Зачастившее на небо светило, тепло, но не жара, полное отсутствие комаров и пыли, возвратившиеся из заграничных скитаний блудные птицы и первая робкая зелень – это апрель.
Как никакой другой месяц в году, я люблю апрель. Он - как живительный глоток воздуха после долгого сидения в душной затхлой комнате. Рвешь на себя створки окна, высовываешься, и ноги подкашиваются от избытка кислорода. Странное выражение – «избыток кислорода». Разве может быть его избыток? Мне, например, его вечно не хватает. Как альпинисту на высоте. Но теперь – как раз то что надо. Кислорода в достатке и тепло. Ледниковый период - зима по-русски закончился. И хочется жить. А мне, так даже и петь. Что я и делаю, расхаживая меж саженцев в питомнике - задумчиво напеваю себе под нос какую-то мелодийку, привязавшуюся еще с утра.
Питомник – это вещь. Абсолютно никуда не годятся магазины и углы на рынках, приспособленные под продажу рассады. Выбор бедный, цены – огого, да еще и всучат вам неизвестно что. Это вот сажаешь, трудишься в поте лица, ждешь годами, а потом вырастает неведома зверушка. С кого потом спрашивать? А? – То-то. Нет. Только питомник.
Снуют-суетятся дачники, дергают стволы, тащат выбранные, заботливо оборачивают корни целлофановыми мешками. Подгоняют машины.
- Куда ее, в салон?
- Не влезет, на крышу давай, на багажник. Увязывай, да смотри не перетяни, полегче там.
Знатоки.
А я все брожу по длинным рядам. Шелестят на ветру мелкие бирочки привязанные к стволам. Каждую надо внимательно рассмотреть, прочитать, определиться с выбором. Хорошо когда знакомые названия. А это что? Этого даже и не слышала. Ой тяжело…
Рядом топчется коренастый дядечка в сереньких брючках. Дядечка, как и я, пребывает в сомнениях. Щупает веточки, хмурясь вглядывается в почки, отходит и вновь возвращается. Все не то. То ствол кривой, то корни слабые. Трудно выбрать хороший саженец.
- А вы это не сажали? – задумчиво тереблю я красную бирочку с незнакомой надписью.
Метнувшись в сторону, дядечка извлекает откуда-то отложенный экземпляр и держа на вытянутой руке, торжественно вручает его мне, словно букет цветов.
- Я сажал вот это. Рекомендую, – и шаркает коричневым ботинком. Голубые глазки-пуговки на восторженном лице. Хорошо все-таки быть женщиной. Особенно в апреле.
- Спасибо. Вы так добры.
- Ну что вы, что вы, я найду себе еще…
- Не сомневаюсь.
- Удачи!
- Ну да, не помешает. И вам не хворать.
Лопата – лучший друг женщины в апреле. Под каждый саженец яма, половина работы – руками в земле. Прощай маникюр. У мужчин, аксессуары труда повесомее. Топор, лом и кувалда. Здравствуй утро. Солнце едва взошло, а мы уже в трудах. Я налегаю на лопату, Он, вот уже час с лишним, выкорчевывает старую замерзшую яблоню.
- Черт! Ну что с ним делать?! - В изнеможении плюхается на край выкопанной ямы вокруг внушительных размеров корявого пня. Через пару минут опять раздается буханье топора об корни. Кряхтя и надсаживаясь поддевает ломом. Лом срывается. Все сначала.
- Стой! – Я приваливаюсь мягким местом к верхушке и упираюсь расставленными ногами в край ямы. Потрескивая, выползают нижние корни – руби!
Хряские удары. Рывками наклоняется пень, я вместе с ним. Бу-бух! - валюсь с обрубком на спину.
- Уф… - Он тоже заваливается набок. Пот заливает глаза. Щурится на циферблат – два часа отнял. Чтоб ему… можно я уеду в Норвегию, а?
- Что еще выдумал? Лучше бы меня придержал, - потираю ушибленный бок.
- Там социализм. Социальность, знаешь… заботится будут обо мне. Государство. А тут я сдохну, - и достает из кармана смятую пачку сигарет.
- Перегной вези, государство… вон тачка.
- Это к Вальке что ли? Километр топать! Не пойду.
- Давай, давай. Я рыбу уже замариновала. – При слове рыба, Он открывает котовий глаз.
- Точно замариновала?
- Давай. И жиденького ведерко прихвати. Сгодится.
- Перегной, жиденького… эхе-хе. Ладно.
И так – каждую весну.
Но в эту что-то особенное. Полностью обновляется вымерзший этой зимой сад. Новые яблони, груши, новые кустарники, клубника. Работы – на взвод солдат, но нас в данный момент только двое. Хорошо хоть так, - думаю себе, пыхтя над очередной ямой. Бывает и хуже.
«Что у нас там по расписанию, Томас? – В десять утра – подвиг, господин Барон»
Отлично.
Приплывает тачка.
- Сыпь.
Перегной смешивается с землей из ямы, на дно горстка золы, блестящие шарики удобрений.
- Юг-то где?
- С утра был там, - и тычет пальцем в сторону леса.
- Не умничай. Разворачивай.
- Что?
- Почкой на юг разворачивай. Почка где? - Всматриваюсь, нахожу. – Вот она. Разворачивай. Прямо держи. Вбивай кол, да не так. Так почку загораживает. Вот сюда давай. Поближе к стволу. В корни не попади. Нормально теперь. Засыпаем.
Земля под ствол чуть холмиком, вокруг бордюрчик с дерном – это чтобы влагу задерживать. Все, поливай.
Одна готова. Бросаю взгляд на частокол оставшихся. Перекур.
Вспоминаю, как сажал яблони Отец. Нежно гладил набухшие почки, наклонясь, шептал им что-то на ушко. Русая бородка на фоне темно-коричневых стволов, голубые как небо глаза, тихая улыбка. Я реально вижу его. Вот повернулся, словно почувствовал мой взгляд. Смотрит не отрываясь, весь окутанный призрачной дымкой.
- Как ты, Отец?
- Хорошо.
- Что-нибудь болит, теперь?
- Теперь нет. Холодно только…
- А у нас апрель. Тепло. Как мне согреть тебя? – отвернулся чуть, помолчал. – Памятью своей. Вспоминай меня почаще.
- Вспоминаю.
- Вижу.
- Скоро Пасха. Я приду навестить тебя.
- Приходи…
Обернувшись на мгновенье, вновь смотрю - пусто. Растворилась дымка. Погладила яблоню, провела рукой по стволу. – Будь спокоен, отец, а я стану делать как ты, – и нежно поглаживаю набухающую почку, - как ты…
Солнце к закату, дымится костерок. На шампурах замаринованная со вчерашнего рыба.
- Хлеб неси, тарелки.
- Рюмки тоже?
- … ставь. Три.
- Это кому?
- Ставь.
Аккуратно разливает. – В эту плесни немного, - и накрываю ее ломтиком черного хлеба.
Стихает ветер. Успокаиваются за оградой тридцатилетние клены, посаженные отцом. Скоро-скоро выйдут листочки, развернутся, укроют благодатной тенью потемневшую деревянную скамейку. И наступит лето.
Запах подрумяненной корочки валит с ног. Хорошо что мы сидим. Просторная веранда, длинный стол, лавочки со спинками. На лавочках удобные подушки.
- Ну и что там Норвегия?
- Социализм. Социальная страна. Государство, забота, фьорды и вообще…
- Дааа… фьорды…
Над оттаявшим от снега прудиком зависает первая стрекоза. Чуть в стороне – зеленые листочки проклевывающихся нарциссов, вот-вот покажется белый цветок. Оживает девичий виноград. Поет – надрывается скворец, зазывая свою милую, бурчит-улюлюкает, насвистывает, выдувая изумрудный зоб. Вот и она припорхнула на ветку, села рядышком, завертела хвостом. Все как тысячи лет назад и только вновь посаженные яблони беспомощно смотрят тревожными глазами, - неужели нас бросят и уедут? Фьорды…
Втягиваю ноздрями апрельский воздух. Вслушиваюсь в негромкие вечерние звуки. Разглядываю свои покрасневшие от лопаты ладони. А вокруг сотворенный ими пейзаж.
- Знаешь… а мне кажется - вот оно. Государство. Наше с тобой. А?
Оглянувшись и помолчав, медленно поднимает рюмку.
- Пожалуй…
Лицо задумчивое, лоб нахмурен, словно вспоминает. Сейчас что-то выдаст, и точно:
Глуша растерзанные мысли,
За стопкой стопку молча пью.
Хоть дрожжи чувств слегка прокисли,
Я все еще…
Тебя люблю!
И победно выпучивает глаза.
Но каков подлец, а? Силен бродяга. - Сам придумал? - Улыбается довольно, а вилка уже в левой руке. Запах румяной корочки окончательно добивает меня. Шумно втягиваю слюну.
- Ладно. Давай, а то в голодный обморок упадем.
Нет, как хотите, а все-таки апрель - лучший месяц в году.