Железная Маша

повесть

       К Самохину подошел парень крепкой наружности с толстой золотой цепью на шее: короткая стрижка, уверенный взгляд.
       - Ты, что ли, Коса?
       Рядом с качком стоял худощавый молодой человек неприметного вида и невыразительной внешности. Самохин ответил в своей обычной манере:
       - Чем могу быть полезен?
       - Я от Веденеева, - представился качок и ткнул пальцем в того, что стоял рядом с ним: - Поставь его на рынок, пусть поработает.
       Самохин оглядел худощавого:
       - На каких условиях?
       - А я откуда знаю? – пожал плечами качок. – Чтоб денег заработал на жизнь.
       - На всю жизнь? – уточнил Самохин, и качок усмехнулся:
       - На те дни, пока будет работать. Помочь надо парню.
       - Понял, - кивнул головой Самохин, - Сделаем. Веденееву – привет.
       Качок, не простившись, развернулся и ушел к своей машине, а Самохин обратился к парню:
       - Зовут как?
       - Панама.
       - Кличка, что ли?
       Парень улыбнулся:
       - Фамилия у меня такая – Пономарчук, а зовут Сергеем.
       - А Веденееву ты каким боком приходишься?
       Сергей округлил глаза:
       - А это кто?
       - Начальник УБОПа.
       Панама пожал плечами:
       - Это ребята его знают. Наверное, попросили его, он и подсказал, куда меня устроить.
       Самохин кивнул и усмехнулся:
       - А сколько ты зарабатывать рассчитываешь?
       - Сто рублей в день мне хватит.
       - Это не проблема, - Самохин обвел взглядом площадку перед магазином «Юпитер». – Вот твое рабочее место. Будешь продавать фотоаппараты, бинокли и прочую оптическую технику иностранцам и нашим гражданам. Я тебе отдаю аппарат, говорю, сколько мне с него причитается, а остальное – тебе в карман. Понял? Приглядывайся к другим продавцам, слушай, что они втирают покупателям, и учись. Иностранными языками владеешь?
       - Английским немного.
       - Ничего, научишься.
       Повесив аппарат на шею нового продавца, Самохин предупредил всех, чтобы новенького не трогали, и занялся другими делами. Через десять минут к Самохину подошел Сергей, протягивая деньги и сияя от радости:
       - Продал!
       Самохин пересчитал деньги:
       - За сколько продал?
       - Пятьдесят рублей заработал.
       Самохин упрятал деньги в карман:
       - Неплохо. Вот тебе еще аппарат.
       К концу дня Панама продал шесть аппаратов и заработал триста рублей. Он был оживлен, весело улыбался и что-то рассказывал о своей жизни в подмосковной Истре. Самохин поморщился:
       - Не суетись. Штуку в день срубишь, тогда и похвастаешься.
       Панама удивился:
       - Штуку?
       - Угу. Штуку. Наливай себе шампанского, - Самохин указал на бутылки, которые стояли прямо на асфальте у входа в магазин: одна из них была распечатана, две другие сверкали серебристыми головками.
       Панама замер в нерешительности:
       - Ты за свои деньги купил?
       - Ребята подогнали. А тебе какая разница – наливай да пей. Бери стакан, - Самохин протянул Сергею пластмассовый стаканчик.
       - Я ведь тебе магарыч должен за первый день работы, - Панама отхлебнул шампанского и блаженно прищурился: - Зайдем куда-нибудь?
       - Потом когда-нибудь... Но запомни: тебя здесь ко мне поставили, чтобы ты деньги зарабатывал, а не пропивал их. Я, как-никак, ответственность за тебя несу.
       Панама махнул левой рукой – в правой был стакан:
       - Да это просто так. Братан мой с этими ребятами тусуется, вот и попросил их помочь...
       - В любом случае я дал слово...
       
       Через неделю Панама оперился и вел себя уверенно, его энергии хватало на то, чтобы продать всё, что он задумал на этот день, и, кроме того, надоесть своими разговорами всем без исключения. Его уже даже стали гнать от себя другие продавцы, чтобы не мешал работать. В тот день Панама срубил штуку. Он важно подошел к Самохину и вытащил из кармана деньги:
       - Вот.
       Самохин мельком глянул на его руки:
       - Тысяча?
       - Ага.
       - Нашел, чем хвастать. Вот если бы ты штуку баксов срубил...
       - Скажешь – штуку баксов.
       Самохин пожал плечами:
       - А что тут удивительного? Зарабатывай деньги, покупай аппараты и продавай их сам – заработаешь больше.
       Панама мечтательно прищурился, но тут же вернулся к действительности:
       - Слушай, Володя: сегодня суббота, завтра нерабочий день, так давай отметим мой успех. Я ведь тебе магарыч до сих пор не поставил. Куда пойдем?
       Самохин задумался:
       - Честно говоря, я никуда идти не хочу, но выпить не прочь; так что, если ты такой компанейский парень, давай выпьем у меня дома.
       - А жена?
       - Жена с детьми у тещи. Далеко. Одни будем.
       - Может, девчат каких-нибудь прихватим?
       Самохин поморщился:
       - Во-первых, никаких девчат – с ними уже не пьянка получится, а ****ство. Во-вторых, от девчат одни неприятности, а неприятности я не люблю. В-третьих, я с семьей снимаю квартиру в пригородном поселке за кольцевой дорогой, так что, если вожжа под хвост попадет – а я себя хорошо знаю – мы никуда не пойдем добавлять: в поселке нет кафешек и ресторанов. Переночуешь у меня.
       Видно было, что общительному Панаме не очень улыбалось провести целый вечер с Самохиным в пустой квартире, но он согласился – что делать, сам напросился. Водку и закуску – Панама был щедр – они прихватили здесь же, на Новоарбатском, до пригородного поселка доехали в такси. Когда к часу ночи водка закончилась, Панама заскучал:
       - Маловато я взял.
       - Нормально, - махнул рукой Самохин, он был уже хорош. – Сейчас – баиньки, а утром опохмелимся. Скажу тебе, молодой человек, что от хорошей опохмелки можно получить удовольствия даже больше, чем от самой пьянки: у тебя внутри все трясется, а ты берешь в руку холодненький стаканчик...
       - Я бы и сейчас от стаканчика не отказался.
       Самохин почесал за ухом:
       - Если выйти на трассу, запросто можно такси поймать... Но нет, не пойдем - мне лень. Сейчас и в Москве, если и найдешь что-нибудь, то это в такие деньги выльется...
       - Деньги? – Панама широким жестом вытащил купюры из кармана – Не проблема! Поехали.
       Самохин замотал головой:
       - Нет-нет. Не поедем. Мне лень, да и ты не для того деньги зарабатывал, чтобы их пропивать.
       - Володя! – Панама бросил деньги на стол. – Откуда у меня эти деньги? Это ты мне дал заработать! И что я – крыса какая-нибудь, чтобы их зажать? И вообще я праздника хочу!
       Самохин сопротивлялся из последних сил:
       - Ну что за радость – переться в такую даль? Да и где мы водку возьмем?
       - У таксистов.
       - Тогда и ехать никуда не надо, - оживился Самохин. – Выйдем на трассу, остановим такси и купим водки.
       Так и сделали. Такси ждали недолго, но водки там не оказалось. Таксист подвез их до станции метро, где была стоянка такси, и где уж наверняка водка должна была быть. Оббежали все машины, но водки и там не оказалось; один таксист согласился отвезти их в таксопарк, где они уж точно смогут отовариться. Пока ехали, Панама вдруг обратился к таксисту:
       - Командир, а за сколько ты нас до Истры довез бы?
       - За стольник.
       Панама обернулся к Самохину:
       - Володя, поехали ко мне! У тебя мы уже были, а теперь у меня погуляем!
       Самохин стал отнекиваться, а Панама продолжал нажимать:
       - У нас там – красота! Озеро, база отдыха. Отдохнем на природе, шашлычков пожарим. Я тебя с такой девахой познакомлю!
       Когда Самохин был пьян, общество девушек ему уже не казалось излишним, и он согласился. Панама обернулся к водителю:
       - В Истру!
       
       Летом светает рано, и в пятом часу утра, когда они прибыли в Истру, было уже достаточно светло, но только все почему-то спали. Панама пыхтел перед дверью, нажимая на звонок:
       - Ко мне не пойдем, а то мать увидит и не отпустит. Сейчас к другану завалим.
       В открытую дверь показалась растрепанная и заспанная физиономия другана, видно было, что он не особенно рад гостям в этот час.
       - Чего трезвонишь? Делать нечего?
       Панама пьяно улыбнулся и широким жестом показал на Самохина:
       - А мы с Косой погулять приехали. Деньги есть. Коса – бригадир на рынке, где я сейчас бабки заколачиваю. Он крутой, его все менты и бандиты знают.
       Друган посмотрел на Самохина и зевнул:
       - Ладно, заваливайте, только тихо, а то подруга выспаться хочет.
       - А кто у тебя сейчас? – Панама с друганом о чем-то стали переговариваться шепотом, а Самохин, не ожидая приглашения, разулся, прошел в комнату, огляделся – стандартный набор мебели – и улегся одетым на диван, поджав ноги. Через пять минут он уже спал.
       
       Проснулся Самохин, когда солнце уже было в зените. Он стал прислушиваться, не открывая глаз: в коридоре переговаривались двое – Панама и какая-то девчонка:
       - Да чё он старый, никакой не старый. Тридцать шесть ему. Он крутой. Смотри: коса у него, модный.
       - На что мне его коса?
       - Слушай, ты шашлыков хочешь?
       - Ладно, поеду.
       Говор стих, и Самохин, не открывая глаз, лежал и слушал музыку, которую передавала первая в стране музыкальная коммерческая радиостанция «Европа плюс». Голова начинала побаливать, но он терпел. В комнату вошел Панама и потрепал Самохина за плечо:
       - Володя, подымайся, нам уже ехать надо.
       Самохин открыл глаза: Панама выглядел бодро, как будто и не пил вчера весь вечер. На базу отдыха поехали вшестером: Панама с друганом, их подруги, Самохин и еще одна девушка – для него. Самохин незаметно разглядел ее: ничего, худощавая, лет восемнадцати, волосы прямые, длинные, лицо симпатичное. Ехали на такси, багажник которого Панама щедро загрузил продуктами.
       Выгрузились прямо на берегу. Панама хозяйским взглядом окинул живописное озеро и скомандовал:
       - Вы тут искупайтесь пока, а я договорюсь насчет бунгало на базе отдыха.
       Самохину купаться не хотелось, но он потянулся за остальными, разделся до плавок и с разбегу влетел в воду. Ему, привыкшему к южному морю, утренняя августовская вода Истринского водохранилища показалась ледяной. К тому же начинался похмельный синдром, солнце грело скупо, и Самохина мелко затрясло. Предназначенная Самохину девушка – а имя ее он, конечно же, после представления тут же забыл, как забыл имена остальных участников пикника – обратилась к нему, отжимая мокрые волосы:
       - Холодно?
       Фигурка у девушки была хорошей – дефекты под купальником не спрячешь – да и голос приятный, и Самохин в грязь лицом не ударил:
       - Нет. Похмельный синдром: организм водки требует.
       - А вы опохмелитесь. Водка-то есть.
       Самохин решил брать быка за рога сразу же:
       - Давайте на ты, а то что это мы всё: «вы» да «вы». На отдыхе все-таки.
       Девушка перестала отжимать волосы и улыбнулась одной стороной рта:
       - Нет, я уж лучше буду вас по имени-отчеству звать. Как вас, кстати, по отчеству?
       - Владимир Николаевич. Так мне тоже вас по имени-отчеству величать?
       Девушка улыбнулась:
       - Меня можно просто Татьяной и на «ты».
       «Ну и ладно, - подумал Самохин. – Я хоть имя узнал».
       Панамин друган, выходя из воды со своей девушкой и девушкой Панамы, услышал разговор Самохина с Татьяной и предложил:
       - Открыть бутылочку?
       Самохин согласился кивком, а девушки тут же добавили:
       - И пива!
       Пока Панама договаривался по поводу бунгало, Самохин успел согреться и опохмелиться, и потому к месту назначения шел бодро. Бунгало оказались хлипкими деревянными строениями, похожими на хороший курятник, аборигены были знакомы с этим сервисом, а Самохин вдруг заскучал: не таким он представлял себе отдых на природе. Курятники для отдыха располагались почти вплотную друг к другу – видимо, из-за дефицита места в природоохранной зоне. В довершение всего, Панама сумел выбить только два бунгало, и когда он объявил об этом, наступила неловкая пауза.
       - Ну и что? – Татьяна хитро глянула на Самохина. – Разберемся: девочки – в одном, мальчики – в другом.
       Кроме нее, похоже, никого такая перспектива не прельщала, и потому идея не получила развития. Друган мрачно посмотрел на Панаму и заявил:
       - Вы как хотите, а мы с Ленкой займем отдельный домик.
       «Еще одно имя узнал», - отметил про себя Самохин.
       Панама виновато посмотрел на Самохина, а тот махнул рукой:
       - Пойдет, если остальных это устраивает.
       - Тогда так, - Панама, вновь почувствовавший себя уверенным, стал командовать. – Мы вчетвером – в этот домик, а Коля с Ленкой – в другой. Он далековато отсюда, я покажу.
       Пообедать решили в домике Николая – там места больше, чтобы продукты разложить. Сами бунгало внутри были устроены просто: две кровати, две тумбочки, шкаф для чего-то, стол и два стула. Кровати узкие, но вдвоем поместиться можно. Еще когда стояли у первого домика, Самохин обратил внимание, что Самохин общается с какими-то ребятами бойцовского вида. По пути ко второму домику он спросил у Панамы:
       - Это твои знакомые, там, в домике рядом?
       Панама улыбнулся:
       - Нет. Мы здесь познакомились. Хорошие ребята.
       У Самохина засосало под ложечкой – он за версту ощущал опасность.
       - Ты им не сказал, где находится второй наш домик?
       - Нет, - улыбнулся Панама. – А зачем?
       - Вот именно, зачем? И не вздумай говорить.
       Панама умерил шаг:
       - Ты что, Володя, боишься? Это мой дом, да и ребята неплохие, я поговорил с ними.
       - Да я не о том, - Самохин остановился у второго домика, где предстояло обедать всем вместе, а спать – только Коле и Лене, и сказал спокойным тоном: - Припрутся еще ночью, Кольке с Ленкой помешают.
       Когда закончили обедать – а кроме того, что привезли с собой, Панама еще взял холодных жестких шашлыков в кафе при базе отдыха – Сергей предложил:
       - Может, в гости сходим?
       Самохин понял: от судьбы не уйдешь, Панама упорно толкал компанию к конфликту. В конце концов, в гости к подозрительным новым знакомым намерились пойти только Панама со своей подругой, имя которой Самохин узнал только во время обеда. Ее тоже звали Леной, и теперь Самохин различал их как Лену колькину и Лену панамину. Панамина Лена была красивой, яркой, бросалась в глаза с первого взгляда, колькина – попроще, но Самохину больше нравились именно такие. Татьяна ему тоже нравилась, но она смотрела на Самохина как-то не так, с какой-то хитрецой, и он постоянно ждал подвоха с ее стороны. Ему всегда «не везло» с другими женщинами, и он даже предполагал, что это проделки его жены, которая за тысячи километров чуяла, когда он собрался изменить ей. Какой-то неведомой силой она расстраивала его планы, когда, казалось бы, всё уже на мази, кобеляж на стороне срывался, а жена по возвращению его домой, спрашивала, указывая именно на тот день, когда он собирался изменить, не случилось ли чего с ним в это время, а то она так тревожно себя чувствовала. Самохин прикинул расстояние от Полтавы до Истринского водохранилища и усмехнулся. Заметив его усмешку, Татьяна тут же объявила:
       - В гости я не пойду, и в другой домик тоже не пойду, пока Панама с Ленкой не возвратятся. Я здесь буду.
       Самохин обернулся к Кольке:
       - Мы оба вам тут немного помешаем.
       Хорошего отдыха не получилось: Панама застрял у своих новых знакомых, купаться на озеро не пошли, и Самохин развлекал девчат фокусами с игральными картами. Когда дело стало клониться к вечеру, Татьяна забеспокоилась:
       - Может, сходить за ними?
       Колька замотал головой:
       - Ну его на фиг. Вечно вытворяет что-то, пусть сам и выпутывается. Я ему не нянька.
       Татьяна посмотрела на Самохина, а тот пожал плечами:
       - У меня тоже нет никакого желания идти к тем быкам. Панама – черт с ним, но там Ленка. Если бы ты... – он обернулся к Татьяне. – Если бы ты сама пошла и вызвала Ленку сюда, я бы потом сходил за Панамой... может быть.
       Когда Татьяна уходила, Самохин сказал ей вслед:
       - Козлов этих сюда не приведите на хвосте. Если тебя полчаса не будет, я приду туда.
       Пообещал и пожалел сразу же, но уже понимал, что от судьбы не уйдешь: отдых - псу под хвост, с Татьяной ничего не получится - как пить дать, а теперь еще и с бугаями воюй из-за этого шалопутного Панамы. И предстоит ему – Самохин жопой чуял – не легкий бой, а тяжелая битва.
       Прождавший полчаса Самохин добрел до домика, где расположились новые приятели Панамы, постучал в дверь и вошел, услышав приглашение. Панама чувствовал себя как рыба в воде: трепался, сидя на кровати и положив руку Ленке на плечо. Самохин не расслышал, о чем он говорил, но по тону было слышно, что Панама бахвалится.
       - О, Коса! Заходи!
       - Здравствуйте, - Самохин огляделся: четверо, крепкие, не слишком пьяные. Ленка сидит рядом с Панамой, глаза у нее испуганные, Татьяна чуть в стороне, но тоже напряжена. Обернувшись к Татьяне, он сказал недовольным тоном:
       - Ну и чего ты расселась? Я, что ли, картошку чистить буду?
       Татьяна посмотрела на него удивленно, а пьяный Панама наморщил лоб:
       - Какая картошка? Откуда картошка?
       Если бы у Самохина было что-нибудь в руках, он этим чем-нибудь обязательно съездил бы Панаме по его глупой и пьяной роже, но в руках у него ничего не было. В карманах – тоже, потому что вчера вечером, в порыве пьяной доброты, он подарил Панаме свой газовый баллончик. Самохин подошел к Татьяне и тронул ее за плечо:
       - Пошли-пошли, картошку почистишь, поставишь варить, и вернемся. Ночь долгая.
       Самый крупный бык – главный, видимо – поднялся с кровати, на которой он сидел рядом с Ленкой:
       - Нехорошо, брат: люди отдыхают...
       Самохин вежливо ему улыбнулся:
       - Извини, брат. Сейчас бабу свою отправлю картошку чистить, а сам вернусь. – Он кивнул на пустой стол, на котором сиротливо стояли початая бутылка водки, полбулки хлеба и разнокалиберные стаканы: - Без закуски пить несподручно.
       - А мы вермишель варим, - отозвался еще один бык, поменьше.
       - Картошка лишней не будет, - Самохин уже подталкивал вставшую со стула Татьяну к выходу.
       Когда они вышли на воздух, Самохин первым делом спросил у Татьяны, кивнув на их первый домик:
       - Ключи у кого?
       - У Панамы.
       - Наши вещи там есть?
       Татьяна покачала головой из стороны в сторону.
       - Хорошо. Ты сейчас иди к Кольке с Ленкой и скажи, чтобы они собрались в дорогу на всякий случай.
       Татьяну затрясло.
       - Вернешься ровно через десять минут и скажешь Ленке... - Самохин кивнул на бычий домик, давая понять, что сказать надо Ленке панаминой, - Скажешь Ленке, чтобы вышла помочь тебе. После этого рвите к Кольке и сидите там, закрывшись.
       Посмотрев на трясущуюся Татьяну, Самохин вздохнул:
       - Если боишься – не иди. Оставайся там, а я сам справлюсь.
       - Я п-приду, - прошептала Татьяна.
       В это время из домика с сигаретой в руках вышел главный бык, Самохин легонько шлепнул Татьяну по заднице и громко сказал:
       - Полчаса тебе на всё про всё. Приду – проверю, как ты справилась.
       Обернувшись к быку, Самохин для убедительности посмотрел на свои часы. Театр продолжался.
       - Этот с тобой? – бык показал сигаретой на дверь.
       Самохин тоже достал сигарету, прикурил ее и только после этого ответил на вопрос:
       - Да ну его на хер: первый день знаком с ним, а надоел он так, как другой за всю жизнь не надоест.
       Бык согласно кивнул:
       - Склизский хлопчик. Здесь познакомились?
       Самохин согласно кивнул. Докурив, они прошли в домик, и Самохин мельком взглянул на Ленку: на девчонке не было лица. Судя по всему, Панама не понимал, в какую ситуацию он попал, и продолжал хвастаться:
       - Да я за один день зарабатываю столько, что... – он глянул на вошедшего Самохина и осекся: - ...много зарабатываю.
       Старший бык взял с тумбочки колоду с картами и обратился к Самохину:
       - Перекинемся в картишки?
       Самохин улыбнулся:
       - Я не играю в карты.
       - Не умеешь?
       Самохин опять улыбнулся:
       - Умею. Даже хорошо умею, только не играю.
       - Хорошо умеешь? – бык стал тасовать колоду.
       Самохин протянул руку:
       - Дай, покажу.
       Выбрав из колоды восьмерку и девятку крестовой масти и червовый туз, Самохин отложил колоду в сторону:
       - Ну, кто угадает, где сейчас будет туз?
       - Видел я эту байду, - заговорил один из быков, до сих пор молчавший. – Там все на лохов рассчитано. Если внимательно смотреть, можно отгадать, а там специально внимание отвлекают.
       - Тогда смотри, - Самохин показал карты мастями вверх, затем перевернул и бросил на стол вверх рубашками: - Где туз?
       Вызвавшийся знаток уверенно ткнул пальцем в карту. Самохин перевернул ее – крестовая девятка. Все придвинулись к столу, Панама удивленно смотрел на Самохина.
       - Давай еще раз, - знаток не унимался. – Сейчас точно замечу.
       Самохин еще раз раскидал карты, и опять знаток не угадал, где лежит туз. Старший бык с уважением посмотрел на Самохина:
       - Где это ты так натренировался, браток?
       - На хлеб себе этим зарабатывал, - Самохин оглядел быков: - А крепкие ребята вроде вас на подстраховке стояли.
       - Тебя зовут-то как? – старший бык явно растерялся: его первоначальный план, судя по всему, рушился из-за внезапно появившегося Самохина.
       - Владимиром.
       - Живешь в Москве?
       - В Москве.
       - А у нас не хочешь поработать? Мы тебе такую крышу организуем.
       - Утром поговорим, на трезвую голову, - Самохин мельком взглянул на Ленку: она была ни жива, ни мертва от страха, а Татьяна всё не приходила.
       «Придется одному выкручиваться», - только подумал Самохин, как раздался стук в дверь, и вошла Татьяна. Она кивнула всем – «Привет!» - и обратилась к Ленке:
       - Давай со мной, мне помощь нужна.
       Старший бык хотел что-то сказать, но Самохин его опередил:
       - Ты что, сама не справишься?
       Татьяна сыграла прекрасно – сделала вид, что обижена:
       - Ты же сам сказал: быстрее. Я что одна должна там корячиться?
       Самохин почти услышал, как ворочаются мозги в голове у старшего быка, и опять опередил его:
       - Ладно, давайте вдвоем, но только быстро!
       Последнее слово он произнес громко, на повышенных тонах. Когда за девчонками закрылась дверь, он добавил вполголоса:
       - Шалавы.
       Панама обиженно посмотрел на Самохина:
       - Коса, ты что? Ленка – моя подруга.
       Самохин открыл, было, рот, но в этот раз старший бык опередил его, положив руку на плечо Панаме:
       - А ты заткнись, мудак. Тебе никто слова не давал.
       Пьяный Панама ничего не ответил, глядя в пол, а Самохин, лихорадочно соображая, что делать дальше, предложил быкам, показывая три карты:
       - А хотите, я упрощу вам задачу?
       Старший бык убрал с плеча Панамы руку и заинтересовался:
       - Это как?
       - Смотрите, - Самохин взял в правую руку две карты – крестовую девятку и червовый туз, в левую – крестовую восьмерку. Показав быкам туза в правой руке, который лежал снизу, он ловким движением сбросил верхнюю девятку. Затем он положил оставшегося в правой руке червового туза сверху на крестовую восьмерку, перевернул карты, показал восьмерку, скинул верхнего туза и опять показал восьмерку. Быки, конечно же, не заметили, что он дважды показал им восьмерку и смотрели на стол, где лежали три карты. – Ну так что, угадаете, где туз?
       Старший бык усмехнулся и ткнул пальцем в карту:
       - А чего гадать? Здесь он.
       - Переверни.
       Бык перевернул карту и растерянно уставился на крестовую восьмерку:
       - Бля! А как ты это сделал?
       - Ловкость рук!
       Один из быков, помешивавший большим черпаком в кастрюле, стоявшей на электрической плите, доложил:
       - Вермишель готова, только слить надо.
       - Да погоди ты, - Старший бык перевернул оставшиеся карты и вздохнул от восхищения: - Ловко.
       В это время ожил Панама, и его понесло:
       - А я тоже... умею... у меня денег много...
       И тут старший бык понял, что пора раскручивать Панаму, он глянул на него с усмешкой и сказал:
       - Откуда у тебя деньги, прыщ вонючий? Небось, сто рублей в кармане, а корчишь из себя миллионера.
       Самохин понял, что началось, но не знал, что делать. В таких случаях он обычно затаивался и ждал момента, когда можно будет что-то предпринять; что – покажет обстановка, которая менялась каждую секунду. Панама встал с кровати, на которой сидел, вытащил из кармана пачку банкнот сторублевого достоинства, помахал ею и засунул обратно в карман. Самохин почувствовал, как напряглись все, находившиеся в домике: старший бык стоял напротив Панамы, который опять уселся на кровать, двое других стояли у дверей, отрезая путь к выходу, а четвертый подошел к Панаме с другой стороны, держа в руках черпак, с которого свисали липкие вермишелины.
       - Ну-ка, покажи-ка деньги еще раз, - грозным голосом потребовал старший бык, - я их пересчитаю.
       - А вот вам, - пьяный Панама смело скрутил кукиш и показал его старшему.
       Стоявший слева бык размашисто ударил Панаму по лбу черпаком, и время замедлило свой бег: все замерли в молчании, Панама даже не шелохнулся, тупо глядя вперед, рукоять черпака согнулась от удара почти под прямым углом, а Самохин зачем-то подумал, что если бы Панаму ударили армейским черпаком – литым, тяжелым – голова его точно треснула бы, а так ничего: живой еще.
       - Деньги давай, - скомандовал старший бык, и Панама полез в карман.
       «Ну и ладно, - подумал Самохин, мельком глянув на входную дверь. – Отделаемся малой кровью. У меня деньги есть, на обратную дорогу хватит. А Панаме поделом – сам дурак».
       Панама вытащил из кармана руку, но не с деньгами. Направив газовый баллончик прямо в лицо старшему быку, он нажал на его головку и держал так секунды три, потом вскочил с кровати, коротко брызнул из баллончика в сторону стоящих у входной двери, отчего те шарахнулись в разные стороны, и выскочил наружу. Двое у входа тут же кинулись за ним, а Самохин, быстро приняв решение, схватил старшего быка за руки и потащил его к выходу – он хорошо знал действие раздражающего газа в маленьком помещении. Когда они оказались на воздухе, старший бык, наконец, сумел сделать вдох и завыл на выдохе:
       - Сука-а-а! Бля-а-а!
       Самохин держал быка за руки, чтобы тот не тер глаза. Еще один бык, тот, что с черпаком стоял, тоже ринулся в лес.
       - Сука-а-а! Воды!
       - Водой нельзя, - спокойным голосом сказал Самохин. – Руками тереть тоже нельзя.
       У старшего быка руки тянулись к лицу, и Самохин крепко держал их:
       - Потерпи, должно само пройти.
       - Я ослеп, - выл бык, а Самохин его успокаивал:
       - Не ослепнешь. Мне уже приходилось с таким сталкиваться. Главное – не тереть глаза руками и не мыть водой: от этого только хуже делается.
       Из погони вернулись те двое, и Самохин понял, что упустил момент убежать. Теперь они его не отпустят. Даже если он отмажется от Панамы, его заставят привести Ленку, а он этого не сможет сделать. Будь что будет.
       Преследователи матерились, тяжело дыша, и Самохин понял, что Панаму они не достали. Чтобы взять инициативу в свои руки, он сказал одному из вернувшихся:
       - Подержи его руки, чтобы не тер глаза.
       Старший бык не отпускал рук Самохина:
       - Подожди, браток. Ты этого пидара знаешь?
       Самохин быстро прикинул, что мог рассказать Панама, и стал осторожно врать, боясь нарваться на подводную мину:
       - Знаю, что Серегой зовут. Работает где-то в Москве, а живет – не знаю где. Я с ним сегодня здесь познакомился: врет на каждом шагу.
       - Сука-а-а! – старший бык помотал головой и продолжил расспросы:
       - А баба его? Она знает?
       Самохин задержался с ответом на долю секунды, но тут же решился:
       - Откуда? Он при мне сегодня с ней познакомился, как и я со своей.
       В разговор вступил один из вернувшихся преследователей:
       - А чего ж он говорил, что она невеста его, он женится... и она говорила.
       Самохин решил идти до конца:
       - А вы ему поверили? Да бабы эти – прошмандовки, которые здесь, на базе, все лето зарабатывают, раздвинув ноги: меняют «женихов» каждую неделю, если не каждый день.
       - Вот сука-а-а! – старший бык продолжал мотать головой, затем затих, шмыгнул носом и сказал одному из своих: - Мирон, сопли мне вытри, а то висят уже до колена.
       Мирон обрадовался, что шеф обрел способность шутить, и пошутил в ответ:
       - А откуда ты видишь? У тебя ведь глаза закрыты.
       - Только вытирай осторожней, - предупредил Самохин. – Глаза не тронь.
       Старший бык отпустил, наконец, руки Самохина и вцепился в своего товарища. Самохин попробовал улизнуть красиво:
       - Картошка уже, наверное, готова. Пойду, скажу бабам, чтобы принесли.
       Старший бык громко шмыгнул носом:
       - Давай, приводи баб. Я сейчас оклемаюсь, и гулять будем.
       Самохин пошел небрежным шагом в сторону, противоположную той, где был домик, в котором скрывались девчонки вместе с Николаем. Пройдя как можно дальше, он убедился, что за ним нет хвоста, и сделал круг, чтобы добраться до нужного домика. Увидев знакомый номер на двери, он тихонько постучался. В ответ – ни звука.
       - Это я, Владимир. Откройте.
       Он вошел, запер за собой дверь и оглядел темную комнату: Колька со своей Ленкой сидели на одной кровати, другая Ленка и Татьяна – на другой. Все молчали. Самохин улыбнулся:
       - А вы молодцы – сразу не открыли. Эти быки могут кинуться на поиски, так что предосторожность не лишняя.
       Первой отозвалась панамова Ленка:
       - А Сергей где?
       - Панама в бегах.
       - Они избили его и деньги отняли?
       Самохин усмехнулся вслух, чтобы разрядить обстановку:
       - Дали ему по голове только один раз черпаком, да только голова у Панамы оказалась крепкой – черпак согнулся. Деньги свои он сохранил.
       - Как же вы слиняли? – удивился Колька. – Их четверо, все здоровые.
       - Панама главному в морду газом прыснул и - ходу, - Самохин сел на кровать, где, прижавшись друг к дружке, сидели Ленка с Татьяной, и зевнул. – Ну, мы спать-то будем? А то завтра вставать спозаранку, чтобы этим козлам на глаза не попасться.
       - А ты сам где был, когда Панама... газом?.. – не унимался Николай.
       - Там и был, - ответил Самохин сквозь зевоту. – Давайте спать, а то завтра не встанем.
       - А я спать всю ночь не буду, - захныкала панамина Ленка. – Может, Сережа придет.
       - Придет, куда он денется, - отмахнулся Самохин и поинтересовался: - А кто с кем спать будет?
       Разбирались минут пять. Сначала хотели разделиться по половому признаку, но Самохин категорически отказался, сказав, что он не голубой, и, в конце концов, он улегся вдвоем с Татьяной – видимо, за боевые заслуги. Остальным троим на одной кровати было тесно, но они терпели: могло быть хуже. Татьяна не разделась, Самохин – тоже. Она повернулась к нему задом, и он прижался к ней всем телом, хотя места на кровати было достаточно. Он осторожно расстегнул ей брюки, залез рукой под резинку трусиков, а она остановила его руку только тогда, когда он добрался до волос на лобке:
       - Дальше нельзя.
       - Я полагаю, секса сегодня не будет? – сострил Самохин, и на другой кровати тихо, но с удовольствием рассмеялись в три голоса.
       Они лежали молча, все пятеро, и прислушивались к звукам, доносящимся из-за окон. Татьяна тихо спросила:
       - А как вы справились с ними? Убежали?
       Самохин улыбнулся в темноте, не убирая руки с ее теплого живота:
       - Ушел культурно. Правда, для этого пришлось тебя с Ленкой прошмандовками обозвать, но я надеюсь, что вы меня извините.
       - Извиняем, - отозвалась с соседней кровати панамина Ленка. – А Сергея они не поймают?
       - Думаю, нет. Он здесь, наверное, все ходы-выходы знает. Придет как миленький сейчас или под утро.
       - Я спать не буду, - откликнулась Ленка с соседней кровати.
       
       Панама заявился с рассветом: он поскребся в дверь тихо, как мышь, ввалился в домик – дрожащий от холода, но не испуганный – и объявил:
       - Быстро собирайтесь, я договорился с водителем, он отвезет нас в Истру.
       Минут через семь все уже сидели в кузове грузовика, который возил продукты на базу. Панама сдал ключи дежурной по базе и тоже запрыгнул в кузов. Все сидели на корточках, держась руками за борта, дорога была хорошей, и трясло не сильно.
       - Погуляли, - сказал Самохин, глядя на Панаму, потом спросил: - Как ты удрать догадался? Ведь пьяный же был в дым.
       Панама усмехнулся:
       - А когда этот придурок половником ударил меня по голове, я сразу протрезвел.
       Все дружно засмеялись, и оставшийся до города путь провели, кто рассказывая, а кто слушая рассказы о ночном приключении.
       
       Панама у магазина появился через два дня, Самохин коротко поприветствовал его и спросил:
       - Работать будешь?
       Панама согласно кивнул головой и получил фотоаппарат для продажи. Помолчав, он спросил у Самохина:
       - Злишься на меня?
       - За что?
       - Да за поездку эту.
       Самохин усмехнулся:
       - Оставь. Это было даже интересно – давно у меня подобных приключений не было. Я и сам раздолбай, но таких раздолбаев, как ты, мне видеть еще не приходилось. Поздравляю. Только ты больше меня никуда не втравливай – стар я уже для таких приключений.
       Панама хитро улыбнулся, и Самохин понял, что у того уже припасено кое-что.
       - Чего у тебя еще там? Не держи, выкладывай.
       - Да я по поводу Татьяны...
       Самохин поморщился:
       - Не надо. Она хорошая девушка, но видеть ее я больше не хочу. Незачем.
       Панама опять хитро заулыбался:
       - Конечно-конечно, про Татьяну забудь. Извини, что девственницу тебе подсунул.
       - В каком смысле «девственницу»?
       - В том самом.
       - Так вот оно что, - усмехнулся Самохин. – А я-то голову ломаю...
       - Так вот: у меня есть предложение...
       Самохин замотал головой и замахал руками на уровни груди:
       - Всё. Не продолжай дальше и иди торговать.
       - Классные подруги, а мне одному никак...
       - Всё, иди-иди...
       Панама подошел через полчаса.
       - Продал?
       - Да. Вот деньги.
       Пока Самохин пересчитывал деньги, Панама опять завел свою волынку:
       - Девчонка классная, жаждет приключений. Через неделю уезжает в Аргентину – хочет нагуляться в России вволю.
       Самохин упрятал деньги в карман и с сомнением посмотрел на Панаму:
       - «В Аргентину» - это куда? В Южную Америку?
       - Ага.
       Самохин оглядел Панаму с ног до головы:
       - Ты хочешь сказать, что аргентинская красавица клюнула на русского Панаму?
       - Да нет, - Панама махнул рукой. – Она русская, а уезжает в Аргентину с родителями.
       - В отпуск?
       - Насовсем.
       Самохин задумался:
       - А вторая?
       - Вторая никуда не едет.
       - Так ты мне - «аргентинку», а себе – другую?
       - Ага.
       - Что-то здесь не так.
       Панама почувствовал слабину и начал давить:
       - Да я подумал: тебе на время надо, пока жены нет, уедет в Аргентину и всё, а мне другая достанется, я с ней и потом смогу. Зачем мне «аргентинка»?
       - Логично, - согласился Самохин, но добавил: - И все равно у тебя ничего не получится. Выгуливай своих девушек сам, а я уже сыт приключениями.
       Панама понурился:
       - Может, посмотришь сначала?
       - Куда?
       - На подруг.
       - Приведешь сюда посмотреть?
       - Приведу.
       - Ну, приводи, - усмехнулся Самохин и пошел по своим делам.
       Панама привел девушек в тот же день. Сначала Самохин разглядывал их через стекло витрины, находясь в магазине: одна повыше, белесая, невыразительная, моргает как-то странно, протяжно, с чувством и подбородок вытягивает вперед, как будто проглатывает что-то; другая пониже, крепкая, с темными волосами, круглым лицом и выразительными глазами. Если «аргентинка» - та, крепкая, то Самохину совсем непонятны намерения Панамы, а если белесая, тогда все понятно. Она и Самохину не нравится. Самохин загадал: если «аргентинкой» окажется белесая, он откажется, если крепкая – согласится. Панама вошел в магазин:
       - Ну, как?
       - А какая из них «аргентинка»?
       - Рая.
       - Это мне ничего не говорит.
       - Блондинка.
       Самохин усмехнулся:
       - Не хочу.
       - Всё! – задрал брови кверху Панама. – Меняемся: тебе – Маша, мне – Рая. Я Машу не трогал еще.
       - Не хочу.
       - Вообще не хочешь?
       Самохин пожал плечами:
       - Я загадал: если «аргентинкой» окажется блондинка, я откажусь.
       - Так я ведь тебе Машу предлагаю!
       - Это уже не имеет значения. Я так решил.
       На лице Панамы отразилось искреннее недоумение, но он не сдавался:
       - Ну, пойдем хоть поздороваешься с ними, познакомишься, а то я о тебе столько им нарассказывал...
       Самохин покачал головой, улыбаясь:
       - Как я целку обрабатывал?
       - Да нет, - Панама отвел глаза в сторону. – Как ты тех лохов развел.
       - Не лохи они были, а быки.
       - Ну, быков... Так ты подойдешь?
       - Хорошо, пошли.
       Вблизи Рая казалась еще более странной, чем издали: глаза пустые, зацепиться не за что, периодически, безо всякой надобности вытягивая подбородок вперед, она еще и сглатывала при этом, отчего по горлу ее пробегала легкая, но заметная волна. Машины глаза, напротив, сияли умом и живостью, короткая прическа подчеркивала кокетливость круглого лица. Назвать Машу красивой было трудно, но все в ее облике импонировало Самохину, даже небольшой шрам в районе ключицы не портил ее.
       - Это у меня от операции: щитовидка, - сказала Маша Самохину, а тот смутился:
       - Шрам совсем незаметный и тебя нисколько не портит.
       Рая щурилась по сторонам, периодически моргая, вытягивая подбородок, сглатывая, и молчала. Панама попытался разрядить неловкое молчание:
       - Ну, что, Володя? Погуляем сегодня?
       Самохину нравилась Маша, но он покачал головой из стороны в сторону:
       - Нет. Давайте, молодежь, без меня.
       - Да вы совсем не старый, - Маша улыбнулась совсем просто, без кокетства.
       Самохин опять смутился отчего-то и замотал головой:
       - Нет-нет, не могу: у меня дела сегодня.
       Панама с девчонками ушел, а Самохин долго смотрел им вслед.
       
       Ночью он, против обыкновения, долго ворочался и не мог заснуть; проснувшись утром, он не вспомнил, снилось ли ему что-нибудь, но если снилось, то – он был уверен – снилась, конечно же, Маша, потому что он думал о ней все время. Он уже жалел, что не согласился прогуляться с ними тем вечером, но жалость его была не безнадежной, потому что жене с детьми предстояло быть у тещи еще не менее полумесяца, и все можно исправить, если это нужно. Нужно ли это, он не знал, он привык подчиняться своему внутреннему голосу, который постоянно подсказывал: это можно сделать, а вот от этого следует воздержаться, но в этот раз внутренний голос его молчал, а вместо него внутри ныло что-то непонятное, давно забытое, мучившее его в далекие годы юношества, когда казалось, что случившееся с ним – непоправимая трагедия, и вся жизнь пошла насмарку, и именно эта девушка, только что отвергшая его, - самая красивая, желанная и неповторимая.
       Самохин справил малую нужду, переступая босыми ногами на прохладном кафеле, ополоснул руки в умывальнике, вышел в кухню и задумчиво посмотрел на чайник: надо позавтракать, хотя есть не хотелось – день будет долгим.
       Как всегда, Панама появился не слишком рано. Он ничего не сказал Самохину, а тот не спросил. Закончился еще один день, и Самохин вновь долго ворочался в своей постели, пытаясь заснуть: Маша не выходила у него из головы. Он понимал, что придумал себе Машу, что девушки вроде нее толпами ходят по огромной Москве, но не мог перестать думать о ней. Избавиться от этого можно было только одним способом – переспать с ней, тем более, что время до приезда жены и детей у него еще есть. Осталось только придумать, как организовать все это, не вызвав насмешек со стороны Панамы и – главное – с ее стороны.
       На другой день, принимая деньги от Панамы, Самохин спросил небрежно, вскользь:
       - Ну что, Рая уехала в свою Аргентину?
       - Еще не уехала, сказала – на следующей неделе.
       Самохин решился:
       - А с Машей у тебя как?
       Панама внимательно посмотрел на Самохина:
       - Никак. Я ей сегодня не звонил, да и не обещал.
       - Переспал с ней?
       - Один раз.
       На этом и разошлись. Вечером Панама подошел к Самохину:
       - А почему ты о Маше спросил?
       - Просто так, - Самохин зевнул. – Жена скоро приезжает, в квартире убраться надо, а сам я не люблю этого делать.
       Панама понимающе улыбнулся:
       - Она, кстати, сказала, что ты понравился ей.
       Самохин поморщился:
       - Это ни при чем, мне нужно только убраться в квартире. Ты ведь говорил, что она нуждается в деньгах, вот я и решил предложить ей разовую работу.
       Панама усмехнулся:
       - Переспать тоже можешь, она не откажется.
       Самохин сделал вид, что не расслышал:
       - Так когда скажешь ей?
       - А когда надо?
       - Да хоть сегодня.
       - Сегодня и позвоню.
       
       Маша пришла к пяти часам пополудни. Они стояли у входа в магазин, и Самохин старался не выглядеть взволнованным:
       - Привет! Сергей сказал, что от тебя нужно?
       - Всё понятно, - она улыбалась. – Это дело мне знакомо: вся уборка в семье на мне лежит.
       - Какая сумма тебя устроит?
       Мария пожала плечами:
       - Сколько заплатишь – достаточно.
       - Триста хватит?
       - Триста? – Мария усмехнулась. – За одну уборку? Люди за пятьсот целый месяц на работу ходят. У тебя что – дворец?
       - Двухкомнатная квартира, - Самохин достал сигареты. – Ты ведь куришь?
       - Курю, только сигарет нет.
       Самохин дал прикурить Марии, прикурил сам и достал из кармана сотню:
       - Вот аванс. Завтра суббота, ты свободна?
       - Свободна. Куда прийти?
       - Давай встретимся, где тебе удобно.
       Они договорились о встрече, и Маша ушла. В эту ночь Самохин уснул сразу, он опять не помнил, снилось ли ему чего-либо, но утром проснулся бодрым и полным желаний. Он набрал в магазине выпивки на любой вкус, хорошей закуски, все приготовил, чтобы потом не тратить времени, и отправился за Марией.
       Войдя в дверь, Мария разулась, огляделась:
       - Вид у квартиры нежилой.
       - Мы ее снимаем.
       Мария посмотрела Самохину в глаза:
       - Работы почти нет, даже не знаю, что тебе сделать на триста рублей.
       - Пыль протереть, пол подмести и вымыть.
       - Это мы мигом, - улыбнулась Мария. – Где у тебя тряпки?
       
       Она сначала убирала в большой комнате, а Самохин возился в кухне, потом она убирала в спальне, а Самохин сервировал стол в большой комнате, потом она убирала в кухне, а Самохин сидел за накрытым столом и тупо смотрел в телевизор. Она заглянула в комнату с тряпкой в руках, окинула взглядом стол и улыбнулась:
       - Здорово! Сейчас я уберу в ванной и туалете и буду готова. Мы сегодня гуляем?
       Самохин молча кивнул: у него в горле вобрался комок, который он никак не мог проглотить или прокашлять.
       - Только учти, что я на ночь остаться не могу: родители, бабушка. Я еще маленькая.
       Самохин проглотил, наконец, застрявший в горле комок:
       - А сколько тебе лет?
       - Семнадцать.
       Самохин вздохнул:
       - А я думал – восемнадцать.
       Мария усмехнулась:
       - Семнадцать исполнится только в сентябре.
       - Школу окончила?
       Мария посмотрела на тряпку в своей руке:
       - Давай я закончу уборку, и поговорим за столом.
       
       Самохин сидел за столом и слушал, как в ванной лилась вода. Он представлял себе, как Мария, раздевшись догола, принимает душ в его ванной после законченной уборки. Судя по тому, что видно из-под одежды, тело у нее плотное и упругое, а груди, скорее всего, небольшие, но правильной формы, потому что бюстгальтером она не пользуется. Самохин оглядел стол: водка, коньяк, вино. Он не спросил, что она предпочитает, но позаботился, чтобы было всё, на любой вкус. Закуска - тоже обильная и подходящая к любой выпивке: окорока, колбасы, сыры, рыба, горячие стейки из «Ирландского дома» на Арбате. Вода прекратила шуметь, дверь в ванной скрипнула, закрылась, и Самохин стал улыбаться, обернувшись к дверному проему. Когда в комнату вошла Мария, улыбка сползла с лица Самохина: на Марии было только полотенце вокруг бедер, маленькие груди подрагивали в такт ее шагам. Поглядев на Самохина, Мария пожала плечами:
       - Я сделала что-нибудь не так? – она улыбнулась: - Жарко. К тому же, потом все равно раздеваться придется.
       - Нет-нет, - Самохин закрутил головой. – Всё нормально, ходи, как тебе нравится.
       - Я, вообще-то, не ходить рассчитывала, а сидеть за столом...
       Самохин спохватился, встал из-за стола и предложил Марии сесть. Когда она была близко от него, он почувствовал ее запах – немного парфюмерии и еще что-то, давно забытое, из детства. Усевшись напротив, Самохин потер ладони:
       - Что будем пить?
       - Водку.
       Самохин удивился, но вида не подал – водку, так водку. Он разлил холодную жидкость из запотевшей бутылки по рюмкам и спросил:
       - За что пить будем?
       - За знакомство, - Мария легонько стукнула стеклом о стекло, потянувшись через стол к его рюмке, отчего груди ее качнулись из стороны в сторону, и выпила залпом, не поморщившись. Поставив пустую рюмку на стол, она взялась за нож и вилку. – Даже не знаю, с чего начать: всё так вкусно смотрится.
       Поев немного, Мария посмотрела на Самохина, который не отрывал взгляда от ее груди:
       - Не гляди так, а то я есть не могу.
       - Да как же не смотреть, - вздохнул Самохин и потянулся за бутылкой. Разлив водку, он пообещал: - Я постараюсь смотреть в сторону, ешь спокойно.
       Мария и вторую рюмку водки выпила как воду. Самохин даже кашлянул от удивления:
       - Здорово ты пьешь.
       - И никогда не пьянею, - Мария потянулась за окороком, отчего ее груди опять призывно качнулись из стороны в сторону.
       - Так не бывает, - Самохин поднял глаза, но на машину грудь старался не смотреть. – Ты можешь опьянеть меньше, чем другие люди, но все равно опьянеешь.
       - Давай попробуем, - Мария усмехнулась и пододвинула к Самохину свою рюмку.
       Самохин взялся за бутылку, но прежде, чем разлить, осторожно сказал:
       - Я, вообще-то, напиваться сегодня не собирался...
       - А что, уже пора?
       Самохин понял, что имела в виду Мария, и смутился. Мария пошла ему навстречу:
       - Лучше потом продолжить застолье, а то с полным желудком делать это не так приятно.
       Самохин смутился еще больше, а Мария смотрела на него спокойно, чуть улыбаясь. Выпив третью рюмку, она даже не стала закусывать и поднялась из-за стола:
       - Нам в спальню?
       Самохин торопливо залез в карман, вытащил двести рублей и положил их на стол:
       - Подожди. Я еще не расплатился с тобой за уборку.
       Мария усмехнулась:
       - Мог бы и после отдать. Я бы все правильно поняла. Если бы я сама не захотела, все закончилось бы уборкой и застольем.
       
       Для Самохина этот день стал настоящим праздником. У Марии было именно такое тело, каким он представлял его себе – упругим и приятным на ощупь, ее маленькие груди как непослушные зверушки то попадали в его руки, то ускользали и попадали вновь, подрагивая и щедро даря Самохину давно забытое блаженство, которое растекалось по его телу до самых пяток. Потом они лежали - усталые, опустошенные - навзничь, голые и неприкрытые, он держал ее руку в своей руке и тихонько придавливал маленькую ладонь своими пальцами, а она вяло отвечала ему пожатием ладони. Он повернул голову к ней и увидел шрам на шее.
       - Это была серьезная операция?
       Она сразу поняла, что он имеет в виду:
       - Не помню. Я тогда совсем маленькой была.
       - А сейчас?
       - Что сейчас?
       - Сейчас ты не маленькая?
       - Мне уже семнадцать. Будет. В сентябре.
       Самохин вздохнул:
       - Я совершаю преступление, но ничего не могу с собой поделать.
       Мария повернулась набок, лицом к Самохину и стала гладить его ладонью по груди:
       - Никакой ты не преступник. В старину девочки в двенадцать лет замуж выходили.
       - Так то замуж, - Самохин опять вздохнул. – Я ведь тебе замужество не предлагаю.
       - А я и не прошу, - Мария легонько хлопнула Самохина по животу: - Мы есть еще будем? Я всегда голодная после постели.
       Самохина немного покоробило это «всегда», но он только сказал себе: «А чего ты хотел?» и поднялся с кровати. Они еще выпили, поели. На этот раз Мария и Самохин вообще не одевались и сидели за столом голые. Мария пила наравне с Самохиным и, как видно, действительно не пьянела. Потом они еще раз посетили спальню, и еще раз выпили и поели, и так продолжалось до девяти вечера. В девять Мария потянулась на кровати, блаженно закрыв глаза, и объявила:
       - Мне пора домой, а то предки беспокоиться будут.
       - Далеко добираться?
       - Далеко, к станции метро «Домодедовская».
       - Это далеко, если на метро добираться, через центр, а на такси, по окружной дороге – рядом.
       - Де-е-еньги тратить, - Мария смешно наморщила свой аккуратный носик.
       - Зато мы сможем еще раз выпить и поесть.
       - И потрахаться, - вставила Мария.
       Самохин уже не смущался и потому согласился вслух:
       - И потрахаться.
       
       Самохин со страхом ждал возвращения жены из отпуска, помня о ее феноменальной способности каким-то непостижимым образом ощущать измену мужа, но ничего не случилось: Марина была рассеяна и добродушна, на здоровье не жаловалась и ни о чем мужа не спрашивала. Для Самохина началась двойная жизнь, он снял квартиру на неопределенное время у одного молодого человека, торгующего под его началом. Квартира была отдельной, двухкомнатной, недалеко от станции метро «Домодедовская». Договаривались о встрече заранее: Самохин звонил Марии домой, трубку, обычно, поднимала ее бабушка, которая недовольно ворчала, заслышав густой баритон Самохина, но внучку к телефону приглашала. Ключи от съемной квартиры были у обоих, но Самохин всегда успевал туда раньше, готовил стол, дожидался Марию, и начиналась вторая жизнь, где у него не было жены и детей, но была молодая любовница. Даже слишком молодая. Иногда сценарий менялся, и всегда причиной этому были желания Марии, которые он исполнял с радостью.
       Однажды она сказала ему:
       - Я никогда не бывала в хорошем ресторане.
       Он погладил ее по голове:
       - Девочка хочет в ресторан?
       Она капризно сморщила носик:
       - В хороший ресторан, а не в какую-нибудь кафешку.
       Самохин покачал головой:
       - Не проблема. Я обычно деловые встречи провожу в «Праге», это хороший ресторан, но там неуютно – залы слишком большие.
       Мария изобразила капризную девчонку:
       - Хочу в «Пра-аг-у-у»!
       - Цыц! – Самохин легонько хлопнул ее по попке. – На улице Рылеева – это в районе Арбата – открылся небольшой ресторанчик под названием «У Маргариты». Это настолько приличное заведение, что стол в нем надо заказывать заранее. Если сегодня закажу, через два дня посетим этот храм желудка.
       - Хочу к Маргарите, - Мария заглянула в глаза Самохину, задрав подбородок. – А на четверых можно столик заказать?
       Самохин растерялся:
       - Не проблема. Но зачем нам еще кто-то?
       Мария аккуратно взяла Самохина под руку:
       - Я хочу брата пригласить. Он тоже никогда не был в хорошем ресторане.
       Самохин усмехнулся:
       - В Болгарии есть город Габров, жители которого славятся своей скупостью. Так вот, когда болгары из разных концов страны решили собраться на пиршество, куда каждый принес то, чем богат его край – кто ягненка, кто сыр, а кто вино – габровец пришел с пустыми руками и привел брата.
       - Смешно, - грустно сказала Мария и спросила: - Брата не приглашать?
       Самохин обнял ее за плечи:
       - Извини, я не хотел тебя обидеть, но ты сама подумай: тебе еще нет восемнадцати, хотя выглядишь ты чуть старше, а брату твоему сколько? Да меня посадят за то, что я детей совращаю.
       Мария улыбнулась:
       - Ваньке уже девятнадцатый пошел, он в институте учится, в сентябре на втором курсе будет.
       Самохин вздохнул с облегчением:
       - Так вы погодки? Надо же: Иван да Марья.
       Он вдруг вспомнил, что не знает фамилии Марии:
       - А фамилия ваша как?
       Мария усмехнулась:
       - Есть такая поговорка: трахают и фамилии не спрашивают.
       Самохин смутился, а Мария похлопала его по руке:
       - Не напрягайся. Ивановы мы.
       - Надо же: Ваня и Маша Ивановы... А четвертое место для кого? Для невесты брата – Василисы Премудрой?
       - Нет, для его друга.
       Самохин удивлено посмотрел на Марию.
       - Да ты не подумай, - она засмеялась. – Это его сокурсник, они просто друзья.
       Самохин тут же прикинул, что обед на четверых обойдется не более, чем в тысячу рублей, и согласился:
       - Хорошо, приглашай брата и друга... – потом спохватился: - А ты с другом этим, случайно, не спала?
       - Нет, - сказала Мария, глядя в глаза Самохину.
       Обед у Маргариты удался на славу, Мария впервые попробовала черную и красную икру, лосося и форель, Самохин еще хотел угостить ее лангустом, но она, поглядев, как за соседним столиком дама разделывается с большим красным раком, отказалась. Она опять пила водку и не пьянела. Брат ее оказался скромным молодым парнем в очках, с таким же простым и круглым русским лицом, как и у нее, друг – под стать брату, только лицо другое – вытянутое и более смуглое. Когда выходили из ресторана, Мария взяла Самохина под руку, прижалась к нему и тихо сказала:
       - Во-о-ов, а, Во-о-ов, спасибо тебе.
       
       В другой раз она начала издалека и попросила Самохина пригласить с собой какого-нибудь приятеля:
       - У меня подруга есть – Наташка по кличке «Обезьяна». Ей скучно. Ты не мог бы прихватить с собой какого-нибудь товарища?
       Самохину не нравилось, что Мария все время расширяет круг их общения, ему было хорошо вдвоем, без никого – весь мир побоку – но он понимал, что Мария иначе устроена, и ему хотелось, чтобы ей тоже было хорошо:
       - Обезьяна? Она что, тоже из Аргентины? Там много диких обезьян...
       - Да нет, она москвичка, поступила на юридический.
       - А почему «обезьяна»? Страшная такая?
       Мария рассмеялась:
       - Да нет, она нормальная, просто ее в детстве так называли во дворе.
       Самохин решил пригласить на коллективное свидание Витьку Кукушонка, у которого снимал квартиру – надо же как-то отблагодарить парня, но он никак не мог представить, чем они будут заниматься вчетвером. Сказал на всякий случай:
       - Если будем вчетвером на квартире, надо прикупить продуктов.
       Хитрый план Марии раскрылся сразу:
       - А, может, в ресторан пойдем? Я еще в «Праге» не была.
       Самохин понял, что ресторан – это не столько для Марии, сколько для Обезьяны – чтоб знала! Подумал и согласился:
       - Хорошо, я Кукушонка приглашу.
       Мария сморщила носик:
       - Годится, нормальный парень. А почему он Кукушонок? Фамилия у него - Кукушкин?
       Самохин пожал плечами:
       - Не знаю, его все так зовут.
       Собрались в этот же вечер. Наташка из юридического все-таки оказалась слегка похожей на обезьяну, только неизвестной Самохину породы: курносый нос, широко разбежавшиеся от переносицы глаза, низковатый лоб и чуть оттопыренные уши. Каждый из элементов лица сам по себе не вызывал противоречий, но собранные вместе, как будто надерганные из разных пропорциональных лиц и сведенные небрежной рукой в одном - нос, глаза, уши, губы, подбородок – они вызвали у Самохина сначала недоумение, а потом – нежелание долго смотреть на это лицо. Кукушонок явно был не в восторге, но Самохин остался доволен: во-первых, за халяву тоже надо чем-то платить, а, во-вторых, его Мария на фоне Обезьяны выглядела просто красавицей. Самохин даже подумал, было, что Мария нарочно все это устроила, но тут же отогнал эту мысль – скорее всего, они действительно были подругами детства.
       В зимнем саду все места за столиками были заняты, и они расположились в каком-то другом зале: Самохин и Мария – друг против друга, и так же – лицом к лицу - сидели Кукушонок с Обезьяной, за наташкиной спиной оказалась стойка, у которой деловито крутились шустрые официанты. Сидели долго, попивая алкоголь и разрушая – ножами, вилками – произведения искусства, созданные пражскими умельцами. Девчонки были очарованы крабовыми салатами, а Самохин не стал говорить им, что этих крабов сделали на японской фабрике из обыкновенного минтая с добавлением красителей и ароматизаторов. Когда девчонки отлучились в туалет, Самохин придвинулся к Кукушонку:
       - Отчего загрустил, Витек? Обезьяна не нравится?
       Кукушонок молча скривился.
       - Бери от жизни лучшее, - стал учить парня умудренный Самохин. – А на худшее не обращай внимания. В данный момент сконцентрируй внимание не на Обезьяне, а на выпивке и закуске. Ты в «Праге» когда-нибудь бывал раньше?
       - Откуда?
       - Вот и балдей. А когда выпьешь побольше, да еще и свет в квартире выключишь, всё пройдет как надо. Поверь моему богатому опыту.
       - Так мне еще и трахать ее придется?
       - А ты как думал? – в голосе Самохина появились менторские нотки. – Нельзя не оправдывать ожидания женщины. Не из-за ресторана же она, в конце концов, приперлась.
       Кукушонок подумал немного, потом хитро усмехнулся:
       - Если ломаться начнет, сразу слиняю.
       - Имеешь право, - согласился Самохин и стал разливать водку.
       Девчонки вернулись, и застолье продолжилось. Самохин смотрел, как хладнокровно и деловито Мария пьет водку наравне с мужчинами, и прикидывал: выпила уже почти поллитра, а держится молодцом. Наташка пила сухое вино и выглядела уже поддавшей, а Марии все нипочем, как будто и не пила вовсе. Официант подал котлеты де воляй, Самохин вздохнул – он был уже сыт – и стал разливать алкоголь. Дотянувшись до рюмки, стоящей перед Марией, он спросил на всякий случай:
       - Полную?
       - Ага, - Мария кивнула и посмотрела на котлету: - Это курятина?
       - Куриная грудка – самое ценное в курице.
       - Я ножку люблю, - улыбнулась Мария и спросила, держа в руках нож и вилку: - А есть ее как?
       - Руками, - ответил Самохин, поднимая рюмку со стола. – Видишь – розетка бумажная на косточке? За нее и держись.
       Мария стукнула о протянутую Самохиным рюмку своей и выпила водку как воду.
       - Славно ты пьешь, - похвалил ее Самохин, принимаясь за котлету. – Интересно, сколько ты сможешь выпить без ущерба для здоровья?
       - А сколько надо? – хихикнула Мария.
       - Да нисколько не надо, - пожал плечами Самохин. – Мне просто интересно, когда ты пьянеть начнешь.
       - Никогда, - ответила Мария, прожевав. – Я никогда не пьянею.
       - Так не бывает, - возразил Самохин, и Мария завелась:
       - Сколько мне выпить, чтобы убедить тебя?
       - А потом мне вытаскивать труп из ресторана? – усмехнулся Самохин.
       Мария не обиделась:
       - Уйду своими ногами. Вот этого хватит? – она указала на водку в графине, который был уже третьим по счету. Странно, но все были навеселе, кроме Марии.
       Самохин молча вылил водку из графина в фужер для прохладительных напитков. Фужер наполнился почти до края.
       - Одолеешь?
       - Запросто, - Мария взялась за ножку фужера.
       - Погоди, - Самохин взял Марию за руку. – Я пошутил.
       - А я не шучу.
       Самохин растерялся:
       - Мы пришли сюда получать удовольствие, а не напиваться вдрызг.
       Мария засмеялась:
       - Вот я и получу удовольствие, поглядев на твое лицо после того, как выпью это – она качнула фужером – и не опьянею.
       Она выпила водку мелкими глотками, до дна, поставила фужер на стол и даже не поморщилась:
       - Закусывать можно?
       Самохин нервно улыбнулся:
       - Ешь-ешь, а то развезет.
       - Не развезет.
       Наташка сидела, опершись локтем на стол и подперев кулаком подбородок:
       - А я тоже так могу.
       Кукушонок не выдержал:
       - Да сиди ты: и так уже язык заплетается.
       - Я тоже могу! Налейте мне водки!
       - Водка закончилась, - Самохин поднял со стола пустой графин из-под водки и потряс им.
       - Закажите еще! – Наташка вдруг уперлась и не хотела уступать. – Я тоже хочу как Машка. Я что, хуже нее?
       - Ты лучше, - успокаивал ее Самохин. – Только тебе лучше не пить. Поедем домой?
       - Не хочу домой! – Наташка убрала подбородок с кулака и оглядела стол. – Я еще гулять хочу. Хочу выпить фурер... – она запнулась - ...фужер водки и потанцевать.
       - Тебе только танцевать сейчас, - буркнул себе под нос Кукушонок, а Мария решила разрядить ситуацию:
       - Наташ, ты лучше вина выпей – алкоголь смешивать нельзя.
       Но Обезьяну остановить было уже невозможно:
       - Фужер водки, - она хлопнула ладонью по столу – и танцевать!
       Самохин посмотрел на Кукушонка, а тот скривился:
       - Пусть пьет – мне потом меньше работы.
       Самохин понял, на что намекал Кукушонок, и улыбнулся. Он обернулся к проходившему мимо официанту:
       - Любезный, еще водки. Фужер.
       Официант остановился:
       - В каком смысле «фужер»?
       - В прямом. Налейте водку в фужер и принесите нам.
       - Полный?
       Самохин кивнул, официант удивленно поднял брови и пошел выполнять заказ. Наташка разошлась. Она оглядела стол еще раз:
       - Курятину я не хочу, салат надоел, - она оглянулась на стойку с витриной у нее за спиной: - Вот! Я буду закусывать шоколадом.
       Наташка нетвердо поднялась со стула и взяла плитку шоколада с витрины. Официант, подошедший с подносом, на котором сиротливо стоял фужер с водкой, укоризненно поглядел на нее.
       - Не беспокойтесь, - махнул рукой Самохин. – Внесите в счет.
       Официант поставил фужер на середину стола и удалился. Наташка качнулась вперед, намереваясь взять фужер, и опять села, не дотянувшись. Кукушонок достал фужер и поставил его перед Наташкой:
       - На.
       Самохин предпринял последнюю попытку:
       - Может, поделишься с нами?
       Наташка покачала головой из стороны в сторону, приняла серьезный вид и взялась рукой за ножку фужера. Самохин с Кукушонком смотрели на нее, а Мария, сморщившись, отвернулась. Наташка выдохнула воздух, подняла фужер и стала пить водку крупными глотками. Два раза ее чуть не вывернуло, и Самохин уже прикидывал, как будет выглядеть стол после этого, но она допила фужер до дна, поставила его на стол и попыталась набрать воздуха в легкие. Получилось у нее это только с третьей попытки. Засосав широко открытым ртом воздух, Наташка мученически вытаращила глаза и рухнула лицом в нетронутую котлету де воляй. Пауза продлилась несколько секунд, кто-то, сидевший за соседним столом, удивленно поглядел на веселую компанию, и Самохин стал распоряжаться:
       - Кукушонок, хватай Обезьяну и тащи ее в туалет. Туалет – на первом этаже. Ты, Мария – с ним. Поможешь.
       - В какой туалет? – спросил Кукушонок, поднявшись со стула и взявшись руками за наташкины плечи.
       - Что значит «в какой»?
       - В мужской или женский?
       Самохин задумчиво посмотрел сначала на Кукушонка, потом – на Марию:
       - В какой хочешь.
       - Я ни в какой не хочу, - насупился Кукушонок. – А что мне с ней там делать?
       - Сунешь два пальца ей в рот и подержишь голову над унитазом.
       - Пальцы в рот я ей совать не буду, - Кукушонок убрал руки с наташкиных плеч. – И в туалет с ней не пойду.
       Самохин вздохнул:
       - Приходится все делать самому.
       Он поднялся из-за стола и скомандовал Кукушонку:
       - Хватай Обезьяну под мышки и волоки на выход.
       Обернулся к Марии, а та виновато посмотрела на него.
       - Не волнуйся: сейчас с твоей подругой все будет в порядке.
       На выходе Самохина остановил официант:
       - Заплатить надо.
       - Мы сейчас вернемся, - отмахнулся Самохин, но официант не отступал:
       - Тогда останьтесь. Все не уходите.
       Самохин полез в карман:
       - Сколько?
       Официант поднес бумажку к глазам:
       - Восемьсот восемьдесят рублей.
       - А почему не восемьсот восемьдесят восемь?
       Официант пожал плечами. Самохин вытащил девятьсот рублей и передал деньги официанту:
       - Только стол не убирайте: мы еще вернемся.
       Официант с сомнением посмотрел в сторону, куда унесли Обезьяну, и согласно кивнул.
       В женском туалете была своя начальница, которая ни за что не хотела пускать мужчин в доверенное ей помещение. Самохин пытался втолковать ей:
       - Да вы поймите, ну как мы девушку затащим в мужской туалет? Нас же в милицию за такое заберут.
       - Пусть сама идет!
       Самохин кивнул на Кукушонка, который с трудом удерживал обмякшую Обезьяну:
       - Да она не то что ходить, стоять не может.
       - А мне какое дело? Пусть подруга ведет ее, - женщина в рабочем халате кивнула на Марию.
       Самохин с сомнением поглядел на мелкую, хотя и совершенно трезвую Марию, и вдруг все понял:
       - Какое вам дело, говорите? – он вытащил из кармана двадцатирублевую купюру и засунул ее в нагрудный карман рабочего халата туалетной стражницы. – А теперь вы поможете нашей подруге?
       Четвертак произвел на женщину сильнейшее впечатление:
       - Проходите, ребята. Вон туда, в последнюю кабинку. Я вам сейчас чистое полотенце дам.
       Ярко раскрашенная женщина в вечернем платье, стоявшая у зеркала, с удивлением посмотрела на двух мужчин, волокущих пьяную девушку к туалетной кабинке. Самохин открыл дверцу и скомандовал Кукушонку:
       - Наклоняй ее голову над унитазом.
       Кукушонок выполнил указание, но тут же отрезал:
       - Совать ей пальцы в рот не буду.
       Самохин шумно вздохнул, с трудом протиснулся в кабинку и засунул два пальца в рот Наташке так глубоко, что ощутил мягкие ткани горла. Наташка шумно гукнула, и Самохин едва успел вытянуть пальцы из ее рта. Обезьяна надрывно стонала, пошатывалась из стороны в сторону, придерживаемая сзади Кукушонком, содержимое ее желудка с шумом отправлялось в унитаз. Самохин мыл пальцы под краном, Мария молча наблюдала за происходящим, а ярко раскрашенная женщина в вечернем платье стояла у зеркала и делала вид, что подкрашивает губы: ей было интересно. В туалет вошла еще одна женщина. Она с удивлением поглядела на Самохина, моющего руки под краном, шагнула назад и посмотрела на дверь:
       - Это ведь женский туалет?
       - Женский, женский, - успокоила ее женщина в халате. – Подождите, сейчас девушку откачают.
       Женщина хмыкнула, вышла из туалета и закрыла за собой дверь.
       - Когда бы я еще побывал в женском туалете, - сказал Самохин и скомандовал Кукушонку: - Тащи ее сюда, пусть выпьет воды побольше.
       В зал они, конечно же, не вернулись. Постояв на воздухе у дверей ресторана, Обезьяна окончательно оправилась и посмотрела на Кукушонка осмысленным взглядом:
       - Что случилось? Почему мы не гуляем?
       Августовский вечер был еще светел, по проспекту с шумом проносились автомобили, и Самохин поймал один из них – с черными шашечками на двери. Кукушонок, усаживая Наташку, сказал Самохину:
       - Высадите меня поближе к дому.
       - Поехали на квартиру, - без особого энтузиазма предложил Самохин. – У меня там и выпивка есть, и закуска.
       Услышав слово «выпивка», Наташка содрогнулась всем телом, и водитель такси с подозрением поглядел на нее:
       - Вы мне машину не запачкаете?
       - Не запачкаем, если остановишь вовремя по команде, - успокоил его Самохин и скомандовал: - Вперед! Конечная станция – Домодедово.
       - Меня высадите поближе к дому, - еще раз напомнил Кукушонок.
       Когда выскакивали на Каширку, Наташку замутило. Водитель остановил вовремя, и машина его осталась чистой. Наташку выворачивало наизнанку на виду у проезжаюших машин, некоторые водители сочувственно сигналили. Кукушонок из машины не вышел, и Наташку придерживала за рукав Мария. Когда они садились обратно в машину, Мария дотронулась до руки Самохина:
       - Во-о-ов, а, В-о-ов! Ты извини меня...
       - Ничего, - усмехнулся Самохин. – Славно погуляли.
       Высаживая Кукушонка, Самохин обернулся к Марии:
       - Может, все-таки – на квартиру?
       Мария поглядела на увядшую Наташку и покачала головой из стороны в сторону:
       - Домой. Обезьяна никакая, да и меня дома заждались.
       
       В первых числах сентября у Самохина удались несколько вечеров – Мария исправно появлялась на конспиративной квартире, они раздевались догола чуть ли не с порога и все эти вечера были только вдвоем. Мылись вместе в тесной ванной, ели и пили на ходу - между постелью и ванной, слушали музыку. Время в эти вечера летело быстро, и Самохин вдыхал каждую их совместную минуту с наслаждением, ощущая себя помолодевшим, способным на любые поступки. Дома он появлялся поздно, с некоторым чувством вины перед женой и детьми, отделывался неопределенными ответами на тревожные вопросы жены и старался поскорее уснуть, чтобы встретить новый день. Неизвестно, чем бы все это закончилось, но в один прекрасный день, пятнадцатого сентября, у Самохина разболелся зуб. Он появился в кабинете стоматологической клиники с огромным флюсом на щеке. Врач – полная женщина с крупными руками – озабоченно покачала головой:
       - Удалять и лечить не буду, пока опухоль не спадет.
       - А что мне делать? – спросил Самохин, придерживая ладонью щеку. – Болит ведь.
       Врач пожала плечами:
       - Попробую сделать надрез, чтобы гной вышел.
       Самохин поморщился и сел в кресло:
       - Валяйте.
       Врач сделала укол, Самохин посидел немного, прислушиваясь к утихающей боли, затем врач разрезала десну скальпелем. Боли Самохин почти не почувствовал: после суточной зубной боли разрез скальпелем – ничто. Догадавшись по лицу врача, что она не достигла желаемого, Самохин спросил одеревеневшим языком:
       - Что случилось?
       - Гной не выходит, - неуверенным голосом произнесла врач и успокоила Самохина: - Не волнуйтесь, сейчас я заведующего отделом позову.
       Она ушла и вскоре вернулась с уверенным мужчиной в белом халате. Заведующий тут же распорядился:
       - Открывайте рот, посмотрим.
       Посмотрев, он обернулся к своей подчиненной и проговорил тихим голосом:
       - Кто вас учил так резать? Сейчас я вам покажу.
       Он показал, сделав скальпелем глубокий надрез в самохинской десне, подождал чего-то, заглядывая в широко раскрытый рот Самохина, затем смущенно объявил:
       - Надо же: не идет.
       - Кто не идет? – устало поинтересовался Самохин, едва ворочая языком.
       - Гной не идет, - задумчиво проговорил заведующий, глядя Самохину в рот. – Придется вам обратиться в отделение челюстно-лицевой хирургии. Это в больнице, в районе метро Семеновская.
       В нужную больницу Самохин добрался на такси, приняли его быстро, определили в палату и сразу же отправили в операционную. Он успел только позвонить жене и сообщить адрес больницы. В операционной его положили на стол, левую руку – на специальную приставочку. Симпатичная медсестра – или врач? – ввела ему в вену какую-то жидкость, и огромный круглый светильник с кучей лампочек стал стремительно сужаться в точку, пока не исчез вовсе. Как только стало абсолютно темно, Самохин снялся со стола, перевернулся животом вниз и полетел по каким-то коридорам. Оказавшись в огромном помещении – по-прежнему было темно, и он только ощущал, что помещение огромно – он встал на ноги и спросил: «Где я?». Кто-то ответил ему: «В жопе», а потом какое-то многорукое чудовище, которого Самохин по-прежнему не видел, а только ощущал, засунуло одновременно в рот Самохину сразу несколько своих щупалец и стало рвать и кромсать десны во рту, но Самохин боли не ощущал, ему было любопытно. Закончив рвать мясо, чудовище стало запихивать в рот Самохину какие-то предметы. Очнулся Самохин, когда его перекладывали с операционного стола на каталку, он посмотрел на медсестру, которая держала его за ноги, и спросил, как ее зовут. Правда, медсестра не разобрала, что сказал Самохин, потому что из его рта вместо членораздельной речи вырвалось какое-то шамканье, и Самохин повторил вопрос уже старательно. Медсестра поняла его; провозя каталку по коридору, спросила:
       - А зачем вам мое имя?
       - Пожнакомичься хочу.
       Медсестра усмехнулась:
       - Еще с операционного стола не сняли, а он уже знакомиться норовит.
       С каталки Самохин слез самостоятельно. Его покачивало, и он сразу же улегся в кровать. Медсестра присела рядом:
       - Как чувствуете себя, больной? Помощь нужна?
       Самохин качнул головой и почувствовал, что у него что-то торчит изо рта. Скосив глаза, он увидел толстую резиновую трубку.
       - Это дренаж, - пояснила сестра. – Чтобы гной выходил. Так чем помочь?
       - Машшаж жделать.
       Медсестра усмехнулась и поднялась со стула:
       - Выздоравливайте, больной.
       Самохин остановил сестру движением руки:
       - Подождиче! Отчего у ваш наркож такой штранный? Шпрашиваю: «где я?», отвечает кто-то: «в жопе!».
       - Это не наркоз, - рассмеялась медсестра. – Это у нас врач такой прикольный!
       Самохина тащило после наркоза, и он решил, что лежать в этом положении в постели – непростительная глупость, тем более - надо попробовать, получится ли у него покурить с этой трубкой во рту. В курилке он столкнулся с парнем, у которого было синее, опухшее и непропорционально перекошенное лицо. Парень с интересом посмотрел на Самохина:
       - Откуда такой слон?
       - Иж Ахрики.
       - Тоже с концерта?
       - Ш какого еще кончерта?
       - Да тут понавезли сегодня пацанов с рок-концерта – менты дубинками рожи покорежили.
       - Да я не пачан, вроде.
       - А коса?
       - Да это так, - Самохин махнул рукой, прикурил сигарету и попробовал затянуться. Получилось.
       Жена прибыла быстро – тоже, наверное, на такси добиралась. Увидев Самохина, она запричитала:
       - Господи, что это с тобой?
       - Ничего, - Самохин помотал хоботом. – Жуб удалили.
       Жена улыбнулась:
       - Говоришь смешно.
       Самохину вдруг стало неловко отчего-то, он взял жену за руку:
       - Ежжай домой, дети одни.
       Она согласно закивала головой, но не уходила:
       - Принести завтра чего-нибудь?
       - Не надо. И приходичь не надо. Врач шкажал – три дня ждешь буду.
       Жена тихо засмеялась:
       - Коселёк-коселёк. Какой коселёк?
       Самохин тоже усмехнулся:
       - Иди.
       Пока жена спускалась по лестнице, Самохин всё смотрел ей вслед, потом, когда она проходила по двору больницы, смотрел ей вслед из окна, и все это время чувствовал себя свиньей.
       
       Марии он позвонил только на следующий день, когда из его рта вытащили марлевые тампоны и резиновую трубку. Узнав, где он находится, она спросила:
       - Тебя можно навестить?
       - Не-а, - ответил он и добавил: - Жена может прийти, не хватало вам еще встретиться.
       Мария вздохнула на том конце провода:
       - Выздоравливай. Я буду ждать тебя.
       Семнадцатого жена сидела в вестибюле и разглядывала его, улыбаясь:
       - Опухоль совсем спала, ты опять прежний.
       - Дети как?
       - Волнуются за тебя, а в остальном – как обычно.
       Самохин положил ладонь на локоть жены:
       - Пусть не волнуются, у меня все в порядке. Да и ты не волнуйся, причин для этого уже нет. И не приходи завтра, потому что послезавтра меня уже выпишут. Врач сказал.
       Жена продолжала улыбаться:
       - Хорошо, я не приду завтра. А ты позвонишь?
       - Позвоню.
       Когда прощались, он снова напомнил:
       - Так ты не приходи завтра. Не беспокойся.
       Минут через пять он был уже на телефоне. Ответила на звонок, как всегда, вездесущая бабушка. Дождавшись, когда к трубке прислонится Мария, Самохин предложил:
       - Приходи завтра. Я буду ждать.
       Мария помолчала немного, потом спросила:
       - А жена?
       - Жена завтра не придет.
       - Хорошо, я приду.
       - К двенадцати, - уточнил Самохин и попрощался.
       Восемнадцатого сентября, с утра пораньше Самохин облачился в цивильную одежду, пробрался через подвальные коридоры в соседний корпус – поликлинику – и оттуда отправился к станции метро «Семеновская», где купил семнадцать алых роз. С букетом цветов он сидел на скамейке у входа на территорию больницы почти два часа. Мария появилась к двенадцати. Увидев Самохина с цветами в руках, она улыбнулась издалека и помахала ему рукой.
       - Поздравляю, - он протянул ей розы, привлек к себе и поцеловал в щеку.
       - Я думала, ты не вспомнишь, - она прикрыла глаза, нюхая цветы.
       Самохин всегда покупал жене цветы ко дню рождения, и количество роз всегда было равно числу лет, прожитых женой. Ему было немного не по себе оттого, что он точно так же отметил день рождения Марии; то есть, конечно же, приятно было, что Мария оценила его внимание, но внутри вдруг появился какой-то осадок, будто он предал что-то из того святого и до сих пор незыблемого, что связывало его с женой, будто он вынес напоказ его с ней отношения, которые не могут быть достоянием других людей. Подавив раздражение на себя, Самохин улыбнулся:
       - Я всё помню. Ты сегодня будешь занята, а завтра?
       - А что завтра?
       - Завтра меня выпишут, но я могу сказать жене, что выпишут послезавтра. У нас с тобой будут почти сутки.
       Мария пожала плечами:
       - Ты ведь знаешь, мои родители не переживут, если я не буду дома ночевать...
       - Ну, хотя бы до полуночи...
       - До полуночи можно.
       Они сидели на скамейке и разговаривали, когда Самохин увидел вдали фигуру жены с полиэтиленовым пакетом в руке. Через три минуты жена поравнялась со скамейкой, на которой сидели Самохин с Марией, и остановилась. Лицо у жены было растерянным:
       - Привет.
       - Привет.
       Жена улыбнулась через силу:
       - Была недалеко, дай, думаю, зайду.
       Самохин тоже улыбнулся:
       - Ну и прекрасно. Знакомься – это Мария, товарищ по работе.
       Мария кивнула головой, не решаясь посмотреть собеседнице в глаза.
       - Марина, - представилась жена и обратилась к Самохину: - Я тут принесла тебе фрукты, навряд ли вас здесь свежими витаминами потчуют.
       Марина обернулась к Марии и протянула ей пакет, разведя руками его края:
       - Угощайтесь.
       Мария достала из пакета огромную желтую грушу и тихо шмыгнула носом:
       - Спасибо.
       Пауза не затянулась до безобразия: Мария обернулась к Самохину, держа в одной руке цветы, в другой – грушу:
       - Я пойду, Владимир Николаевич. Выздоравливайте. Все наши вам здоровья желают и ждут на работе.
       Самохин молча кивнул Марии, Мария так же молча, не подымая глаз, кивнула Марине, развернулась и пошла к выходу с территории больницы. Марина присела на скамейку, Самохин сел рядом, облокотившись на колени.
       - Она цветы тебе, что ли, приносила? – спросила жена, глядя вслед Марии.
       Самохин почувствовал, как на его физиономии вырастает свиной пятак:
       - Нет. День рождения у нее сегодня.
       Жена в ответ ничего не сказала, и Самохин был благодарен ей за это.
       
       Назавтра, как и договорились, врач выписал Самохина. Самохин позвонил жене и сказал:
       - Всё: меня завтра выписывают. Приеду утром.
       - Хорошо, - ответила жена ровным голосом и положила трубку.
       Самохин набрал номер телефона Марии, и, как обычно, трубку подняла бабушка. Марии дома не оказалось: оно и понятно, похмелья у нее, наверное, как и опьянения, тоже никогда не бывает. Гулять пошла. Самохина чуть укололо – говорили ведь о сегодняшнем дне – но он стерпел. Собрался и покинул больницу. Добрался до квартиры для свиданий и опять позвонил. Марии не было. Подождал два часа и снова позвонил. Бабушкин голос стал довольно ехидным или, может быть, обиженному Самохину это просто показалось. Он собрался и ушел, пнув на прощание дверь ногой. Прибыв домой уже после обеда, Самохин открыл дверь ключом, вошел в прихожую и оторопел от чужой радости: жена искренне улыбалась, держа в одной руке ложку, в другой – пакет с макаронами, дети прыгали вокруг, хватая отца за руки.
       - Ты же сказал, что завтра выпишут! – радость жены была неподдельной.
       - Пошутил я, - Самохин улыбался через силу. – Хотел сюрприз вам сделать.
       - У тебя получилось, - жена чмокнула Самохина в губы и направилась к кухне. – По случаю сюрприза устроим праздник.
       - Сюрприз! Сюрприз! – орали дети, прыгая вокруг отца.
       Самохин долго мыл руки в ванной, намыливая их и смывая пену, намыливая и смывая. Посмотрел на свое отражение в зеркале – свинья! – а потом долго тер покрасневшие от горячей воды руки полотенцем. Он все решил. Завтра спросит у Марии, почему ее не было, и отрежет этот кусок от своей жизни. Навсегда. Независимо от того, что скажет Мария. Интересно, что она скажет...
       - ...доставать?
       Самохин обернулся к жене.
       - Пить будешь? Водку доставать из холодильника?
       Самохин старательно улыбнулся:
       - Конечно. Надо продезинфицировать рану.
       
       Все поздравляли Самохина с выходом на работу, Пипчик доложил, как разбирался в эти дни с милицией и «крышей»:
       - Всем заплатили. Осетины еще и поработали – «кинули» тут двух орлов залетных. Те вызвали ментов, а менты давай «клиентов» прессовать: «Да вы, - говорят, - спекулянты! А ну, пройдемте-ка в отделение!».
       Самохин похлопал радостного Пипчика по плечу и посмотрел на Кукушонка: тот прятал глаза. Завершив развод, Самохин подошел к Кукушонку:
       - Что там у тебя? Выкладывай.
       Кукушонок смотрел себе под ноги:
       - Коса, честное слово, я ни причем. Тебя нет, а тут ко мне знакомые подвалили, а она с ними поболтала и ушла с ними.
       - Вчера?
       Кукушонок утвердительно кивнул.
       - Что за знакомые?
       Кукушонок сморщился:
       - Так себе: одни понты.
       - А зачем она сюда приходила?
       Кукушонок пожал плечами:
       - Не знаю. Денег у меня попросила на сигареты.
       Самохин внимательно посмотрел на Кукушонка:
       - Говори дальше: чувствую, у тебя еще что-то есть для меня.
       Кукушонок вздохнул:
       - Эти козлы «развели» ее. Сказали, что занимаются фоторекламой, увезли с собой на квартиру, пообещали большие бабки, там сначала раздели – с понтом, фотографировать – а потом...
       - Изнасиловали?
       Кукушонок помотал головой из стороны в сторону:
       - Сама согласилась.
       Самохин почувствовал, как в районе желудка у него появилась тревожная пустота:
       - Это твои друзья сказали?
       Кукушонок молча кивнул головой. Самохин постарался, чтобы его лицо выглядело как можно безразличнее:
       - Ну и Бог с ними... И с ней тоже... Ладно, давай работать, а то я и так четыре дня пропустил.
       
       Мария появилась на следующий день. Взяв Самохина под руку, она поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку:
       - Вов, а, Вов. Я соскучилась по тебе.
       Самохин улыбнулся:
       - Спасибо. Сейчас разведу ребят, и пойдем с тобой в магазин – выбирать подарок ко дню рождения.
       Мария радостно сморщила носик:
       - А в какой магазин?
       - В «Аполлон».
       - Здорово! А джинсы можно выбрать?
       - Я как раз о них и думал, - кивнул головой Самохин. – Ты ведь хотела...
       Мария перемерила несколько пар джинсов, но ни одни из них ей не понравились. С виноватым видом она подошла к Самохину, который стоял у окна и наблюдал через стекло, как арбатские торговцы втюхивали иностранцам своих матрешек.
       - А куртку можно? Джинсы мне не нравятся.
       Самохин улыбнулся:
       - Выбирай куртку.
       Она выбрала. Куртка была черной, бархатной (или под бархат) и со стразами. Самохин внутренне поморщился, но опять улыбнулся:
       - Тебе нравится? Бери!
       Когда они вышли из магазина, Мария внимательно посмотрела на Самохина:
       - Что-нибудь случилось?
       - Позавчера. С тобой.
       Мария не сбавила шага, но вся как-то съежилась, вглядываясь в идеально ровную брусчатку Арбата:
       - Откуда ты узнал?
       - Кукушонок.
       - А он откуда?
       - Его друзья сказали.
       - Сволочи, - выдохнула Мария, и они часть пути прошли молча. Когда поравнялись с гастрономом «Смоленский», Самохин спросил:
       - Тебе домой?
       Мария остановилась и посмотрела в лицо Самохину, который тоже остановился и обернулся к ней.
       - Мне в институт надо.
       - Тебя уже зачислили?
       - Да. Сегодня собеседование.
       - На вечерний факультет? – спросил Самохин и направился к подземному переходу: он рассчитал, что, если поймать такси на той стороне Садового кольца, дорога окажется ближе.
       - Конечно, на вечерний, - ответила Мария уже на ходу. – А куда мы идем?
       - На такси посажу.
       - У меня нет денег.
       - Не проблема, - Самохин махнул рукой, не сбавляя шага.
       Когда она садилась в такси, он протянул ей деньги:
       - Возьми, здесь хватит.
       Он не поцеловал ее на прощание, и она не стала напрашиваться, только спросила:
       - Это всё?
       Она стояла у открытой двери автомобиля, ждала ответа, а он молчал. Потом он спросил у нее:
       - Тебе надо будет устроиться на работу, чтобы учиться на вечернем отделении?
       Она кивнула.
       - Обратись ко мне, если посчитаешь нужным, - предложил он и отошел на шаг.
       Продолжая стоять у открытой двери, она улыбнулась одной стороной лица:
       - Вов, а, Вов. Ты – хороший. Спасибо за подарок.
       Она села в такси, хлопнув дверью, машина уехала, а Самохин еще долго стоял, глядя ей вслед.
       
       Мария появилась через месяц. Когда Самохин увидел ее, у него опять стало холодно и пусто в районе желудка. Она подошла, не решаясь притронуться к нему:
       - Здравствуй. Как живешь?
       Самохин пожал плечами:
       - Нормально. Здравствуй.
       Мария огляделась:
       - А Панамы почему не видно?
       - Он уже не бывает здесь.
       - Нашел место получше?
       Самохин криво усмехнулся:
       - Да нет. Он с Бабасом не поладил.
       - А кто Бабас?
       - Крутой. Здесь на него люди работают. Панама – дурак, вот и получил в тыкву.
       Заметив сожаление на лице Марии, Самохин пояснил:
       - Мне его тоже жаль, но здесь не детский сад, и каждый должен сам отвечать за свои поступки. У меня и без того проблем хватает.
       Мария согласно покивала головой, по-прежнему оглядываясь, а Самохин подумал, что почему-то все, с кем они оба были знакомы, вольно или невольно несут в себе неприятные для Самохина воспоминания.
       - Кукушонка выглядываешь? Его тоже нет.
       Мария подняла, наконец, глаза и улыбнулась:
       - Тоже с Бабасом не поладил?
       - Нет. Этот с Бухгалтером схлестнулся.
       - С настоящим бухгалтером?
       - Нет, кличка такая.
       Мария бесстрашно посмотрела в глаза Самохину:
       - Мне его не жаль. Панаму жаль, а его – нет.
       Самохин пожал плечами:
       - Мне кажется, ты сама во всем виновата.
       Мария отвернулась:
       - Я знаю. Сигаретой угостишь?
       Самохин вытащил из кармана деньги и протянул Марии сто рублей:
       - Держи.
       Мария посмотрела на деньги, помедлила немного, взяла их и опустила голову:
       - Я не за этим, вообще-то. Я действительно хотела покурить с тобой.
       Самохин протянул ей сигарету и щелкнул зажигалкой:
       - Но деньги не будут лишними?
       - Не будут.
       Они покурили и разошлись. Когда Мария ушла, Самохин вспомнил, что не спросил ее об учебе в институте.
       
       В следующий раз Мария появилась через неделю. Самохин сразу же спросил ее об учебе, но она ответила как-то неопределенно. Держа в руке сто рублей, протянутые Самохиным, она сказала:
       - Мне неудобно перед тобой.
       Самохин не пошел ей навстречу:
       - Но деньги тебе нужны?
       Она кивнула, глубоко затянувшись сигаретным дымом.
       - Тогда тебе придется выбирать.
       Она все поняла и посмотрела на него просящим взглядом:
       - А, может, ты найдешь мне какого-нибудь богатенького буратино, чтобы я не приходила к тебе?
       Самохин обиделся:
       - Я честный спекулянт, а не сутенер.
       Она съежилась, глядя себе под ноги:
       - Я не хотела тебя обидеть. Думала, что так будет лучше для нас.
       Они расстались, сказав друг другу «до свидания», но он смотрел ей вслед и думал, что больше она не придет.
       
       Еще через неделю Самохин появился у Михаила, чтобы обстряпать одно дельце с двумя сотнями двадцатикратных биноклей по сходной цене. У Михаила был день рождения, и Самохин нес ему подарок – пистолет «Фроммер-лилипут» калибра 6,35 мм. Когда однажды дочь по просьбе Самохина принесла ему в магазин из квартиры родственников, живущих в Плотниковом переулке, пакет, и Самохин увидел, что дочь несла пистолет в прозрачном пакете через весь Арбат, он понял, что от этой игрушки надо избавляться, а тут подвернулся такой удобный случай – день рождения Михаила: и дело можно обстряпать и от пистолета избавиться. Михаил в день своего рождения сидел с двумя ребятами крепкого телосложения на кухне за столом. Самохин вытащил пистолет из кармана куртки и спросил:
       - У тебя мелочь есть?
       Михаил все понял. Не вынимая сигареты изо рта, он порылся в карманах брюк, вытащил мелочь и протянул ее Самохину на открытой ладони.
       Самохин выбрал какую-то монету, положил ее в карман и протянул пистолет Михаилу:
       - Поздравляю с днем рождения!
       Михаил с интересом оглядел венгерский пистолет времен второй мировой войны:
       - Заряжен?
       - Патроны в магазине, но затвор не взведен.
       Михаил резким движением передернул затвор, направил пистолет в окно и выстрелил. Самохин даже рта не успел открыть. Все, кроме Самохина, сидели за столом и с изумлением разглядывали аккуратное отверстие в стекле, от которого ответвлялись тонкие трещинки. Самохин, который стоял рядом с окном, поглядел на соседний дом, виднеющийся за стеклом метрах в пятидесяти: расстояние было достаточно большим, дело происходило на пятом этаже, да и Михаил выстрелил немного вверх.
       Михаил подобрал со стола сигарету, которая выпала у него изо рта, и стал с еще большим интересом рассматривать оружие:
       - Надо же! Я думал – простой пугач. Маленький какой. А патроны к нему какие?
       Самохин обрел, наконец, дар речи:
       - Браунинговские. Калибр шесть тридцать пять.
       - Годится, поляки патроны привезут. Поляки и черта привезут, - он засунул пистолет в карман. – За подарок спасибо. А теперь, Самоха, говори, что надо тебе. Ты ведь хитрый, просто так не приедешь.
       - Бинокли.
       - У меня только двадцатикратные.
       - Они и нужны.
       Михаил улыбнулся, обернувшись к друзьям:
       - Я ведь говорю: хитрый Самоха всё знает. И сколько надо?
       - Двести.
       Михаил не думал ни секунды:
       - Завтра заберешь, а сегодня – ты мой гость. Присаживайся.
       Самохин опасливо поглядел на бутылку какого-то заграничного пойла, которая была объемом литров пять и крепилась на какой-то сложной конструкции, чтобы разливать из нее можно было, не поднимая бутылку со стола, и присел с краю. Когда он выпил уже достаточно, Михаил похвастался своим новым газовым пистолетом. Газовый – не то, что боевой, но пистолет был красивым, и Самохин с удовольствием взял его в руку. Он нажал какую-то кнопку на незнакомой ему конструкции, и в чашку с кофе из рукоятки выпал магазин. Все засмеялись. Потом, когда Самохин выпил еще, разговор зашел о женщинах: Михаил сказал, что неплохо было бы пригласить кого-нибудь в гости. Самохина как будто кто-то за язык дернул:
       - Я знаю такую. Она и подругу приведет.
       - Симпатичная? – поинтересовался Михаил.
       - Симпатичная.
       - А подруга?
       Самохин сразу же вспомнил историю в ресторане и не стал врать:
       - Не знаю. Какую приведет.
       - Годится, - Михаил кивнул на телефон: - Звони.
       Самохин подошел к телефону, поднял трубку, вздохнул и набрал номер. Мария сразу согласилась и подругу пообещала привести. Самохин не стал дожидаться их прихода, уточнил по поводу завтрашних биноклей и ушел.
       
       Следующий раз Мария появилась у магазина через полгода, весной. Она остановилась в двух шагах от Самохина и кивнула головой:
       - Здравствуй.
       Самохин улыбнулся:
       - Привет. Как дела?
       Мария пожала плечами. Самохин не стал спрашивать о том вечере у Михаила и о том, что было потом; Мария тоже ничего не сказала. Он вытащил из кармана пачку сигарет, они прикурили.
       - Как Ванька?
       - Учится.
       - А ты?
       Мария пожала плечами.
       - Работаешь?
       Мария покачала головой из стороны в сторону.
       - Помочь с работой?
       Мария осторожно улыбнулась:
       - Как тогда, с Михаилом?
       Самохин покраснел:
       - Я не то имел в виду. Нормальную работу.
       Мария опять пожала плечами:
       - Я ведь ничего не умею.
       Самохин докурил и выбросил сигарету. Мария подошла ближе и взяла его за локоть:
       - Вов, а, Вов. Найди мне кого-нибудь. Постоянного.
       - Да где я тебе его найду? – разозлился Самохин. – И как ты себе это представляешь? Подхожу и говорю: «Вот тебе, любезный, подруга. Пользуйся». Так, что ли?
       Мария не смутилась:
       - А почему бы и нет? Готовлю я, правда, плохо, но зато стирать могу, убирать, а если человек холостой... Да мне и нужно только до лета. Летом я на море поеду.
       - На море? – удивился Самохин. – У тебя что, родственники там?
       - Зачем родственники? – хитро улыбнулась Мария. – Мы с подругой вдвоем едем, а там, на море, все мужики холостые. Там до самой осени проблем не будет.
       Самохин чуть не задохнулся от ее наглости, но тут же успокоился и спросил ровным тоном:
       - Тебе, наверное, богатенький нужен?
       Мария с готовностью кивнула.
       - К сожалению, богатеньких у меня на примете нет. Да и не ходят они в этот магазин, здесь только бедные челноки да иностранцы ошиваются.
       - Я на иностранца согласна, - простодушно заявила Мария, и Самохин опять разозлился.
       - Пойдем, - он кивнул ей головой и направился в магазин, у дверей которого они стояли.
       Окинув опытным взглядом помещение магазина, Самохин тут же вычислил «фирмача»: долговязый блондин в длинном пальто рассеяно рассматривал витрины, рядом с ним никого не было. Самохин подошел к иностранцу и улыбнулся:
       - Мистер?
       Иностранец, которому на вид было лет двадцать пять, обернулся к Самохину, но не улыбнулся в ответ. Значит, это был не американец, а европеец. Интересно, восточный или западный? Понимая, что совершает глупость, Самохин спросил:
       - Вот ду ю вонт?
       Иностранец жестом показал, что не владеет английским языком.
       - Шпрехен зи дойч?
       Иностанец отрицательно покачал головой. Был бы восточный, обязательно знал бы один из этих языков. На итальянца или португальца не похож.
       - Френч? Шведен?
       Иностранец вновь покачал головой и улыбнулся, наконец:
       - Недерланд.
       «Ни хрена себе», - подумал Самохин и обернулся к Марии, которая уже стояла рядом:
       - Голландец тебе подойдет?
       Мария радостно кивнула головой, а Самохин стал соображать, как потолковее объяснить все иностранцу, языка которого он никогда даже не слышал:
       - Ю, - Самохин ткнул пальцем в парня, - вонт бьютефел гёл? – ткнул пальцем в Марию.
       Парень стал, кажется, что-то понимать: он опасливо оглянулся по сторонам. Самохин улыбнулся так широко, как мог:
       - Да не бзди, голландец. Никто тебя не разводит. Бабе хахаль нужен.
       Иностранец никак не мог успокоиться, и Самохин обернулся к Марии:
       - Улыбайся, дура. Чего стоишь, как привязанная?
       Мария улыбнулась, подошла к иностранцу и взяла его под руку. Парень хотел, было, вырваться, еще раз оглянувшись по сторонам, но Мария вцепилась в него крепко.
       - Ну вот и ладушки, - Самохин старался, чтобы добродушная улыбка не сходила с его лица. – Считайте, что вы уже сосватаны, свадьба – через месяц.
       Иностранец успокоился, слушая доброжелательный тон Самохина, улыбнулся, но видно было, что он ничего не понимал. Самохин выставил ладони на уровне бедер и помахал ими, выпроваживая пару из магазина:
       - Идите-идите. Медовый месяц. Цигель-цигель, ай-лю-лю, «Михаил Светлов».
       - Эдвин, - произнес иностранец, подумав, что Самохин представился, а Мария потянула его к выходу. Эдвин обернулся еще два раза, пока стеклянная дверь магазина не скрыла его, идущего под руку с Марией.
       
       Мария в магазине появилась через неделю, да не одна, а со своим Эдвином под ручку. Она прошла через весь зал, кивая головой знакомым – в том числе и Самохину – остановилась у прилавка, достала из своей сумки толстый мужской кошелек, вытащила оттуда двадцатку долларами, разменяла ее в пункте обмена – в те времена каждый уважающий себя магазин имел такой пункт – и купила какую-то безделушку. Судя по выражению лица Эдвина, он был доволен ситуацией и жизнью вообще.
       Самохин не стал подходить к ним. Эдвин кивнул ему издалека, Самохин ответил ему тем же, а Мария сказала своему спутнику что-то на ухо, поднявшись на цыпочки – он был очень высоким – и направилась к Самохину.
       - Здравствуй, - она остановилась в двух шагах от него.
       - Привет, - он искренне улыбнулся: – Все-таки захомутала голландца?
       - Я ему нравлюсь.
       - Еще бы, - Самохин поднял брови в знак согласия. – До лета он в России задержится?
       Мария покачала головой из стороны в сторону и улыбнулась:
       - Нет. Через неделю уедет в Голландию.
       Самохин нахмурился:
       - У тебя опять будут проблемы?
       Мария по-прежнему улыбалась:
       - Нет. Сейчас я оформляю загранпаспорт, а в мае Эдвин пришлет мне вызов.
       У Самохина открылся рот от удивления:
       - В Голландию?
       Мария кивнула.
       - Жениться собрался? – не поверил Самохин.
       - Да.
       - Ну, Машка, - Самохин заметил, что Эдвин напряженно смотрит в их сторону, искренне улыбнулся ему и помахал рукой. Эдвин ответил ему тем же, но не подошел.
       - Ну, Машка, ты молодец, - Самохин еще раз улыбнулся Эдвину. – Иди быстрее к нему и больше никогда не приходи с ним сюда: ему это неприятно.
       - Я сказала, что ты мой родственник.
       Самохин разозлился:
       - Дура! Мужчины верят не тому, что говорят им женщины, а тому, что видят и чувствуют. Иди. Желаю счастья.
       Самохин еще раз махнул рукой Эдвину и отвернулся, сделав вид, что очень занят. Когда они ушли, к Самохину подошел Пипчик:
       - Здорово Машка устроилась.
       Самохин усмехнулся:
       - Она замуж за него выходит.
       - Да ладно, - Пипчик погрустнел. – Везет же некоторым.
       - А ты чего теряешься? – улыбнулся Самохин. – Среди иностранцев масса гомиков...
       Пипчик брезгливо сплюнул и отошел.
       
       До своего отъезда в Голландию Мария так и не появилась. Самохин увидел ее только осенью, когда листва на деревьях стала желтеть. Мария изменилась, и не только в одежде: она была уверенной, чуть насмешливой, курила дорогие сигареты. Подошла и остановилась, не дойдя двух шагов.
       - Здравствуй.
       - Привет. В отпуск?
       - Домой.
       - С мужем?
       - Я не замужем.
       - А как же Эдвин?
       Мария усмехнулась:
       - Я с его приятелем переспала, а он вдруг обиделся.
       - Действительно, - вздохнул Самохин. – Чего это он вдруг? Была бы причина – понятно, а так...
       - А я и не жалею, - Мария оглянулась по сторонам в поисках урны – европейская привычка – затем бросила окурок под ноги. – Летом опять поеду в Голландию и Ваньку возьму с собой. Будет на кемпинге работать, пока на каникулах.
       - Хорошо платят?
       - Неплохо. Фирменную аппаратуру привезла с собой, шмотки.
       - А вызов?
       - Ребята сделают.
       - Ребята?
       - Мартин, Якоб или Тим. У меня в Голландии много знакомых, есть их адреса, телефоны. Тебе не надо?
       - Спасибо, - отказался Самохин. – Я уже уезжал однажды в Южную Африку.
       Подошел Пипчик, поздоровался с Марией:
       - Привет, классно выглядишь.
       Мария благосклонно приняла комплимент, кивнув головой, и засобиралась:
       - Пойду я, а то маме обещала прийти сегодня пораньше.
       Когда Мария ушла, Пипчик сказал Самохину:
       - Видел, какие зрачки у нее?
       - Какие?
       - По шесть копеек. Наркотики она принимает.
       - Да ладно.
       - Вот тебе и ладно. У меня есть один приятель, так у него, когда ширнётся, тоже такие зрачки.
       Самохин сразу вспомнил: Голландия – рай для наркоманов.
       
       Мария появилась зимой, месяца через три. Одета она была неплохо, но уже не была такой уверенной. Сигарет она из кармана не вытащила, и Самохин протянул свою пачку:
       - Привет. Как жизнь?
       Мария прикурила и пожала плечами:
       - Дерьмово. Быстрее бы зима заканчивалась. И весна тоже.
       - В Голландию?
       Она промолчала.
       - Помощь нужна?
       Мария стояла боком к Самохину и в глаза ему не смотрела:
       - Ты не мог бы мне денег одолжить? Я, когда из Голландии приеду, верну.
       Самохин взял ее за руку:
       - Ну-ка, посмотри мне в глаза.
       Она не обернулась:
       - Я и так тебе сказать могу: колюсь я.
       - На игле сидишь?
       - На ней самой.
       - Героин?
       - Нет, «винт».
       - Это еще что?
       - Синтетика.
       - Деньги нужны на наркотик?
       Мария шмыгнула носом:
       - Нет. Деньги закончились, нужны кое-какие мелочи из белья, а у родителей просить стыдно.
       Самохин немного подумал, потом сказал:
       - Денег не дам. Говори, какие тебе сигареты – блок куплю. Потом пойдем в магазин – наберешь, что надо, я заплачу.
       Мария опять шмыгнула носом:
       - У меня даже на дорогу до дома нет.
       - Дам и на дорогу. На метро.
       Когда она собралась уходить после посещения магазина, он взял ее за плечо:
       - Не пропадай. Будет нужда – заходи.
       Она посмотрела ему в глаза своими огромными зрачками:
       - Вов, я брошу. Вот увидишь, я обязательно брошу. Мне самой надоело.
       Самохин улыбнулся ей и согласно кивнул, а когда она ушла, он сказал вслух самому себе:
       - С иглы еще никто не слезал так просто.
       
       Появилась Мария в мае – свежее лицо и улыбка во весь рот.
       - Здравствуй.
       - Привет, - Самохин бесцеремонно заглянул в ее глаза: - Машка, да ты и впрямь с иглы слезла?
       Он достал пачку из кармана и протянул сигарету Марии:
       - Ты, как всегда, без денег?
       Мария прикурила и кивнула головой, не переставая улыбаться.
       - Денег все равно не дам, - отрезал Самохин. – Обойдешься блоком сигарет. Или опять трусы нужны?
       Мария хихикнула:
       - Нет, водка нужна. Сегодня с подружкой собираемся...
       Самохин усмехнулся:
       - Подружка опять появилась? Это хорошо. Только вот: учитывая, как ты пьешь, я даже не знаю, сколько водки нужно, чтобы тебе хватило.
       - Одной бутылки хватит – я все равно не пьянею.
       - Ну и пила бы газировку.
       - Газировку пить неинтересно.
       - Резонно, - согласился Самохин, и они пошли в магазин.
       Забрав литр водки и блок сигарет, Мария ушла, по пути обернувшись три раза, а Самохин вздохнул облегченно:
       - Железная Маша.
       
       Этой весной Самохин бросил торговать и занялся политикой. Через два года, летом, он уже заведовал пресс-службой политической партии и собирался баллотироваться в парламент от Свято-Крестовского избирательного округа, а для этого нужны были деньги. Большие деньги. Деньги были, но их было мало, нужно было еще. Он обратился к Михаилу, и тот не отказал, но поставил условие:
       - Дам тебе две с половиной тыщи баксов, но ты должен погулять со мной трое суток.
       - Три дня, ты хотел сказать?
       - Трое суток, - Михаил поводил указательным пальцем перед носом Самохина. – Гулять будем широко и основательно: водка, девочки, нудисткий пляж в Серебряном Бору. В общем – по полной программе.
       Самохин подумал, что трое суток пьянства в обмен на две с половиной тысячи – это нормально, и вздохнул:
       - Хорошо. Когда начинаем?
       - Сейчас.
       Самохин кивнул на телефон:
       - Я хоть домой позвоню.
       
       Они стояли у станции метро «Преображенская».
       - Кого ждем? – поинтересовался Самохин.
       - Девочек, - хитро усмехнулся Михаил, и Самохин всё понял: сейчас он увидит Марию. Колени его мелко задрожали. Он закурил, чтобы сбить волнение.
       Марию он увидел сразу, с ней был какая-то новая подруга. Подошла, поздоровалась с Михаилом и остановилась в двух шагах от Самохина:
       - Здравствуй.
       - Привет. Как жизнь?
       Мария сморщила носик:
       - Нормально.
       Затем спохватилась, обернулась к подруге:
       - Знакомьтесь: Наталья, Михаил, Владимир.
       Самохин решил пошутить:
       - А почему не Обезьяна?
       Мария шутку поддержала:
       - Обезьяна сейчас практику проходит – следователем в милиции.
       Самохин усмехнулся, а Михаил подозрительно посмотрел на Самохина:
       - А ты чего не удивился, когда Машку увидел? Я хотел сюрприз тебе сделать.
       - Да удивился я, - возразил Самохин. – Не видишь – с катушек чуть не слетел.
       Мария перестала улыбаться:
       - Вот что, мальчики: у нас месячные, так что мероприятие отменяется.
       Наталья удивленно посмотрела на подругу, а Михаил возмутился:
       - Ты что, по телефону не могла сказать?
       Мария пожала плечами:
       - Вот не сказала: очень хотелось посидеть вечерок в уютной компании.
       Самохин усмехнулся и посмотрел на Михаила:
       - Ну и правильно, мы ведь с тобой пьянствовать сегодня собрались.
       Михаил взглянул на Самохина и махнул рукой:
       - Ладно, поехали, а то водка киснет. Завтра других девочек вызовем.
       Самохин шел рядом с Марией; когда они немного отстали от Михаила с Натальей, он спросил:
       - Ты знала, что я буду?
       Она покачала головой из стороны в сторону.
       - А если бы знала, приехала бы?
       Она взяла его за руку:
       - Я давно хотела тебя увидеть. Только у нас с тобой сегодня ничего не будет.
       
       Они сидели за столом рядом, и она провела рукой по его затылку:
       - А тебе идет короткая стрижка.
       - Мне положено так выглядеть, я ведь теперь политикой занимаюсь.
       - Я знаю, Михаил рассказывал.
       Самохин понял, что она виделась с Михаилом и не раз. Она догадалась, о чем он думает, и положила ладонь на его руку:
       - Вов, не бери в голову.
       Михаил рассказывал плоские анекдоты, Наталья заразительно смеялась, а Самохин с Марией тихо переговаривались:
       - Как здоровье?
       Она усмехнулась:
       - С того самого времени – ни-ни.
       - Ни разу?
       - Ни разу. Один раз даже приснилось, что я укололась, проснулась – а меня тащит.
       - Ванька как?
       - Отлично, на пятом курсе уже.
       - Как время летит...
       - А твои как?
       - Живы-здоровы.
       - Михаил рассказывал, что ты в Святом Кресте был, когда там война началась. Ты стрелял?
       - Нет, только с автоматом побегал. Потом убитых носил и раненых.
       - Много было убитых?
       - Много. Ты в Голландию после нашей последней встречи ездила?
       - Каждый год езжу с Ванькой. Летом.
       Потом они пили и ели. Мария, как всегда, не пьянела. Самохин, когда достаточно захмелел, спросил:
       - Про месячные ты придумала? Я ведь понял.
       Мария улыбнулась одной стороной лица:
       - Не бери в голову.
       Пьяный Самохин никогда не отличался понятливостью и тактом:
       - Может, вы с подругой больны, и ты не хотела заразить нас?
       Мария поморщилась и налила ему в рюмку водки:
       - Пей и не бери в голову.
       Потом они опять пили и ели. Мария попробовала джин, который Михаил приготовил для коктейлей, и незаметно выпила почти всю литровую бутылку – очень ей вкус напитка понравился. Ближе к полуночи девчонки засобирались. Михаил вызвал им такси, а изрядно захмелевший Самохин не стал спускаться вниз. Совершенно трезвая Мария посмотрела в его пьяное лицо, затем порывисто обняла, прижавшись к нему всем телом, и прошептала на ухо:
       - Вов, а, Вов. Ты – хороший.
       Они ушли, а Самохин вспомнил, что обещал жене звонить каждый вечер. Он сел перед телефоном, посмотрел на свое отражение в зеркале и набрал номер. Сказав жене, что все в порядке – «жив пока» – он положил трубку на аппарат, посмотрел в лицо своему отражению и произнес, тщательно выговаривая слова:
       - Ну и свинья же ты, Самоха!
       
       17 января – 25 февраля 2006 года, г. Буденновск.