Какие странные столики в этом кафе – белые, с зеленой полосой посредине… прямоугольные окна без занавесок и пепельницы в стиле хай-тек. Я не курю, и мне не нужна пепельница, а скоро придет Грабовский и станет курить, но все равно не оценит пепельницу, слепленную по последним тенденциям евромоды. Грабовский – это фамилия мыши-разведчика из польского полнометражного мультфильма, он когда-то был хитом отечественного проката. Мой Грабовский не похож на мышь, тем более – на разведчика, он – какой-то другой зверь, безумное творение мегаполиса, с хищным блеском стекол в очках, длинными висками и двумя заливами залысин по бокам.
- Кофе? – спросит он.
- Давай, - отвечу я, хотя уже выпила до него две чашки. Еще одна будет в самый раз, и я обязательно закажу пирожное с кремом – на фоне безе я выгляжу особенно беззащитно, а это так нравится Грабовскому-немыши (по крайней мере, он замолкает и смотрит, поблескивая линзами, как я облизываю крем). А пока я сижу, вдвоем с журналом о комнатном цветоводстве, и жду с моря погоды, как выражается моя мама. Журнал предназначен моей знакомой Полине (Полина – от слов «поле», «полоть», «поливать»?), а я безо всякого интереса смотрю на иллюстрации с цветами - в банках, горшках и горшищах; перелистала уже три раза и положила на стол... Наконец-то на заднем плане вырисовывается Грабовский и крутит головой, выискивая меня… ага, вот я… идет. На нем новый белый свитер с треугольным вырезом у горла… нет, не очень и новый – на манжетах уже запачканы края (хотя белые вещи всегда ведь быстро грязнятся, особенно на манжетах).
- Привет.
- Привет.
- Давно сидишь?
- Нет, только пришла.
Теперь я хочу пирожного с кремом еще больше. В ожидании, верчу в руках подставку с салфетками, вытаскиваю их, потом пытаюсь засунуть на место так же красиво, как было, – естественно, ничего не получается (а чего ожидать от человека, который «на Вы» даже с комнатными цветами?). Грабовский внимательно наблюдает за моими манипуляциями и по-прежнему молчит. Закуривает сигарету, положив локти на стол. Я складываю салфеточки стопкой, медленно, одну на одну.
- Как учеба? – спрашивает он.
- Нормально. Все идет по плану, - отвечаю (по-моему, его не интересуют подробности).
- Завалила у Карелиной вчера, я слышал…
- Ну и что. Пересдам, - я смотрю в прямоугольное окно - там начинается дождь, и улица за стеклом теперь вся в духе импрессионизма – крупными мазками, с потерей резкости, зато с претензией на стиль.
- Собственно, я пришел сказать, что пора официально зафиксировать конец наших отношений, - произносит Грабовский. Обидно. Не такая уж неожиданность, но все-таки. Можно было бы подобрать слова получше.
Я ложусь щекой на столик, а точнее – на журнал, и глянец обложки приятно холодит мне лицо.
- Тебе плохо? – спрашивает он равнодушным голосом.
- Нет, мне хорошо, - отвечаю я, а что тут скажешь...
Из этого положения мне не видно окна с дождем – для этого надо повернуть лицо назад, но там сидит Грабовский, и между дождливым окном и очками Грабовского я выбираю противоположную стену, выкрашенную в светло-зеленый.
Он пускает дым у меня над головой, и я вижу, как сизая полоса проплывает поверху. Официантка приносит кофе и мое пирожное, и мне приходится подниматься. Грабовский смотрит на меня со слабым интересом: в принципе, все сказал, но как-то неудобно сразу уйти – я понимаю. Надо хотя бы допить кофе. И я беру в руки свое безе и начинаю облизывать. Просто так, по привычке.
- Я могу подойти к Карелиной, если хочешь.
- Не надо, тогда я и со второго раза не сдам, она ж к тебе неровно дышит. Хотя можешь сказать, что ты меня бросил – вдруг сжалится…
- Я тебя не бросал, - уточняет он и смотрит с опаской, ожидая возражений. Спорить я не хочу - нет ресурсов для полноценного скандала, да и смысла в нем нет, и я ощущаю себя полной пацифисткой (произносить как ругательство). Вот сейчас долижу крем и пойду к Полине - отнесу ей журнал и навещу заодно, она как раз на работе в такое время.
- Ладно, - говорю я, - пока. – И встаю из-за стола с решительным видом. – Приемная комиссия, я слышала, работает не покладая рук, и до нового учебного года всего ничего… так что желаю тебе успехов с первокурсницами, - ну вот, все-таки не удержалась (пацифистка!), и теперь Грабовский будет думать обо мне с состраданием… вобщем эффектного ухода уже не получится, и я ухожу просто, безо всякого эффекта.
- Там еще дождь не кончился, - бросает мне вдогонку Грабовский, - у тебя хоть зонт есть?
Очень мило с его стороны.
- Конечно, нет, - отвечаю я, - но не волнуйся – я быстро сохну.
До Полинкиной работы всего две остановки, и с каждым шагом кафе энд Грабовский внутри него становятся все дальше и дальше - я ощущаю это спиной, к ней как будто пристегнуты подтяжки, или что-то подобное, но очень похоже. Натягиваются-натягиваются… я заворачиваю за угол и там мысленно отстегиваю прищепки от пояса – по моим подсчетам, они сейчас должны здорово шандарахнуть Грабовского по носу, ну, или по другим частям тела… Дождь капает все медленнее и постепенно кончается, небо светлеет у меня над головой, еще немного – и оно станет синим-синим.
Синяя (как небо) дверь, со слегка облупившейся краской, короткий коридор, еще одна дверь – и я в гостях у Полины, приветственно машу журналом.
- Ты мокрая? – спрашивает она.
- Почти нет, - я так рада ее видеть! – Напоишь меня чаем? А то, понимаешь ли, все кофе да кофе…
- Окей. У меня как раз мята есть, - Полина уходит и возвращается с полным чайником.
Полина, девушка с золотыми завитками волос и светлыми ресницами, работает рядовым патологоанатомом в городском морге (это в него ведет дверь цвета неба). Первый вопрос, который ей задают обычно – не противно ли ей ковыряться в чужих трупах (обычно формулируют по-другому, но интересует всех именно это). «Нет, - всегда отвечает она, - к тому же здесь рабочий день короче и надбавка за вредность, – и скромно улыбается. - Только когда привозят совсем еще теплое тело – то немного неприятно», - на этих словах люди с богатым воображением бледнеют…
- Поможешь мне пересадить монстеру? – спрашивает Полина.
- Конечно, - говорю я и с готовностью подхожу к окну: мне нравится помогать тому, кто знает, что делать...
Здесь замечательно растут цветы, от окна - и вдоль, по всем стенкам, вот и монстера дожила до новой кадушки, теперь будет стоять отдельно, в своем персональном углу.
«Тепло – не всегда признак жизни, - думаю я, подсыпая землю, - иногда кажется, что внутри еще что-то теплится, а на самом деле – всего лишь остывает… Жаль, что у разных тел – разная скорость остывания…»
Кстати, морг - не настолько трагичное место, как многим кажется: здесь не рыдают родственники, никто не произносит торжественных речей, сюда приходят официальные лица – медицина и следственные органы. Поэтому атмосфера вокруг спокойная, буднично-рабочая: морг – это всего лишь короткая остановка по требованию, перед конечной (или кольцевой – в зависимости от мировоззрения).
Просто так пить чай неинтересно, пусть даже с мятой:
- Ты когда заканчиваешь?
- Примерно через полчаса, - отвечает Полина.
- Тогда я тебя приглашаю: тут неподалеку есть кафе, в котором приносят вкусные пирожные, с кремом.
На здешнем окне тоже нет занавесок, и через него хорошо видно небо. Теперь оно синее-синее.