В.Набоков отрицал влияние на свое творчество всех писателей и мыслителей, за исключением А.Белого (1880-1934), роман которого "Петербург" он назвал в числе трех крупнейших произведений века (наряду с "Улиссом" Джойса и "Превращением" Кафки). Современники считали Белого поэтом, мистиком, творцом необычных
художественных форм, гением или сумасшедшим, пророком или паяцем, но только не философом. Лишь Н.О.Лосский удостоил Белого звания философа, процитировав в "Истории русской философии" ряд строчек из его книги "Символизм". В целом философия Андрея Белого есть разновидность пантеизма", - резюмировал он, не раскрывая в деталях своей оценки.
В книге "Начало века" Белый пишет о том, как его воспринимали современники: "Появляются оспаривающие друг друга "Белые" - в Белом: компания их: мистик, кантианец, поэт, стиховед, оккультист, скептик, индивидуалист, коллективист, анархист и социалист – таким выгляжу я извне". А на самом деле "двухголовое существо" - поэт Андрей Белый и студент-естественник Борис Бугаев - это аллегория: "Была одна голова, озабоченная проблемой увязки стремлений в картине проекций, строящих пространственную фигуру по законам логики, а не мистики;
вставала проблема, как такая фигура возможна; именно: как возможно скрестить науку, искусство, философию в цельное мировоззрение." Многоплановость Белого сквозила и в его внешнем облике. О.Форш писала: "Весь он был зыблемый, переливчатый, перламутровый, словно состоял из легкого, телесного цвета пламени."
В этом человеке, сказавшем о себе: "Я мировоззритель", мы видем пример
мыслителя, попытавшегося совместить два мировоззренческих типа: основанного на разуме (рационализм) и основанного на воле (мистицизм).
Влияние на Белого взрастившей его среды научной интеллигенции, семейной
культурной преемственности никак нельзя преуменьшать. Увлеченный музыкой,
поэзией и философией выпускник частной гимназии Л.И.Поливанова (лично
поощрявшего филологические и литературные наклонности воспитанников) избирает для дальнейшего образования физико-математический факультет. Что это - уступка желанию отца (профессора математики) или же существовали причины высшего порядка? Увлеченность Б. Бугаева естественными и точными науками воспринималась его литературным окружением как вынужденное препятствие на пути к "главному призванию". Традиционным стало в критике упоминание о том, как Белый на всю жизнь сохранил интерес к математике, физике, естествознанию и стремился подкреплять примерами, заимствованными из точных наук, свои теоретические изыскания. Белый отвергал попытки критиков мыслить о себе "по прямому проводу", - попытки вытягивать в "прямой провод" сложные зигзаги его творчества обречены на неудачу.
Интерес Белого к естественным и точным наукам - это не "чистая" любовь к разнообразным знаниям, как, например, бальмонтовское чтение с упоением на всех мыслимых языках по всем научным дисциплинам или "бескорыстный" интерес Брюсова к математике. Это особый этап на пути к новому миропониманию.
"Никто не внял проблеме моего двуединства: эстетико-натуралист, натуро-эстетик;
не поняли временного отказа увязывать то, что по плану в годах должно было увязаться; виделась пляска противоречий; виделся разговор об эстетике над учебником анатомии или разговор о Гельмгольце над бетховенской музыкой... Я шокирую мыслями о "точной" эстетике и ближайших друзей, Соловьевых; и ими ж я радую отца, столь враждебного моему "декаденству", - вспоминал Белый начало своих поисков синтеза двух мировоззрений. Характеризуя свое философское "я",
Белый писал: "Мое мировоззрение - проблема контрапункта, диалектики энного рода методических оправ в круге целого."
Сам псевдоним "Белый", предложенный М.С. Соловьевым (братом философа Владимира Соловьева), символизирует цвет, являющийся результатом смешения цветов всего спектра - сложная простота, "цветущая сложность" в простом, символ синтетического мировоззрения.
Белый-теоретик, который вдруг, говоря словами пушкинского Сальери, поверил алгеброй гармонию, кажется многим странным и непонятным. Зачем поэту, пишущему о формах искусства, обращаться к понятию плотности энергии или, давая определение символа, проводить параллель с химическим синтезом, вычерчивать схемы, таблицы, писать формулы, ведя речь о поэзии, философии, религии? Так недоумевали некоторые критики.
Бердяев писал: "У этой очень яркой индивидуальности твердое ядро личности было утеряно, происходила диссоциация личности в самом его художественном творчестве... А. Белый характерен для разных течений начала века, потому что он не мог оставаться в чистой литературе и в эстетическом сознании, его символизм носил... оккультический характер... Антропософия (одно время Белый был последователем учения Штейнера) разлагала целость человеческой личности, потрошила душу не менее психоанализа. Она усилила разложение личности у Андрея Белого, не помогла ему собрать и концентрировать личность... Пошатнулся образ человека и А.Белый более всех отразил это в своем творчестве."
Бердяев, критикуя оккультные тенденции Белого, не воспринимал всерьез и его естественнонаучную ипостась: "Думается мне, что Вам следует начать писать откровенно мистические трактаты. Ведь и "Эмблематика смысла" на три четверти мистический трактат, но не выдержанный по стилю ввиду вашей слабости к "научности". Бердяев в поиске Белым нового, синтетического знания и адекватного ему стиля видел уклонение от стиля, поскольку в этом смысле стоял на консервативной позиции. (Стиль самого Бердяева - стиль предписаний и деклараций, лишенный художественных достоинств, высмеивался многими критиками, в том числе и Белым, так что полемика такого рода была, разумеется, обоюдоострой.) В "невыдержанном в мисстическом духе" трактате Белы настойчиво проводил мысль, что идеологией символизма должна быть широкая идеология и только тогда символизм как миросозерцание возможен. То, что для Белого было необходимой сознательной установкой, представлялось Бердяеву уклонением от проблемы.
Следует особо поговорить об истоках мировоззрения, понятого Белым как
идеал и легшего в основу его представлений о символизме. Большое
влияние на становление философии Белого оказал Ницше, которого он начал изучать в 1899 г. Ницше воплотил, по мнению Белого, творца жизни. Если Кант, Гете, Шопенгауэр и Вагнер создали гениальные творения, то Ницше "воссоздал новую породу гения, которую не видывала еще европейская цивилизация", он дал "стиль новой души", пришел к "высшему мистическому сознанию", нарисовавшему ему "образ Нового человека".
По Ницше человек должен быть мостом к сверхчеловеку. В этом смысле "Человек есть нечто, что должно преодалеть". Поэтому новый человек, которого предвидел Ницше, личность сверхдинамичная, и в этой динамике стремится обрести сверхчеловеческую цельность то, что в прежнем человеке с его статикой не вмещалось во всей полноте, а только в разрозненных своих частях. Именно на пути к сверхчеловеку
обретается цельное, совмещающее антиномии, мировоззрение. Вне этого порыва никакой цельности быть не может. Белый весь в вихре такого порыва и не может быть понят вне него.
И в русских философах Белый ценил прежде всего воплощение в их художественной
жизни культурной программы пересоздания человечества. "Я не мог не научиться
любить в Соловьеве не мыслителя только, но дерзновенного новатора жизни,
укрывшего свой новый лик под забралом ничего не говорящей метафизики", -
пишет он в статье "Владимир Соловьев". Некоторую общность мировоззрения Белого находили и с философскими взглядами Н. Федорова, предтечи русского космизма. Бердяев даже прямо указывал, что мировоззрение символистов стоит более под знаком космоса, чем логоса.
Белый не отрицает своих связей с философскими учениями предшественников, но предлагает глубже вглядеться в их природу: "Не прикрепляйте меня вы, прикрепители, объяснители, популяризаторы, - всецело: к Соловьеву, или к Ницше,
или к кому бы то ни было; я не отказываюсь от них в том, в чем я учился у них; но сливать "мой символизм" с какой-нибудь метафизикой – верх глупости". Отмечая, что он "ни шопенгауэрианец, ни соловьист, ни ницшеанец, менее всего "ист" и "анец", Белый так характеризовал свое мировоззрение: "Оно ни монизм, ни дуализм, ни плюрализм, а плюро-дуо-монизм, то есть пространственная фигура, имеющая одну вершину, многие основания и явно совмещающая в проблеме имманентности антиномию дуализма, - но преодаленного в конкретный монизм."
Представление о "цельном мировоззрении", в котором нет антиномии научного
и художественного (рационального и мистического) Белый связывал с понятием
"символизм", со сверхуниверсальной категорией символа. Само слово символ он производил от греческого глагола "сюмбалло", выбирая из множества значений последнего - "соединяю" ("вместе сбрасываю" - как пояснял он - с выделением химической энергии, пресуществляющей хлор и натрий в третье, новое вещество - соль). Символизм, подчеркивал Белый, - "осуществленный до конца синтез, а не только соположение синтезируемых частей; в соположении количества не выявляют еще своих новых качеств". Проблему связи, соединения в конкретном синтезе - не только количественном или качественном, но и количественно-качественном - Белый называл проблемой символизма, а самую связь - символом.
Большое влияние на Белого имела ранняя работа Ницше "Возникновение трагедии из духа музыки". В музыке он видел квинтэссенцию всех форм искусства, порождающий их дух. Музыка понималась им как синтез искусств, его изначально нерасчлененная цельность. В таком понимании музыки она является высшим выражением, душой символа. Под впечатлением этих идей были написаны "Симфонии" - художественное произведение, представляющее новую литературную форму.
Кто был прав: Бердяев, говоривший о диссоциации личности у Белого при всей
яркой его индивидуальности, или вдова Белого К.Н. Бугаева, противопоставлявшая
в своих мемуарах канонизированному образу "разорванного" и "раздираемого"
Белого взгляд на писателя-философа как на гармоничную личность? Размышляя о Белом - поэте, теоретике, человеке, она пишет: "Это совсем разные, на первый взгляд, облики. Но странным образом они тесно связаны между собой, переплетены; они почти обусловливают друг друга. Точно живой закон сохранения энергии."
Итак, каждая из двух основных ипостасей индивидуальности Белого не является самодостаточной, она существует в тесном взаимодействии со своей антитезой, составляя то сложное единство, которое и является личностью. Нам ближе в идеале именно такое представление о Белом, который был изначально одержим поиском нового человека, нового типа сознания, являющегося синтезом сложившихся его форм, приобретя таким образом новое качество. Однако срывы и неудачи Белого на этом пути, одно время создавшие ему репутацию "сгоревшего таланта", несомненно давали основание для традиционной оценки личности Белого, которой последовал и Бердяев. Отсюда и мнение переменчивости политических симпатий Белого: то он видит "нового человека" в Керенском, то - в большевиках.
В Белом следует различать мировоззренческий порыв, в котором его ипостаси сливаются в идеальном и гармоничном единстве, и статику существования, в которой его ипостаси приобретали на какое-то время самостоятельное бытие. Это разные уровни рассмотрения, и на каждом из них Белый предстает по-разному; то как гармоничная личность во всей ее динамике и внутренней борьбе творческих сил, то как расщепленная, распавшаяся, диссоциированная личность, лишенная согласованной динамики целого.
Два Белых действительно существовали. Один из них - цельная личность, обретаемая в творческом порыве к единому мировоззрению и новому человеку, а другой -разорванная личность, мечтающая о новом своем синтезе.
Искания А.Белого на переломном рубеже девятнадцатого и двадцатого веков приобретают актуальность в новой ситуации fin de siecle. Можно надеяться, что именно теперь опередивший свое время мыслитель будет прочитан и понят широким читателем.
Использованная литература
А.Белый. Символизм как миропонимание. Вступительная статья Л.Сугай. М.: Республика, 1994.
А.Белый. Начало века. М.: Художественная литература, 1990.
А.Белый. Между двух революций. М.: Художественная литература, 1990.
Ф.Ницше. Так говорил Заратустра. (В кн. Ницше. Сочинения в двух томах. М.: Мысль. 1990.)
Н.А.Бердяев. Самопознание. М.: Книга, 1991.
А.Белый. На рубеже двух столетий. М.: Художественная литература, 1990.
А.Белый. Симфонии. Вступительная статья А.В.Лаврова. Л.: Художественная литература, 1991.