Волчонок привык к своей стае… Ну и что, что часть времени ему приходилось ходить на двух лапах и подчиняться домашним законам. Как оказалось, это не главное, да и не настолько страшна трепка, как о ней думают. Ну кто же виноват в том, что у двух нормальных людей родился волчонок…
Единственное, что его еще немного удивляло, так это то, что в стае отсутствовал вожак, и все имели равные права. В свободное время волчонок пытался об этом задуматься, но свободного времени было не так уже и много, а много думать маленькому волку не к лицу. Тем более что он был уж очень маленький…
Короткие упрямые лапы без устали могли бежать куда угодно. Без устали могли бороться с волнами и выносить своего обладателя из самого опасного места. Ох, как же он боялся, впервые оказавшись в том месте, где лапы не доставали дна… И навсегда запомнил эту панику. Теперь любая глубина была не страшна волчонку, он знал, что сильнее своего страха и поэтому просто не может утонуть.
Часто по вечерам, когда его людскую половину пытались уложить спать, он не мог объяснить, что волки – ночные жители, и спать ему совершенно не хочется… Потом он просто начал делать вид, что засыпает. И когда в доме становилось тихо, потихоньку выбирался в форточку и шел на промысел.
Обычно вся стая собиралась в условленном месте, но волчонок был нетерпелив и поэтому приходил будить своих товарищей, боясь, что они проспят. Что такое легкая затрещина, по сравнению с возможностью вольно бежать по своим волчьим делам?
Со временем волчонок начал замечать, что человеческая часть его жизни начинает брать верх. Что законы волчьего мира не применимы для человеческой жизни. Что за каждое мгновение воли нужно дорого заплатить. У волчонка были маленькие зубы, но кусаться ими он научился превосходно… Первым он не нападал. В стае такое не принято, а вот в ответ мог покусать так, что все кричали: «Бешеный!!!»
Возможно, он и был бешеным, еще с младенчества впитав в себя недоверие к людям. Если он пытался об этом забыть, то поломанные ребра, почти вытекший глаз и коротковатая лапа вписали это чувство ему во внешность, чтобы не смывалось…
Школу волчонок возненавидел. Никак не мог понять, зачем так долго нужно объяснять то, что доходит с первого раза. Его считали туповатым. Учителя, родители других учеников, считали так за вечную молчаливость и нежелание подбирать себе друзей в классе. Почему-то это считалось ненормальным… Ненормальным считался вечный голод в глазах у волчонка, они ведь просто не знали, что его мать сейчас в больнице, а двоюродная бабка не горит желанием кормить лишний рот, поэтому и не могли понять, как это советский ученик может воровать в магазине все съестное, что не очень хорошо лежит.
Жить с бабкой было непросто. Но еще во время первого апробирования на своей спине палки, волчонок сообразил, что третий этаж это не так уже и высоко… И, приземляясь на четыре сильные лапы, он уже знал, что гнаться за ним никто не будет. Гораздо труднее было на третий этаж забираться, в особенности, когда вредная бабка запирала двери на балкон. Неудобно было в школу без учебников ходить… Поэтому в вырытой еще несколько лет назад землянке, которую еще до сих пор никто не нашел, было оформлено временное пристанище. Конечно же, волчонок знал, что это не его личное логово, что остальные члены стаи тоже могут тут жить, но он привык считать это место своим домом. И отучить его от этого смогли не первые ночные заморозки, а выписанная из больницы мать.
Теперь терпеть бабку им приходилось вдвоем. Иногда приходил отец, вспоминая между двумя бутылками водки, что у него тоже где-то есть ребенок. Хотя его приходы по настоящему радовали только волчонка. Это было время долгожданной свободы, когда никто не ругал за содранные локти и колени, за вымазанную одежду и подбитый в очередной раз глаз… Никому не было до этого дела.
Однажды волчонок провалился под лед. На этот раз он бегал один, потому что у более взрослой части стаи занятия в школе были во вторую смену. Наверное, только натренированные сильные лапы не дали течению утащить волчонка под лед. Лапы, и еще упрямое желание выжить назло всем. Волки то ведь сдаваться не умеют. Выбравшись из полыньи, волчонок изо всех лап бросился бежать… Не домой. Домой было нельзя. Он принялся бежать к своему брату, мечтая только о том, чтобы тот был дома. Когда оббитая дерматином дверь начала отворяться, волчонок впервые в жизни потерял сознание от восприятия того, что он защищен, что сейчас обогреют и напоят чаем и все проблемы отступят на задний план.
Проснулся он только посреди ночи, укутанный теплым платком и укрытый несколькими одеялами. Брат-волк спал на стуле, устало положив голову на живот волчонку. Наверное, он почувствовал, что малыш уже не спит и тоже проснулся…
- Что малыш, тяжеловато пришлось?
От этого тихого ласкового голоса волчонку захотелось заплакать. Только вот волки не плачут и именно поэтому когда-то и его забыли этому научить.
Наутро, после возвращения домой, волчонок спокойно вынес палку. В конце концов, насколько больно можно ударить, ну синяки будут, ну ребра поломаются, так не в первый же раз. Тем более что волчонок знал – есть в мире место, где можно спать и ничего не бояться…
От бабки съехали. Может, это еще долго не случилось бы, но мать после очередных бабкиных побоев, о которых ей никто и никогда не говорил, вдруг заметила не сходящие со спины волчонка синяки всевозможных оттенков. Вот тогда испугалась бабка, до этого она знала, что все будет безнаказанно, а сейчас испугалась, что перестанут благодатной рекой течь в ее цепкие ручки продукты, которые можно продать, а потом снова просить, объясняя, что эти прожоры уже давно все съели.
У волчонка пропало вечное голодное выражение лица… Правда, для того, чтобы наедаться, ему пришлось научиться готовить. Ну что ж не такое уже и сложное занятие. Главное побыстрее закончить и туда, где на первой весенней траве стая ожидает своего малыша… Стая, уставшая за зиму от бездействия и множества чужих шкур напяленных сверху своей.
Дни бежали незаметно. Незаметно для волчонка, а вот старшие братья-волки начинали искать свою пару. Для волчонка все это было очень странно, он никак не мог понять, зачем и объяснения по типу «Подрасти – узнаешь» уже становились ненавистны…
Вначале он ходил на встречи вместе с братьями, но очень скоро брезгливые взгляды и непонятные разговоры, начали ему надоедать. Постепенно он начал приходить все реже и реже, а стая не заметила этого.
Волчонок бегал сам. Иногда ему казалось, что если он сейчас не завоет, то сойдет с ума. Вот только волки не сходят с ума. Да и подходящей луны, чтобы повыть не было. Дни начали тянуться бесконечно долго, и одинокие прогулки волчонка становились все более дальними.
В одной из таких прогулок он нарвался на более сильного противника. Лапы были по-прежнему крепкими, а зубы с годами стали только острее, но это не помогло. Волчонок просто не знал, что нападать могут сзади, без предупреждения. И бить будут камнем по голове, чтобы наверняка…
Он опять выжил. Наверное, его вновь спасло это дикое желание жить. А может просто кровь братьев, которой они поделились не раздумывая. Теперь они стали родственниками по настоящему…
Об дальних одиноких прогулках пришлось забыть. Теперь за волчонком постоянно приглядывали, не обращая внимания на его огрызания по поводу нянек. Его брали с собой в такие места, что раньше он просто получил бы по загривку, если бы заикнулся о своем желании туда сходить. Девушки по-прежнему смотрели на волчонка с жалостью, но держали свое мнение при себе. А волчонок вдруг, неожиданно для себя и всех остальных оказался очень умным. Он легко находил выход из ситуаций, где даже его братья-волки долго бились головой об стену.
А потом что-то случилось. Нет. Не с миром. И не с волчьей стаей. Что-то случилось с самим волчонком. То, чему он не мог дать названия. У него возникали странные и непонятные самому ему желания. Хотелось получше выглядеть, спрятать синяки и возродить улыбку на лице. Его состояния никто не замечал, потому что волчонок лучше всех остальных умел скрывать свои чувства.
Только однажды, вспомнив о своем купании в полынье, он прибежал за советом к брату-волку. Тот долго выслушивал длинные и путаные объяснения. Потом улыбнулся ласковой теплой улыбкой и сказал: "Наконец-то ты выросла, малявка…".