А вот случилася со мной однажды такая штука. Шел я из магазина нашего сельского, нес в авоське бутылочку беленькой, да банку соленых огурчиков – все, значится, что деревенскому мужику в моем лице надобно.
Иду, никого не трогаю, на солнышко мартовское щурюсь, и на душе у меня так сладко и радостно, что хоть песни пой. И ведь нужно ж было этому Сидорчуку, черту рыжему, меня с пути верного сбить и за рукав дернуть. А повод-то, повод какой выдумал!
- Сень, - говорит, - помоги колесо у прицепа поменять. Работы всего на час, а я ж один не сдюжу.
Да, у Васьки Сидорчука права менты еще при советской власти отобрали. А может, и сам посеял по пьяни где-то. Да и прицепа у него отродясь не было.
Однако захожу. Я ж по простоте душевной думал, он мне сейчас стакан нальет, мол, выпить ему не с кем. А Васька меня прямехонько в избу тащит.
Я опешил, головой верчу. Баба-то у Сидорчука на руку тяжелая, да и ростом не обижена. Меня в прошлом разе вообще обещала со свету сжить, если с ее мужиком беленькую распивать буду.
Ну, мы, не будь дураки какие-нибудь, всегда в сарае запиралися, вроде как по столярному делу. Баба к нам и не совалась. Она с крылечка слышит, пила вжичет, ну и уверена, что работаем. Эх, дуры они бабы-то. У Васьки внук – не пацан, а золото. Привез магнитофон из городу, а на кассетке вжик пилы под аккомпанемент Антонова. Вот мы и врубаем ее потихонечку.
А что? Мы сидим.
Антонов песни горланит.
Пила по деревяшкам жужжит.
И баба к нам не суется. Одно слово – песня.
- Василич, - говорю, - а, может, лучше в сарай пойдем? Уж слишком твоя Нюрка больно бьется.
- Потом, - а сам рукой машет, да в комнату тянет. – Ты авоську в сенях оставь, а-то, действительно, мало ли что.
Ну, думаю, совсем у Сидорчука крыша съехала. Однако ж и любопытство гложет. Повесил, значится, я авоську на гвоздь, да и прошел в комнатку. Гляжу, стоит на столе коробочка тонюсенькая, как от конфет «Ассорти» бывает. Вот только та разрисованная вся, красочная и с цветочками всякими, а эта серая да неприметная.
Все, думаю, допился наш Васенька, в детство впадать начал. А как иначе, если он меня из-за коробки конфет с улицы вытянул, так еще и ведет себя будто подговорщик какой?
- Ты, хоть бы чайник поставил, прежде чем конфетами баловать, - намекаю, значить.
Смеется.
- А чего каркаешь? - спрашиваю. – Седая твоя головушка, совсем ведь дурной под старость лет стал.
А Васька меня за рукав хвать, и за стол.
Гляжу, а и не конфеты это, а вообще черте что: экранчик, как в телевизоре, кнопочки какие-то, и строчечки скачут.
- Это что? – прям так и спрашиваю.
- Эх, ты, дурень, - отвечает Сидорчук, - это ж Тырнет.
Я на «дурня» не обиделся, заинтересовался.
- Вот это, - показывает на строчечки, - те, кто с нами разговаривает. А вот это, - тычет внизу экрана. – Что мы говорим.
Рядом с тем, «что мы говорим», светилась бледно-розовым «Послать», и я даже немного огорчился:
- Это что же, всяк нас посылать может?
- Кто, всяк? – заволновался Сидорчук. – Мы ж не пузеры!
Кем меня обозвал сосед, я так и не понял, но переспрашивать не стал: еще «деревней» назовет или, того хуже, «лохом».
У Васьки завихрень в мозгах случается, когда внук из городу приезжает. В последний раз недели три коров непонятным словом «нутбук» пугал. Потом все хотел «дизайном» свинарника заняться. А бабку Шуру едва до инфаркта не довел, когда ляпнул: «Мы ща с тобой бабка сконнектимся и в лес по грибы пойдем». Уж не знаю, чего она подумала, но деревня на ушах месяц стояла, а Шурка до сих пор за версту Василича обходит.
- А это что? - спрашиваю.
- Ляд.
Так оно и так видно, поскольку, как не гляну, а все бесы какие-то по экрану носятся.
«А всем привет», - кричит какой-то Демон.
«А и привет», - отвечает димонд343 (вот, еще и размножаются, собаки).
- Тьфу, ты, память, - ругается Сидорчук. – Чад.
Я киваю, а про себя думаю: «Вот ведь попал».
В этот момент в «Чад» вошла Красотка и прямо так с бухты-барахты да и:
- А давайте знакомиться?
- А и давайте, - говорю.
А Сидорчук у виска крутит и на буковы нарисованные показывает, мол, по ним слова составляй. Ну, а я очки надел, да и составил.
И понесся у нас с ней такой «коннект», что и с «копипаством» не сравнить.
Значится, стучу, как заведенный, сам временами на соседа кошусь, а тот прям весь возбужденный, красный и глаза горят, будто действительно, чадом надышался.
Мы с ним даже за авоськой поочереди бегали, выпивать забывали не то, что закусывать. Если б не пришла, как всегда не вовремя, бабка, достучались бы до полного «отхепибездывания».
- Картина Репина «Не ждали», - бормочит Сидорчук.
- Нет такой картины, - отвечает бабка.
- Тогда «Приплыли».
А сам я бочком-бочком, да к двери жмусь, потому как жизнь мне дорога, да и битым уйти не хочется.
Однако ж, Нюрка, хоть баба и вздорная, зато быстро отходчивая. Ей ведь в сельмаге что намели? «Пришел, - сказали. – К Ваське Семен, уж три часа как. Так что застанешь ты их обоих в стельку пьяными».
Ну, Нюрка сковородку купила и понеслась домой. Прибегла, а здесь мы, два дурака, чадимся. Даже беленькая едва отпитая стоит, мы ж даже и половинки не откушали. И, получается, стоит бабка, как последняя дура, посреди избы вся от бега красная и со сковородкой наголо.
Она потом сама с каким-то демоном приблат затеяла, нас от тырнета отодвинув (при живом-то муже, а?), да прибег с рыбалки внук ихний Никитка, да и забрал тырнет. Сказал, что «линька в этом году подорожала».
Я уж было хотел бежать к Корнею, овчиной закупаться, Сидорчук меня еле успокоил. А потом чай стали пить с баранками, которые, на мой вкус, с сахарком лучше всяких «Ассорти» будут.
И пошел я домой только под вечер, даже авоську свою забыл. А в воскресенье, сказывали, поп из соседней деревни специально отошел от регламента церковного и тырнет как зло сильнейшее осудил. Нюрка ж, баба-дура, всем разболтала, как с демоном в приблате общалась. Да вот только сдается мне, что поп просто в глаза того чада не видел.
А и что мне, деревенскому мужику, поп какой-то, да еще из соседней деревни? Вон наш Гаврон давно уже на «линкве» какой-то сидит с дьяконом и спирт хлещет. А я, как сено продам, да в город выберусь, обязательно себе таковую штуку заимею. Главное, до того времени не забыть, что прозывается она «Тырнет».