Всё начинается с детства; в детстве всё и заканчивается.
Я прогуливался вдоль Тринадцатой Авеню, что в Бруклине, субботним тихим днём, когда люди ещё сидели по своим домам, а случайные прохожие выглядели скорее странно, чем обыденно. Был полдень. Февральское солнце тускло светило с неба, напоминая мне угасающий свет вселенной. Двухэтажные домики авеню стояли друг возле дружки квартал за кварталом, отделённые то невысоким забором, то живой изгородью, то вообще ничем. Аккуратные терраски впереди домиков, подстриженные газоны и голые деревья не разбёрешь уже чего – с одинаково гладкими стволами и торчащими в разные стороны ветками. Для живости одни деревья были украшены небольшими китайскими фонариками, на других висели колокольчики, где-то к веткам цеплялись разноцветные бумажки, а в каких-то трепыхались просто стрелки старых флюгеров. Ни опрятные домики, ни убранные деревья возле них, ни ровная трава газонов и зеленеющие кусты рододендронов нисколько не впечатляли меня, словно я очутился в сказочной стране против своей воли. Просто шёл себе по тротуару и вдыхал февральский воздух застывшего утра. Вспомнился первый день после приезда в Америку, когда таким же тусклым днём я шёл по такой же безжизненной авеню. Тогда меня поразил простор высокого неба и ровность уходящей до горизонта дороги, теперь же мне было всё равно – человек привыкает к изменениям обстановки быстрее, чем он привыкает к новому блюду. И сегодня меня радовало лишь то, что я мог прогуливаться тут, никем не замечаемый и никому не интересный. Будто затерянная в пространстве песчинка.
Пробуждение наступило неожиданно. Словно я очнулся от глубокого сна, не сразу осознавая, что со мной случилось. На одном из деревьев, у старого, но свежевыкрашенного дома, я увидел серебрянную ленточку фольги, какой мы в детстве наряжали на новый год ёлочку. Ленточка шла змейкой вдоль ствола деревца, потом переползала на нижние его ветки, обвивая их плотными серебрянными кольцами, а дальше, провиснув в воздухе качающейся петлей, взбиралась на самый вершок. Я встрепенулся. Я узнал в блеске серебристой полоски давнюю маленькую ёлочку из детства, стоящую торжественно посреди комнаты родительского дома и сверкающую десятками таких же гирлянд. Я остановился как зачарованный и глядел на одинокую полоску фольги на одиноком дереве, точно ничего более захватывающего до сих пор в своей жизни мне видеть не приходилось. Забылся Бруклин, забылась Америка, исчезла отчуждённость всего того, что меня окружало сейчас, потому что из этой отчуждённости пробилось к моему сердцу что-то очень родное и близкое, соединив меня неожиданно с детством.