В 1970ых годах доводилось бывать мне в красочной столице Франции. Приехал я туда, вообще-то говоря, по делам сугубо рабочим, но была у меня шальная мысль, уже, наконец, чуть-чуть отдохнуть от праздной суеты. И, похоже, планам моим суждено было сбыться. Закончив со всей официальной волокитой, я как порядочный джентльмен заглянул в бар, в надежде перебросить пару бокалов вина. Приятная полутемная атмосфера расслабляет мысли. Я быть может, даже задремал, не помню, между сном и реальностью граница порою совершенно неразличима. Проснулся со странным ощущением. Я даже не понял в полудреме, я ли сам проснулся или меня разбудил человек по соседству.
- Vous doit etre se sont assoupis ? Je vous ai reveille ? Pardonnez. (Вы должно быть задремали? Я вас разбудил? Простите. *франц.)
- Извините, я вас не понимаю.
- Ах, англичанин? - его английский был на удивление хорош.
Я не люблю такие нелепые неожиданные встречи. И как обычно бывает, через какое-то время мы уже были порядочно пьяны. Он знал обо мне если не все, то точно большую часть. Передо мной сидел самый настоящий психиатр, не тот жулик, что сидит напротив в кресле, и со скучающим видом слушает, почему вы боитесь ходить на горшок до шести вечера. Нет, самый настоящий практикующий психиатр. И вотчиной его была клиника на юге Франции. Он со смехом, с таким живым напором рассказывал о своей работе. Видно, что он по-настоящему предан ей и любит ее, как родное дитя. Да, болтлив он был ужасно, чем-то напоминал мне мою тетушку Мэри, что тоже болтала без умолку. Слава Богу, она страдала отдышкой, поэтому время от времени можно было посидеть в тишине (не считая ее тяжелое дыхание). Несмотря на явное сходство, доктор Ириарте (Yriarte) все же был мне любопытен и, очевидно, он не отталкивал от себя той неуловимой аурой, когда бежишь от человека, сам не зная почему. Он рассказал мне множество интересных случаев. Вообще говоря, мне по другому представлялась себе работа практикующего психолога. Я, было, подумал, что у доктора, наверное, много Наполеонов, а скорее даже необычайно много, как нигде в мире, это мысль меня позабавила. Но нет, случаи были и обычные и удивительные. Все это проносилось у меня перед глазами. Эти имена, странные действия, крики, умопомрачительные выходки. Но не это все отпечаталось у меня в голове.
В 1963 году в вотчину нашего психиатра попал молодой человек в возрасте лет 27. С виду довольно спокойный ("А они все такие" -, как сказал Ириарте), но совершенно измученный. История его жизни, в общем-то, сера до безобразия, если не учитывать десятки посещений психиатров и собственно переход в психиатрическое крыло. Родители его люди состоятельные, были рады появлению младенца в 1936 году. Первенец отказался мальчиком, к несказанной радости отца. И все было у них хорошо, мальчика отдали в престижную школу, ну как одобает в приличной семье. Учился он неплохо, но не было в нем этой гениальной искры, которой отмечены многие люди. А может так считали, что не было... Как бы то ни было, в возрасте 15 лет появляется первая запись в медицинской карте о посещении психотерапевта, ничего особенного, как обычно всякие глупости типа страха смерти и прочее. Это все было бы довольно скучно, если бы не маленькая запись, определившая его дальнейшую судьбу. Говорил он о каком-то странном ощущении. В чем странность не написано, но позднее определенно будет понятно, почему именно с этого возраста начались все его дальнейшие несчастия. В 17 лет, как сказал, усмехаясь Ириарте, он был уже Le fou mur (зрелый псих). В нем не было каких-либо шизоидных отклонений, он не плясал голым по утрам в 6 часов на площади у ратуши, не утверждал, что с ним говорит Бог. Он, вообще говоря, был абсолютно нормальным, если бы не его навязчивая идея. К 20 годам благодаря родителям он посетил многих звестных специалистов, но никто не мог сказать, что с ним, более того даже поставить диагноз. Врачи наблюдали лишь следствие и его диагностировали. Юноша рассказывал всегда одну и ту же вещь - он видел будущее, а точнее не видел, а знал. Ни много, ни мало.
Я сразу представил себе двадцатилетнего Нострадамуса, ходящего по врачам и предвещавшего скорую войну или голод, мне стало забавно. Но мои фантазии были порушены. Юноша видел только свое будущее, и не так как его представляли фантасты и ясновидящие. Он утверждал, что знал каждый следующий миг в своей жизни, за миг до того как это исполнится. Отчасти это было похоже на дежавю. Но только он испытывал это чувство постоянно, каждое мгновение. В каждое мгновение он знал, что будет в следующее мгновение. Он шел по улице и за мгновение знал, что на него сейчас выльют ведро воды. Он смотрел телевизор и знал за мгновение, что отец переключит на 9 канал. Он знал, что кости в следующее мгновение упадут не так, как хотелось бы, и он проиграет деньги. Он видел каждое мгновение и
не мог остановить его, даже чисто по физическим соображением. Не мог изменить будущее. Сам он говорил, что похож на две совершенно одинаковых кинопленки, просто одна наложена на другую на мгновение вперед. Реальность его стала кошмаром. Он даже иногда не понимал что происходит, не различал будущее и настоящее. Будущее для него незримо превратилось в настоящее со следующим мгновением. Жизнь стала чудовищным набором кадров. Над ним смеялись, некоторые сожалели, но он был болен, и никто не мог понять, почему так происходит. Быть может, ему следовало передохнуть, отвлечься, забыть свою сумасшедшую гонку за каждое мгновение. Но он не мог. Он был в постоянной депрессии, эти видения преследовали его. Так прошло несколько лет. Было похоже, что он адаптировался и привык. Года два его никто не видел.
И вот представьте себе, года три назад к Ириарте привозят, кого бы вы думали? Ну конечно его, самого! В совершенно диком состоянии. Его, конечно же, привели в более менее нормальное чувство, но он уже был окончательно потерян для общества. Как выяснилось позднее, юноша действительно свыкся со своим положением, и все шло свои чередом. Пока в один прекрасный момент он не увидел, как умер. По его словам он сидел дома на мягком диване и увидел, что в следующее мгновение его сердце остановится. Когда он очнулся мысль о том, что он умер, настолько его поразила, что он, похоже, окончательно двинулся головой. Чувство его раздвоенного времени никогда его не подводило, но после этого случая оно пропало, бесследно и навсегда. И это еще более настроило его в предположениях о собственной смерти. С тех самых пор он совершенно серьезно утверждал, что мертв. Доводов он не слушал, думал, что оказался на небе или еще где-то, да это совершенно неважно. То, что ничего вокруг не изменилось, его не интересовало. Его в шутку даже прозвали живой мертвец. Мне вдруг захотелось зримо повидаться с этим живым мертвецом. К моему огромному сожалению, живой мертвец теперь уже по настоящему умер около года назад. Умер от остановки сердца, задремав на диване. Вот такая мистика. Ириарте, увидев мое озабоченное лицо, довольно крякнул.
После мы пили еще и еще, он рассказал мне еще больше случаев в своей врачебной практике. В конце концов, на шатающихся ногах я пошел в свой номер, завтра предстоял отлет из Франции. Алкоголь быстро взял своё. Утром все же одна мысль не давала мне покоя. Живой мертвец, измученный жизненными обстоятельствами сумасшедший, умерший два раза (звучит смешно), совершенно неожиданным образом разрушивший грань между будущим и настоящим, он пришел, в конце концов, к разрушению грани между жизнью и смертью. Может быть, будучи уже действительно мертвым, он разрушил некую другую незримую грань?