Каждая очередная годовщина демократической революции 1991 года собирает у Горбатого мостика всё меньше народа. Добавляется молодёжь. К сожалению, меньше, чем хотелось бы. А ветераны: кто-то не дожил, кому-то уже не по силам участвовать в таких мероприятиях. Но многие разочарованы - не то получилось. А чего ждали-то?
Когда в конце 80-х годов упал железный занавес, мы увидели, насколько нища и убога наша жизнь. Собственно, мы об этом уже догадывались, несмотря на усилия оглушающей советской пропаганды. Но каждый догадывался сам по себе, вслух об этом было говорить небезопасно. Но вот сняли глушилки с «вражеские» голосов, В телерепортажах из-за рубежа перестали отводить телекамеры от прилавков супермаркетов. Эстрадные затейники стали с юмором изображать изумление нашего ненароком попавшего за границу обывателя, ошалевшего перед тамошним товарным изобилием. И мы начали думать, что как только откажемся от «мудрого» руководства ЦК и Политбюро КПСС, как всё это изобилие прольётся и на нас. Отказались. Кончился социализм с его плановой экономикой. Заработал рынок, хотя поначалу больше похожий на толчок. В конце 1991 года страна стояла на пороге голода, а тут и вправду, хоть и не в одночасье, на прилавках появилось столько разных товаров, что глаза разбежались. Но не всё оказалось просто. Если раньше, при социализме, товары в магазины «выбрасывали», и мы, выстаивая огромные очереди, их «доставали», то теперь их надо было покупать. Мы стали понимать цену денег: хоть поначалу и «деревянные», они манной небесной на нас не падали. Их нужно было заработать. И оказалось, что работу-то ещё нужно найти! Прежде, ещё в школе нас приучали гордиться отсутствием у нас безработицы. Работа была обязательной для всех В уголовном кодексе даже была статья за тунеядство. И вот вместо дефицита товаров – дефицит работы! Вспомнили блага советской власти: были при ней рабочие места, да куда-то делись при «проклятых демократах».
Но коли вспоминать, так вспоминать. В пору моего студенчества, пришедшегося на первую послевоенную пятилетку, увлекало «планов наших громадьё, размаха шаги саженьи» : вот нарастим добычу угля, выплавку стали, количество тракторов в 15-исильном исчислении – и заживём! Без всяких планов Маршалла. На лекциях по основам марксизма-ленинизма нам говорили, что главное в развитии общества – это рост производительности труда, а это произойдёт обязательно, поскольку построение советского общества, которое базируется на научной основе учения Маркса-Ленина, которое всесильно, потому что верно. Так что, естественно, всех обгоним и утрём нос. Несколько лет по весне даже снижали цены, правда, на копеечки, но всё-таки. Смущало только, что реально почувствовать это снижение приходилось не всегда. Например, в Краснодаре, где я учился, большую часть из того, на что снижались цены, было не купить. Сахар, например, покупали на рынке у колхозников из станицы Кореновской. Там был свеклосеющий колхоз, сахар в каком-то количестве выдавали на трудодни, и колхозники им торговали, естественно, по цене в 4 – 5 раз выше государственной. (Замечу, что впервые сахар в магазине, свободно, по госцене я смог купить только летом 1953 г. в городе башкирских нефтяников Октябрьском: тогда там ещё шло освоение месторождений «Второго Баку», и город снабжался по высшей, «московской» категории.)
Пятилетки с их планами сменяли одна другую. Жизнь как-то улучшалась, но очень медленно, несоразмерно с ростом добычи и выплавки. Политграмоту заставляли учить всех, и нам объясняли необходимость развития экономики с опережением группы А (средства производства) в сравнении с группой Б (средства потребления). Если вдуматься, становилось понятно, почему купить товары на деньги, заработанные в группе А, становилось всё труднее: ведь «отоваривать» их должна было группа Б, отстававшая на плановой основе, так сказать, вполне по науке. Помнится, в 1953 году после смерти «корифея всех наук, всеобщего отца учителя и друга» при вёрстке очередной пятилетки кто-то сгоряча даже предлагал придать ускорение группе Б. Но вскоре в «Правде» появилась передовая статья о «горе-экономистах», им соответственно «дали по рукам», и пятилетку скроили по старым лекалам.
Если сегодня смотреть по ТВ не только «Аншлаг», но прислушиваться и к тому, что говорят экономисты, то часто слышим слово «инфляция». Теперь с ней борются. От людей со слабой памятью порой слышится: «Выпустили её проклятые демократы, как джинна из бутылки. А вот при социализме её не было, рубль стоял твёрдо, как скала. Назначили доллару цену в 60 копеек, он и так стоил!» Да полноте, всякий ли рубль был таким твёрдым? К примеру, вам выделили путёвку в круиз вокруг Европы. Примечу, именно выделили, хоть и за деньги (и не малые) – вы ведь не пошли в турбюро, чтобы её купить, а вам её именно выделили как передовику и общественнику, обсудив вашу поездку за границу на открытом партсобрании, утвердив вашу кандидатуру в райкоме партии (независимо от вашего членства в ней). Естественно, вам понадобится валюта. Очень ограниченное количество рублей (на карманные расходы) вам поменяют в кассе «Интуриста». Только не по 60 копеек, а по 10 рублей за доллар. И вы были рады такому обменному курсу, потому что и на эти «карманные» доллары могли привезти столько всяких «сувениров», что их стоимость по советским внутренним ценам окупала всю путёвку. Так что была инфляция и при социализме, только скрытая. На советских дензнаках (рублях, трёшницах, пятёрках) значилось: «Обеспечивается всем достоянием СССР». Так ведь достоянием в основном были пушки и танки, их к столу не подашь и на ноги не наденешь. А товары повседневного спроса можно было купить не везде, не всегда и далеко не все. Всё это я к тому, что инфляция, т.е. обесценение денег, была значительной уже при советской власти, только как бы скрытая от глаз. В 1992 году инфляция в результате экономической реформы проявилась: избыток денежной массы у населения при недостатке товаров мог уравновеситься только ростом цен.
И о производительности труда, которая по Ленину служит основным показателем успешности всякого общественного строя.
Я прожил не такую уж короткую жизнь, было в ней всякое. И в сталелитейном цехе поработал, хоть и не долго. После института учительствовал в кубанских станицах и в татарской деревне, был инженером, разработчиком и изобретателем аппаратуры для исследования разведочных скважин, объездил страну от Камчатки и Якутии до Молдавии и Прибалтики. Так что есть, о чём подумать и что вспомнить.
Институт я окончил в 1951 г. с отличием и имел работу по описанию говора одной из кубанских станиц в кавказских предгорьях. Это должно было открыть мне дорогу в аспирантуру, но для потомка «врагов народа» такой путь был заказан. По распределению я поехал учительствовать в станицу Каладжинскую у слияния Большой и Малой Лабы. Станица считалась богатой. Но в марте взамен уроков нам пришлось со школьниками идти в поле собирать остатки (после зимовки под снегом) кукурузы, чтобы спасать скотину на колхозной ферме. Надо сказать, что своя скотина у колхозников перезимовала благополучно и была накормлена. Так ведь то была своя скотина! На своих участках, которые фактически и кормили колхозников, урожай под снег не уходил. После моего опыта жизни в селе у меня утвердилось глубокое недоверие к прослушанному в институте кусу по политэкономии социализма, в котором доказывалось преимущество крупного коллективного хозяйства перед индивидуальным. Что уж говорить о сюжетах киножурналов с «красными обозами», на которых колхозники с песнями радости свозили хлеб в госпоставку. Сколько зерна сами-то они получали на свои трудодни? Про Каладжинскую сейчас сказать уже не могу, запамятовал, но хорошо помню татарский (тоже считавшийся богатым) колхоз «Беренче май» в Башкирии – там в середине 50-х годов платили по 300 грамм на трудодень. И это на отличных чернозёмах Башкирии! Колхозники из «Беренче мая» очень завидовали своим соседям из колхоза «Сюнь», в котором председателю удалось в райкоме партии доказать, что его поля в основном расположены на косогорах, неудобных для обработки техникой из МТС (машинно-тракторных станций). Это позволило ему отказаться от помощи государства в полевых работах, он перевёл хозяйство на конную тягу. Отказ от «помощи» государства позволил ему платить на трудодень по 700 грамм.
Позже, когда я перешёл на работу в НИИ, во время командировок мне часто приходилось беседовать где-нибудь в купе поезда «за жизнь» - случайные попутчики, как известно, бывают откровенны. Если собеседник оказывался квалифицированным рабочим, я иногда задавал вопрос, полностью ли он выкладывается на своём рабочем месте. Чаще всего в ответ слышал: «А зачем? Сделаю больше, увеличат норму. Зарплата останется та же. Мне это надо?» Должен сказать, что, например, в нашем институте на опытном производстве квалифицированный станочник или слесарь оплачивался на уровне кандидата наук (порядка 350 р.). Зарплата рядового инженера была втрое ниже. Не удивительно, что о новой технике мы узнавали в основном по зарубежным образцам – с энтузиазмом работали немногие, по-настоящему увлечённые. Вспоминается случай с одним из сварщиков. Без отрыва от производства он окончил вечерние отделение нефтяного института, предъявил в отделе кадров новенький диплом, и был переведён на инженерную должность. Но после первой же получки попросился обратно, в рабочие. В попытках доказать преимущества планового советского производства нормальную конкуренцию производителей пытались подменить социалистическим соревнованием, вводили стандарты качества. Возможно, лозунг «Советское – значит отличное» и работал на производстве автоматов Калашникова, но товары для себя, от дамских сапожек до телевизоров, кто мог, старался приобрести импортные.
После социалистической революции 1917 года Россия шла к социализму через кровь и разруху гражданской войны, голод и репрессии коллективизации и индустриализации. Все недостатки в жизни людей тогда списывали на «родимые пятна капитализма». И сколько лет должно было пройти до победы «развитого социализма»! Обратный путь от социализма оказался тоже не простым, но, слава Богу, не кровавым и без голодомора. Но, видно, «родимые пятна» нашего социализма тоже сойдут не сразу, особенно в стремлении подавить конкуренцию, в том числе политических сил. Пример тому – деятельность нашей «партии власти»: отказавшись от идеологического наследства КПСС, она, с её стремлением к подавлению инакомыслия, стала её последышем.