Никогда не публиковавшийся роман Ивана Дер-Берендикера о компьютах дошел до нас, как и большинство его произведений, в форме вымышленной рецензии. Роман был как бы пересказан, и поэтому о целом можно лишь догадываться по отдельным фрагментам, по воспоминаниям друзей и случайных людей, по указаниям, встречающимся в письмах, на магнитофонных лентах, в архивах КГБ. Более того, до сих пор неясно, было ли вообще целое произведение.
Имеется также мнение, что роман был все же записан на флоппи, и, вполне возможно, на иные носители памяти, часть из которых затем размагнитилась, на других была сделана перезапись и т. п.
Причем, в таком варианте текст появлялся и проигрывался на экране дисплея в виде комикса, сопровождаемого музыкой или авторским голосом, или иными голосами, а некоторые части романа можно было даже использовать для игры.
Вообще, следует отметить, что для И. Д.-Б. характерно невнимание к сюжету, к слову, от которого он требует лишь относительной точности. Главное же в подобного рода занятиях для него не раскраска, а схема, идея, голый скелет, и это изложение идеи может быть скомканное, иногда развернутое, последовательное или нет.
- В конце концов, - говорил И. Д.-Б. за рюмкой хорошего коньяку или во время ходьбы, когда он направлялся по своим делам или шел просто без дела, - все эти вещи, называйте их, если хотите, рецензиями или саморецензиями, можно рассматривать как сценарии или как заявки к сценариям. В конце концов, экранизировали же моих «Мурыновских путешественников» и «Ликвор», и тех же «Компьютов»… А излагать дотошно, чтобы одно из другого, чтобы характеристики и описания – на это у меня нет времени, да и, честно говоря, не интересно, потому что печатать все равно негде: у редакторов, обычно недалеких людей и к тому же трясунов и перестраховщиков, свой взгляд на то, что есть литература, а что литературой не является, а у издательств вечные проблемы с тиражированием бумаги… Если же читателю будут нужны подробности, - продолжал И. Д.-Б. – ну, скажем, опять же «характеристики», то они у меня находятся под соответственной литерой в списке работ…
Компьюты – это искусственные человечки, или лучше сказать, существа, созданные в кружке юных техников при пионерском доме г. Шизогорска, небольшого города на границе Мурыновской и Дрянской областей и относящегося то к одной, то к другой в зависимости от мировой политической ситуации. Так, согласно пакту Молотова-Риббентропа, его секретной части, Шизогорск должен относиться к Дрянску, а согласно Брестскому миру и Версальскому договору – к Мурынову. В глубокой древности на этой территории жили племена дрянь и жуть. В лесах водилась конопатая дрянь, а на болотах обитала волосатая жуть. Дрянь питалась шишками, а жуть ела клюкву. Дрянь жила в дуплах и гнездах, а жуть в шалашах…
Город лежит в умеренной зоне с умеренно-континентальным климатом, в виду панорамы гор, удивительной, живописной, но практически не различимой из-за того, что без перебоя, без устали трудится комбинат, перерабатывающий камни в дым. Довольно большая часть города расположилась в овраге, над которым нередко нависают то фиолетовые, то бордовые, то желто-блакитные, то ли радужные туманы, и беспрестанно идут химические дожди. В овраге, правильнее его было бы даже назвать каньоном, климат субтропический с переходом в тропический. Здесь необычайное множество самых странных образований, мутантов или мутаций – вдруг вырастет виноград с арбуз, появляются кошки величиной с тигра, то засуха, то падеж рогатых насекомых (жуки-голиафы, жуки-носороги, копры Изиды), и трубковертов, и долгоносиков иже с ними, или вода в реке, текущей по дну оврага, превращается в крепленое пиво – то-то радость алкашам! Там же расположен и Дом пионеров.
В экранизации действие идет все время в двух планах. Как же было в романе на самом деле – неясно. В частности, неизвестно, как и в какой степени нашла отражение ипостась, смысл которой в том, что компьюты существовали в памяти электронных носителей, то есть были закодированы математически. В экранизации же, если вспомним, ирреальный план уступал конкретному, или иначе реальному, и был представлен иллюстративно.
По одному из вариантов текста (опять же взятого из бесед И. Д.-Б во время хождений или дружеских возлияний на его кухне с видом на Балтийское море), пионеры, под руководством Льва Борисовича Нагдимана (см. характеристики на всех, если таковые имеются и сохранились, то есть, например, не изъяты во время обысков, или не утеряны самим автором во время его бесконечных странствий) создали несколько примитивных программ для ВДНХ – выставки достижений народного хозяйства – для одной из ее кунсткамер, так называемого Павильона Юных Техников. На экранах дисплеев, связанных с основным компьютером появлялся Кремль. Изображение было не плоское, но глубокое и объемное. Играла парадная музыка, кукольные гомункулусы несли знамена, лозунги, вымпелы, портреты членов Политбюро, демонстрируя радость и оптимизм майского праздника, то есть «праздника приготовления к предстоящим бедствиям», если воспользоваться цитатой из известного классика. Или все ту же радость и оптимизм по поводу осеннего праздника «воспоминаний о бедствиях, уже испытанных». См.: М.Е. Салтыков-Щедрин, «История одного города». Сравнение с данным произведением еще интересно тем, что, как и в случае с городом Глуповым, Шизогорск в 1980 году подвергался страшному наводнению и на какое-то время был почти полностью затоплен водой, в связи с отрабатывавшимся на нем пресловутым проектом поворота северных рек. Очевидцы рассказывают, что торчала только труба комбината. Часть зданий была подмыта, и они опустились на дно тогда же образовавшегося оврага…
И на стендах все было то же. Как в жизни, как повелось и в годы Культа, и в годы Оттепели, и в годы Застоя, и в последующий ряд Мутных лет: Красная площадь, башенки, звездочки, фигурки на Мавзолее. Последние были исполнены, согласно известной схеме («по умолчанию») наиболее схематично и примитивно: только помахивали рукой, приветствуя как бы всеобщее движение и показывая, что они, ланцепупы, в шляпах и генеральских фуражках, разделяют как бы всеобщий ажиотаж.
Демонстранты усиленно маршировали и кричали «ура». Mодель, по сути посконная, но выполненная довольно ярко и точно, вплоть до стеклянного гробика и забальзамированной и полой внутри фигурки Вождя Мирового Пролетариата. Был также запрограммирован целый
гарнизон охранников, которым занималась, между прочим, группа второклассников, потому что «это было сделать совсем легко: железная кровать, тумбочка, бритая башка, пол в
казарме воняет мастикой…» (Л.Б. Нагдиман). Был даже ГУМ – Государственный Универмаг, абсолютно пустой, без никаких товаров, и сами «продавцы воздуха» - разжиревшее от безделья бульдогообразное бабье, которое ребята все же по случаю праздничного настроения снабдили неким подобием улыбок. Здесь же вставная новелла о том, как группа школьников для сбора необходимой информации едет в Москву. Как они, вместо познавательных экскурсий, давятся в очередях за колбасой, беспокоясь об оставленных в Шизогорске братиках и сестренках, и о родителях. Душевные муки Льва Борисовича, отца двоих детей и примерного семьянина, который вынужден стоять в той же очереди. Новелла носит название «Счастливое детство».
Все программы получили медали и дипломы ВДНХ, город Шизогорск впервые за последние сто с лишним лет попал на страницы центральной печати («Учительская газета», журналы «Юный техник», «Техника молодежи», «Наука и жизнь»). Местная пресса, как и положено провинциалам, захлебывалась от здравиц, а городской отдел народного образования разрешил Льву Борисовичу купить на торговой базе еще один компьютер за собственный (Льва Борисовича) счет…
Но пионеры и их руководитель не успокоились на достигнутом, и пошли дальше. Они разработали (и пусть это не покажется странным, потому что дети, действительно, были талантливые, кроме того, что дети подчас талантливее и способнее взрослых, среди них было немало с мутированной узкооднонаправленной психикой), специальные блоки, где анализ связывался с удовольствием и удовлетворением от выполненной операции; затем формулы недостаточности, когда удовольствие было заранее неполным и в неудовлетворенной части, набирающей информацию, где любая «мелкая победа» подкреплялась «премией», возникало желание воспроизведения; затем д и з о д е р ы, которые создавали трудности; к а н с е р ы, которые питались информацией… Все подобные структуры вносили в модель элементы сознания, и в один из моментов ее «замкнуло», она «сработала», стала автономной, «научилась» жить без участия человека, перестала нуждаться в искусственных источниках энергии, а вскоре и в искусственных материалах.
Наряду с созидателями (один из них Л.Б. Нагдиман, он же главное положительное лицо) в романе присутствуют злые силы. Это председатель исполкома, то есть местной исполнительной власти, Лобковская, или, по другим вариантам, Лобкова, дама с депутатским значком на лацкане подобающего костюма, блузка, кружевные воротничок и рукавчики, завитые крупные светлые локоны, еще даже не пожилая женщина, хотя и на излете. Всем, кто к ней обращается по вопросу улучшения жилищных условий, у нее наготове ответ: «А вы знаете, что у нас еще многие в бараках живут?». И люди, естественно, уходят ни с чем. У нее есть любовник – начальник милиции мордастый майор Чернышев. В недавнем своем прошлом он был начальником «спецкомендатуры №3 в поселке Золотухино», а выражаясь проще, тюрьмы. Автор описывает «штакетину» - заборную доску, дубину, которой Чернышев лично и подручные менты «воспитывали» чем-либо провинившихся (или не провинившихся) зеков. История его плотских отношений с мадам Лобковой производит, безусловно, сильное и отталкивающее впечатление. Она помогает Чернышеву получить квартиру в элитном доме, хотя у того и так была неплохая. «Ой, нарушаю закон, - говорит Лобкова, - ой, нарушаю! И кому делаю, дура, ведь она же, женушка твоя, не любит тебя, не жалеет… Соколик ты мой!» - «Ла-апушка-ка» - выпячивает жирные губищи кавалер.
До председательши доходит, что пионеры занимаются брачными объявлениями, подыскивая за определенную мзду подходящих друг другу партнеров, разрабатывают для желающих таблицы биоритмов (а иначе, откуда бы им взять деньги на новые компьютеры, флоппи, разъемы, адаптеры и т.п.?). До ее высоконравственной особы доходит, что пионеры не только работают и зарабатывают, но и занимаются какой-то подозрительной, чуть ли не порнографической, системой «репродуцирования» ( кто-то из детей рассказал родителям, и среди тех быстренько нашлись бдительные и активные, которые «предупреждали», «обращали внимание» и грозили, что «будут жаловаться»…).
И, конечно, председательшу и начальника, этих несимпатичных наглых злодеев, для которых менторство и личная выгода важнее всего, их возмущает положение дел в Доме пионеров. Не понимая толком, что к чему, они чувствуют «что-то неладное и опасное». И все же, размышляя об этом, автор не может не заметить, что они суть составные
человеческой гармонии, правда, одной из самых примитивных и отвратительных ее проявлений или сторон – гармонии «развитого социализма», когда дефицитом становятся не только любые товары, но и неординарные взгляды, выводы, представления…
- А я знаю, кто у них там заводилой, - поворачивая к Лобковой свой мордоворот, говорит Чернышев, - там есть у них один двоечник и воришка, Колька Бочков, - он,
наверное, все и подстроил. А то смотрю, раньше по улицам на «макаке» носился ( на мопеде – разрядка моя, Ю.Я.), а теперь «дело», видите ли, нашел. Я давно подозревал, что здесь что-то неладное. Не может человек просто так исправиться, уж поверь моему опыту.
- Да я и не сомневаюсь, милый, что ты опытный, интеллигентный и красивый, ты настоящий мужик. Не то что этот Нагдиманишка, метр с кепкой, одна плешь чего стоит. Я не удивлюсь, если мне потом доложат, что он там втихаря девочек щупает…
- Да хочешь, я ребятам скажу, они его враз отоварят, разделают под орех и варежку ему живо начистят, костей не соберет, все свои компьютеры позабудет, за ночь в туалет по сорок раз бегать будет, тоже мне герой выискался, удавить его мало!
- Это все успеется, милый. У меня у самой руки чесались, когда он тут ко мне за разрешением на кооператив приходил. Честное слово, хотела ему вот этим вот чернильным принтером башку размозжить! Нет, мы должны что-нибудь похитрее придумать… Сокол ты мой!
- Лапу-уня…
И вот наш герой, устранив предварительно электричество и тем самым сигнализацию, проникает в Дом пионеров. Разумеется, его так и подмывает уничтожить всю технику. Ему хочется изорвать, изгрызть, перепутать все провода, но он забирает только дискеты, да ломает швабру, которая оказывается на его пути… И, не включая фары, проносится на «черном вороне» по улицам города мимо зеленовато мерцающих в лунном свете памятников Ленину, Феликсу, Карлу, Адольфу, Сталину, Пушкину, Тельману, Льву, Чапаеву, Богдану, Петру… на большой скорости так, что, казалось, монументы тоже движутся, размахивают руками, саблями, палицами, кнутами, кепками, пистолетами. По серпантину выбирается из оврага, затем через степь, тревожа стада сайгаков, с которыми он одно время несется наперегонки, и дробный топот сайгачьих копыт привносит тревогу и зажигательный ритм погони, а «топорный мордоворот» майора Чернышева – элемент детективности. Наконец, машина с зажженными фарами въезжает на свалку, где майор, как сеятель, разбрасывает дискеты. В экранизации, видимо, для большей наглядности и метафоричности он привозит полную корзину кукол и чуть не всю ночь отрывает куклам головы, руки, ноги, топчет их, расстреливает и т.п.
Но уничтожить полностью компьютов не удалось. В киноварианте они продолжали существовать в районе свалки и близлежащего леса: куклы-инвалиды, куклы-нищие, куклы-партизаны, скрывающиеся, ползающие, ковыляющие, роющиеся в отбросах, сидящие у костров, сложенных из спичек, из бумажек, из щепок, живущие в коробках, в консервных банках – весьма сюрреалистический план, который в фильме получился из-за того, что была использована пленка фирмы «Кодак» - если бы советская «Свема», то кроме помойки не возникло бы более ничего, никакого иного ощущения, а тут вышло даже поэтично:
КОДАК - ЭТО ЦВЕТ, ПРЕОБРАЗУЮЩИЙ МИР!
- Эх, не допер я тогда! – сокрушался впоследствии майор Чернышев. – Надо было мне сжечь все, облить бензином и сжечь, а я только разбросал дискеты, а что и топтал, то да не растоптал!..
Дожди, снега, ветры, хищные птицы оказывали свое разрушающее воздействие. Какие-то компьюты деградировали, рушился постепенно их мир, потому что это, действительно, был уже целый мир, своеобразная цивилизация, ее ледниковый период. В один из подобных дней на свалке появляется странное обросшее существо, по всем статьям снежный человек, и, найдя дискеты, долго смышлеными глазами всматривается в них, обтирает их лохмотьями и уносит в свой фанерно-ящично-мусорный дом, какое-то подобие кротовой норы, где узкие лазы расширялись в довольно просторные комнатушки. Затем идет совершенно не сочетаемая поначалу длинная история художника-соцреалиста, рисовавшего напыщенных заслуженных артистов, самодовольных холеных парламентариев, высушенных жарой и в навороченных шелках и тюрбанах африканских князей; но этот художник, Онисифор Абрамович Крякутнов, имевший шумный великий успех, чувствует все время в себе некий творческий импульс. У него зарождается идея создания махолета, и он все бросает: и семью, и столичную квартиру – и все силы и средства употребляет на создание аппарата. Он оказывается в Шизогорске, а если точнее, то на окраине, в близлежащем поселке, где из-за пересеченной местности и климатических скачков хорошие восходящие потоки, он превращается, постепенно нищая, в страшное волосатое чудовище, живущее в районе свалки.
Но в заброшенном ангаре, на краю когда-то размытого наводнением и тоже заброшенного летного поля, уже стоит и трепещет, дожидаясь весны, воздушный ажурный, готовый вот-вот сорваться и улететь, махолет… Там же, в ангаре, зимуют потерявшие ориентировку утки, лебеди, журавли, гуси, которых Крякутнов «спасает», а они за это ему «дают перо». Онисифор Абрамович и Лев Борисович, между прочим, знают друг друга…
«Эх, не допер я тогда!» - раздается голос Чернышева. Он в ненасытных объятиях похотливой председательши, в ее прибарахленной квартире.
И вот через несколько месяцев город Шизогорск снова попадает в поле зрения прессы и общественности, но на этот раз уже мировой. Майор Чернышев получил к тому времени звание подполковника и нередко искоса поглядывал на свои новые погоны – не привык… А Лобкова была выдвинута и стала секретарем по идеологии обкома Дрянской области. И не знали, и не предполагали они, что скоро попадут под суд и «всякого временного имения и красоты мира сего суетного лишатся».
Чернышева вызывает к себе в прокуратуру областной прокурор Николай Романович Пауков. И Чернышев не может узнать в этом суровом человеке своего недавнего дружка и собутыльника.
- Ну, рассказывай, что ты там опять натворил у себя в овраге и его ближайших окрестностях?
- Будто я когда-то чего-то творил…
- Неужто и забыл уже все?
- А что такое?
- А то, что каким-то образом твои компьюты или дискеты, я толком так и не понял, пробрались в Америку и выступили в ООН!
- Да в чем дело? – вскричал Чернышев.
- А то, друг Василий, что во всем мире уже трубят про эти дискеты, будь они неладны, и про нарушение прав человека! А Нагдиман-то наш к тому же оказался евреем, а я и не думал как-то об этом.
- Ну, ты, Николай, меня удивляешь, а еще прокурор, да это за километр всегда было видно – такой нос-сяра!..
- Ладно, кончай, дурак, Ваньку валять! На себя лучше в зеркало оборотись. Скоро все твой мордоворот увидят по телевизору, крупным планом! Его-то, как героя и страдальца представят, а тебя, как преступника.
- Ну, ты даешь, - усмехнулся Чернышев, - какие-то дискеты. Я и подумать даже не мог, что они представляют какую-то ценность. Подумаешь, ребята побаловались… А где доказательства? Где? Кто докажет, что это я?
- Комиссия к нам сюда через три дня вылетает, вот правительственная телеграмма…
- Куда сюда?
- К нам, в Шизогорск, а американские адвокаты не сегодня-завтра на свалке на нашей будут, с аппаратурой. Ты, конечно, можешь все отрицать, это дело твое, но только у них уже и отпечатки пальцев есть и следов твоих слепки, бахилы 47-го размера…
- Эх, не допер я тогда, не допер! – замотал кудлатой своей головой Чернышев, обхватил
крутой череп конопатыми волосатыми ручищами. – Надо было сжечь! Сжечь!
Николай Романович скучно пожал плечами, как бы «ну, что уж теперь кулаками махать»…
- Это же все Левка Нагдиман, подлец, агент мирового сионизма, он затеял, а мне расхлебывать. Мало я его тогда в козюлятнике продержал! Мало ему палок вломили, когда
дискетки свои приперся искать, правдолюбец засратый!
- Ну, а теперь тебе, Чернышев, и палку припомнят, что за сейфом и по сию пору стоит, «штакетину» твою, и все, что творил там у себя, овражья твоя морда. И как людей безвинных хватал, и как охаживал, как лупцевал, ибо, сколько веревочке не виться, а тайное неизбежно становится явным…
- Ах вот ты как заговорил, товарищ Пауков! Как чего, как водку дармовую жрать, так Вася-Вася, а как до дела, когда другу надо помочь, так в кусты! Все такие друзья, мать вашу!..Сидел бы ты не здесь, а в другом месте, я б тебя!.. Не попадайся мне на глаза!
И ушел, хлопнув дверью. И пошел он к буфетчице Люсе, еще одной зазнобе своей. И она закрыла буфет, и в тот день он много пил, сотрясался потолок в хрущевском доме, под квартирой его наложницы, у соседей шаталась люстра и звякали чашки в серванте, – Василий «агонизировал». И перед тем, как упившемуся, насладившемуся, измочаленному захрапеть, был в его мозгу промельк: « А, будь, что будет – кривая вывезет…»
Однако, был показательный суд, несколько томов уголовного дела, сотни доказательств, среди прочих фигурировала «штакетина». В телепередачах «Прожектор перестройки», «Время», «Человек и закон», «Взгляд», «Пятое колесо» показывали и Золотухинскую спецкомендатуру №3, и карцер («козюлятник»), и самого изверга, злого демона Чернышева.На время его имя сделалось нарицательным, к месту и не к месту его склоняли рядом со Сталиным, Берией и тоже посаженным за какие-то нарушения, министром внутренних дел, зятем Генерального секретаря Брежнева, Чурбановым.
А еще в одной передаче один заслуженный артист, съездивший на кинофестиваль в Канны и безумно осмелевший, высказал справедливую мысль, что Лев Борисович Нагдиман мог бы вполне вернуться на родину, что напрасно он поспешил уехать из страны, да еще таким странным образом – закодировав свою телесную оболочку и свое сознание, и уйдя в дискеты.
То же самое проделали и многие дети, они тоже ушли, исчезли, покинули бренный мир. «И это ужасно, - говорил заслуженный артист, - материализовавшись хотя бы на несколько часов, чтобы дать правдивые показания, они могли бы легко рассеять легенды, по которым получается, что школьники были просто съедены председательшей, и что додумалась Лобкова до того, якобы начитавшись классиков марксизма-ленинизма, а также какой-то ментовской прозы. Не говоря уж о том, что в Шизогорске образовалась новая религиозная секта, которая стала поклоняться компьютам и Нагдиману «равноапостольному», и «святомученикам», отрокам со отроковицами»…
В ООН приняли резолюцию о признании необычной компьютерной ситуации. Вопрос был тщательно изучен и рассмотрен с разных точек зрения, и с учетом различных мнений.
Отмечалось, что «процесс стихийного заселения ферромагнетиков продолжается, и по непроверенным данным, началось «заражение» Курской магнитной аномалии». В резолюции
было сказано, что невидимая неподконтрольная ситуация, какой бы она ни была, - это неспокойствие и, в принципе, реальная угроза видимому миру; указывалось, что путями
кодировки и переменной материализации в своих корыстных интересах могут воспользоваться террористы, воры, шпионы и даже целые страны и армии, а посему до выработки надежных методов контроля и взаимодействия все известные или предполагаемые очаги «заражения» решено было изолировать и взять под охрану.
На Манхеттене, в Нью-Йорке, и в районе Синджюку, в Токио, всего за несколько месяцев выросли новые небоскребы, научные центры, где пытались решить проблему переселения этой странной формы цивилизации на какую-либо планету, или иное космическое тело. Предстояло подыскать соответствующий по характеру магнетизм, проверить возможности адаптации, отработать систему транспортизации и т.п. Причем было не только принципиальное согласие на такой шаг со стороны компьютов, но они будто бы первые и предложили его.
Велись исследования и в Советском Союзе. Место Шизогорской свалки обнесли колючей проволокой и широким рвом, который забетонировали и пустили туда из отстойников химкомбината фенольные воды. К объекту приставили караульных с собаками (кстати, пост считался хорошим, потому что в силу удаленности «жрачку», то есть термосы с супом и буханки хлеба, солдаты получали не из воинской части, а из ресторана «Космос»). В самой зоне выстроили помещение, попросту барак, куда электричество подавалось с перебоями; жесть, покрывавшая крышу, быстро проржавела, а часть ее и вовсе чуть не с самого начала была сорвана шквалом. В камерах, где стояли компьютеры и дисплеи, было сыро даже в жаркое время года, а зимой полы и стены промерзали насквозь. В летние месяцы здесь во множестве водились вредные инсекты и территория зарастала двухметровым бурьяном, а с декабря по апрель внутри барака воздух звенел от мороза и все было в наплывах льда, с потолка свешивались сталактиты, навстречу им с пола тянулись сталагмиты, местами образовывались удивительной красоты витые колонны… Дискеты были пронумерованы и хранились в специальных ящиках-сейфах. Иногда свинцовые ящики под строжайшим секретом на бронепоезде перевозились в закрытый научно-исследовательский институт в Москву, где ими занимался академик Лоботряс…
Лишь для поверхностной характеристики композиции и, уж коли упомянули, того же академика Лоботряса, хотелось бы привести еще заметку, так называемый «субботний репортаж» корреспондента Калоедова из газеты «Правда». Текст был вырезан Иваном Дер-Берендикером, который предполагал целиком включить его в структуру произведения:
« РАКСВИСТУН
Эти замечательные раки водятся во многих местах. Так, в районе Дефицитных Островов обитает гигантский раксвистун двадцати семи метров с четвертью. Свист его подобен гулу реактивного самолета. Все отечественные раксвистуны меньше по размерам, но, безусловно,превосходят всех и вся по качеству пения, и сладчайшим в этом смысле по праву считается Карадагский Эндемик. Не менее шестидесяти мелодичных колен и не менее сотни коленец выписывает он своими жабрами. Послушать его приезжают со всех концов нашей
необъятной родины, а также из-за рубежа. Каждый четверг, после обильного дождя, какой-нибудь из раков боком взбирается на одну из трех высших точек окрестности: на гребенчатый Карадаг, на округлую гору Святую, над которой почти всегда нимб из нежных
облаков, или на островерхую сиреневую Сюрюккая. И вот заходящее солнце, мягко играет
красками закат, и пение достигшего кондиции рака, задевающее сокровенные струны души.
У местных жителей существует поверье, что если в это время загадать желание, то оно обязательно сбудется. А если кто-либо хочет назвать точную дату исполнения чего-либо, то он, не задумываясь, говорит: «После дождичка, в четверг» или «Когда рак на горе свистнет», потому что дожди и свист раков в этих местах явления регулярные.
Здесь, на берегу Коктебельской бухты, на крыше спасательной станции установлены высокочувствительные звукоприемники. Провода от них ведут в рубку, где размещается студия записи филиала Центральной лаборатории на Лубянке. Более пятидесяти лет изучению эндемика Крымской фауны посвятил академик Академии наук СССР, лауреат Государственной премии Феликс Болванович Лоботряс. Им написана монография «Раксвистуны Карадагского заповедника и прилегающих областей». «По этому раку, - говорит академик, - мною была также защищена докторская диссертация «Проблемы охраны эндемических раксвистунов». Он автор сценария к нашумевшему фильму «Раксвистуны, кто они?». Фирма «Мелодия» в будущем году выпустит долгоиграющую пластинку «Концерт раксвистуна с оркестром ля-мажор, экологическая симфония, составленная Лоботрясом». «Раком и только раком прославилось это местечко на весь мир», - заявляет академик.
Раксвистуны – полупроходные животные, то есть живут и охотятся в море, а размножаются в реках. Одна такая речушка протекает через парк Дома
творчества «Коктебель», где месяцами, как в раю, отдыхает академик со всем своим многочисленным семейством. «И даже во время отпуска, - продолжает Феликс Болванович, - я не расстаюсь с материалами и инструментами для кольцевания (мотки алюминиевой проволоки, блокнот, выколотки, плоскогубцы). Мне нередко приходится маскироваться в прибрежных зарослях по нескольку часов, прежде, чем удается подсмотреть процесс спаривания удивительных рачков. Они очень осторожны и практически неуловимы, но сразу после совокупления они вялые, утомленные, так что их можно даже брать голыми руками. И тогда времени вполне бывает достаточно, чтобы не только окольцевать, но и сфотографировать и зарегистрировать каждую особь».
1989г.