… Порой Сабина разочаровывала Олега Петровича. Она никак не вписывалась в его представление о женщине, этакой величавой, даже величественной богине, исполненной сознания своей женской силы и державного спокойствия. Державным у Сабины был только зад, что в немалой степени смущало Олега Петровича, к вящему удовольствию Сабины. Человек крайностей, она ничего не делала наполовину, всецело отдаваясь своим горестям и радостям, любви и неприязни. Она и Олега Петровича полюбила так – однажды и навсегда, словно мечом взмахнула, отсекая всю свою прошлую жизнь без него.
Олег Петрович долго боялся поверить в Сабинину любовь, а ещё больше боялся того, что непостоянная, как степной ветер, женщина, наскучив его непритязательной приязнью, попросту бросит его, успевшего к ней привязаться. Олег Петрович не хотел ещё одной утраты, каковых его немолодое сердце за жизнь перенесло немало. Не хватит ли?
Оказалось, что не хватит. Яркая, как лисица на снегу, как факел в полумраке, пылкая Сабина долгой осадой, измором взяла сердце стареющего романтика, категорично отвергнув не только его несмелые попытки освобождения от неё, но и самый здравый смысл, убеждающий в том, что эта поздняя любовь бесплодна, как мул, и ждать от неё чего-либо, кроме новых огорчений, не пристало. Решив уступить Сабине однажды (только один раз, чтобы убедилась в том, что он вовсе не гигант большого секса), Олег Петрович влип, как муха в мёд. Кто же знал, что Сабина столь сладка и нетребовательна в сексе?
Её скрытый эротизм просто перехлёстывал через край, она охотилась на простецкого Олега Петровича, делая стойку всякий раз, как только им удавалось остаться наедине. Её сладкое бесстыдство потрясло целомудренного и сдержанного Олега Петровича, за всю жизнь так и не преодолевшего строгих канонов рабоче-крестьянского секса, так и не воплотившего в жизнь своих потаённых эротических фантазий. С Сабиной оказалось возможным всё. То есть, абсолютно всё, что только могло прийти во взбудораженную поздней любовью мужскую голову. И Олег Петрович познал с нею запретную сладость нетрадиционных интимных отношений во всём их разнообразии, изведал то, о чём думалось втайне даже от себя.
В глубине души Олег Петрович даже гордился тем, что происходило между ним и Сабиной. Многие ли из его ровесников могли похвалиться подобным? Увы, нет. Пару лет назад ему самому казалось невозможным этакое распутство. Сабина легко, как старый половик, вытряхнула прежние представления Олега Петровича о сексе, наполнив их другим содержанием. Захватывающим, лишённым каких-либо ограничений и табу.
Но, секс – сексом, а рассудок терять не годится. Солидный Олег Петрович ни на секунду не забывал о своём положении в обществе, о статусе семейного человека, о том, что могут подумать о нём ближние и дальние его родственники и друзья. Поэтому самозабвенная любовь Сабины натолкнулась на его рассудочную сдержанность. Это было подобно столкновению расплавленной вулканической лавы с морской водой, взрыв последовал незамедлительно, породив собою цунами, едва не опрокинувшую обоих.
Не ведавшая запретов сумасшедшая страсть Сабины взбунтовалась, едва не привела к беде. Разумеется, Олег Петрович не верил до конца в Сабинины суицидальные бредни, но где-то далеко, на задворках сознания жила мысль о том, что, может быть, Сабина и решится на такое. Как потом жить, зная, что из-за него?
Но, пометавшись, понеистовствовав, Сабина утихла, и грозная цунами распалась на множество мелких волн, уже никому не грозящих катастрофой. И Олег Петрович успокоился. Дай-то бог, чтобы этой рыжей бестии не взбрело в голову ничего нового, способного заново взъярить её неустойчивую душу.
Конечно, по-своему Олег Петрович любил Сабину. Любил, как возвратившуюся на краткий миг молодость, как воспоминание о весне. Как факел в полутьме средневековых сводов. Но он не мог позволить себе столь же безбашенную страсть, каковой без остатка отдалась Сабина, ничего не делающая наполовину. И она, поняв это, более не бунтовала. Олег Петрович был рад тому, что любовница смирилась, ведь она безропотно шла на сближение, радовала его торопливым сексом в любых, самых невероятных обстоятельствах. И – не уставала желать его, немолодого, грузного, умученного жизнью мужчину. Только грустновата стала, всё на что-то жаловалась, плакалась в жилетку. Когда мог, помогал ей, но ведь она ожидала такого, что ему было не под силу. Выше головы не прыгнешь. Он говорил ей это не раз. Знал бы он, как ненавидела Сабина эту дурацкую поговорку, ограничивающую всю и всяческую свободу! Бунтарский дух Сабины просто не выносил никаких рамок и ограничений, Сабина была стихийна, как… как ураган. Как извержение вулкана. Как землетрясение. И с этим приходилось считаться, невзирая на субъективные представления об идеальной женщине. Какая уж там величавая богиня. Сабина была всем сразу, и богиней, и рабой, льдом и пламенем. Она вполне могла броситься ему в ноги с мольбой о любви, и с такою же вероятностью - заледенеть несокрушимым айсбергом, равнодушным к любым комплиментам.
С нею не было легко, но без неё было уже невозможно.
Стихийная страсть длилась годы, и Олег Петрович привык к непрерывной смене настроений Сабины, как привыкают к чередованию сезонов. Его уже не тревожили её мрачные размышления о смерти, так же, как не слишком радовали её маленькие радости. Разве что, не устраивала его мелькавшая иногда в Сабининых глазах вселенская тоска, да её заумные разговоры о непримиримых противоречиях с жизнью. Стремилась ли она к смерти в самом деле? Вряд ли. Пожалуй, просто бравировала этим, вымогая очередные заверения в любви. Так или иначе, она их получала, а потом дулась на то, что они, по её мнению, были недостаточно горячи. Олегу Петровичу казалось, что Сабина играет жизнью, идёт ею, как канатная плясунья, виртуозно балансируя над бездной. Что ж, пусть играет, коль ей так хочется. Пока ничего непоправимого не произошло, и Олег Петрович надеялся, что не произойдёт.
Сабина грустнела, худела, слабела до головокружения и тёмных теней под глазами, и Олег Петрович страдал от жалости к ней. Потом она вновь полнела, принималась усиленно следить за собой, и он успокаивался, полагая, что она образумилась. Иногда ловил на себе её взгляды, странные, испытующие какие-то, даже недоверчивые. Из охотницы Сабина превращалась в добычу. Происходило это медленно и верно, только он этого не замечал.
Так шло до тех пор, пока Сабина не съездила в отпуск. Она выглядела утомлённой, и он сам рекомендовал ей эту поездку, надеясь на то, что она отдохнёт, развеется, успокоится. И она поехала. То, что произошло после, трудно назвать закономерностью, но вернулась Сабина уже не той, что уехала. Что произошло с нею там, в этом путешествии, теперь уже не узнать, но по возвращении она уже не была прежней, своенравной и стихийной Сабиной. Словно иссякла. Словно выгорела дотла.
Она тихо чахла, по настоянию Олега Петровича покорно проходя обследование за обследованием, врачи только разводили руками. У Сабины обнаружился целый букет возрастных болячек, ни одна их которых не была смертельной. Тем не менее, Сабина худела, бледнела, и всё меньше в ней оставалось прежнего бунтарства.
Не выдержав, Олег Петрович спросил в лоб – что с нею происходит? Она глянула на него затравленно, серьёзно ответила:
- Я умираю.
- Брось, - не поверил Олег Петрович, - врачи ничего не нашли.
- Разве они могут видеть душу?
Это уже было. Сабиной владела навязчивая идея о противостоянии души и тела, и о том, что человек может умереть оттого, что более не хочет жить. Олег Петрович попробовал взывать к разуму, к логике, раньше это помогало. На этот раз не помогло, Сабина продолжала худеть и чахнуть. Теперь её вид приводил Олега Петровича в отчаяние. Ведь должно же быть какое-то средство, способное предотвратить это прижизненное истаивание!
В одно из последних свиданий Сабине сделалось плохо в самый неподходящий момент. Обессилев, она сидела нагая на краю широкой постели, и по её телу можно было изучать строение человеческого скелета. Покрытый истончившейся серовато-бледной кожей, он отчётливо выступал всеми своими сочленениями. Олега Петровича это неприятно резануло по сердцу. Как можно спать с женщиной, дошедшей до такого состояния?
- Знаешь, тебе просто необходимо показаться врачу, - сказал он.
- Ладно, покажусь, - не стала противоречить она.
Медлительно оделась, не пререкаясь, взяла деньги «на такси» и ушла. Ушла совсем, чтобы более не возвратиться.
Сначала Олег Петрович мучился её исчезновением, терзал сотовый телефон, но она не отвечала. В отчаянии он дошёл до такой дерзости, что позвонил ей домой, выяснилось, что и домашние не знают о ней ничего. Неизвестность становилась невыносимой, и Олег Петрович подумывал о том, чтобы попытаться искать Сабину при помощи полиции. Только вот, что он скажет полицейским? В качестве кого напишет заявление о её пропаже?
Никуда обращаться не пришлось, Сабина нашлась сама. Обнаружила её квартирная хозяйка, сдавшая ей убогую конуру на месяц. Придя за очередной арендной платой, долго звонила в молчавшую квартиру, запертую изнутри, потом решилась ломать двери. Хорошо, что с нею были слесарь и участковый, не то старуху с перепугу хватил бы удар. Иссохшее тело квартирантки занимало так мало места на единственной в квартире кровати, что поначалу его и не заметили. Рядом на тумбочке стояла эмалированная кружка с водой, в которой безжизненно покоился утопленный сотовый телефон. Ничего, даже отдалённо напоминавшего продукты, в квартире не было. Стихия отбушевала, утихомирившись навсегда. Ибо человек волен сам решать, – когда ему умереть, и от чего. А смерть от голода ничуть не хуже любой другой…
7.04.08.