Глава 22.
Интересно, как же московскому урагану удалось пролететь мимо? Скорее всего, я его пропустила, валяясь в машине без мыслей и без чувств, не в смысле обморока, а в смысле полной пустоты в душе. Крутилась в голове, как пластинка, одна фраза, неведомо, чья, выплывшая из подсознания: «В душе так пусто, как в соборе, когда в нем яблоки хранят…» В общем-то, не Бог весть, что, но почему-то крутилась именно она… При чем тут яблоки, когда в соборах такие склады устраивали? А причем тут соборы? Все смешалось в моей голове, как доме Облонских, она уже не могла воспринимать ничего. А уж обдумать - тем более. Скажу одно – жить мне не хотелось совсем. Ни для себя, ни для кого. Если, вылезая из одной кучи, тут же попадаешь в следующую, как это назвать? «Полоса?» Это мы уже проезжали. Спасибо – знаю, как нужно идти по полосе. А как нужно идти по минному полю, не подскажете? Вот и я не знаю, и не хочу больше рваться в клочья. Нет просвета в тоннеле! То, что я принимала за свет, было лишь указателем поворота в лабиринте. Кому, скажите на милость, будет плохо без меня? Только Ляльке. Да и то, у нее новая жизнь… «Обрывки мыслей мельтешат»… Я когда-то пыталась писать стихи, там была такая строка. Кстати, завтра, вернее, уже сегодня, мы с Майей собирались к какому-то мужику… Все! Никаких людей не хочу видеть, наелась…
На дачу приехали в автомобиле Семена, сам он пытался проводить меня в дом, но я жестом остановила его. Челюсть болела так, что я уже почти не могла говорить. Семен пообещал утром пригнать мою машину и доставить продукты. Облепленная пластырем, вся в синяках, хромая, я поковыляла к дому. Сашка, с невозмутимым видом, наблюдавший эту сцену, закрыв ворота, вбежал в дом, где мне все уже по фигу. Я ничего не могу ему объяснить и на все вопрос: «Кто тебя?», отвечаю: «Люди».
Дальше идет не очень красивая картина моего воя, бессловесного, похожего, скорее, на вой подбитой собаки. Я видела однажды на рынке умирающую собаку. Она лежала и выла от боли. Все проходили мимо, стараясь скорее уйти подальше и не слышать этого страшного воя. Остановился один парень, бережно, как ребенка взял ее и понес в машину. Один человек на всю толпу! Я, кстати, тоже, постаралась уйти, чтобы не слышать. Подлая и скверная, как все.
Умоляю Сашку уйти к себе, но он только поит меня чаем из каких-то трав, сидя на полу у окна. При нем выть становится стыдно, я постепенно затихаю и тихо скулю, накрывшись одеялом с головой. Голова устала, она болит изнутри и снаружи. Я считала, что все самое страшное позади. Интересно, что там еще впереди приготовлено?
Сашка что-то шепчет… Притулился у моей постели. Два одиночества. Он меня жалеет, пришла его очередь жалеть меня.
Незаметно подкрадывается утро. Самые первые лучи света и первые звуки, которых я никогда не слышала, разве, что в прошлой жизни, когда ездила с мужем на рыбалку… Кстати, надо же как-то разводиться… Все так недавно было, и я считала это самым большим горем. В общем-то, с этого все и началось. Разлом тектонических плит, не выдержавших дикого напряжения. А я и не чувствовала напряжения, жила на плите, была счастлива…
-Поспи, Рита, хоть немного.
-Не могу… Перед глазами разная гадость… Говорить больно.
-Молчи. Ты должна поспать.
Сашка ложится на пол, сооружает у себя под головой какую-то думочку из подручных средств в виде моих тапочек и затихает. Странно, но я затихаю тоже и засыпаю.
Не скажу, что утро порадовало меня бодрым светом – это будет откровенное вранье. Во-первых, спала я недолго. А во-вторых, оно порадовало одной единственной мыслью, которая сидела в голове всю ночь потихоньку, а с утра первая ворвалась в больной мозг. Да! Мозг именно больной, я не ошиблась, такое может твориться только душевно больным человеком. "Фатальная паранойя" – это диагноз, который я сама себе поставила.
Сашка куда-то исчез, для приезда Ляльки было еще рано. Я облачилась в древнее индийское черное платье, невесть когда подаренное подругой, повязалась платком так, что был виден один нос и побрела, вернее, похромала к своей цели, оставив на всякий случай записку и забыв запереть дверь. А что Вы хотите от душевнобольной? Смейтесь, сейчас как раз время посмеяться и поглумиться над той, кем я была в начале своего повествования. Где моя самоуверенность, шарм? О походке я вообще умолчу…
Вы смеетесь, а мне все равно, до меня не доходит Ваш смех, я в своих мыслях, вернее, в одной, в той самой, с которой проснулась с утра.
Как могут обстоятельства изменить человека… Раньше я без чашки кофе с белоснежным творогом считала бы себя самым разнесчастным человеком и всю дорогу на работу, раздирала бы себе грудь страданиями. Сегодня мне все безразлично. Интересно, смогу я, как пес, напиться из лужи? Нет, из лужи пока слабо. Но все к тому идет.
Я ковыляла вдоль шоссе, закрытая от пыльных облаков, оставляемых автомобилями, своим платком. Удивительно, откуда он взялся на даче? Впрочем, на нашей даче можно найти что угодно. Платок хранил в себе знакомый, но забытый запах… Мама. Это ее платок попался мне в руки. Я иду и дышу мамой, трепетно вдыхаю слабый аромат. Не плачу, потому, что вчера была перевыполнена годовая норма.
Вот и цель моего странного путешествия. Служба в храме еще не началась. Первый раз пришла вовремя.
Прошамкав из-под платка, какие свечи мне нужны, я прошлась по периметру церкви, крестясь и расставляя их перед образами. Мимо прошел Батюшка, не узнав меня. В этот раз я встала в самом углу, подальше от всех. Я не видела и не слышала никого, кроме образа Богородицы, висевшего передо мной. Ее глаза были удивительно добры. Они были наполнены добротой ко мне, самой скверной из всех. Как я уже говорила, былая связь с окружающим миром была нарушена, равно, как и сопутствующие ей чувства стыда, неудобства оттого, что меня видят посторонние люди. Я опустилась перед Ней на колени, не отрывая глаз от образа. Моей больной душе показалось, что Она видит мою боль и страдания и одобряет меня. Все это, конечно, были образы моего воображения. Но, кто знает…
Началась утренняя литургия. Слова молитв были уже знакомы мне, я проговаривала их мысленно, вторя священнику. Когда пришла очередь тропаря о покаянии… Мне сейчас трудно писать, потому, что прошло время, и стерлась острота того чувства, от которого слезы потекли по моим щекам. Нет, я не плакала. Это были совсем другие слезы, которые насыщали мою опустошенную душу. Мы смотрели с Ней в глаза друг другу. Вернее, конечно, я смотрела, но мне хотелось верить… Нет, опять неверно! Я верила, что Она видит и слышит меня! Вот теперь, наконец, правильно. И открылась ЕЙ вся моя душа, когда я, в земном поклоне, почти распростертая в углу храма просила и умоляла ЕЕ услышать меня, остановить зло, если еще можно это сделать, и простить мою душу, кающуюся, скорбную и смиренную. Она слышала меня, не могу объяснить, Как я это чувствовала, но это было. Робкая надежда на счастье понимания и прощения поселилась в моей душе.
Решившись окончательно, я мысленно спросила у НЕЕ одобрения. ЕЕ глаза были все также добры ко мне, Она услышала слабый отголосок моего страдания среди тысяч воздыханий, обращенных к ней.
Я встала в небольшую очередь на исповедь. И еще раз открыла свою душу. И получила прощение. Вот и все, подробно об исповеди говорить не буду. Вы же не священники. Тайна есть тайна. Меня поняли и не выгнали, а простили.
Глава 23.
На полпути к дому меня встретил Сашка на чьем-то велосипеде. Похоже, он уже прижился в поселке, даже транспорт одалживает. Если бы он не остановился передо мной, я и внимания не обратила бы, кто там катит мимо, закрытая платком.
-Не сразу сообразил, куда ты делась! Садись, болезная.
Я села сзади, и мы покатили к дому. Мне пришлось держаться за Сашкину спину. Да чего уж там… Я просто обняла его сзади и положила голову на плечо потому, что мне очень хотелось этого. Сашка проехал в моих объятиях метров сто, потом остановился.
-Твоя дочь приехала, - хрипло сказал он и стал меня целовать прямо на обочине дороги. А мимо все также мчались автомобили, обдавая нас клубами пыли. Некоторые даже одобрительно сигналили, но мы не отрывались друг от друга, как будто прорвалась плотина, остановить ничего было уже невозможно.
Сашка отпустил меня так же неожиданно, как захватил в свой плен.
-Тебе больно, наверное, не сдержался. Я все время о тебе думаю, как попал в твой дом, так и пропал. Ты не бойся, я не навязываюсь, все понимаем…
-Дурень ты, Сашка! Понятливый нашелся. Опять понесло, хочешь показать, что ты ниже?
-Молчи лучше, Гюльчатай. Голова подбита, сама хроменькая, и за что я полюбил тебя?
-Саш, я десять минут назад плакала, а сейчас улыбаюсь. Ой, смотри – солнце выглянуло! Я думала дождь будет.
Солнце действительно, выглянуло на минуту, и тут же лохматый край тучи закрыл его. «Может, это знак?» – подумала я вслух.
Сашка посмотрел на меня нормально, как на безумную, и спросил то, что ему, видимо, очень нужно было знать:
-Кто он? И что он сделал с тобой?
-Тебя, как всякого мужчину, интересует, «было», или «не было».
-Меня интересует только одно, убить его сразу, или …
-Никого убивать не надо.
-Как хочешь, я все равно узнаю.
Лялька, видимо подготовленная должным образом, не стала вопить при моем появлении и просить принести ей нюхательную соль. Черный балахон, удачно найденный утром, закрывал синяки на теле, а вот платок пришлось снять и предстать во всей красе. Я старалась не смотреть в зеркала, которыми был полон наш странный старый дом.
Моя машина стояла во дворе, Семен сдержал слово. Лялька освобождала место в холодильнике для новых продуктов.
-Бедный мой мамайчик! Давай позовем Костю полечить тебя.
-Вот только Костя еще не любовался на меня… Объяснять придется. Лучше не надо, само пройдет.
-Колено не пройдет.
После утренней прогулки нога опухла и болела сильнее, чем вчера. Пришлось лечь в постель и положить ее на валик из одеяла. Лялька извлекла из-под моей подушки пакет и зашептала:
-Это тебе передали.
-А что ты шепчешь?
Она кивнула в сторону пристройки. Я заглянула в пакет и увидела там банковскую упаковку денег. Сумма была слишком велика даже для моего годового жалования. Пришлось набрать Семена, который сразу стал врать, что занят, но под нажимом все-таки выдал тайну происхождения денег. Он объяснил это тем, что я из-за него вынуждена лечиться и вообще он чувствует себя последней скотиной, что потащил меня вчера с собой. Со «скотиной» я мысленно согласилась. Но все-таки сумма была великовата. Решив до разбора полетов расходовать эти странные деньги экономно, я, повернувшись к окну, позвала Сашу. Ему было поручено, как профессионалу, найти место для денег.
-Чтоб не сразу украли? – поинтересовался он.
-Я серьезно, а у тебя все шуточки.
-Я тоже серьезно. Держите деньги в сберегательном банке! Рита, оставь столько, сколько тебе нужно на первое время, а остальное положи в банк.
Видимо, моя голова совсем плохо работала, если такая простая мысль не пришла в нее. Сашка опять убрался восвояси, предварительно вызвавшись проводить Ляльку до банка.
-Тупенькие мы, мамуля, - сделала вывод Лялька, - в дровах, что ли прятать? Пойду накрывать на стол, Саша с нами будет завтракать?
-С нами.
-Как вы тут, нормально? - не выдержав, опять зашипела Лялька.
-Нормально, потом поговорим.
За столом Лялька удивлялась, почему не вызвали милицию и скорую помощь. Пришлось объяснить, что мы сами еле убрались оттуда. Не успела я отбрыкаться, как подключился Сашка и стал выяснять, где находится дом, в котором мы были с Семеном. Больше всего мне хотелось, чтобы меня оставили в покое, но, понимая, что эти два человека сейчас самые близкие для меня, я старалась быть терпимой к их стараниям помочь. Объяснила все, как было, назвала шоссе, по которому ехали, рассказала как началась пыльная буря, дождь, и я уже больше не видела, куда мы едем. Сашка внимательно все выслушал и, видимо, остался доволен полученной информацией. Тут в моей комнате стал раздираться телефон, это Майя, не дождавшись звонка, разыскивала меня. Не вдаваясь в подробности, я рассказала ей о вчерашнем происшествии. Майя ответила, что ее уже вообще ничто не удивляет, и напомнила, что мы давно должны быть в дороге туда, где нас ждут. На мой печальный рассказ о больной ноге, она никак не отреагировала. «Найди способ и выезжай», - был ее ответ, - «Попроси своего друга отвезти тебя, придумай что-нибудь, это же тебе нужно. Ты пойми, Рита, второй раз он не примет, если сегодня не приедешь».
Сашка появился бесшумно, как обычно:
-Куда ехать надо?
-Да никуда ты без документов не доедешь, ГАИ остановит, что мы скажем?
Я опять услышала в трубке Майин низкий голос:
-Это твое дело, голубушка, чтобы ГАИ не остановило! Ты же умеешь дорогу делать – вот и давай. Захочешь – ни одна собака не остановит. Соберись, Рита. Жду звонка через пять минут.
Ее слова прозвучали для меня приказом, я почувствовала, что внутренние силы возвращаются ко мне. Да они и не исчезали никуда, я просто расслабилась. Надо ехать, это ясно. Сосредоточиться и ехать, так, чтоб не подставить Сашку… Моя цель – не подставить его. Я смогу сделать дорогу.
Перекрестившись, я сказала:
-Поехали с Божьей помощью. Все будет нормально. Олю высадим у ближайшего метро, сейчас договорюсь, где встретимся с Майей.
-Оля, а мама любит покомандовать… Слушайте меня здесь, девушки. Рита, делай дорогу, тропу, пеки ватрушки, ты поняла, да? Раз я за рулем, то и решать, как лучше доехать тоже буду я. Все запомнили?
Мы с Лялькой молчали, вернее, я попыталась открыть рот, но Сашкин взгляд прикрыл его.
-Олю отвезем домой. Подруга далеко живет?
-Рядом.
-Тем более, огород городить нечего. Адресок, будьте любезны и ключи от аппарата. Денежки советую взять с собой. Собирайтесь, барышни, жду в машине!
Пока Сашка носился по участку, закрывая замки, Лялька присела на край стула, как курица на жердочку, держа в руках сумку.
-Мам, куда ты хоть едешь? Что вообще происходит?
Я подошла к ней и прижала ее голову к своему животу:
-Олюшка, мне очень нужно ехать. Это нужно всем нам, даже тебе с Костей. Только сейчас я не могу ничего тебе рассказать. Ты пойми меня, пожалуйста, и прости, что так недолго повидались.
-Я понимаю, только очень боюсь за тебя. Можно я с вами?
-Нельзя тебе туда, зайка. Придет время, расскажу. Не плачь, я должна быть спокойна, чтобы мы нормально доехали, хорошо?
-Ты хоть позвони, когда назад будешь ехать… - понуро ответила Лялька.
Майе я позвонила, когда машина уже выезжала из поселка.
-Умница, Рита. Не бойся, я тоже работаю, поняла? Все будет нормально. Жду.
Глава 24.
Бесполезно объяснять, как я «делала дорогу». Объясните мне, как вы слышите? Не можете? Я так и думала. Я тоже не могу, но, все-таки попытаюсь. Мы двигались в выстроенном мной коридоре, отгороженные от всех невидимой преградой. И все время я чувствовала помощь Майи. Как только мое внимание начинало ослабевать, она возникала передо мной, вернее, не совсем она, а ее глаза и голос, успокаивавшие и поддерживавшие меня.
Вот, в общем-то, и все о дороге. Она оказалась не такой уж трудной. Когда к нам присоединилась Майя, стало еще легче.
Место, куда мы направлялись, находилось на другом конце области. Это был совсем небольшой скит, очень удачно расположенный на единственной поляне в глухом лесу. Майя предупредила, чтобы никто не курил, и ушла. Сашка, потягиваясь, вышел из машины, я оставалась на месте, только затекшие ноги поставила на землю, потирая больную коленку. Обойдя машину, он присел передо мной и долго молча смотрел мне в глаза. Увидев приближающуюся Майю, прошептал:
- Не бойся. Я рядом.
- Я не боюсь, нога болит.
- Пошли, голубка моя, тебя ждут, - Майя смотрела на нас, загородив глаза рукой от света.
Нога болела так, что при каждом шаге я охала. Майя поддерживала меня под руку и наставляла:
-Войдешь, не забудь поклониться и перекреститься на образа, имя свое назовешь: «Раба Божья Маргарита». Слушай, что он будет говорить и запоминай. Если спросит, отвечай, как есть, не вздумай врать или утаивать, выгонит сразу.
-А к кому я иду? Как его зовут?
-К старцу. Ты его называй «Батюшка». Ну, иди, с Богом.
Вы ждете рассказ про старца? Не дождетесь, потому, что не велено рассказывать.
Но кое-что все-таки расскажу.
Старец был не таким древним, как я себе представляла, но очень худым. Он сидел на постели, одетый во все черное, в изголовье постели на полочке стояли несколько небольших икон, рядом висел православный календарь. Рядом с иконами лежала ветка вербы. Почему-то меня удивил обычный светильник со стеклянным плафоном, висевший на деревянной стене. Уж очень он был мирской для кельи старца. Сейчас я вспоминаю свои мысли и удивляюсь, почему я решила, что попаду в какую-то пещеру? Хотя келья была обставлена довольно просто: кровать, тумбочка, полки с книгами и стул.
Лицо у старца было простое, с гладко зачесанными за уши волосами и седой бородой. А вот глаза и брови были молодыми, нет, неверно сказала, глаза были ясными и спокойными. Этот покой передался и мне.
Он слушал меня, глядя немного в сторону не от невнимания, а от внутренней сосредоточенности и, как мне показалось, понимания, о чем я рассказывала. Долго рассказывать мне не пришлось, он все знал, о чем и сказал мне. Сказал еще, что было в нашем роду нехорошее семя, лицо его при этом опечалилось. Успокоил тем, что мои неприятности вызваны не только мной и тот, кто покушался на мою душу, оставит меня в покое. Обещал молиться о моей душе, велел беречь детей. Помню, как он это сказал:
-Детей береги и венец прими.
Еще я получила от старца пузырек с маслом для лечения ноги и обычный совет показаться врачу.
Вот и все, что я могу вам рассказать о старце и беседе с ним. Об остальном, извините, придется умолчать, хотя ничего сверхъестественного не происходило. Да, еще он сказал, что мы свидимся обязательно. С тем я и ушла, поклонившись ему и получив благословение.
На обратном пути я все думала о детях, что же такое с ними может приключиться, и почему я должна их беречь? Объяснение было простым - это же моя материнская обязанность, тем более, раз происходили такие вещи, нужно быть внимательнее к детям. Детьми я считала Ольгу и Костю, которого стала воспринимать, как сына. Я решила, что они должны обязательно обвенчаться, помня слова о венце. Майя ни о чем меня не спрашивала, мы довезли ее до дома, простились, и поехали восвояси.
Сашка тоже молчал всю дорогу, пока я не очнулась и не заговорила с ним. Я вспомнила его слова о том, что какие-то люди его ищут. Оказалось, это были «работодатели». Они отлавливали таких спецов, как Сашка и давали им заказы на устранение людей, в общем, им нужен был киллер. Сашка рассказал об этом так обычно, как будто речь шла о работе стоматолога. На мое удивление, он спокойно ответил, что ему повезло в том, что я вовремя появилась и увезла его, но если найдут и там, он не очень удивится. Больше распространяться он не хотел, сказав только, что заниматься этим не собирается. Война – это одно, а убивать людей на гражданке – совсем другое. Я понимала, что ему нелегко дается такая выдержка, и прекратила расспросы.
Как и обещала, позвонила Ляльке, успокоила ее, что все нормально. Она ответила, что у них тоже все нормально, значит, Костя был рядом.
На даче мы оба кинулись первым делом к холодильнику. Сашка выхватил у меня кусок колбасы и велел лежать пока он принесет поесть. Пока он готовил, я с молитвой втирала масло в распухшее и посиневшее колено.То ли от масла, то ли от покоя, ноге стало легче.
Есть мне пришлось суп и измельченную чуть ли не в муку сочную сардельку с пюре. Сашка разместил все на журнальном столике, а сам, как обычно, расположился на полу. Я жадно пихала еду в узкую щель рта, охая от боли, и глотала, почти не жуя. Сашка так смотрел на меня, что я стала метать пореже. Сам он ел не спеша, как будто не проголодался. Удивительно сдержанный человек, полная моя противоположность. Об утреннем происшествии мы оба молчали, как будто ничего и не было. Я была погружена в мысли о разговоре со старцем, а Сашка молчал. Честно говоря, меня это удивляло. Такой порыв с утра – и вдруг полный штиль. Я даже немного обиделась на него. От обиды, а, скорее всего, от усталости, я уснула сразу после обеда, совмещенного с ужином.
Ночью я проснулась, видимо, оттого, что рано легла спать. Глотнув холодного чая, услышала Сашкин голос:
-Ты что не спишь?
Неожиданно для себя, я почувствовала такое желание оказаться с ним рядом, что чуть в окно не выскочила, и ответила:
-Тебя жду!
-Спи, Рита, тебе нужен отдых, - спокойно ответил мне Сашка.
Как будто я сама не знаю, что мне нужно! Уже второй раз этот человек вгоняет меня в краску. Я захлопнула окно и опять легла, шипя от негодования. Так, негодующая, и уснула.
Утром решила вести себя с Сашкой попрохладнее, чтоб знал, что я не какая-нибудь… Подумаешь, целовались на дороге! Я-то хороша: «Тебя жду!»
Такой Царевной Несмеяной я и поковыляла умываться. Глянув по дороге в зеркало, ужаснулась: синяк на скуле был ярко-фиолетовым, остальные поблескивали мелкими брызгами. Прятать это хозяйство было некуда – любой макияж был бессилен. Сашка, заметив мое шатание по дому, велел лечь в постель и ждать завтрака. Я молча села в кресло на террасе и стала смотреть в окно, давая понять, что его слова не долетают до меня. Это было не совсем правдой. Мне не хотелось, чтоб он видел мои синяки – поэтому я и отвернулась.
-А что ты скажешь, Рита, - завел разговор Сашка, как ни в чем не бывало, усаживаясь на табурет рядом со мной, - если я начну дом строить?
Я так качнулась в кресле, что чуть не перевернулась. Сашка ловко поймал меня за ноги.
-Дом у вас старенький, молодым простор нужен, я же все равно здесь до зимы проторчу, если не прогонишь?
Я ничего не ответила на его подмигивание. После ночного происшествия, спокойно ведет разговор о доме. Наглец!
-По крайней мере, фундамент точно успею сделать, - продолжал рассуждать Сашка, - что ты все молчишь? Обиделась?
-Вот еще! – гордо сверкнула синяками я.
-Я вижу, что обиделась. Зря, Патрикеевна.
-Никакая я тебе не Патрикеевна. И вообще, тебе нужно …
Я осеклась вовремя, не успев сказать, что Сашке нужно деньги зарабатывать, а не строить мне дом. Он вряд ли меня понял бы. И почему это он взял надо мной такую власть? Вчера командовал, сегодня…
«А хорошо, когда в доме есть нормальный мужчина», - неожиданно для себя подумала я.
-Нужно все подсчитать, какой-то проект… Я не знаю, как это делается. И вообще, мне не совсем удобно тебя напрягать.
-А нет никакого напряга. Очень хочу сделать тебе что-то хорошее. Что я могу? Могу построить дом, оставить память о себе. Построю – и уйду.
Мне стало совестно за свои мысли.
-Как же ты будешь один строить?
-Это уж мое дело. Я тут кое с кем познакомился, – хитро ответил Сашка.
-Когда баньку поправлял? - не удержалась я.
-Ох и Патрикеевна! Я ж еще тогда заметил, как ты на нее смотрела.
Сашка подхватил меня на руки прямо из кресла и потащил в комнату. Я лежала на постели, а Сашка радостно улыбался:
-Ты меня ревнуешь!
Я опять отвернулась к стене, пряча синяки, а он, напевая, пошел готовить завтрак, и, возясь у плиты, сообщил:
-После завтрака к хирургу поедем.
Ну, что вы на это скажете?!
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.