В то утро я шел на железнодорожную станцию Одинцово не обычным путем через парк, а мимо церкви. Сквозь решетку церковной ограды я увидел стоявшего на коленях мужчину в кожаном плаще, офицерских брюках с красными лампасами и ботинках-казаках на босу ногу. Его гладко выбритый череп сверкал на солнце, как уменьшенная версия купола, под которым он принимал милостыню. По правде сказать, десять рублей, что я бросил в его серую ковбойскую шляпу, были лишь предлогом для того, чтобы поближе рассмотреть ее хозяина. После того как десятка опустилась на дно шляпы, плотно устланное сто- и пятисотрублевыми купюрами, мужчина надел ее вместе со всем содержимым, встал и приятно представился:
– Илья.
Разворачиваться и уходить было поздно, я сухо произнес:
– Леха.
– Алексей, водку пить будете?
– Не могу, мне в Москву надо.
– Столица ждет своего героя?
– Угу, вчера геройствовал. Трубы горят, аж жить не хочется, – с облегчением признался я.
– Тогда, может, составите компанию?
– Ладно, только недолго. Скинемся или как?
– Я угощаю, – Илья указал пальцем на тулью с пятиконечным следом, оставленным, по всей видимости, звездой шерифа.
Мы пересекли улицу на светофоре и вошли в застекленный павильон минимаркета. После короткого обсуждения взяли бутылку водки «Кедровая», полбуханки черного хлеба и два салата в пластиковой коробке. «Похоже на завтрак гастарбайтера», – подумал я, принимая пакет от продавщицы-азиатки.
Тенистый сквер, где мы расположились на скамейке, одной стороной примыкал к улице, ведущей на вокзал, куда мне уже не надо было торопиться на электричку, а другой – к главному входу в кинотеатр «Юность». На фасаде кинотеатра был вывешен огромный баннер с двумя или тремя афишами. Илья долго смотрел на мужественные лица актеров, держа перед собой налитый пластиковый стакан.
– Кино, – сказал он перед тем, как выпить.
– Да, ***ню всякую крутят, – заметил я.
После второй Илья закурил и откинулся на скамейке, заломив шляпу над широким лбом с тремя ровными, как струны, морщинами. Мы разговорились. Вернее, говорил он, а я слушал, разливал и угукал, угукал и разливал.
Из рассказа Ильи я узнал, что в 1995 году он уволился из армии в чине подполковника после двадцати лет службы. В то время как его бывшие сослуживцы открывали ларьки или шли в рэкетиры, Илья решил посвятить себя вере в Бога. С тех пор главным его занятием было чтение Библии. Он делал закладки в местах, казавшихся ему важными, карандашом подчеркивал те отрывки, которые потом перечитывал, стараясь запомнить. По его словам, он не был примерным христианином, поскольку посещал церковь время от времени, не соблюдал постов и не считал гомосексуализм грехом. Раз или два в месяц Илья присутствовал на воскресной службе в местном храме. Он стоял обычно в задних рядах, но не потому, что приходил поздно, а чтобы удобнее было наблюдать за более опытными прихожанами, стоящими впереди него. По его признанию, он плохо знал церковные обряды.
На мое замечание о том, что религию изобрели правящие классы, чтобы держать простолюдинов в повиновении, Илья ответил, что религия существовала еще в доклассовом обществе. Например, тотемизм с его верой в родственную связь между людьми, животными и растениями.
– Вот ты говоришь вера, религия, – сказал я и отломил кусок «Бородинского». – А зачем, по-твоему, ходят в церковь? Молиться? Просить прощения? За что? У кого? В церковь ходят, потому что смерти боятся, неизвестности. А я не собираюсь жить в страхе Божьем только потому, что рано или поздно сдохну. Такая вера мне не нужна. Я против религии страха.
Илья тем временем пересчитал вырученные деньги, которых оказалось, насколько я смог определить на глаз, около трех тысяч рублей.
– Раз уж зашел разговор о страхе Божьем, – сказал он, убрав купюры во внутренний карман плаща, – я расскажу тебе одну притчу. Я назвал ее «Притча о маленьком пидоре, который пидором не был». Итак, жил был на свете маленький пидор. Но о том, что он пидор, никто не знал, потому что он никому об этом не говорил. Ни своим родителям, ни друзьям, ни другим пидорам. Дело в том, что наш малыш не всегда был таким. Когда-то и ему нравились девочки. Днем он наблюдал за ними, а по ночам с упоением мечтал о них. Но случилось так, что никто из девочек не хотел дружить с ним. Малыш с горькой завистью смотрел на тех, кому девочки позволяли играть с ними. И вот, то ли с горя, то ли со скуки он начал засовывать себе в попку разные предметы. Поначалу это были совсем небольшие вещи: карандаш, расческа, ложка, тюбик с пастой, зажигалка и прочее. В конце концов, все маленькие предметы, которые нашлись в доме, побывали в попке у нашего героя. Надо сказать, родители малыша были люди очень набожные. И хотя их сын еще не понимал, что такое Бог, но он очень Его боялся. Малыш чувствовал себя ничтожеством по сравнению с Большим Всемогущим Богом. Ему было стыдно перед Ним за свои маленькие проказы. Малыш просил у Бога прощения каждый день. Несмотря на это, маленький упрямец продолжал засовывать себе в попку разные предметы. Печальнее всего было то, что он получал от этого удовольствие, как настоящий пидор. День ото дня предметы становились все больше и больше. И чем больше они становились, тем приятнее было малышу. И вот, однажды он засунул себе в попку отцовский грузовик, стоявший на дороге перед домом. Мальчуган поймал такой кайф, какого не ловил ни один педераст на свете. И тут с нашим героем произошла чудесная метаморфоза. Он больше не испытывал страха перед Большим Всемогущим Богом. Малыш посмотрел в небо и сказал, что каждый волен делать со своей попкой все, что захочет. Маленький бунтарь приготовился испытать на себе всю ярость разгневанного Бога. Однако, наказания не последовало. Наверное, Господь простил меня, подумал малыш. С тех пор жизнь нашего героя переменилась. Он стал дружить с самыми красивыми девочками. И впредь никогда не засовывал себе в попку посторонних предметов.
Мы выпили.
– Это ты, конечно, мощно задвинул, – сказал я и зачерпнул пластмассовой вилкой салату. – Но вот скажи. Если твой Бог такой хороший, чего же тогда безвинные-то страдают, а? Вот я, например. Менты в прошлом месяце приняли. Ну, подвыпивший был, без паспорта. Обшманали, нашли дурь какую-то, а я с роду этим не занимался. Так, мол, и так, наркокурьер, задержан с партией ширева. Понятые тут же, кивают. Короче, составилина меня протокол. Ночь в обезъяннике просидел, а утром пришел какой-то педик в костюмчике, пошелестел бумажками и говорит: лучше заплати. Все вычистили, гады. А ты мне сказки про детские попки рассказываешь.
Две модно одетые девочки прошли мимо нашей скамейки в сторону кинотеатра. Перед ним уже собрались несколько человек, желающих попасть на утренний сеанс.
– Так чего тебе не хватает для счастья? – спросил Илья, провожая взглядом обтянутые джинсами ляжки.
– Миллион баксов и чтобы вон те две телки меня облизывали каждый день.
– Бабло и телки, понимаю. У меня по такому случаю есть притча.
– Как называется?
– Никак, но если ты хочешь, чтобы она как-нибудь называлась, пусть это будет «Притча в стиле панк-рок».
– Панк-рок это круто.
– Вот и славно. Тогда слушай. Жил да не тужил на свете один чувак. Но однажды приключилось с ним несчастье – заболел он страшной болезнью. Лежит, значит, на кровати, страдает. И нет у него никого, кто помог бы ему подняться и жить. Смотрит Бог на страдальца, и жалко ему стало несчастного. Подзывает к себе курьерского ангела: «Ты, милок, сгоняй-ка вон к тому убогому. Спроси, чего он хочет». Ангел: «Не вопрос». Летит, влетает к нему в комнату, озарив ее ярким светом, и говорит: «Ты очнись, придурок. Из-за таких, как ты, нет мне покоя на небесех». Бедолага чуть не ослеп от вспышки: «А! Ты чего! За мной, что ли?» Ангел: «Не ссы, рано еще. Мой босс у тебя спрашивает: че те надо?». Чувак закрылся рукой и отвечает: «Да ничего не надо! Только уйди!» Ангел пожал крыльями: «Ну, ладно. Я передам». И улетел. То ли в его бесплотной голове была забота важнее, чем поручение самого Бога, то ли у посланца небес просто был трудный день, но по дороге крылатый забыл, что сказал ему чувак несчастный. Прилетает на небо, докладывает: «Босс, пациенту совсем хреново. Говорит, у него всё есть». Бог почесал бороду и думает: «А малый тот не дурак, обхитрил ангела моего. Ну, раз так, значит, быть по сему! Пускай у него отныне всё есть». И у чувака в тот же миг появилось всё, о чем он уже и не мечтал, – здоровье бычье и бабла немерено. Мораль такова. Никогда не проси у Бога, тем более у джина из бутылки, купленной в супермаркете, что-то конкретное, а сам себе напервак скажи: у меня всё есть.
Площадка перед кинотеатром опустела, лишь двое подростков курили у зеркальных дверей. Мы выпили. Илья повернулся в мою сторону, чтобы убрать со скамейки пустую бутылку, и в этот момент я увидел, что поля заломленной назад шляпы окружают его голову неким подобием серого нимба. Я еще раз взглянул на подростков у дверей кинотеатра. Мне хотелось благодарить Илью за то, что он показал мне другую, тайную дверь, открыв которую я, наконец, смогу узнать, что есть истина. Я смотрел на моего случайного собутыльника почти как на пророка и уже готов был сказать ему об этом, когда он положил свою тяжелую руку мне на шею, собрал ворот в кулак и рывком притянул к себе.
– Ты думаешь, что встретил блаженного дурачка, который ходит по городу и рассказывает свои небылицы всякому, кто готов его слушать? – каждое его слово обжигало меня, как струя горячего пара. Я попытался освободиться, но Илья еще крепче сжал кулак, второй рукой обезвредив мою правую. Наши лица разделял только мой локоть, выпростанный в попытке отпихнуть спятившего мудака. Он продолжал: – Я верю в Бога, а в тебя, паразит, не верю. Ты одна из тех миллионов блох, что ползают по телу беспредельного милосердия Божьего. Мало вам было крови Христовой? Вам всегда будет мало. Вы ничему не учитесь, никакая вера вам не нужна. Завалили планету своим высокотехнологичным дерьмом, назвали цивилизацией, успокоились и только жрете, жрете, жрете!
– Ты псих, пусти, говорю, – прохрипел я. Илья разжал пальцы, встал и коротким ударом в челюсть повалил меня на скамейку. В ушах речитативом звенели обрывки из притчи в стиле панк-рок, а в солнечном воздухе то возникали, то рассыпались, как пазлы, мужественные лица кинозвезд.