Этот креатив сперва был записан мною на пачке беломора, и на развёрнутых гильзах от папирос – мелким почерком простого карандаша, а затем переписан набело фломастерами на коробку из под телевизора.
***
Василий Иванович - человек, безусловно, верующий. Хотя он не чужд и не лишён ничего такого - человеческого, тем не менее, в церковь он зайти всегда очень даже любит. И хотя бы там, в церкви, он не выполняет всех положенных там обрядов: ну, не молится там, и даже не крестится почти что, но зато там он смотрит во все глаза, и слушает во все уши. И ведь там он всегда видит и слышит, и чувствует что-нибудь такое - удивительное. Василий Иванович как будто бы причащается там к чему-то такому - таинственному, и уходит потом оттуда очищенный, просветлённый и исполненный чего-то такого - высокого и светлого.
Научил Василия этому делу его приятель, много лет этому назад, когда они ещё оба были гораздо моложе, и, выпив как-то пива с демидролом, прохаживались мимо какой-то церквушки, в которую по случаю какого-то праздника спешило много людей. А на улице тогда было холодно, мерзко и слякотно. И тогда Николай, друг Василия, предложил: "Зайдём штоле?", а Василий ему тогда ещё сказал на это: "Да ты что, Коля? - нельзя так - в церковь, да пьяными то!". Но Николай сумел-таки уговорить друга, сказав, что после трёх бутылок пива - это ещё не пьяный, и что после демидрола - в церкви вообще интересно: "Вот увидишь, - Пообещал Николай, - Тебе понравится". И они зашли.
Друзья встали сбоку, где они никому не будут никому мешать...
Николай сразу же принял смиренный вид заправского прихожанина, стал вдруг таким тихим и кротким, и видно было, с каким неподдельным внутренним уважением относится он к этому месту и к происходящему вокруг. Василий попытался о чём-то заговорить с ним, но Николай так строго сказал, как отрезал: "Тссс! Молчи. Смотри и слушай...".
Начиналась служба.
В церкви стоял невнятный молитвенный гул, который очень трудно воспринимался замутнённым сознанием Василия, однако он взял пример с Николая, и тоже стал кротким и одухотворённым. Сначала только внешне, но потом понемножку, помаленьку – и внутренне тоже. Он стал слушать внимательно, смотреть внимательно, и все звуки, все голоса, начали превращаться для него в горы и возвышенности с впадинами и ущельями, а паузы между звуками - были при этом равниной. В общем, всё было так, как бывает на трёхмерной диаграмме звуковых волн: каждая отдельная реплика, каждый щелчёк, или хлопок производили на гладкой поверхности умиротворения неповторимые по своей структуре столбы, бугры, выщербленные обрывами, и увенчанные пиками. Они возникали - то слева, то справа, и на какое-то время оставались так каждый на своём месте, а затем постепенно уплывали, заменяясь новыми звуками. У Василия появилось ощущение полёта над горной местностью. Запел церковный хор, и равнина уже перестала быть равниной: она шла теперь волнами, холмами, оврагами - через поле и через лес на нём.
Сперва казалось, что звук порождает этот ландшафт, но вскоре сделалось очевидным, что наоборот - это звук происходит от ландшафта. Создалось такое впечатление, что ландшафт служит носителем этих звуков. И теперь, видимо, сознание Василия ускорилось, потому что он стал видеть звуки раньше, чем слышать их.
И вот в какой-то момент этот ландшафт, и напрямую связанный с ним шумовой фон стали существовать независимо друг от друга. А где-то между ними, вернее даже сказать, помимо них, – появилось и ещё что-то. Что-то третье, что-то общее, которое и видно смутно, и не слышно почти совсем. Оно оторвалось, подлетело, и стало воплощаться – набирать плотность и высоту.
Это тоже был звук. Но он был совсем другой природы.
***
Он оторвался высокой нотой. Отделился от самых высоких пик и воспарил. И он полетел, и хор, прославляющий Бога, в экстазе стал стройно поддерживать этот звук своим пением. И тот стал плавно возноситься всё выше и выше и выше. И улетел туда, под каменный купол, где красочно-живописным методом, нанесены и написаны были архангелы: на голубом фоне облаков – вместе с испалинским Отцом нашим Небесным. И вернулся звук оттуда, сверху, как обычное эхо, только куда более внятное, нежели сам источник, который, как показалось Василию, породил его. Тонкое и невероятное эхо, тем не менее, действительно, настоящее, ощутимое – в спектре, доступном для восприятия обычным человеческим ухом. И это эхо, это отражение хора, достигнув самых высот собора, заиграло там, в нарисованных небесах, засверкало, засияло, заискрило, залучилось. И такое удивительно невероятное явление получилось! Произошло то, что услышали все присутствующие в храме – хулу дьяволу. Да, да! – хулу диаволу, ни дать, ни взять!
Хоровое пение слилось всеми своими голосами воедино под сводом, и возник там резонанс, и эхо, отразившись, как бы пропело, как бы в ответ хору. Вот, так примерно это было, с рациональной точки зрения. Но звук спустился к нам в совсем другом, совершенно сверхъестественном виде! Ощущение складывалось такое, будто один из ангелов с нарисованного неба воспел хулу дьяволу: "Сотона - пидарас!".
Так громко воспел, и так чётко, что разобрать можно стало каждый звук, каждую буквально буковку. Слово "со-то-на-а" – растянулось в четыре слога, потом возникла пауза, подразумевающая собою знак препинания «тире», и затем в слове: "пии-даа-рааа-сссс!" – второй слог понизился на полтона относительно первого, зато третий – резко повысился сразу на три полутона. На слоге "ра" – голос торжествующе поднялся высоко-высоко, назад к архангелам и, достигнув самого Отче Нашего, осыпался на головы прихожан звуком певуче-протяжным свистящим "с" – который был похож на призыв – всем замолчать. А до того момента – завороженный церковный хор тянул, тянул изо всех сил свою песнь, поддерживая и вознося архангельский глас, и лишь вместе со ниспадающим и угасающим, чарующим и свистящим свысока звуком "с" получил возможность снова набрать в лёгкие душного церковного воздуха с присущим букетом церковных ароматов: воска, лампадного масла и ладана.
Хор повёл ухом, и всем стало ясно: все слышали ЭТО! И все сделали вид, что всем это только показалось, и что никто этого не слышал. Все переглянулись, не зная, верить ли своим ушам. Сердца у всех, однако, забились звонче и радостнее, как будто Иисус тайно подморгнул каждому прихожанину. Пожалуй, что, каждый испытал от услышанного сверхъестественного боголепную радость и затаил её у себя в груди - под строгими одеждами и под нательным православным крестом и стал прятать её ещё глубже и глубже, накладывая одно за другим крестные знамения поверх самой верхней одежды.
Прошла секунда-другая восторженной и изумлённой паузы, прежде чем только хор вновь ожил после пережитого и, вдохновенный, с новым усердием запел многократную аллилуйю. Дьякон со всем усердием тряхнул паникадилом, высекая сноп искр и производя невероятное количество душистого благовонного дыма. Прихожане усиленно закрестились, а весьма многие – даже упали в колено преклонной молитве.
"Сла-а-ва тебе, Бо-о-же!", – заключил батюшка насыщенным своим басом.
***
продолжение здесь же
(сейчас прям готовлю..)