит и скажет, что он отзывает своё предложение. Вот и всё.
- А что такое глубокое прикрытие?
- Это в понедельник. Приятного аппетита.

        Сергей Сергеевич плотно пообедал, почистил зубы в ванной и вошёл в небольшую комнату на встречу с противником по шахматной доске. Гаврила, обучая Сергея Сергеевича на практике, посвящал его в теорию шахматной игры. Сергей Сергеевич узнал, что такое гамбит, узнал, что все комбинации первых восьми ходов или дебюты имеют названия по имени их творцов, фигур или стран, где происходила игра. Узнал, что такое королевский гамбит, сицилианская защита, защита Алёхина и много других интересных вещей, хотя отец его учил играть в шахматы с десяти лет, Сергей не увлёкся игрой и всё забыл.
        Параллельно Сергей Сергеевич учился делать ходы в психологических играх с Маклейном – планируя действие, они рассматривали и все возможные противодействия, и на каждое такое возможное противодействие придумывали несколько новых действий, выбирая наиболее эффективное. Планирование действий они осуществляли на базе знаний о возможной психологии противника: «Чем выше интеллект противника, тем больше противодействий он сможет придумать и успешно выполнить, - учил Маклейн.
        После игры в шахматы Сергею Сергеевичу позволялось сорок минут полежать с закрытыми глазами в отдельном кабинете. Будильника ему не давали, чтобы он сам научился просыпаться в заданный час. Он раздевался до белья, и, накрывшись простынею, учился выполнять собственную команду «спать».
        На четвёртый день это ему стало удаваться. На этот раз он сразу заснул, и ему приснились обнажённые Лара и Света, доставляющие друг другу удовольствия в огромной кровати. Затем они встали, раздели его и прижались к нему с двух сторон, шепча ему в уши слово «люблю» влажными губами. Он уверен, что обе сводили его с ума идентичными, может быть родственными, феромонами . Впервые он проспал лишнюю минуту, поскольку напоследок впал в состояние «быстрого сна». Трусы спереди оказались мокрыми. На простыне появилось тёмное пятно. «Головастик», как его называла Лара, никак не приходил в компактный вид. Открылась дверь, и показалось лицо Зои Петровны.

- Вы проспали лишние две минуты, Шеин! - сказала она с улыбкой, бросив взгляд на простыню, - идите в душ, я выдам вам чистые трусы из серии «Динамо».
- Чертовка! – проворчал еле слышно Сергей Сергеевич, снял с себя бельё и поплёлся в ванную комнату.

Через пять минут две незнакомые девушки в масках и белых халатах, пахнущих карболкой, вошли в ванную комнату и, поманив к себе голого Сергея Сергеевича, повели под руки в какую-то тёмную комнату, вежливо усадили в удобное анатомическое кресло и прикрепили к голове, запястьям и лодыжкам электроды. Вошёл Маклейн, чуть поклонился испытуемому и сказал: «Чтобы достичь общей цели Вам необходимо испытать кошмар», и включил ток. Сергей Сергеевич потерял сознание. Во сне он понёсся по какой-то огромной синей трубе в Ад…

ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА
        После знакомства Сергея Сергеевича с Гамильтоном, в субботу обе семьи Апраксиных и Гаевых, кроме странствующего Бориса, собрались на даче у Гаевых. Праздновали день рождения Марии Карповны. Сергей Николаевич и Александр Андреевич, как обычно, не говоря ни слова, взяли шахматную доску и уединились в беседке. О неизбежном окончании их игры обычно объявляли женщины, призывая игроков к столу.
Гости принарядились - дамы оделись в лёгкие платья и туфли, а мужчины - в летние костюмы и белые рубашки с разнокалиберными галстуками. Все принесли цветы и подарки новорождённой. Мария Карповна нарядилась как невеста, но расцветкой напоминала попугая. Вкуса ей явно не хватало – не гармонировали цвета туфлей и платья, платка на шее.
        Из Москвы приехал на электричке давний коллега Гаева, некий Курочкин. Курочкин приехал без жены, видимо, поругался с ней перед выездом. Все знали влюбчивость Курочкина – напившись водки, он начинал приглашать дам к танцу, целовать им руки чувственными губами. Сергей Николаевич, зная Иудины повадки Курочкина, обычно злился и уводил Варвару Владимировну домой, когда назойливость Курочкина становилась невыносимой.
        Так случилось и на этот раз. Когда Курочкин облизывал пальцы Варвары Владимировны, Сергей Николаевич подошёл к танцующей парочке, взял Курочкина за указательный палец и молча сломал сустав. Курочкин закричал и стал просить о помощи, как провинившийся малодушный школьник.
Светлана Сергеевна бросилась оказывать неотложную медицинскую помощь – наложила шину из чайной ложки и сделала пальцу холодный компресс. Курочкин с ненавистью смотрел на Сергея Николаевича, а Александр Андреевич тихо посмеивался – он, как и Сергей Николаевич, никогда не позволял себе выпить лишнего.

- Иди, Сергей, домой, я тут с ним проведу работу. Он больше не навредит, его уволили из моего управления на пенсию в прошлом году именно за ****ство и пьянство.
- Я, Саша, больше не приду к вам, если вы будете приглашать этого ****уна.
- Понял, понял. Извини. Он и Машу мою сейчас, кажется, тискает. Пойду напою его водкой до потери чувств.
- Сам не напейся!
- Ты меня знаешь.

        Вернулись домой рассерженный Сергей Николаевич, смущённая Варвара Владимировна, улыбающаяся Аграфена Владимировна и развеселившиеся Сергей Сергеевич и Лариса Леонтьевна. Оставшаяся с Гаевыми Светлана Сергеевна обещала привести Шурика, как только мальчишкам настанет пора идти спать.
        Сели за стол на веранде, Варвара Владимировна с Аграфеной Владимировной быстро приготовили чай из запасов, созданных Сергей Николаевичем из поездок «по Европам» – они заварили всеми любимый Earl Grey Tea, хранившийся в малодоступном месте.

- Курочкин, надо полагать, явный Иуда! – неожиданно начала Аграфена Владимировна.
- Откуда вы знаете? – ответил Сергей Николаевич – Ах, да! Насквозь видите.
- Вижу я жертв его. Семь разведчиков досрочно отозваны по его милости за пятнадцать лет, в том числе Юрий Александрович Бессмертный, бывший учитель Сергея. Бессмертный, конечно, не ангел. Соблазнил дочку посла, решил разводиться с женой, кстати, весьма приличной женщиной, кандидатом педагогических наук в то время. А также ваш нынешний коллега по журналу Виктор Владимирович Дашкевич, правда, тоже любитель выпить и приударить за дамами. Капитанами МГБ служили, казались весьма перспективными молодыми людьми. А Семёна Семёнова вашего…
- Аграфена Владимировна, остановитесь, прошу вас. Курочкин опасен только для нарушителей трудовой и исполнительской дисциплины. И режима.
- Как сказать. Он злопамятен. Но вам он ничего не сделает. Он потерял лицо даже среди своих. Знаете, как-то душно среди ваших старых знакомых, - вздохнула Аграфена Владимировна.
- Мне тоже бывает душно. Обрывать связь с ними ни с того, ни с сего нет повода. Человек романтичен и консервативен. Хотя Маша – баба деревенская и не исправимая. Но не злая. Саша ездил до войны жениться в Калугу, откуда родом его отец. Я хорошо понимаю цену людям. Стараюсь не замечать их недостатков. Подобно конюху, убирающему навоз. Кстати, зачем вы ей про нашествие хамов говорили?
- Проговорилась Александру Андреевичу, просила мужа прояснить ситуацию с хамами?
- Сами всё знаете и зачем тогда провоцируете?
- Извините, не удержалась. Скучно с тыквой сидеть, - огорчилась Аграфена Владимировна.
- Я вас очень попрошу политику тут не разводить. Дураки от рождения кругом и алкоголики слабоумные! Режим при Хрущёве хоть и ослабел, но остался прежним. Да и Хрущёва уже давно сняли, и он при смерти. Хотите Сергею и Ларисе всё напортить? И английского чая я вам больше не привезу, если меня сочтут за отступника от идеалов коммунизма.
- Нет, не хочу этого. Но и вы хороши, Сергей Николаевич! Уголовное деяние совершили. Нанесение увечий гражданину. «Цивилизованный способ решения конфликта на сексуальной почве», понимаете.

       Сергей Николаевич усмехнулся и, немного подумав, ответил.

- Не увечий, а увечья! Поскользнулся и пальчик сломал. И моему терпению когда-нибудь приходит конец! Он не пикнет.
- Понятно, что не пикнет. А всё же.
- Расскажите нам лучше о пятом нашествии хама.
- Извольте. Империя рухнет. Власть КПСС тоже. Теневиков, цеховиков, воров и бандитов выпустят из тюрем, как невинно пострадавших от Советской власти. Они станут богачами. Захотят придти во власть. Чтобы народ не смущать, снимут с себя судимость.
- Это как это снимут? Если человек был под судом и следствием, как правонарушители обязаны писать в анкетах, то это никаким топором не вырубишь.
- Будет решение суда скорого и несправедливого, что судимость снята, то есть, и не было её вовсе.
- Шутите! И когда же случиться сие?
- Через полгода после вашей естественной смерти.
- Слава Богу, не увижу катастрофы.
- Я буду свидетелем. А вот дети наши станут и свидетелями и участниками нового хаоса. В России раз в четверть века Дьявол начинает черпать чан, в котором нам посчастливилось жить. И поднимается со дна вся муть и всплывает на поверхность, пока не установиться новое равновесие. Благородство и честь исчезают…
- Наверное, вы правы. Я подозреваю, что вечно мы так существовать не будем. Римская империя прекратила своё существование, и Российская, и Французская, и Британская. Степень развития производительных сил должна соответствовать степени развития производственных отношений, как учил нас товарищ Маркс. Производительные силы, понятно, развиваются, стало быть, когда-нибудь эти силы изменят революционным способом старые производственные отношения. Логика есть в том, что всё новые силы рвутся к власти и, самое главное, к переделу национального богатства. Вы, конечно, не читали Джорджа Оруэлла «1984» или «Скотный двор»?
- Я читала «Скотный двор». В нашей библиотеке есть экземпляр. Из конфиската таможни. «Хряка Наполеона теперь называли не просто Наполеоном, а лишь сугубо официально – нашим вождём товарищем Наполеоном, и свиньи старались перещеголять одна другую, изобретая для него всё новые титулы: Отец животных всего мира, Гроза рода человеческого, Мудрый пастырь, Лучший друг утят и тому подобные. Стукач произносил речи о Наполеоновой мудрости, доброте ко всем животным и, особенно к угнетённым животным соседних ферм, прозябавшим в невежестве и рабстве…», - процитировала Аграфена Владимировна.
- Смелый человек Эрик Блэр, искренний борец за справедливость. Такие долго не живут. Сталин разорвал бы его на части, наверное. И, правда, что-то Блэр рановато умер.
- В 1950 году! До 47 лет еле дожил. Когда наше Политбюро уже второй год вело антисемитскую кампанию в стране. Утопист Блэр! Справедливости не будет никогда, ни в какой стране!

        Лариса Леонтьевна, отмахиваясь от налетавших насекомых каким-то буклетом, решила перед сном отвлечь всех от тяжёлых раздумий:

- Странно вы так про Марию Карповну – баба деревенская. Она ведь в Нью-Йорке жила и в Париже, кажется.
- Так ведь и Курочкин – мужчина дикий, - ответила с готовностью Варвара Владимировна.

        Все поняли, что Варвара Владимировна хочет загладить своё участие в происшествии во время танца с Курочкиным, и дали ей шанс.

- Что вы имеете в виду, Варвара Владимировна? – пришла ей на помощь Лариса Леонтьевна.
- Пришёл без белья, - заинтриговала всех Варвара Владимировна – Я имею в виду без майки. Спереди его соски и шерсть чёрная на груди просвечивают, а сзади мокрая насквозь рубашка прилипла к телу, и подмышки мокрые просвечивают!
- Так ведь русские мужики только после гражданской войны начали трусы носить, не то, что майку! - рассмешила всех Аграфена Владимировна – А так порты да рубаха на голое тело. Да и совсем недавно мужики купались при всех без трусов, вы помните, прикроют ладошкой причинное место и бултых в воду!
- Курочкин вилку в правой руке держит, ест без ножа. Да и Маша учудила у нас в Нью-Йорке в 1942 году! – продолжила тему Варвара Владимировна.
- Как? – спросила Лариса Леонтьевна.
- Да так. Она не знала, что женщины под платье надевают шёлковую рубашку, вы знаете, комбинацией её называют. Так она купила эту комбинацию на распродаже и решила, что очень дёшево купила шёлковое платье. Надела комбинацию с выточкой и узорами, взяла шляпу и сумочку, прихватила Сашу под руку и вышла на улицу. Мы должны были за ними заехать в театр – они нас ждали на тротуаре. Мы подъехали, увидели её наряд и в испуге объяснять стали, что ей надо срочно надеть платье. Слава Богу, быстро убедили Сашу. Он ей разъяснил по-своему: «Дура калужская, чего в белье вышла?»
- Спасибо вам Варвара Владимировна и Сергей Николаевич за стиральную машину! – Лариса Леонтьевна решила прекратить насмешки над свекровью Светланы, – вот буклет никак не могу прочесть до конца. Машина «Урал» на 2 кг белья - говорят самая совершенная. Описывают конструкцию…и зачем мне эта конструкция? Мне стирать надо много, а не винтики изучать. Вот-вот. «Некоторые неисправности могут быть устранены самой хозяйкой: если при включении машины электродвигатель гудит, но вал его не вращается, это значит, что диск, активатор в скобках, прижат бельём. Следует выключить машину, освободить диск и через 3-5 минут вновь включить машину. Остановка диска может быть вызвана и тем, что соскочил ремень. В этом случае нужно выключить машину, надеть и подтянуть ремень». Вот это да!
- Ничего, доченька, справишься с этой чудо техникой! Машина стиральная у тебя есть, какая никакая, а ведь большинство русских женщин и сейчас в корыте стирают и бельё кипятят на газовой плите! Но не долго тебе «Уралу» ремень надевать. Через три года начнёшь стирать на автомате… как это… Мацу…сита… денки… кабусики…кайся… вот! – удивила всех Аграфена Владимировна.
- Аграфена Владимировна! Вы что уже по-японски начали? – спросил Сергей Николаевич, – Скажи, Сергей, что эти слова значат по-японски?
- Денки – электричество, кабусики – акционерное, кайся – общество, а Мацусита – имя собственное, кажется «под сосной», есть такой концерн в Японии. Надо бы иероглифическое написание посмотреть, чтобы точный смысл узнать. Выпускает бытовую технику под торговыми марками «Нэшнл», «Панасоник» или «Текникс», - ответил Сергей Сергеевич.
- Что значит на автомате? – спросила Лариса Леонтьевна.
- Я так думаю, что загрузишь 5 кг белья, включишь и забудешь, сама машина выключится, когда надо будет, - объяснила дочери Аграфена Владимировна.
- Таких машин даже в Америке не было, - внесла сомнение Варвара Владимировна.
- Это тридцать лет назад не было, - ответила Аграфена Владимировна.
- Скажите, Аграфена Владимировна, как это вы в будущее заглянули с такой точностью? Вы, ведь, в Японии не бывали, японский язык не изучали? – уточнил Сергей Николаевич.
- Будущее – это то же прошлое. Мир зеркален, помните из геометрии поверхность Мёбиуса? Мы сейчас на поверхности настоящего, а на обратной стороне - наше будущее, куда мы движемся. Если приглядеться себе под ноги, то увидишь и будущее с его звуками и зрительными образами. Я когда в 1962 году с вами в кафе встретилась, то унеслась мыслями в Казахстан, где Сергей Сергеевич чуть в пропасть не угодил, заблудившись в степи.
- Так это вы мне помогли тогда? – спросил Сергей Сергеевич.
- Строго говоря, не я. Вы знаете.
- Призрак назвался Небольсиной.
- Небольсина Анна Васильевна. Тётка моя двоюродная, двоюродная сестра моей покойной матери Зинаиды Николаевны Овцыной. Зинаида Николаевна получала финансовую поддержку от моего двоюродного дяди Небольсина, который приходился Анне Васильевне старшим братом. Покойная тётя Аня вышла замуж вполне разумно – за работника Коминтерна Гельмута Шульца, избежав преследований за дворянское происхождение. Перед войной Гельмута выгнали из партии, расстреляли, а тётю Аню с моей двоюродной сестрой Дарьей Гельмутовной Шульц направили в лагерь для жён изменников родины в Казахстан коммунизм строить принудительным порядком. Гельмута должен знать Сергей Николаевич.

        Сергей Николаевич встрепенулся, посмотрел задумчиво на Аграфену Владимировну, и как всегда прояснил предмет разговора.

- В учебном заведении, где я учился перед войной, одного из преподавателей немецкого языка действительно звали Шульц. У него учился мой товарищ по Лесному институту Евдокимов.
- Граф Евдокимов, - уточнила Аграфена Владимировна.
- Как граф?
- Как и вы, Сергей Николаевич, граф! Но его дед, Николай Иванович Евдокимов, выслужился из неграмотных солдат, а вы, Апраксины, двести лет, как все грамотные. Николай Алексеевич Евдокимов тоже детдомовский, как и вы. После окончания вашего учебного заведения попал под подозрение – язык у него за зубами не держался. Парашют ему морским узлом завязали и выбросили на территорию бывшей Пруссии в форме польского офицера в целях провокации. По мнению Политбюро, поляки угрожали безопасности Германии. Заговор такой с Гитлером случился. Наше Политбюро, ведь, со времён Раппальского договора вооружало Германию, разорвав отношения с немецкими социал-демократами, сторонниками демократии. Короткое время Николай Алексеевич Евдокимов встречался с моей теперешней подругой Галиной Петровной Урусовой. Я с ней познакомилась значительно позже, когда уже Лара моя пионеркой стала. Галя от Евдокимова забеременела в 1939 году в его комнате на Преображенской площади. Они не хотели предохраняться, очень хотели ребёнка.
- Дом 5/7?
- Жилой дом НКВД. В трамвае №7 познакомились, когда от метро «Сокольники» на нём тряслись. Галя рассказывала, что любили они друг друга безумно. Именно безумно. За ними тогда следили, за ней по пятам ходили. Она ведь - дочь князя Урусова, бывшего соратника командарма Владимира Оскаровича Каппеля. Николай Алексеевич молчал, но, видимо, сам беспокоился за судьбу - говорил, что может оставить её вдовой. И оставил. Его дочь, Анастасия Николаевна Урусова, она же Евдокимова фактически, но не юридически, давно уже подруга Лары. Они с одного сорокового года и вместе окончили Педагогический институт, куда ваш сын, Сергей Сергеевич Апраксин приехал знакомиться с девушками на её выпускной вечер.
- Ах, вот как всё закрутилось! Это вы что, всё так подстроили? – возмутилась Варвара Владимировна.
- Это жизнь всё нам подстраивает. А наше дело анализировать - почему, да как? Мир тесен.
- Мир тесен. The small world, - подтвердил Сергей Николаевич – Крутимся по одному кругу Урусов - Евдокимов: Петербург – Симбирск – Москва – Преображенка; Апраксины: Петербург - Симбирск – Москва – Большой Черкасский - Дангауэровка – США – Дальний Восток - Преображенка – Ленинский проспект - Калужская застава; Овцыны: Петербург – Москва – Большой Черкасский – Черёмушки - Дангауэровка – Калужская застава – Дальний Восток?
- Я видел Настю Урусову несколько раз, - сообщил Сергей Сергеевич – Она, ведь, замуж вышла, но мужа её я никогда не видел у нас. Почему Лара?

Лариса Леонтьевна промолчала. За неё ответила мать.

- Видел. Каждый день видишь. Бутурлин Всеволод Иванович из династии российских учёных. Потомственный дворянин.
- Не знаю, о ком идёт речь, - молвил Сергей Сергеевич.
- Он психиатр и психолог. Работает в закрытом учреждении, на люди мало показывается. Или на работе, или в библиотеке сидит. Настя жалуется на него – в театр ходит редко, перед тем, как идти в гости, сначала выспрашивает у хозяев – кто ещё приглашён, да кто они такие? – объяснила Лариса Леонтьевна.
- Типичное поведение гэбиста, - брякнула Варвара Владимировна. - Вон у меня Сергей таким был, пока не уволили. Не хотят они иметь компрометирующие связи, боятся вляпаться, а потом объяснительные писать, правда, Honey?
- Хватит, Варя! Что ты на самом деле? – возмутился откровениями жены Сергей Николаевич.
- Собрались тут дворяне. Мне, крестьянской дочери, видимо, помалкивать надо! – обиделась Варвара Владимировна.
- Не обижайтесь, пожалуйста. Если бы не семнадцатый год, то стали бы графиней. Всё это пережитки прошлого. У нас другая идеология. Современная. Люди всех сословий – рабочие, крестьяне и интеллигенты делятся на два класса, я считаю, - сказала Аграфена Владимировна.
- Ну-ну, - заулыбался Сергей Николаевич, любивший вступать в идеологические споры.
- Порядочные и не порядочные, или достойные и не достойные люди, - ответила Аграфена Владимировна, – И среди дворян водились мерзавцы. Вообще люди всех наций одинаковые с точки зрения такой классификации - Сергей Николаевич может подтвердить.

       Сергей Сергеевич задумался и неожиданно спросил.

- Бутурлин с усиками и бородкой?
- Вроде с волосяными украшениями, Настя показывала фотографию, - ответила Лариса Леонтьевна.

Сергей Сергеевич, подумав «Ага!» надолго замолчал. «Двое уже мне раскрылись, а Гамильтон пока тёмная лошадка! Да Гаврила с Зоей Петровной остались для меня не разгаданными! Но мне про всех, про них знать не к чему. Случайная и не нужная информация», - размышлял он.

- Завтра воскресение, к нам гости на чай придут из посёлка, - объявила Варвара Владимировна.
- Я вам не помешаю? – спросила Аграфена Владимировна.

       Лариса Леонтьевна встала, решив обидеться за мать и себя.

- Ну что вы! Мы же родня теперь, опутанная общей тайной, - быстро ответила Варвара Владимировна, улыбнувшись.
 
       На следующий день в пять часов вечера, когда солнце скрылось за верхушками высоких сосен, по дорожке с белыми акациями к дому Апраксиных медленно шли четверо гостей. По всему воспитанные гости: пока их не представили незнакомым людям, инициативы в приветствиях не проявляли. Молча раскланялись и подождали, пока их не представят Аграфене Владимировне и Ларисе Леонтьевне. Всех незнакомых друг другу людей представил Сергей Николаевич.

- Это Глеб Николаевич Чесменский, его жена Валентина Александровна, его тёща Екатерина Ивановна, а это - его сын Саша, Александр Глебович! Это, вот, Аграфена Владимировна Чаплина-Овцына, мать Ларисы Леонтьевны – жены моего сына Сергея – сказал Сергей Николаевич и закусил губу.
- Honey! Надо начинать с Екатерины Ивановны, ты же знаешь! – попыталась смягчить ошибку мужа Варвара Владимировна.

        Варвара Владимировна взяла под локоть Ларису Леонтьевну и увела её на кухню готовить стол. Сергей Николаевич пригласил всех оставшихся садиться за стол на веранде.

- Ну, как наша архитектура поживает Глеб Николаевич? – вежливо начал беседу Сергей Николаевич, проясняя Аграфене Владимировне род занятий гостя.
- Поживает ничего себе.
- Новостройки работы архитектора ведь не требуют?
- Куда там! Сами знаете – теперь дома строятся по единому стандарту, панели, блоки. Но Моспроект без работы никогда не останется. Метро, дворцы культуры, кинотеатры и прочая. Вы знаете, работа у меня ремесленная, к сожалению. Сейчас Льва Толстого читаю. Лет сорок его не читал. Открыл для себя много нового. Стареем, умнеем.
- Что нового, интересно, вы открыли для себя? – спросил Сергей Николаевич, усмехнувшись.
- Ленин всю теорию русской революции у Льва Толстого позаимствовал.
- Неужели? Никогда об этом не задумывался.
- Не читали Толстого давно, вы почитайте. Что-то Стейнбека вы раскритиковали в пух и прах.
- Я перевёл часть его очерков «Путешествие с Чарли», написал несколько рецензий. Это, безусловно, выдающийся писатель. Но после поездки Стейнбека во Вьетнам пришлось его критиковать за восхваление героизма американских солдат.
- Врагам надо отказывать в героизме, не так ли?
- Идеологический отдел ЦК не позволяет этого делать, ни под каким соусом. Государственный департамент США, в свою очередь, проводит аналогичную политику ненависти в отношении нашей страны вот уже четверть века, не допуская никаких симпатий в отношении героизма наших солдат. Здесь расшаркиваться нам с ними нечего!
- Но вы же член Союза писателей СССР, вас знают за рубежом, наверное? Ваш авторитет позволяет вам иметь собственное мнение! Вы можете позволить себе быть объективным?
- Я не Лев Толстой, и объективизм - это фикция. Science fiction!
- А как вам нравиться писатель Анатолий Сафронов ? У меня он вызывает отвращение, хотя его пьесы претендуют на социалистический реализм, - свернул в сторону Чесменский.
- Вы по-московски его называете через «а». Он – Софронов, через «о». Я его не читал и читать не буду. Почему вы про него спросили? – нахмурился Сергей Николаевич.
- Я хотел сравнить литературу разных эпох в теоретическом плане, так сказать. Извините, Сергей Николаевич! Я, видимо, вас огорчил.
- Идеологические споры добром не кончаются, Бог с ними, - вдруг вмешалась в разговор Аграфена Владимировна.
- Да что вы заладили: Стейнбек, Сафронов. Идеология – это религия, поддержала разговор Екатерина Ивановна. - Бог-то есть, но исповедуют его люди на разный лад. Вообще русский человек антихрист, и православие – это не религия, а образ его жизни.
- Ты, мама, всегда у нас отличалась оригинальностью, - вступила в разговор Валентина Александровна. - Вот уж полчаса толкуем, а друг с другом никак не познакомимся.
- Это вы интересно про православие, - заинтересовался Сергей Николаевич.
- Золото в дерьме. Живём по образу и подобию церкви. Попы ходят в богатых одеждах с ювелирными украшениями бесценными, храмы украшены драгоценными металлами и фресками, а народ нищий перед ними на коленях ползает! Возьмите и образ жизни москвича – в квартирах роскошь и чистота, а в подъездах отхожие места, тротуары разбиты, газоны затоптаны. Женщин чтят только на 8-е марта, - ответила с готовностью Екатерина Ивановна, - давайте познакомимся, в самом деле!
- Я заведующий библиотекой МИД СССР, кандидат исторических наук, - представилась Аграфена Владимировна, – дочка моя Лара – преподаватель средней школы. Я её всё толкаю писать кандидатскую, пусть про Бёрнса что-нибудь напишет!
- Почему про Бёрнса? Своих, что ли мало поэтов? – спросила Екатерина Ивановна.
- Она преподаёт английскую литературу, пусть глубже изучает свой предмет: ведь научная работа – это удовлетворение собственного любопытства за государственный счёт! – усмехнулась Аграфена Владимировна, - теперь ваша очередь представляться Екатерина Ивановна.
- Как вы стали кандидатом наук? – вопросом ответила Екатерина Ивановна.
- Я участвовала в подготовке двух томов «Дипломатического словаря». Первый том освещал события до 1 мая 1947 года, а второй – до 1 декабря 1949 года. Первый том вышел под главной редакцией сразу двух заместителей министра иностранных дел Андрея Януарьевича Вышинского и Соломона Абрамовича Лозовского . При издании второго тома имя Лозовского уже не значилось – он попал под следствие по делу ЕАК. Вышинский звался «главным редактором» второго тома, в гордом одиночестве так сказать. Мне удалось подготовить несколько глав, в том числе «Аншлюс» и «АРА», пояснила Аграфена Владимировна. Как сейчас помню, как писала свои первые опусы.
- Про «АРА» я что-то слышал, - сказал Сергей Николаевич.
- Ещё бы не слышать! Эта организация вас спасла от голода в Симбирске! American Relief Administration оказывала помощь странам, пострадавшим от последствий первой мировой войны, хотя с трудом можно объяснить, что американцев толкало в начале двадцатых оказывать помощь голодающим Поволжья, кроме соображений простой гуманности. Правда, большевики им много отдали по дешёвке. У нас не установились тогда дипломатические отношения, а я написала тогда, что американцы выбрасывали продовольствие с внутреннего рынка с единственной целью стабилизации цен, - ответила Аграфена Владимировна.
- Нам бы так выбрасывать продовольствие. Куда делся Вышинский? – вдруг вмешался Сергей Сергеевич.
- В Нью-Йорке застрелился в 1954 году, когда его Хрущёв в Москву отзывал телеграммой, - ответил сыну Сергей Николаевич.
- Убирали свидетелей? – с лукавой улыбкой спросил Глеб Николаевич.
- Хватит, Глеб. Много будешь знать…Я родилась в 1889 году, окончила гимназию, Высшие женские курсы, потом революция. Мой старший брат Володя старше меня почти на двадцать лет. Он пошёл после революции на большевиков работать. Он всех кормил, - начала свою историю Екатерина Ивановна.
- Случайно вашего брата звали не Владимир Иванович Коновницын? – спросила Аграфена Владимировна.

        Все разом замолчали, теряясь в догадках.

- А почём вы знаете? – почти грубо, с угрозой в голосе спросила Екатерина Ивановна. Взяв себя в руки, продолжила. – Владимир Иванович Коновницын в Петербургской полиции работал, потом в Петроградском угрозыске: боролся всю жизнь с преступлениями против собственности – казённой и частной. Частной не стало, так он с казнокрадами продолжал бороться и весьма успешно. Дослужился до члена коллегии Народного комиссариата государственного контроля. Умер собственной смертью в 1939 году на семидесятом году жизни. Беспартийный, но как тогда говорили – из сочувствующих. Сталин очень не любил казнокрадов, особенно Коминтерновских. Я вышла замуж за командира Красной армии Александра Константиновича Рощина. В 1944 году он стал пехотным генералом. Мне удалось до войны поступить в медицинский институт, я избежала сословного ценза благодаря мужу-комиссару и... сталинской конституции. Работала всю войну хирургом, до Берлина дошла. Последнее звание - капитан медицинской службы. Мне было не до диссертации – двое детей на руках. Рощин умер от медного отравления в 1955 году.
- Почему от медного отравления? - спросила до этого не участвующая в разговоре Лариса Леонтьевна. Она принесла с кухни две тарелки с кружками колбасы и поставила их на стол.
- В 1945 году при штурме Берлина Рощина ранили в ногу. Бедро прострелили. Поместили его в немецкий госпиталь, сделали операцию, и он в 1946 году вернулся домой. В 1952 году он весь позеленел, стал катастрофически терять силы. МГБ начало следствие о вредительстве, поехали в Германию, нашли госпиталь и немца-старичка, который ему операцию сделал. Немец трясущимися руками достал из архива его историю болезни и копию выписки, которую он ему выдал на руки. Мы советские хирурги не практиковали остеосинтез . Немец ему в бедро заколотил медный стержень и требовал явиться к нему через год, когда кость полностью срастётся, чтобы извлечь стержень. На рекомендацию не обратили внимания, и через десять лет при вскрытии оказалось, что медь полностью рассосалась. Человек погиб от нашего головотяпства, впрочем, он сам виноват. Не мог сделать перевод выписки с немецкого перед тем, как отдать её в наш госпиталь! Немца отпустили с миром, предварительно узнав от него о новой технологии лечения переломов. Ведь мы тогда всех гипсовали, как срастётся, так и ладно! – рассказала Екатерина Ивановна.
- Стала быть вы графиня? – спросила Аграфена Владимировна.
- Вам что до этого? – опять нагрубила Екатерина Ивановна.
- Извините, мне просто интересно, как сложилась жизнь людей моего круга. Получается, что Владимир Иванович - мой отец, а я вам незаконнорожденная племянница, - ответила Аграфена Владимировна.
- Час от часу не легче! Да мой брат славился избыточной любвеобильностью. Дважды женат и мог иметь любовниц, - буркнула Екатерина Ивановна.
- Зинаида Николаевна моя мать, - призналась Аграфена Владимировна.
- Помню Зину! Она меня старше лет на пять. О Господи! Что же вы сразу не сказали? Жива ли она? – сразу заулыбалась Екатерина Ивановна.
- Мама умерла уже пять лет, как, - ответила Аграфена Владимировна.
- Царство ей небесное! Скоро и мне на покой. Вот мой сын Игорь весь в дядю. Любит дам очень. Теперь разведён. Оставил квартиру бывшей жене на улице Чкалова в шикарном «сталинском» доме и машину «Москвич-412». Вступил в кооператив в доме на улице Бакинских комиссаров, женился на студентке МГИМО. Расходов требует любовь! У него денег много, всё по заграницам ездил. Знаток английской и американской литературы.

        Варвара Владимировна, подумав, решила хоть что-нибудь сказать и заявила.

- Это правильно Екатерина Ивановна про 8-е марта высказалась. Я всегда на Сергея обижалась. Никогда на 8-е марта подарков не делал. Мой Сергей не признаёт особого женского праздника. Считает, что женщину надо ценить во все дни. Я обижаюсь, потому что всем дарят подарки на 8-е марта, а мне - нет!
       
       Тут Екатерина Ивановна рассмеялась и неожиданно позволила себе антигосударственное высказывание.

- Если в стране Советов празднуется день женщин, когда мужчины, угождая своим женам, моют посуду или уступают место всем женщинам подряд в общественном транспорте, то в остальные 364 дня года никакого угождения женщинам не оказывается. Сплошное лицемерие! Большевики, сломав в 1929 году Чудов монастырь в Кремле, заодно снесли Вознесенский монастырь, где до Петра I хоронили цариц. Место захоронения их мужей-царей в Архангельском соборе оставили в покое. Это ли не дискриминация женщин в лице русских цариц? Хотя я отдаю себе отчёт, что русофобы вряд ли вообще понимали, что они уничтожают. О горе нам, горе, тупым, злобным и мстительным!


        Сергей Сергеевич внимательно, как бы впервые, рассматривал восьмидесятидвухлетнюю старуху с прямой спиной, гордо посаженной головой, узким лицом, изрезанным глубокими морщинами, особенно вокруг рта. Её лицо напоминало ему человека, недавно им виденного.
        Он знал Чесменских уже много лет, дружил с шалуном Сашкой, имевшего скрытые признаки бисексуализма, но никогда не разговаривал с его бабушкой один на один, на вид всегда строгой старухой, лечившей всю семью с решительностью военного хирурга.
       Он вспомнил конфуз, случившийся с участием Сашки. По окончании шестого класса, будучи уже на каникулах на даче, Сергей уединился с сестрой в ёлочках – незастроенном участке молодого елового леса, где многие дети из дачного посёлка по обыкновению брали невинные эротические уроки. Случалось, как поселковые подростки выслеживали малышей из ближайшего сиротского детского сада, стайкой разбегавшихся по кустам по команде воспитательницы пописать в кустиках, подсматривали процесс мочеиспускания, захватывали отколовшегося от стайки малыша в плен и приказывали ему показать гениталии, а потом выпускали на свободу, заручившись клятвой плачущей от испуга жертвы никому о событии не рассказывать. Таким же образом Сашка неожиданно застал обоих, прежде долго наслаждаясь зрелищем, и начал шантажировать в том смысле, что если брат с сестрой не примут его в свою содомию, то он всё расскажет взрослым. Скорее из любопытства, чем от страха быть разоблачёнными, ему уступили и по его настоянию снова разделись сами и поспешно раздели его ниже пояса и поиграли с ним так, как он просил, хотя по неосторожности и доставив ему некоторые болезненные ощущения. Акселерат Сашка гордился своим достоинством, начинавшим походить на мужское, взрослое. Участники инцеста, молчаливо переглянувшись, пришли в мыслях к выводу, что мальчики привлекали Сашку, пожалуй, больше, чем девочки.

- Моя Лара Чаплина-Овцына ваши Высшие женские курсы тоже заканчивала, но по другой специальности. Вашего сына, стало быть, зовут Игорь Александрович Рощин? – неожиданно для себя спросил Сергей Сергеевич.
- Да. В детстве Валя звала его лордом Гамильтоном, - сообщила Екатерина Ивановна.
- Почему?
- Когда он в школе изучал географию, то сделал для себя открытие, что в мире есть три города Гамильтон – в Новой Зеландии, в Канаде и на Бермудских островах. И поспорил с сестрой, что когда-нибудь там побывает, - рассказала старуха.
- Побывал? – поинтересовался Сергей Сергеевич.
- Получается, но с натяжкой. На Бермудах только не побывал, но в столице стран Британского содружества лет шесть проработал.
- «Москвич-412» какого цвета у него? – спросил Сергей Сергеевич.
- А вам, зачем такие подробности? Красный. Он дипломат у меня, сообщила с гордостью Екатерина Ивановна, - Сейчас преподавателем работает где-то. Валя вместе с Глебом в Архитектурном училась, да вот осталась чертёжницей, а Глеб учился в аспирантуре у Иофана, стал лауреатом Сталинской премии. Фамилия его отца, Чесменского Николая Васильевича, отмечена в памятной книге Орловской губернии 1894 года. Иофан-то – любимцем Сталина пребывал, «Рабочую и колхозницу» помог Мухиной спроектировать!

       Сергей Сергеевич погрузился в размышления и до конца русского чаепития с вином и закусками не сказал ни слова, только перемигивался с Сашкой, корчившего, как в детстве, рожи.

РОЩИН-КОНОВНИЦЫН
        В понедельник Сергей Сергеевич с утра принял в особняке душ, надел опять футбольные трусы и майку «Динамо», которые ему выдала в пятницу Зоя Петровна, костюм и рубашку с галстуком и вошёл в учебный зал. Надпись «Динамо» бесцеремонно просвечивала сквозь рубашку. Гамильтон невозмутимо смотрел на Сергея Сергеевича, а Сергей Сергеевич рассуждал про себя: «Значит вы, ваше сиятельство Игорь Александрович Рощин-Коновницын! Родственник моей Лары и моего Шурика. Кто бы мог подумать! Лилия Васильевна, скорее всего, жена ваша бывшая, а я - её плохонький одноразовый любовник?»
       Гамильтон прокашлялся и начал очередной урок.

- В прошлый раз вы задали вопрос о глубоком прикрытии. Термин не наш, американский - у них это называется Deep Cover. Её автором является заместитель директора ЦРУ Биссел, который разработал также концепцию Double Agent Web . Согласно этой концепции ЦРУ использует наиболее ценную и надежную агентуру из числа иностранцев, работавших за пределами США. Одновременно спецслужбы США создали сеть нелегальных резидентур для тонких заданий, особенно там, где расшифровка сотрудников разведки, находящихся под официальным прикрытием, является strongly undesirable . В США имеется Top Secret Political Program , которая ставит главной целью расшатать советскую экономику, используя для этого нашу Crucial Dependence от западных технологий. Программа представляет собой комплекс мероприятий, включавших подпорченную или сфабрикованную техническую информацию в гражданской и военной отраслях, так называемую «дезу». Для передачи «дезы» советским научно-техническим разведчикам требуются посредники особого рода, находящиеся под глубоким прикрытием для поставки нашим НИИ фальшивых или частично фальшивых данных, что заставляет нас принимать неверные технологические решения. Они хорошо усвоили печальный для них опыт нашей операции «Энормоз» в США.
       Эта категория агентов получила юридическое оформление и название Professional Agents , которые приравнивались к кадровому составу, хотя и не зачислялись в штат ЦРУ. К этой работе стали привлекаться агенты из числа американских граждан. Занимая промежуточное положение между кадровым составом и агентурой, многие из них переводились в разряд кадрового состава разведок, хотя работали в частных или смешанных фирмах.
       Примерно в то же время ЦРУ приступило к формированию кадрового ядра разведчиков, работающих под коммерческим прикрытием за границей. В специальных разведшколах велась их профессиональная подготовка с целью применения групповой системы организации работы, которая и получила название Deep Cover Group или группы глубокого прикрытия. Суть этого принципа такова. Несколько кадровых сотрудников разведки, находящихся под прикрытием смешанных фирм, объединяются в группы по четыре-пять человек. Друг перед другом они не раскрываются, хотя знают, что действуют в чужой стране в составе группы. Никаких контактов с посольской резидентурой члены группы не поддерживают, а замыкаются только на своего руководителя, который подчиняется резиденту или выделенному для этой цели сотруднику резидентуры. Члены группы глубокого прикрытия используются для выполнения отдельных элементов разведывательного задания, которое в полном объеме известно только руководителю. Для обеспечения надежной глубокой зашифровки сотрудников ЦРУ разработало четкую систему взаимодействия со многими американскими фирмами. Однако, используя в качестве Cover крупнейшие американские компании, ЦРУ пришлось столкнуться с такой серьезной проблемой, как вынужденная расшифровка разведчика перед большим кругом лиц из администрации компаний, к которым ЦРУ вынуждено обращаться за содействием. В результате нередко стали разглашаться факты участия ЦРУ в делах финансового характера. В этой связи американская разведка стала отдавать предпочтение использованию в качестве Cover промышленных ассоциаций, смешанных фирм, торговых палат, консультативных комиссий, подрядных организаций и посреднических фирм, а также созданию собственных легендированных частных предприятий с долевым участием ЦРУ и разведчика группы глубокого прикрытия. Это небольшие консультативные, рекламные, юридические и иного рода фирмы с минимальным числом сотрудников (три-пять штатных единиц), в которых разведчик занимает должность управляющего, вице-президента, коммерческого директора, консультанта, рекламного агента или торгового представителя. Юридически такие организации могут быть официально зарегистрированы по законам страны пребывания как акционерные компании или принадлежащие одному владельцу частные фирмы, но могут быть также просто фиктивными организациями, финансируемыми ЦРУ через подставное лицо.
- Извините, товарищ…Гамильтон. Советская и американская системы не совместимы. Как можно заимствовать их схемы с этими частными фирмами, их просто нет у нас!
- А мы и не заимствуем. Я объяснил вам термин, который мы используем. Со времён ЧК наша разведка использует так называемую легальную и нелегальную разведки. Легальные разведчики работают на должностях сотрудников советских посольств, консульств, торгпредств и представительств наших государственных организаций: Аэрофлота, ТАСС, АПН, печатных периодических изданий, учреждений ООН и так далее. Для них в советских учреждениях со времён оно резервируют места - штатные должности, которые никто из гражданских лиц никогда занять не сможет, поскольку эти места находятся под неусыпным контролем двух разведывательных организаций – КГБ и ГРУ Генштаба, причём обе контролируются ЦК, чтобы без ненужного соперничества за места под крышей.
- Так первые лица наверняка знают, кто есть кто под их крышей?
- Конечно. Оказывать нашим гостеприимство их обязывает партийная дисциплина. К сожалению, знают не только они. Старший разведчик, то есть резидент одной из советских разведок, сидит в стране под крышей какого-нибудь советского представительства, и все его подчинённые поздно вечером слетаются как светлячки на доклад к его заместителям. Это видно не вооружённым взглядом, как вражеской контрразведке, так и простым советским сотрудникам загранучреждений. Для всех советских загранучреждений установлен определённый режим труда и отдыха, и чем враждебнее страна пребывания, тем строже режим. Например, все служащие сидят, как правило, днём в офисе, а после работы едут домой или к обеду или к ужину. Субботы, как правило, дни закупок, а воскресенья – дни коллективных экскурсий. Отклонения от маршрута и приход домой позже десяти вечера должны быть согласованы с первым лицом загранучреждения или его заместителем, и должна быть сделана соответствующая запись в журнале, находящегося под контролем дежурного по посольству или торгпредству, обычно рядового сотрудника. Простые служащие замечают, что ряд их коллег днём зачем-то ездит в посольство, хотя там не работают официально, а сотруднику торгпредства в большинстве случаев там делать нечего. Только подготовить шифрограмму в Москву по коммерческому вопросу. Чем активнее деятельность, тем больше шифрограмм. Например, представителям сырьевых внешнеторговых объединений надо писать чаще, а машинотехнических – реже. Возникает вопрос, а что это он там делает этот писатель, когда представляемое им объединение подписывает один контракт в год, да и то, только в Москве? Или разведчики возвращаются после одиннадцати вечера не домой, а опять на службу. Возникает вопрос, а почему? А потому, что заместитель резидента не уйдёт домой, пока последний его голубь не покажется ему на глаза с докладом о проведённой встрече. Очень часто голубь приезжает «пьяным в дупель», что видит ночной дежурный, который думает, что простому сотруднику пьяным ездить за рулём категорически запрещено, а разведчику можно. Запрещено и разведчику, но у него есть всегда оправдание – пил вместе с агентом. Хотя это не правда: иностранцы не пьют как лошади, их просто наши лихие парни спаивают за государственный счёт! Или сами пьют как алкоголики, а их агенты делают вид, что пьют, из вежливости так сказать. Кроме того, вновь прибывшего разведчика коллеги прокатят по «контрольному маршруту». Есть такие маршруты, чтобы можно легко провериться перед выездом на цель: едут за тобой враги или нет. Исходя из вышеизложенного вражеская контрразведка, равно как и обычные советские служащие, с первого дня приезда нашего нового сотрудника в длительную командировку стремятся получить ответы на стандартные вопросы:
1. Кого приехал сменить вновь прибывший советский сотрудник (поскольку наши службы кровные места никому не отдадут)?
2. Провезли ли новичка по контрольному маршруту (все маршруты наших сотрудников зафиксированы контрразведкой документально)?
3. Сколько времени новый сотрудник проводит на рабочем месте (как часто пишет шифрограммы и связано ли это с его активной торговой деятельностью, ездит ли вечерами к резиденту, или в рабочее время по городу в непонятных целях)?
4. Каковы его излюбленные места посещения (разведчик не любит мест, где полно местной, в том числе тайной, полиции)?
5. Как часто он нарушает официальный режим советского служащего (посещение ночных ресторанов, стриптиз – баров, на что у рядового сотрудника, конечно же, нет лишних денег)?
6. Играет ли вновь прибывший сотрудник в футбол (у наших сотрудников заведено один день в неделю посвящать спорту, на родине - в середине недели, а за границей - с утра в субботу)?

Контрразведка послушает также болтовню наших служащих дома – очень часто предметом семейных дебатов являются лица, подозреваемые в причастности к советской разведке: шпион или не шпион какой-нибудь Иванов. Всем известно, что совокупные валютные оклады разведчиков значительно превосходят те, что они получают по штату на гражданской должности. Поэтому обычные жёны завидуют дорогим приобретениям жён сотрудников разведки и постоянно высказывают неудовольствия мужьям и «хорошим» знакомым. На магнитофоны болтовня записывается, благодаря чему контрразведка укрепляется в предварительных выводах. Есть ещё нюансы. Разведчик высокого звания требует «соответствующей» высокой должности на гражданке. Так появляются сорокалетние первые советники посольств, заместители глав агентств, заместители торгпреда или заместители председателя объединения, ни ухом, ни рылом, не понимающие нюансов работы опытного советского купца, журналиста, дипломата. Вот вам и раскрытие разведчика, если, конечно, этот выдвиженец не является «блатным», то есть родственником крупного советского деятеля. Но это легко проверить, как вы знаете.

- Я всё понял, товарищ Гамильтон. Всего этого я не должен делать! Про нелегалов я много читал и слышал. Это не для меня.
- Раз поняли, то повторим ещё раз. И так вам нельзя:

1. Получать чрезмерную зарплату в валюте (в Москве у вас и так хорошая зарплата в рублях, плюс за границей отличная зарплата внешторговца в местной валюте);
2. Играть в футбол;
3. Без нужды ездить в посольство, если вы работаете в торговом представительстве;
4. Нарушать режим рядового советского служащего за рубежом. Дома быть до десяти вечера. Если фирма вас пригласит в ресторан с женой, то получить разрешение торгпреда, а в 21-00 встать из-за стола, поблагодарить хозяев, сесть в такси и трезвым приехать домой – вот и вся недолга. Долгая и счастливая жизнь за рубежом вам гарантирована;
5. Пить за рулём, и вообще следует пить как можно меньше. Пьяный человек превращается в дурака;
6. Дружить и брататься с советскими разведчиками, которых вы сами раскроете по моей методике. Вас будут фотографировать враги и делать в отношении вас нехорошие выводы, если решат, что вы их дружбан;
7. Брать дары от врагов; если всё-таки всучат, то доложить торгпреду письменно или устно и сдать под расписку хозяйственнику торгпредства. Наши товарищи любят хапать и ничего не сдают. Кстати, в дарах могут быть вмонтированы подслушивающие устройства;
8. Избегать мест, где много местных полицейских – они всегда готовы помочь иностранцу. Вам не следует их бояться. Где много полиции, там всегда весело – это центр города или района, там всякие зрелища, универмаги, национальные праздники;
9. Ездить в удалённые места вне коллектива советских людей;
10. Отказываться от общественной работы: вы увидите, что сотрудники КГБ не избираются в правление местных организаций (так в загранучреждениях называют профсоюзы), спортивных (то есть комсомольских) и профсоюзных (то есть партийных) организаций загранучреждений;
11. Иметь половые связи за границей, кроме как с женой;
12. Плохо учиться в академии, плохо работать в министерстве внешней торговли и в торгпредствах; нужно хорошо и добросовестно служить непосредственному начальству, быстро расти профессионально. Быть исполнительным и дисциплинированным, и всё у вас будет хорошо;
13. Иметь связи с организациями, ведущими подрывную деятельность в стране пребывания – коммунистами, социалистами, националистами, фашистами, мафиозными группами. Не стоит без нужды поддерживать связи с фирмами, принадлежащим местной компартии.
На следующем занятии мы с вами проиграем ситуации с разоблачениями советских шпионов западными спецслужбами.

        Сергей Сергеевич кивнул головой и решился спросить.

- Как же я буду разведку вести?
- Это не моя проблема товарищ Шеин. Задачи вам будут ставить совсем другие люди!
- Пункт 11. Почему советским работникам запрещён адюльтер?
- Три причины. Первая – влюблённость в иностранку приводит к положительной оценке чуждого нам общества с чуждой идеологией и, в конце концов, к измене родине. Вторая – иностранка может быть использована в своих целях зарубежной контрразведкой, и третья – советская жена может раскрыть неверность мужа и сгоряча раскрыть профессию мужа среди знакомых и в общественных организациях, куда она может с дуру пожаловаться.
- Ясно. А что такое операция «Энормоз»?
- Так в Центре закодировали проект по краже американских секретов по производству атомной бомбы во время войны.
- Но у нас же Курчатов работал. Сами не могли изобрести?
- Не успевали, и не хватало ресурсов. НИОКР – это огромные затраты прежде всего. Дешевле украсть. Воровство это всегда экономия затрат. В этом наши люди твёрдо убеждены, как вы, наверное, знаете.
- Стало быть, согласно пункту 11, половые связи можно только с женой иметь. А на родине?
- Желательно и на родине не заниматься адюльтером. Здесь, однако, это не так критично. Хотя рано или поздно могут возникнуть семейные проблемы, не желательные для командируемого за границу. Партийная организация, подобно церкви, будет возражать против хорошей характеристики. Плохая характеристика ставит крест на работе разведчика.

ЛЕОНИД ИЛЬИЧ
       На улице теплело, страна готовилась к очередной годовщине дня рождения В.И. Ленина. Уже составили график проведения апрельских субботников. В ближайшую субботу слушателям предстояло подметать Мосфильмовскую улицу.
       Во второй половине апреля 1972 года Сергей Сергеевич во время большой перемены, как и остальные слушатели академии, поднялся из буфета на второй этаж, где неподалёку от кабинета ректора к стене прикреплена солидная доска объявлений из тёмного дерева, покрытого лаком. Читать объявления Сергей Сергеевич не любил, полагая, что ничего радостного и хорошего там не напишут никогда. Однако в академии это стало для него необходимостью – иначе можно «прозевать» что-нибудь и «сесть в калошу», как говорил отец.
       Читая объявления на доске можно узнать об изменении расписания занятий, найти сообщение о ближайшем партийном собрании курса и его повестке дня, прочитать уточнённые графики работы политинформаторов, в число коих давно включён Сергей Сергеевич решением парткома академии, изучить график выезда на овощную базу в Толстопальцево , узнать о дате выезда на станцию переливания крови для сдачи собственной крови для нужд московских больниц – да мало ли чего необходимо знать будущим советским купцам?
       На этот раз висело что-то интересное – слушатели толпились у листка бумаги, что-то шептали друг другу на ухо. Некоторые, отойдя в сторону, рассказывали товарищам нечто смешное – одни посмеивались, другие нахмуренно слушали. Заинтересовавшийся новым объявлением Сергей Сергеевич дождался, когда число читающих объявление уменьшилось до двух человек, и подошёл ближе к доске.
Один из слушателей по фамилии Вахрушев, стоявший рядом с Сергеем Сергеевичем, внятно произнёс себе под нос: «Этого мне не надо! К ним пойдёт только человек, неуверенный в своих силах. Мне это не к чему – я и так стану председателем объединения!» «Ты, конечно, станешь – у тебя отец, кажись, председатель объединения!» - язвительно ответил слушатель необычно небольшого роста по фамилии Самсонов.
       Недавно Самсонов привлёк к себе внимание, когда на перемене с негодованием рассказывал о неудачном лечении пустякового цистита – районный уролог, сделав ему инстилляцию с помощью грязного катетера, заразил его триппером. В результате Самсонова поставили на учёт в районный кожно-венерологический диспансер. Сергей Сергеевич понял, что Самсонов подстраховывался, рассказывая о своих интимных проблемах товарищам – информация о заражении венерической болезнью, видимо, по его мнению, могла поступить в поликлинику МВТ, а оттуда в отдел кадров академии, что грозило обвинением в порочности Самсонова.
       На листке бумаги отпечатан список двадцати слушателей курса, которым предлагалось на следующий день зайти в отдел кадров академии после окончания занятий. В список попали два япониста: первым номером указан Апраксин С.С., а девятым - Мускатов А.А. Ни Мамиашвили, ни Вахрушев, ни Самсонов не числились среди избранных. «Ладно, что делать, зайду завтра к человеку, указанному в объявлении! Патрушеву В.В.!» - решил Апраксин и повернулся, чтобы идти в аудиторию. Дорогу ему преградил улыбающийся Мамиашвили. «Ты не думай соглашаться! Заметут! Где-нибудь провалишься не по собственной вине и будешь всю жизнь не выездной, бумаги в конторе перебирать! Как этот Патрушев!» - откровенно заявил ему грузин.
       Однако Мамиашвили не смог скрыть в голосе досады - всегда хочется оказаться среди доверенных лиц, тем более ему, обладавшему обострённым чувством превосходства и болезненным самолюбием. В тайне он надеялся на приглашение лишь для того, чтобы с гордым видом грузинского князя отказаться от работы в КГБ.

- Ну что мне делать? - ответил ему Сергей Сергеевич, скроив на лице растерянность, - если партия оказывает доверие, то стоит ли отказывать!
- А ты придумай что-нибудь! Учись выкручиваться! Пригодится в жизни. Ты такой прямой, а в жизни прямого ничего не бывает, - дружеским тоном посоветовал Мамиашвили.
- Пойдём пораньше в аудиторию сэнсэя! Он на сегодня просил выучить двадцать новых иероглифов. Я вчера устал что-то. Глаза вечером слипались, не все кандзи освоил! - предложил Сергей Сергеевич.
- Ерунда! Сейчас пробежимся по твоим кандзи вместе, может, и запомним! Я вчера пиво пил, вообще ничего не учил! - засмеялся грузин.


       На следующий день Сергей Сергеевич в заданный час появился в отделе кадров академии и столкнулся с начальником Чубаровым. «Вам к кому?» - спросил Чубаров с постным выражением лица. «Я в списке!» - ответил Сергей Сергеевич. «Тогда вам туда, налево!» - пригласил Чубаров, изобразив на лице подобие улыбки. Сергей Сергеевич, редко заходивший в отдел кадров для того, чтобы написать новую анкету или автобиографию, или продлить пропуск в академию, никогда не рассматривал эту дверь внимательно. Теперь же он обратил своё внимание на то, что эта дверь обита коричневым дерматином, и толкнул её.
       Сделав шаг вперёд, он увидел сидевшего за столом мужчину средних лет с мало запоминающимися чертами лица. Над головой мужчины висел портрет Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева , и Сергей Сергеевич некстати вспомнил последний анекдот: «Звонит телефон на столе генерального секретаря. Брежнев поднимает трубку и говорит «Дорогой Леонид Ильич слушает!» Серьёзное лицо мужчины заставило его подавить улыбку.

- Присаживайтесь!

На столе перед мужчиной лежало личное дело Апраксина.

- Вы, значит, Апраксин Сергей Сергеевич?
- Первый по списку, значит Апраксин!
- У вас, значит, есть чувство юмора!
 
«Психолог, видимо, не плохой!» - подумал Сергей Сергеевич и принялся внимательно рассматривать собеседника.

- Меня зовут Патрушев Виктор Валентинович. Я работаю в управлении кадров Комитета государственной безопасности.

Сергей Сергеевич молчал.

- Я просмотрел ваши данные, и думаю, что мы могли бы сотрудничать, - предложил Патрушев.
- В каком смысле?
- В том смысле, что вам надо пройти небольшое дополнительное обучение перед тем, как быть зачисленным в кадры КГБ.
- Конечно, я понимаю. Я инженер, без пяти минут экономист-международник, два языка. И отец служил в органах.
- Неплохо, неплохо. Хорошо. Нам такие сотрудники нужны.
- Здоровье тоже нужно?
- А вы плохо себя чувствуете?
- Чувствую себя не плохо. У нас в поликлинике МВТ все себя хорошо чувствуют. Говорят, что если два раза получишь бюллетень по поводу радикулита или почечных колик, то за границу уже не выпустят. Экономить государство должно.
- Вы правы. За границей лечение проводят дорого, за валюту. Экономить нужно. Зачем больных за рубеж направлять? Но наши требования ещё жёстче. Ведь разведчик иногда подвергается стрессам, которые надо пережить, оставаясь в строю.
- Извините, Виктор Валентинович, вынужден вас огорчить.
- Что такое?
- Меня уже приглашали в органы.
- Психологический тест не прошли? Это самое трудное.
- У меня нашли признаки гипертонии.
- Это надо перепроверить. Как же так? Выглядите бодрым, здоровым. Я проверю.
- Мне больше не беспокоится?
- Отнюдь. Если всё подтвердиться, я вас больше не буду беспокоить. Но если скажут, что ерунда, то я вас вызову вторично. Желаю успеха!

       Сергей Сергеевич вспомнил Гамильтона: «Умный дядька! Ни о чём не забывает предупредить, и его слова накрепко в голове остаются».
       Сергей Сергеевич вышел из академии и, радуясь весеннему воздуху и солнцу, вышел на остановку троллейбуса №34. День заметно удлинился. Видимо, троллейбус сквозь землю провалился - на остановке скопилась бестолковая толпа разномастных пассажиров.
Сергей Сергеевич заулыбался, опять ему в голову полезли анекдоты про субботники: «Брежнев только взялся за бревно, как вдруг с того света нагрянул «вождь и учитель» Ленин: «Здгавствуйте, товагищи! Что тут у вас пгоисходит?» А Брежнев отвечает: «Здравствуйте, Владимир Ильич! Это у нас коммунистический субботник!» Ленин восклицает: «Как?! До сих пог в стгане газгуха?»
       К остановке троллейбуса подкатила белая «Волга ГАЗ-21». Часть публики, потерявшей всякую надежду сесть на троллейбус, да ещё занять там сидячее место, начала с завистью вздыхать, видимо, размечтавшись очутиться в легковой машине.
Правое пассажирское окно приоткрылось. Сергей Сергеевич скользнул взглядом по автомобилю с издавна знакомыми гладкими очертаниями, которому на смену уже шла с конвейера Горьковского завода новая модель «Волги ГАЗ-24» с современного вида угловатым кузовом, и увидел капитана Заикина, наклонившегося к приоткрытому окну так, чтобы его мог разглядеть Сергей Сергеевич. Сергей Сергеевич молча взялся за ручку двери, распахнул её и уселся рядом с Заикиным. «Я вас должен отвезти по известному вам адресу!» - сообщил Заикин спокойным голосом.
«Поехали», - вздохнул Сергей Сергеевич. «Устали?» - спросил Заикин: «Вздыхаете, как старик!» «Нет, мысли разные в голове не дают покоя! Ничего, всё образуется!» - ответил Сергей Сергеевич. «Запомни Заикин! Ты видишь Сергея Сергеевича бодрым и весёлым!» - послал он приказ Заикину. Заикин повернул голову в сторону седока и молча покачал головой как бы в знак согласия.
Сергей Сергеевич посмотрел из окна на горемык, оставшихся стоять в ожидании троллейбуса, и увидел Самсонова, встретившись с ним глазами. «Апраксина здесь не было», - направил он ему свой приказ. Самсонов прикрыл глаза, а когда открыл, то «Волга» исчезла с остановки и с огромной скоростью уже неслась по Воробьёвскому шоссе, чтобы вырваться на Ленинский проспект в сторону центра.
       Сергей Сергеевич не догадывался о том, что в одном из гостевых особняков на Ленинских горах временно проживал важный иноземец, которого ему вскоре предстояло увидеть.
       Через полчаса подъехали к знакомой калитке на улице Качалова. В кабинете его поджидал Евгений Петрович, которого Сергей Сергеевич уже не видел два года. Евгений Петрович почти не изменился. Он серьёзно настроился, никаких любезностей не оказывал, даже чаю не предложил своего цэковского.
- Вот что товарищ Шеин. Киссинджер в городе.
- Генри Киссинджер? В газетах ничего не было.
- Не было, конечно. Визит конфиденциальный. Его Никсон послал к нам перед своим визитом. У меня сейчас все кадры за границей, пришлось вас подключать. Говорят у вас не плохие успехи. Есть возможность проверить вас в деле. Если у вас не получиться, то мне не сдобровать! Юрий Владимирович просил нас вместе к Леониду Ильичу подъехать. Завтра с утра за вами заедет Заикин. Академию придётся прогулять. Придумайте легенду сами. До завтра!
       На следующее утро Сергей Сергеевич вышел на улицу как обычно, в восемь утра. У тротуара стояла знакомая белая «Волга». Сергей Сергеевич молча уселся рядом с Заикиным. Заикин, ничего ему не сказав, повёл машину вперёд в направлении центра города. Быстро доехали по Садовому кольцу до площади Маяковского и остановились у Концертного зала имени Петра Ильича Чайковского. Впереди у тротуара стояла новенькая чёрная «Волга ГАЗ-24». «Прошу пересесть в чёрную машину!» - невозмутимо попросил Заикин. Сзади у чёрной машины шторки – Сергей Сергеевич при всём желании никак не мог разглядеть пассажира, если бы он там и сидел. Правое заднее окно приоткрылось, оттуда послышался голос Евгения Петровича: «Садитесь, Шеин, рядом со мной!» Сергей Сергеевич запомнил номер машины «0066 МОЛ». «Хе-хе!» - пронеслось в голове: «Машина от «девятки». Аббревиатуру «МОЛ» шутники расшифровывают, как «Мы Охраняем Лёню!»
       Евгений Петрович подвинулся влево, освободив место Сергею Сергеевичу. Евгений Петрович молчал. Сергей Сергеевич не осмелился произнести ни слова. Молчать пришлось долго. Шофёр нем как рыба, правда, он включил третью программу радиовещания: в эфир передавали радиоспектакль «Человек с ружьём» Погодина в постановке театра имени Вахтангова. Машина вырвалась на улицу Горького, повернув налево, игнорируя запрещающий знак и пересекая сплошные полосы разметки. Постовой милиционер по своему разумению перекрыл ради них движение по улице Горького. Проехали один раз на красный свет, пересекли осевую линию, объезжая стоявшие на светофоре машины, и, наконец, пронеслись мимо Белорусского вокзала, оказавшись на Ленинградском проспекте. Не снижая скорости, проехали пост ГАИ у МКАД и понеслись далее, набрав ещё большую скорость.
Ехали почти два часа, как установил Сергей Сергеевич, уголком глаза поглядывая на недорогие часы «Сейко» в стальном корпусе - подарок отца из поездки в Токио. Евгений Петрович иногда поворачивал голову к Сергею Сергеевичу, но молчал, видимо, с трудом сдерживаясь. Видимо, ему очень хотелось рассказать подчинённому, куда они действительно едут.
Проехали границу Калининской области. У знака «Только прямо» повернули налево и проехали знак «Въезд запрещён». Несмотря на оттепель и весеннюю грязь, шоссе чистое, оно не только выглядело лучше Ленинградского шоссе, но и значительно глаже: тряска прекратилась. Правда, нет разделительной линии. Сергей Сергеевич заметил человека в зелёном у дороги с овчаркой. Доехали до блокпоста. Не дожидаясь подъезда машины, шлагбаум поднялся, видимо, по сигналу невидимого человека. Проехали метров сто и плавно остановились у знака «Без остановки не проезжать». К окну шофёра подошёл майор в фуражке с синим околышем и в шинели с синими петлицами и синими просветами госбезопасности на погонах, и отдал приказание водителю: «Второй корпус!»
       Машина медленно поехала между строениями и остановилась у дома, напоминавшего основательную хозяйственную постройку. Водитель вышел из машины и открыл задние двери – сначала дал высадиться Евгению Петровичу, а потом уже Сергею Сергеевичу. Затем водитель, так и не сказав ни слова, захлопнул двери, сел в машину и уехал. По тротуару прыгали воробьи, один из них косил глазом на Сергея Сергеевича, стоя на одной лапке. Спутники поднялись на крылечко, кругом никого, кроме чирикающих воробьёв, не виднелось. Евгений Петрович, наконец, сказал.
- Леонид Ильич преодолевает это расстояние в 150 километров за 50 минут!
- Ну и водители у него!
- Какие водители, он сам прекрасный шофёр!
- Я не знал.
- На фронте он ещё научился. У него много иностранных марок, любит сам испытывать машины. Пока мы здесь с тобой одни скажу, что это Завидовское охотхозяйство. Здесь наше правительство охотиться. Хрущёв предпочитал загонную охоту, а вот Леонид Ильич обожает стрельбу с вышек. Задачи не знаю, будем ориентироваться на месте. Самый поганый случай для разведчика.
       Открылась дверь, и на крыльцо вышел мужчина в штатском: «Прошу в дом, товарищи!» В коридоре сняли плащи, мужчина провёл их в огромный кабинет, уставленный мебелью из карельской берёзы и ореха в «сталинском» стиле. На стенах висели картины с батальными сценами. Сергей Сергеевич молча рассматривал их, вспоминая авторов и названия. Картина напротив изображала каких-то военачальников на берегу большой реки, видимо сцену из гражданской войны. Слева изображён штурм Рейхстага. «Интересно», - думал Сергей Сергеевич: «Это подлинники или копии? Наверное, это подлинники, а копии в музеях».
       Сели за огромный овальный стол. Две молчаливые официантки принесли две чашки с дымящимся чаем, сахар, сушки в вазочке. На салфетку поставили несколько бутылок «Боржоми» и положили рядом открывалку. Затем принесли пустые стаканы и поставили их рядом с бутылками и также бесшумно, как пришли, удалились. Воцарилась необычная тишина, Сергей Сергеевич слышал тяжёлое дыхание Евгения Петровича. Наконец распахнулись двойные двери, и в кабинет вошёл Брежнев, одетый в идеально пошитый серый костюм, видимо из тонкой английской шерсти, и яркий галстук, каких не продают в московских универмагах.
- Здравствуйте товарищи! – сказал вождь с порога.
       Евгений Петрович и Сергей Сергеевич вскочили на ноги. Евгений Петрович это сделал даже быстрее Сергея Сергеевича. Брежнев уселся напротив гостей, легко справившись с массивным креслом.
- Садитесь, братцы, в ногах правды нет. Мне Юра говорил, что мне дадут молодого человека. А вы, …Евгений Петрович? Я понял. Вы не нужны здесь. Будете наставлять своего ученика в другое время. Идите, выпейте водки пока с Сашей Рябченко или Володей Медведевым, его заместителем, если Рябченко шибко занят. Медведев, кстати, за дверью стоит. Это он вас встречал. Они вас и в баню отведут, если хотите. Вода у нас тут великолепная, не пожалеешь!
       Евгений Петрович, прекрасно владея лицом, не выдал своего смущения и вышел в коридор. Дверь за ним тихо закрылась.

- Садись! – пригласил Леонид Ильич.

       Сергей Сергеевич сел за стол, стараясь не создавать шума от сдвигаемого кресла.
 
- Как зовут?
- Сергей Сергеевич.
- Серёжа значит. Хорошо Серёжа. Ввожу в курс. Я в восемнадцатой армии служил, ты знаешь. Будем по военному кратко. Киссинджер прилетел в Москву. Сейчас отдыхает в охотничьем домике. Наверное, виски пьёт. Мои хлопцы ему там поставили батарею. Жаль, мне нельзя. Ты слышал, наверное, что у меня инсульт был, да микроинфаркт?
- Нет, не слышал Леонид Ильич.
- И правильно. Это государственная тайна. Руководитель государства должен быть здоров как бык. Так вот, ты знаешь, что скоро война во Вьетнаме закончится. Наше оружие в руках вьетнамцев оказалось грозной силой. Американцам не позавидуешь. Вышел у нас спор на Политбюро. Они говорят, что рано с американцами дружить, пока их во Вьетнаме не добили. Так сказать нам интернационализм надо соблюдать! Я не согласен. Коммунисты всегда вперёд должны смотреть. Что нам победы дожидаться, итак скоро весь Вьетнам будет нашим. Гречко и Подгорный против приезда Никсона, Суслов сомневается. Беда в другом – силы наши на исходе в гонке вооружений. Пора нашему народу зажить побогаче! Кстати ты молчи: всё, что я тебе говорю – это строгая государственная тайна! Киссинджер здесь инкогнито, даже посол США в Москве этого не знает! По линии Громыко пригласили Киссинджера в Москву, ситуацию прояснить, подготовить Никсона. Планирую подписать с Никсоном в мае Договор об ограничении систем противовоздушной обороны . Ричард Никсон в Москву приедет, чтобы подготовить своим визитом свой народ к дружбе с нами. Даже просил отвезти его в московскую церковь и показать это по американскому телевидению, ведь они, оказывается, набожные люди, не то, что мы, атеисты. Я переживаю. Хочу оставить о себе хорошую память, чтобы народ понял, что я о нём думал. Сдерживание гонки вооружений – это большое дело для страны Советов. Ленин учил, что хорошая внешняя политика сберегает внутренние ресурсы. Вдруг договор не подпишем? Враги мои обрадуются, будут хихикать, новые анекдоты про меня сочинять! Ты знаешь про меня анекдоты?

       Сергей Сергеевич смутился, решил отшутиться. Но шутки в голову не лезли. Ситуация казалась безвыходной. Леонид Ильич пришёл ему на помощь.

- Сердиться не буду. Обещаю. Всё между нами. Давай-давай!

Сергей Сергеевич помолчал и решился.

- Идёт битва за Берлин. Сталин звонит Жукову: «Товарищ Жуков, у вас есть план взятия Берлина?» Отвечает Жуков: «Есть, товарищ Сталин». «А с генералом Брежневым вы его согласовали?» - спрашивает Сталин.

       Леонид Ильич сначала помолчал, продумывая смысл шутки, а потом искренне рассмеялся.

- Вот черти! Хорошо! Это скорее прессу нашу критикуют, чем меня. Но мне старику приятно, что упоминают моё имя вместе с именем великого человека. Молодец, Серёжа! Давай к делу. Мне сказали, что ты гипнотизёр в погонах. Это так?
- Я только учусь.
- Как это? Брак нам нельзя допускать.
- Евгений Петрович сказал, что дело срочное, а послать, кроме меня больше некого.
- Как на фронте. Чёрт с ним. Где наша не пропадала! Питовранов этот. Мы, армейские, не любили энкавэдэшников. Ведь при Сталине Питовранов контрразведку возглавлял! О чём я говорил?
- Вы говорили, что договор имеет для вас большее значение.
- Да. Тяжело быть генеральным секретарём. Выслушиваю всякие глупости, а их приходится учитывать. Громыко любит возражать. Косыгин и Подгорный подкапываются под меня – приходится постоянно быть на чеку. Да, первым делом надо подписать Договор об ограничении систем противоракетной обороны. Надо, чтобы Киссинджер подписал его здесь, в Завидово. Вдруг Никсон в мае не подпишет? Слабо?
- Проект документа есть?
- Конечно, на двух языках. Киссинджер уже промусолил его. Вроде ему нравится. Сейчас они придут. Мой переводчик - Суходрев. Он ничего не спросит, а вот Киссинджер тобой поинтересуется. Что ему сказать?
- Можно сказать, что я ваш дальний родственник из глубинки. Хочу вам лично помочь с переводом, услышать американский язык.
- А что, они не на английском говорят?
- Есть отличия, особенно в произношении.
- Договорились.

       Леонид Ильич нажал кнопку звонка под столом. Спустя минуту двойные двери раскрылись, и в кабинете появился человек, отдалённо напоминавший Гамильтона. Он, увидев незнакомого ему Сергея Сергеевича, просто кивнул ему головой в знак приветствия, сохраняя на лице невозмутимое выражение.

- Здравствуйте, Виктор Михайлович. Просите Киссинджера сюда. Нас тут с советской стороны трое будет, так пусть Киссинджер тоже двоих переводчиков прихватит. Сделаете?
- Конечно. Там сейчас как раз двое – Марк и Майкл.
- Жду!

       Суходрев вышел. Леонид Ильич вытащил из кармана золотую зажигалку и обычные сигареты «Новость» - первые советские сигареты с фильтром, насколько помнил Сергей Сергеевич. Подвинул к себе массивную пепельницу из какого-то зелёного камня и закурил с видимым удовольствием.

- Не куришь? – спросил Леонид Ильич.
- Извините, не курю, - ответил Сергей Сергеевич.
- Ну и правильно. Нам, старшему поколению, от военных привычек уже не отвыкнуть! Да, забыл тебе сказать! Мечтаю в Америке побывать, если к Никсону поеду. Пусть машину мне подарит последней марки! Внуши ему это тоже!

       Когда Леонид Ильич выкурил первую сигарету, в сопровождении Суходрева в кабинет вошла группа американцев, судя по их громким восклицаниям. Брежнев встал, подошёл к высокому полноватому мужчине в роговых очках и обнял его. Киссинджер не сопротивлялся, узнав слабость русского лидера к тёплому выражению чувств.

- Всем добрый день! Прошу садиться! Скоро обедать, давайте пока покумекаем о наших планах, - сказал, радушно улыбаясь, Леонид Ильич.

       Суходрев перевёл. Киссинджер долго усаживался, немного помолчал, не зная с чего лучше начать беседу. Леонид Ильич пришёл на помощь.

- Дорогой Генри! Вы же проект документа уже прочитали, давайте подпишем! А потом выпьем! – продолжил Брежнев.

       Сидевший справа от Киссинджера переводчик включился в беседу и успел опередить Суходрева. Киссинджер потёр свой массивный нос и ответил.

- I am not authorized to sign anything. I personally accept the Agreement, and I shall inform Mister Nixon that everything is O.K.

       Тот же американец перевёл фразу на русский язык. Сергей Сергеевич услышал южный говор малообразованного человека, да ещё с сильным американским акцентом. «Вот те на!» - подумал Сергей Сергеевич: «Эмигрант какой-то вшивый!»

- Зачем я тут два дня с вами просидел? Чтоб так всё и оставить? - нахмурился Леонид Ильич.

       Американец перевёл. Киссинджер улыбнулся, подыскивая ответ.

- Dear Mister General Secretary! I am confused a bit. Who is this young gentleman? I see him for the first time!

       Суходрев успел перевести слова Киссинджера Брежневу, опережая американского переводчика. Брежнев посмотрел на Сергея Сергеевича с особенным выражением и ответил.

- Это мой племянник по линии жены из провинции. Он учит английский, я решил проверить его знания. Он знает, что болтать о том, что здесь происходит, не следует. Дайте хоть расписку какую-нибудь, что, мол, американское правительство одобрит этот документ!

       Американец перевёл, осуществив калькирование фразы, опередив Суходрева. По-английски прозвучало, что расписка – это receipt. Сергей Сергеевич, внимательно посмотрел в глаза помощника по вопросам национальной безопасности американского президента и долго не думая, послал ему приказ: “You must sign raspiska here Henry, you must sign…a receipt!”

 Киссинджер закатил глаза и погрузился в размышления. Очнувшись, с тревогой в голосе спросил.

- What kind of receipt? Shall I take the draft against the receipt?

       Здесь вовремя вмешался Суходрев с уточнением требования Генерального секретаря.

- Имеется в виду ваше официальное экспертное заключение, что американское правительство подпишет это соглашение. Mister General Secretary will appreciate if you sign the official letter of legal opinion! Хм!

- Да-да! Экспертное заявление! – невпопад подтвердил Леонид Ильич, - Официальное!

       Здесь Сергей Сергеевич понял лексическую ошибку: какой рисит! Рисит – это расписка в получении документа, письма! Леониду Ильичу требуется гарантия! Сергей Сергеевич бросился на помощь.

- Excuse me gentlemen for my disturbance! I believe that Mr. Brezhnev insists on signing a letter of guarantee. Mr. Kissinger will sign a letter stating that the Agreement is quite satisfactory for American government. It could be the following: “A LETTER OF GUARANTEE. I, Henry Kissinger, guarantee that President of United States Richard Nixon will sign the Agreement in question without considerable amendments. The said possible amendments will not infringe upon the Soviet Union interests” .

Сергей Сергеевич подстраховался, он уже знал из лекций в академии обо всех трудностях подготовки межгосударственных договоров – их готовили десятки, если не сотни людей, с обеих сторон. Даже при осуществлении официального перевода в целях получения идентичности текстов, иногда необходимо подгонять фразы, вплоть до запятых и двоеточий. Вполне вероятно, что проект договора может претерпеть несколько изменений, что Киссинджер, безусловно, должен знать. Только психически не нормальный человек может гарантировать, что проект договора не претерпит изменений перед его официальным подписанием. Киссинджер улыбнулся, откинулся в кресле и рассмеялся.

- I’m not a president of the bank to sign a letter of guarantee, but I guess it’s possible to sign the text as formulated by our young friend! Mark, have you put it down?
- Of course, Sir! I can type it just now!
- What’s your name young gentleman?
- My name is Sergey, Sir.
- You’re a cute boy. You have future!

       Леонид Ильич, внимательно выслушав обмен мнениями, но, не поняв, разумеется, ничего, почти с обидой сказал.

- Виктор! Переведи, что сидишь?
- Сергей извинился за вмешательство в разговор и сказал, что вы настаиваете на подписании Киссинджером гарантийного письма.
- Правильно говорит!
- Далее, Сергей сказал, что господин Киссинджер подпишет письмо, в котором будет написано, что он гарантирует, что американское правительство подпишет его без существенных изменений. Оно может звучать так: «ГАРАНТИЙНОЕ ПИСЬМО. Я, Генри Киссинджер, гарантирую, что президент Соединённых штатов Ричард Никсон подпишет такое Соглашение без значительных поправок. Эти поправки не ущемят интересов Советского Союза!»
- Молодец, Сергей! Только вместо «Соглашение» поставьте полностью «Договор об ограничении систем противоракетной обороны»! А что они с переводчиком говорили?
- Господин Киссинджер сказал, что он не президент банка, чтобы подписывать гарантийное письмо, но подпишет письмо с таким текстом. Господин Киссинджер спросил Марка, записал ли он текст письма. Тот ответил утвердительно и готов прямо сейчас его напечатать. Далее он спросил, как зовут вашего племянника.
- Это я понял.
- Господин Киссинджер сказал, что Сергей умница и у него есть будущее.
- Правильно сказал! Пусть печатают. На двух языках, как положено. А теперь идёмте обедать! За обедом и подпишем.
 
       Суходрев перевёл американцам приглашение Брежнева, все поднялись с мест и вышли на улицу, чтобы добраться до другого здания на трёх гостевых ЗИЛ-117В или «членовозах», как называл советский народ лимузины Лихачевского завода.
       В помещении столовой с излишне роскошным для охотничьего домика убранством все расселись с большими удобствами. У каждого едока стоял официант. В зал пригласили Евгения Петровича и начальника охраны Рябченко. Евгений Петрович сидел с красным лицом, со лба у него капал пот. Видимо, Леонид Ильич пригласил их, чтобы разбавить компанию, сделать обед более непринуждённым, и оказался прав.

- Ну, как Евгений Петрович, выпили с Александром Яковлевичем? – спросил Леонид Ильич, искренне радуясь за людей, которые могли себе это позволить.
- Нет, Леонид Ильич. Сердце шалить стало.
- Я его в баню водил, - сообщил Рябченко.
- С лёгким паром, Евгений Петрович!

       Сергей Сергеевич слышал краем уха, как оставшийся с Киссинджером переводчик Майкл тихим голосом переводил ему беседу русских. Подслушивание оказалось весьма полезным. Применялись неведомые для него американизмы.

- Спасибо, Леонид Ильич! Там ваши девахи меня так намыливали, что я кончил, - ответил Евгений Петрович.
- Александр Яковлевич! По полной программе?
- Так точно!
- Позовите доктора, пусть он моих капель даст Евгению Петровичу!

       Рябченко быстро вышел и вернулся, по-видимому, с врачом. Врач принёс мензурку с какой-то жидкостью и дал её Евгению Петровичу. Запахло валерьянкой и чем-то ещё. Спустя несколько минут Евгений Петрович начал улыбаться. Вскоре вошёл Марк, отставший от остальных, чтобы напечатать текст странного письма. Он показал письмо Киссинджеру, который с улыбкой подписал два экземпляра.

- Господин Киссинджер! Дайте-ка посмотрю!

Суходрев быстро перевёл просьбу генсека. Получив листки бумаги, Леонид Ильич надел очки и, насупив брови, начал читать, шевеля губами.

- Серёжа! Проверь! – передал он письмо Сергею Сергеевичу.
- Всё так, как договорились. Английский и русский тексты совпадают.
- И ты, Виктор Михайлович, проверь! – передал Леонид Ильич листки Суходреву.
- Совпадает! – без энтузиазма подтвердил Суходрев, быстро пробежав глазами по тексту.

       Леонид Ильич с лицом донельзя счастливого человека взял у Суходрева листки, сложил их вчетверо и упрятал оба экземпляра в карман пиджака.

- May I get my copy? – спросил Киссинджер.
- Копи вам не надо! – ответил Леонид Ильич, не дожидаясь перевода.
- The declaration is illegal! – серьёзным тоном сказал Киссинджер.

       Леонид Ильич насупил брови.

- Заявление не имеет юридической силы! - перевёл Суходрев.
- У нас в Кремле всё имеет силу! – парировал Леонид Ильич, - Переведи!

       Марк с Майклом в оба уха перевели слова Брежнева Киссинджеру. Суходрев промолчал. Киссинджер рассмеялся. Решив покончить с дискуссией, он обратил взор на Евгения Петровича.

- You sat in the Turkish bath? You feel bad? What’s your name Sir?
- Его зовут Евгений Петрович, он у меня работает помощником по вопросам национальной безопасности! – вмешался Леонид Ильич.

       Опять американцы перевели слова Брежнева Киссинджеру и прокомментировали их.

- I was informed that such official does not exist in Kremlin! – сказал с улыбкой Киссинджер.

       Суходрев перевёл.

- Вас не правильно информировали, - добродушно засмеялся Леонид Ильич.

        Когда Киссинджеру перевели слова Леонида Ильича, он тоже засмеялся. Начались тосты. Обед, как ни тянулся, но закончился. Начали с раков и закончили обед донельзя жирным тортом. От торта Киссинджер отказался наотрез, пил чай без сахара.
Леонид Ильич предложил всем разойтись передохнуть часика на два, а потом покататься с американцами на его машине.
       Киссинджер, обменявшись взглядом с Сергеем Сергеевичем, без обиняков спросил Леонида Ильича, какую марку автомобиля он хотел бы получить в качестве подарка от господина Никсона. Леонид Ильич поднял руки в знак протеста и пригласил всех посмотреть после отдыха на парк его автомобилей.
По окончании церемонии, прощаясь отдельно с Сергеем Сергеевичем и Евгением Петровичем, Леонид Ильич встретился подобревшими глазами с глазами Сергея Сергеевича и прочитал его сообщение: «Берегите Евгения Петровича!»
 
- Спасибо братцы, не забуду! – сказал им обоим на прощанье Леонид Ильич, крепко пожимая им руки.

       Как узнал много лет спустя Сергей Сергеевич, Леонид Ильич считал получение «расписки» от Киссинджера своим большим дипломатическим достижением. Расписку читали все члены Политбюро.
       Поздно вечером чёрная «Волга» довезла Евгения Петровича с Сергеем Сергеевичем до улицы Качалова. Когда разведчики остались вдвоём на тротуаре, и чёрная машина отъехала, Евгений Петрович спросил.

- Что говорил обо мне Леонид Ильич?
- Сначала сказал, что не любит энкавэдэшников, - ответил Сергей Сергеевич.
- А потом? – нахмурясь, спросил Евгений Петрович.
- Потом он сказал: «Спасибо братцы, не забуду!» - улыбаясь, ответил Сергей Сергеевич.
- Ну, хитрец. Справился с заданием. Отдыхай. Вон Заикин тебя ждёт. Когда увидимся, не знаю. Прощай, - сказал Евгений Петрович.

        26 мая 1972 года тридцать седьмой президент Соединённых Штатов Америки Ричард Никсон во время официального визита в Москву подписал Договор об ограничении систем противоракетной обороны и не только его .

ЁЖИК-САН
        Пролетело лето, и совсем не отдохнувший Сергей Сергеевич продолжил 1 сентября занятия в академии. Его загорелые товарищи Мускатов и Мамиашвили так и не добились от него признания, почему он выглядит таким бледным и измученным.
        Оба отдыхали на юге, в Южной Абхазии, но в разных санаториях в ведомстве Четвёртого главного управления Минздрава СССР, где Сергей Сергеевич никогда не бывал, поскольку ни он, ни его родители не смогли дотянуться до этой касты избранных пациентов.
        Сергей Сергеевич, получив среднюю оценку за первый курс «четыре с половиной», улучшил своё прилежание - за третий семестр он получил уже среднюю оценку «четыре и восемь десятых». Свои оценки он, естественно, высчитывал себе сам в целях контроля своих успехов как функцию времени. Преподаватели правовых дисциплин ставили ему только твёрдую четвёрку, впрочем, как и всем остальным слушателям.
        В декабре 1972 года группу японистов академия отправила на практику в Торгпредство СССР в Японии. Все трое догадывались, что в скором времени все они поедут туда в длительную командировку с жёнами и малыми детьми, как полноправные сотрудники советского торгового представительства.
       Молодые работники экономического отдела торгпредства, как оказалось все выпускники МГИМО, должны по приказу торгпреда заниматься со стажёрами, однако они и не думали отлынивать от выполнения служебного долга, поскольку получали от этих занятий полное удовлетворение.
       Подключив ряд спонсоров, экономисты-японисты съездили со стажёрами на экскурсии в города Нагоя и Киото на скоростном поезде «Синкансен», похожим на реактивный самолёт небывалой длины. Прошлись с ними по ресторанчикам огромного ночного Токио, чтобы дать им попробовать японскую сёкудзи , водили их на просмотры голливудских стерео звуковых (оснащённых новинкой Dolby System) фильмов в центральных кинотеатрах «первого проката», которых советским рядовым гражданам, казалось, не суждено увидеть никогда: ни Dolby кинотеатров, ни фильмов.
        Запоминающимся событием для стажёров оказалось посещение спортивного центра DO Sports Plaza почти в самом центре огромного Токио. С улицы можно видеть сплошную стеклянную стену высотой в несколько этажей. За стеной плескалась вода, в которой плавали аквалангисты. Экономисты получили бесплатно входные киппу от тех же спонсоров.
Группа советских молодых людей на входе получила от приветливых онна спортивную одежду, полотенца и юкаты, запечатанные в полиэтиленовые мешочки. Можно делать всё, что пожелаешь: прыгать на батуте, играть в баскетбол с электронным счётчиком очков или в сквош, имитировать греблю, спуск на горных лыжах в спортивных трусах, нырять в глубоководный бассейн, плавать в просторном пятидесятиметровом бассейне, принимать сауну и услуги массажисток, посидеть напоследок в зале отдыха с кружкой холодного пива «Кирин» в руке.
       Утомившаяся троица, развалившись в креслах с кружками холодного пива, закатила глаза, а Мамиашвили, хитро улыбаясь, сказал: «Благодарим нашу партию и правительство, а также лично Леонида Ильича Брежнева за оказанное нам доверие и доставленные удовольствия!» Сдержанно посмеялись.
       Кругом одни японцы, видимо высокого достатка. Туземцы разговаривали приглушёнными голосами, не разглядывали наглым образом голых белых «гаидзинов» .
Узкоглазые «товарищи» по сенто исподтишка разглядывали через свои щёлочки гаидзинов ниже пояса, проявляя, видимо, детское любопытство: «У кого длиннее и красивее?» Русские и грузин, с улыбкой переглянувшись, пришли к молчаливому согласию, что в этом соревновании они остались непобеждёнными.
        Сергей Сергеевич уже знал, что простые японцы звали гаидзинов «бледными, волосатыми поганками», поскольку бледный цвет кожи среди японцев считался не эстетичным, а волосы на груди напоминали им обезьян. Они услышали, однако, не поняв смысла, как один пожилой японец в комнате отдыха прошипел «кетодзин» , а другой парировал - «комогаидзин» .
        Потом стажёров повезли на машине торгпредства Toyota Crown по широкой улице Сёва в район Акихабара, где молодые люди немного растерялись от обилия продаваемой электронной техники.
        Стажёры, как всякие молодые мужчины, мечтавшие о хороших автомобилях, узнали по дороге от экономиста-япониста Кручинина, сидевшего за рулём, что разъездная торгпредская Toyota Crown имеет шестицилиндровый двигатель, автоматическую коробку перемены передач, кондиционер и электронное зажигание, в то время как, первая советская четырёхцилиндровая «иномарка» «Жигули-2103» без АКПП и кондиционера, на которой гордо разъезжал Мамиашвили по Москве, довольствовалась простым «трамблёром» конструкции середины XX века. Стажёрам Кручинин расшифровал и загадочные буквы DOHC (Double Overhead Camshaft) на крышке багажника, означавшие новинку японского автомобилестроения: «Двойной верхний распределительный вал».
        На Акихабаре глаза у молодых японистов разгорелись, и они не удержались от немедленной покупки, не стали откладывать приобретение «музыки» на следующий визит в это невиданное нигде в мире, как они узнали позднее, побывав в других странах, царство электроники.
Экономисты познакомили стажёров с «Ёжиком» - хозяином лавчонки, где продавалась любая бытовая техника для электрической сети на 220 вольт/50 Гц, что редкость, поскольку в Японии принято сетевое напряжение 100 вольт на 50 Гц, а в США, крупнейшем покупателе японской техники – 110…120 вольт на 60 Гц. «Ёжик-сан» давал скидку иностранцам - с цены его техники снимался VAT .
       Для привлечения советских командированных над магазином висела афишка с логотипом на русском языке «Аэрофлот». Техника доставлялась бесплатно в номер гостиницы или квартиры, где проживал покупатель. Как сразу стало ясно, торговец получил прозвище за свою стрижку «ёжиком». Сергей Сергеевич, рассмотрев вежливого японца, решил, что он работает против СССР на японскую контрразведку и разведку одновременно.
       Каждый стажёр приобрёл за 80 тысяч иен (менее 400 долларов США в то время) неведомую в СССР стереофоническую музыкальную «систему» с раздельными блоками (предусилитель, усилитель, ресивер, магнитофонная дека с устройством Dolby Noise Suppression System , проигрыватель виниловых пластинок со стабилизатором скорости вращения, два мощных громкоговорителя) производства японских корпораций «Акаи», «Джей-Ви-Си» «Накамити», «Текникс», «Хитати» и «Пайониа». От каждой корпорации взяли отдельные блоки, исходя из советской оценки качества и специализации на них изготовителей: усилители от «Текникс» или «Пайониа», ресивер от «Хитати», деки от «Акаи» и «Накамити», громкоговорители от «Текникс» и «Джей-Ви-Си».
       Спустя три года молодые люди поняли, что вся эта специализация несостоятельна – все японские фирмы, включая дорогую «Сони» и более экономичные «Айва» и «Санъё», выпускали идентичную продукцию, пользуясь результатами промышленного шпионажа друг против друга. Закон качества един и неизменен для всей Японии – чем выше цена, тем более совершенно изделие, а цена никак не связана с качеством или надёжностью изделия. Конкуренты работали в разных секторах рынка.
       После того, как Ёжик-сан вернул покупателям загранпаспорта, вписав паспортные данные в таможенные документы, принял деньги, дважды пересчитав их, вручил покупателям счета-фактуры на экспортируемый товар, и отдал распоряжение помощнику о вызове перевозчика для немедленной отгрузки товаров со склада, продиктовав ему адрес малоквартирного дома под названием «Кото Таканава», где обитали стажёры, Сергей Сергеевич посмотрел пристально на Ёжика-сан и решил сделать попытку обезвредить его в качестве первого эксперимента за рубежом то ли ради чистого эксперимента, то ли из озорства, либо действительно из соображений безопасности советских людей. Если бы кто и спросил его, зачем ему такие эксперименты, никем не санкционированные, то он, пожалуй, и не нашёлся бы с ответом.
       Апраксин внимательно посмотрел в зрачки японца, и отдал ему приказание: «Забудь всё! Forget everything! Дзембу-о-васурэ!» Японец закатил глаза, закрыл веки и вновь открыл, а потом начал смотреть вокруг себя немигающим, удивлённым взором.
       Стажёры, обрадованные удачной с их точки зрения покупкой, поехали домой, чтобы выпить припасённую бутылку японского виски G&G не особенно высокого качества, но весьма настойчиво рекламируемого по телевидению для людей с небольшим достатком. Пока они добирались до дома, посетив по пути многоэтажный универмаг «Мицукоси» на Гиндзе, всю электронную технику уже доставили к ним домой и передали на ответственное хранение канринину , то есть привратнику.
        При их появлении в подъезде канринин захлопотал, приговаривая «Ирассяи массе!» , поштучно передавая стажёрам привезённый курьером товар в руки.
        Через неделю стажёры грузились с двадцатью четырьмя картонными коробками и шестью чемоданами на теплоход «Байкал» в Иокогаме. Таможенникам предъявили чеки на технику, они не стали осматривать коробки, взяли чеки и махнули рукой, показывая этим, что верят пассажирам.
        Многие сотрудники торгпредства прибыли провожать пароход, на Сергея Сергеевича они почти не обращали внимания, но стремились пожать руку Мамиашвили, что выглядело весьма забавным. Сергей Сергеевич понял почему – вся советская колония знала, что Мамиашвили-старший является членом ЦК КПСС. Мускатов, видимо, тоже мало интересовал торгпредских работников – какой им прок от начальника отдела электрификации в Госплане?
        Когда начальник экономического отдела Денисенко наконец из вежливости пожал руку Сергею Сергеевичу на прощание, то Сергей Сергеевич поинтересовался, не сделали ли практиканты ошибку, покупая у Ёжика технику. Денисенко стал нахваливать Ёжика, подчёркивая, что его ребята экономисты-японисты возили стажёров к нему по его настоятельной личной рекомендации: «Если будут какие-нибудь нарекания, то пишите мне сразу, особенно напомните об этом товарищу Мамиашвили! Хотя, знаете, сегодня мне звонили командированные из отеля и сказали, что вчера товар заказали, а товара всё нет. Я звонил в магазин, подходил помощник, сказал, что Ёжик приболел, плохо себя чувствует в том смысле, что про заказы стал почему-то забывать! Я думаю, что Ёжик переутомился от наплыва заказов, и скоро поправится, он ведь хороший бизнесмен!».
        Упомянутый Денисенкой Александр Мамиашвили за три месяца практики в торгпредстве стал душой компании, он умел сказать приятные слова собеседнику, даже назвать его гением или другом, что, однако, оказывалось всего лишь приёмом науки Карнеги располагать к себе собеседника.
        Люди могли его видеть только улыбающимся, всегда вступающим в беседу нейтральной шуткой или поговоркой, как правило, кавказского происхождения. Вместо слова «осёл» он использовал слово «ишак» , вместо «рынок», обозначавшего известное место для торговли продовольственным сырьём, он говорил «базар», вместо слова «есть» всегда говорил провинциальное «кушать». По-русски он говорил грамотно и без акцента.
        Если сокурсники начинали нервничать по какому-либо поводу, то он всегда подсмеивался над ними: «Что заранее переживать? Что трястись? Вот случится, тогда и надо искать выход из положения. Незачем жизнь себе омрачать! Человек должен быть силен тем, что у него острый глаз, тонкий слух и хорошие мозги!»
        В минуты отдыха для развлечения он часто посвящал закоренелых москвичей Апраксина и Мускатова, которые не удосужились побывать ни в закавказских республиках, ни где-либо ещё до этого, в тонкости обычаев и быта грузин и многочисленных других этносов, населявших Грузию. Мускатов как-то, когда не случилось рядом Мамиашвили, признался, как мать не раз говорила: «Если меня сейчас захотят выслать из Москвы, то я повешусь!» Кошмарные впечатления её связывались с тем, как она раз погостила из-за недомыслия у сестры, проживавшей с мужем-военнослужащим поблизости от города Новокузнецк Кемеровской области в посёлке с выгребными ямами и грунтовыми улицами.
        Как Апраксин, так и Мускатов никогда не желали изучать ни языков народов СССР, ни страны собственной, считая все местности кроме Москвы отсталыми и недостойными внимания, где жить нельзя. Подростками осматривали они не раз павильоны республик на ВСХВ, а потом и на ВДНХ, и школьных экскурсий хватило, чтобы утвердиться в подобных мыслях. Демонстрируемые мнимое продовольственное изобилие, безвкусная продукция лёгкой промышленности и машины, созданные без участия стильного дизайнера, не шли ни в какое сравнение с экспонатами американской выставки 1959 года и английской – в 1960-м или, на худой конец, с импортным ширпотребом, изредка выбрасываемом в московскую розничную сеть.
        С улыбкой Мамиашвили делил всех этносов, проживавшими не только в Грузии, но и в СССР, на тупых и умных, а грузинских теневиков, с уважением называл «деловыми людьми», что, безусловно, раздражало Апраксина, наивно надеявшегося на скорое изведение всех барышников со свету. Оценку (ни плохой, ни хорошей) русским людям Мамиашвили не делал никогда, видимо, руководствуясь примером отца, смогшего сделать головокружительную карьеру в Москве.
        Деньги он всегда держал комком в кармане брюк, видимо, для того, чтобы, расплачиваясь, показать всем, как много у него этих презренных бумажек в кулаке (конечно рублей и на родине, поскольку гражданин СССР получал возможность иметь иностранную валюту только за границей, и не больше, чем жёстко предписывалось правительством), что оказалось сущей правдой. Апраксин решил, что деньги в кулаке стороннему наблюдателю подсчитать невозможно и подобный театральный жест мог ещё служить в случае чего сокрытием временной (чем чёрт не шутит?) неплатёжеспособности Мамиашвили. Мамиашвили раз восхитился одним грузинским другом, который перед походом в ресторан открывал домашний сейф и ногтями большого и указательного пальца, как щипцами, безошибочно брал необходимую сумму из огромной пачки банкнот (сумма денег мерилась сантиметрами). Восхищение другом на лице его точно указывало на жизненную цель Мамиашвили.
        Способный человек, легко осваивавший иностранные языки Мамиашвили, тем не менее, был ленив или старался казаться таковым. На самом деле Мамиашвили легко определял приоритеты и людей, способных принести ему в будущем пользу и потому пренебрегал делами и людьми, наверняка бесполезными, по его мнению, на его будущем жизненном пути.
        Один раз только сокурсники увидели его огорченным. Мамиашвили никогда не звонил из квартиры в «Кото Таканава», чтобы не оплачивать счёт за международный разговор из своего кармана, а звонил из торгпредства, из комнаты, где временно разместили стажёров для написания реферата о прохождении практики, то есть за государственный счёт. Позвонив приятелю в Тбилиси, с которым он много и удачно, по его же словам, охотился на косуль в тамошнем заповеднике, он говорил по-грузински, видимо, стараясь поразить приятеля хорошей телефонной связью с Токио, пока неизвестный мужчина чётко на русском языке, вмешавшись в международный разговор, не сказал: «Прошу перейти на русский язык! А то отключу связь!» Разумеется, друзья-грузины последовали инструкции, но явно огорчились тому, чтоб их болтовня оказалась записанной на плёнку московскими оперативниками КГБ.
        Сокурсники слышали, что темой разговора грузин стало выяснение выгодности продажи каких-либо японских товаров в Тбилиси. Подсчитывалась рентабельность сделки путём деления спекулятивной суммы продажи в рублях на прейскурантную цену японского товара в иенах. Самым выгодным приобретением оказались магнитолы для автомобиля (пребывавшими в страшном дефиците в СССР), и Мамиашвили перед выездом в тайне от большинства советских граждан (скрыть от товарищей по практике не удалось) купил у Ёжика 20 штук ящичков, получив заверения в хорошей ликвидности товара, да ещё обладавшим минимальными размерами и весом, удобным для перевозки самолётом из Хабаровска в Москву и далее в Тбилиси. Предполагаемая выручка от продажи магнитол соответствовала цене двух «Волг ГАЗ-24», что обошлось ему одной месячной стипендией в иенах. Советские автомобили оборудовались только радиоприёмниками, не желавшими работать при отрицательных температурах и не позволявшими наполнить салон автомобиля громкой стереофонической музыкой иностранного происхождения, которая, кстати, тоже пребывала в дефиците.
       Практикантам удалось записать на магнитные плёнки Sony западную и японскую музыку, используя радиотрансляции FM Stereo и долгоиграющие пластинки, выпрошенные у сотрудников торгпредства или легально полученные в прокат (без всякого залога и бесплатно в соответствии с муниципальной программой просвещения японского обывателя) в районной библиотеке района Таканава. Случилось, что трансляция по японскому радио давала лучшее качество, поскольку не слышался треск иглы от зазубрин на виниловых дорожках пластинок, что вполне ублаготворяло практикантов, обладавших недостаточным музыкальным слухом.
        Каждый из практикантов ублажил духовные и материальные запросы, запасшись острыми впечатлениями, новыми знаниями и подарками для близких людей. Один лишь Мамиашвили присовокупил к этим радостям личный бизнес. Лишь спустя двадцать лет Апраксин с Мускатовым узнали, что за руку барышника всё-таки взяли, но не соотечественники, а финны, выпроводив его из благополучной страны (предварительно подержав его в роскошной, по русским, если не сказать, азиатским стандартам, кутузке) за беспошлинную торговлю русской водкой. Выручку он, всё-таки, сохранил и каким-то чудесным способом (финны, разумеется, взяток у него не брали) вывез в Россию.
ПОТАПОВ
        В июне 1973 года японисты закончили академию и получили распределение не на загранработу, а во всесоюзные внешнеторговые объединения в Москве, работающие под эгидой министерства. Эгида означала, что если эти объединения для наивных иностранцев, может быть, и выглядели самостоятельными хозяйствующими субъектами, наделёнными уставными фондами, но фактически находились под жёстким управлением Министерства внешней торговли, как обычные бюрократические подразделения.
Важным положением Уставов объединений оказывалось то, что государство не отвечает по их обязательствам, если по прихоти этого самого государства будет когда-нибудь объявлен дефолт . Но со времён Ленина дефолтов в стране Советов более не случалось, и потому иностранные фирмы, движимые алчностью и конкуренцией, подогреваемой советскими купцами, безрассудно подписывали контракты с объединениями на условиях платежа по инкассо (сначала товар, а потом деньги). Понятно, что фирмы брали банковские кредиты, чтобы изготовить и отгрузить оборудование в страну Советов, из-за чего оно, естественно дорожало.
        Сергей Сергеевич сдал все экзамены на «отлично», в том числе экзамен по японскому языку. Сергей Сергеевич с отличием защитил дипломную работу под названием «Проблемы советско-японской торговли».
        Как ни старался Сергей Сергеевич, единственной проблемой двусторонней торговли оказалась неизменная любовь японцев к советскому лесу, металлам, углю и нефти, а не к чему-либо ещё.
        Случились и трудности с получением рецензии от заведующего кафедрой внешней торговли товарища Потапова Ивана Семёновича, семидесятилетнего доктора экономических наук сталинской закалки.
        Потапов с ужасом для себя обнаружил термин «советский рынок» в дипломной работе Сергея Сергеевича. Сергей Сергеевич выслушал маленькую лекцию о том, что в СССР рынок невозможен, потому что он попросту не существует, так же, как жизнь на Марсе. «Это у них там рынки, а у нас, голубчик, плановая экономика», - пожурил сталинист Сергея Сергеевича. Пришлось Апраксину заменить термин «советский рынок» на термин «потребности советского народного хозяйства», то есть из рынка Потапов выхватил только «спрос», а «предложение» опустил, намеренно забыв, что рынок – это совокупность спроса и предложения. Ровесник века, старенький Ваня Потапов, видимо, с отрочества хорошо знал, что в СССР «предложение» всегда такое же скудное как «предложение» еды волку в студёную зиму.
        В отделе учебных заведений управления кадров Министерства внешней торговли СССР сам Кулемеков провёл с троицей новоявленных японистов неофициальную краткую беседу перед их официальным распределением на работу: не стоит завидовать тем, кто сразу после академии будет направлен за границу. Эти люди - иногородцы. Они нуждаются в приобретении кооперативных квартир и прописке в Москве, не как вы. Поэтому им даётся шанс накопить требуемую сумму в иностранной валюте – «валютные кооперативы» предоставляют квартиры в течение года после оплаты аванса, в отличие от их «рублёвых» собратьев, а когда «трёхлетняя командировка закончится, то и квартира уже готова для заселения и прописка уже сделана по списочному ходатайству министерства».
       Кроме того, Кулемеков справедливо полагал, что предварительная работа в Москве позволит выпускникам попрактиковаться на реальных сделках, показать себя руководству объединения. Тогда можно будет представлять за рубежом это объединение более профессионально. Важно также, чтобы сам руководитель знал, кто реально будет представлять его объединение за границей. Трём японистам пришлось молча согласиться с доводами Кулемекова, когда он без обиняков твёрдо заявил им, что руководители объединений очень сердятся, когда их представителями за границей назначают совершенно неизвестных им людей.
       
РЫКОВ
       Сергей Сергеевич получил распределение в В/О «Технопромимпорт», но не в «строительную» контору по специальности, а в контору по импорту «мясомолочного» оборудования. Странное название контора получила от названия Министерства мясной и молочной промышленности СССР, которое выступало для неё единственным заказчиком импортного оборудования для советских мясных и молочных комбинатов.
       Как только в начале июля 1973 года, в особенно жаркий московский день, Сергей Сергеевич появился в конторе №7, войдя в высотное здание со Старого Арбата, заместитель директора конторы Юрий Григорьевич Дымов предложил ему выпить с ним и неким Фимой Фрадковым, старшим инженером конторы с лицом потомственного буфетчика, тёплой водки в честь его первого рабочего дня.
        Водка хранилась в рабочем столе Дымова, на грязной поверхности которого и состоялось распитие на троих из мутных гранёных стаканов. Закуска не предлагалась. Отказываться, казалось Сергею Сергеевичу, не следовало – его отказ мог быть не правильно истолкован его новым начальником, отвечавший за «мясо», иными словами за выполнение плана импорта оборудования и запасных частей для мясокомбинатов всего Советского Союза.
        Сергей Сергеевич со студенческих лет знал, что отказ от выпивки в СССР всегда истолковывался как вызов, нежелание вступать в дружеские отношения.
        Сергей Сергеевич сразу понял, что, видимо, Дымов преследовал четыре цели одновременно, предлагая выпивку в начале рабочего дня: найти повод выпить в целях поддержания необходимого количества алкоголя в своём организме, узнать о питейных качествах нового сотрудника, создать у него комплекс вины ввиду нарушения им трудовой дисциплины, и во время разговора с подвыпившим новичком, вытянуть из него всю информацию, касательно причин и целей его назначения.
        Как только Сергей Сергеевич кончил морщиться после приёма 166,66(6) миллилитров крепкого напитка комнатной температуры, сработанного из гидролизного спирта, в комнату вошла женщина, одетая как старуха на паперти, и громко сказала: «товарищу Апраксину к товарищу Рыкову». Она не знала Апраксина в лицо и поэтому сделала объявление, как на вокзале. Сергей Сергеевич упрекнул себя в нежелании вдуматься, и расшифровать, видимо, пятую цель Дымова. Дымов, как опытный работник объединения, наверняка знал, что его нового сотрудника могут с минуты на минуту вызвать в отдел кадров для заполнения анкет и, тем не менее, он предложил Сергею Сергеевичу выпить водку, чтобы с первого дня поставить его в неловкое положение, а может быть и опорочить его. «Вот, Иуда! Здесь, как на линии невидимого фронта», - подумал Сергей Сергеевич: «Ухо надо держать востро! Чёрт бы его побрал, этого Дымова! Зачем ему это? Как, однако, пьяницы умеют получать иррациональные числа с такой точностью! Ведь делят с одного-двух движений 500 миллилитров водки поровну на три стакана!»

- Вас, Апраксин, в отдел кадров приглашают! От нас налево вторая дверь, - как ни в чем, ни бывало, скривился Дымов.

        Сергей Сергеевич сделал один глубокий вдох и один выдох и закрыл глаза на минуту и, сказав себе: «Всё в полном порядке, у меня совершенно ясная голова!», вышел в коридор и, пройдя несколько метров по коридору, повернулся налево, вошёл в узкую, как пенал, комнату, открыв дверь с табличкой «Отдел кадров».
        Комнату отдела кадров заставили столами и стульями – яблоку негде упасть. На него одновременно посмотрели четыре женщины – две мясистые, одна худенькая, увиденная пятью минутами ранее, в старушечьей одежде, и одна молоденькая стройная девица с простеньким личиком и маленькими грудками. Её соски сильно торчали под кофточкой по непонятной Апраксину причине. У противоположной стены лицом к входной двери сидел за столом человек с лошадиным лицом в очках-лупах. Сергей Сергеевич вспомнил лошадиное лицо Рыкова, входившего три года назад в комиссию по отбору кандидатов в слушатели академии.
        Повинуясь жестам Рыкова, Сергей Сергеевич сел на свободный стул и подвинулся ближе к начальнику отдела кадров, стараясь дышать только через ноздри, и только оказавшись вблизи Рыкова, он увидел, что его визави чувствовал себя не важно – у него по лбу текли крупные капли пота. Впоследствии Сергей Сергеевич узнал, что длительные тренировки позволяли Рыкову не обнаруживать перед посторонними состояние алкогольной интоксикации, за исключением одной особенности, выдававшей его – Рыков начинал говорить свистящим, трудно различимым шёпотом.
 
- Добро пожаловать в В/О «Технопроимпорт»! – прошептал он со свистом.
- Здравствуйте, - ответил Сергей Сергеевич.
- Я вам дам два бланка анкеты и один экземпляр автобиографии. У нас не хватает бланков автобиографий. Вторую напишете на простом листе бумаги. Я должен извиниться. У нас мест нет в конторе номер четыре, которая закупает оборудование для производства стройматериалов. Мне в управлении кадров сказали, что вы бывший строитель. Придётся в мясной конторе поработать немного. Я не могу вам дать и ставку старшего инженера с окладом 160 рублей. Есть только ставка простого инженера с окладом в 140 рублей. Вилка здесь 110-140 рублей в месяц. Вы, какую стипендию в академии получали?
- Максимальную - 200 рублей. Хотя средняя заработная плата до академии у меня была 250 рублей, я ведь работал начальником отдела НИИ, кандидат наук.
- Не переживайте, вам не долго тут работать. Влезете в шкуру оперативного работника, узнаете, как план надо выполнять. В торгпредствах совсем другая работа. Оттуда и не видать, что люди в Москве делают.

       Рыков взял кружку с не отмытыми коричневыми пятнами и хлебнул из неё какой-то жидкости.

- Чаю хочется! У меня кончился. Леночка, сделай мне чаю погорячее! Вы, Апраксин, не знакомы с нашим руководством? Я вам расскажу чуть-чуть о нашей жизни. Вы похожи на приличного человека. Я вас запомнил тогда на комиссии.

        К столу, пробираясь между столами и стульями, подошла девушка с простеньким личиком, взяла кружку начальника и удалилась. Рыков продолжил.

- Это Лена Бражникова, наш секретарь. У неё отец в хозяйственном управлении министерства техником работает, и ей оказано доверие – она окончила Курсы машинописи и стенографии МИД СССР. Она изучила там английский язык и хочет поступать в МГИМО, на вечерний факультет. Очень перспективная девушка – отличница! У двери сидит Анна Ефимовна. Её бывший муж Бургазлиев – председатель сырьевого объединения. Он получил партийный выговор за развод, а её к нам впихнули моим замом. Раньше она дома сидела, она ленива, много о себе полагает. Напротив неё сидит Нина Андреевна – тётка бестолковая, но добрая. Хороший человек, ведёт учёт кадров. Все личные дела у неё. За вами ходила Сусанна Абрамовна – она готовит выездные дела. Она очень надёжна, весь перечень документов помнит наизусть. Лет тридцать на этом месте сидит, её не проведёшь. Она у Ежовой начинала с машинистки. Родилась в Мелитополе. Туда её родители бежали от турецкой резни в 1915 году. А председатель у нас новый, недавно из Сирии вернулся, торгпредом там служил. Его зовут Георгий Александрович Пеньков. Может быть, столкнётесь с ним. Но лучше не сталкиваться! Сталкиваются с ним «на ковре», когда работник просчёт какой-нибудь сделает. Не хотел бы я оказаться на этом ковре!
- Суров, но справедлив? – спросил Сергей Сергеевич.
- Суров. На счёт справедливости не уверен. Хотя место председателя очень ответственное. Министр может в любой момент снять за невыполнение планов. У нас пять планов.
- Как пять?
- План импорта из социалистических стран, план импорта из капиталистических стран, валютные планы в переводных рублях, в свободно конвертируемой валюте и в клиринге. Шестьдесят процентов мы импортируем из соцстран и сорок процентов из капстран, в том числе из Финляндии по клирингу. Финское оборудование самое дорогое в мире, и у нас с чухонцами особые отношения. Без нас Финляндии трудно будет.
- А есть Вьетнам, Куба, Монголия?
- Нет, конечно. У нас восемь контор. Первая контора – это импорт оборудования для полиграфической промышленности, вторая – импорт оборудования для пищевкусовой промышленности, третья – импорт текстильного оборудования, четвёртая – импорт оборудования для производства строительных материалов, пятая контора – импорт швейных промышленных машин, шестая - импорт оборудования для фармацевтической и пивоваренной промышленности, седьмая – это ваша контора по импорту оборудования для мясных и молочных комбинатов, а восьмая – импорт оборудования для радиоэлектронной промышленности. Названные вами страны, Монголия там, это оборудование тоже импортируют, как и мы.
- Многовато отраслей!
- Уже не так много. До войны объединение занималось ещё импортом автомобилей и тракторов, оборудованием для автотракторной промышленности, для химической промышленности. От нас с 1930 года выделилось много новых объединений в связи с ростом внешней торговли: «Трактороэкспорт», «Автоэкспорт», «Автопромимпорт», «Техмашимпорт», «Проммашимпорт» и много других. История объединения – это история индустриализации Советского Союза.

        Вошла Лена и осторожно поставила полную чаем кружку Рыкову на стол и осталась стоять рядом, видимо в ожидании следующих указаний. Сергей Сергеевич смог ближе рассмотреть её некрасивое личико, правда, с удивительно большими серыми глазами, и невольно глаза его пробежали по хрупкой фигурке и опустились на кофточку. Соски торчали по-прежнему. Сергей Сергеевич внимательно рассмотрел икры Бражниковой и оценил их вполне достойными звания отличницы: загорелые мышцы без чулок со светлыми короткими волосиками выглядели соблазнительно.
        По-видимому, девушка почувствовала какой-то интерес Сергея Сергеевича к себе, она не уходила и повернула к нему голову, посмотрев ему прямо в лицо большими глазами. Он увидел нечто слишком откровенное в этом взгляде и смутился, не будучи готовым давать ей авансы.

- Спасибо, Лена! Я вам голову заморочил, товарищ Апраксин. Берите бланки и через пару дней приносите с фотографиями, - просвистел Рыков.
- Какого типа фотографии?
- Для загранпаспорта. На Арбате есть срочное фото. В обед туда сбегайте.
- Понял.

       Сергей Сергеевич, ещё раз бросив взгляд на грудки Бражниковой, выбрался из отдела кадров и вернулся к Дымову. Дымов орал по телефону: «Надо заявку оформить, а потом требовать! Без оформления заявки ничего не получите!»

- Чёрт знает что! Сдурел, идиотина! Директор мясомбината Пердунов, требует запасных частей, мол, шахтёры Кемерова будут сильно сердиться без колбасы. Комбинат, видите ли, скоро встанет! Тебе Апраксин с ним разбираться. Скоро сюда приедет. Если ты его не удовлетворишь, то он прямо здесь в ЦК письмо напишет и лично отнесёт в отдел писем. На имя Брежнева. Брежнев, конечно, читать не будет, но его секретариат сразу Патоличеву позвонит, а тот – Пенькову. Пеньков тебя на ковёр вызовет и даст тебе выговор, и командировка твоя накроется медным тазом, - прорычал Дымов в адрес Апраксина.
- Какая командировка?
- В Японию! Мы знаем. Нечего прикидываться!
- Что же делать?
- Садись за свой стол. Вон там – у окна.
- Как я туда пройду?
- Сдвинь стул вместе с Бойко. Расселся Митрофаныч! Он у тебя за спиной будет сидеть. Хорошо, что Еропкина уволили, одно место есть свободное. А так одному работнику надо гулять, на переговорах сидеть или у начальства. Саша! Подвинься, пропусти новобранца!

        Сергей Сергеевич протиснулся к своему столу и только сейчас вник, в какой-тесноте ему предстоит работать. На одного человека вместе со столом и стулом приходилось полтора квадратных метра. Слева на столе – два телефона, а справа - две горки бумаг и папок, покрытых толстым слоем пыли. Окно на Старый Арбат открыто настежь, оттуда ветром несёт сажу.

- А кто такой Пердунов? – спросил Сергей Сергеевич.

Все засмеялись. Бойко, сидевший сзади спиной к Апраксину, ответил.

- Это не Пердунов, а Перунов. Послезавтра явиться не запылившись. Это нечто. Ты лучше делами займись. На твоём месте полгода никого не было. Разбирайся с заявками!

        Сергей Сергеевич уселся за стол и протянул руку к папкам, покрытым толстым слоем, как он и предполагал, не пыли, а сажи: кончики пальцев приобрели угольный цвет. На корешке нижней папки написано «Мясо-С/1973», а на верхней – «Мясо-К/1973». Он начал листать верхнюю папку «К» и обнаружил, что она почти до отказа заполнена листами с текстами на русском, немецком, английском и французском языках. Бумаги выполнены на разных форматах, здесь письма предприятий на бланках, без бланков (копии писем объединения), телефонограммы, телеграммы и телексы клером. Оторопев от обилия непонятной информации, Сергей Сергеевич взглянул на соседа напротив. Это Фима Фрадков - его утренний собутыльник с лицом буфетчика. Буфетчик улыбался.

- Это – предконтрактная переписка! – сказал он.
- А где же контракты?
- Оригиналы в бухгалтерии. Сделал дело – гуляй смело!
- А где мой план?
- План для служебного пользования, он в плановом отделе. За разглашение будешь привлечён к ответственности! – криво улыбнулся буфетчик.
- Что же мне выполнять?
- Открой ящики справа.

Сергей Сергеевич стал вытаскивать один ящик за другим. Там битком лежали заявки на импорт с приложениями, где указан товар, подлежащий импорту. Ладони сразу же стали грязными, как у чернорабочего.

- Это всё надо законтрактовать? – спросил Сергей Сергеевич.
- А как же! – сказал Дымов, незаметно протиснувшийся к столу Сергея Сергеевича. – Давай вместе разберёмся. Осталось менее полугода. Здесь после апреля никто ничего не делал. Я за тебя выполнил план по крупным позициям, остались одни запчасти. Заявки из верхнего ящика для соцстран рви – они не оформлены! А план по переводным рублям уже почти выполнен. Пускай снова заявки подают на следующий год! Нижние заявки на соц. и капстраны беги дооформлять - собери визы, подпиши у Зельцовского и поставь печать объединения в секретариате. Вот держи – это заявка для Кемерово.

       Сергей Сергеевич просмотрел приложение к заявке. Перечень содержал не менее сотни позиций, какие-то вентили, шайбы, болты, муфты, датчики, электродвигатели. Почти всё написано на русском языке, с минимальным цифровым обозначением. Иногда встречались иностранные слова, впечатанные, видимо, отдельно на машинке с латинским шрифтом: Bosch, Siemens, Brown Bowery, ACEA.

- Здесь очень мало информации, для уточнения запроса на фирму нужно связаться с мясокомбинатом. Перевести на язык поставщика. Кто поставщик? – спросил Дымова Сергей Сергеевич.
- Кто-кто. Голландская фирма «Нойхаус». У нас никто голландского не знает. Пусть Фёкла напишет по-немецки. Дай Бог к сентябрю подпишешь контракт.
- Почему к сентябрю?
- Ведь надо ещё конкурентов привлечь, не менее двух для запасных частей! Надо составить конкурентный лист, утвердить его у Зельцовского Леона Яковлевича. К заказчику обращаться нельзя – полгода заявка валяется: Пердунов думает, что ему осталось только заявку дооформить и дело в шляпе! Валюту-то ему выделили! У нас заказчики сами бегают по объединению, чтобы оформить заявку, хотя это не правильно.
- Кто такой Зельцовский?
- Это курирующий заместитель председателя. Хороший человек, интеллигентный!
- Что же голландцам писать? Ведь это муть какая-то, а не заявка! Неужели болты и шайбы у нас нельзя сделать?
- Упростим задачу - пойдём к Титману! Заводчане знают, что наши запчасти будут тысячу лет делать, а голландцы – месяц!
- Кто это, Титман?
- Это свой в доску немец из ФРГ. Он представляет в Москве много европейских фирм. По-русски хорошо говорит. Быстро готовит предложение. Даже посылает своих сотрудников на завод для уточнения спецификации. Его сотрудники в УпДК работают, могут по СССР без виз путешествовать. Вообще-то получение конкурентных предложений по запасным частям не проблема. Ведь каждый год инофирмы поставляют эти запчасти эшелонами. Будешь брать для сравнения старые цены на австрийские, голландские, французские, английские, немецкие запчасти к мясоперерабатывающему оборудованию. Цены старых контрактов приведёшь в соответствии с их инфляцией на июль сего года, сделаешь поправочные коэффициенты. Валюты пересчитаешь по курсу Госбанка. Самым простым способом определения цены является использование удельной цены, то есть цены одного килограмма в гульденах, франках и так далее. Так что, бери старые контракты и подбирай пока по-позиционно. Завтра поедем к Титману запрашивать предложение от «Нойхаус», он нашу номенклатуру как свои пять пальцев знает. У него и конкурентные материалы можно взять. Его предложение всегда оказывается самым дешёвым после уторгования.
- А где лежат копии старых контрактов на мясное оборудование?
- Вон там! – показал Дымов на самую верхнюю полку стеллажа под самым потолком.
- Почему мой участок оказался на такой высоте?
- Возьмёшь лестницу в АХО и лезь! – подсказал буфетчик.
- Может быть, под потолком ваши бумаги находились? – спросил буфетчика Сергей Сергеевич.
- Какая разница? – ответил буфетчик.
- Может быть, до моего прихода ставка у вас была 140 рублей, а сейчас 160?
- Ну и что? – ответил буфетчик Фима. – Вашего предшественника из системы попёрли. Почему не занять свободную ставку и удобную полку? Меня начальство отметило. Я здесь уже семь лет корячусь после окончания пищевого института!
- А в командировках бывали? – полюбопытствовал Сергей Сергеевич.
- По Союзу до положения риз. В Польше один раз и один раз в ГДР, в краткосрочных, разумеется. Буду хорошо себя вести, могут и в капстрану направить дней на семь в этом году. У меня с Австрией контракт будет.
- Обед! – прокричала какая-то женщина в очках, сидевшая у стеллажа и напоминавшая уборщицу.
- Кто это? – спросил Сергей Сергеевич буфетчика шёпотом.
- Это «немка». Фёкла Сергеевна. Инокорреспондентка. Ведёт ФРГ, ГДР, Швейцарию, Австрию, Голландию. Если «француженка» в отпуске, то она в Париж шпарит по-немецки. Тех, конечно, корчит - не отвечают лягушатники. Все контракты готовит по шаблону.
- Зачем такая должность?
- Эти женщины ведут корреспонденцию на иностранных языках, они работают при инженерах. Раньше инженеры не знали иностранных языков – их брали прямо с заводов. И сейчас берут. Меня, вот, на Моспищекомбинат распределили, а я по блату сюда попал. Язык выучил на ВКИЯ . Тётки со скандалами делят страны – чтобы больше капстран досталось, там суточные в СКВ платят. Что в Польше или Болгарии купишь? Пошли обедать!

        Контора в полном составе, кроме директора, который находился в отпуске, двинулась в цокольный этаж в столовую самообслуживания. Там пахло кислыми щами и тухлой рыбой. Сергей Сергеевич понял, что жизнь людей в высотном здании не лучше, а может быть и хуже, чем у других служивых москвичей. Оказалось, что «ведомственные продуктовые заказы» не распределялись, все рыскали на общих основаниях по продовольственным магазинам Москвы в поисках более или менее съедобной еды.
        Мужчины, хотя и при галстуках, выглядят неважно: в мятых и затасканных костюмах, жёваных рубашках и не чищеных полуботинках или сандалиях, из дырок которых выглядывают грязные цветастые носки, а иногда и большие пальцы с желтыми нестриженными ногтями. Сергей Сергеевич в накрахмаленной руками Ларисы рубашке, в отглаженном бельгийском костюме и в сияющих австрийских чёрных полуботинках резко выделялся среди своих новых коллег. Сергей Сергеевич заметил, что женщины провожают его взглядами. Единственной отдушиной, по мнению всех, были загранкомандировки, хоть краткосрочные.
        Во время обеда Апраксин выяснил у Александра Митрофановича Бойко, как оказалось выпускника академии, члена партбюро объединения и бывшего секретаря райкома города Гомеля, где принято, как он сказал, выбрасывать мусор прямо из окон на улицу (и который многое уже познал в партийной технологии), что в долгосрочные командировки отправляют людей по так называемым перспективным планам командирования. Планы утверждаются в скользящем режиме на заседаниях партбюро ежегодно на три года вперёд. Если бы Апраксина зачислили в план в 1973 году, то его выезд мог состояться только в 1976 году, если не будет продления на четвёртый год «сидевшему» в торгпредстве сотруднику. Надо заслужить многими годами беспорочной службы право попасть в перспективный план. А мест за границей маловато – 10 абитуриентов на место. Апраксин столкнулся нос к носу с Рыковым при выходе из столовой и спросил его без обиняков.

- Скажите товарищ Рыков, а меня вставили в перспективный план?
- Да что вы? Кто вас вставит. Это решает председатель Пеньков, а он вас не знает. В виде исключения мы руководствуемся указаниями из управления кадров. Пеньков здесь бессилен сопротивляться. Если только не даст выговор претенденту и тем самым не снимет его с поездки.
 
        Июль, август и половина сентября пролетели мгновенно. Удалось с Дымовым съездить в торгпредства ЧССР, ГДР и ПНР в Москве подписать контракты на запасные части для тридцати трёх советских мясокомбинатов.
        Просили «младших братьев», как называли восточных европейцев, отгрузить запасные части до конца года, чтобы в накладных стояли штемпели Брестской таможни, датированные не позднее 31 декабря с тем, чтобы выполнили план импорта 1973 года. Чехи поили гостей пивом, а немцы и поляки – шнапсом «Вайцен-Корн» и водкой «Выборова» соответственно.
Сергей Сергеевич, попав к «младшим братьям» - восточным немцам, никогда не побывав до того в Берлине, Праге или Варшаве, с улыбкой вспомнил рассказ отца, приехавшего в Берлин для встречи с немецкими писателями.
        Немецкие литераторы, сопровождавшие отца в прогулке по Берлину, глядя на группу туристов из Узбекистана в парадных халатах и тюбетейках и вычищающих ноздри на Александрплатц, сказали Сергею Николаевичу с усмешкой: «Это наши старшие братья из страны развитого социализма!» Отец с сыном незлобно посмеялись дома над цековской пропагандой образа жизни в передовой стране «развитого социализма»: кого кому учить культуре и простому человеку ясно – узбекам немцев или немцам узбеков.
        Посетили и господина Эрхарда Титмана. Херр Титман предложил гостям виски «Ваня Пешеход с красным ярлыком» , как он выразился. Дымов выпил почти пол-литра без закуски и взял быка за рога. Просил Титмана дать голландское предложение в течение недели, чтобы через пару недель подписать контракт в ресторане.
        Как узнал Сергей Сергеевич, Титман служил рядовым Вермахта, когда попал в окружение под Сталинградом. Он благодарен советскому народу за то, что его не убили, а выкормили, обогрели и дали работу на стройках Москвы. В 50-х годах он вернулся в свою Баварию, организовал собственную фирму. Он изучил номенклатуру В/О «Технопромимпорт» и других объединений, а также их европейских контрагентов, кроме французских и английских, которые не хотели иметь дела с немцем. Титман облазил все заводы средних по величине европейских поставщиков на континенте и получил от них доверенности представлять их интересы в Москве за небольшую комиссию. После этого он получил аккредитацию в Москве и стал полноправным участником внешней торговли с СССР. Ни технических, ни коммерческих проблем у него не возникало. Он сам готовил запросы, прекрасно разбираясь в товаре, и получал предложения из Европы в немецких марках, швейцарских франках, гульденах и шиллингах. Его комиссия включалась в цену предложения, поэтому он честно показывал цены внешторговцам.
        По словам Дымова немца всегда отличала оперативность и точность в выполнении неожиданных запросов со стороны работников объединения, которые называли его «палочкой-выручалочкой». В умении управлять «контора Титмана» превосходила объединение в несколько раз. Дымов так и говорил: «Титман работает за деньги, а мы – за зарплату!» Услышав о мотивах труда Титмана, Сергей Сергеевич усмехнулся собственным мыслям: «Подозреваю, что русские в работе импровизируют, а немцы – работают по плану! Видел я в Москве крепкие дома, построенные пленными немцами всего за кусок хлеба!»
       На следующий день после визита к Титману в контору явился Перунов – крупный мужчина в тёмном костюме, пропахшим потом, и в ковбойке с нелепым ярким галстуком. Войдя в комнату, он громко спросил.

- Кто здесь Апраксин?
- Я – Апраксин, - негромко ответил Сергей Сергеевич.
- Стало быть, новичок. Ты коммунист?
- Коммунист, - ответил Сергей Сергеевич.
- Будешь привлечён к партийной ответственности!
- Ехали бы вы домой! – ответил Сергей Сергеевич.
- А заявку оформлять?
- Оформлена.

        Все сотрудники, бросив перебирать свои бумажки, начали с восторгом наблюдать за поединком, и явно огорчились почему-то быстро закончившемуся перемирию.

- Счастливого пути! – добавил Сергей Сергеевич.

        Он встал из-за стола, посмотрел прямо в рыжие глаза кемеровца и отдал ему безмолвный приказ: «Круугом! На вокзал шагом марш!». Перунов развернулся на месте по-армейски и начал печатать шаг, завалил два стула и, пихнув ногой дубовую дверь, вышел вон. В коридоре послышались тяжёлые шаги, какая-то женщина завизжала.

- Вот это да! – сказал буфетчик.
- Я говорил – идиотина, - довольно хмыкнул Дымов. – Шизофреник, наверное. Спорю на бутылку, что на пути к вокзалу его в Кащенко заметут!

       

ВАЛЕРИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
        В середине сентября Сергей Сергеевич почувствовал некоторую уверенность в своих силах. План текущего года почти закрыли, надо приступать к выполнению плана следующего года – ведь поступали новые заявки.
        Сергей Сергеевич иногда брал с собой бутерброды из дома – еда в столовой часто вызывала отвращение. Организм сам сопротивлялся отравлению, руководствуясь запахом кухонных испарений.
        Вдруг в обеденный перерыв, когда Сергей Сергеевич доедал в одиночестве бутерброд со сливочным маслом и любительской колбасой, который ему стала давать с собой на работу Лариса Леонтьевна, в опустевшую контору неожиданно пришла немолодая секретарь председателя и попросила его зайти к Пенькову.
        Пеньков сидел в одиночестве в огромном кабинете. Подтянутый мужчина среднего роста, по оценке Сергея Сергеевича лет за пятьдесят. Одет как иностранец: тщательно и с большим вкусом, по мнению Сергея Сергеевича. На гладко выбритом лице прятал улыбку. Он не встал со своего рабочего места. Апраксин стоял перед ним на некотором расстоянии, вытянувшись. За спиной председателя висел весьма популярный для эпохи обожествления вождя мирового пролетариата портрет Ленина, единственного неопороченного большевика, сидящего за столом в кремлёвском кабинете. «Умён Пеньков! Ленина повесил, чтобы уж наверняка! Можно не следить со страхом за сменой генеральных секретарей!» - решил Сергей Сергеевич.

- Вы Апраксин? Дайте-ка, я на вас погляжу. И как это вы за границей будете работать?
- Что вы имеете в виду Георгий Александрович?
- Инструкций не выполняете! Это вы написали этот телекс? – спросил он, размахивая бумажкой.
- О чём?
- Вы приглашаете французскую фирму в Москву на переговоры по поводу подписания контракта на запасные части.
- Да. У них нет представителя в Москве, а Титман с ними не работает.
- Можно было бы письмо послать! Есть же инструкция экономить государственные деньги! У нас и так перерасход на телексах!
- Я не знал. Я не читал инструкцию и не знаю о перерасходе. А потом дело срочное, сколько времени письмо будет идти?
- Надо всё делать заблаговременно! У вас есть личный план работы?
- Есть государственный план. Личного плана нет.
- Ну и наставники у вас! Хотя я понял причину. Желаю успеха! Государственные деньги надо экономить!

        Только по окончании беседы Сергей Сергеевич увидел, что Пеньков обедал так же, как и он – домашними бутербродами за одним только исключением. Его секретарь приносила ему пустую чистую тарелку для бутербродов, салфетки и чашку ароматного, видимо настоящего, кофе. Пеньков снял салфетку с тарелки и взялся за бутерброд, изготовленный любящей женой.
        В ближайший четверг Сергея Сергеевича вызвали на заседание партбюро утверждать выездную характеристику в Японию. Голосование прошло единогласно, обсуждения не было, и вопросов ни у кого не возникло. Пеньков, будучи членом партбюро по должности, хитро щурился на Апраксина. Непроницаемый Бойко делал вид, что он всё давно знает.
        Когда Сергей Сергеевич вернулся в контору через некоторое время, у него на столе зазвонил телефон внутренней связи. Сергей Сергеевич снял трубку и услышал по-военному чёткий, можно сказать командный, мужской голос.

- Товарищ Апраксин?
- Слушаю вас!
- Не повторяйте за мной. Вы можете придти через пятнадцать минут в комнату №101?
- Где это?
- Правое крыло, первый этаж. Идите цокольным этажом. Разберётесь. Жду.

        «Опять!» - с досадой подумал Сергей Сергеевич. Он, ничего не сказав окружающим, поскольку уже видел, как люди выскакивали из тесноты подышать свежим воздухом в коридор или на улицу без всякого предупреждения, вышел из конторы и пошёл на первый этаж. По первому этажу левой пристройки он вышел к первому подъезду, выходившему на Смоленско-Сенную площадь, и спустился в цокольный этаж по затоптанной мраморной лестнице. Неоднократно переспрашивая дорогу у пробегавших мимо людей, он страшными с виду лабиринтами, лишёнными окон, пробрался ко второму подъезду, сам того не ведая, делая огромную букву «М», и поднялся на первый этаж правой пристройки к высотному зданию.
        Оказалось, что в правой пристройке находился и партком, и местком министерства, а также медпункт и объединённое (МИД, МВТ) бюро пропусков в высотное здание с входом, как из коридора для ходатаев, так и с улицы – для гостей. В центре лабиринта, там, где находится конец галочки буквы «М», находились лифты, которые могли поднять людей в управления министерства внешней торговли и МИД. Лифты, идущие на этажи МИД, блокировались людьми в милицейской форме, проверявшими ещё раз пропуска, чтобы в МИД не проскочили внешторговцы и специалисты промышленности. Основные посты находились во всех подъездах огромного здания – через них пропускались сотрудники, как МИД, так и МВТ, а также гости. Иностранных гостей пропускали без бумажки – им полагалось конвоирование.
        Как уже знал Апраксин, иностранцев нельзя водить по цокольному этажу – по окончании переговоров в одном подразделении их сначала выводили на улицу, а потом сопровождали до нужного подъезда, где должны встречать сотрудники другого подразделения.
        Если иностранец просился в туалет, то советский контрагент должен сопровождать его до туалета как арестанта и поджидать у выхода, пока он не закончит там свои дела. «Потеря» иностранца в здании беспощадно каралась. Фрадков со смехом рассказывал о своём первом ужасе, постигшем его в связи с потерей иностранца. Он отвёл иностранного партнёра в туалет и долго поджидал его у выхода в коридоре, безответственно отвлекаясь на перепалки с проходящими мимо коллегами. Он прождал минут двадцать, решив, что кара неминуема – иностранец исчез, по проведении поисков в туалете в кабинках никого не оказалось. Оказалось, что иностранец справился за пять минут и, самостоятельно вернувшись в переговорную комнату, в недоумении поджидал там зазевавшегося Фрадкова, говоря о всяких пустяках с инокорреспонденткой объединения и приставленной к нему переводчицей из УпДК.
        Люди нескончаемым потоком шли туда и обратно, многие останавливались, чтобы поболтать, чтобы передать слухи о делах в других объединениях, многие родственники работали в разных объединениях, и все всё знали. У кого выговор с предупреждением, а кто и за границу со дня на день выезжает.
        Некстати пришла мысль о сосках Бражниковой. «Эврика!» – мелькнула мысль. Ведь Лариса говорила о проблемах с лифчиками. Советские лифчики образовывали потёртости на нежных частях девушек. Видимо, Бражникова не имела ни возможностей, ни денег достать французский лифчик, и ходила в жару вообще без лифчика!
        Кабинет №101 оказался прямо перед ним. Он постучал, дверь открылась, и мужчина пропустил его в кабинет, сразу же повернув за ним ключ в двери. Сергей Сергеевич не поверил своим глазам – это Валерка Шестёркин. Выглядел он, конечно, старше, чем тринадцать лет тому назад, но легко узнаваем. Лицо у него наполовину монгольское, чего Сергей Сергеевич в детстве не замечал. Кабинет поразил Сергея Сергеевича запущенностью, сразу стало понятно, что он используется разными хозяевами для кратких собеседований.

- Проходите, Сергей Сергеевич, садитесь, - пригласил Шестёркин.
- Здравствуй Валерий… - приветствовал старшего друга детства Сергей Сергеевич.
- Васильевич.
- Я думал, вы в Гурьев уехали.
- Отец и мать с Лоркой и по сей день там живут. Я после окончания нашей школы поступил в Высшую школу. Служил на границе, а теперь на Лубянке.
- Понятно.
- Вы, ты Сергей… Как тебе в «Технопромимпорте»?
- Нормально.
- С людьми познакомился?
- Немного.
- Как они? Не нарушают?
- Режим? Нарушают, конечно. Как не нарушать! План выполнять приходится.
- Грубых нарушений нет?
- Почему ты меня спрашиваешь? Ты ведь более меня знаешь. Я не расположен к этому разговору. Ты бы лучше сам обрисовал мне картину.
- Ладно. Объединение сложное. Просто беда! Три зама из пяти не выездные: Зельцовский, Парамонов, Карманов. И директора четырёх контор из восьми.
- И Зельцовский?
- Ну, да. У него история с шубой.
- То ли у его жены украли шубу, то ли она украла?
- Есть такая шутка. Хуже. По его контракту в контейнере с железками ему немцы шубу для жены отгрузили в Ригу. Стало известно благодаря бдительности наших товарищей. Уволить нельзя – он участник войны, орденоносец, огромный опыт работы на внешнем рынке, у него друзья среди членов коллегии министерства. Вот и держим на привязи. Партийного выговора не дали, потому что информация добыта агентурным путём. Разрешаем только в краткосрочные ездить, и то недавно только выпустили. Кадровые проблемы большие. В 60-х годах платили очень мало. Никто во Внешторг не шёл. Набирали по анкетам с московских предприятий всех желающих. Дымов ваш, например, на Микояновском мясомбинате технологом работал. МГИМО и академии никто не заканчивал, только технические ВУЗы. Самоучки. Шалят, конечно. Заводские замашки - пьют, бузят, баб…. Вон один из ваших из поезда на пути выпал, когда с Титманом в Тбилиси ехал. В местную милицию попал – оттуда телега. Ведь как у них. Когда с иностранцем в командировку едут, то требуют от него, чтобы он две корзинки с собой прихватил. Одну с водкой или виски, а вторую - с закуской из «Берёзки». Напьются и потом всё уже не предсказуемо. Я Титмана спрашиваю, зачем вы им водку даёте? А он отвечает - вы гарантируете, что без водки и закуски они контракты со мной будут подписывать?
- Жаль, что Леон Яковлевич слабость допустил.
- Понимаешь, ведь контракты миллионные. Продавцы всегда хотят чем-то отблагодарить человека или оставить о себе хорошую память, сделать агентом влияния. Он понимает вину. Хотя никто ему о проступке не говорил.
- Так жена в этой шубе и ходит?
- Долго ещё будет ходить, до скончания века. Ты не мог бы, того, иногда меня информировать?
- Не мог бы.
- Понятно. Я слышал, ты в Японию едешь? Давай так. Я доложу начальству, что заагентурил тебя по двум линиям. Информацию от тебя я никогда требовать не буду. Даю слово. А вот приедешь в Японию, то к тебе подойдёт человек. Ему надо будет помогать.
- Из НТР?
- Да.
- Это другое дело.
- Договорились. Желаю успеха. О нашем разговоре никому не рассказывай!
- Хорошо!
 
        Сергей Сергеевич вышел из кабинета и быстрым шагом пошёл в цокольный этаж. На лестнице он увидел «буфетчика» Фрадкова, но сделал вид, что не заметил его. «Буфетчик», проходя мимо, отвернул голову в сторону.
        По дороге Сергей Сергеевич встретил в подвале двух, видимо заблудившихся, мужчин внешне очень похожих на иностранцев – несчастные говорили по-немецки, кидаясь за помощью к пробегавшим мимо служащим имперского здания. Никто не только не останавливался, но и с испугом на лице шарахался от них, если они пытались к кому-нибудь обратиться. Сергей Сергеевич уже знал почему – неслужебные контакты запрещены, и никто, кроме того, не хотел, чтобы служащего без вины обвинили в допуске иностранца в секретный подземный ход.
        Только Сергей Сергеевич остановился, чтобы выручить чьих-то заблудившихся иностранных гостей, как увидел улыбающуюся тёщу. Остановившаяся в проходе Аграфена Владимировна грустно смотрела на зятя, когда он по-английски объяснял немцам, как выбраться из преисподней. Освободившись, Сергей Сергеевич взял тёщину протянутую руку и поцеловал её сухими губами.

- Приступил к обязанностям? – спросила Аграфена Владимировна.
- Да, Аграфена Владимировна.
- Я вот иду к знакомой своей в контору рекламы и выставок В/О «Продинторг» в левое крыло. Туда привезли французских лягушек для ресторана «Пекин». Моя давняя знакомая, ты её не знаешь, обещала мне полкило дать. Никогда не ела. Хочу попробовать. Тем более за бесплатно. Вы с Ларой, если хотите попробовать, приходите ко мне в гости.
- Мы так заняты, Аграфена Владимировна. Извините. Приходите лучше вы к нам сегодня со своими лягушками. Лара и Шурик будут так рады.
- Согласую с Ларой. В «Технопроме» служишь?
- Да.
- Я с Киселёвым была знакома. Киселёв работал председателем этого объединения.
- Это когда?
- До его ареста в ноябре 1937 года. Киселёва взяли с его заместителем Шапиро и начальником Экспертного управления Гарибовым. Во всём признались. Ведь тогда НКИД и Наркомвнешторг ежовцы называли «змеиным гнездом врагов и диверсантов». Их легче всего объявить шпионами – они ведь за границу ездили.
- Глупость какая!
- Не глупость, а террор. Люди вроде меня с мужем тогда так рассуждали: «Если уж эти стоеросовые большевики – враги, то и до нас скоро очередь дойдёт!» Эффективный способ постройки испуганного населения в колонны для защиты социалистического отечества. Киселёва допрашивал с пристрастием известный садист Соломон Эммануилович Луховицкий. Потом его, разумеется, ликвидировали палачи Меркулова под руководством Берии.
- За нарушения социалистической законности?
- Генеральный прокурор товарищ Вышинский говорил тогда: «Надо помнить указание товарища Сталина, что бывают такие периоды, такие моменты в жизни общества и в жизни нашей в частности, когда законы оказываются устаревшими и их надо отложить в сторону». Свидетелей убирали. Иегудинских палачей убивали ежовские палачи и так далее. Кроме того, некоторые сотрудники НКВД отказывались от грязной работы и их убивали вместе с жертвами.
- В США, значит, работает программа защиты свидетелей, а у нас – программа ликвидации свидетелей? У нас в министерстве какая-то Ирина Ивановна Ежова работает. Она не родственница тому Ежову?
- Племянница. Она - заместитель начальника управления кадров вашего министерства. Ведает выездами за границу. У неё есть журнал чёрного цвета в нескольких томах. Там числятся не выездные. Тома лежат у неё в сейфе.
- Откуда же она черпает сведения?
- От тихих товарищей, вроде того, от кого ты идёшь.
- Интересно. Приговор без суда и следствия?
- Какой уж тут суд. Она туда двоечников по поведению записывает в алфавитном порядке. Не в тюрьму же она сажает по этому журналу!
- А в МИДе вашем тоже есть такой журнал?
- А как же! Только у нас проще – мидовцев в десять раз меньше, чем вас внешторговцев.
- Аграфена Владимировна, о нашем председателе Пенькове вы слышали?
- Слышала о Жоре. В период борьбы с космополитизмом он работал в управлении кадров министерства внешней торговли начальником отдела «внутренних кадров». Охотился за евреями.
- Он антисемит?
- Назначили антисемитом. Он думал в Париж после академии ехать, французский выучил. И тут на тебе, оказали ему огромное доверие – оставили в Москве на руководящей должности. Отказываться-то нельзя! Но Бог его покарал. Он так жену в Париж в длительную командировку и не вывез! Но любит всё французское тайной любовью. Пойдём, нам по пути. Сзади тётка подозрительная остановилась – пытается вслушиваться в нашу беседу!
- Я её сейчас уйму.
- Не расходуй энергию! Пошли-пошли.

СИЛА НИКОЛАЕВИЧ
        Сергей Сергеевич радовался тому, что сегодня среда. Слава Богу, середина недели – осталось два дня до выходных. Вторники и четверги могли оказаться совсем пропащими днями, поскольку на эти дни приходились профсоюзные собрания (раз в месяц), партийные собрания коммунистов объединения (раз в месяц), экономическая учёба (два раза в месяц), комсомольские собрания (раз в месяц, если просили выступить перед молодёжью, то приходилось ещё и готовиться к выступлению), заседания партбюро, на которые могли вызвать нечаянно-негадано (заседания происходили два раза в месяц), собрания партячеек контор (по мере необходимости, но не реже, чем раз в месяц).
        В шесть часов вечера Сергей Сергеевич заскочил в туалет, чтобы облегчиться перед дорогой домой. К его огорчению высотный дом на Смоленской-Сенной площади, снаружи выглядевший имперским, имел туалеты, не отличающиеся от обычных facilities подобного назначения. Налево вдоль стены устроены писсуары, направо выстроены кабинки. Пахнет по обыкновению отвратительно. Краны с водой над писсуарами никто никогда не трогает руками, поэтому коллективная моча подолгу высыхает на внутренних стенках писсуаров, образуя коросту, где кишит микробный мир. Тяжёлый запах кала, исходящий из одной из кабинок, дополнительно отравлял воздух в помещении – нет вытяжной вентиляции, в кабинах нет и в помине освежителей воздуха, о необходимости установки которых, деловые внешторговцы не имеют ни малейшего представления.
        Затаив дыхание, чтобы не вдыхать отравленный воздух (запах, как известно, передаётся микрочастицами вещества), Сергей Сергеевич расстегнул молнию брюк и, пробравшись тремя пальцами через ширинку трикотажных трусов, вытащил жёлудь и спустя две секунды начал мочеиспускание. За эти две секунды кто-то ещё встал рядом с ним и, видимо, начал проделывать аналогичные манипуляции. Сергей Сергеевич скосил левый глаз и увидел знакомое родимое пятно на правой стороне соседского члена. Из него пошла упругая струя. Никак не вспомнив владельца характерного родимого пятна, дающего обладателю, как говорила мать, удачу, Сергей Сергеевич, поднял голову и посмотрел на лицо соседа: это Касатонов-младший, то есть Антон Васильевич собственной персоной.

- Привет! – сказал Антон Васильевич.
- Привет! – ответил Сергей Сергеевич, отжимая мочу из уретры.
- Надо поговорить, - сообщил Антон Васильевич, продолжая мочеиспускание.
- Закончим, поговорим, - предложил Сергей Сергеевич, заправляя отросток на место.
- Иди к выходу на Арбат, третий подъезд, там встретимся, - предложил Антон Васильевич.

Спустя десять минут коллеги уже шли прогуливающимся шагом в направлении вестибюля станции метро «Смоленская».

- Надо найти место для продолжительной беседы, - сообщил Антон Васильевич.
- Пойдём в ресторан или кафе? – предложил Сергей Сергеевич.
- Там очередь. Можно час на улице простоять. Соседей могут подсадить. Если заказывать заранее столик, то микрофон могут пристроить! – возразил Антон Васильевич. - Давай к Силе Николаевичу сходим в гости.
- К кому, к кому? - спросил Сергей Сергеевич.
- В Сандуновские бани – там шумно, народа много! Сандунова звали Сила Николаевич! Все расслабляются у него, как в старину. В термах белый шум , что надо, - предложил Антон Васильевич.
- Пошли. Только у меня нет ни полотенца, ни мыла.
- Мыла сейчас прикупим по дороге, а простыни нам дадут.

        Не доходя до входа в метро, Касатонов произнёс вполголоса.

- Ты извини. Промашку дал. Здравствуйте, Шеин! Я – Джонсон. В разговоре в общественных местах называй меня Антон. Почему остановился?
- Можно я жене позвоню, что задерживаюсь?
- Позвони. Скажи, что задерживаешься. Вообще то настоящие мужчины не делают правилом предупреждать жену. Пусть привыкает.
- Если можно возразить, то я не согласен. У неё будет по одному седому волосу от каждой такой тревоги. Жена моя, а не чужая. Я и так понимаю, что не могу ей сказать, когда приду домой. Но и этого предупреждения ей достаточно.
- Хорошо. Можно и согласится с тобой.

       Сергей Сергеевич быстро пошёл к освободившейся телефонной будке - двухкопеечные монеты у него всегда в запасе. Касатонов достал сигареты, чтобы покурить, а Сергей Сергеевич уже был рядом.

- Не закуривай! Всё в порядке. Пошли! – сказал он.
- Пошли. Пятикопеечные монеты есть? – ответил Касатонов.
- Есть и пятикопеечные. Держи. Почему у таксофонов номера из пяти цифр? По такому номеру на таксофон не дозвонишься. Я пробовал, когда студентом был.
- Номера семизначные на самом деле. Кто знает, пользуется. Это для милиции и КГБ. Если всем показать семизначный номер, то преступники будут пользоваться связью в городе.
- Заодно и всех честных граждан лишили такой возможности. Мне отец рассказывал, что в Нью-Йорке можно звонить на таксофон.
- Американцы – козлы!
- Козлы, не козлы, а мы с тобой не имеем красной книжечки, чтобы в метро бесплатно пройти! Грушники, я видел, пользуются, да и некоторые из наших.
- Сапоги и козырьки из первого управления, предъявляющие красные книжечки контролёрам – козлы. Это же настоящее преступление – нарушение правил конспирации! Не думаю, что сотрудники ЦРУ лезут в метро с красными книжечками как дети! Товарищ «П» - умный человек, что не даёт нам удостоверений. Ты прав, однако, на счёт американцев. Башка у них варит с самого Дня независимости, если не раньше.

        В метро, как всегда, очень шумно. Уровень шума не менее 100 децибел, решил Апраксин – гремят вагоны с чуточку овальными колёсами и нецентрованными осями на чуточку кривоватых рельсах, страшно завывают электромоторы вагонов, с сильным многократным стуком захлопываются двери поездов . Искажённый «металлический» голос диктора почти не слышен в вагоне на остановках, когда подъезжает встречный поезд – дорогая облицовка станций метрополитена никак не может скрасить необыкновенно высокую шумовую нагрузку на пассажиров, не знающих другого метро.
Молча доехали до станции метро «Дзержинская» с одной пересадкой, вышли к «Детскому миру», повернули направо и, пройдя немного по проспекту Маркса, повернули ещё раз направо – на Неглинку. Вскоре подошли к дому №14.

- Пойдём в третий разряд! Там дешевле и народа больше. Это нам подойдёт. Баня у нас нечто вроде клуба – люди приходят пообщаться. Такими говорливыми все становятся. Нам с тобой лучше места для болтовни не найти,- предложил Касатонов.

        Коллеги сдали ключи, деньги и пропуска в здание Минвнешторга (другие документы, кроме служебного пропуска, москвичи с собой не носили) на хранение кассиру под расписку, получили банные билеты, а у человека в должности «пространщика», и простыни. Очереди, к счастью, не было. Прошли в раздевалку с простынями под мышками, где было тепло и уютно после улицы. На некоторых диванах люди сидели, завернувшись в простыни, они что-то жевали, передавали стакан с прозрачной жидкостью по кругу, видимо были уже навеселе.
Антон Васильевич и Сергей Сергеевич разделись на свободном большом кожаном диване и прошли в мыльный зал. Народа и здесь не много, но достаточно, все сидели на мраморных лавках чинно, не суетились, тихо переговариваясь. Иногда слышался взрыв хохота. В зале стоял ровный как бы отдалённый гул водопада.
По совету Касатонова коллеги захватили по три шайки, ошпарили их сначала под струёй кипятка, затем две, продолговатые, наполнили тёплой водой, смешав кипяток с холодной водой, чтобы туда поставить ноги, а потом натаскали кипятка, чтобы окатить им мраморные лавки.

- Нагреем лавки и заодно бактерии убьем! – засмеялся Касатонов.

        Коллеги сели на лавки друг против друга, поставили ноги в продолговатые шайки, а по обе стороны от себя поставили по шайке, наполненной горячей водой, чтобы посторонние к ним не подсаживались. Начали по очереди намыливаться одним куском «Банного» мыла.

- Сначала надо подмыться, чтобы не испарять в парилке экскременты. Ну, как там Япония? Понравилась? – спросил Касатонов.
- Я в шоке.
- Развиваются? Расскажи.
- Меня удивили надземные дороги в Токио, на уровне третьих-четвёртых этажей. Перед въездом на эти платные эстакады стоят световые табло, где написано, свободен экспрессвей или нет, и на каком километре пробка, чтобы водитель знал, стоит ли ему въезжать на эту дорогу. Эти эстакады японцы построили к токийской Олимпиаде 1964-го года. Перед каждым перекрёстком широких улиц на значительной высоте во всю ширину дороги висят огромные указатели направлений на японском и английском языках. На столбике каждого светофора есть маленькая табличка, обращённая к водителю, где иероглифами написано, что за улица, что за квартал. Заблудится невозможно. Улицы и дороги расчерчены разметкой – белые полосы можно пересекать, а жёлтые нельзя. На оживлённых магистралях разделительная полоса сделана «кошачьими глазами». В них электрический свет даже днём горит. Они сделаны кубиками, так что, когда наедешь, то машину начинает сильно трясти, но шины не повредишь. Так они борются с нарушителями правил дорожного движения. На полосах движения, на асфальте, большими белыми буквами начертаны крупные цифры в метр высотой, указывающие на предельную допустимую скорость. Обычно это 40 км. Так же стрелами указаны разрешённые направления движения. Не надо смотреть по сторонам в поисках дорожных указателей, хотя они тоже есть. Так сделано не только в Токио, но и по всей стране. Я никогда не видел там ни одного неработающего светофора – видимо очень надёжная техника. И вообще нет перекрёстков без светофора – думаю, что даже пьяным можно ездить, никогда не ошибешься. Красный – стой, зелёный – полный вперёд. А какие там железные дороги! Можно на одной станции, например на Синагава-стэйшн в Токио, купить билет на несколько железнодорожных веток в провинции. На всех станциях пересадки нужные поезда появляются минута в минуту, как бы далеко от Токио ты не находился. Пять-десять минут дают на ожидание очередного поезда. Едешь с одним транзитным билетом. А как там телефон работает! Метро не такое шумное, как в Москве – видимо пути и каретки идеально ровные и тяга бесшумная.
- Ну и что там ещё интересного? – угрюмо спросил Касатонов.

       Сергей Сергеевич замолчал, решив, что слишком увлёкся пересказом впечатлений.

- Не стесняйся, мы не на партсобрании ячейки, - улыбнулся Касатонов. – Мы должны быть предельно откровенны. Ты, Сергей, должен давать мне всю информацию, без прикрас. У нас в управлении не принято обвинять друг друга в преклонении перед Западом или идеологических извращениях. Иначе мы ничего толкового сделать не сможем – отсутствие информации это катастрофа для разведчика. Другое дело, что народу это знать не к чему. Строит коммунизм, и пусть строит. Наше дело выполнять задачи, поставленные партией. Ошибки не допустимы! Мы с тобой сейчас побалакаем, если у тебя сомнения какие-нибудь, то попробуем их разрешить. Когда встретимся в следующий раз, не знаю. Я дам тебе задание на год, а потом жду отчёта, тоже в устной форме. Ну, ответь, когда мы догоним Японию?
- Не знаю. Я только посмотрел на них чуть-чуть. Почитал немного о японской экономике. У них ведь, сплошная грамотность ещё с XIX века. Спокойные, непроницаемые. Истерика человека для них позор. Дисциплина на первом месте. Пытливый народ. Человек, который ничем не интересуется, у них смешон. Весь вагон в метро газеты и книжки читает! У нашей «самой читающей в мире» нации, заметь, не все: некоторые выпивши – утром и вечером! Если человек пьёт пиво как верблюд воду после похода через пустыню, зачем ему читать, в самом деле! Надо сделать экстраполяцию темпов прироста национальных доходов. Где кривые пересекутся, в том году и догоним Японию!
- А как ты в эти кривые роста национального дохода загонишь всегда работающие светофоры или разметку дорог с «кошачьими глазами»? – насмешливо спросил Касатонов.
- Чёрт его знает!
- Узнаешь – расскажи. Ты, видно, заметил, что у них качество жизни в провинции мало отличается от столичного? Ты Лильку давно не видел?
- Почему ты спрашиваешь?
- Скажу. Запомни, что ты лишён права на личную жизнь до самой смерти. Когда умрёшь, то придёт офицер и изымет твой личный архив. Обычно одни черновики анкет остаются, партийные и профсоюзные билеты, квитанции. Ты не должен возмущаться подслушиванием, подглядыванием, копанием в ваших вещах в твоё с Ларисиным отсутствие и перлюстрацией. Лильку отец устроил в нашу поликлинику, а теперь она просит меня послать её штатным врачом в Торгпредство СССР в Японии. Она разведена, куда её посылать? Она там такой бардак устроит. О тебе всё спрашивает. Берегись её, она не одну семью порушила. Может быть, ты её загипнотизируешь, чтобы утихла? Такая шалава у нас в семье.
- Могу попробовать, если позволишь.
- Валяй!
- Так вот Антон. Если откровенно, то хочу поделиться с тобой мыслями, как нам обогнать Запад и Японию. Я читал, что внешний капитал очень хорошо использовали в послевоенной Германии и Японии. Они довольно быстро сделали реконструкцию промышленности и стали конкурировать с Соединёнными штатами, их бывшим кредитором. Возьмём страны Юго-Восточной Азии. То же самое. Допустим, что производство вооружений, подвижного железнодорожного транспорта, рельс и прочие важные отрасли мы оставим за государством, а производство товаров народного потребления можно поручить иностранному капиталу. Наверное, в Совмине это понимают, но что-то сдерживает.
- Ты знаешь, что Лаврентий Павлович Берия, будучи заместителем председателя Совмина, это хорошо понимал? У них в Грузии, как и на всём Кавказе, как при Сталине, так и до революции, услуги населению оказывали мелкие ремесленники, мастерские. Берия после смерти Иосифа решил допустить мелкий частный бизнес на всей территории СССР, чтобы были частные ресторанчики, мастерские по пошиву одежды и обуви, и так далее, как в Грузии. Это был бы мягкий удар по цеховикам, в тоже время и легализация их теневой деятельности.
- Противостояние двух мировых систем – это большие затраты и для нас и для них. Если перейти к реальной политике мирного сосуществования, к открытому торговому обмену, взаимным инвестициям, то прогресс в нашей экономике очень быстро будет заметен. Народу надо дать товаров, завалить товарами страну – и народ перестанет ворчать и пить горькую! Почему наше ЦК не откроет нашу страну для инвестиций в нашу промышленность и сельское хозяйство?
- Ты только представь себе на минуту, my naked friend , будут ли иностранцы осуществлять инвестиции в Советскую Россию, если, не дай Бог, советское правительство позволит это им сделать? – спросил Касатонов Сергея Сергеевича.
- Разве иностранцы сразу не бросятся строить новые фабрики-заводы? – предположил Сергей Сергеевич.
- Конечно же, нет! By nails!
- Почему? Разве Россия мало привлекательная для иностранных инвестиций страна? Я не понимаю.
- Запад и Китай с Японией привлекают только наши нефть, уголь, газ, руды цветных и редких металлов, а также лесные ресурсы. Может быть алмазы, драгоценные металлы. В другие отрасли они деньги вкладывать не будут.
- Странно, а я думал по-другому. Что же отталкивает?
- Прежде всего, холод. У нас холоднее, чем в Европе, даже чем в обжитых местах Швеции и Финляндии, чем в США и в обустроенных, то есть выходящих на океанское побережье, местах Канады. Из-за холода у нас толще стены и глубже фундаменты, надо много газа, нефти и угля для обогрева промышленных зданий и жилья. Из-за этого наши издержки выше в четыре-пять раз, чем в Англии, например. Не говоря уже о Юго-Восточной Азии. В Британии здания строят вообще без фундаментов, а окна в одно стекло.
- Что ещё отпугивает западных инвесторов?
- Я назвал объективный фактор. Есть ещё три субъективных. Недобросовестная конкуренция со стороны нашей мафии, например.
- Какой это мафии? В СССР? Ты, что Антон, шутишь, что ли?
- Think today and speak tomorrow! Мафия – это союз чиновников с уголовным элементом.
- С уголовным элементом?
- Скажем с постоянными клиентами наших тюрем и лагерей, осуждённых за предпринимательскую деятельность. Эти теневики и цеховики набирают ранее не виданную силу. Советская мафия может стать одной из самых жестоких в мире, например не хуже китайской. Поскольку наш народ привык выживать при любых условиях – в холоде и голоде, он жесток! Слышал о цеховиках?
- Слышал. Фактор номер три – это, наверное, такие национальные эпидемические заболевания как клептомания, алкоголизм, праздность? Ненависть к порядку и стандартизации?
- Да, безусловно, да! Ведь хаос не только приятен для широкой русской души, но и полезен для мафиози и воров. Борьба с хаосом потребует больших финансовых затрат от инвесторов. Мы также, к сожалению, болеем олигофренией . Так сказать интеллектуальная не конкурентоспособность. Это фактор номер четыре – наша мировая не конкурентоспособность в качестве предоставляемых государственных услуг. Советский чиновник не способен ничего умно организовать – везде одни дикие препятствия и унижения при предоставлении элементарных государственных услуг: прописка граждан, регистрация их имущества, разрешительная система, решение насущных задач хозяйствующих объектов, создание инфраструктуры без учёта факторов будущего развития общества. Ведь чиновники рождаются народом, а олигофрен-алкоголик может породить только себе подобного! Ты заметил, что у этих экземпляров три элемента физиономии – глаза и рот, с каждым поколением смещаются к носу? Видимо кто-то здорово ошибся, поверив брошенному в дискуссионной запальчивости лозунгу: «Скоро у нас кухарки будут управлять государством!» Как же иностранные капиталисты смогут пройти нашу волокиту? Никак. С большими финансовыми потерями, может быть.
- Зачем же нам тогда такие мощные вооружённые силы? Мы уже доказали, и в ЦК, наверное, понимают, что у нас производство невыгодное, дорогое. Враги сюда, скорее всего, не придут. Гитлер был последним идиотом, решившим напасть на Россию.
- Здесь ты и сам мог бы объяснить почему. Во-первых, та же глупость – неумение предвидеть путей развития мирового сообщества и возможных научных достижений в военной области. Мы, к сожалению, готовимся к прошедшей войне. Это раз. Два – великим нациям необходим образ врага. Это мобилизует нацию – она становится послушной, объединённой. Потом гонка вооружений выгодна нашим и американским генералам, выгодна обоим военно-промышленным комплексам. Зарплаты-премии, звания. Кроме того, обе державы борются за внешние рынки. Американцы – за нефть. Кеннеди убили за его политику покупки нефти за рубежом, а не в Техасе, но его линия взяла верх. Мы, вот, боремся за тёплый климат.
- Да?
- Чем западнее и чем южнее у нас граница, тем ниже наши издержки производства. Нам нужны южная Финляндия, Прибалтика, Польша, Чехословакия, ГДР, Венгрия, Румыния, Болгария. Нам нужны южная Сибирь, Средняя Азия, Белоруссия, Украина, Крым, Кавказ. Это надо удерживать угрозой применения атомного оружия. Нам нужны также Африка, Индия, Китай, Иран, Ирак, Афганистан, Пакистан, Корея, Вьетнам, где можно, и нужно организовывать наше производство. Не надо никого порабощать, надо только договориться о наших инвестициях в этих странах, а потом охранять наше имущество за рубежом.
- Американцы, англичане, французы так и делают. Правда, страны СЭВ служат этой цели, но не так, как хотелось бы. Могу добавить и пятый, но уже объективный фактор.
- Слушаю.
- Наше общество до сих пор пребывает в докапиталистической, феодальной формации. На хлопковых полях Узбекистана используют детский и женский труд – бьют палками за невыполнение норм. Мой товарищ, когда был в Ташкенте в командировке, захотел самостоятельно съездить на экскурсию в Самарканд. Его ташкентские хозяева удержали его от этого поступка, сказали, что его могут захватить в рабство, если он будет там без сопровождающего.
- К сожалению, такие факты есть, но они не мешают инвестициям. Местные начальники-приказчики могут творить с местными жителями что угодно. Иностранному капиталисту на это наплевать – чем выше прибыль, тем лучше. Возьми табачные и кофейные плантации в Африке. Качество продукта не зависит от количества шрамов от плетей на спинах негров, зато, чем больше шрамов, тем больше количество продукта. Но я забыл ещё вот про что. Иностранцам не выгодно ввозить к нам свои технологии и доводить их здесь «до ума». Мы тогда станем их конкурентами на мировом рынке готовой продукции – а зачем им лишние конкуренты? Никаких толковых инвестиций в нашу промышленность мы от них никогда не дождёмся. Наша разведка добывает эти технологии, но идут они, в основном, на нужды ВПК. Наши внешнеторговые объединения, в роде твоего, безусловно, покупают оборудование, машины и лицензии на право производства промышленных товаров гражданского назначения. Но ведь мы не можем это оборудование почему-то воспроизвести – запасные части покупаем. На ремонт и модернизацию их специалистов опять приглашаем. Нет, чтобы купить новую технологию в одном экземпляре, а потом размножить её, наладить производство запасных частей. Самим разобраться в секретах производства досконально, модернизировать оборудование и обойти их в качестве и производительности, как это делают японцы. В чём дело, чёрт побери!
- Это я понимаю. Могу объяснить. Наше правительство вынуждено постоянно затыкать дыры: то там нужна колбаса, то здесь ткани или обувь нужны, то ковры или консервы, стерилизованное молоко, автомобили. Узнал, что «Амторг» до войны импортировал из США машины по производству томатного ока, сосисок и пареной кукурузы, коих советский человек никогда не пробовал. В Баковке презервативы начали делать ещё до войны на японском оборудовании «Мицуи». СССР импортирует средства производства предметов потребления, а не средства производства средств производства предметов потребления. Фундаментальная наука у нас на очень высоком уровне, но она бесполезна для промышленности по определению, а вот наша прикладная наука хороша только в ВПК, да и то зачастую благодаря не легально ввезённым революционным западным технологиям. Прикладная наука в сфере производства товаров народного потребления слабосильна, у нас нет заводов по производству оборудования для пищевого и текстильного производства, например, оборудования по производству кирпичных заводов, самих современных кирпичных заводов и так далее. Отсутствуют целые отрасли. Видимо перспективное планирование никуда не годится. Наша экономика похожа на мощный, но тонущий крейсер-ракетоносец – вся энергия экипажа уходит на затыкание дыр в трюме! Ты мне лучше расскажи про нашу мафию. Я просто потрясён. My aunt!
- Пожалуйста. При НЭПе всё было в порядке. Люди способные зарабатывать приличным образом зарабатывали. Был рынок. В 1929 году НЭП ликвидировали в прямом смысле. Желающие зарабатывать, а не кормиться из рук государства, как мы с тобой, создали параллельную структуру – свою теневую экономику и администрацию. Кто тогда работал в администрации? Бывшие клерки из царской России, раздавленные и мстящие советской власти. Комиссары ими руководили сверху и нечего не знали об этом подполье. Или знали, но не могли, не умели или не хотели бороться. У клерков с теневиками образовался негласный союз «Меча и орала». Они находились у всех на виду и одновременно в подполье. Наше родное НКВД тоже решило создать свою теневую экономику, тем самым, подтверждая концепцию необходимости существования теневой экономики в недрах плановой системы. О существовании трудовых лагерей для эсеров с 1917 года, для кулаков с 1929 года и для большевиков с 1935 года я не говорю. В 1931 году энкавэдэшники воссоздали наркотропу из Средней Азии через Оренбург в Европу. Тропа существовала ещё до 1917 года. Она прервалась только на период с 1939 года по 1945 год, то есть на период второй мировой войны. В тяжкой борьбе с мафией Иосиф Сталин и его соратник Лаврентий Берия организовали так называемую «сучью войну» в 1947-1953 годах, стравливая организованные преступные группировки друг с другом. Но пришёл Хрущёв со своей «десталинизацией», и вся эта шпана подняла голову. Более того. Хрущёв отменил сталинскую статью о мелких хищениях, и тут такое воровство началось! С середины 1950-х годов эта публика переживает настоящий ренессанс, и достижение криминальными структурами договоренностей с представителями партийной, государственной и хозяйственной номенклатуры стало повседневной практикой. Такие контакты облегчаются по милости Хрущёва известными тебе требованиями служебной инструкции, согласно которой КГБ, МВД и Прокуратура лишились права вести разработки в отношении представителей «номенклатуры». Во многих частях Советского Союза, особенно в республиках Средней Азии и на Кавказе, существуют параллельные структуры власти, основанные на кровнородственных или этнорелигиозных отношениях. Эти структуры активно взаимодействуют с официальными партийными и правительственными органами, так или иначе, проникая в них. Часто заключаются и прямые соглашения между отдельными представителями «параллельной» и официальной власти. Функционеры, которые отказываются от заключения подобных «деловых сделок», являются, скорее всего, исключениями из общего правила. Некоторые отказники просто исчезают в никуда. А если конкретно, то честных отказников сажают, обвиняя в мнимом казнокрадстве. Председатель КГБ Грузии Шерванадзе не испугался, обвинив своего шефа Мжаванадзе и напарника Мамиашвили в коррупции. Ну и что? Мжаванадзе сняли с партийной работы в Грузии, перевели в Москву на пенсию союзного значения, дали квартиру в Совминовском доме и казённую дачу в Жуковке. Мафия жива и будет жить.
- И, правда, сына Мамиашвили провожали с практики в Японии как царька, следовательно, уважают торгпредские мафию! Я так понимаю, что на Западе дела обстоят не лучшим образом.
- Не правильно понимаешь. Там, где существует гражданское общество, мощный средний класс, господствуют приличные люди, там мафию задавили. Возьми США, Францию, Японию. Скажу: не задавили совсем, но придавили и держат рожей поближе к земле. Якудза в Японии – это контролируемый полицией клапан. Тебе там работать, ты это должен знать лучше меня. Мафия, прежде всего, нарушает у них антимонопольное законодательство, что ведёт к уничтожению нормальной конкуренции и росту цен, снижению качества продукции, ограничению доходов и прав мелких и средних предпринимателей, ухудшению качества жизни всех, кроме них. Переходим к вводной. Политработу закончили. Может анекдот для разрядки?
- Давай. Политический?
- Олигофренический.
- Подтверждение темы?
- Да. Брежнев с государственным визитом в Германии. Показал ему Вилли Брандт автомобильный сборочный конвейер. Лёня спрашивает: как это у вас без брака «Мерседесы» делают? Вилли отвечает: хозяева завода тест на интеллект проводят перед приёмом на работу! Какой? – Лёня спрашивает. Ну, например Idiotisch Test : кто сын твоего отца, если не ты? Брежнев понимающе улыбнулся, но отвечать не стал. Приехал в Кремль, решил проверить своё правительство. Вызывает Косыгина: кто сын твоего отца, если не ты? Косыгин отвечает – мой брат. Вызывает Брежнев его заместителя Шелеста : кто сын твоего отца, если не ты? Не знаю, Леонид Ильич, - отвечает Шелест. Брежнев снисходительно подсказывает: да это брат Косыгина!
- Смешно, - из вежливости сказал Сергей Сергеевич, вспомнив Леонида Ильича, пусть не очень развитого человека, но не желающего своему народу зла. Я тоже расскажу. Брежневу говорят: воруют у нас в стране Леонид Ильич! Он отвечает - это ничего, всё равно всё в стране остаётся!
- У меня злой анекдот, а у тебя – добрый. Чуть не забыл: ты награждён орденом «Знак Почёта». Поздравляю!
- Служу…
- Ты ещё встань по стойке смирно! Лёня хотел тебе «Орден Ленина» дать, но отговорили его. Теперь о наших баранах. Я ведущий, а ты - ведомый. Задачи наши долговременные. Поэтому оперативной связи мне с тобой за границей не нужно. Задачу получаешь в Москве, как сейчас, а потом - во время обычных отпусков, то есть через одиннадцать месяцев со дня начала работы в торгпредстве. Пишешь торгпреду заявление об отпуске, как все загранработники это делают. Кстати тебя уже оформляют. Документы в ЦК. В ноябре-декабре выезжаешь после беседы в ЦК, которую проводят со всеми смертными. С Ларисой собеседования не будет, беседу с ней берёт на себя управление кадров министерства, отдел выездов в капстраны, как обычно. В крайнем случае, получишь от меня письмо пустого содержания, например, что-нибудь, переписанное из советских газет, комментирующее события в стране твоего пребывания. На конверте здесь отправители пишут «Торгпредство СССР в Японии. Апраксину С.С.» без указания обратного адреса. Я опускаю письмо, как все обычные советские люди в любой почтовый ящик. По инструкции Минсвязи оно сразу идёт на улицу Кирова на Московский почтамт в отдел перлюстрации, а потом диппочтой попадает в наше посольство. Дежурный по посольству суёт пачку писем для торгпредских любому сотруднику, выезжающему из посольства на машине в торгпредство. Пачка писем лежит у дежурного по торгпредству, и он, как правило, позволяет каждому сотруднику торгпредства в этой пачке покопаться. Там жульничать нельзя – как поймают за руку, то сразу на милую родину. Гарантия 99%, что ты это письмо получишь, и 50% - что это письмо никто, кроме тебя, не прочитает. Буду писать открытым текстом, подпись «Твой друг Антон». Обязательно твоё подтверждение в виде письма по адресу, который я укажу в письме. В письме пишешь сначала какую-нибудь чушь и в конце: «Спасибо за письмо от такого-то числа (указывай число фактического получения)! Сергей» и всё. Твоё письмо попадёт диппочтой на тот же почтамт, а потом по указанному московскому адресу мне. Диппочта у вас еженедельная, авиапочтой. Письмо по Москве идёт одни сутки, ну и сутки двое в отделе перлюстрации. Дураков писать за границу мало. В моём тексте будет указана одна из трёх ключевых фраз, а именно: «Отдыхай», «Начать» или «Отпуск», что будет означать соответственно: «Задание отменяется», «Приступить к выполнению задания» или «Выезжай в Москву как можно быстрее под предлогом болезни близких». Фраза перечёркивается, как будто я написал её ошибочно. Задание, которое я тебе сейчас дам, нужно выполнять сразу, команды «Начать» не будет. Понял?
- Понял.
- И так, вводная.
- Нам поставлена задача чинить препятствия развитию капиталистического мира в целом, а в данном случае - Японии. Когда свои кривые построишь, то увидишь, что без негативного воздействия на наших противников эти кривые у них будут постоянно идти вверх, обгоняя нашу кривую роста национального дохода. Наши службы узнали о содержании секретных планов боевых совместных действий японских Сил самообороны и расквартированных в Японии американских подразделений на случай начала войны с Советским Союзом. Эти планы имеют гриф «совершенно секретно», и секретной является даже информация о самом их существовании. Японские премьер-министры, в случае войны автоматически становящиеся по конституции главнокомандующими вооруженных сил, не знают о существовании таких планов. В Управлении Национальной Обороны Японии считают, что «гражданское руководство» Силами Самообороны мешает эффективному военному планированию. Основными вдохновителями этих планов являются начальник штаба Сил Самообороны Рюхэй Накамура, начальник вооруженных сил восточного направления Юкио Минагава и один из руководителей военного учебного центра «Фудзи» Цутому Мацумура. В 1952 году началась разработка планов на штабном уровне, а в 1955 впервые приняли секретный совместный японско-американский план, обновлявшийся с того времени ежегодно. В боевых действиях с СССР, в случае, если они развернулись бы на острове Хоккайдо, предполагается задействовать десять воздушных соединений, три авианесущие морские группировки и три сухопутные дивизии. Всем известно, что американцы размещают заказы в Японии на электронику, управляющую их ракетами, которые нацелены на нас. Тебе поставлена задача внести хаос в ряды противника, желательно хаос нашего типа.
- Каким образом?
- Необходимо дискредитировать руководство страны. Например, искать компрометирующие факты и сообщать о них в местную прессу. Ведь там чёртова демократия! Пресса, какая никакая, жаждет сенсаций. Каждая газета финансируется какой-нибудь политической группировкой. Одна группировка воюет с другой с помощью компромата, публикуемого в газете.
- Понятно, что нужно найти раз - компромат и два - оппозиционную газету?
- Правильно понял.
- Справишься?
- Должен справиться. Хотя дай намёк, что искать?
- Обычно министров на западе обвиняют в преступлениях против экономических интересов общества и против общественной морали. С моралью тебе не надо. А вот нарушения экономических интересов общества это казнокрадство и коррупция. Все страны организовывают торги при осуществлении государственных закупок. Знаешь, что такое торги?
- Знаю. В академии рассказывали, что после завершения торгов чиновники, принимавшие участие в положительном решении о выигрыше какой-нибудь фирмы в конкурсе получают от неё крупную взятку. Ищите выгоду от торгов в покоях королевы! – шутил у нас один преподаватель. Обычно в торгах выигрывает та фирма, которая обещала местным чиновникам самую большую взятку и дала часть её авансом!
- Молодец. Идём ещё раз попаримся.
        Через десять минут коллеги вышли уже в последний раз из парной. Набрали холодной воды в тазики и вылили её на себя. Присели на мраморные лавки передохнуть.

- Сейчас отдышимся, и мыться начнём по последнему разу. Жалко мочалок нет. Банщик нам не к чему, - сказал Касатонов.
- Намылимся, а потом под душ. И хватит! – ответил Сергей Сергеевич.
- Посмотри тихонько направо, видишь, мужик с эрекцией, на тебя смотрит давно. Видно ты ему понравился. Пидоров здесь хватает, - усмехнулся Касатонов.
- Вижу. С таким стояком и Cavalier ?
- Половина здесь Cavalier, не видишь что ли? Лилька вещает, что у англосаксов и японцев это не эстетично и не гигиенично. Она говорит, что чем ниже культурный уровень общества, тем меньше мужчины заботятся о личной гигиене. Её совет пригодится на будущее.
- Погоди!

        Сергей Сергеевич повернул лицо к предполагаемому гомосексуалисту и отдал ему немой приказ: «Напраа-воо! В бассейн шагом арш!» Предполагаемый гомосексуалист, как солдат, резко развернулся направо и, шлёпая босыми ногами по кафельному полу, начал маршировать в направлении бассейна. Посетители бани смотрели на марширующего молодого человека с видимым изумлением, а какой-то толстяк, имевший на себе только одну фетровую шляпу, с тревогой в голосе громко сказал: «Ещё один псих из сумасшедшего дома сбежал!» В бассейне раздался сильный всплеск воды.

- Вот это, да! – сказал Касатонов.

Сергей Сергеевич с улыбкой посмотрел на ведущего.

- Ты стал весьма опасен. Есть инструкция по немедленной ликвидации взбесившихся сотрудников, - нахмурился Касатонов.
- Я похож на сумасшедшего?
- Не похож. Но у тебя страшные способности. Я только сейчас это осознал. Ведь ты можешь войти в сберкассу и потребовать, чтобы тебе выдали всю наличность!
- Могу, наверное. Но зачем мне? Я служивый человек и уголовных наклонностей у меня нет. Советский человек, о чём мечтает? Отдельная квартира, дача, темно-синие или красные «Жигули», жёлтая дублёнка и ондатровая шапка? Более ничего и не нужно!
- Как сказать. И задания бывают разные! Очень похожие на уголовные преступления.
- А ты не давай мне таких заданий!
- Это, братец, от меня не зависит! Недаром такую инструкцию выпустили. Я тебя предупредил. Теперь пошли домой.


ЛУБА
        Зимним декабрьским вечером пассажиры представительской «Чайки» , предназначенной для перевозки министров союзного значения и важных иностранных гостей, с жалостью смотрели на прохожих, с трудом пробирающихся по заснеженным тротуарам улицы Стасовой.
        Мело уже вторые сутки. Молодые Апраксины с грустью смотрели на московские дома и видневшуюся издалека башню Шухова - они покидали родной город, уезжая в Японию. Лариса Леонтьевна держала на руках белую мальтийскую болонку по кличке Бася, подаренную недавно ей молодой и весьма участливой учительницей литературы. Учительница бесплатно раздавала коллегам помёт породистой сучки, как оказалось впоследствии очень дорого;й собаки. Годовалую собачку решили оставить на родине на попечении Аграфены Владимировны – в Японии зверей держали по две недели в изоляторе, испытывая заморских животных на проявление континентальных заболеваний. Собачку не хотелось подвергать заключению в клетку. Бася стала избалованной и капризной, она ела только с рук, и Аграфена Владимировна решила взять на себя заботу о болонке, чтобы упростить жизнь дочери на чужбине, тем более что Шурик уезжал учиться в советской школе в далёкую страну, а собачка могла скрасить её одиночество.
        Машину заказал Сергей Николаевич в Союзе писателей, он отказался от бесплатной услуги, предложенной подхалимами, внеся немалые деньги на счёт Литфонда Союза писателей. В машине вместе с родителями уместилась и Светлана Сергеевна, судя по её возбуждённому голосу остро переживавшая за брата. На её коленях разместился притихший Шурик.
        Она непрестанно давала рекомендации, которыми Сергей Сергеевич не собирался воспользоваться. Однако он помалкивал, согласно кивая головой. Лариса Леонтьевна улыбалась, слушая Светлану – какого, чёрта мы будем солить в Японии сырую рыбу или квасить огурцы и капусту: «Правильно говорил Сергей Николаевич касательно питания – настоящий путешественник (наверное, он подразумевал разведчика) должен привыкать не только к местным обычаям, но и к местной кухне, какой бы она не была. Маловероятно, конечно, если Сергея направят когда-нибудь к австралийским аборигенам лакомиться там живыми жуками!»
        Лариса Леонтьевна наотрез, хоть убей, отказалась от предложения Светланы взять черный невкусный хлеб, сало и консервированную селёдку в больших банках, иногда выбрасываемую в торговую сеть.
        Когда чёрный автомобиль проезжал мимо Донского кладбища , Аграфена Владимировна вспомнила Чаплиных - Александра Леонтьевича и Леонтия Сергеевича и маму Зинаиду Николаевну, похороненных здесь. Глаза её затуманились. Машина бесшумно проскочила по трамвайным рельсам Шаболовки и повернула в сторону Большой Тульской улицы. Чтобы отвлечься от тяжёлых воспоминаний она проговорила.

- Здесь Чаадаев Пётр Яковлевич лежит. Москвич, Московский университет закончил, с Пушкиным дружил!
- У него в доме западники бились со славянофилами! Он писал в своих «Философских письмах» о вреде самодержавия, православия и крепостничества, – поддержал тему Сергей Николаевич.
- За что и объявил его сумасшедшим сам Николай I, последний в XIX веке истинно российский деспот, - вспомнила Лариса Леонтьевна.
- Российские методы борьбы с инакомыслием довольно стойкие. Объявить ненормальным можно всякого, кто не живёт по неписанным правилам, отказывается ходить на субботники или на выборы, воздерживается от голосования на партийных собраниях, в общем, мнение своё имеет, - продолжила Аграфена Владимировна.
- Ave, Caesar, Morituri te salutant! – недовольно бросил Сергей Николаевич.
- Извините, мы не одни, - спохватилась Аграфена Владимировна.
- Всё в порядке. Считайте, что все свои, - попытался успокоить родственников Сергей Сергеевич.

        Машина сбавила ход и начала приближаться к тротуару. Сергей Сергеевич спокойным голосом сказал.

- Товарищ водитель! Мы едем в аэропорт «Домодедово! Езжайте в левом ряду. Руководствуйтесь указателем аэропорта, самолётиком.
- Спасибо, Серёжа! Ты настоящий друг. Так вот. Никто сейчас не знает, что здесь лежат жертвы террора 30-х годов - поэт еврей Кольцов и театральный режиссёр немец Мейерхольд. До 1940 года включительно сюда свозили расстрелянных наркомов, главных врачей, библиотекарей, начальников лагерей НКВД, железнодорожных стрелочников и даже кавказских чабанов, обвинённых в контрреволюционной деятельности и вредительстве. Фактически тех, кто что-то кому-то говорил о возможной правоте Троцкого, о бесчеловечности индустриализации и коллективизации. С июня 1941 года сюда попадали уже люди, обвинённые в сочувствии Германии, за так называемые пораженческие настроения. Но тогда ручеек покойников уже стих. Всех большевиков-троцкистов к началу войны уже извели, и в СССР ввели единомыслие. Наряду с русскими здесь покоятся поляки, латыши, евреи, немцы, австрийцы, швейцарцы – почти все члены ВКП(б) за исключением колхозников, стрелочников и чабанов. Многие покойники с так называемым «низшим» образованием занимали руководящие должности: директора театров, фабрик, складов, начальники из разных наркоматов и с оборонных заводов. Всех жертв по ночам выковыривали из коммунальных квартир с московских и иногородних улиц, из переулков, тупиков, проездов, бараков и казарм. Важные покойники до ареста проживали на улице Серафимовича в Доме Правительства в отдельных квартирах с чёрным ходом. Здесь покоится прах и бывших членов ЕАК - мой начальник по Министерству иностранных дел Соломон Лозовский и ваш, Сергей Николаевич, попутчик в поездке по Соединённым штатам Исаак Фефер. Тринадцать евреев – членов ЕАК обвинили в измене родине и расстреляли в один день – 12 августа 1952 года. Их же реабилитировали в один день – 22 ноября 1955 года. Всё-таки Политбюро что-то позаимствовало у Льва Давыдовича Троцкого.
- Что же? – с тревогой в голосе спросил Сергей Николаевич.
- Его идею перманентной революции. Обозвали это по-другому - нарастанием классовой борьбы с приближением коммунизма. Лозунг позволял расправляться с инакомыслящими всё в больших масштабах с момента образования ГУЛАГ в структуре НКВД в 1930 году.
- Тогда говорили: «Лес рубят – щепки летят!» - ответил Сергей Николаевич. – Мы скоро будем в Домодедово, а ребятам мы голову забиваем неприятной информацией. Прошлое у нас тяжёлое, не пофартило. Серёжа, расскажи что-нибудь!
- Папа, что же рассказывать? Я немного волнуюсь – впереди дорога длинная. Внешторг установил нам путь – Москва-Хабаровск-Находка-Иокогама-Токио. Шаг в сторону делать не будем! Четверо суток в пути. Две пересадки. Я, ведь, уже ездил по этому маршруту. А теперь нам с Ларой Шурика тащить «из варяг в греки».
- Раньше наши в Японию через Китай ездили – путь ещё дольше. Не нравится мне, что снег не останавливается – не задержали бы вас с вылетом. Взлётная полоса допотопная, слышал иногда сутками ждут.
- Типун тебе на язык, Honey! – встревожилась Варвара Владимировна.
- Вылетят рано или поздно! Ты знаешь, Сергей, что в проектировании вашего жилого дома принимал участие сам Берия? Он ведь на архитектора учился в Баку! – Сергей Николаевич перевёл разговор в другое русло.
- Час от часу не легче! – откликнулась Аграфена Владимировна. – Лара, девочка моя! Как ты там? В углу забилась! Сидишь молча. Хорошо ли тебе? Ты не беспокойся за собачку. Пока я жива всё у неё будет хорошо!
- Японцы говорят: женщина захочет – сквозь скалу пройдёт! – пошутил Сергей Сергеевич.
- И то, правда! Скоро будем на месте! – сказала Аграфена Владимировна, давно поняв, что теперь машиной управляет весьма целеустремлённый водитель, не вслушивающийся в беседу пассажиров.
        «Чайка», пролетев по мосту над МКАД, шла, как и ранее, в крайнем левом ряду, отпугивая остальных участников движения. На правой обочине стояла «Волга», развернувшись против движения - видимо её занесло несколько минут назад. Перед «Чайкой», очень быстро и подвиливая задом, ехали «Жигули». После нескольких подмигиваний фарами идущей сзади «Чайки», «Жигули» с трудом уступили дорогу, взяв вправо. «Жигули» стало носить между воображаемыми, как говорили гаишники, полосами движения, но их водитель всё-таки справился с управлением.

- По такой дороге можно ехать только на тяжёлой машине, - сказал Сергей Николаевич.
- И на хорошей американской резине! – подтвердил всеобщую догадку Сергей Сергеевич.
- Good Year с шипами! – с гордостью в голосе вдруг проговорил водитель, пришедший в себя.
        Через полчаса все пассажиры вышли из машины на снег, разобрали багаж, и пошли к входу в аэропорт. Водитель открыл багажник и сел обратно в машину: он, видимо, считал, что он не таксист какой-нибудь, чтобы носить багаж. Получив указание ждать, он направил машину на стоянку далее вдоль тротуара. Аэропорт предназначался для воздушного внутреннего сообщения, что сразу стало ясно. Варвара Владимировна не удержалась от того, чтобы выразить своё огорчение.

- Honey! В Шереметьево нет такого безобразия. Вонища, дети плачут. Толпы одичавших людей!
- Тише, Варя! Что ты, в самом деле! – ребятам надо в Интурист. Идёмте за мной! – сказал Сергей Николаевич. Он взял решительно два чемодана в руки и быстрым шагом направился к двери с надписью «Интурист/ Депутатский зал», увлекая всех.
       Лариса Леонтьевна задержалась вместе с болонкой, все встали в недоумении, а Сергей Николаевич даже в некотором раздражении. Сергей Сергеевич поставил чемодан на пол и быстрым шагом пошёл к жене. Светлана Сергеевна, не выпуская руки Шурика, тут же бросилась к чемодану, оставленному братом на грязном полу зала ожидания, краем глаза увидев разочарование на лице мужчины в потрёпанной кроликовой шапке, с жадностью рассматривавшего американский кожаный чемодан.
        Лариса Леонтьевна целовалась с Анастасией Урусовой. Рядом стоял знакомый Сергею Сергеевичу мужчина с усиками и бородкой Мефистофеля. Это был Маклейн.
 
- Сергей! Я не ожидала от Насти. Она приехала с мужем нас проводить. Вы знакомы? – спросила Лариса Леонтьевна.
- Знакомы, кажется, - ответил Сергей Сергеевич, нисколько не смущаясь встречи со своим бывшим преподавателем психологии. – Настю я давно знаю, и видел у нас, а вот мужа – нет.
- Бутурлин Всеволод Иванович, - представился Маклейн.
       
Мужчины пожали друг другу руки. Бутурлин сразу нашёлся.
- Девочки! Все смотрят на нас в недоумении. И ждут. Идёмте в зал Интуриста!

        Число провожающих возросло – мужчины взяли по одному чемодану и двинулись в депутатский зал, где тут же были остановлены женщиной в форме служащей Аэрофлота.

- Провожающим нельзя! Прощайтесь здесь!
- Можно, - сказал Бутурлин и показал привратнице какую-то книжечку.
- Пожалуйте, пожалуйте, только долго не задерживайтесь! Собакам нельзя, с собаками нельзя! – проворчала привратница.
- Aladdin’s lamp! – весело засмеялась Варвара Владимировна.
- Можно и собакам! Проходите, товарищи! Все проходят под мою ответственность! – скомандовал Бутурлин.

        Привратница злыми глазами проводила компанию хорошо одетых людей с собачкой. Прошли в центр небольшого зала, где публики совсем немного. Сергей Сергеевич неодобрительно посмотрел на Бутурлина. Тот поймал его взгляд и тихим голосом сказал, обращаясь только к нему.

- Это пропуск в библиотеку имени Ленина, можешь посмотреть! – Бутурлин показал книжечку, на титуле которой название учреждения вытеснено золотыми буквами, – даёт право входа в зал для научных работников! Ты сам мог бы сделать такой трюк.
- Понял, ты прав. Я замешкался, - ответил Сергей Сергеевич.
- Желаю тебе удачи. Можно я поцелую твою Лару на прощание? Не ревнуй, но она чудо как хороша! Особенно в этой шубке! – улыбнулся Бутурлин, взявшись тремя пальцами за бородку.

        Все сгруппировались вокруг отъезжающих, как обычно в таких ситуациях, не зная, что делать дальше. Сергей Николаевич с любопытством в глазах и улыбкой рассматривал Анастасию и её мужа. По всему видно, что ему стали нравиться молодые женщины. Он откровенно, не стесняясь жены и зная, что дома у него будут объяснения с Варей, обратился к Анастасии.

; Римский нос красит вас! Ваши чуть раскосые глаза и иссиня чёрные волосы напоминают мне кого-то, - заявил он.
; Деда её они вам напоминают! – вмешалась Аграфена Владимировна.
; Деда? – уточнил Сергей Николаевич.
; Князя Урусова Петра Васильевича, вашего учителя ботаники в семилетке. И не только! Она дочь графа Николая Васильевича Евдокимова, вашего коллеги по учёбе, и княгини Урусовой Галины Петровны моей давней подруги из Богородского. Лицо у Насти одухотворённое и привлекательное. Всеволод Иванович сам человек не их простых – ценит её, боготворит. А ты Сергей, не ревнуй. Всеволод Иванович – не ходок , совсем не ходок! – разъяснила ситуацию Аграфена Владимировна, вызвав сдержанный смех и внеся хорошее настроение в компанию.
; Когда я по утрам еду в метро, то всегда выделяю этот тип мужчин. Небритые и одетые невпопад. Допустим, накануне вечером было жарко, а поутру вдруг северный ветер, градусов 10 не более, так едет бедолага в рубашонке с короткими рукавами, да без нательного белья. Зачастую спиртом дышит. Сразу видно, что не из дома. Смех и только! – добавил Бутурлин.
        Никто не спешил прощаться, оставлять молодых Апраксиных без поддержки. Сергей Сергеевич вместе с Бутурлиным подтащил три чемодана к стойке с весами и начал оформлять билеты. Без всякой очереди багаж сдан и получены посадочные талоны. Лариса Леонтьевна повела Шурика делать «пи-пи» в женский туалет.
        Сергей Сергеевич оглянулся вокруг. В углу сидел молодой мужчина в одиночестве, стреляя глазами по пассажирам и прикрывая лицо газетой «Известия». Сергею Сергеевичу сразу стало ясно, что это за наблюдатель такой: «Второй главк!» Он присмотрелся внимательнее и узнал младшего друга детства. Это - Сашка Лысюк, родившийся тремя годами позднее брата – Женьки Лысюка.
        Женька Лысюк по слухам выехал работать переводчиком-синхронистом при советской делегации в ООН, а вот брат его, стало быть, в Москве по стопам отца пошёл. Лысюк младший сделал вид, что не узнаёт ни Сергея Сергеевича, ни Светлану Сергеевну, с которой играл в песочнице на Преображенке, ни Сергея Николаевича с Варварой Владимировной, снабжавших хозяйственным мылом его семью. Сергей Сергеевич встретился глазами с отцом и улыбнулся в ответ на его улыбку. Оба поняли, что Сашку от работы отвлекать нельзя – захочет, подойдёт, а не захочет и Бог с ним.
        Бутурлин развлекал женщин английскими анекдотами, а Сергей Николаевич увлёк сына в сторону, посидеть на диване. Прежде, чем садиться, Сергей Сергеевич подошёл к стойке бара и попросил бутылку «Ессентуков №4» и два стакана. Отец с сыном удобно разместились на диване.
 
; Пап, как у тебя на службе то? Ты вернулся из Индии, я тебя не встретил, извини. Что там, в Индии? – спросил Сергей Сергеевич.
; Индия, Индия. Я ведь там, на конференции, с делегацией Советского комитета по связям с писателями стран Азии и Африки работал. В основном переводил беседы. Выступал с докладами о международном значении Великой Октябрьской революции. Вернулся в редакцию, дней десять залатывал пробелы в моей репутации за месячное отсутствие. Кто-то изрядно потрудился, наверное, Фаина Литвинова, чёрт бы её взял! Я, мол, не литератор и положение моё в редакции и Союзе писателей шаткое.
; А Литвинова это не родственница того Литвинова – Баллаха?
; Может быть. Литвинова, Мудрявцева и Бессловесный считают себя литераторами. Сволочь паршивая! Да они на все три головы ниже! Потом заседание секретариата Правления Союза писателей. Слушали Яшена и других аксакалов о нашей поездке в Индию. Всё прошло расчудесно – конференция, как всегда, добилась громадных успехов. Меня, конечно, никто не просил выступать, и я промолчал.
; Так ты же готовил визит, знаешь индийских писателей и индийскую литературу!
; Да это хорошо, что я промолчал. Боятся моих выступлений, и сам я тоже их боюсь. Думаю, что мне надо несколько перестроиться, подобреть что ли? В конце концов, правдоискательство никому не нужно и никакой пользы не приносит. А вред от него очевиден, и в первую очередь – для меня самого. Мне надо научиться, наконец, давать истинную цену комплиментам. Главное – работать творчески. Книга нужна, вот что! Переводы большой славы не приносят. Хотя писать о своём…Вот Олдос Хаксли , ты читал его «Остров», говорил, чтобы писать легко продающиеся книги, нужно иметь легко продающиеся мозги. Ну а Индия? Люди добрые, приветливые. Но такая кругом бедность, обветшалость. Жара, влажность. Коровы ходят, где хотят, всюду запах скотного двора. Даже коттеджи богатых индусов, не идут ни в какое сравнение с домами европейских богачей.

        Раздался резкий голос молодой женщины из динамика: «Вылет авиарейса на Хабаровск откладывается на два часа!» Сергей Николаевич улыбнулся.
 
; В начале ноября я так сидел с делегацией в Шереметьево. По расписанию наш самолёт ИЛ-62 рейс 073 должен был вылететь в Дели в 19-25, а фактически вылетел в 21-20. Никто не объяснил причину задержки и даже не предупредил, как сейчас, о самой задержке на два часа. Ещё в Москве у меня состоялся очень милый разговор с девушкой из центральной справочной, которая сказала, что если я хочу узнать, не задерживается ли мой самолёт, то я должен приехать в Шереметьево, оформить багаж, а потом уж спрашивать!

        К дивану подошли родственники, Аграфена Владимировна, держа собачку на руках, попыталась разъяснить ситуацию.

; Аэрофлот никогда не скажет, что рейс задерживается более чем на два часа!
; Почему? – спросила Настя Урусова.
; А потому, что в борьбе за мировой рынок Аэрофлот вынужден вступить в международную ассоциацию авиаперевозчиков, которая требует от авиаперевозчиков, чтобы они кормили пассажиров с задерживаемого более чем на два часа рейса и предоставили им номер в гостинице для отдыха. Само собой разумеется, что наши на это никогда не пойдут. Через два часа нам заявят, что рейс задерживается ещё на два часа!
; Мама, что нам ждать ещё четыре часа? – спросила Лариса Леонтьевна.
; Дело в том, что один из снегоуборщиков вышел из строя, а снег не остановиться до утра, - ответила Аграфена Владимировна.
; Так что же нам делать? – спросила Лариса Леонтьевна.
; Делать будем вот что! Мы с Ларой и Шуриком остаёмся, а все провожающие едут домой отдыхать. Теперь это уже наши проблемы. Папа ты возьмёшь Бутурлиных? Настя, как вы сюда добирались? – спросил Сергей Сергеевич, встав с дивана.
; На такси, - ответила Урусова.
; Конечно, возьмём. В машине все уместятся! Давайте прощаться! – подтвердил своё согласие Сергей Николаевич.

Ещё раз обнялись и расцеловались. Молодые Апраксины остались втроём. Только теперь Сергей Сергеевич признался жене.

; У нас пересадка в Хабаровске на поезд. Поезд ждать не будет. Правда, его расписание подбито к самолёту из Москвы с некоторым запасом. Думаю, что разрыв не более чем в два часа. Поезд придёт в Находку без нас, и пароход уйдёт тоже без нас.
; Что же делать? У нас ведь нет денег, ни советских, ни иностранных! A ten for each! – спросила Лариса Леонтьевна.
; Мама! Пить хочу! – заговорил Шурик.

       Пока Апраксины шептались недалеко от стойки регистрации, к стойке подошёл невысокий кудрявый брюнет в сопровождении группы из более или менее прилично одетых по советским стандартам мужчин и женщин.

; Вас не затруднит ответить мне, когда точно будет объявлена посадка? Боюсь, что наш интуристовский рейс будет скомкан, и мы не попадём на теплоход Находка-Иокогама! – спросил кудрявый мужчина, знакомым Сергею Сергеевичу голосом.
; Ничего не знаю. Информацию я получаю от руководителя полётов! – отрезала регистраторша.
; Миша! – позвал его Апраксин.
; Серж! – ответил ему брюнет, - я давно тебя наблюдаю. Изменился ты. Жена в лисьей шубе. Процветаешь? А мы тут корячимся.
; Не похож ты на шахтёра! Завидуешь, а сам в Японию едешь!
; Не завидую. Я вот жену не могу взять с собой, а ты можешь! Я кандидат наук, работаю в МГУ, меня считают неплохим японистом. Это наша делегация советских японистов со всей страны, мы пять лет ждали этой командировки. И такая вот незадача! Кто бы мог подумать, что здесь мы срежемся, я только сейчас понял, что Интурист ни за что не отвечает!
; Поскольку мы все брали билеты на поездку «под ключ», то Интурист, как всякая другая международная туристическая компания, должен бы обеспечить нам въезд в Японию до истечения срока въездной визы. У одного из нас эта виза может быть ограничена четырьмя сутками, и если приглашённый опоздает въехать в течение этого времени, то будет вынужден ехать обратно. С нашим Интуристом забудь надежду, всяк сюда входящий! – ответил ему с заметной язвительностью Сергей Сергеевич.
; Чёрт побери, ты прав! У меня срок визы в критическом состоянии. Я получил японскую визу раньше всех и вынуждался ждать готовности всей группы! Японцы иногда дают визу под прямой самолёт Москва-Токио, но нам дали под пароход в Иокогаму. Что же делать? Впереди более четырёх суток пути, – начал причитать Миша Лубянко, его лицо стало похожим на лицо испуганного ребёнка.


        Апраксин, глядя на его лицо, вспомнил острое впечатление от выходки кудрявого и подвижного Мишки Лубянко. Его тогда все звали «Луба». Случилось это в седьмом классе. Надо же такое вспомнить в такой неподходящий момент! Отменили сразу два последних урока – географии и биологии, вместо них сделали два подряд урока физкультуры. Никто не был готов к этому, девочки не взяли в школу смешную спортивную форму – белую майку с длинными рукавами и чёрные трусы «шальварами», то есть с резинками на талии и на бёдрах. Поэтому девочек отпустили домой, а мальчиков заставили заниматься физкультурой в обычном носильном белье – майках безрукавках, чёрных сатиновых трусах и носках. На уроки физкультуры преподаватель приказывал мальчикам одевать под трусы сатиновые «плавки» на верёвочках, чтобы гениталии подростков во время гимнастических упражнений не вываливались из трусов в присутствии девочек. Ну а раз нет девочек, то и «плавок» не надо.
        Вскоре физкультурнику надоело руководить занятиями, и он вышел из зала покурить. Мальчишки сразу воспользовались отсутствием физкультурника и начали борьбу на матах. Против Апраксина неожиданно выступили двое – Пучков с прозвищем «Пучок» и Луба. Все знали, что Пучок в тайне от школы занимался в секции бокса, чтобы научиться «держать удар» в уличных потасовках. Он мускулист и на голову сильнее каждого в классе.
        Пока Апраксин примерялся, как схватить Лубу, Пучок неожиданно крепко вцепился в Апраксина сзади, прижав его руками к груди, а коварный Луба встал на колени перед захваченным мёртвой хваткой Апраксиным, обхватил его за голени одной рукой, а другой легко стащил с него трусы. Апраксин отбивался коленями, тем не менее, Лубе удалось кое-как поиграть с его членом и даже обслюнявить его. Высвободившись, Апраксин назвал Лубу при всех Иудой и пидором. Луба надолго замкнулся в себе и не разговаривал с Апраксиным до самого окончания школы.
        Апраксин велел Ларисе напоить Шурика газированной водой и попросил Лубу не беспокоится, и усадить делегацию на диванах. После этого подошёл к стойке и начал внимательно рассматривать лицо регистраторши. Девица с минуту водила глазами из стороны в сторону и смешалась под немигающим взглядом Апраксина. Сергей Сергеевич молчал и смотрел на неё без всякой, характерной для подобных случаев, свирепости во взгляде. Апраксин телепатировал девице фразу и ждал её реакции. Наконец она очнулась от замешательства и подошла к микрофону сделать объявление присутствующим в зале Интуриста пассажирам: «Объявляется посадка на рейс Москва-Хабаровск! Уважаемые гости, пройдите к выходу для посадки в автобус!»
        Все присутствующие в депутатском зале с радостными восклицаниями повставали с мест и с ручной кладью наперевес ринулись к выходной двери. Стучали в дверь автобуса, пока полусонный водитель не понял, что, видимо, объявили посадку, раз народ выпустили на поле. Автобус, скрипя железом, подкатил к трапу реактивного самолёта ИЛ-62 с четырьмя двигателями на хвосте. Первые пассажиры, поднявшиеся по трапу, начали стучать в люк самолёта и добились его открытия.
        Небольшая группа пассажиров с ручной кладью вольготно расположилась на сидениях, радостно ожидая вылета. В самолете оказались и иностранцы, видимо, отдавшие предпочтение дешёвому пути из Москвы в Иокогаму и далее, может быть, даже в Сингапур. Из большого зала аэропорта никто из «внутренних пассажиров» не пришёл, салон самолёта наполовину пуст. Однако грузовой отсёк самолёта, как выяснилось, давно заполнен пассажирским багажом.
        Стюардессы бегали по проходу, видимо требуя инструкций от пилотов. Пилоты, высунувшись из кабины, с удивлением рассматривали незваных гостей. Видимо, они уже связались с диспетчером, который по-прежнему не давал разрешения на взлёт.
        Апраксин, наблюдая переполох у членов экипажа, медленно пошёл по проходу к кабине пилота. Стюардесса попыталась помешать этому, но всё напрасно – она тут же извинилась и положила, как ребёнок, пальцы в рот. Апраксин вошёл в пилотскую кабину – там трое лётчиков. Апраксин уверенным голосом сказал.
; Кто первый пилот?
; Я, - ответил мужчина, выглядевший старше всех.
; Вы разве не слышали разрешения на взлёт?
; Нет! Наша ВПП ноль-три? Она занята. «Тушка» стоит, не может уйти на стоянку! Стоянки не расчистили! – ответил первый пилот.
; Разбирайтесь сами, я вам не диспетчер! – прорычал Апраксин.


        Апраксин, наконец, встретился глазами с первым пилотом, тот стоял прямо перед ним. Апраксин телепатировал ему приказ: «Запроси разрешение у диспетчера и включай двигатели на прогрев! Не дожидаясь ответа диспетчера, двигай самолёт на ВПП ноль-три! Действуй по обстоятельствам, как на войне. Если не выполнишь приказ взлетать, то будешь расстрелян!»
        После отдачи распоряжения Апраксин, борясь с нахлынувшим на него ознобом, пошёл к Ларисе с Шуриком.

; У нас водка есть? – спросил он.
; Есть и водка, есть коньяк, а Сергей Николаевич вручил мне твои любимые виски «Белая лошадь». Он их в Дели купил, в таксфри. А Варвара Владимировна в последний момент сунула мне две банки чёрной икры.
; Давай виски и икру! – ответил Сергей Сергеевич. – И тебе предлагаю выпить. Не знаю, что будет. Кажется, мы вылетаем.

        В громкоговорителях зашуршало, и все пассажиры услышали взволнованный женский голос: «Просьба всех пристегнуть ремни! Вылетаем в 20-23, рейсом 142 на Хабаровск. Время полёта – девять часов тридцать пять минут».
        Зашумели двигатели, медленно набирая обороты. Самолёт немного дёрнулся вперёд. Двигатели набирали всё большие обороты. Самолёт снова качнулся вперёд и, переваливаясь через снежные ухабы, начал движение по полю. Справа по борту показались очень близкие огни какого-то самолёта, скорее всего несчастной «тушки», замершей на краю полосы. Через двадцать минут движения по полю самолёт остановился и, развернувшись на 90 градусов, сбросил обороты, а через минуту снова начал набирать обороты мощных двигателей. Шум становился непереносимым, все испугались. Самолёт резко дёрнулся вперёд и начал разгон с большим ускорением. Корпус трясло, вся машина скрипела, но упорно шла вперёд, пока не оторвалась от заснеженной полосы. Более сильного звука моторов семья Апраксиных никогда ранее не слышала – настоящее крещендо реактивного оркестра КБ Ильюшина. «Ура!» - закричали пассажиры и захлопали в ладоши, поддерживая дух экипажа.
        Апраксины, размешав виски с «Боржоми», выпили смесь. Кормили холодной аэрофлотовской курицей, овощами, яблоками и сухими булочками. Подавали растворимое Моспищекомбинатовское кофе и неизменное «Боржоми». Пассажиры то засыпали, то в тревоге просыпались, когда у самолёта менялся тон работы двигателей. Через восемь часов самолёт благополучно приземлился в Хабаровске.
        В большой суете, пассажиры разобрали багаж, проверили его и, увидев стенд с надписью «Интурист», пошли на абордаж. Пока интуристовская дама давала пояснения пассажирам, сзади к Апраксину подошли двое в штатской одежде.

; Вы можете пройти с нами в отдел милиции? – обратился к Сергею Сергеевичу человек постарше.
; Да, а в чём дело? – дрогнувшим голосом спросил Апраксин.
; Есть разговор, - ответил другой, помладше.

        Когда люди в штатском окрыли дверь с надписью «Комната милиции», из комнаты как воробьи выпорхнули два юных милиционера и унеслись в зал ожидания.

; Пройдёмте, - сказал мужчина постарше. – Садитесь!
       Апраксин сел.
; Ваши документы! – сказал старший.

        Апраксин достал загранпаспорт и билеты для семьи на самолёт, поезд и теплоход.

; Где получали загранпаспорт? – спросил старший.
; Представьтесь! – ответил Апраксин.
; Я подполковник КГБ Филимонов, вот мой документ! – ответил Филимонов, показывая Апраксину красную книжечку с гербом. – Это мой коллега капитан Колесник.
; Я уполномоченный В/О «Технопромимпорт» Министерства внешней торговли при Торгпредстве СССР в Японии, Апраксин Сергей Сергеевич. Служебный паспорт выписан в МИД СССР, а получал я его в Консульском отделе Управления кадров Министерства внешней торговли.
; Понятно. Что вы сказали пилоту, и как, вообще, вы попали в кабину? Это категорически запрещено Правилами! Сто три пассажира осталось сидеть в Москве! А багаж их привезли сюда. Скандала не избежать.
; Как, как попал в кабину! Задержали вылет, о причинах ничего не говорили. Наконец объявили о посадке. Пилоты, видимо, ничего не слышали, и я им сказал, что полёт разрешён.
; Не так дело было. Включаю бортовую аудиозапись!

        Апраксин посмотрел на стол. Филимонов нажал пальцем на кнопку «Play» новенького журналистского диктофона «Филипс». Сквозь треск стал слышен его диалог с пилотами.

; Кто первый пилот?
; Я.
; Вы разве не слышали разрешения на взлёт?
; Нет! Наша ВПП ноль-три? Она занята. «Тушка» стоит, не может уйти на стоянку! Стоянки не расчистили!
; Разбирайтесь сами, я вам не диспетчер!
 
        Затем раздался писк на очень высокой ноте, может быть с частотой очень близкой к 20 тысячам герц. Филимонов без особого удовлетворения выключил диктофон.

; Ну и что? – спросил Апраксин, – я тут при чём? Виноват, влез в кабину, поскольку беспокоился, что самолёт опоздает к поезду на Находку.
; Что за писк? Такого не было в кабине, так пилоты говорят. Первый пилот сильно взволнован. У него сейчас давление, в медпункте лежит. Самолёт сажал второй пилот.
; Откуда я знаю? Я не радиоинженер, и сидел я в салоне и писка не слышал. Кто вёл самолёт, меня не касается! Как видите, я простой советский человек, а не какой-нибудь террорист!
       
        Апраксин встретился глазами с Филимоновым и приказал: «Извинись перед Апраксиным, отдай ему паспорт и помоги с багажом!» Филимонов встал, протянул ему паспорт и сказал: «Извините, товарищ Апраксин, за задержку! Я сейчас выйду вслед за вами и помогу вам с багажом!»
        Когда успокоившийся Апраксин вышел из комнаты милиции, гэбэшники перекинулись своими соображениями по поводу московского гостя.

; Ишь ты, чёрт, какой. Самодовольная московская рожа! Ведь кто-то за ним стоит! Простой советский человек! Правда, голос его подвёл сначала. Я думал сразу колоться начнёт. Однако ж! Какие у нас основания его арестовывать, а? Из Москвы паниковали – захват самолёта, захват самолёта! Какой, к чёрту, захват! Пить надо меньше, товарищи! Или я не прав? – спросил Филимонов младшего коллегу Колесника.
; А что это вы, товарищ подполковник, вызвались ему багаж тащить? – ехидно спросил подчинённый.
; Да, как это меня угораздило? Чую, что он из наших. Учён только сильно. Слушай капитан! Смирно! Бегом за ним, помогай ему грузиться на поезд в Находку! Об исполнении доложить! Я в Москву докладывать буду. Над писком надо поработать. Ленту придётся послать в Москву!

        Лариса Леонтьевна, проследившая мужа, стояла под дверью с Шуриком, подслушивая беседу. Когда Сергей Сергеевич вышел, она взяла мужа за руку и сильно потянула его за собой.

; Идём скорее! Чемоданы наши надо грузить на грузовик. Все подают багаж в кузов каким-то громилам. А нам подадут автобус до вокзала. Что делать-то? Чемоданы я оставила под охрану Мише твоему, – быстро проговорила Лариса Леонтьевна.
; Нам сейчас помогут с чемоданами, держи Шурика крепче, не дай Бог потеряется в этой суете! – ответил Сергей Сергеевич.

        Бегом подскочил капитан, недавний свидетель допроса Апраксина, спросил какие у них чемоданы. Капитан быстро погрузил чемоданы в крытый грузовик и погрозил громилам кулаком: «Чтоб у меня!» Громилы, угрюмо стоявшие в кузове, молча смотрели на него, видимо, признавая в нём старшего по аэровокзалу. Супруги вместе с группой «интуристов» сели в новый автобус ЛИАЗ и через полчаса уже шли по подземному переходу к платформе. Группу возглавляла интуристовская дама.
        Сразу почувствовалось, что в декабрьскую стужу в подвале заметно теплее. Подземный ход страшен – душный, серый, мало освещённый. На холодном асфальте вдоль сырых стен лежали человекоподобные существа предположительно мужского пола, по-видимому, в бессознательном состоянии, а в углу расположился табор цыган. Две цыганки в разноцветном тряпье бросались к прохожим, предлагая гадание и цепляясь за одежду путешественников.
        Выйдя на платформу, «иностранные туристы» обнаружили цепь из людей в штатском, пропускавших по билетам пассажиров на платформу к поезду. Два обычных с виду вагона поезда оказались специальными, предназначенными для этих самых «иностранных туристов». Подходы к вагонам блокировались второй цепью людьми в штатском. Платформа оцеплена также с оставшихся двух сторон, и аборигены не допускались к специальным вагонам, и, разумеется, к чемоданам, одиноко стоявшим на платформе. Прибежал капитан и устроил разгон проводникам: «Почему, мать вашу, чемоданы не погружены в вагоны?» Оказалось, что носильщики замешкались – им пришлось бежать издалека к интуристовским вагонам. Вся группа путешественников–экстремалов собралась перед вагонами, а Миша Лубянко подошёл к Сергею Сергеевичу, воспользовавшись вынужденным ожиданием носильщиков.
; Ты извини за то, что случилось в седьмом классе! – произнёс Луба.
; О чём ты? Я и думать забыл! – ответил Сергей Сергеевич.
; Не забыл. Это меня Пучок принудил. Спорил на рубль, что я этого не сделаю, - объяснил Луба.
; Получил рубль?
; По уху получил. Его все боялись, как ты помнишь.
; Я не боялся.
; Ты стойкий оловянный, а я нет. Однако детей я воспитываю, на мой взгляд, правильными. От подлостей отучаю.
; И правильно. Но лучше обучать примером. Всё, закончили. Кто старое помянет… Пучок, я слышал, по тюрьмам скитается. Помнишь, его выгнали из школы после того, как он отрезал на уроке биологии длинную косу Щербаковой – дочери усопшего начальника ГПУ Советской армии!
; Отрезал, а теперь скитается. Его отец генерал МВД, а сын – хулиган! Желаю тебе успехов в делах. Видимо, дела у тебя будут не простыми.
; Видимо так. Спасибо за помощь с чемоданами. До встречи, Луба!

        Апраксин пребывал в плохом настроении: рисковал столькими людьми! Ради собственного удобства! В попытке оправдать свои недавние действия по «захвату самолёта» он вспомнил отца, спорившего с друзьями лет двадцать тому назад за праздничным столом на даче. «Цель оправдывает средства!» - говорил отец, и никто не смел ему возразить.
Тем не менее, беспокойство охватывало Апраксина: «Не дай Бог, Евгений Петрович узнает об использовании секретного оружия в личных целях, тогда отставка, нет ликвидация, неминуема! А как же Лара и Шурик? Что будет с ними после моей неожиданной гибели? Открытие тоже сделано. Значит, транслируемые мною мысли записываются на магнитофон? И можно их расшифровать? Или нельзя? Маклейн ничего об этом не говорил. Стало быть, частота на пределе слышимости в 20 килогерц? Это надо исследовать. Мне надо изучить проблему. Нужны знания в криптографии. Хабаровчане могут заняться расшифровкой. Это же наша контрразведка! Личность моя установлена. И что тогда?»
        Дорога в поезде заняла ещё сутки или более того. Никто не следил за часами – временные пояса менялись, все целеустремлённо двигались к Тихому океану и молились, чтобы ничто не задержало их в дебрях советского Дальнего востока. После выгрузки из поезда мрачные находкинские носильщики потащили багаж пассажиров в таможенный зал – к первому рубежу границы советской родины, которая, как всему миру известно, на надёжном замке.
        Апраксины поставили чемоданы на оцинкованный стол, дожидаясь очереди. Шурик всё время прорывался вперёд – он, несмотря на возражения родителей, заполнил третий экземпляр декларации какими-то каракулями и порывался показать его «дяденьке».
        Перед ними досмотр проходил китаец, говоривший на хорошем английском языке. Молодой таможенник с нездоровой полнотой, распиравшей его помятый и грязноватый пиджак, старался быть важным и непроницаемым. Он общался с китайцем по-русски, дублируя слова жестами. Китаец, видимо, имевший большой опыт прохода через государственные границы, невозмутимо передал в руки досмотрщика декларацию, паспорт, билет и открыл крышку чемодана. Таможенник жадно исследовал содержимое чемодана, перебирая чужие вещи, и добрался до книг и журналов. Таможенник с неистовой энергией начал просматривать содержимое печатных изданий, скорее всего, в поисках иллюстраций. Китаец ехидно улыбался - половина его литературы на китайском языке. Картинок нет совсем.
        Тут Апраксин понял суть досмотра – местные стражники, ссылаясь на потенциальную возможность провоза контрабанды, то есть печатных изданий антисоветского и аморального с их точки зрения свойства, алкогольных напитков сверх нормы, вещей, принадлежавших «третьим лицам», золота и «валюты», оружия, наркотиков и принадлежностей для пользования ими, стремились, запугав путешественника всякими карами, присвоить кое-что интересное. Расчёт строился на том, что таможенник заявлял претензию и конфисковывал понравившуюся ему вещь без составления протокола, на составлении которого испуганный путешественник не настаивал. Не имело значения, куда едет путешественник: вон из СССР или обратно!
        Особую ценность представляли, как стражники ехидно объясняли, тлетворная музыка с чувственными стонами и эротическая изобразительная продукция, совершенно отсутствующие в открытой продаже. Апраксин знал от отца, что у таможенников под столом лежат списки произведений (литературных, кинематографических, музыкальных и изобразительных), запрещённых к распространению в СССР. Списки, естественно, составлены на русском языке. Проверяющие строго тыкали в списки грязным пальцем, и путешественники понуждались расставаться со своими книгами, взятыми для чтения в дороге, или фильмами и грампластинками. Истории известен случай (Сергей Сергеевич читал об этом в журнале The New Yorker, который отец дал ему как-то почитать на два дня) конфискации альбома с иллюстрациями экспонатов Metropolitan Museum , Венер и Аполлонов, на советской границе у известного на западе советского поэта, возвращавшегося из США.
        Отец рассказывал, что в Азии и Африке процедура, по сути, та же, но носит она более откровенный и человеколюбивый характер. При обнаружении большого количества бутылок со спиртным пограничный страж комично делает большие глаза и когда путешественник молча подвигает к стражу одну бутылку, то тут же получает зелёный свет со словами благодарности. Разумеется, что ни о каких печатных изданиях или пластинках речи никакой не идёт – весь просвещённый «не социалистический» мир плюёт на «социалистическую идеологию»!
        Апраксин вспомнил рассказ не лишённого чувства юмора консульского работника в кают-компании теплохода, когда Сергей Сергеевич возвращался с практики домой вместе с двумя Александрами.
Секретарь консульства рассказал оживившимся слушателям, что недавно в Находке случился конфуз с одной известной советской актрисой, возвращавшейся с гастролей по Японии. В её сумочке обнаружили Dildo . Таможенник, случайно обнаруживший изделие, сообщил даме, что устройство своим видом оскорбляет чувства высоконравственных советских трудящихся и потому подлежит конфискации. Женщина громко плакала, заламывала руки, и кричала, что это устройство, за которое она заплатила очень большие деньги, ей дорого, как ничто более на свете, и она готова на всё, чтобы эту штуку оставили ей. Для разбора конфликта явился начальник смены: он с глупой улыбкой взял устройство за каучуковую мошонку телесного цвета и сжал её в ладони. Из отверстия розовой головки прямо ему в лицо брызнула какая–то жидкость. Смех людей положил конец конфликту – Dildo вернули актрисе. Вся процедура проводилась в присутствии всей театральной труппы, а также группы японских бизнесменов с непроницаемыми лицами, смеющимися прищуренными глазами. «Какой позор», - подумал тогда Апраксин: «Как стыдно называть себя гражданином своей страны после предания огласке таких случаев! Иностранцы наверняка давно решили, что мы сборище мусульман-фундаменталистов, аскетов-францисканцев и скопцов-коммунистов!»
       Китайца пропустили без потерь, и настала очередь Апраксиных. Когда таможенник налюбовался документами Апраксиных, Сергей Сергеевич, боясь, что у Лары появиться чувство отвращения от прикосновений к её белью грязными пальцами неизвестного, встретился глазами с противником и телепатировал ему: «Мы без пользы для тебя - пропускай без догляда!» Таможенник вернул Апраксину декларацию и два паспорта и хмуро пожелал счастливого пути.
        Теперь предстоял проход через второй барьер - через государственную границу. Сергей Сергеевич вдруг подумал, а не успел ли Филимонов очнуться и дать сигнал в Находку? Тут Сергей Сергеевич опять вспомнил отца, который просил его не впадать в депрессию при встрече с советскими таможенниками и пограничниками – а улыбаться, шутить и делать вид, что встречаешься с давними друзьями, но без переигрывания.
        Молодой сержант пограничной службы с круглым лицом, выражающим готовность пресечь всякое, не санкционированное советским государством пересечение границы, внимательно и очень долго рассматривал служебные паспорта Апраксиных. Создавалось впечатление, как будто деревенский дурачок впервые рассматривает занятную книжечку во всех деталях и чуть ли не берёт её на зуб. Видимо, колхозная хитрость заключалась в психическом испытании путешественника – а не задрожит ли возможный шпион от страха? После проведённого исследования (или психического испытания?) парень шлёпнул два раза молоточком по странице каждого паспорта и молча протянул паспорта – сначала Ларе, а потом и Сергею Сергеевичу. Путь на причал свободен.
        Сергей Сергеевич рассмотрел зелёные отпечатки, которые сделал молодой страж государственной границы. Советский отпечаток с датой пересечения советской границы выглядел размытой кляксой по сравнению с чётким отпечатком въездной японской визы, выполненным с потрясающим полиграфическим искусством.

Конец четвёртой части