Роман Талисман не святого Валентина

       ТАЛИСМАН НЕСВЯТОГО ВАЛЕНТИНА.

       ГЛАВА 1

С самого начала всё шло не так. Я хочу сказать - с самого моего рождения. Я родился в маленькой деревне староверов, в Алтайском крае.
Это был хутор из нескольких дворов – так мне рассказывали. Хутор, затерянный в неизмеримых просторах дремучих лесов и маковых полей. Даже армейские вербовщики к нам заглядывали редко, только по ошибке. Моей маленькой родины не было на карте.
Момента моего появления никто не заметил. Все были увлечены наблюдением за полётом одного из многочисленных НЛО, частенько нас навещавших. Мама рассказывала, что сразу после моего рождения её посетило видение. Ей пригрезился гуманоид с огромными кошачьими глазами. Он прижался носом к глухому окну бани, где мама меня рожала, и наблюдал за ней, пока его не заметила озверевшая повитуха. Мама утверждает, что это был знак! Вернее, первый знак. Повитуха озверела не от вида кошачьих глаз гуманоида, и не от стресса при обнаружении чуждых цивилизаций, а от наглости посмевшего подглядывать за процессом неизвестного. Она-то, уж точно, ничего инопланетного в нём не заметила. Напился кто-то из хуторских, и сутра пораньше ищет, где опохмелиться. Мало ли что наивной дурочке роженице пригрезится.
Папа был хороший стрелок, даже самый лучший на хуторе. Он бил белку, возвращался и пил, потом опять бил белку и всегда попадал. Наверное, он не всё время пил, может, ещё и ел иногда, иначе как бы он жил? И, потом, я же как-то родился?
Не знаю, что ему во мне не понравилось. Он вернулся с охоты, увидел меня и, схватив ружьё, погнался за мамой. Выстрелил – и не попал, а был ведь абсолютно трезв! Тогда он пошёл в сарай и заперся там. Приставил ружьё к бороде и выстрелил. Тут уж тяжело было промазать… И чем я ему не угодил? Это был уже второй знак, и он напугал маму значительно больше, чем первый.
Имени у меня не было очень долго. Целых полгода я был просто мальчик – так меня и звали. Наверно для того, чтобы этот факт получше осел в моей голове, и я, не дай бог, не вообразил себя кем-то другим.
После долгих пререканий мама и бабушка пришли к соглашению и назвали меня идиотским женским именем – Валя. Стоило ли столько времени внушать мне, что я мальчик! Наверно готовили меня к первому удару судьбы. Потом оказалось, что есть и мужское имя Валя, и оно многим чокнутым даже нравится – но это потом.
       Глава 2
Мама горевала по папе долго, целых два года. Пока к нам не пришли солдаты… Это были совсем нестрашные солдаты, не вражеские. Бойцы – сизые, с тонкими шеями, голодные и старые, аж на шестнадцать лет меня старше. Пусовавшую, обнесенную колючкой, заросшую лесом бывшую зону они должны были превратить в цветущую военную базу.
Один из новобранцев всё же не был сизым и тонкошеим, но голодным был, и очень. Мама принялась кормить его прямо на убой. Он читал маме стихи, учил её иностранным языкам, мама у меня очень способная – она всему быстро учится. А он так и не смог освоить процесс самогоноварения, сколько мама и бабушка с ним не бились. Зовут его Костик – постоянный, значит. Мама сказала, что это древнее латинское имя. С гордостью сказала, будто это имя ей давно нравилось. Непонятно только, почему же я – Валик. А Костик и вправду постоянный. Я его зову «папа». Костик - еврей, но это не знак качества и не значок ГТО. Это данность. И делать с этим ничего не надо, просто знать. У меня его фамилия – Лемель. Ничего не знаю о древнем происхождении этой фамилии, но Костик иногда загадочно улыбается и говорит:
- Странно, что тебя не назвали Куня, получилось бы Кунэлэмэлэ.
Будто не достаточно моего настоящего имени….
Итак, я Валентин Лемель, не еврей, но с еврейской фамилией. Но пока это не важно, главное – у меня есть папа, он ни в кого не стреляет, его все любят и побаиваются – он боксёр. Есть мама – талантливая, красивая и молодая. И есть бабушка – говорят, тоже молодая, а по-моему, старая. Когда бабушка садится на лошадь – мне страшно. Бабушка объезжает лошадей - работа такая. Она носится по лесам на рыжем диком коне, громко кричит от восторга. Иногда даже стыдно за неё… Но наша семья ею гордится. Ещё она ведунья: травы собирает, шепчет заговоры, её в деревне все слушаются.
Вначале Костик у нас только обедал. Мама и бабушка стояли у дверей и ждали, когда можно будет забрать тарелку, выглядывали из-за косяка и внимательно следили, как он ест. Боялись наверно, что он тарелку разобьет…
Потом Костик шёл отрабатывать съеденное. Потом он шёл драться за маму. Ему было необходимо завоёвывать территорию, соседи наши это понимали и сильно его не били. Все думали сначала, что Костик два года у нас пробудет и уедет к себе домой, а он всех удивил. То есть он, конечно, уехал, но и нас с мамой забрал, только бабушка с нами ехать отказалась сначала, ну, разумеется – у неё же лошади!
Спрашиваешь, чего это я тут разговорился? А каков, с позволения сказать, жанр Вашего произведения? Уж никак не житие святых. Я сам себе пытаюсь объяснить - кто я есть. И вовсе я не разговариваю, я думаю… Назовём это - бытовая фантастика. Почему фантастика? Да потому что такого фантастического «везунчика», как я , больше нет. Был фильм «Невезучие» с Пьером Ришаром в главной роли. Так Пьер по сравнению с Валей Лемелем – полный ноль по части невезения. Так вот…
Приехали мы в большой красивый город на букву Х. Он, действительно, на эту букву начинается. Подъезжаем к Южному вокзалу – над путями надпись:
«Добро пожаловать в Х» - остальное стёрлось. Но город всё равно великий. Лучший - после Иерусалима…
  Встречала нас мама Костика. Она боялась, что Костик в поезде забудет свой адрес – ищи его потом…
Моя приёмная бабушка так обрадовалась, когда нас всех вместе увидела! Сын ей хотел сюрприз сделать и о нас с мамой ничего не написал. Костик её на перроне увидел и говорит:
-Ща у мамули родимчик сделается, - гойку сынок привёз, но Валюха все грехи спишет. Он у нас Матросовым пойдёт. Хочешь, брателла, героем быть?
Конечно, я хотел.
- Тогда прыгай на ту тётку, вали её с ног и кричи: «Бабушка, я приехал!»
Так я и поступил. Кстати, баба Полина до сих пор мне тот прыжок не простила. С ног я её конечно не сбил, она и не такой вес выдерживала, но лицо у неё стало странное такое – от-ре-шён-ное. Костик даже испугался.
       
       Глава 3
Так мы стали жить с Костиком, мамой и бабой Полиной в двухкомнатной квартире старого сталинского дома. Место было блатное: самый центр, возле венерического диспансера, рядом - самая крутая в городе школа, лучший детский сад – образцовый. Из детского сада осталась только фотография. Никого не помню, кроме дворничихи. Она мне цыганские конфеты дарила. Как встретит во дворе, кричит:
- Жидёнок шелудивый, ходь сюды, золотко моё!
Я радовался безумно, родители эту гадость не покупали - у них на эту гадость денег не было, и ни на какую другую гадость тоже…
Вот наступил наисчастливейший момент в жизни каждого ребенка. У меня от непомерного счастья началась рвота, и первый в своей жизни звонок я не расслышал.
Эта самая элитная в городе школа явно была не для таких как я, родителям так прямо и сказали после того, как поняли, что косвенных намёков они не понимают. Поэтому попал я в школу не самую лучшую, одну из лучших. У этой школы был свой каприз: туда таких как я, как раз брали, но с одним условием – школа была с эстетическим уклоном! Родители мгновенно обнаружили у меня тягу к искусству, потому что если бы меня не приняли, пришлось бы возить меня в школу на автобусе.
Я был взят в балетный класс и, естественно, скоро понял, что заниматься балетом не только бесполезно, но даже стыдно. Всю жизнь мне предстояло служить насестом для мерзких глупых кур. Я не знал, как быть, и мысленно запил, не мог же я в первом классе запить «не мысленно»? Затаился я на целых четыре года. Четыре года я жалел маму и терпел. Мама сказала, что не сможет попросить бабу Полину возить меня в другую школу. Всерьёз я взбунтовался, когда меня начали дразнить Валя-балерина. Не все ведь мальчики учились в балете. Были и юные художники, и музыкальные вундеры. Им всем было далеко ездить в другие школы, как и мне. Я принял мужское решение и пошёл к завучу. Завуч был, что надо. Его все уважали, несмотря на то, что он иногда бормотал себе под нос, а потом вслух говорил что-то противоположное. Была у него такая привычка. Он выслушал меня благосклонно:
- Я бы оставил тебя в школе, при отменной успеваемости, разумеется! Но из балета тебя не выпустят. Вот если бы ты сломал что-нибудь, - задумчиво добавил он, глядя мимо меня. И я понял: хочешь от чего-то избавиться – плати. Это как киножурнал перед хорошим фильмом. Хочешь фильм – получи в довесок мешок дерьма.
- Пустой ты человек, хоть и имя у тебя красивое, - сказал мой друг Антон Романов, выслушав мой рассказ.
 Я уже говорил про чокнутых, которым нравится моё имя.
Антону было ещё хуже, он своё имя просто ненавидел – понятно, как его дразнили… Он играл на саксофоне и делал вид, что ему плевать на всех.
Мы сидели за одной партой.
- Мы тебе сломаем ногу, - глубокомысленно заявил нанятый Антоном восьмиклассник. – Бросим штангу – и сломаем. Придётся им от тебя отстать, разве что стойкий оловянный солдатик из тебя получится.
Штангу они до меня не донесли, уронили раньше. Уронили как раз на палец ноги разглагольствующего ранее восьмиклассника. В этот момент я узнал много новых для себя слов. Инстинкт самосохранения забросил меня на гору спортивных матов, сваленных в углу зала. Оттуда я был скинут заботливой рукой физрука, боявшегося за меня и за маты – школьное имущество. За маты он боялся, очевидно, больше, поскольку сбросил меня с четырёхметровой высоты. Очутившись внизу, я с восторгом понял, что с рукой что-то не так. Физрук это тоже понял. Одним падением я преодолел столько преград! Избавился не только от балета, но и от физкультуры!
В школе ко мне нормально относились, в драку я не лез, папу-боксёра на разборки не приглашал, к девочкам не приставал, скорее они ко мне. Особыми талантами не блистал, но и полным дураком не числился. Один только преподаватель меня сильно невзлюбил. Звали его Владимир Ильич, и гордился он этим безмерно. Фамилия его была менее знаменательная – Петухов.

       Глава 4
- И не с такой фамилией люди живут, - говорил он. – Зато имя-отчество моё, вам, дети, о многом может рассказать!
- О чём рассказать? – переглядывались мы и писали на столах в кабинете труда неизменное: «Петух дурак». Он нас за это ненавидел, как Павлик Морозов – кулаков. Однажды он меня поймал во время настольного творчества, и начались мои неприятности. Петух был человеком вспыльчивым и злопамятным, манера разговора самая что ни на есть пролетарская. Мог молотком замахнуться, за воротник тряхнуть. Так по его мнению должен был вести себя настоящий ленинец, воспитывающий пионеров.
 - Если, не дай боже, какая падла без халата придёт на мой урок, к работе на станку не допущу и накажу по ленински!
И вот я забыл халат! Петух, поджав губы, обошёл дважды вокруг моей тощей фигуры. Причём, когда он находился сзади, я ждал удара молотком по голове. Но он сдержался, хотя в глазах его я читал смертный приговор всем дезертирам не желающим работать на благо родной школы. Он гневно сорвал с себя синий выглаженный халат и протянул мне:
- Ладно, - процедил он сквозь зубы. – Пойдёшь на улицу, возьмёшь ведро с краской и будешь до упора красить забор. Если хоть пятнышко на халате найду…
- и он замахнулся на меня молотком.
Я был рад, что целых два урока не буду видеть эту петушиную рожу. Забор я красил на совесть, но и халат берёг, ещё бы! Через десять метров забора я обнаружил ещё одного нарушителя трудовой дисциплины. Им оказался один «балерун» из параллельного класса. Он носил длинные волосы и большие очки. У него была очень сильная близорукость. Петух придумал для него странное наказание – подрезать розы. Балерун был вооружён большими ножницами и строительными рукавицами. Он, лихо размахивая садовым инвентарём приближался, не видя меня, скрытого розовыми кустами. Не знаю, почему я его не окликнул, а продолжил покраску забора. Когда над моим ухом клацнули ножницы, я испугался и вскрикнул. Балерун от неожиданности сделал пируэт и срезал куст подчистую.
Тут в поле моего зрения попал Петух, который, багровея на глазах, взирал на изувеченный куст.
- Да я тебя! – и он замахнулся на несчастного молотком. Балерун неловко взмахнул открытыми ножницами. Я едва успел пригнуть голову и при этом перевернул ведро с краской. Петух был близок к истерике. Я, увернувшись, от мстительного молотка, бросился спиной на свежеокрашенный забор.
- Халат! – прохрипел учитель труда, грозя кулаком несправедливым небесам. Синий ситцевый халат обошёлся моим родителям в кругленькую сумму. Костик вместо того, чтобы выпороть меня, как советовала баба Полина, пошёл со мной на блошиный рынок, где мы выбрали Бетю – немецкую овчарку. Не понимаю, о чём он думал? У нас к тому времени жил жирный Вася – чёрный пушистый кот. Мама с ним целыми днями разговаривала, хотя он понимал чётко два слова: мясо и валерьянка. Вася был наркоман, обжора и бабник. Его любили все. Может, поэтому Костик и купил Бетю.
Достоинств у Бети было множество. Ну, во-первых она не употребляла валерьянку, во-вторых не терпела стражей порядка, это значит – как завидит человека в ментовской форме – звереет натурально. Думаешь, не может такого быть? Гулял с ней как-то Костик на стадионе. Увидел мента – и Бетю на короткий поводок. Мент такое дело просёк и кричит Костику:
- Слышь мужик, пусти собачку, я её не обижу!
Костик плечами пожал и карабин с поводка отстегнул.
-Ну, как знаешь, - говорит.
Бетя волю почуяла - и на мента! Вцепилась в фуражку – и дёру. Иду по улице – навстречу мне Бетя с милицейской фуражкой в зубах, за ней мент, за ними мой ненаглядный папа. Мент когда увидел свою фуражку, аж прослезился. Видел плачущего мента? Бальзам на сердце! Отстал он за два литра первача – не вредный попался. Папа Бетю долго ругал потом, но по его глазам я видел, что он гордится.
 В тот день бабушка хуторская приехала – пожить у нас. Вот весело нам стало! Две бабушки в двухкомнатной квартире – это много, а ведь там и Костик с мамой жили, и ещё я. Бабушка привезла нам в подарок попугая, говорящего! Это было круто! Все эту шутку оценили. Попугай знал два слова: «сейчас» и «лехаим». Методом дедукции Костик определил, что прежний владелец попугая был пьющий, ленивый еврей.
- Почему? – спросил я.
- Скорей всего на все просьбы окружающих этот человек отвечал «сейчас». Но послушай, с какой язвительной интонацией попугай произносит это слово. Будто издевается. Еврей – потому что «лехаим» – это «хай живе» на еврейском языке, а пьющий – потому, что если даже попугай выучил этот тост - сколько раз он его слышал? Понятно? То-то.
Бабушка двигалась по квартире плавно, старалась никому не мешать, готовила, всем угождала, читала молитвы, но её попугай до того всех достал!
Она думала, что я рождён под счастливой звездой, и была уверена, что я получу специальный знак.
- От кого? – спрашивал я.
Бабушка таинственно смотрела в потолок и не отвечала.
В пятом классе родители преподнесли мне сюрприз – сестричку. Вначале я наивно полагал, что это и вправду подарок. Потом понял – обманули!
Папа стал работать на двух работах, погрустнел, похудел. Хорошее настроение моей мамы нельзя было перешибить ничем. Мой друг Антошка завёл себе подружку, ему было не до меня. Мне же было решительно скучно, я не знал к чему применить свои немыслимые таланты, и поэтому занялся спортом. Я плавал, бегал и дрался в подворотнях. Это было самое серьёзное увлечение, с наибольшим притоком адреналина. В школе я был «хороший мальчик», и только «трудовик» разглядел моё настоящее лицо предателя родины. Только предатель может умышленно саботировать уроки трудовой дисциплины! Физкультуру я тоже не посещал, но физрук покупал у моей мамы самогон и не обижался.
В шестом классе я вырос до критической высоты, мама сказала, что выше быть просто неприлично, особенно в нашем дурдоме.

       Глава 5
Потом у нас завёлся барабашка. Никаких причин любить наше жилище у него не было, но он выбрал именно нас. Баба Полина считала, что «полтергейст это гнусная мамина инсинуация, просто надо посуду на место ставить, а не по дому раскидывать». Хуторская бабушка, напротив – молилась страшным шепотом, уговаривала домового не серчать. Под нашим домом строили метро, может поэтому рюмки выпадали из шкафа – не знаю, но я сам видел: то колонка газовая вспыхнет, то таз с повидлом свалится. Зачем повидло в тазу? Так для самогона! Для чего ещё повидло?! Не есть же его, в самом деле?!
Шёл дождь, я целый день валялся с книжкой, Антоша не позвонил, а я звонить не люблю, не могу физически себя заставить набрать чей-то номер и сказать: « Здравствуйте, позовите, пожалуйста…» Слюна набегает, когда надо куда-то звонить. Уж лучше сковородку мыть, честное слово! Пришёл грустный Костик, он нехотя размазывал сметану по краям тарелки с борщом. Мама, скептически глядя на эту «мужскую» трапезу, швырнула полотенце в Бетю:
- Аппетита лишился? Али покормил кто?
- Рот болит, - флегматично пожаловался Костик.
- ?
- Сегодня два цеха сбежались посмотреть, как я твой бутерброд в рот засовываю, но я его съел! Челюсть свернул.
- Там же четыре бутерброда было! Надо было разобрать его! Ты совсем заработался!
«Конечно, он бедный, а я - бездельник!» - я выскочил на лестницу, пнув ногой обнаглевшего Васю. Кот мстительно зашипел мне вдогонку, но я уже хлопнул дверью парадного. В подворотне кипела жизнь. Я так старательно изображал заинтересованность жизнью подворотни, что еле добрался до дому. Меня притащил Антоша, который дал отставку своей подружке и с саксофона переключился на гитару.
Весной мы сдавали экзамены за восьмой класс. Моя сибирская бабушка засобиралась домой. Видимо у нас ей стало скучно, или затосковала по своим лошадям. Как только стаял снег, она стала звать меня погулять по лесу на прощанье. Ну какой в нашем городе лес?! Я обещал и забывал, бабушка не отставала. Ей просто необходимо было собрать какую-то целебную траву, которая не росла в Сибири. Когда был намечен день бабушкиного отъезда, я сдался. Вычислив наступление молодого месяца, мы отправились в лес. Я, как идиот, пёр через весь центр большое плетеное лукошко, в которое мы собирались складывать ценные травы. Когда добрались – стемнело.
- Ба, ты хочешь именно ночью траву искать?
- Испужался? – спросила она, задрав голову и глядя на меня снизу вверх.
- Так там компании разные, наркоманы…
- В такую пору внучек, другие компании ходят. Но коли испужался, ты на пенёчке посиди, тут тебя не видать, только молчи, не то леший, не ровён час, волоса завьёт. Я как справлюсь, окликну тебя, и пойдём потихоньку.
- Такси придётся брать, - грустно подытожил я.
- До такси надо ещё дожить, - философски откликнулась бабушка, и пропала.
Я, поеживаясь, сел на выкорчеванный из земли корень. Мне было очень неуютно в ночном лесопарке. Окончательно замёрзнув, я сал пританцовывать возле раскидистого дерева, и совсем уж было, собрался позвать бабушку, когда почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Ноги подкосились от страха и, не рассчитав, я плюхнулся на землю. Ко мне приблизилась девчонка в светлом платье. Странно, но лица я не видел. Огромные жёлто-зелёные глаза приковывали взгляд. Я хотел закричать, но голос куда-то исчез. Тогда я набрал побольше воздуха и еле слышным шепотом спросил:
- Что ты тут одна лазишь? Не страшно?
Она не ответила, но подошла ближе, всё так же пристально глядя мне в глаза.
- Замёрзла? – зачем-то спросил я и расстегнул куртку.
Сначала сказал, потом подумал: « Если я в куртке околел, конечно она замёрзла в лёгком платье. И что она тут шастает? Может, из дома сбежала?
Она молча подошла и положила руку мне на грудь. Рука была такая горячая, что меня обожгло. Сердце дёрнулось и остановилось. Она ещё мгновенье смотрела на меня, потом провела рукой по моей щеке и, пройдя мимо меня, растворилась в лесу. Я наконец-то выдохнул и медленно побрёл по тропе. В чувство меня привёл молодецкий посвист моей бабули.
- Ба, я здесь! – заорал я и кинулся, как медведь через кусты.
- Я думала, ты приспал. А вот орать не надо. Идём, Валюха, я тебе былинку расскажу. Давно собиралась…
Родитель твой не просто так руки на себя наложил.
- Ясное дело, - буркнул я. – Белки по плечам скакали, вот и отстреливался.
- Молчи, дитя неразумное. Он был колдун. Не просто по лесам бродил…
Как-то я на семинар по коневодству уехала, срочно позвали, не откажешь. Матери твоей как раз пятнадцать годков стукнуло. Когда я вернулась, он её к себе жить увёл, околдовал болезную. Она как в тумане весь год и проходила. Без моего благословения к нему перешла.
- Но ты же ведунья, что же ты его не наказала?
- Так ведунья что? Зубы полечит, грыжу младенцу заговорит, травки заварит, а чтобы порчу намеренную снять – тут колдовать надо. Да и боялась я маме твоей навредить, она ведь сразу понесла. А когда ты родился, увидел он, что не его в тебе сила, а добрая. Вот и причина. Люди-то что? Им только дай поболтать, они разное думали, а я знала сразу – нечистый в него вселился. Так что ты помни, чей ты сын, не балуй. Как подрастешь, будет тебе знак.
А теперь пошли, родной. Мама там с ума сходит, ты ей из автомата позвони, да скажи, к утру будем.
- Почему к утру?
- Так таксист колесо проколет, потом милиция, к первым петухам, поди, поспеем.
Ровно в четыре я отпирал двери нашей квартиры, стараясь никого не разбудить. Бабушкины откровения занимали меня ровно один день.
 
       Глава 6
Костик запил. Хороший гешефт устроил: продаёт самогон и сам закладывает почём зря. Теперь у нас своё маленькое чудо – пьющий еврей в непьющей русской семье. Но долго я это терпеть не намерен, веду его к экстрасенсу, будем его от спиртного отвращать.
Экстрасенс сказал: пять сеансов – и будет только кефир пить. Судя по цене лечения, пить он будет только воду, и то из крана на улице. Но мама верит – надо её поддержать. Она, конечно, смеётся, но как-то нервно. Ну ещё бы – всё на ней. Вот и не знаю - учиться дальше или в ПТУ идти. Уговорила меня мать, буду учиться. Она жуть как боится, что меня в армию в горячую точку отправят. Я против войны вообще, а своего участия в ней – в особенности, но кто меня спросит? А если мы с Антоном в институт поступим – может, отмажемся… Прав был Петух – никчемный я человек. Родина меня выпестовала, выкормила, а я всё на чужом горбу норовлю. Может, Родина обо мне забудет, если на хутор податься? Вряд ли. Ничего и никого моя Родина не забывает. Память у неё хорошая.
Это я сам с собой беседы веду. Иду домой – ночь кругом, страшно. Всё мне кажется, что я ещё маленький. Хоть два метра почти. Выше Костика. Он говорит, что не выше, а длиннее. Иду, слышу - женщина кричит. Громко кричит, надрывно. Меня всегда учили слабых защищать. Бегу туда. Вижу, два здоровых мужика девушку из окна вытянули и волокут в подворотню. Вот где мой спортивный опыт пригодился! Бегу следом. Дамочку за спину, одного в подъезд затолкал, двери держу, второго ножом испугал, у меня всегда ножик с собой маленький, перочинный. Один из бандитов ещё «хулиган» заорал! Это я-то хулиган! Разобрался с козлами, просто героем себя чувствую. Поворачиваюсь к спасённой принцессе и не могу самодовольную идиотскую улыбку сдержать. Она, видимо, не уяснила ещё кто её спас, недобро как-то на меня смотрит. Я тоже улыбаться перестал, вижу – не красавица. Вдруг она с ножки снимает туфельку, «лодочки» эти туфли называются, у мамы такие есть. Так вот, она мне этой элегантной туфелькой как втемяшила по носу, ещё и каблучком. Стою, ничего не вижу, никого рядом нет. Не напрасно я про Родину думал, накликал…
Постоял-постоял и рухнул. Открываю глаза, лежу в каком то подвале, но на тахте. На носу у меня тряпка со льдом, глаз заплыл. Рядом с тахтой печка, дрова в ней настоящие. И смотрит на меня девчонка, та, из леса. Я её сразу узнал, по глазам. Глаза желто-зелёные, огромные, прямо всё внутри переворачивается. В ушах серьги: маленькие золотые ободки и по краям непонятные буквы, монограмма, наверное. У меня в глазах потемнело, когда она мне руки на лоб положила, жарко стало.
- Ты меня сюда притащила? – спрашиваю.
Молчит и улыбается. Потом наклонилась надо мной и смотрит, смотрит…
Я чувствую, слова все забыл, где живу - тоже. Она меня поцеловала, или, может, мне показалось, я опять отключился. Очнулся на улице, в том самом месте, где по носу получил. Сижу на скамейке возле венерологического диспансера. Встал и побрёл домой.
 Прихожу – там уже все! Костик трезвый, мама с телефоном бегает, Антошка пришёл!
- Привет! – говорю, - вы чего молчите?
А они смотрят на меня страшными глазами, даже Антон. Ну если и он… значит и вправду… Оказалось, дамочка мне каблучком нос перебила, зрелище это не из приятных. Мама меня умывала и плакала…
- Дурак ты у меня, ну чего тебя черти понесли?!
- Так они её, наверно, изнасиловать хотели.
- Из какого окна они её тащили, идиот?!
- Из вен. диспансера.
- Так она от радости визжала. Ах ты, спасатель хренов!
- Мама, больно!
Мама из ванной вышла, пошла валерьянку пить с Васей на пару. Я рубашку снимаю, чувствую – что-то холодное за пазуху упало. Смотрю – серёжка с буковками. Как она мне за пазуху попала? Первая мысль - «завтра найду её, она где-то по соседству живёт. Надо серёжку отдать и, вообще, поблагодарить, что ли…
Я в округе все подвалы облазил, все подворотни – не нашёл. Тогда пошёл я в салон красоты и вставил эту серьгу себе в ухо. Встречу – отдам. Костик как серёжку увидел, аж кефиром подавился. Баба Полина хмыкнула, губы поджала:
- Обратите внимание на нездоровую ориентацию ребенка! В переходном возрасте надо быть особо внимательными к проблемам пола! – отчеканила, и закрылась газетой.
Мне потом цыганка на рынке за эту серёжку обещала девяносто рублей. Но – во-первых не моя, во-вторых, я бы ни за сколько не продал. Почему-то мне нужно было доказательство, что подвал и тахта мне не снились.
 Так всё и вышло… Зато теперь, с таким носом я на Костика похож, или на лицо кавказской национальности. Костик посмотрел на меня и говорит:
- Не расстраивайся, Валюха, при твоём везении и уме, нос часто форму менять будет. Форму нос мой пока больше не менял, а вот направление – несколько раз.

       Глава 7
Вот он долгожданный последний класс! Ещё и весна. Катастрофически я не готов к поступлению в институт. Но придётся, иначе семья меня проклянёт. Попробую в строительный, туда всегда недобор, если не поступлю, буду искать работу. Пока учусь играть на гитаре, Антон меня проверяет. Большую часть дня мы с Антошкой катаемся в метро, он клеит барышень, а я - за компанию, чтоб не скучно. Антона девушки любят. Он им песни поёт под гитару, а мне что делать? Не танцевать же!
Очередная каравелла с белыми парусами раскачиваясь на эскалаторных волнах благосклонно внимает шуршащему голосу Антона. Его баритон, как лёгкое спокойное море, ласкающее прибрежную гальку… Даже я начал засыпать, а каравелла – и подавно. Она уже не разбирается в героях и событиях, она загипнотизирована напевом. Я даже рот открыл, и как это у него получается?!
Вдруг меня кто-то за руку - хвать! Я чуть было на соседний эскалатор не перескочил со страху. Смотрю – Петух, собственной персоной. «Трудов» у нас уже два года как нет, а я его всё равно боюсь. Какой-то он загадочный, при галстуке…
- Ты что тут делаешь, Лемель?
- Еду, Владимир Ильич.
-Так, так…
Помолчали, Антона он не видит, и то хорошо.
- Я всё думал, думал, - глубокомысленно изрекает Петух.
- Вы?!
- Нам с тобой в одной школе места нет! И я решил уйти!
Я тупо молчу, чего это он? Неужели шутит? Молотка вроде при нём нет, но всё-таки…
- Давно Вас в школе не видел, - выдавливаю я из себя.
Он как хрястнет меня по спине, «ну всё», - думаю. – «Сейчас».
- Я знаешь ли, брат, женюсь сегодня.
- Вы?! – с той же интонацией спрашиваю я .
- Всю жизнь искал…
- И нашли! – удовлетворённо заявляю я.
- Её зовут Надежда, - мечтательно нараспев произносит Петух.
- А отчество? – не удержался я.
Петух мимолётно глянул на меня, как на врага народа, и пошёл вверх по эскалаторной ленте. Потом оглянулся, махнул рукой, будто командуя: «пли» и сквозь шум поездов до меня долетело: «Константиновна!»
Я повернулся к своему другу, у Антона на руке уже был записан телефон новой знакомой. Мы выбрались из метро в сумерках.
Домашние ждали меня с ужином. Костик вяло жевал хлеб, уныло поглядывая на бидон, стоящий на печке.
- Сегодня на работе был конкурс, - фальшиво-бодрым голосом начал он.
Его не поддержали.
- Кто больше выпьет? – спросила мама.
- Ну зачем же. Разыгрывали живого петуха. Делов-то, залезть на шест, снять птичку – и забирай.
- Что же ты, кормилец, не принёс ужин домой? Почему не залез на шест?
- Та кто б его резал?! Я не смогу, Валька может, и взялся бы, да ему ещё жить… топор ему кто даст? Родная мать своими руками? И были бы у нас кот, собака и петух, как в Бременских Музыкантах, только осла не хватает!
- Осёл у нас уже есть! – отчеканила мама и бросила на стол полотенце.
- Это я? – грустно спросил Костик.
- Нет! Это я! Ты у нас трубадур!
Мне было Костика жалко, я представлял, как он карабкается по шесту и снимает с верхушки Владимира Ильича Петухова.

       Глава 8
Росту во мне много, а соображения мало, так бабушка говорила:
- Что ж ты, родненький мой, сиротка, такой правдивый уродился. Саженка коса в плечах, да две макушки в волосах – вот и все радости.
А Костик и того ласковей:
- Ты сперва думай, потом говори, а ты говоришь, что думаешь.
Ну в чём здесь разница?
Несмотря на происки моей семьи, школу я закончил и в строительный институт поступил на факультет теплоснабжения, но мне это не помогло. Именно в этом году решили брать студентов в Армию, на моё счастье. Сидим мы на ступенях военкомата вместе с Антоном, ждём. А чего ждём – не знаю.
Собрали нас всех, свежевыбритых наголо.
- Здорово, орлы! – говорит главный орёл, похожий на старую рыжую толстую бородавчатую жабу. – Поедем в ГДР? – спрашивает.
Будто, если мы скажем, что не поедем, это что-то изменит.
- Поедем, - соглашаемся мы. Орёл-жаба доволен.
И вот мы едем в прицепном вагоне. Поезд мчит нас на юг. Поговаривают, что из «учебки» в Ташкенте полетим в Германию. Все верят.
В «учебке» нас держат три дня, потом опять везут. В Термез. А мы верим, что теперь то уж точно - в ГДР! Нас выстраивает на плацу красивый седой «дед» лет тридцати, со звёздочками капитана.
- Знаете, куда поедем? – спрашивает
- Знаем! Гав-гав, - отвечаем мы. – В ГДР!
- В БТР! – радостно ржёт он. – Да вы что сынки, ох…ли? В ДРА мы поедем!
Так я и знал! Стали ходить по учебке танкисты, отбирать ребят. Меня не отобрали – ростом не вышел. Зато для разведроты как раз пригодился. Правда, кормили нас в Термезе на убой. Знаю, плохая шутка. Дыни, арбузы…
Вино у них, что вода. На каждом углу бочки стояли, как у нас в городе Х с квасом. Но как в часть вино пронесешь? Танкисты сжалились, подарили нам канистру. Мы её отмыли, как могли, всё равно воняла. За вином послали меня. Ну, а кого же ещё? Канистра тяжёлая, мысли ещё тяжелее. Иду – вижу на воротах комиссия важная. Офицеры всякие… Прохожу мимо как положено. Тут наш капитан:
- Стой солдат! Что в канистре, компот? – хитро так спрашивает.
- Никак нет, товарищ капитан. Вино! – честно отвечаю я. Опять - что думал, то сказал…
Он захохотал, все остальные офицеры тоже. Я прошёл, сдал ребятам канистру - и спать. Я вино не пью, не приучен. Ниже сорока градусов ничего пить не могу, только пиво. Не потому, что избалованный, просто в детстве гастрит был, тогда врач сказал:
- Только водку пей сынок, или первач на худой конец, и всё будет хорошо. И он был прав, это и по Костику было видно.
На утро мы в Шарабад должны были ехать – на полигон. Не поехали, просто не смогли. Так упились все, что нас и полкач бы не разбудил. В Шарабаде три месяца нас кормили капустой, тушенной и сырой, гнилой и не очень. К капусте прилагался хлеб и масло. А что? Нормально, жить можно. Я отправил предкам письмо, как клёво мне служить в Германии.
Танкисты придумали хитрое устройство, вокруг казармы протянули провод. Если кто-то к ним зайти хотел, на провод наступал, у них красная лампочка зажигалась. Мы пошутить хотели: вынесли вчетвером сейф из генштаба. Придавили сейфом провод и ушли. Лампочка зажглась, они выстроились – ждут начальства. Полчаса простояли. Заходит к ним капитан – они все по стойке смирно в казарме, а сейф за дверью.

       Глава 9
Не буду я страшилки описывать. Целый год выстрелов не слышал, отъедался после Шарабада. Тушенка, сгущёнка… Оказалось, что наш командир полка с местным главным душманом пять лет за одной партой в военной академии просидели в Душанбе. Куда попал? В разведку, куда ж ещё. Разведподразделение в Пули-хумри.
За что мне не дали первую медаль? За барана. Поймали мы молодого барашка в горах, да нет, не мародёрствовали. Его бы всё равно кто-нибудь съел… Запихнули его в десантное отделение Морду верёвкой обмотали, привезли в полк.
Он сначала тихо сидел. Выстроили нас в шеренгу. Полкач ходит гоголем:
- Молодцы! Орлы! Медаль! Орден! Медаль…
А эта скотина, баран, в смысле, отвязался как-то и забекал дурным голосом. Полкач прислушался, «десант» открыл… Барашек - как выпрыгнул! И копытами полкача в брюхо, при всём честном народе!
- Никому наград не давать! Мародёра выявить! Наказать! Пять часов губы!
Почему не сутки, спросишь? Знаешь, какая у нас губа была? Железная бочка для воды, врытая в песок! Там через два часа все пообещаешь, что попросят. Жарко. Снаружи пятьдесят по Цельсию, а в бочке – и все семьдесят.
Откидываю крышку, лезу – и вдруг, о чудо! Воду завезли.
- Лезть? – спрашиваю.
- Лезь, лезь, мародёр!
Ребята конечно не заложили. Я в воду тихонько влез, сижу. Прохладно, тихо, тенёчек.
Слышу, ходит кто-то вокруг бочки, это полкач сжалился.
- Эй, Лемель! Ты живой там? – тук, тук по бочке, слышит, что звук не тот. Откинул крышку… - А ну, выходи, гадёныш! Марш отсюда!
- Ты вроде на губе? – Спрашивает меня взводный.
- Никак, нет, - отвечаю. – Выгнали!
Ну вот, даже с губы прогнали.
Ночь, холод собачий, сижу на вышке – один на всю планету. Вижу, движется ко мне человек, правда, с нашей стороны, ещё и рукой машет. Я на всякий случай подготовился. Мне аж жарко стало. Нет, кажется пронесло, это наша медсестра чешет, Любаша.
- Здравствуйте, Любовь Вадимовна.
- Здравствуй, Лемель. Я тебе супчика принесла.
- Кого? – не понял я.
- А почему ты меня на «Вы»? Старая?
- Ну, что Вы!
Она котелок поставила и как прыгнет на меня. Опять до меня не дошло! Я ещё что-то объяснить ей хотел: что мне попадёт, что меня расстреляют, что это вообще внеочередное дежурство. Тьфу! Дурак, вспомнить стыдно.
Вдруг она вскочила и опрометью в казарму, только шмотки свои сгребла – и дёру. Так и чешет голяком при зыбком лунном свете, красивая это картинка – обнажённая медсестра бегущая по пустынным сопкам. И точно, проверка из штаба! Шуруют шакалы, ну ясно - по наводке.
- А почему это у тебя солдат по полу женское бельё раскидано? Сами расскажем, или по всей форме?
- Да не знаю я, товарищ командир! Может, пошутил кто-то! Тут же стопроцентная видимость. Я бы увидел, если бы кто-то был.
- Молчать, солдат! Это я конфискую, - он поднял двумя пальцами бюстгальтер, из которого можно было бы скроить пару панам немаленького размера. – Разберемся, чьё это. А откуда котелок?
- Из кухни, товарищ командир!
Он понюхал суп и уставился на меня совсем уже злобно.
- Я тебе, Лемель, припомню!
- Так точно!
Пронесло… Ничего они выяснять не стали, так и не знаю, вернула Любаша своё бельё, или так и ходит…
 
       ГЛАВА 10
Конечно, на караваны ходили, но как-то вяленько. Нападений на полк не было, пока инженера Селима свои не прикончили. Потом уж навоевались.
Сидим мы однажды на кругленькой сопке, причём неделю. Это наступление, плавно перешедшее в оборону. Духи нас как последних лохов держат двумя ДШК. Мы окоп вырыли для туалетных нужд. Проблема была не то, что в туалет сходить - голову высунуть из траншеи. Жара страшная - даже мухи сдохли. Мы - в трусах, касках и бронежилетах. Нашему взводному совсем плохо было, он все таблетки от поноса съел – не помогло. А духи зоркие, гады. Чуть поднимешься - каску испортят.
- Ребята, не могу больше. Я поползу в туалет, а вы прикрывайте.
Это он круто распорядился, а как прикроешь?
Тут меня осенило. Я в чём мама родила (не считая бронежилета и каски) выскочил наверх, и пустился в пляс, ещё и завопил как резанный. Пока я духам стриптиз устраивал, взводный удачно приземлился. А «пулемётчик молодой» от удивления забыл даже выстрелить. Когда вспомнил, мы уже оба в траншее были. На ребят истерика напала от смеха. Опять пристала ко мне кличка «балерун», хорошо, что не балерина! Теперь я не обижался.
Просидели мы в окружении неделю. Очень запомнилась мне эта вылазка.
Сигарет у нас было больше, чем камней вокруг, а вот жрачка закончилась быстро.
Вертолёты с едой помаячили в воздухе, но услышав бойкие духовские ДШК – исчезли из поля зрения, так и не сбросив нам ничего.
Ребята приуныли, я бы сказал даже, что мы были в полной прострации.
К концу второй недели мой живот подозрительно опух, у взводного тоже. Умереть от голода, попав в засаду – куда как бесславный конец. Но нас всех спас киргиз по кличке « Четырежды контуженный». Он сообщил, что когда очень хочется жрать, надо курить траву, и живот опять впадёт. Он всех подсадил на коноплю, правда отменного качества. Мы «пыхали» с утра до ночи, и ДШК нас уже не сильно волновали. А потом они вообще растворились в тумане. Как мы выходили из окружения, я не очень отчётливо помню. Зато помню, почему наш несчастный киргиз Асылбек Шуваев получил своё прозвище. Первую свою контузию он заработал из-за барана, из-за того самого… Когда мне не дали медаль и отправили на губу за мародёрство, вся рота была наказана гораздо строже. Марш-бросок в противогазах и в полном боевом снаряжении. Асылбек в противогазе выглядел ужасно несчастным, даже хуже, чем без противогаза…
Он мужественно бежал, хотя впервые в жизни надел противогаз и ещё не умел дышать. Ему было хуже всех. Вот на пути солдата вырос шлагбаум, но советские солдаты не отступают перед трудностями, тем более если темно в глазах от нехватки кислорода. Асылбек не отступил! Он снёс шлагбаум, а вернее, наоборот. Сила действия оказалась меньше силы противодействия, во всяком случае – так показалось всем бегущим. Послышался лязг и звон. Киргиза без сознания отволокли в медчасть.
Второй несчастный случай произошёл через несколько месяцев. Асылбек мирно беседовал с вараном, стоя на блоке, и не заметил сдающего назад грузовика. Варан вот заметил…
Однажды ночью, оказавшись вдали от родного полка «среди долины ровныя», мы выставили часовых, и улеглись спать. Заспанный ротный выбрался из БТРа проверить: спят все, или только часовые. Он потянул за собой автомат и уронил его на голову прикорнувшего под машиной киргиза. Захват каравана был отложен до лучших времён, мы везли Асылбека домой - в медчасть.
Четвёртый случай с нашим несчастливым однополчанином не заставил себя ждать. Асылбек попросил у ротного бинокль, посмотреть, как наши саперы будут что-то взрывать. Он восторженно комментировал работу сапёров.
- А тэпэр товарищ командыр оны какую-то болванка нэсуть. О сэчас!
Красыва летыт! Лэтыт- лэтыт-лэтыт… О!

Бревно, отброшенное взрывом, прилетело Асылбеку прямо в лоб, он был госпитализирован в четвёртый раз и наказан за разбитый бинокль ротного.

Я считал себя гораздо удачливей его, меня контузило только один раз!
Мы с Серёгой – нашим взводным оказались в брошенной деревне. Забрели мы туда, чтобы испытывать «»Мухи» - одноразовые лёгкие гранатомёты.
Согнувшись в три погибели, я пробрался под развороченный дувал, Сергей направился к соседнему строению. Откуда мне было знать, что дувалы соединены между собой? Взводный тоже не совершал раньше экскурсий по афганским деревням.
Услышав посторонний шорох, я засел между двух взорванных стен и снял «Муху» с предохранителя. За стеной по моим понятиям, притаился враг, и он собирался меня убить. За стеной тоже послышался щелчок Выстрелили мы почти одновременно и оба, слава богу, промазали. Взводный снес часть стены своим выстрелом, и здоровенный булыжник впечатался мне в голову.
- Я буду зваться «контуженный Серёгой», - прошептал я, теряя сознание. Взводный дотащил меня до полка и сдал в госпиталь.
Лёжа в госпитале, я получил письмо от мамы. Она не ругала меня за враньё, просто устало сообщала, что ей известно моё место службы. Ушлый репортёр сфотографировал меня прямо на броне, фотографию поместили в журнале, и конечно какая-то сволочь подсунула предкам этот журнал. В посылке кроме консервов и конфет нашёлся конвертик, в котором мама ухитрилась спрятать мою серёжку с рисунком. Я похолодел, подумав, что мой талисман мог бы потеряться в дороге. Но всё-таки с ним мне теперь море по колено! Я, пока валялся в госпитале, вдел серьгу в ухо и на будущее соорудил себе внутренний карман, куда можно было спрятать талисман на случай проверки.
Новость, которую нам сообщили. была не из приятных: наш полк едет на Хост, в провинции Кундуз остаются трубачи, так мы называли трубопроводчиков, арт.склады и госпиталь. Разведрота вольётся в общеармейскую операцию на Хосте, а потом будет какое-то задание специально для разведроты в Кабуле.
Когда развеялась каменная пыль от наших БМП, я оглянулся и с тоской посмотрел на брошенные казармы.

       Глава11
Дорога нудным серпантином поднимается на Саланг, самый высокий в мире перевал. До пяти вечера транспорт пропускают в обе стороны, а потом – баста. Когда наст подмерзает, только идиоты или очень упорные духи шастают по горам.
На Саланге стоял постоянный блокпост, но в последние дни народу прибавилось. Нужно было дождаться всю дивизию и потом двигаться дальше – через Кабул к Хосту.
 Мёрзли три дня. На третий день мы услышали внизу сильный грохот. Испугавшись, что с кем-то из наших случилась беда, полкач послал ребят вниз – проверить. Выяснилось, что кто-то разбомбил транспортную афганскую колонну. На дороге валялись только колёса, даже доски от кузовов исчезли. Работали явно местные головорезы.
       Ночью укладываемся спать на тёплой броне БТРа, рядком помещается шесть человек. Броня, нагретая за день, отдаёт тепло, почти не холодно.
В последнюю перед отправкой ночь мне не спалось. Какая-то заноза внутри ныла, мешая заснуть. Я воображал себе всякие ужасы: что мама заболела, или Костик запил, или не дай бог, с бабушкой что… В общем я заскучал и даже собрался написать домой, это ночью-то, на морозе! Отойдя от родной брони в поисках письменных принадлежностей, я наткнулся на кусок цветастой ткани, вмёрзшей в лёд. Разгребать свою странную находку мне не хотелось, и я позвал знакомого сапёра, а сам отправился спать. Благими помыслами, как известно…
Я поплёлся к нашим, но остановился по дороге, глядя на троящиеся в разреженном воздухе звёзды. Взгляд мой упал на снежную шапку, и вдруг на подъеме к перевалу мне померещилась тонкая змейка идущих людей. Я замер. Когда я подбежал к своим, ребят уже подняли по тревоге. Люди поднялись к самому блокпосту и сели по-турецки, задницами прямо на лёд. Один из них вышел вперед, размахивая белой тряпкой.
- Сдаваться идут, - задумчиво предположил ротный.
Легендарная личность - техник связи, тренирующий в прошлом резидентов для Норвегии, повернулся к ротному, улыбаясь:
- Они на предохранители не поставили, а так ничего… конечно сдаваться…
Техник вызвался идти к духам в одиночку и выяснить, чего они от нас хотят. Духи хотели простого человеческого тепла… Техник вернулся и объяснил, что
это оказались «хорошие душманы». Они шли к нам, чтобы заложить своих соседей. «Плохая банда» собиралась напасть на колонну наших бензовозов, а «хорошая банда» на этой же дороге собиралась «почистить» торговый караван. Они пришли к нам, и выдали конкурентов. Спасибо им большое. Полкач передал эту ценную информацию, куда следует. И там, надо думать, разобрались по полной. Колонна прошла без потерь. Вместо бензовозов в сумерках пошли грузовики с «зенитками» под брезентом. Потом ещё неделю ветер носил чалмы над горами.
Мы спускались в Кабул. Один из сапёров подошёл ко мне на привале.
- Не интересно, что мы вчера отрыли?
- И что же? – вяло спросил я.
- На, держи следопыт. Мы с мужиками решили, что это будет твой трофей.
Он протянул мне бумагу, запаянную спичкой в тонкий целлофановый пакет. Это был огрызок цветной фотографии: женщина, закутанная в мусульманское платье. Видны были только зелёно-жёлтые глаза… Я задохнулся, разглядывая фото… этого не могло быть… Просто очень похожие глаза…
Сапёр смотрел на меня подозрительно.
- Ты чего? – спросил я
- А ты? Может, случилось что?
- Нет. А что могло случиться?
- Ты сам с собой разговариваешь. Тебе кажется это нормальным?
Я недоумённо пожал плечами, пряча фотографию. «А что такое вообще, нормально, особенно сейчас и здесь».



Простояв два дня в Кабуле и вконец намаявшись от безделья, мы наконец приблизились к конечной цели своего пути – Хосту. Нашей задачей было охранять дорогу от возможного минирования километрах в сорока от Хоста и ждать пеленгаторщиков.
Мы заняли места на броне и собрались спать, когда услышали заунывное пение на парси, а потом отборный русский мат.
Невдалеке от нашего БТРа потрескивал мирный костерок, бренчала гитара.
Я слез с нагретой брони и шатаясь, побрёл к костру. Запах еды и вид кружки идущей по кругу прогнали моё сонное настроение. Я молча сел, мне молча протянули кружку. Я отхлебнув обжигающего чая устроился поудобнее. Парень, получивший из моих рук кружку, вздрогнул от неожиданности, увидев возле себя мою небритую физиономию. Он даже дёрнулся:
- Ты кто? – рука его потянулась к автомату.
- Разведка, - улыбнулся я.
- Ну, напугал! Я думал, дух! Во оборзели, элита!
-Некогда было, - коротко объяснил я. – А вы откуда?
- Колян, - он протянул жёсткую ладонь. Пеленгаторщики.
- Круто. Это ты на парси подвывал?
- Я пел, - обиделся парень. – Я в институте восточных языков учился, парси у меня сопутствующий был. Пой сам, разведка, если не нравится.
Мне протянули гитару. Эх, Антона бы сюда, хотя нет, лучше не надо. Я запел что-то из дворовых песен, прикрываясь тремя аккордами. Слушатели были довольны, мне налили ещё чаю, похлопали по спине. Я пел, мысленно благодаря Антона, заставившего меня выучить несколько песен про войну. Потом пришёл взводный и отправил меня спать.
Утром мы с ребятами спустились к ручью под горой, чтобы набрать воды и побриться. Возле ручья расположились двое советников. Это были весёлые двадцатипятилетние балбесы. Пребывание в ДРА не отразилось на них ни чуть, а если и отразилось, сложно представить, какими они были до армии. Два настоящих «митька»-полиглота, Саша и Паша. Я наклонился к ручью и у меня выпал целлофановый пакет с фотографией. Один из «митьков» ловко подхватил пакет.
- Когда это ты успел? – спросил он подозрительно.
Броситься на него было как-то неловко. Но он посмотрел на меня и понял, что я преодолею неловкость.
- На, держи, - он протянул мне фото. – Я думаю, что видел эту красотку в борделе в Кабуле. А вот ты когда успел?
Я промямлил что-то невразумительно.
- Не тушуйся, у нас там всё схвачено. Мы заедем за тобой, погуляем по Кабулу, с нами отпустят.
Они обещали сводить меня в злачные места, когда мы вернёмся с Хоста.
- Только побрейся и постригись, - посоветовали мне «митьки». – А не то тебя наши подстрелят в борделе.
- На обратной дороге, - пообещал я.
Бриться – это всегда пытка. Хоть опасной бритвой «золенген», хоть безопасной – «Филипс». Я уже не говорю о «Неве». Мне взводный сочувственно посоветовал делать это раз в неделю, но офицеры при виде меня хватались за личное оружие. Приходилось действовать строго по уставу… Тут советники были правы.
Саша оказался ещё и наполовину земляком. Его родная тётка жила в обожаемом городе Х. где он и проводил школьные каникулы в прошлой жизни. Мы вспомнили, посмеялись и почувствовали, что приходимся друг другу родными братьями.
Саша и Паша рассказали мне, что учились в институте восточных языков, что есть у них третий кореш – Колян, но они не знают, где он служит.
- Наверное, в Румынию попал, у него румынский был основной, а парси дополнительный.
Тут и мне выпала возможность порадовать ребят, я был уверен, что Колян певший ночью на парси, и Колян, служащий в Румынии – это одно и то же.
-Ребята, давайте поднимемся к нам, я вам кое-что покажу интересное.
Целый день я находился в приподнятом настроении, вспоминая рожи советников и пеленгаторщика. По случаю встречи они исчезли втроём и сопроводить их вызвался наш четырежды контуженый киргиз. Вернулся он, правда, один, весьма сконфуженный и слегка побитый.
- Что случилось, Асылбек? – Опасливо спросил его взводный. – Где гости? Куда ты дел пеленгаторщика?
- Они водку пьют! – радостно сообщил Асылбек. – Хорошие люди, не побили меня совсем.
- А было за что? – участливо осведомился Сергей, пропустив мимо ушей фразу про водку.
- Было, – признался Асылбек. – Советники пострэлять хотел из гранатомёта, я говорил, что граната так мэтко стрэлять, лист с дэрэва сбит можэт. Я стрэлять. Попал по скала, над большая пэщэра, граната нэ взорвалась и лэтит назад к нам, я бэжать, они стоят, взорвалась как раз над ними, все живы и нэ ранэны. Они мэня матом ругать, но потом простили.
- А что там за пещера? – заинтересовался я.
- Духов нэт, я провэрять – заулыбался разбитой губой Асылбек.
- Ну-ка балерун, дуй наверх, возьми ещё ребят, проверь – действительно ли никого нет.
Я, схватив автомат, помчался вверх по склону, Асылбек бежал за мной, повторяя, что духов нет.
Советники мирно пили водку с Коляном, и я сразу успокоился.
- Мужики, идёмте вниз, тут мы за вас отвечаем.
- А, разведка! А мы тут вспоминаем детство, - Колян плакал, шмыгая носом. Он был абсолютно пьян. – Водки налейте разведчику, братья!
Пить мне не хотелось, но обижать ребят отказом было неловко. Я выпил.
- Это плохо, мы всё выпили, а Валя ни в одном глазу, – расчувствовался Колян. Сейчас я тебе кое-что предложу.
- Да пошли уже, Колян! Внизу предложишь!
- Э нет, - заупрямился Колян. - Иди и ты подрывник недоучка, - позвал он Асылбека, топтавшегося на тропе. – Бить не буду, иди, курни.
- Ребята, после водяры косяк? А кто вас скатывать вниз будет?
- Ты отказываешься? – с пьяной обидой спросил Колян.
-Ладно, по затяжке и вниз, - сдался я.
Не знаю, что он там накрутил, какая это была трава, но я почувствовал себя вдруг атлантом, которому не нужно держать небо. Война, Хост, советники – всё стало серым и незначительным, зато невдалеке на входе в пещеру я увидел две переплетённых между собой буквы, рисунок напоминал что-то очень знакомое, а ещё я вдруг начал видеть сквозь скалы. В глубине пещеры был длинный коридор; он тянулся многокилометровой змеей вглубь гор, в этом лабиринте я видел людей сидящих за длинным столом. Это не были духи, я вообще не знаю, кто они были, на них были надеты серебристые халаты или плащи, лица были закрыты масками, больше всего их наряды напоминали космические скафандры. Перед людьми в крышке длинного стола были установлены экраны, на мониторах плавали незнакомые буквы, хотя почему незнакомые? Такие же буквы на моей серьге, такие же над входом в пещеру. Я встал и пошёл к ним. Меня сшибли с ног, я упал, но поднялся и снова пошёл. Кто-то хватал меня за ноги, я слышал невнятную речь рядом, но не понимал. Я оттолкнулся от незначительной преграды и перепрыгнул через край расщелины, пересекавшей пещеру поперёк.
 Я сел за стол рядом с этими людьми, они улыбались мне. Мы долго говорили, я читал им стихи, свои и Антона. Я рассказывал им обо всём на свете, а потом среди этих полу лиц в масках я увидел её лицо. Её глаза смеялись, она молча смотрела на меня. Я достал из кармана её серёжку и протянул ей. Она покачала головой и зажала мою ладонь тонкими пальцами.
- Это твоё.
Я впервые за столько лет услышал её голос. Нет, он не был как нежная флейта, или с чем там сравнивают женские голоса. Скорее это был альт. Голос был другой, не такой как я себе представлял. Но он наполнил меня целиком, для других звуков просто не осталось места.
- Идём, я выведу тебя. Ты должен вернуться.
Я шёл молча, держа её за руку. Она стянула с лица серебряную маску и прижалась ко мне. У меня пересохло в горле. Не стоило продолжать жить, если бы я её не поцеловал.
Растворившись в её жёлто-зелёных глазах на целую вечность или на долю секунды, я увидел пески, озеро, полное прозрачной неподвижной воды, куски белой соли на берегу. Мы, взявшись за руки, вошли в эту воду и она приняла нас двоих в свои объятья. Вода была горячая и скользкая, как масло. Я оторвавшись от её губ, зачерпнул этой воды, чтобы сполоснуть лицо.
- Что ты делаешь! Это мёртвая вода, её нельзя пить!
 Мне сразу же мучительно захотелось пить, и я понял, что прихожу в сознание…
Я открыл глаза, надо мной склонилась физиономия нашего полкового врача, Бориса Семёновича. В его глазах был такой укор, что я попытался сесть. И не смог.
Он наклонился к моему уху и прошептал:
- Я никому не сказал, но ты, Валя, меня страшно разочаровал. Ещё одна передозировка - и ты покойник.
- Я не…
- Молчать, Лемель! Отдыхай, до утра очухаешься.
- А где советники?
- Уехали в Кабул, просили передать, что ждут тебя в гости, но я бы тебе настоятельно рекомендовал воздержаться от спиртного и наркотиков.
Я схватился за карман с серёжкой, талисмана не было.
Я застонал и повернулся на бок, положив ладонь под голову. Серьга была вдета в ухо. Я снял и быстро спрятал её в карман.
 
       Глава 12

Был у нас в роте замечательный парень. Звали его Жимо. Конечно, имя у него было другое, что-то вроде Вася Иванов, или Иван Васильев. Не помню уже. Зато помню, как он стал Жимо. Он попал в Афган с далёкого севера, откопали его «в лесу дремучем», и прямиком к нам. Два метра роста, белые кудри и детские голубые глаза; прямо Добрынюшка. Когда ему дали автомат, разобрался он моментально, а вот куда стрелять – было для него неразрешимая проблема. Он не мог пересилить себя и выстрелить в человека.
- Хозяина – могу, мелких зверей – могу. А вот людей – не могу, – жаловался он.
Почему мы воюем и с кем – этого Жимо не понимал, никто из нас тоже, но мы этим вопросом не задавались, а он ходил к замполиту за разъяснениями. Приходил он с озадаченным видом и долго, поглаживая автомат, смотрел в безоблачное высокое небо.
- Ну что, узнал, за что воюем? – спросил я его однажды, заранее радуясь.
- Это всё жидо-москали придумали, - ответил он значительно. – Так замполит сказал.
Мы все покатились со смеху. С этого дня он стал жидо-москалём, а потом для сокращения - Жимо. С ним можно было идти куда угодно, в любую разведку, он был просто непробиваем. Я очень любил дежурить с ним ночью. Он не засыпал и не болтал сверх меры.
Пришлось объяснить ему, кто такие евреи, жидо-массоны, москали - и точку зрения замполита, и свою собственную. Он важно кивал, поглаживая автомат и не забывая смотреть по сторонам.
Опять нас поставили вместе дежурить. Я сидел на камне и безмятежно плевал с обрыва. Вдруг Жимо кинулся ко мне и, сжав меня в медвежьих объятиях, прижал к камню.
Я испуганно прислушался, поблизости раздавался шорох, к нам кто-то шёл.
Между нами возник жаркий спор, Жимо вытащил гранату и собрался зашвырнуть её в ночную тьму. Как говориться – «на кого бог пошлёт».
Я схватил его за руку.
- А если это сапёры возвращаются? Ты помнишь, вчера двое потерялись? Нас же предупреждали, что они могут ночью вернуться!
- А если духи? – резонно возразил он, опять взявшись за чеку.
- А если свои? Ты же по людям не стреляешь!
- Не стреляю, когда вижу, а когда темно – могу! Хорошо. Если это «наши», пусть назовутся, тогда я не брошу гранату.
Он встал в полный рост и зычно, по-богатырски крикнул:
- Если вы сапёры, назовите свои фамилии!
В ту же секунду, не дожидаясь ответа, он швырнул гранату. Там и котёнок не успел бы «мяу» сказать, а не то, что фамилии…
Это оказались на наше счастье не сапёры, а козы. Вечером следующего дня у нас был замечательный шашлык. Жимо всё радовался, что граната была не химическая, а то наши узбеки рыбу глушили на озере химическими гранатами, ни рыбы, ни, фактически, озера… Гранаты у нас потом отобрали и выдавали в экстренном случае.
Открыв глаза, я увидел над собой хитрую рожу Саши - советника, с которым недавно познакомился.
- Доброе утро, прыгун! – с чувством сказал он.
- Почему прыгун? – спросонья я его не сразу узнал.
- Ты знаешь, что ты отморозил? Я такого «прихода» в жизни не видел!
- Какого «прихода»? – не таким уж я был специалистом по курению травы, и не знал, что «приход» - это наркоманский термин.
- Ты вдруг встал, как Александр Матросов, автомат на шее, глаза горят, и в пещеру! Мы тебя втроём держали – куда там, здоровый лось, ты нас в сторону так деликатненько… Коляна в ручей, на киргиза наступил, он потом идти не мог…
- И что потом? – мне показалось, что теперь непременно последует рассказ о людях в серебряных комбинезонах.
- Потом ты в пещеру ушёл. Там ширина ущелья метра три, не меньше, внизу поток… Но ты как сиганул, и ничего, допрыгнул… Мы решили сверху обходной путь поискать, убиваться-то не хотелось…
- Нашли?
- Нет, когда вернулись, ты уже у выхода загорал, весь в песке, губы потрескались, будто от обезвоживанья. Коля сказал – от травы вроде могло быть, но у нас ни у кого, даже Асылбек ваш – тьфу- тьфу. А ещё у тебя щетина выросла, будто ты неделю по ущельям лазил. Мы к тебе подходить боялись, вдруг опять тебя переклинит. Скажи, зачем у всех гранат взрыватели скрутил?
- Не помню, - хмуро ответил я, совсем запутавшись.
- Собирайся, в Кабул поедем. Тебя с нами отпускают. Возьмём ещё взводного твоего и Жимо. Только курить тебе не дадим, и не проси!
- Я и не буду, я же вам говорил, после спиртного – нельзя.
- Но пили-то в основном мы, а «переть» стало тебя.
       

       Глава 13
В Кабул мы приехали вечером, мне ничего видно не было, зато запах сильно отличался от тех, к каким мы привыкли: пыль, солярка…
Город тонул в огромной чаше, по краям обнесённой горами. По обеим сторонам разбитой дороги тянулись ряды сараев, или мазанок, ютившихся вплотную друг к дружке. Ярким пятном выделялся дип. корпус - ряд многоэтажных домов, похожих на хрущевский микрорайон. Но мы туда не поехали…
Наш ВАЗик трусил по ухабам узких улиц, я уже не понимал, где мы находимся. Не знаю, как Паша находил дорогу.
- Куда мы едем? – спросил я, высунув голову в окошко.
- Едем делать из вас мужиков, - хитро улыбнулся Колян.
Они всю дорогу перебрасывались двусмысленными замечаниями, но тут я занервничал. Нельзя сказать, что в общении со слабым полом у меня вообще не было опыта. Но «мушиные объятия» пэтэушниц, сброшенных с барского плеча Антона, моего школьного друга, воспринимались как неизбежное окончание вечера и не приносили мне радости. Случайные приключения в дискотечном туалете или в парадном у батареи – вызывали сожаление. Мои одноклассники взахлёб рассказывали о своих амурных похождениях, ожидая от меня в ответ такой же откровенности. Я загадочно улыбался и помалкивал. Это молчание воспринималось как высшая степень истинного «донжуанства». Мне приписывали такие приключения, что я краснел, когда Антон мне рассказывал… Только он и знал истинную причину моего молчания и считал меня неисправимым романтиком. Так оно и было…
- Что это значит? – спросил я, оторвавшись от созерцания унылых домишек кривой кабульской улицы.
- Тебя девушка дома ждёт? Подождёт! – радостно, и почему-то с грузинским акцентом, сообщил Паша.
- Не ждёт.
- Мы едем в гостиницу, где мы живём. Только мы живём на втором этаже, а на первом, как и было обещано, заведение. Попрошу везти себя достойно, - засмеялся Колян. – Уже приехали.
Мы остановились возле длинного свежевыкрашенного здания, оттуда слышалась музыка и громкие голоса. Войдя в коридор, я обратил внимание, что ступени, выбитые в земле, уходят куда-то вниз, в подвал.
- Не паникуй, - хлопнул меня по плечу взводный. Мы вошли в просторный бар, это было так удивительно – барная стойка, деревянные стулья, ряды винных бутылок, даже картинки на фанерных стенах. Хозяин вышел из-за стойки и заговорил быстро, обращаясь к советникам, потом указал нам на цветастое заграждение. Мы зашли за перегородку и оказались в узком коридоре, огибающем ряд комнат с тонкими стенами и занавесками вместо дверей.
- Хлипкая хибара, - задумчиво изрёк Жимо.
-Зато, надёжная, - Паша отдёрнул занавеску, в комнате пили двое офицеров. – Пардон.
Мы прошли дальше. Советники просветили, что садятся обычно по двое в комнате, что заказывать можно всё, но пить осторожно, и что всё оплачено, пожелали всем приятного вечера и вернулись в зал.
- Давай тут сядем, - Жимо зашёл в узкую комнату, выглянул в маленькое окно, выходившее окнами на пустырь, освещённый луной, зачем-то заглянул под старую тахту и откатил матрас, обнажив ржавые пружины. Клопов, наверное, искал. В этот момент в комнату вошел, очевидно, официант и на чисто-русском языке поинтересовался:
- Отдохнуть? Или только поесть?
- Мы молчали, застигнутые при незаконном обыске.
- Да вы не волнуйтесь, ребята, клопов нет! – правильно понял действия Жимо официант.
Мы сели за стол, нам принесли вполне приличную еду и что самое удивительное, бутылку запотевшей «Столичной». Жимо быстро выпил гранёный стакан, и на лице его возникло умиротворенное выражение.
- Я, Валя никогда в ресторане не был, так интересно! – шепотом признался он.
Мы неспешно беседовали, допивая бутылку, когда в комнату незаметно вошли две девушки и сели рядышком на тахту. Жимо поперхнулся, я кинулся стучать ему по спине, но он даже не почувствовал моих ударов, я только кулак себе отбил…
Пока я стучал его по спине, исподтишка разглядывал афганских путан. Сто лет не видел девчонок в коротких юбках, и при макияже. Они были очень симпатичные и даже, похоже, стеснялись.
Я вопросительно посмотрел на Жимо, он в ужасе мотал головой:
- Скажи им, что я не хочу! Я просил только поесть!
Но девушки и так поняли, тем более, что я мог сказать им тоже только по-русски, как и Жимо. Та, что сидела ближе ко мне, встала, собираясь уходить.
- Некрасивая? – спросила она по-русски, смешно выговаривая звуки.
- Ну, почему, красивая, - я почувствовал, что краснею. – У меня невеста.
Она так удивлённо на меня посмотрела, явно – не поняла. К своему удивлению, я достал фотографию, найденную на Саланге, и показал ей, Жимо тоже с интересом взглянул на снимок. Я быстро спрятал фото в карман.
- Идём, - она потянула меня за рукав.
Не задумываясь, я отправился за ней, оставив Жимо на попечение второй путаны.
Мы вернулись ко входу в большой зал и никем не замеченные стали спускаться по боковым ступеням, ведущим в подвал. Переступив высокий порог подвала, я огляделся – передо мной был длинный проход, тонущий в темноте. Я почувствовал себя не слишком уютно.
- Не бойся, - моя спутница поняла моё состояние. – Мы идём к ней.
 Она зажгла тусклую лампу под потолком. Оказывается, тут и электричество есть!
Когда впереди я увидел ещё один коридор, уходящий резко вниз, я почти не удивился, но когда на моём пути вырос бородатый мужик в шапке, тут удивлению моему не было предела. Я дёрнул автомат, схватился за пояс, оглянулся, панически ища выход. Человек, не замечая моих порывов, поманил меня рукой и повернувшись ко мне спиной, начал удаляться.


       ГЛАВА 14

- «Ловушка!» – я был в ужасе. Девушка всё ещё стояла возле меня и улыбалась. Мне захотелось её ударить, не просто ударить, а вырубить. Я сдержался из последних сил.
- Если боишься идти за ним, иди один, - она показала рукой направление, куда я должен идти. Там будет яма или вода - надо прыгать, и попадёшь к ней. Если опять не испугаешься.
И я пошёл один. Это был поистине героически- идиотический переход. Зачем я пошёл? Я не верил, что этот путь приведёт меня к девушке с жёлто-зелёными глазами. Я не мог избавиться от мысли, что мой наркотический сон не был реален. Я так внимательно наблюдал, нет ли кого впереди, и не крадётся ли кто-нибудь следом, что чуть не свалился в яму. Это действительно была яма – и дна видно не было. Я разогнался и прыгнул. Ведь перепрыгнул же я расщелину в пещере!
Меня спас ремень автомата, зацепившийся за острый выступ, ногами было не на что опереться. Граната, висевшая на поясе привела к мысли, что такому идиоту, как я, живым сдаваться нет смысла. Я вытащил одной рукой гранату и поднёс её к глазам. Взрыватель был скручен! Я, ухватившись рукой за выступ, стал отковыривать никчемной теперь, железной болванкой край стены. Вниз по склону зашуршали камешки. Поставив ногу в образовавшуюся впадину, я из последних сил подтянулся на руках и вылез на край склона. Я снова видел буквы! Не будучи под кайфом! Правда, я выпил полбутылки «Столичной», но это же не причина – грезить. Значит, мне не показалось!
Навстречу мне вышел высокий седой человек, совсем не похожий на афганца. Голубые холодные глаза смотрели выжидательно, тонкие губы слегка подрагивали от тика.
- Ты вернулся? – не разжимая рта, спросил он.
- А? Извините, я не понял.
Он протянул мне руку, как я думал для рукопожатия. Когда же я затряс его руку в своей, он брезгливо отшатнулся.
- Я должен получить твоё оружие.
- Оружие – не отдам, меня за это в дисбат…
- Тогда не пройдёшь, - он провёл руками по воздуху, будто показывая пантомиму.
Я неожиданно разозлился. Не для того я болтался над обрывом и глотал тут пыль, чтобы всякие там… мне руками у лица крутили. Я поудобнее перехватил автомат и пошёл вперёд. Он удивлённо на меня смотрел, пока меня не отбросило назад от невидимой, но весьма ощутимой преграды.
- Так! – я совсем разозлился, меня прямо трясло от обиды, на лбу надувалась здоровенная шишка. Я снова пошёл вперёд, вытянув перед собой руку. Человек наклонил голову, с интересом меня разглядывая.
Нащупав перед собой прозрачную стену я упёрся в неё руками.
- Оставь оружие, тогда пройдешь.
Я, скрипнув зубами, надавил на прозрачную стену – и вдруг сработало!
При полёте я опередил человека на несколько метров.
- Хорошо, ты пройдёшь с оружием, сын своего отца.
- Не понял?! – Моя злость ещё не прошла, а тут ещё что-то про моего отца брякают. Но мне навстречу шла она… Забылись сразу все обиды, и что я в армии, и что наверняка сошёл с ума, раз вижу её опять без всякой травы, иглы или другого допинга. А ведь я совсем было, собрался сделаться наркоманом, чтобы ещё раз её увидеть. Я стоял и рушился как карточный домик, мне было наплевать, что она - бред, мираж, фантазия. Важным было только то, что я тут стою в грязной форме, с гранатами без взрывателей, в окружении серых мрачных ангелов, и что она смотрит на меня! Она смотрела на меня грустно и даже виновато. Я шагнул к ней… Меня окружили плотным кольцом люди в комбинезонах. Они протягивали ко мне руки, и я отдал автомат, и нож, и даже бесполезные гранаты.
Это был другой мир, я понял это по зеленоватому небу над головой, и вообще, откуда взялось небо, я же был под землёй? Лучше было перестать задаваться глупыми вопросами и отдаться на волю волн.
       
       ГЛАВА 15
Мир будто бы и другой, но словно сквозь стекло, видна кабульская чаша, горы вокруг. Всё настоящее кажется нарисованным.
Не мог же я с пол бутылки «Столичной» дойти до такого авангардизма?
А может во мне алкогольный ген бродит, отцовское наследство? О чём это
я?!
Она на меня смотрит - глаза кошачьи, губы человечьи. Вокруг эти рыцари в латах из капрона и пенополиуритана.
- Я давно хотел тебя спросить… - выдавливаю из себя, но она прикрывает мне рот тонкими пальчиками.
- Ничего не нужно спрашивать, - говорят её глаза.
И мы идём, поднимаемся по узкой тропе. Она показывает мне шалаш прямо под нависшей скалой. Строение над пропастью, на дне которой мчится неистовый поток. Чтобы войти внутрь надо стать спиной к бездне, на самом краю. Я закрываю глаза, делаю этот шаг, и мы остаёмся вдвоём. Жёлто-зелёные глаза смотрят только на меня, медные волосы тёплыми волнами накрывают моё лицо, Мы лежим на душистом сене. Её голова у меня на плече, рыжие кольца щекочут мне шею. Перед моими глазами бескрайнее безоблачное небо зелёного цвета. Ничего не нужно спрашивать. У наших ног пропасть.
-Ты с самого начала всё так усложнил! С момента твоего рождения!
- Во-во, смотреть первую главу.
- В момент твоего рождения здесь у нас произошло нечто удивительное. Это был смерч, влетевший через коридор между нашими мирами. Великие провидцы нашего мира связывали появление коридора с твоим рождением. Они ждали тебя, как мессию. Но по образовавшемуся переходу прошёл другой человек из вашего мира. Он стал правителем. Правитель имеет абсолютную власть, он её и получил. Я должна была передать ему главный символ власти. Но я чувствовала, это не тот, кому по праву принадлежит символ.
- Что такое этот символ? Корона? Скипетр?
- Это я, - помолчав, ответила она.
- Ты не можешь быть символом, ты же человек!
- Ты уверен?
- Я не хочу! Я не позволю!
- Так было всегда. Был правитель и его символ. Меня выбрали задолго до того, как я появилась. Это моё предназначение. И я должна была давно дать ответ, но теперь я точно знаю, что прийти должен был не он, а ты!
- Так скажи им всем! – я чуть не плакал. Мне наплевать было на всё их царство-королевство. Мне нужна была она.
- Я думал, - моя жизнь – цепь нелепых случайностей, - захлёбываясь словами, я пытался объясниться. У меня не получалось. - Всякий раз, когда мы встречались, я знал, что это не понарошку. Знал, но не верил себе. Я всегда сразу тебя узнавал, и в подворотне и в лесу, когда увидел тебя первый раз. И почему тогда в лесу, осенью, ты была в летнем платье?
- Я воспользовалась телом девочки из детского дома, надеюсь, это не привело к катастрофе.
- Ты инопланетянка?
Она тихо рассмеялась.
- Нет. Это ты инопланетянин. Наши миры не могли, не должны были пересекаться, но ты меня увидел, помнишь? Тогда я впервые почувствовала, что правитель – не тот, кто правит. Когда ты родился, твой отец покончил с собой и прошёл по коридору в наш мир. Прошёл вместо тебя. Он совсем не подходит, вернее, он не подходит мне.
Она опустила глаза. Мы помолчали. Нелегко поверить, что мой биологический родитель - колдун, как утверждает бабушка, но не только! Он ещё и правитель мира, возникшего в наркотическом бреду, верящего в чудеса мальчика, то есть меня. Более того, он же ещё и мой соперник!
- А это? - я достал её серёжку. – Ты это мне специально оставила? Ты… Ты… Я… Ну в общем…
Я специально тебе оставила свою серёжку, потому что я символ твоей власти, не его, - сказала она, разглядывая мои губы. Наверно это было признание в любви? Я потянулся к ней. Мне было необходимо доказать, что она только мой символ! Но следующие её слова, когда до меня дошёл их смысл, обескуражили меня.
- Символ у тебя есть, теперь тебе нужна власть. Возьми её, ты должен уничтожить нашего правителя и занять его место!
- Кого уничтожить? Моего отца? – последнее слово далось мне с трудом.
- Ты сможешь! Ты создал свой собственный коридор, ты прошёл защитный барьер, который он выстроил, ты должен склониться в какую-то сторону. Злой правитель поведет нас силой, добрый – мудростью. Мудрости в тебе нет. Совсем.
- А доброты не достаточно?
- Доброта в чистом виде – это глупость. Глупый правитель нам не нужен, мне тоже.
В подобных диспутах у меня опыта нет, я не стал возражать.
- Первый раз все было белым и серебристым, а теперь - стало серым, почему?
- Ты продвинулся глубже в наш мир, цвета не меняются, меняешься ты.
- Значит, здесь в этом мире мой отец жив и здоров? То, что он застрелился, никак на его здоровье не отразилось? И после смерти …
- Ты ничего не знаешь о смерти! – перебила она меня. – И о времени… Долго ли, коротко ли… - так не говорят о жизни. Может только в
вашем мире. Так ты будешь бороться? Ты уничтожишь его?
Наверно я всё испортил, наверно она ждала другого ответа, во всяком случае, её глаза на миг потухли, когда я с жаром воскликнул: «ну, разумеется!» Мне захотелось срочно сменить тему.
- Мы говорим, говорим… Я не спросил тебя, как тебя зовут? Всё пытался подобрать тебе имя, не подходит ни одно.
- Ия
- Ия, - повторил я. Ну конечно! Её просто не могли звать по-другому! Белая, почти прозрачная кожа; тонкие, длинные пальцы; полудетские обкушенные губы и эти кошачьи, жёлто-зелёные глаза. - На серёжке написано твоё имя?
- Там написано ИВ – это первые буквы имёни правителя и его символ - Ия и Вэл
- Меня зовут Валентин.
- Я знаю. Но ты ничего о себе не знаешь. Может, ты и сказал правду…о добром правителе… тебе пора… В вашем мире время ещё никто не отменял. Оно у вас течёт в одном направлении. Только не страдай зря…
- Но я ещё ни о чём не спросил, Ия! Я не смогу так! – я прижал её к себе, целуя.
- Помни, ты уходишь, чтобы выбрать путь.
Она вырвалась из моих объятий и выскочила из шалаша. Я бросился за ней, подо мной бушевал чёрный поток. Я стремительно падал, предвкушая дальнейшие события. Перед самой водой я зажмурился. Мои руки сжимали воздух.
Я ударился головой о глиняный пол и потёр затылок. На краю тахты сидела афганская путана и смотрела на меня полными ужаса глазами. Я заорал опять, глаза и нос щипало. Будто я только что вынырнул с большой глубины. Я схватил со стола, и выпил залпом бутылку колы - не помогло.

- Что со мной было? Я что-то с тобой сделал?
- Ты был добр, очень меня любил, а потом закричал и упал. Меня зовут Джамиле, но ты звал меня другим именем.
 – Мы никуда не выходили? Не шли по ступеням?
- Это твой большой друг ушёл с Сабриной в другую комнату, а ты никуда не ходил.
- Уходи, пожалуйста! - я не мог на неё смотреть.
Когда я обернулся, она уже ушла. Я схватил свои вещи, отдёрнул занавеску и помчался по коридору к бару. Там было уже тихо. Я выскочил из дома и, вернувшись, внимательно оглядел ступени, ведущие в подвал. Конечно, я спустился, там было абсолютно темно, никакого электричества, я обшарил все стены – ничего!
Наверху послышалось шуршание.
- Эй кто там «вуглускров» ищет?
- Кого?
- Лемель, ну кто же ещё! Поднимайся, у нас всё есть. Нас Мусса снабдил на неделю.
Я безнадёжно оглянулся на глухую стену подвала, и пошёл наверх.
Внутри меня было так пусто, как после напалма.

       ГЛАВА 16
Мы ехали домой. Не домой, конечно, но в родной полк. Общевойсковая операция была закончена, но мы ещё несколько дней маялись от безделья под Кабулом. Мы со взводным ехали впереди колонны и тихо обсуждали преимущество английского отделения инъяза над институтом восточных языков.
В машине мучился малярией Жимо.
- Сергей Александрович, а что за крюк мы выписываем? – спросил я его тихо. Я старался обращаться к нему на «Вы», если кто-то мог услышать. Можно даже сказать, что мы дружили, конечно, если отбросить в сторону разницу в чине.
Ну, какая дружба может быть между офицером и рядовым? Но почему-то он предпочитал не питьё с офицерами, а посиделки в нашей казарме. Внешне он был ничем не примечателен: русые волосы, голубые близорукие глаза, среднего роста, среднего телосложения, без командирского голоса и гусарской удали. Идеальная модель профессионального убийцы. Однажды Сергей меня просто поразил.
Один из наших дагестанцев перед самым дембелем получил из дома плохую весть, то ли невеста его не дождалась, то ли собака любимая околела. Этот дагестанец, не помню как звали, ворвался в казарму с гранатой в руке. Ребята попрыгали из окон. Он забаррикадировался там и запросил чтобы его каким угодно способом доставили на родину. Уговоры привели к тому, что он начал стрелять из окна. Дело было швах. Но Сергей спокойно так, без гусарской удали и командирских речей, вошёл в казарму, и через час, отняв гранату, вывел плачущего парня наружу. Дело замяли. Никого не наказывали и не хвалили. Такой у меня был взводный.
        - Что за крюк? – переспросил он меня. – Да надо на виллу гереуушников заехать. Особист с полкачом там зависли. Будем их домой вести. Ну, сказано-сделано.
Подъезжаем мы к «вилле». Это действительно здоровенная усадьба, с широким каменным забором. Часового на вышке не видно. Взводный встал на крышу БТРа, потом позвал нас, увидев из-за забора два взлетающих в воздух клинка. Зрелище ещё то! На каменном плацу полкач с особистом, размахивая шашками, рубят макет. Ещё и хвастаются друг перед другом – оба в зюзю пьяные.
Полкач ещё ничего, сам из ворот вышел и на сиденье забрался. А особист никого к себе не подпустил, до БТРа ещё добрался, а когда попытался влезть, свалился мордой в землю и замер. Мы его подняли посадили и везём. Шашку у него полкач отобрал.
Доехали до поворота. Направо к нам, налево – не знаю, что там было, может, коня потеряешь? Командиры заспорили, куда ехать. Особист требовал повернуть налево, так как там, по его мнению, их ждало «продолжение банкета». Полкач убедил его волшебной фразой: «у нас тоже есть, и много!»
Родной полк встретил нас по-домашнему. В госпитале прибавилось медперсонала, в основном, вполне молодых и вполне симпатичных особ женского пола. Бойцы приободрились на глазах.

       Глава 17
Мне, как всегда, везло. У нас с ребятами всё было готово! Мы не собирались глушить рыбу гранатами, хоть это самое простое решение и приходило нам в голову. Нет! Мы смастерили три офигенных удочки, приготовили наживку и в четыре часа утра, когда солнце только чуть подкрасило чёрное небо в багряный цвет, вышли из казармы. У меня было и отличное настроение, и предвкушение удачной рыбалки, но надо же было какой-то сволочи подставить под мой красовок ржавую консервную банку! И чего я не пошёл в ботинках?
На операции мы всегда ходили в красовках, ну я и облажался. Почему? Да потому что всем было ясно – теперь мне если не месяц отдыха в санчасти, то неделя – точно обеспечена.
В распрекрасном Пули-хумри раньше стоял английский полк. Когда почти все они померли, хоронить их было некому, а если и было кому, то похоронили плохо, едва землёй присыпали. С тех пор гнилое это было место. Если поцарапаешься, или живность какая укусит – одно из трёх: тиф, желтуха или малярия, выбирай – что больше нравится.
Эта ржавая железка воткнулась мне в щиколотку, когда я на ней споткнулся.
Ребята посмотрели на меня укоризненно, будто это я виноват, в самом деле!
И отправили меня прямиком в медчасть. Так я вместо рыбалки оказался с малярией в госпитале. Подкосило меня сразу, днём я уже лыка не вязал, и курить не мог. Ребята пришли ко мне вечером с кастрюлей ухи. Какая уха! Тут бы не забыть через что люди еду принимают! Но они обещали сохранить для меня пищу богов, и как только я выйду – накормить до отвала.
Обитала разведбанда после возвращения, где придётся, наш взвод в казарму не поместился, и нас устроили в брезентовой пристройке рядом с основной частью разведроты. Большая палатка на десять человек с отдельным входом, кто о таком не мечтал? Мои друзья- рыбаки приготовили угощение в кастрюле «взятой напрокат» из личного имущества замполита. Он привёз с собой блестящий финский набор из девяти кастрюль. «Взята» была четвёртая кастрюля, чтобы было не так заметно.
Ухи мне не довелось поесть ещё дней пять или шесть, а когда я шатаясь добрёл до палатки, есть почему-то тоже не хотелось. В нашем жилище подозрительно попахивало, или это я остро воспринимал запахи после болезни?
- Ребята, а что тут за запах? Издох кто? – осведомился я.
- Мы сами в недоумении, - сказал Шура, самый примерный солдат нашей шайки. Он посверкивал гладковыбритыми щеками и начищенными ботинками.
- А что тут у вас? Ты куда собрался, Шура? На Красную площадь?
- Ты не знаешь ничего! – зашептал радостно Асылбек. – Тут дэвушки из медчасти в гости заходят, а Сергей Алэксаныч нас прикрывает.
- И много девушек?
- К Шурэ и к Жимо нашему, - сказал, затягиваясь сигаретой Асылбек.
- Да ты нашёл, кого слушать! – Жимо был какой-то нервный. – Эти девушки нам проходу не дают, только сейчас меньше стали ходить из-за запаха.
- Э-эх, мне бы такую красотку! – Асылбек мечтательно возвёл глаза к потолку. – А они недовольны!

Через пару дней запах стал настолько нестерпим, что к нам с проверкой пожаловали важный чин нашего полка – замполит Цуга. Он ругался, перевернул всё вверх дном, но причину вони не установил.
- Придётся передвигать вас, - сказал он перед уходом. Больше никто нас не проверял. Просто не могли зайти в нашу палатку! Если бы хотели, могли бы провести оставшийся до дембеля срок, не выходя из укрытия, никто бы нас не потревожил.
- Вон к вам подруги идут! – злорадно сообщил Паша, сидя у входа в наше газовое убежище.
- Валя, прогони их! Ну, пожалуйста! – заныл Шура.
- А почему я?
- У тебя вид серьёзный, они тебя послушают! – присоединился Жимо. Он сидел в самом дальнем углу палатки, и его совсем не смущала густая сладковатая вонь, витавшая в воздухе.
- А у тебя, следовательно, вид не серьёзный? – удивился я. – Значит, вы, ребята, будете хорошие, а я цепной пёс? Я – прогони? А вы не при чём?
- Лемель, тебя как друга просят, а ты?!
В это время девушки миновали основную казарму и подходили ко входу в нашу палатку. Но вдруг, подул ветер… Дамы замерли, и испуганно сморщили носы, пытаясь уловить источник запаха.
- Ваши пассии сейчас сами уйдут, - беспечно подытожил я, видя, как боевые подруги развернулись и пешим порядком направились под укрытие госпиталя.
Я сел на свою кровать, потянулся, внезапно запах стал сильнее. Я принюхался, заглянул под кровать и вытащил свёрнутое старое одеяло. По мере разворачивания одеяла запах удваивался с каждой секундой. Нашему взору предстало великолепное зрелище – опарыши, копошащиеся на дне четвёртой кастрюли финского набора замполита. Это была уха, заботливо укутанная в одеяло, чтобы не остыть до моего возвращения из госпиталя, и благополучно забытая на две недели под моей кроватью.
Кастрюлю мы ночью закопали, вместе с опарышами, ну, не мыть же ее, в самом деле?

       Глава 18
Мне было очень весело. Курить я не мог, но это был единственный минус моего состояния. Надо мной стояла заботливая дева Мария и, кажется, напевала. Это я не спятил от высокой температуры. Просто у нашей медсестры в госпитале было такое погоняло – «дева Мария». Потому что была она девушка незамужняя, хоть и лет немалых, но всё же… А звали её Мария Алексеевна.
Мария Алексеевна вид имела внушительный, и не испугался я её только потому, что был уверен – мне снится кошмар. Она косила на правый глаз, при этом смотрела на собеседника исключительно этим, правым глазом.
- А, новенький! – сказала она, обратив лицо куда-то в почти белую стену палаты инфекционных больных, где меня и поместили.
Я вытянул шею, отыскивая взглядом новенького на почти белой стене.
- Ну, ты! Куды шею-то вытянул?! Тоби пенэцилин? Ни? Тоды ляж! Я тоби кажу!
- Мне? – изумился я. – А куда Вы смотрели? – сказал, потом подумал…
Наверное, заимел личного врага в лице «девы Марии». Инфицированные бойцы сороковой армии заржали, как пьяные кони, а Мария Алексеевна поджала и без того тонкие губы и зашипела, глядя в стену:
- Колы было б в тэбэ боткино, алэ тыф, я б тоби допомогла!
Что она хотела сказать, я не понял, но предпочёл не переспрашивать. После мне и так объяснили. Когда в ординаторской я увидел тапочки, прибитые к полу гвоздями и подушку, приколоченную к стене, всё стало ясно. Такой в госпитале был юмор. «Дева Мария» была специалистом по уколам. Она считала, что чем медленнее она вводит иглу и чем быстрее – лекарство, тем больному приятнее.
В тапочки, прибитые к полу вставлялись ноги пытаемого, за подушку разрешалось ухватиться зубами… Зрелище это даже стороннему наблюдателю, то есть мне, снилось впоследствии.
Я дремал и слышал скрип пружин собственной кровати. Температура зашкаливала. Заботливая волосатая рука поднесла к моему носу чашку с крепким кофе, но я не мог дотянуться до чашки. «Сорок и три» - услышал я чей-то голос. Рука поманила меня, и я почувствовал знакомое покалыванье в носу, как после погружения в воду. Я уже знал, куда я иду, и радовался…
Выплыл я на берег прозрачной горной реки. Спиной ко мне сидел человек и кидал через голову камушки в воду. Я увильнул от очередного броска.
- Эй! Осторожней, братан! – крикнул я, отряхиваясь, как собака на берегу.
Он не отвечая и не оглядываясь, помахал в воздухе рукой. Странный тип.
Я заметил в руках у него нечто похожее на оружие, но обходя человека, я уже знал, что это гитара, и знал, кто этот человек.

       Глава 19
 
- Привет, Балерун!
- Привет, Антоша! – я насколько мог, старался мыслить логически, но мне это не удавалось даже при нормальной температуре. – Ты что умер?
- А ты?
- До сих пор я тут никого из знакомых не встречал…
- А твоя герла?
- Она не герла, придурок.
- Не сердись, я хотел быть уверен, что это ты. С тобой что-то плохое случилось?
- Нет, со мной всё в порядке, почти. А что ты тут делаешь? Ты где?
- В музвзводе. Я просился, и меня взяли. Мы сейчас гастролируем по вашему северному краю. Сижу, раскручиваю ламповый усилитель, никого не трогаю, вдруг… не знаю, где там закоротило, только я к усилку прилип. Ощущение… я, кажется, в это время зажжённую сигарету проглотил.
- Что током ударило?
- Нет! Соком!
- Так ты в госпитале?
- В реанимации, в Кундузе. Они меня оставили на неделю, потом, когда решат, что труп – отвезут домой. Коматозное состояние…
- Я к тебе приеду, ты только держись, Антон.
- А что мне сделается?
- А как ты узнаешь, что это я?
Он на меня впервые посмотрел. Губы у него были фиолетового неживого цвета. Он улыбнулся и показал мне руку из-под грифа, сделав весьма двусмысленный жест.
- Что бы я твою рожу балерунскую не узнал? Тебе сваливать пора. Я тут приманкой работаю.
Я почувствовал спиной надвигающуюся опасность и кинулся в реку.
Отрыл глаза, за воротник стекали холодные струйки. Зубы стучали от холода. Меня обложили кульками холодной воды. Кажется, я выплыл…

       Глава 20
- Сергей Александрович! Мне надо с вами поговорить.
Взводный сидел на моей койке и самозабвенно выскребал алюминиевой ложкой сгущёнку со дна банки. Я терпеливо ждал, хотя мне хотелось его убить за эти звуки и весь его довольный вид.
- Так я слушаю Вас, рядовой Лемель, – он облизнулся и поставил пустую банку под кровать.
- Серёжа, - зашептал я, - мне нужна увольнительная! Срочно! Я должен съездить в другой госпиталь, там у меня друг с гражданки.
- Косить надумал? – нахмурился он. – Тебе осталось-то всего!
- Ты что?! Я тебе серьёзно говорю! Я с ним виделся, надо его спасать!
- И когда ты его видел? Во сне?
- Да.
- Понятно. Ну, вот что, балерун! Выйдешь из госпиталя, отдохнёшь в полку, папа и так нас бережёт… Ты не раскисай, считай месяцы.
- Серёга, ну что же мне делать, если ты мне не веришь?
- А чему я должен верить? Что ты экстрасенс, или псих?
- Уверен, что мы его найдём! Можешь проверить, он в Кундузском госпитале, в ремблоке.
- Я тебе помогу, но не так, как ты думаешь.

И он, действительно помог. Не знаю, что он там наговорил ротному, но вместе они уговорили «папу» послать запрос в Кундузский госпиталь, и ответ поверг взводного, да и меня в шок. Там и впрямь находился солдат муз взвода Антон Романов. Он действительно был в коме, и его оставили, боясь транспортировать в Совок.
Мои сны начали переплетаться с реальным миром? Или так оно и было всегда? Самое удивительное, что мне разрешили! Полкач вызвал Сергея, а заодно и меня. Сергея, как я понял для отвода глаз. «Папа» ходил вокруг меня, наматывая километры, и молчал, а я стоял вытянувшись по стойке «смирно».
- Мало тебя, Лемель в детстве пороли.
- Так точно гав-гав.
- Может, толку больше бы было?
- Гав-гав-гав
- Как меня ревматизм, собака, замучил…
«Интересно, «собака» - он мне?»
- Пройдёт?
- Так точно!
- Ну ладно, вольно сынки. Поедете, повидаешь друга, его на днях отправить должны, вдруг и вправду…

Мы бегом выскочили из штаба.

- Как тебе удалось? – я не мог прийти в себя от удивления.
- Я рассказал ему, что серьёзно опасаюсь за твоё душевное здоровье. Учти туда и обратно!
- Спасибо, Сергей!
- Не на чём!



       Глава 21

Я стоял над койкой, застеленной белой, пахнущей хлоркой простынёй и не знал – что же теперь. Передо мной лежал Антон, внешне мирно спящий. Только руки у него были забинтованы, и сизые губы кривила презрительная гримаса.
- Видали? – кивнул на него подошедший человек в белом халате, похожий на староватого, запылившегося ангела. – Хоть бы ранило! Такая глупая смерть…
- Он же жив? – спросил Серёга, оглядываясь.
- Пациент скорее мертв, чем жив. Сами посудите, его к усилителю припалило намертво. В мультике и то после такого звучит траурный марш, а в жизни….
Он махнул рукой, отходя.
- А в жизни и не такое бывает! Выживет! – проорал я вслед ангелу.
-Ну и что? Что ты будешь делать? Учти, тебе ещё по приезде «папе» придётся радикулит лечить, так что твори, кудесник! Я покурю пойду.
Сергей похлопал меня по плечу и ретировался, а я остался возле койки в полном недоумении. Трясти умирающего друга за плечо? Глупо. Потерять сознание самому? А как? Можно конечно, догнать взводного и попросить ударить меня в нос, что он с удовольствием и исполнит. Можно нагнать высокую температуру, выпив несколько капель йода. Нет, всё не то, как же мне до него добраться? Он-то сказал, что сразу меня узнает. Может отключить ему какой-то прибор? Фу-ты, придёт же такое в голову!
Я рассматривал оборудование и какие-то медицинские прибамбасы. Возле головы Антона висела пластиковая кислородная маска, подсоединённая к кислородному баллону красного цвета. Антон дышал ровно, обходился своими силами. Я взял маску и примерил её на себя. Тут меня осенило!
Подойдя к баллону и воровато оглядываясь, я крутанул кран. Мне в нос ударила шипящая струя кислорода, вначале я задохнулся, потом потемнело в глазах и я сел на пол возле койки, чтобы не повредить казённое имущество – себя.

Поднявшись на ноги, я бросился бежать по коридору, казавшемуся уже знакомым.
 Перепрыгнув через канаву, полную вонючей жижи, я упёрся в огромные запертые ворота. Над моей головой слышались голоса, на высоком валу шириной в мост, мелькали какие-то тени. Я повис на воротах.
- Чего надо? – любезно поинтересовались сверху.
- Открывай, свинья! Медведь пришёл! – процитировал я Вини-Пуха.
-Кто там гавкает? – завели со мной учтивый разговор.
- С тобой, свинья, не гавкает, а разговаривает… - тут произошла заминка. Не говорить же голосом Высоцкого: «Глеб Жеглов». А что говорить? Не знаю, что на меня нашло, но я выпалил: - Вел, правитель этих мест!
Со стены, кажется, кто-то упал. Света стало больше, ворота заскрипели. Меня втащили внутрь. Это был не мой город, я почувствовал. Тут не было Антона, здесь не жила Ия. Может, я открыл не тот маршрут? Я рванулся из цепких рук и прыгнул с моста. Отплёвываясь, вылез из канавы и побежал по коридору. В ботинках хлюпала болотная жижа. Чего я удрал? Может, обошлось бы?
Открыв глаза, я обнаружил себя лежащим на полу в палате Антона. Никто меня, слава богу, не видел, значит, времени прошло немного. Я тихонько повесил кислородную маску на место и прикрутил вентиль.
Сергея я нашёл в коридоре, курящим и читающим какую-то брошюру.
Он на меня воззрился с удивлением.
- Прости, пожалуйста, на нескромный вопрос, я ещё докурить не успел, а тебе уже кто-то на голову нассал?
Я провёл рукой по голове, и вытащил из волос вонючую ряску. Ничего себе, где это я был, пока чистым кислородом дышал?
- Понимаешь, Сергей, у меня проблема. Я не могу к нему достучаться. Может, ты меня ударишь?
- Запросто! – он даже не спросил: «зачем?» - Сильно?
- Сильно, но не больно. Я должен потерять сознание.
- Так ты всё же косить хочешь? Тогда держи!
Я полетел на пол. Из носа потекла кровь, но сознания я не потерял. Как это у него просто! Человека по лицу!
- Добавить? – он, улыбаясь, протянул мне руку. Я встал и запрокинул голову.
Бедный мой нос… Кажется, не сломал… Я потащился в ординаторскую, там в одиночестве пила чай симпатичная медсестра.
- Ой, сейчас! – подскочила она, увидев меня.
- Дай мне йод!
- Лёд?
- Йод!
- Зачем?
- Чтобы пить!
Она засмеялась и придвинула ко мне таз со льдом, я понял, что йода я тут не получу. В ординаторскую медленно зашёл Сережа, неотрывно читая на ходу.
- Тут кто-то йогой увлекается. Ты Лемель, слышал про разные способы дыхания? Так интересно! Можно такое с собой сделать… и с другими.
- Это наши девочки! – смущённо сообщила медсестра.
Я выхватил у него брошюрку и помчался в палату.
- Времени у тебя много, аж до завтра! – прокричал мне вслед взводный.

После часа экспериментов с дыханием я подошёл к окну, чтобы вдохнуть, наконец, по-человечески. Перед глазами у меня плавали серые круги, по ярко голубому небу за окном проносились стайки НЛО. Мне никак не удавалось вздохнуть нормально. Я так был занят собственным самочувствием, что не услышал, как сзади кто-то подошёл.
- Привет, брателла! Ты как? – это был Антон! Живой и здоровый.
Я пошатнулся, упёрся лбом в стекло и ударился разбитым носом в грязный подоконник. И сразу увидел огни.
Людей было много, они обступили меня плотным кольцом. Я лежал в холодной скользкой грязи, голову пронизывала острая боль.
Они переложили меня на носилки и куда-то понесли.
- Бросьте его сюда.
 Услышал я знакомый голос. Человек с хмурым аскетическим лицом, тот самый, что раньше не давал мне пройти с оружием, склонился надо мной.
- Что тебе неймётся? Если я тебя оставлю, ты и здесь мне будешь мешать.
- Где Антон? – я попытался отодвинуться, его ботинок пребольно упёрся мне в правый бок.
- Выгнал я твоего дружка, да видно опоздал. Давай мы с тобой, сынок, договоримся. Оставь нас в покое! Я тебя не трогал, и ты сюда больше не приходи. Это же твой бред, понимаешь? Тебе лечиться надо, у тебя просто слабая психика…
Я тебя выведу, а ты сходи к врачу, расскажи о нас, о том, как ты тут гуляешь. Увидишь, что доктор скажет! Я же тебе добра желаю!
- А Ия?
- Какая Ия? Не знаю такую!
Остальные согласно закивали, сочувственно улыбаясь. Я попытался сесть, мне помогли.
- Ну? Договорились? Вот и ладушки! – его лицо расплылось в улыбке, ох и не понравилась мне эта довольная харя! Но что я мог сделать?
Меня подняли и я шатаясь побрёл в указанном направлении.
- Я обозначу тебе коридор, и ты придёшь к себе, – напутствовал меня вслед человек с аскетическим лицом.
- А как тебя зовут? – спросил я, стараясь выглядеть любезным.
- Вэл. Король Вэл, к твоим услугам!
«Значит, её тут нет? Я так не согласен! Ладно, сделаем вид, что ничего не произошло». В кармане у меня по-прежнему была её серёжка. Оружия никакого нет, но что-то я придумаю.
- Вы меня не провожайте, я прямо по вашему коридорчику и дойду. Ладно?
Мне главное, что мой друг вернулся!
- Да-да, – похлопал меня по плечу Вэл, будто успокаивая тихого психа.

Кажется, меня никто не преследовал. Я шёл по тропинке и не мог с неё сойти. Слева и справа были невидимые преграды. Я попробовал повернуть назад, но за мной коридор смыкался. Меня гнали, и я шёл. Что я баран что ли? Какой-то придурок с лицом шпиона будет мне говорить, куда идти? Я уже видел вдалеке ущелье, через которое мне предстояло перебраться. Я снял ботинки, связал их вместе и швырнул вперед. Ботинки, это же не граната, упали на край ущелья. Что я сделал! Грудь сдавила свинцовая тяжесть, я упал, не чувствуя ни рук не ног. Воздуха в лёгких не было. Они, наверное, решили, что мои ботинки – это я сам, и сжали коридор!
Не знаю, на сколько времени я выключился. Открыл глаза, всё болело, но я был свободен в этом удивительном мире. Я достал из кармана серёжку с инициалами «ИВ». «Неужели она предпочла его? Надо её спросить… Если конечно она его выбрала, тогда… Ничего не «если»! Ещё посмотрим».
Я шёл по лугу. Идти было приятно, мягкая трава щекотала босые ноги. Часы мои остановились давным-давно, но я решил идти, пока не встречу что-то интересное. Не хотелось экспериментировать с переходом. Навстречу мне по травяному склону шёл человек. Для уверенности, засунув руки в карманы, я вразвалочку отправился прямо к нему. Пусть думает, что я вооружён.
- Лемель, козел! У тебя в карманах, кроме дырок, ничего нет!
Это был Антон. Только теперь я понял, как мне было страшно раньше, и как теперь спокойно.
- Ты опять в коме? – спросил я, вынимая у него из руки почти докуренную сигарету.
- Не-а, я тут теперь живу. Но это не о деле. Ты за ней вернулся?
Я пожал плечами. «Действительно, что я тут забыл?»
- Я покажу тебе, где она. Идём. И мы двинулись в путь.

       Глава 22
Самый обычный дом – не усадьба, не замок. Мы обходим его со всех сторон. Дверей - две. Зайти, конечно, лучше со двора.
- Ты иди, - Антон явно нервничает. Он садится на деревянную вкопанную в землю скамью и закуривает.
Мне вдруг почудилось, что это совсем не Антон со мной шёл, а кто-то очень знакомый и опасный, кого я всегда знал и остерегался.
Я молча шагаю в тёмный проём, и дверь со скрипом захлопывается у меня за спиной. Эти эффекты совсем уже ни к чему! По полу тянется металлический провод, я иду вдоль него и утыкаюсь в закрытую дверь, из-за которой слышны звуки радио. По радио говорят на неизвестном мне языке, но почему-то понятно, что идёт концерт, и диктор объявляет номера.
У меня спазмом сдавило горло. На вопрос «кто там?» я бы всё равно не ответил, поэтому и не постучался.

Ия в комнате одна. На ней оранжевое летнее платье, волосы распущены, она тихонько напевает в такт музыке отчётливо повторяя тарабарщину, несшуюся из динамика. На столе в вазе - букет из ярких, как её наряд, гербер.
Я тихо останавливаюсь перед ней, пытаясь поздороваться. Воздух из лёгких не хочет преобразовываться в слова.
Она виснет у меня на шее. Мы падаем. Хотел бы я, чтобы меня так встречали девчонки из нашего двора, если бы конечно, не было её.
Я что-то прохрипел.
- Молчи, - шепчет она.
Сколько оранжевого цвета! Платье, цветы, закатное солнце на стекле комнаты, её волосы в лучах заката.

Потом я услышал звук. Это был пронзительный нарастающий звук в моей голове, и я понимал – звук не к добру. Передо мной мелькнул Антон, как-то странно он на меня смотрел, потом его расплывающиеся очертания заслонило лицо правителя. Я испугался.
Если бы меня схватили, начали бить, повели бы в тюрьму, я бы испугался меньше, но правитель взъерошил мне волосы, погрозил лукаво пальцем, как Ленин нашалившим матросам. Правитель выглядит очень довольным!
- Я не хотел, ты видишь, ты сам виноват! – он пощелкал узловатыми пальцами и кивнул кому-то.
От него отделилась его собственная тень и очень ощутимо прижала меня к полу. У тени обозначилось лицо. Это было лицо моего друга Антона!
 - Его я тоже прибрал к рукам, как видишь, не зря. Иначе, как бы ты дошёл?
У тебя я тоже возьму кое-что. Не дёргайся, ты вернешься назад, цел и невредим, я ничем тебе не наврежу, ты же мой сын! Ты должен радоваться, теперь она будет счастливее со мной. Вначале я хотел оставить тебя здесь, потом закрыть тебе вход навсегда, но Ия мне подсказала. Она сказала, что будь у меня твоё лицо, она бы смотрела на меня иначе. У меня теперь есть твоё лицо!
Он говорил, не прикасаясь ко мне, но меня выворачивало наизнанку, с меня сдирали кожу, варили в смоле, резали на части. Я улыбался, вымученно и дико, но не мог же я его ни о чём просить. Я видел себя со стороны уже почти его глазами.
Я лежу не шевелясь, и ищу глазами Ию. Она забилась в угол комнаты и не смотрит на меня. Её лицо неподвижно, пока не начинает таять и расплываться в тумане. Меня поднимают.
Упёршись лбом в стекло, и ударившись о пыльный подоконник, сползаю на пол, оставляя на стене две кровавых полоски…
Первое, что я слышу, приходя в себя – это витиеватый отборный мат. Так замысловато выражаться может только Антон.
- Слышь, Вэл! Ты совсем что ли?! Убиться хотел?
При этом обращении я отворачиваюсь от него.
- Эй, Машка, быстро! Он стонет! – радостно орёт Антон.
Я открываю глаза и смотрю на него. В его взгляде ни тени стыда.
- Почему? – спрашиваю я с надрывом.
- Ты ж… бля… столько раз носом землю бороздил, вот и не выдержала твоя голова. Но мозгов маловато для сотрясения! Вместе выйдем завтра! Просто сознание потерял.
- От Асылбека заразился, - невинно заявляет мой взводный, склоняясь надо мной. – Ты лежи, лежи, Валя. Я не хотел, - шепотом добавляет он.
- Почему?! – опять повторяю я, глядя на Антона, пытаясь отодвинуть заслонившего его, взводного. – Ты мне не сказал! Почему? Он меня уничтожил!
Лицо Антона делается задумчивым, Сергея – испуганным.
- Когда, во сне? – спрашивает Антон медленно.
- Да! В твоём чертовом сне! – кажется, я плачу.
- Спокойно, балерун, сейчас кофейку заварим, это опять тебя «молярка» крутит! - говорит Сергей.
- Да нет никакой малярии! Он же меня подставил! Больше я её не увижу! Ты… - я кидаюсь на Антона, но у меня нет сил до него дотянуться. Возле меня появляется симпатичная медсестра со шприцом.
Засыпаю.
Никаких сновидений.

       Глава 23
 Теперь мы в нашем «триста пьяном» полку дослуживаем вместе с Антоном. Не знаю, какая муха ЦЦ его укусила, но он попросился его не отправлять. Нас даже «папа» собрал по этому знаменательному поводу. Вручили какие-то награды, отчитали за пьянство. Полкач никак не мог сообразить, где мы достаём спиртное. А всё очень просто: возле полка стояла цистерна со спиртом. Спирт завезли, уж не знаю, для каких технических целей. Нам с ребятами всё же кажется, что технической целью завоза спирта было чьё то невинное желание поддержать наш воинский дух, что этому доброму человеку с успехом удалось. Полцистерны было выпито, когда наше командование пронюхало или унюхало, откуда ветер дует. Тогда оно пошло на настоящую подлость. В спирт была добавлена солярка! Весь полк был в трауре, но нам помогла военная смекалка. Новая делегация, направленная на поиски правды вернулась с ведром наполовину полным спиртом, смешанным с соляркой. Ведро было долито доверху обычной водой. Солярка всплывает, спирт с водой оседает, делаем в днище ведра дырку – и погнали! Получаем чистую водку, слегка пованивающую соляркой. Пишите рецепт, пока я живой!
Мы пьём водку, сидя в нашей казарме. После устранения запаха застарелой ухи нас решили не выселять, провели дезинфекцию, от которой даже у полкового варана начался насморк. Асылбек не пьёт, он стоит у приветливо распахнутой двери на шухере. Если кто-то нежелательный проходит в опасной близости от казармы, Асылбек начинает петь тонким вибрирующим голосом, даже гиенам становится жутко от его монотонного бормотания, но у нас нет выхода. Все остальные хотят непременно участвовать. В перерывах между пением Асылбек, воздев руки к Аллаху, заливает нам про свою гражданскую любовь, описывая немыслимые прелести своей невесты. Он беспрестанно почёсывается, видно экономит на белье, носит то, что выдают в прачечной. От такого белья не только гниды бывают. Ничего, искупаем его в керосине…
- Вот пусть мэня на этом самом мэстэ доской прибьёт, если я вам рэбята, вру! – клянётся он. В этот момент мы слышим неприятный звук, потом взрыв – и Асылбек падает, контуженный деревянной дверью казармы. Это уже в пятый раз!
- Асылбек! – плачет от смеха Жимо. – Мы тебе и так верим! В следующий раз не надо клясться!
Нам осталось совсем немного до дембеля, кому-то невеста пишет, кого-то бросила. Но даже те, кому пишут девушки, собираются с ними разобраться по возвращении. Я, как всегда, молчу. Я очень боюсь думать о Ие. Наверно, это было временное помешательство. С Антоном мы поговорили. Он видел сон… Действительно, это очень странно… Он видел Ию, описал мне её очень точно, видел правителя какого-то мира… На мой вопрос, почему он не сказал мне во сне, мой друг пожал плечами.
- Во-первых, я говорил тебе, что я приманка, это я точно помню. Во-вторых, нельзя же обвинить человека за то, что он кого-то предал во сне. В моём сне – я тебя не предавал, а спасал, помогая тебе вернуться из чужого мира сюда. Так-то, Вэл!
Мои претензии мне самому кажутся не совсем адекватными. Взводный тогда замял это дело в госпитале. Антон, разумеется, тоже молчит. Все нам немного завидуют. Ещё бы! Мы со школы друзья, теперь тут встретились, домой вместе пойдём.
Все нас берегут, на караваны не пускает Серёга-взводный, ждём приказа. К новому году, тьфу-тьфу, будем дома.
Я усовершенствую своё владение гитарой, хорошо, что Антон тут, он же запоем учит английский, зачем это ему?
Салобоны сидят в казарме, разучивая по нашему приказу песню Антона: «когда я буду дедушкой».
Жимо врывается, как тунгусский метеорит:
- Мужики! Идёмте быстро, есть дело!
Мы идём, не очень быстро, чтобы не уронить себя в глазах молодой общественности, но озабоченно.
К дереву привязана туша коровы, несколько пацанов возятся с оружием. Серёга-взводный с ними.
- Если вы получаете, к примеру, в ногу заряд 5.45 – вам конечно не по себе, - разглагольствует он. Но патроны эти игольчатые, малоощутимые. Если же в вас въедет 7.62 – это уделает вас по-серьёзному. Почему? Да потому, что входное отверстие уже доставит вам много неприятностей. Вот! – Он показывает спиленный патрон. – Будем испытывать новоизобретенные разрывные пули.
Сергей стреляет по корове, и все, кто обзавёлся спиленными пулями, пробуют свои силы на трупе священного индусского животного. Корова висит на дереве, как живая. Мы, расстроившись, идём отвязывать тушу.
- Валя, ты из-за дерева верёвки подрежь, командует взводный.
Обхожу дерево, а отвязывать нечего. Задняя часть туши отсутствует. Патроны оказались действенными! Снесли полкоровы!
 

       Глава 24

Надвигающаяся демобилизация нас не радует и не огорчает. На наше место смена не придёт, что-то не ладится у «страны родной» с рельефом данной местности. Мы с Тошей просимся на операции изо всех сил. Кому охота сутками сидеть в полку – скукотища. Но взводный нос воротит, говорит, что есть и помоложе нас. Антон крутит какие-то «гешефты», торгует с духанами. Где-то у пехоты выменивает алюминиевые ложки, обменивает их у «бачей» на что-то более ценное, например, на солнцезащитные очки. Он уже раздобыл нам по паре носков верблюжьей шерсти, отличные свитера, ворованные маскхалаты.
Кроме тех вещей, что нельзя вывозить из ДРА, мы ещё накупили по джентльменскому набору, как у всех и подарки родным. Даже чеки остались.
Когда, наконец, приказ дядьки Язова достигает и наших широт, мы встречаем это событие такой пьянкой, что если бы духи захотели войти в наш полк днём, не один солдат не смог бы им помешать. Все, включая полкача и замполита забыли свои имена и род войск.
Из нашей роты уходят пятнадцать человек. Мы уверены, что встретимся незамедлительно по возвращении. Антон ходит мрачный и с больной головой, мне кажется, он пытается мне что-то сказать, но не помнит, что.
Длинная пыльная колонна сутки ползёт до границы. Наши вольнонаёмные провожают нас, стоя по обочинам дороги, и испуганно машут нам вслед. Пограничники двигаются, как сонные мухи. Те, кто везёт то, что нельзя - видны невооруженным глазом. Но и они проходят на родную землю с миром. Я боюсь, что не смогу провести свою серёжку, мама передала мне её случайно, подпольно можно сказать. Если я ничего не говорю о Ие, это не значит, что я всё забыл. Нет, я всё помню.
В Термезе всем выдают бесплатные билеты, кто куда пожелает, и отпускают на все четыре стороны. Перед возвращение домой, в родной город Х, мы с Антоном собрались поездить по стране. Но бесплатный билет выдаётся армией только в одну сторону, значит ехать надо туда, где есть родственники. Мы решили податься туда, где снег и тишина.


       Глава 25
Мы едем в поезде. Как-то странно всё это. Термез остался позади, продукты почти съедены, оружия под рукой нет, даже гранаты. Да что там граната – хотя бы нож. Это так непривычно! Например, проводник всё время просит в морду, это неоспоримый факт, и Антон со мной согласен.
 Мы воспользовались случаем и едем к моей бабушке – проведать. Разговоры о будущем переходят в невнятное мычание. Какое будущее? Я забыл, как люди вообще живут, чем заняты целый день, как обходятся без приказа. С попутчиками говорю медленно, чтобы не использовать ненормативную лексику. Антону проще приспосабливаться, он почти полтора года был в музроте - там народ интеллигентный.
После полупустого поезда втискиваемся в набитый автобус, который довезёт нас до парома. Паром - это летом, а теперь надо переправляться по льду. Антон проклинает уже и весь Алтайский край, и людей, непонятно по какой надобности едущих в этом автобусе, и наши сумки с консервами и подарками, и главное меня – втравившего его в эту авантюру.
Бабушка встречает нас возле парома на станции. Она совсем не изменилась. У неё такое же круглое восторженное лицо, молодые глаза, только волосы стали совсем белыми. Бабушка приехала встречать нас на кошовке, это такие сани с сиденьями. Едешь, прямо как в экипаже. Бабушка сажает нас в кошовку, укутывает, как детей, тулупами и с молодецким посвистом трогает с места в карьер. Старые сани болезненно хрипят, вот-вот развалятся. Ехать не далеко, но снегу намело столько… Красота неописуемая! Именно поэтому мне и захотелось здесь ещё раз побывать. Зима здесь тихая, ни ветров, ни вьюг. Весь хутор завалило снегом, дома едва видны. Снег ложится большими хлопьями, тихо и вкрадчиво. Посмотришь на это величие дикой природы и высокомерное её безразличие к человеку и хочется напиться до «голубой воды», зарезать кого ни будь, или самому застрелиться - не со зла и не сгоряча, а просто чтобы убедиться, что всё суета, кроме этого вечно падающего снега.
 Скоро Новый Год, через две недели. На Новый Год мы договорились вернуться домой. Погостим дней пять, и двинем на юг, в любимый город Х.
Сосед выставил три литра первача, и так натопил баню, что страшно заходить.
 Антону всё это в диковинку. Сначала он чуть не задохнулся в бане, потом когда я вытолкал его в снег, он выдал весь свой витиеватый лингвистический запас, потом он расплакался после полстакана первача…
Бабушка собрала соседей, но мы сидим, как два барана, и молчим, соседи ждут, бабушка суетится у печи. Тупиковая ситуация.


       
Антон совершенно нажрался, начал петь Битлов, вставляя матерные объяснения в тех куплетах, где забывал слова. Соседи отчаялись услышать что-либо интересное про Афган, и запели хором:
Под окном черёмуха колышется,
Распускает лепестки свои.
За рекой знакомый голос слышится,
  И поют всю ночку соловьи.
За окнами мела метель. Мужчины спали, уронив головы в тарелки с остатками скудной закуски. Бабы пели. Бабушка сидела у стола, оперев круглое, доброе своё лицо на сцепленные руки. Вечер встречи удался.

       Глава26.
Я вышел в сени, постоял, вдыхая морозный воздух, и запахнув тулуп, спустился с крыльца. «Надо было к бабушке каждый год ездить на летние каникулы! Такой красоты в городе не будет. Я очень хочу домой в родной или почти родной город Х. Но здесь…»
Я почувствовал чей-то взгляд и невольно пригнулся. Сработал инстинкт, выработанный двумя годами службы. Из-за чёрного покосившегося забора меня кто-то разглядывал.
- Кто идёт?! – гаркнул я по привычке. Маты, готовые вырваться, я сдержал, передёрнуть затвор было невозможно по причине отсутствия оного. Правильно я сделал, что не стал продолжать! Из-за забора вышло чудное создание, девочка, закутанная в шубу до пят. Из-под платка сверкали чёрные, чуть раскосые глаза.
- Тебе чего? – может, и грубо, так не будет шастать по ночам.
- Мама велели вам идти к ней квартироваться. – неожиданно грудным голосом сказала она. Я заинтересовался.
- А кто у нас мама?
- У Вас?
- Тьфу ты, да у тебя, у тебя!
- Варвара.
Исчерпывающий ответ. Чувиха - просто супер! Мне показалось, ей лет пятнадцать, а заговорила – так все двадцать пять.
- Сколько тебе лет? – не воспримет же она мой вопрос как обиду.
- Не твоё дело, братик! Так идёшь к нам?
Тут на порог вышел Антон. Ну «вышел» - мало похоже было на то что он сделал. Он оперся щекой на двери и уехал вслед за дверью. Потом сфокусировал взгляд на девочке и преобразился прямо на глазах. Лицо его из нерегулируемо-пьяного, сделалось задумчиво-поэтическим. Он вдруг запел, и что бы вы думали? «Средь шумного бала, случайно» Это была тот ещё романс. Дверь, заунывно скрипя, создавала необходимый музыкальный эффект. На порог вышла бабушка. Увидев девочку, она поджала губы.
- Зачем пришла? – при этом бабушка схватила меня за тулуп и потянула к себе, будто девочка могла меня обидеть. Антон наоборот, отлип от двери и спрыгнул с крыльца, упав в ближайший сугроб. Девочка, смеясь, протянула ему руку. Он схватился за нее, и они вместе завалились в снег. По его взгляду я понял, что он уже почти вменяем.
- Пропал парень, - прошептала бабушка в сердцах.
- Кто? – не понял я.
- Иди, в дом Валюша, и ты, Антон. Почивать пора.
- Мама велела одного у нас разместить, - сказала девочка.
- А можно я у них лягу? – Антон был абсолютно трезв, и глаза его горели охотничьим азартом.
- Так у нас места всем хватит! – Бабушка внимательно посмотрела на Антона и махнула рукой. - Иди уж! – она повернулась к девочке. – Скажи матери, мы завтра зайдём, познакомлю вас.
- Ты, по-моему, не очень рада, что он туда пошёл? Кто эта девочка?
- Это бати твоего племяшка - дочь сестры.
- Я не знал, что у него есть родня. А эта барышня мне получается двоюродная сестра?
- Получается.
- А чего ты не хотела, чтобы я туда шёл?
- Со мной пойдёшь, так мне спокойней.
- А Антон?
- Ничего этому кобелю не сделается! Он сам хотел туда, вот и пошёл.
Я тоже думал, что ничего ему не сделается, и всё же заснул не сразу, долго ворочался на печи.
Неделя пролетела как один день. Нужно было уезжать. Антон, похоже, забыл, что материл меня, почём зря, когда я его сюда привёз. Он пропадал все дни напролёт у тёти Варвары, как звали мою новообретённую тётушку. Танюше – моей двоюродной сестре было на самом деле семнадцать лет. Она не была «в его вкусе», но сказывались два года поста. Он как с цепи сорвался. О чем они часами могли говорить – непонятно. Хотя, почему непонятно? Мой друг мастер по части слабого пола. Мне было её немного жалко, ведь и ежу понятно, что это его увлечение закончится уже в автобусе по дороге на станцию. Бабушка эту семью очень не жалует, она, оказывается, умеет быть немного ведьмой. Тётя ей отвечает взаимностью. Нормальные отношения.
Тётя приехала на хутор уже после нашего с мамой отъезда, она ничего не знала о смерти отца, это был для неё страшный удар, как она рассказывала. Вот она и осталась ухаживать за могилкой. А откуда Танюшка взялась – совсем непонятно. Этот секрет тётка собиралась унести с собой в могилу. Моя сестра чем-то на меня похожа, это очень отдалённое сходство, но всё же… У неё черные прямые, как у казахов, волосы, высокие скулы, чёрные, чуть раскосые глаза. В общем, ничего… Но, Антон всегда западал на высоких худых кудрявых блондиночек, голубоглазых, хлопающих ресницами и громко смеющихся его плоским шуточкам. Он умеет и нормально шутить, но женщина и юмор для него, что гений и злодейство для Моцарта.
Сидим у тётки, прощаемся. Мне, если честно, хочется уже к родным выхлопным газам, застревающим лифтам и тёмным улицам с побитыми фонарями. Мои ещё обидятся, когда узнают, что я не сразу домой поехал, но я же сознательность проявил! Когда ещё бабушку навещу? Сидим. У Танюхи нос красный, Антон тоже странный какой-то.
 
- Ну, хватит! – говорит тётя Варвара. Теперь идите. Вот тебе Тоша памятка. Как в поезд сядешь – прочти внимательно.
Домчала нас бабушка в момент. Антон как в кошовку рухнул – сразу отключился, всю ночь, видно, не спал. А я смотрю по сторонам, и такая
грусть- тоска меня гложет, будто в последний раз приехал.
Бабушка провожала нас на автобус, мне так плакать захотелось, как много лет назад, когда я первый раз отсюда уезжал с Костиком и мамой.
- Сколько стран впереди, сколько чудес в мире, ты Валюша не тоскуй, - бабушка перекрестила меня и отвернулась.
Только мы сели в автобус, Антон достал свою памятку и развернул, пряча от меня письмо, будто я собирался его читать.
- Вот сволочь! – он побледнел и сунул мне тетрадный листик. Тётя Варя писала, что по нашим законам Таня ещё несовершеннолетняя, и вполне можно упечь Антона за растление малолетних. Дальше шло подробное описание, что с ним произойдёт на зоне, если сюжет будет развиваться по подобному сценарию. Ниже она сетовала на тяжёлую деревенскую жизнь, на денежные трудности и напоминала, что успела Антона полюбить, как сына, а посему – по приезде домой Тоша должен был обрадовать родителей, что нашёл свою судьбу в Алтайском крае, и встречать Таню на вокзале такого-то числа, такого-то месяца.
- Убью, сука старая! – прорычал Антон, порываясь выскочить из автобуса. Я его придержал и усадил на место.
- Ну, убьёшь, добавят к растлению ещё и убийство старушки. Нашёлся Раскольников!
- Этой старушке самой сорок лет! Если бы могла, она бы меня на себе женила! Пусть едет, куда хочет! Никого я встречать не поеду! Меня насильно женить?! Не выйдет!
- А адрес ты ей дал, письма писать?
- Идиот! Что делать, Вэл? Я влип, чёрт возьми, как же я попал!
- В нашей стране, слава богу, разводы не запрещены. Ну, женись, через год ей восемнадцать стукнет и разведешься. И мне казалось, ты очень на неё запал, так в чём проблема?
- Мать меня зарежет! Я тебе не говорил, но наша семья собирается уезжать за бугор. Все ждут только меня. Я приеду, сразу начнём оформлять документы.
Я сидел, как громом поражённый. « Уезжать? Куда? Только выжили, жизнь начинается, и зачем? Что тут плохого?»
- Для этого и английский учил, чтобы время не терять, - уныло подытожил он.
- А мне, почему не сказал? – на меня накатило такое… вслух не произнесешь. – Это уже не во сне, Тошка! Это называется знаешь как?
- Знаю, что ты скажешь, но я не мог. Всё собирался и как-то, знаешь, язык не поворачивался. Прости Валька.
- А я тут, значит один?
- Да куда я теперь поеду! Ты же сам читал!
Меня неожиданно осенило.
- Ты Тане про отъезд говорил?
- Я хотел по-честному. Сказал, ещё в первый день.
- Правильно! С ней по-честному, а со мной как попало! Ладно, что уж теперь! Вот что её в тебе так привлекло. Она не просто из села в город хочет перебраться, она на «луну» собралась!
Мы помолчали. Картина была до противного ясна. Самое прикольное, что бабушка моя всё знала! Недаром она сказала: «пропал парень».

Сутки я молчал, Антон вился вокруг меня мелким бесом, бегал за чаем, рассказывал попутчикам про мои подвиги. А я, сидя у окна, разглядывал заваленные снегом поля, окрестные сёла…. Вся моя эйфория улетела в тартарары. Антон ведь был по существу моим единственным другом. Только он знал обо мне всё, или почти всё… Я бы тоже уехал, только чтобы не оставаться здесь одному… На подъезде к благословенному городу Х на станции продавали ёлки и апельсины.
- А что, это идея, привезём нашим по ёлке, смотри, какие классные. И апельсинов купим. Предки нас раньше января не ждут, - он заглядывал виновато мне в глаза, и мне его стало жалко. В конце концов, его семья так решила… что, он тут один останется?
 Я слез с верхней полки и сунул ноги в тапочки, подаренные бабушкой. Цвета они были загадочного – оранжево-зелёного, но меня это не смутило. Мы выбрались на станцию, ноги у меня сразу замёрзли. Идея привезти домой ёлку, уже не казалась мне такой радужной. Мы схватили по пушистой ёлке и кинулись в вагон вздрагивающего уже поезда. Проводник загородил нам проход грудью.
- Куды? А людёв я в ящики поскладаю? – заголосил он.
- А вас, папаша, с поезда никогда не выбрасывали? – задушевно прошептал Антон.
Проводник попятился, я тоже. Знаю я эту манеру шептать перед воплем для усиления эффекта восприятия.
 – Если ты, козёл ещё слово мне скажешь…я контуженный, мне ничего не будет! - заорал мой друг, выкатив глаза. Проводник не сильно испугался, но посторонился. Мы выстроили ёлки в тамбуре. В любом случае, мы ничего не теряли. Через часа два мы прибывали на ЮЖД. Мы пристроили ёлки в тамбуре, покурили и пошли складывать вещи. Войдя в купе, я почувствовал, что тут только что кто-то побывал, кто-то чужой. Мне это не понравилось. Ещё больше мне не понравилось, что я не увидел своих армейских ботинок. Ноги в тапочках чертовски замёрзли, и самым большим моим желанием было надеть зимнюю обувь. Но ботинки исчезли! И не только мои… Зачем вору такое количество ношенной обуви? Может он добывал обмундирование для подпольной армии…
Мы вытащили из вагона свои жалкие пожитки и авоськи с апельсинами, побросали на разъеденный солью снег огромные пушистые ёлки, и стыдливо поджимая окоченевшие ноги, ступили на родной заплёванный перрон.
Нас встречала моя мама. Бабушка дала ей телеграмму.
Мама нас не узнала, она металась по перрону, заглядывая в усталые лица приезжих. Мне почудилось, что вначале мама узнала тапочки. Может, это было любимое сочетание цветов моей бабушки? Но мама увидела наши ноги, обутые не по сезону, и лицо её изменилось. Потом она увидела пышные ёлки, и наконец – нас любимых. Она кинулась ко мне, но вместо слёз радости разразилась гомерическим хохотом, и не могла успокоиться до самого дома. Её доконали апельсины, которыми у нас дома была завалена ванная комната.
Дело в том, что наш сосед по лестничной клетке был лётчиком гражданской авиации. Из каждого рейса он возвращался нагруженный. Если он летел на юг за цветами, то ванна наша кровоточила роскошными гвоздиками, если вёз фрукты – мы варили варенье. А перед новым годом его грузом как раз и были апельсины.

       Глава 27

Первые недели после дембеля начисто выпали из моей памяти. Те, кто прошёл армию, прекрасно меня поймут. А если учесть, что мои предки гнали самогон на продажу… Как я не запил, ума не приложу. Антон приходил каждый вечер, садился на кухне и смотрел на настенный календарь. Он так ничего предкам и не рассказал о своём алтайском приключении. Они развили бурную деятельность, и все бумаги были уже в ОВИРЕ.
Тоша сидел у меня, дегустировал самогон и уныло смотрел на толстого старого кота Василия, зависшего на кухонном шкафу.
- Всё, Валя. Пропал я. Сегодня приезжает Татьяна.
- Ты рад? – злорадно уточнил я.
- Если честно, да. Я написал матери письмо. Поживу где-нибудь, пока родаки успокоятся. И пусть твоя двоюродная сестричка не думает, что будем жить, как сыр в масле. Снимем комнату. Я, вот, и на работу устроился… Переводы… Посмотрим, как ей жизнь в городе понравится.
- Значит, поедешь встречать?
- Конечно, я же понимаю, что тётя Варвара не пошутила. Она дама с очень хорошей памятью. Если что, приложит все усилия, чтобы раздуть скандал. Посадить не посадят, но заметочка о том, что у меня что-то не в порядке с законом, может мне сильно навредить в другой жизни. А ты не думал уехать?
- Я? Куда, на БАМ? – я покривил душой, ведь я, в самом деле, думал.
- Твой Костик очень даже одобрил бы такое решение. Они бы и сами смотались отсюда с удовольствием, но молчат из-за тебя. Ты единственный из семьи не можешь рыпнуться отсюда. Так что жениться тебе тоже не повредит, причём исключительно по расчёту. Найди скромную и честную девочку из еврейской семьи и договорись с ней. А я помогу расписаться. У меня подруга в загсе работает. Помнишь, рыженькая такая?

Я не мог и слова вымолвить. Теперь до меня начали доходить и мамины намёки, чтобы я не торопился жениться по любви, и шуточки Костика о моей почти еврейской внешности. Моя сестра училась в ульпане. Каждый день после школы она бежала на репетиции детского еврейского театра. Мои тоже мечтали уехать! И я то единственное обстоятельство, которое им мешало осуществить мечты.

Я выскочил из квартиры, хлопнув дверью, так ничего и не сказав своему другу.
До темноты ходил по району и не в состоянии был сосредоточиться ни на одной мысли. Кончилось, как всегда плохо. В одном из знакомых проходных дворов меня остановила компания. Дети призывного возраста, выпив от радости за свою судьбу, поджидали явно не меня. Но им подвернулся именно я. Хотел пройти мимо, но у меня попросили сигарету, потом спички, потом три рубля. Можно было сказать, что у меня нет трёх рублей, что было бы чистой правдой, но я сказал, что не дам. Пришлось долго объяснять им – почему именно я не хочу дать им три рубля.
Какая-то мелкорослая сволочь умудрилась таки в общей свалке достать до моего лица. Получив удар по носу, я окончательно озверел, и стал бить не разбирая. Через пять минут избиения мной несчастных детей подъехал ментовский бобик, вызвал подмогу, и нас всех повезли с ветерком на соседнюю улицу, где находился районный пункт милиции. По дороге в участок дети притихли, а я немного остыл и разглядел, что в этой компании были не только пацаны. Девчонка, сидевшая рядом со мной тихо материлась, вытирая разбитую губу. У неё была короткая стрижка, большие голубые глаза и серёжка в одном ухе. Мальчишеская курточка была разорвана и на кофте не хватало верхних пуговиц. Неудивительно, что я не распознал в ней существо противоположного пола. Губа у неё сильно опухла, и я порывшись в карманах, нашёл носовой платок, вложенный туда заботливой маман.
«Носовой платок у настоящего джентльмена должен быть всегда выстиран, накрахмален и выглажен». Непонятно, зачем он вообще нужен тогда?
- Держи, - протянул я ей платок. – Губу вытри.
Она с благоговейным ужасом воззрилась на сие чудо чистоты.
- Мне?! – она взяла платок двумя пальцами, не зная, наверное, как им пользоваться.
- Извини, я не знал, что ты не… ну, что ты девушка.
 Парни, плотно вбитые в бобик, как селёдки в банку, заржали.
- А теперь ты откуда знаешь, что она девушка?
- Заткнись, козёл! – она приложила платок к разбитому рту, и на этом наш куртуазный разговор был завершён. Компания о чём-то шепталась, поглядывая на меня.
Нас всех затолкали в участок и посадили на жёсткие холодные стулья.
Вышедший из комнаты толстый милиционер оглядел нас всех по очереди, устало вздохнул и отвернулся.
- Кто будет говорить? – спросил привезший нас патрульный.
Мне было неинтересно, кто из них будет говорить, и что он будет рассказывать. Я задремал. Но, наконец, настала моя очередь.
- Ребята говорят, что ты их избил, - обратился ко мне толстый, беспардонно тряхнув меня. – Что они гуляли, а ты начал к их девчонке приставать. Слышишь! Я к тебе обращаюсь!

Я молчал, нос начинал побаливать, и я уже представлял мамино лицо, когда она меня увидит.
- Документы есть?! – напустился на меня мент.
Я кинул на стол своё удостоверение участника войны. Очень не хотелось тут его показывать, но с другой стороны было приятно увидеть вытянувшиеся лица защитников порядка.
- Расскажите, как было дело, гражданин. Они на вас напали, эта шпана?
Хочешь, сынок, раскрутим их по полной? – доверительно понизив голос, наклонился он ко мне.
- Да ничего не было, дети сигарету попросили, я не дал, ну вы же знаете, как бывает.
- Значит, не хочешь их наказать? – глаза мента опять сделались сонными.
- Это его надо наказать, это он нас избил, - закричал один из парней, не понявший, куда ветер дует. – Он девчонку ударил, покажи ему лицо Женька!
- Ничего я не буду показывать, - вскочила со стула голубоглазая девчонка в порванной курточке. – Можно платок намочить? – спросила она мента.
- Дома намочишь, иди, девочка, и не гопничай больше, и ты, парень, тоже можешь идти. У остальных данные запишем и письма разошлём родителям на работу. Мы вышли из милиции вместе.
- Вам куда? – спросила девушка Женька.
Я неопределённо махнул рукой.
- Идёмте ко мне? – робко предложила она. - Я вас чаем напою. Платок ваш постираю и выглажу. Я в этом подъезде живу, - указала она на двор соседнего с милицейским участком дома.
- Идём, - домой мне не хотелось, там я не смог бы делать вид, что ничего не произошло, а на серьезный разговор с родителями сил не было.
Мы зашли в старый сталинский дом с широкими лестницами. Женя сразу остановилась у красивой деревянной двери на первом этаже.
- Я тут живу. А как Вас зовут?
- Валентин. А почему «Вас»? Тебе сколько лет?
- Восемнадцать.
Я с сомнением оглядел её мальчишескую фигуру.
- Я думал, тебе тринадцать.
Она метнула на меня взбешённый взгляд. - Ещё раз так скажешь, и я тебе опять врежу! А знаешь, почему мент меня отпустил? – её рожица скривилась в ехидной гримасе. – Это мой папачус, так что родителям писать не станет. Придёт в воскресенье и будет мне мозги парить. Мама с ним развелась ещё восемь лет назад, а теперь он ходит к нам и ноет, ноет.
- А мама кем работает? – я увидел на стене фотографию мамы. Женька была не в неё. С фотографии на меня укоризненно смотрела очень привлекательная брюнетка с миндалевидными глазами и пышными формами. Я вспомнил, где я видел эту маму. Она работала врачом в районной поликлинике. Не то Сендерович, не то Сернедович её фамилия.
Женька пока тараторила с кухни, рассказывала, что врач и мент очень неудачная пара, и хорошо, что родители разошлись, и что папа её достал нравоучениями, а мамы никогда дома нет, что она учится в строительном, куда мне предстояло восстанавливаться, что хочет водить машину, что у неё уже есть права на мотоцикл. Через десять минут я знал о её жизни буквально всё.
 Она вернулась в комнату с большой чашкой чая и миской сырников. Согревшись и поев, я расслабился, закурил прямо в комнате, откинувшись на диване. Интересно, до каких пределов простирается её гостеприимство. Даже немного задремал. Проснулся я от прикосновения к моему носу. Женька пыталась неумело водрузить мне на переносицу холодный компресс. Я заорал и вскочил, так как холодная вода потекла за шиворот.
- Ты бы лучше собой занялась, смотри, трёх пуговиц на кофте нет. – сказал я вытирая шею.
- Кто их оторвал, тот пусть и пришивает, - желчно парировала она.
- Ты в восемнадцать лет и пуговицу пришить не можешь? – мне понравилось её злить.
- Могу, но пуговицы оторвал ты – ты и пришивай. А сырники, между прочим, лопал с удовольствием, так что кое-что я делать умею.
- Я думал, сырники тебе мама на обед оставила.
Женька, не ответив, достала из шкафа коробку с нитками. Она водрузила её на стол и вышла в коридор. Оттуда в меня полетела кофта, а за ней и курточка. Я достал иголку с ниткой и коробку с пуговицами. На дне лежал Женичкин паспорт. Я не удержался и заглянул в него. Ей действительно было восемнадцать лет!
Она принесла из кухни две зажжённых сигареты и уселась рядом со мной. Краем глаза я видел, что она, сняв кофту, успела надеть только тоненькую футболку. Грудь у неё всё-таки была в наличии, если присмотреться…
- А что за документ ты моему папику показал? – спросила она, выдыхая дым.
- Не важно.
- Ты случайно не мент?
- Криминальный элемент, - зарифмовал я.
- Не хочешь говорить? Так я сама возьму! – и она полезла ко мне в карман, нагло усевшись ко мне на колени.
Я сжал ей руки и отложил кофту с иголкой в сторону. До меня дошло, что девушка ищет не документ. Она смотрела на меня снизу вверх своими детскими голубыми глазами и молчала. Я упивался моментом и решил пока ничего не понимать. Придерживая локтем её руки, достал из кармана «корочку» и показал ей. Вопросы о службе в армии я научился игнорировать ещё в первую неделю после возвращения. Но Женечка ничего не спросила. Она высвободила руки и пошла варить кофе. Потом мы посмотрели старые пластинки, она выдала мне все семейные тайны, и я совсем уже собрался уходить. Она предложила встретиться на следующий день.
- А куда мы пойдём? – спросил я, разглядывая её, стоящую в дверях.
- Нет, если ты занят, я не навязываюсь, - тоном обиженного ребёнка сказала она.
- Найду время, - многозначительно прошептал я, и быстро ушёл.

       *****
Настроение у меня немного исправилось. Но дома меня ждала мама. Она сообщила мне, что Антон сломался, и сообщил родителям о приезде Танюшки. Он не нашёл ничего глупее, как сказать что влюбился и собирается жениться. Его отец был вне себя. Он даже звонил мне, но меня, слава богу, не было. Ни о каком шантаже со стороны своей избранницы Антон не рассказал. Я поразмыслил об этом и решил, что это он правильно сделал. Его родители обязательно бы всё испортили.

       Глава 28
Девушка Женя не приходила мне в тревожных снах, я о ней даже не вспоминал. А вот девушка Таня, молодая жена моего друга Антона, заколебала нас до предела. Во-первых, она заявилась к нам домой знакомиться с моей мамой, во-вторых, потребовала свадьбу «как у людей», ей необходимо было белое платье, гости, ресторан. Антон со скрежетом зубовным всё это исполнил, его родители начали подозревать, что происходит что-то нехорошее, но чувствовать и знать наверняка – это разные вещи. Папа Антона пытался загладить свою вину перед сыном. Он извинился за свою нервную вспышку и пытался всячески угодить Танюшке, чем Антона выводил из себя ещё больше. Их семья опять засобиралась уезжать, Таня, как мы и предполагали, была ничуть не против составить ему компанию. Она находилась в интересном положении, и рожать собиралась только в «человеческих условиях».
Восстановление моё в институте заняло ровно один день, и каково же было моё удивление, когда в курилке я встретил Женю в окружении сопливых поклонников. Она выглядела совсем не так, как в первую нашу встречу. Длинная чёрная юбка с разрезом и короткая дублёночка придавали её мальчишеской фигуре какую-то утончённость, короткая стрижка в сочетании с ярко накрашенными губами смотрелась сногсшибательно. Я сглотнул и прямиком направился к ней. Она, явно, заметила меня раньше, но изобразила неподдельное удивление.
- Валюша! Чтож ты исчез? – томно прикрыв глаза, удлинёнными синей тушью ресницами, прошептала она.
Терпеть не могу, когда меня называют «Валюша». Я закрыл глаза и представил её с разбитой губой, в рваной куртке, и сразу успокоился.
- Я боюсь больших дядей в милицейской форме, - взяв её за подбородок, я при всех поцеловал её в бордовые губы под возмущенный ропот юных курильщиков, и лениво вышел, втайне надеясь, что помада у неё на губах была не химическая.
Меня проводили гробовым молчанием. Если бы Антон меня увидел, он бы тоже онемел. Да я и сам от себя не ожидал такого…
Женя ждала меня после пары возле лаборатории. Мы, оказывается, учимся на одном потоке, она уже знает, в какой я группе.
- Пойдём, сходим в «Пирожковую»? – как ни в чём не бывало, предложила она.
- У меня только полчаса, давай просто покурим.
Мы вышли в парк, было холодно, дорожки были завалены снегом и, расчистив немного места на скамейке, я посадил её к себе на колени. Мы молча курили, когда я заметил проходившую мимо девушку. У меня внутри всё перевернулось, я оттолкнул ничего не понявшую Женю, и кинулся вглубь аллеи. Девушка шла, едва касаясь заметённой снегом тропинки, рыжие волосы развивались при ходьбе, распахнутое серебристое пальто напоминало космический костюм.
- Ия! – я догнал её уже в конце парка.
Девушка обернулась, что-то неуловимо знакомое мелькнуло в её лице и пропало.
- Простите, я вас принял за другую, - уныло пробормотал я и поплёлся обратно.
- Жаль, - крикнула мне вслед девушка, но я даже не обернулся. Мне не нужны подделки, мне нужен только оригинал, но это, похоже, плод моего больного воображения.
Женя сидела на скамейке, и глаза у неё подозрительно блестели. Я подошёл и плюхнулся рядом.
- Думал, что это моя знакомая, - чувствовал, что должен объяснить свой внезапный побег. Да, я знаю, так нельзя было, она же не виновата, что я псих, ещё и контуженный. – Ну, извини, - я обнял её за плечи.
- За что? Ты же мне ничего не должен, тебе пора на пару, опоздаешь.
Она опять смотрела снизу вверх своими большими голубыми глазами, и я сдался.
- Пойдём к тебе? Чаю хочется с сырнтками
Она просияла..
- А пара?
Но мы уже шли, обнявшись, в сторону её дома. По её улице мы уже почти бежали, но она неслась чуть впереди, цепко держа меня за руку.
Не успел я снять куртку и расшнуровать ботинки, как она потянула меня вниз, и мы упали в коридоре, попутно завалив вешалку с одеждой. Это была сказка не для самых маленьких и я , пожалуй, пропущу подробное описание.
С Женей было просто и весело, не нужно было напрягаться, чтобы выглядеть влюблённым. Она не требовала признаний, более того, она начисто отвергала такую слабость, как любовь и признавала только влечение. Мои неумело выбранные подарки действовали ей на нервы, и она этого не скрывала. Духи и косметика высмеивались, зато газовый баллончик с нервнопаралитическим газом вызвал бурю восторга. Благодарность её не знала границ, и домой я в тот день попал утром.
Я понял, что если до весны мы не снизим обороты, то нас обоих исключат за прогулы.
Женина мама – врач оказалась очень миловидной и либеральной женщиной, наши отношения её не смущали, она была целиком занята собой и дома бывала редко. За несколько часов до своего появления она обычно звонила дочери и сообщала, когда придёт.
Был конец недели, я позвонил матери, что не приду ночевать и, после последнего сеанса любовного триллера мы остались у Жени. Она наполнила ванну горячей водой, включила в салоне музыку. В ванной комнате горела газовая колонка, дом был старый и горячая вода была всегда, даже зимой, даже когда меняли трубы отопления… Я был почти счастлив, лёжа в горячей воде в тёмной комнате и слушая тихую музыку, доносившуюся из салона.
- Женька, - позвал я, - сигару бы, или сигарету на худой конец.
Она появилась в ванной с двумя незажженными «беломорами» в зубах. Я недовольно поморщился, ну что за страсть курить папиросы, когда на столе валяется пачка нормальных сигарет.
- Держи, - она вставила папиросу мне в рот. – Подкури сам.
Я затянулся и сразу понял, что это трава.
- Не бойся, это для расслабления. Трава слабая, мы вчера курили.
- Мы? – я сел в ванной.
- С ребятами. С одного косяка не улетишь.
Где-то я уже это слышал. Я курил, но расслабления не чувствовал, и спокойствие моё улетучилось. Для чего я собственно это делаю?
Как только я об этом подумал, колонка зашипела и погасла, в ванной комнате стало совсем темно. Я встал, чтобы выключить газ, но ванна вдруг поползла у меня под ногами. Я упал, больно ударившись локтем.
- Жень, - позвал я, но стена воды обрушилась мне на голову, заглушая крик, наполняя лёгкие…
       *******
Я не хотел сюда попадать! Ну что это за чертовщина такая?! Кроме Ии мне здесь никто не нужен, а ей не нужен я. Но я стоял перед знакомой уже крепостной стеной, мокрый и околевающий от холода. Пронизывающий ветер сдувал меня с ног, самое прикольное, что я был голый, босой и с потухшей «беломориной» в зубах.
       Глава29

Меня волокли по тёмному коридору два дюжих молодца. Мои призывы к «людям добрым» закончились безобразной сценой под крепостной стеной. Вначале они молча меня били, весьма профессионально и беззлобно, но когда я умудрился пнуть ногой одного из стражников, им это очень не понравилось. Меня скрутили, надели на голову мешок и потащили в город.
Я не ожидал, что на улицах будет так много народа. Стоя рядом с крепостной стеной, я не слышал шума толпы, а теперь меня тащили по запруженной народом площади. Народное гуляние по случаю моего прибытия было в самом разгаре. Глупая шутка. Меня волокли в светонепроницаемом мешке, и одним из лучших происшествий было то, что в мешке обозначилась дыра. Видел я плохо, разбитая бровь, как известно, видимости не прибавляет; тащили меня нежно.
Но любым странствиям приходит конец. Я скатился с длинной узкой лестницы из шестидесяти четырёх ступеней и, наконец, очутился в тихом подвале. Почему шестьдесят четыре ступени? Посчитал. Откуда знал, что лестница узкая? Мне поведали мои рёбра.
Больше всего мне хотелось материться. Громко, чтобы не заплакать. Место живое на мне может, и было, но внутри.
Какая-то добрая душа стянула мешок с моей головы, и я предстал глазам пораженной публики.
Наверно, это была тюрьма. Я лежал в огромной клетке, над моей головой пестрел исписанный непонятными символами низкий потолок. До него можно было дотянуться рукой. Значит, стоять в этом замечательном месте было нельзя. Выпрямиться можно было, только лёжа на полу.
Надо мной возвышалась туша огромного человекоподобного существа. Женщины.
Она участливо накрыла меня мешком, я застонал от прикосновения грубой ткани. Медленно ощупал рёбра, пошевелил ногами. Кроме многочисленных ссадин, кажется, других повреждений на теле не было. Во рту стоял привкус крови, но зубы были все на месте. «Как-то слабо они били» - подумал я хвастливо.
- Бабушка, - хотел обратиться я к женщине, но, решив, что это было бы не слишком учтиво, успел произнести только первый слог.
- Что?! – грозно нахмурилась «рубенсовская женщина в третьей степени».
- Я говорю: ба! Какое у вас доброе лицо, мадам, - промямлил я.
- Это тебе не поможет, - сухо ответила она. Огромное, в складках кожи лицо, повисло надо мной полной луной. – Я должна зафиксировать твоё последнее желание.
- Перед казнью? – уточнил я, пытаясь подняться.
Дама не удостоила меня ответом.
- Только зафиксировать, или исполнить? – предпринял я ещё одну попытку.
- Желания вроде тех, что испытывают смертники, чаще всего не выполнимы.
- У меня вполне исполнимое желание, причём одно.
- Слушаю тебя, - она склонилась надо мной, и мне стало значительно теплее.
- Я хочу говорить с талисманом вашего правителя! – не знаю, почему не упал потолок, великанша попыталась резко вскочить, и врезалась головой в разноцветный свод.
- Ты уверен в своих словах? – голос её гремел и вибрировал.
- Абсолютно, - судя по всему, терять мне нечего, так что нервничать не стоит.
- Когда я получала инструкции о работе здесь, самой главной моей задачей было ждать этих слов. Их никто здесь не произносил. Но на такой случай есть специальное указание. Ты знаешь, что с тобой будет?
Я насколько мог, покачал головой.
- Ты вместе с отрядом таких же проходимцев, угрожающих нашему городу, выйдешь за крепостные стены, и умрёшь, защищая нас. Это произойдёт в любом случае. Но если ты выживешь в течение нескольких атак, тебе разрешат увидеть талисман.
- И говорить с ней?! – спросил я, затаив дыхание.
- Она давно ни с кем не говорит, кроме правителя. Но ты сможешь приблизиться к ней. Выживи сначала.
- А кто враг? – я почувствовал боевой азарт, если так можно сказать о человеке, лежащем голым и избитым на каменном полу холодного каземата.
- Враг не видим, пока он не поразит вас, он страшен, так как нападает внезапно. Те, кто возвращаются из атак, никогда не рассказывают новым солдатам внешней охраны, что их ждёт.
- А оружие нам дадут? – я попытался влезть в мешок, чтобы согреться.
- Главное оружие нашего мира всегда с нами, это внутренняя сила каждого из нас, но у вас будут мотыги, чтобы выкопать съедобные корни на поле, у вас будут горны, чтобы отпугнуть врага. Иногда это удавалось. – Она наклонилась ко мне, и я попытался укрыться под ней, начиная понимать, почему в древние времена воины любили полных женщин
- Кормить не будут? – мне сразу захотелось есть.
- Завтра ты уже будешь гнить в поле, зачем тебе еда? Но одежду я тебе дам, это лично от меня подарок, ведь я столько лет ждала фразы: «хочу поговорить с талисманом». Жалко, я не услышу, что ты хотел ей сказать.
- Что люблю её, я не делаю из этого секрета.
- Ты сумасшедший, но ты мне нравишься. – Она осторожно встала, следя за коварно-низким потолком и подняв меня на руки, да-да, именно, понесла к огромному железному шкафу, закрытому на висящий замок.
Я получил вполне сносную зелёного цвета форму. Видимо дама и так бы мне её дала, нравлюсь я ей или нет. Пока я пытался натянуть брюки, она с интересом меня рассматривала. Наконец, я застегнутый на все пуговицы, рискнул выпрямиться. Мне это удалось, но согреться я не мог.
- Учти, - порадовала меня она, - если ты вернешься, форму придётся отдать.
- Я буду говорить с талисманом в чём мать родила?
- Сначала вернись, там посмотрим.
       *****
Колонна худых оборванных людей выходила из города на рассвете. «Что это за место?» - твердил я про себя, как заклинание. Но не находил ответа. Другое измерение, искажение пространства, бред моего больного воображения. Скорее всего, последнее, ведь меня опять посылали на войну. Я шёл в центре огромной колонны пленных. Шёл делать то единственное, в чём был профессионалом.
Но если это бред, почему люди вокруг меня были такими реальными, почему я не видел знакомых лиц, не узнавал никого и ничего, кроме привычного пешего марша.
На выходе из города колонна вдруг смешалась, и крайние шеренги начали протискиваться к центру. Всё выяснилось на подходе к воротам. Два здоровенных мужика в серебряных жилетах стегали выходящёю толпу плётками немалых размеров. Я остановился, на меня напирали ссади и с боков. Возле одного из охранников я приметил ящик с сапёрными лопатами.
- Эй, парень, - пришлось оттолкнуть налетевшего на меня детину. – Видишь лопаты? – Он посмотрел на меня остекленевшими от страха глазами. – Надо их взять как можно больше. Поможешь? – Он не задумываясь, кивнул. Взгляд его стал более осмысленным.
- Ты капитан? – прохрипел он, перестраиваясь ближе ко мне. – Помоги нам выжить!
Вот ещё, нашёл спасителя. Но я важно согласился и занялся соседом слева. Втроём мы, скосив глаза, наблюдали за приближающейся плетью с железными набалдашниками. Я кинулся под ноги стражнику, а двое моих помощников, втянув головы в плечи, расхватывали и передавали новым единомышленникам смешное оружие. Мне досталось изрядно. На спине осталось несколько кровоточащих следов от ударов плети. Я откатился в сторону и вскочив на ноги поспешил, прихрамывая, вслед за моими новыми однополчанами. Расталкивая шеренги, мне удалось догнать их довольно быстро.
Никто не рвался вперёд. За городом отряд распался на множество маленьких групп. Никто не шёл в поле. Густой туман медленно приближался к городским воротам. Бежать было особо некуда. Я надеялся, что у меня был выход, надо было найти обрыв и ручей в этом странном месте. Я был почти уверен, что выберусь, но меня останавливала нелепая надежда. Вдруг всё же удастся поговорить с ней…
Те, с кем я успел пошептаться перед воротами, окружили меня плотным кольцом. Они, молча с надеждой ждали.
- Окапываемся, ребята. Не спите, а то замёрзнете.
Лопат было шесть. Неплохо. Человек способен копать очень быстро, если от этого зависит его жизнь. Через час копать стало очень тяжело. Что-то давило сверху, какая-то плотная масса тумана. Мы не могли докричаться друг до друга. Пятеро моих однополчан попрыгали в яму и забились по углам. Спустившись в глубокий окоп, они начали расширять его пол. Получилось нечто вроде кувшина с узким горлом и широким днищем. Я распрямился, собираясь прыгнуть последним, но вдруг разглядел в тумане смутно знакомую долговязую фигуру. Мне показалось, что это правитель шёл к нам, шёл, держа вытянутые руки перед собой. То тут то там слышались сдавленные стоны тех, кого накрывала плотная масса. Нечто подобное он уже устраивал, или это было в другом месте? Я прыгнул в яму и с ужасом заметил, что наш окоп быстро наполняется водой. Двое ребят ухватились за корни, пытаясь удержаться на поверхности. Я нырнул и вытащил за волосы коренастого паренька, который явно не умел плавать. Он всплыл, вцепившись в меня и кашляя. Я зацепил его за корень и нырнул снова. Меня затягивала невесть откуда взявшаяся воронка. Вот оно! Пропасть и вода, а значит, где-то рядом выход!

       Глава 30
Я вынырнул и отплёвываясь обнаружил себя на кафельном холодном полу. Я лежал на боку, меня било крупной дрожью. Я крикнул, что мы так не договаривались, и я хочу спасти ребят. Но из моего рта вырвались какие-то странные звуки. Я кричал на языке, которого не понимал.
- Он приходит в себя!
Услышал я радостный, смутно знакомый голос. Меня перевернули на спину.
Это была ванная комната, на полу было полно воды.
Какой-то грузный человек укрыл меня махровым халатом и подняв, как ребёнка на руки, вынес из ванной. Он аккуратно опустил меня на диван и я заорал от боли в спине.
В комнате было полно народу, я насчитал человек пять, двое в белых халатах. На кресле в углу сидела зарёванная Женя.
- Что случилось? – задал я невинный вопрос, но никто не обратил на меня внимания.
Из коридора слышны были крики.
- А я говорю, не будешь составлять акт. Если ты напишешь эту муть и укажешь адрес моей жены и дочери, я всех твоих клиентов жалобы достану из стола и займусь каждым в отдельности!
- Я же не могу, - бубнил второй голос, - написать, что нашёл его на улице. Тебе придётся выяснить, кто его туда положил!
Я встал и с трудом надев на мокрое тело трусы и джинсы, вышел в кухню, и став к ним спиной, налил себе кофе из турки. Кофе был ещё горячий, значит, с начала моего погружения не прошло больше часа. Электронные часы на стене показывали два часа ночи.
За моей спиной повисло неловкое молчание. Потом послышалось лёгкое покашливание.
- Кофе хотите? – невинно спросил я и повернулся. У Жениного папы, а это был именно он, отвисла челюсть от моей наглости. – Здравствуйте! – я протянул ему руку, лучезарно улыбаясь. - Напугал я вас!
- Какой сегодня день? – спросил человек в белом халате с лицом штангиста.
Я рассказал – что пока ещё ночь, напомнил, какой день был вчера, не поленился вспомнить и месяц, и даже год. Потом принёс свои документы, но он всё равно смотрел на меня с подозрением.
- Что случилось? – обратился я в пол голоса к Жениному папе.
- Ты не помнишь? – оживился человек в белом халате.
- Вы когда-нибудь теряли сознание? – спросил я в свою очередь.
- Ты потерял сознание? Так ты не помнишь, кто тебя избивал?
В кухню вошла заплаканная Женька.
- Я же вам уже объясняла! – закричала она. – Он позвал меня, я вошла, а он под водой! Утонул! – По её лицу потекли слёзы. – Я его вытащила, он упал на пол, а потом у него сама лопнула кожа на спине! Сама! Я его не била, и никто его не бил! Почему вы мне не верите!
- Иди, доченька, иди в комнату, - заворковал мент. На него было больно смотреть.
- Стигматы?! – хмыкнул штангист в белом халате.
- Это моя спина? - спросил я невинно. – Я на кого-нибудь заявлял? Папа! – повернулся я к опешившему менту. - Дайте бригаде двадцать рублей за ложный вызов и закончим с этим.
Не знаю, что мента больше потрясло, следы ударов на моей спине, слёзы дочери или моё обращение «папа» и жмеринский прононс, но он ни слова не говоря, вытащил из портмоне четвертак и протянул его врачу. Штангист тупо посмотрел на деньги, они испарились под его взглядом.
- Я тебе парень, адресок напишу. Этот профессор занимается такими, как ты. Загляни, скажи, что от меня. – Он тяжело встал с табуретки. Мышцы мешали.
- Ребята, ничего там не трогать. Поехали! – Вся компания, попрощавшись, вышла вслед за своим главным.
- А теперь, - подытожил «папа», - хотелось бы знать, что произошло на самом деле.
- А что Вы подумали? – осторожно поинтересовался я.
- А что я должен подумать? Ночь. Звонит Женя, рыдает, как сумасшедшая, кричит, что у неё в ванне труп, что она не убивала, что она его любит, труп то есть. Тьфу, ну ты понял. А у меня в кабинете сидит этот клещ из психушки, и я его держу за яйца… У меня сейф ломится от его неправомочных действий. Я бегу сюда, он за мной, по дороге он свою бригаду вызывает и теперь уже я его должен просить молчать…
- То есть теперь он Вас держит за яйца, - любезно подсказываю я.
Женин папа багровеет на глазах.
- Ты мне объясни, откуда у тебя это! – и тыкает пальцем в следы на моей спине. Кричу, матерюсь. Объясняю. Вернее, объясняю, что это не его дело, и что где надо, я отвечу, и что тайны я не выдаю, особенно служебные. Это он понимает, перестаёт задавать вопросы мне и начинает мучить Женю. Через десять минут приходится вступиться и, я сообщаю ему, что мы подали заявление. Женя при этом едва не падает со стула, а мент обезоружен минут на десять. Он растроган и мне даже становится его жалко.
- Насколько я помню, - сообщает он, - в загсе, когда подают заявление о вступлении в брак, выдают пригласительные на свадьбу…
- Мы ещё не оговорили дату, - нагло вру я, - нужно зайти туда и договориться.
- И не в загсе, а во «дворце», - вдруг выпаливает Женечка.
Понимаю, что, не задумываясь, подписал себе пожизненное заключение.
- А мама знает? – спрашивает нас мент. – Кстати, меня зовут Анатолий Валентинович!
- Очень приятно, а я Валентин Лемелевич! Тьфу, Валентин Лемель!
- А я знаю! Я тебе за драку с малолетними задержал!
- Вот и познакомились!
Обрадованный родитель пошёл довыполнить служебный долг, а мы завалились в кровать, забыв, что Женина мама вот-вот явится. А что? Умирать, так с музыкой.

Просыпаюсь от громкого голоса Жениной мамы. На часах девять. Первая пара в пролёте.
- Что это такое? – строго спрашивает Женина мама.
- Где?
Она суёт мне под нос какую-то бумажку. Её не наше пикантное положение возмутило, а какая-то писулька. Вот что значит цивилизованная женщина!
Это был телефон и фамилия врача, которого мне посоветовал работник психушки.
- От этого человека надо держаться подальше! Он шарлатан, и паразит на теле науки! Несколько удачных опытов убедили его, что он светило, новый
Ибн-Сина. Он использует недопустимые методы! Откуда взяли телефон?!
Пришлось ей рассказывать. Не всё, а только неоспоримые факты. Она заставила меня лечь на живот, обработала мои кровоточащие рубцы и полезла штудировать литературу, окончательно забыв о нашем существовании. Мы быстро собрались и отправились в институт, каждый в свою лабораторию, выслушивать нагоняй от разных преподавателей.

       Глава 31
На перерыве между парами я заскочил в кафетерий, чтобы перекусить и купить готового теста. Мама меня уже неделю назад об этом просила, а я, свинья такая, забывал. Но сегодня обязательно… Я сел за маленький столик с таким расчётом, чтобы ко мне никто не приставал. Очень болела спина, и хотелось дать кому-то в рыло. Только я подавил в себе это желание и нацелился откусить половину пирожного, как услышал звук придвигаемого к моему насесту стула. Пирожное я всё же съел и стараясь изобразить любезную мину поднял глаза на незваного гостя. Маленький человек с колючим взглядом смотрел в мою переносицу не отрываясь, но не торопился знакомиться или извиняться за вторжение. Я почувствовал, что плохо себя контролирую. Мне тоже не хотелось с ним знакомиться, его хотелось просто вырубить. Я сжал кулаки. «Так, спокойно», - подумал я, - «ты не имеешь права бить человека просто потому, что он тебе не нравится!»
- Правильно! – сказал мужик, и это было его роковой ошибкой. Я дотянулся через стол до его пиджака, одной рукой схватил его за воротник, а другой рукой взялся за чашку своего недопитого кофе. Допил, переставил чашку на соседний столик и только потом вытащил молчаливого собеседника из-за стола. В кафетерии было шумно, как всегда во время перерыва, но некоторые сидящие поблизости, люди удивлённо на нас уставились. Я вытащил щуплого мужичка на улицу и прямо напротив кафетерия увидел машину скорой помощи. Меня взяли под руку. Мягко и настойчиво, но во мне вдруг проснулись волчьи инстинкты. Тряхнув как следует, наводчика, я бросился стремглав на дорогу и, перескочив перед взвизгнувшим тормозами автобусом, углубился в парк. Неизвестно, что он от меня хотел, но попадать между ментами и дуркой мне уж точно не улыбалось, тем более с моим героическим прошлым. Никто бы и не засомневался, что я псих. Конечно, так оно и есть, но я не сделал ничего противозаконного, а моя исполосованная спина – моё личное дело… Кажется, они оторвались, но мама снова осталась без теста, придётся замешивать самому, весьма проблематично, дрожжи нынче - русское золото. Так я рассуждал, петляя между деревьями и отрываясь от пары парней у которых на лбу было написано: «санитары». Салаги, знали бы они что такое марш-бросок с полной экипировкой по гористой местности при температуре плюс пятьдесят градусов по Цельсию.
Я добежал до Жениного дома и вспомнил, что Женя благополучно будет ждать меня возле деканата после пары. Ничего не поделаешь, надо постараться незаметно войти в институт, легко сказать – «незаметно!» Интересно, что же им от меня надо? И я решил зайти в гости к будущему тестю и порасспросить его. На моё счастье Анатолий Валентинович сидел тихонько в мусарне, и меня к нему сразу проводили. Увидев меня, он изменился в лице и встал с просиженного стула.
- Валентин! Я только что говорил по телефону с Женей! Она в больнице!
- Что? Я два часа назад её видел, с ней всё было в порядке!
- Я ничего не понял, она просила разыскать тебя, не сказала, где она точно находится, но просила позвонить по визитке, сказала, что ты всё поймёшь.
Я сел, вернее упал на стул для посетителей. В моей памяти всплыл номер телефона профессора, по которому Женина мама просила не звонить.
Я придвинул к себе чёрный тяжелый телефонный аппарат и набрал номер. Не понимаю, как я его запомнил? Поскольку я никогда не звоню по телефону, то и номеров не помню, даже самых близких людей. Для меня ужасно утомительно держать трубку у уха и слушать гудки, не важно длинные они или короткие. Этот пунктик у меня с детства.
Как ни странно трубку сняли сразу. На том конце провода послышалось отрывистое «слушаю».
- Меня просили вам позвонить. Это Валентин Лемель.
- Да?
Он ещё имеет наглость говорить с вопросительной интонацией. Я заскрипел зубами.
- Я хотел бы узнать, что с Евгенией.
- Она у меня. Приезжайте и заберите её.
Он начал диктовать адрес. Я записал прямо на рабочем столе её папы. Потом положил трубку и обрисовал ему ситуацию. Он разбушевался не на шутку. Но раз этот профессор так нагло взял в заложницы дочь милиционера, а я не сомневался, что она именно заложница, значит, он плевать хотел на Жениного папу и ему подобных. Я предложил «папе» взять взвод спецназа и организовать для меня группу прикрытия. Он сразу заткнулся, но довёз меня по адресу довольно быстро. Самое неприятное, что кабинет доктора находился на территории закрытого медицинского института, наверно это и была та психбольница, жалобы пациентов которой хранились в сейфе у Анатолия Валентиновича.
Мы добрались до поста при въезде на территорию, и я велел ему убираться. Он поартачился из вежливости, и отъехал на обочину. Дальше я пошёл пешком. На второй пост я пришёл не сразу, вначале спрятал в кустах у дороги кусок плитки шоколада и большой перочинный нож, который не нашли ребята с первого поста. Они меня и не обыскивали.
Меня не задержали и на втором посту, только любезно объяснили дорогу к главному корпусу больницы. В унылом парке я заметил гуляющих по тропинкам психов. Они выглядели довольными и не очень сумасшедшими. Правда, ограда была под током, это заметил бы любой праздношатающийся, везде были расставлены предупредительные таблички. Во внутреннем кармане куртки у меня нашлась маленькая электрическая отвёртка с фонариком, подарок знакомых радистов. Вряд ли она мне поможет.
Самым психованным здесь был я. Любой одушевлённый объект мог бы сейчас довести меня до убийства. Но я прекрасно отдавал себе отчёт, что мною движет не всепоглощающее чувство любви и даже не желание восстановить справедливость, а единственно желание посмотреть в первый и последний раз в глаза профессору, посмевшему манипулировать мной!

       **** ***** ****

Постояв под нарядной ёлкой, я увидел двигающиеся тяжелые белые портьеры в окне второго этажа. Прикинув расстояние, я закинул ногу на выступ бывшего балкона. Балкон был разобран, но несколько кирпичей выпирали из стены на уровне моей головы. Я запрыгнул с первого раза на обледенелый выступ и, ободрав кулаки, схватился за решётку длинного балкона. Раздался лязг открывающейся двери и насмешливые голоса санитаров. Мне помогли подтянуться, и я тут же получил увесистый тычок под дых. Внутрь меня втолкнули уже в наручниках. А я был уверен, что в больницах используют смирительные рубашки…
Крепкий паренёк, похожий на бетонный памятник строителям БАМа, усадил меня на высокий железный табурет и, прикрутив ноги к ножкам табурета, молча ушёл. Сидеть было очень неудобно, я начал замерзать, из открытой балконной двери задувал порывистый ветер.
Не понимаю, почему это произошло, но я задремал, несмотря на холод и неудобное положение. Открыл я глаза от яркого света, направленного на меня. Открыл, и тут же зажмурился. Свет ослепил меня, в глазах поплыли белые круги. Вокруг меня, заложив руки за спину, ходил маленького роста мужичонка, тот, что подсел ко мне днём в кафетерии. За большим письменным столом в глубоком кресле сидела Женя. Я тупо подмигнул ей, мол «ничего не бойся, ситуация под контролем!» Она грустно улыбнулась мне в ответ.
- Здравствуйте Валентин! – наконец-то затормозился мой навязчивый знакомый. – Позвольте прояснить ситуацию… Вы в больнице, куда были доставлены по просьбе вашей подруги, Евгении.
Я, выпучив глаза, уставился на Женьку, она опять грустно улыбнулась.
- Мне приходилось иметь дело с подобными случаями и я, как врач психотерапевт, обещаю вам посильную помощь.
- Козёл ты, а не терапевт, - устало сказал я, - Ноги развяжи.
Он выразительно посмотрел на Женю, она опять грустно кивнула.
- Вашей подруге ничего не угрожает, она уже получила пропуск, но пойдёт домой в том случае, если вы согласитесь со мной сотрудничать. Я помогу вам избавиться от постоянного страха и выясню природу ваших обмороков и ран.
Я тупо смотрел на Женю, сидя на своём табурете и до меня дошёл весь абсурд этой ситуации. Я примчался сюда её вытаскивать из дурки, а оказывается, это она меня заманила сюда.
- Ну, допустим, профессор… - я пытался вспомнить его фамилию на визитной карточке, и не мог. – Допустим, эти «обмороки» представляют для вас интерес. Но я не просил вас меня лечить! И Женю не просил обо мне заботиться! А вот её папа просил меня о ней позаботиться! Он уверен, что вы занимаетесь здесь незаконной деятельностью. И Женина мама, тоже, насколько я понял!
- Женина мама хороший врач, но очень пугливый учёный! Работать мы начинали вместе! Послушайте, Валентин! Я прошу вас остаться тут на два дня. Вы позвоните родителям, получите больничный лист из студенческой поликлиники, и выйдете отсюда по первому вашему требованию! Вам будет самому легко контролировать свои состояния! Я обещаю вам! Вы обладаете такими редкими способностями самовнушения, которые необходимо изучить! Когда мне о вас рассказали, после той истории с ванной, познакомиться с вами стало моей навязчивой идеей!
- Это я уже понял, - сказал я успокаиваясь.
 Профессор сверлил меня телепатическим взглядом, Женька тихо плакала, свернувшись в кресле, здорово я её напугал в ванной, она, дурёха, хотела мне помочь. Как я не люблю, когда мне помогают без моего согласия…
- Ладно, валяйте, но только два дня… И мне нужны гарантии, что я не останусь тут вечным подопытным кроликом.
       Профессор подошел ко мне со спины. Я напрягся, представив, как пытаюсь упасть назад, вместе с железным стулом и при этом ломаю себе обе лодыжки. Но он не стал делать резких движений, а лишь, незаметно развязал мне ноги.
- Мы вместе проводим Женечку к её папе, все гарантии я предоставлю им, готов даже в письменной форме, - он довольно потёр маленькие ручки.
- Непременно в письменной, - сказал я, стараясь не смотреть на Женю.
- Но мне нужно твоё слово, Валентин. Меня так же интересует твоя высокая сопротивляемость гипнозу.
- Это зависит от гипнотизёра. - Пробормотал я, вспоминая свои сны.
Профессор позвонил куда-то, и мы спустились вниз, и направились к проходной. Наручники он с меня тоже снял, вроде ничего не мешало мне просто уйти вместе с Женей… но я остался. Может потому, что она так жалобно на меня смотрела, или потому, что её папа, пожимая мне руку, шепнул, что вытащит меня завтра….Нет, не поэтому. Профессор шепотом отдал указания своей «братве», поглядывая на меня и на Женю. По лицу санитара, который нас сопровождал до машины, было видно, что если я выкину какой-то фокус – у них тоже что-то припасено. Помахав рукой зарёванной Жене, я на минуту нырнул в кусты -захватить свой нож. Крепкие ребята кинулись за мной по кивку профессора, но я уже возвращался. Лицо учёного разгладилось, он по-стариковски схватил меня под руку, и мы неспешно направились к больничному корпусу.
Вернулись в насквозь промёрзший кабинет, я упал в мягкое кресло, в котором до этого сидела Женя. Мне мучительно захотелось спать.
- Начнём, молодой человек! Несколько тестов, и пойдёте спать, я распоряжусь выделить вам комнату.
Он не сказал «палату», и это мне понравилось.
- У нас масса положительных результатов в борьбе с душевными болезнями, и ты мне поможешь продвинуться в изучении некоторых вопросов.
Такое туманное начало настораживало, но голос у него сделался сонным и невнятным. «Да он же меня гипнотизирует!» - дошло до меня. Правда, поздновато дошло
       Глава 32
Глупо было опять сюда попадать, но ведь я знал, чувствовал, что могу её тут увидеть. Хотя бы издали, чтобы лицо не стёрлось из памяти.
- Повезло тебе, голубчик, тебе и твоим друзьям. Но завтра опять выйдете за ворота, тут помилования не будет.
- А я его и не прошу, - буркнул я, - но, по меньшей мере, слово своё вы держите? Я увижу талисман, или символ, как вы там её называете?
- Я доложила правителю о твоём желании, три атаки, не меньше, тогда и талисман увидишь, и возможно выживешь. А теперь иди туда, - она мотнула головой, и я увидел узкий проход между клетками. – Там тебя ждут друзья.
Это были ребята, которые рыли вместе со мной окоп. Они встретили меня дружным воплем, похлопыванием по плечу. Мы, наконец-то познакомились. Попав в клетку, я сразу начал ходить из угла в угол, чтобы согреться и расспрашивать своих новых друзей о последних событиях. Может, они и думали, что я сумасшедший, но виду не подавали.
- Каждому смертнику положено по последнему желанию, вы свои уже высказывали? – спросил я их.
- Наши желания не были исполнены, так как мешали осуществлению казни, ответил мне детина, которого я про себя окрестил капралом.
- Попробуйте исправиться. – Я окинул взглядом всех выживших. – Ты, - обратился я к парню, за которого мне полагался значок « спасение утопающего». - Кто-то ещё тонул?
- Те, что пошли за тобой – выжили. Было ещё несколько счастливцев, но они сильно покалечились. Я теперь от тебя ни на шаг. Меня зовут Дейл.
- А где твой Чип? – пошутил я, но он не улыбнулся. – Когда мы опять окажемся в мясорубке, правитель сменит тактику. Попробуем просто сбежать из города. Чтобы они не смогли нас вернуть. Ты, Дейл, попроси много еды. Не мяса в похлёбке. А сухофрукты, консервы, строганину. Скажи, что перед смертью хочешь поесть вволю.
Он смотрел на меня удивлённо, но, кажется, начал соображать.
– Ты, - повернулся я к капралу, - попроси побольше спиртного, сколько дадут. Лучше спирта.
Я отполз в сторону, пытаясь согреться. Форму у меня не отняли, но в клетке стоял лютый холод. Я стучал зубами и пытался представить, что я прикасаюсь ступнями ног к раскалённой лаве. Так меня учил греться один из вертолётчиков когда-то. Скоро мне это надоело. Я вскочил и закружился по клетке, выделывая замысловатые коленца. Моя команда, не смотря на унылое настроение, принялась сначала глупо подхихикивать, а потом все заржали, как взбесившееся стадо. Но я на них не обращал внимание. Я танцевал. Мне стало намного теплее, и я присел на землю, прислонившись спиной к прутьям. Ко мне подошёл один из ребят.
- Я Зара, - представился он. Был он похож на молодого вора, или на звонаря из детской книжки.
- Валентин.
- Я думал, ты танцор. Ты как сюда попал? Откуда?
Я хмыкнул.
- Если бы я знал, как я сюда попадаю, то прицелился бы получше.
- У тебя есть план? – он понизил голос. – Скажи, что мне для тебя сделать? Я хочу помочь.
- Я вот о чём хотел попросить… « может не надо ему ничего говорить, но что я теряю? Правитель и так всё обо мне знает. А вдруг, нет? Иначе, зачем он подсадил нам этого Зару? У меня нюх на стукачей, но иной раз обоняние меня подводит. Может, и сейчас я напраслину на парня возвожу?» - я повернулся к нему, - добивайся свидания с талисманом. Если вдруг ты получишь разрешение, - мой голос сорвался, - передай ей, что я жду её, чтобы она знала. Расскажи талисману, что тут происходит, может она поможет. Мои новые друзья смотрели на меня с сомнением, решили наверно, что я заговариваюсь.

Лёгкая по весу еда, которую можно было распихать по карманам, и спирт, которым можно запить страх - это уже что-то. Я роздал всем по равной доле, чем заслужил неодобрение Дейла, но он быстро успокоился, вспомнив, что обязан мне жизнью. Я понимал, что это только до тех пор, пока остальные мне верят.
Зару привели в клетку уже под утро. На его когда-то белой рубашке на спине проступали кровавые пятна. Он едва шевелил серыми губами, и чтобы его оживить пришлось пожертвовать частью неприкосновенного запаса. Мы вчетвером легли на земляной пол клетки подальше от входа.
- Я очень много плохого сделал в другом месте, не здесь, а теперь вдруг человеком себя почувствовал. Ты, танцор, командуй. У тебя это неплохо выходит, а я уж за тобой! – и он отключился.
 Я не мог заснуть, хотя и убеждал себя, что мне необходим отдых. Часа через два бесплодных попыток я увидел возле решетки массивную фигуру дамы, подарившей мне форму. Она обходила клетку по периметру, вглядываясь в темноту. Великанша сжимала в руке нож. Я приподнялся на локте, и она мгновенно повернулась на шорох.
«Наверно она пришла меня убить», - подумалось мне. – «А я так глупо подставился». Великанша меня заметила и поманила пальцем.
«Если она захочет, то откроет клетку, так что лучше её не злить».
Пришлось встать и плестись к ней. Она просунула нож сквозь прутья, держа его двумя пальцами. Толстая рука с длинными ногтями не пролазила сквозь прутья решётки.
- Она будет тебя ждать. Быстрее, открывай дверь. Поднимешься по правой лестнице. Два солдата на выходе. Потом сразу ныряй в боковую дверь, там кладовка. Поменяешь там своё тряпьё, умоешься и из центра коридора попадёшь на служебную лестницу. До самого верхнего этажа. Левая часть комнат её, правая – правителя.
- Мадам, я преклоняюсь перед вашей смелостью и красотой.
- Поменьше болтай, скоро вас поведут, - величественно прошептала великанша.
Хорошо, что я хоть что-то смог пролепетать! Ковыряя замок, я не мог унять дрожь пальцев, сердце клокотало где-то в горле.
Когда мне наконец удалось расковырять замок, вдалеке слышался скрип открываемых клеток. Это только в кино замок можно шпилькой открыть. Лезвие моего ножа сломалось и осталось в замке, но дужка, погнувшись чуть-чуть, вышла из пазов. В общем, не знаю, как я его открыл.
Пальцы изрезаны были основательно, и зажав руку, чтобы не оставлять кровавые следы за собой, я кинулся по коридору. Кто-то в моей измученной голове повторял монотонным голосом: «Это сон. Тебе всё приснилось».
Как же, приснилось! Я не собирался бросать ребят, ведь они надеялись на меня. Но как увидеть её, успеть поговорить с ней и вернуться к новым друзьям – я не знал.
Солдат возник передо мной неожиданно, как серийный маньяк в фильме ужасов. Судя по его лицу, он испытывал ко мне не менее нежные чувства, чем я к нему. Он не успел заорать.
«Вот и первые жертвы моей войны за власть» - почему-то подумалось мне.
Мне никогда не приходилось убивать врукопашную. Когда нас «пристреливали» в армии, я никогда не знал, был ли это настоящий бой или только учебная вылазка. Нас приучали к грохоту, крикам и зарубкам на прикладах. И когда по-настоящему началось – уже было не страшно.
Я бежал по коридору, ноги запоздало дрожали, во рту горчило. Есть где-то тут ещё один солдат и надо постараться его не расстраивать. Солдат спал, сидя на стуле. Увидев его издали и зажав в руке обломок ножа, я прокрался мимо. Потом рванул на себя дверь обещанной кладовки, и где-то рядом завыла сирена. Побег был обнаружен. Слава богу, в двери торчал ключ, можно было запереться изнутри и оглядеться. Кладовка была завалена разным тряпьём, в основном женской одеждой. Грязная душевая кабинка в углу, умывальник с ржавым краном и унитаз с поломанной крышкой дополняли декор. Может, я через минуту об этом пожалею, но я должен смыть с себя кровь этого парня. Он мне лично ничего не сделал…не успел.
Через пять минут я стал другим человеком! Нашёлся даже кусок белой ткани, чтобы перебинтовать порезанные пальцы руки. Облачившись в платье уборщицы, прикрыв щетину цветастым платком, можно не таясь выйти в коридор.
 Она шла мне навстречу, опасливо оглядываясь по сторонам. Я узнал её по медному ореолу вокруг головы и по слабости, охватившей меня при её появлении.

       
- Что Вы делаете на моей половине? – спросила она.
Я не мог вымолвить ни слова. Я всё смотрел в её глаза и не мог оторваться.
- Вам очень идёт женское платье, а платье гувернантки в особенности. Вы неотразимы, правитель! – голос её дрожал от гнева. Мне стало неуютно под её пылающим ненавистью взглядом. Успокаивало только то, что слова были обращены не ко мне.
- Ия, это я! Я пришёл за тобой.
- Я прекрасно вижу, кто Вы! Какая очередная гнусная затея привела Вас ко мне? Какое подлое убийство на этот раз я должна благословить?
- Ия, бежим! Бежим отсюда! Ты же можешь прорваться в мой мир! Пусть он тут решает всё сам! Зачем тебе это? Мне не нужна власть, мудрым правителем я не стану. Мне нужна ты! Я не живу там без тебя, только приглядываюсь к женским лицам, вдруг опять тебя встречу… Ия!
Лицо её постепенно из гневного превратилось в изумлённое, а потом и в испуганное.
- Ты?! – прошептала она. – Не может быть! Нет, это опять очередная хитрость!
Я услышал, как по коридору за моей спиной затопали солдатские ботинки.
Придерживая соскальзывающий с головы платок, я бросился мимо Ии в конец коридора к высокому окну. Под окном был ров с чёрной водой. В лучах восходящего солнца хищно поблескивали острые стальные шипы, торчащие из воды. Выхода нет, надо постараться не попасть на остриё. Другого шанса мне не дадут. Я прыгнул. Её крик стоял в моих ушах всё долгие секунды падения. Погружаясь, я успел подумать о солдатах, которые напрасно признали меня своим командиром. Я их подвёл.
       Глава 33
Очнулся я от своего крика. Во рту торчала тонкая трубка и мешала мне дышать. Я вытащил её и сел, с удивлением обнаружив себя на белоснежной койке, перемотанным бинтами с ног до головы. И сразу всё вспомнил. Возле моего носа болтался симпатичный звоночек, покрашенный красной краской, типа не трогай – убьёт. Нога была аккуратно примотана к шине, на белоснежных бинтах проступало кровавое пятно. Всё-таки моя способность к регенерации восхитительна. Что со мной только не происходило! Нога, видимо, попала на шип, торчащий из воды. Как я буду объясняться с профессором – ума не приложу. Опять завопят: «Стигматы!» и кинуться меня изучать. Как же тоскливо мне прыгать из мира в мир. После возвращения оттуда я всякий раз не могу решить, где всё-таки мой настоящий дом. Я должен был быть с ней, править тем миром. Теперь это очевидно. А тут должен был остаться он – мой отец. Но он ушёл вместо меня и занял моё место рядом с ней.
Я заскрипел зубами. Как тошно просыпаться с мыслью, что ты здесь лишний, а где-то тебя не хватает. Хотя почему не хватает? Может, я и там лишний? Стоп. Нехватало мне ещё афганского синдрома. Нигде я не лишний и все меня любят. А вот я люблю только придуманную мной женщину, живущую в придуманном мной мире. Опять стоп.
В палату кто-то вошёл, но мне было не видно за белой ширмой. Профессор, ну кто же ещё. Почему-то с букетом цветов. А с ним ещё несколько человек, которых я раньше не видел.
- Я же вам говорил, что сегодня он очнётся!
Мне не понравилось ключевое слово «сегодня». Значит, вчера я был в отключке?
А позавчера? Вот, блин!
- Ну, как дела, Валентин? – строго спросило другое светило, разглядывая мою ногу. – Вы находитесь в травматологическом отделении. Вы помните, как вы сюда попали?
«Вот те на! Из психушки в травму? Интересно, что им рассказал мой дорогой психотерапевт».
- Мне нужно поговорить с профессором. – Выдавил я. – Наедине.
- Профессор, вы можете поговорить с пациентом полчаса. Потом я буду вынужден попросить вас…
- Я понял, понял… удалиться. Но если можно, я бы хотел поговорить с молодым человеком «тет а тет». – профессор глупенько захихикал.
Светило брезгливо поморщилось и ретировалось вместе со своей свитой.
- Ну-с, Валентин! Как ты уже понял, пришлось мне тебя выпустить при весьма странных обстоятельствах. У меня в клинике просто не было необходимого оборудования, чтобы тебя залатать. Как ты получил такую страшную рану?
- Налетел в воде на стальной шип.
- Похоже на то. Но я всё время глаз с тебя не спускал! Можешь представить, как я удивился, когда ты вдруг изогнулся дугой и начал истекать кровью прямо у меня на глазах, притом, заметь, я к тебе не прикасался. Были ещё и мелкие порезы на руках. Тебя кто-то пытал?
- Нет, просто я порезал пальцы.
- Вот-вот. Именно пальцы. Я просто опускаю руки перед этой загадкой, но я обязуюсь научить тебя некоторым упражнениям, чтобы тебе было легче с этим жить.
- Здесь или там? – задал я давно мучивший меня вопрос.
- Живёшь ты здесь, и не вздумай возомнить, будто ты способен переместиться туда не только астральным телом. Впрочем, судя по этим ранам, у тебя-то как раз есть шанс. Но я бы тебе не советовал пытаться.
Мы помолчали. Я уже не боялся его гипноза, мне хотелось туда, и точка.
- Вы будете меня навещать?
- Я дам тебе учебники, пока ты тут лежишь – читай. Ничего им не говори, иначе попадёшь ко мне опять, понял? И тогда я тебя уже не выпущу. Я тебя нашёл и привёз, остальное наше с тобой личное дело. Профессор похлопал меня по здоровой ноге. - Сегодня к тебе Женя придёт. Я ей позвонил. Ей лучше сказать то же, что и всем.
Мне не хотелось видеть никого, особенно Женю. Но я был здесь, надо продолжать эту игру. Я кивнул и отвернулся. Профессор деликатно свалил.
Женя, наречённая моя, заявилась ко мне вечером, ещё и с папочкой-ментом.
Не знаю, что она ему рассказала о своём предательстве, а может, он с самого начала был с ней заодно, только он прятал глаза все долгие три минуты свидания, а потом просто сбежал. Женя примостилась на пластиковом стуле возле моей здоровой ноги, и просительно заглядывая мне в лицо, поведала, что всё это придумала для моего же блага, и что теперь она совершенно спокойно выйдет за меня замуж, так как профессор ей всё объяснил. Что, интересно он ей объяснил? От злости я даже почувствовал некоторый прилив сил. Женя тоже это заметила и собралась обесточить меня поцелуем. К поцелую я был внутренне готов, но совершенно с ним не согласен. Когда я начал постукивать по кровати здоровой рукой в молчаливом признании проигрыша и с единственной мечтой вздохнуть, паломничество к месту моего захоронения продолжилось.
Меня спас Антон. Хоть он и привёл с собой свою жену, я всё равно был ему рад. До того момента, пока он не сообщил, что они готовы ехать и всё уже на мази. Я так опешил, что забыл про Женю, видевшую себя уже Евгенией Лемель, про Таню – жену Антона, про мои приключения в психушке…
 Видя его виноватую физиономию, я вдруг отчётливо понял, что приложу максимум усилий, что бы направиться за своим другом. Он был единственным, кто видел меня и в этом мире и в том. Единственным, с кем можно было говорить о ней.
Из больницы мне предстояло выйти не скоро, и я засел, вернее, залёг за книги. Те, что принёс мне профессор. Странные слова, новые термины, безумные упражнения с дыханием… Лучшее место, чем травмотделение – сложно вообразить. Мне не мешали практиковаться, наоборот, меня ставили в пример другим больным. Я не звал медсестру, не кричал от боли, честно хватался за костыль и ковылял в туалет, не требуя судно. Ну, ещё бы! Там куча девочек из медицинского…. А я судно буду просить?! Но это я отвлёкся…
Дочитав книги, я звонил профессору, и он в тот же день нёс ещё.
Мне очень мешали визиты. Особенно Женины и её семьи. Они меня достали, я боялся, что в момент моих экспериментов с дыханием они непременно явятся. Пришлось спать днём и читать ночью, тайком от дежурной медсестры. Сон больных охранялся, как игла в яйце Кощея Бессмертного.
Профессора я теперь встречал как лучшего друга. Мы договорились, что как только я выйду из больницы, сразу приеду к нему в клинику, и мы продолжим эксперимент. Профессор сиял от счастья, да и мне стало казаться, что я всю жизнь знаю этого человека. Наши первые беседы в больнице заканчивались обычно моими истерическими воплями: «Док, как Вы меня достали!» Но постепенно тренировки дыхания дали поразительный результат, и я поверил...
Не стану вдаваться в скучные подробности, но к концу моего пребывания в травматологическом отделении, вместо обычного «как Вы меня достали, док!», я прощался словами: «Профессор, я Вам ещё не надоел?»
Я был убеждён в своей исключительности, впрочем, как и каждый человек.
Даже говорить стал по-другому, если напрягался, конечно. Даже папа, в смысле Костя, это заметил.
- Слушай, что с тобой происходит, пацан? – спросил он, усаживаясь на край стула в моей палате.
Мама смешивала мне пюре с какой-то подозрительной витаминной добавкой, которую она купила на рынке за баснословные деньги. Есть я это не собирался и судорожно соображал, как выплюнуть всё в туалет, и как туда удрать, не вызвав подозрений многоопытной маман. Поэтому вопрос Кости повис в воздухе.
- Ты меня слышишь? – требовательно повторил он.
Мама напряженно посмотрела на него и кивнула, сразу стало понятно, что за разговор меня ожидает. Это не очень честно с их стороны, я ведь не смогу смыться.
Пришлось взять инициативу в свои руки, хоть я этого ещё с армии не терплю…
- Хорошо – сказал я и замолчал.
- Что «хорошо»? – удивился Костик.
- Если вы так этого хотите, я уеду.
Минутная пауза. Предки переваривают услышанное.
- А почему ты решил…. Сказала мама и осеклась.
- Понимаешь, - медленно подбирая слова, Костик раздумывал, как уберечь мою «детскую» душу и при этом умудриться не обмануть. – Мы хоть сейчас можем уехать. У нас там родственники, вернее у меня. Но, дав тебе свою фамилию, я забыл получить одну маленькую справку. Тогда мне это казалось неважным. Но официально ты неусыновленный ребёнок, а без этого тебя не впустят в Израиль и не выпустят отсюда.
- Поэтому в моё отсутствие вы замечательно проводите время с Женей и её чокнутой мамочкой, считая милую девочку Женечку моей невестой, потому, что она вам так сказала!
- Но можно заключить честное соглашение, - промямлил Костик.
- Честное соглашение можно заключать с честными людьми! – выпалил я, и понял, что меня не понимают. Конечно, я псих и мне требуется интенсивная психотерапия, а Женечка ангел, берёт в мужья заведомо бросовый товар, приносит себя в жертву наивной своей любви и всё такое.
Я так завёлся, что не заметил, как начал погружаться в мерцающий туман и сразу оказался у той двери, к которой обещал профессору не подходить до выхода из травмы. Передо мной возникло сразу несколько переходов и мне ужасно захотелось уйти. Ведь здесь я не должен был быть. Стоп. Опять… Боковым зрением я видел родителей, в испуге склонившихся надо мной. Неимоверным усилием я сжал руку в кулак и показал им большой палец. Мама кинулась в коридор. Времени у меня было не много. Я рванул дверь на себя, нужную дверь. Я начал уже привыкать к этому туманному миру. Потом попытался снять эту дверь с петель. Куда там! Тогда я припёр к двери огромный валун и, оставив дверь открытой – огляделся. Я находился под мостом, чтобы добраться до двери надо было всего лишь прыгнуть из окна дворца в ледяную воду рва, утыканного кольями. Я отпустил ручку двери и соскользнул в ледяную воду. Нога не болела, и я по-прежнему был в пижаме. Держась за острые шипы и ожидая новых неприятностей на свою голову, я добрался до стены дворца. Крокодилы в такой воде точно не водятся, и пираньи тоже. Успокаивая себя таким образом, я нащупал ногой выступ в скользкой стене и заглянул в узкое окно подвала. Пролезть в это окно, даже если бы оно не было забрано густой решеткой, было невозможно. Следующий выступ был чуть ниже моего плеча. Закинув ногу на поросший мхом камень, я подтянулся и повис на решетке окна первого этажа. Так я долго не провишу, а выхода, вернее входа, не наблюдается. Вдруг я увидел в глубине коридора знакомую великаншу. Понимая, что ещё минута, и я окажусь наколотым, как бабочка, на острый шип, торчащий из воды, я постучал в окно. Женщина обернулась, сделала круглые глаза и открыла решетку. Она подняла меня на руки и, прижав в мягкой груди, понесла по коридору. Очнулся я в её комнате, закутанный в тёплые одеяла. «Сколько времени я отогревался?» - подумал я с ужасом. Я выскользнул из-под одеяла, и позаимствовав огромные панталоны и рубашку, выскочил в коридор. Как я буду выводить своих новых друзей, я не знал, но собирался это сделать, во что бы то ни стало. Клетки были пусты. Вся тюрьма будто вымерла. Хвост колонны арестантов я увидел, выскочив из ворот дворца. Прохожие разбегались от меня в разные стороны. Возле городских ворот произошла заминка. Капрал попытался схватиться за железный кнут надсмотрщика. Наконец-то я нагнал их. Я налетел на охранника сзади и сбил его с ног.
- Дейл! – крикнул я, - бегите к мосту! Не дайте им вывести вас из города!
Капрал рванул за руку еле волочащего ноги, Зару. Но вдруг я увидел ворота прямо в городской стене. Это было буквально в метре от упавшего охранника.
- За мной! – заорал я фальцетом и рванул дверь на себя. Мы вчетвером выскочили из туманного мира вовремя. Я почувствовал, что в моём родном мире со мной не всё в порядке и, втолкнув друзей в первую попавшуюся дверь, бросился домой. Дыхание восстановить не удавалось, а нужно было притвориться, что я без сознания. Но когда я увидел, что ко мне подкатили зловещего вида машину с большим диском посредине, пришлось сразу «отмереть».
Я сел на койке и сложился пополам, схватившись за прутья кровати. Потом за ногу, потом за руку милой сестрички, прикручивающей ко мне какие-то провода.
- Нога! – закричал я простуженным голосом и закашлялся.
 Пробитая нога давно не болела, она вообще-то совершенно зажила, но я каждый раз создавал видимость воспаления. Это у меня уже легко получалось.
Мама была в ужасе, решив, что у меня нервный припадок. Но я выдохнул и выпрямился, улыбаясь.
- Итак, дорогие паханы! План такой…. Я женюсь на Евгении, и мы уезжаем в Израиль, устраиваемся, живём в любви и согласии и вызываем вас. Или вы сами являетесь без вызова. И не надо соглашений…. Всё и так устроится.
 Со мной никто не спорил… Медсестра, вырвав свою нежную ручку из моих клешней, ретировалась со своей страшной машиной.
Меня выписали из травмы, но я по-прежнему находился на учёте и должен был пройти обследование в студенческой двадцатой больнице. Кто там был, знает, что лучшего курорта не найти и на черноморском побережье.
Каждый вечер несколько энтузиастов собирались на чердаке, и в своё удовольствие играли на гитарах, губных гармошках, обменивались текстами песен.
Никто нас не ловил, не наказывал, мы предусмотрительно скинулись на коньяк с шоколадом и подсовывали его каждой дежурной сестре. Сестёр было всего три, нам не пришлось основательно раскошеливаться. Они нас мило не замечали.
Антон пришёл ко мне поздно вечером. Он был угрюм и скушен, как всё последнее время после своей женитьбы. Временами мне казалось, что он влюблён в свою жену, сиречь – мою двоюродную сестру. Порой же, он её искренне ненавидел. Мы вышли с ним в пустынный больничный коридор, освещённый тусклыми грязными лампами.
- Я иногда хочу её удавить, – прошептал он, доставая из внутреннего кармана дешёвый портвейн.
- Скоро вы уедете, и она присмиреет, - попытался я его утешить.
- Она со мной разговаривает как с идиотом. Приходит вечером, вернее её привозят. На такси. Никогда не женись! – добавил он всердцах.
- Я как раз собирался тебе сообщить, что когда отсюда выйду, мы сразу подадим заявление. Так ты её ревнуешь? Вспомни, когда мы уезжали от бабушки, ты не собирался на ней жениться. Что же произошло? Да и развестись ты собирался через год, или передумал?
Антон бросил на меня взбешенный взгляд.
- Никто не говорил о разводе. И я собирался жениться всё равно, но позже.
- Пошли к ребятам, я такую песню выучил, покажу тебе.
- Эх, ты, мальчик! Я тебе о серьёзных вещах… а ты «песню». Бабушка твоя говорила, что она из меня жизнь будет пить, а сама цвести. Так и есть. Я у неё вместо извозчика. Приедем - только я её и видел! Найдёт себе побогаче, и адью.
Антон замолчал и насупился, жалея, что затеял с мальчишкой серьёзный разговор. Ничего, Тошка! Скоро я стану таким же обстоятельным занудой, и трещина непонимания исчезнет.
Мы снова полезли на чердак, где веселье было в самом разгаре. Я пел и таял, видя изумлённые глаза моего друга, который всегда утверждал, что ничего кроме «кузнечика» мне учить не имеет смысла, всё равно не справлюсь.
На чердак влезла запыхавшаяся медсестра.
- Ребята! Мигом по местам! Комиссия едет, мне сейчас позвонили.
- Ночью? – удивился я.
- Вот именно! Так что, шухер! Меня уволят!
Комиссия прибыла через десять минут после предупреждения, подозрительно быстро. Что-то тут не так. Мне стало многое ясно, когда я через прикрытые веки разглядел своего профессора среди проверяющих. Он был взволнован и бегал между коллег, довольно потирая руки.
- Лемель, - прошептал он мне на ухо. - Я знаю, что ты меня уже увидел. У нас ЧП. Человек, который очень нам нужен, впал в кому, пришло время проверить, что ты можешь. Этот парень принял капсулу, которую не должен был успеть принять. Попробуешь его вернуть?
- Только с условием, - ответил я после недолгих раздумий. – Не хочу, чтобы меня изучали и препарировали, как кролика. Я собираюсь эмигрировать. Если это дело где-то высветится, меня скорее убьют, чем отпустят.
- Тебя и так могут убить, они нашли мои записи.
- Кто они? – я напрягся.
- Ты подумал, когда спросил?
- Я не спрашивал. И вообще, не втягивайте меня в ваши афёры, профессор.
- Ладно, - подозрительно легко согласился он.
- Условие?
- Конечно, как же без условий в моей работе. Условие такое: ты придёшь меня проведать, ты же мой пациент. Этот парень у меня в клинике. Я проведу тебя к нему, и ты попробуешь. Я не собираюсь тебе портить жизнь, мой мальчик, но ты - моя диссертация. Нельзя упускать этот шанс. Ты попробуешь, а я принесу видеокамеру. Если получится…. Ах, если только получится! – Профессор выпрямился. – И сделаешь это ты через три с половиной часа. Как? Меня не касается. Хоть прикинься психом, хоть зарежь кого-нибудь. Я из-за тебя затеял этот ночной налёт, а ты не хочешь славы…
Он нервно оглядывался на сопровождающих его людей в белых халатах, будто боялся.
- Док! – жалобно позвал я. – На общественном транспорте я и за четыре часа не доберусь.
Он, кряхтя, полез в карман.
- Вызовешь такси, вымогатель. – И добавил уже серьёзно, - я буду тебя ждать.
- Но как я выйду отсюда, из отделения? Мне же потом справку не дадут и из института могут попереть!
- Ты же собрался уезжать? Что тебе какая-то справка! - И он удалился, шепотом созывая своих коллег, у которых, не взирая на наличие белых халатов, было написано на лице, кто они такие…

В ординаторской мирно дремала медсестра с редким именем Наташа. Шмон кончился и она, перенервничав, заснула сидя. Вид у неё был такой беззащитный, что захотелось её пожалеть и даже запахнуть на ней халатик. Сие невозможно по причине необъятности бюста.
Попробуем этот самый энергетический толчок, вот готовый объект, разморенный и податливый. Я закрыл глаза, проделал несколько дыхательных упражнений и направился к столу. Почувствовав лёгкое покалывание в пальцах, я прикоснулся слегка к её затылку под длинным хвостом волос, стянутым аптечной резинкой. Вообще-то она ничего…
В этот момент она изумлённо открыла глаза.
- Лемель! Ты почему тут? – спросила она строго, но я уловил некоторую дрожь в её голосе. Я схватил её за руку, пытаясь одновременно нащупать точку, так подробно описанную в книге, и говорить проникновенным голосом.
- Наташенька! Мне нужно уехать! Прямо сейчас!
- Ты перепил, Лемель? Как уехать? Утром обход!
- Понимаешь, - точка, кажется, нашлась, и я надавил, - мне невеста изменяет! Придумай что-нибудь! Выпиши меня, дай мне отпуск!
- Невеста изменяет? – прищурившись, спросила медсестра. – А откуда ты знаешь?
- Я чувствую, мне надо поехать к ней!
- Прекрати! - Она вырвала у меня руку. – Сила есть - ума не надо! Синяк мне, вон, поставил. У меня рука онемела.
Значит, не работает точка. Судя по описанию, она должна уже мне на шею броситься.
- Я тебе помогу… советом. Ты ей измени. Сразу успокоишься.
- Я всё равно уйду сейчас из больницы. Хочешь, чтобы меня из института выперли?
 Наташа лениво потянулась, почти обнажив тяжелый бюст. Может, точка и сработала, но не так явно, как я полагал.
- Изменить, это отличная идея, Наташенька, только скорее, - выпалил я. Она плотоядно улыбнулась.
- Ладно уж, выпишу тебе направление на обследование к эндокринологу. Срочное. У нас он будет только в среду, так что всё законно. А дежурный врач потом подпишет. Он всё подпишет, что я скажу. Всё равно он сейчас не сможет.
Она кивнула на задвинутую шторку, оттуда слышалось мирное сопение.
- А если он сейчас проснётся? – я представил себе эту картину.
- Такого даже теоретически быть не может. Сядь сюда.
Через сорок минут я был выпущен из страстных объятий и препровождён к калитке в заборе, от которой у Наташи был ключ.
- А если бы тебя дежурный врач поймал со мной, тебя бы уволили?
- Нет. Но он бы со мной развёлся….


Въезжая в парковую зону, я ломал голову, как пройду мимо охраны, что скажу «коллегам» профессора, если меня возьмут за жабры, как достучусь к этому парню, которого по существу я собираюсь сдать. Если он проглотил какую-то капсулу и впал после этого в кому, значит, так ему было нужно, и бог ему судья. Но, может, он уже передумал умирать? Спрошу у него, там посмотрим. Почему я уверен, что у меня получится? Сколько времени я там не был, не видел её… Даже не знаю, что с ней случилось после моего прыжка в ров. «Уж за неё-то ты можешь не волноваться», – нашептывает мне ехидный внутренний голос.
Возле забора с «колючкой» я отпустил водителя, таксист покосился на меня подозрительно и дал газ. На первой проходной никого не было. Шлагбаум был закрыт, но в каптерке горел свет. Конечно, они не ждут, что кто-то припрётся пешком. Я нырнул под «кирпич» и пригнувшись побежал по шоссе мимо каптерки. Хорошо, что минных полей не понаставили по периметру. А то у нас был один майор, лучше которого не было сапёра ни до, ни после. Он искуснейшим образом заминировал территорию на Саланге, обозначив мины на карте. Потом напился и потерял карту. До сих пор, наверно ищут. Разминировать никто даже не пытался…
Далеко у них КПП друг от друга находятся. Так бегать после больницы…вредно. Похоже, охрана сегодня не в форме.
Охваченный такими радужными мыслями я налетел на заботливо выставленную мне навстречу дубинку. Чувствительный удар по печени сопровождался вежливым вопросом: «Чем могу помочь?» Можете помочь! Не бейте по печени.
- Меня профессор пригласил, - прохрипел я. Может я бы и справился с этим парнем, но он был явно лучше подготовлен к встрече, чем я. Дубинка, электрошокер, газовый пистолет и наручники.
- Придётся тебя к нему проводить. Твой профессор с моим руководством разбирается. – Это мне совсем не понравилось. Тут я только заметил, что на парне нет формы охраны, весь такой незаметный боец невидимого фронта. Не успел я икнуть, как он меня пришпилил наручником, и путь мы продолжили вдвоём. Из каптёрки вышел второй охранник. Этот-то как раз был в форме. Он посмотрел сквозь меня пустыми глазами старавшегося выглядеть трезвым человека. Все-таки я рад за дока, хорошая у него охрана. Не проявляя излишней злобности, «незаметный»привёл меня в знакомый кабинет и пристегнул к стулу. Способы за это время не изменились. А интерьер стал веселее. Появился горшок с фикусом, обои в цветочек и журнальный столик.
- Профессор сейчас будет, - ласково сообщил «незаметный» и ушёл.
Способы хоть и не изменились, но я опыта поднабрался. Методом проб и ошибок выкрутив руки и потянув шею, я перетащил стул вперед. Всё равно я был привязан, но куда удобнее драться стулом, держа его перед собой. Не думайте, что я собирался драться с профессором. Мне хотелось его порадовать моими успехами. Надеюсь, он обрадовался.
На обычно пустом рабочем столе профессора сейчас лежала кипа исписанных листов. Поставив перед собой стул, я прочёл открытые листы папки. Это же моё дело! Вот попал! Перевернуть страницу стулом было сложно, и я дотянулся до листов зубами. На тех страницах, которые мне удалось прочитать, я назывался пациент. Ни имени и адреса. Уже хорошо. А может эти данные уже перекочевали в чёрные папки «коллег»? Тогда мне крышка.
Профессор появился, плотно сжатый по бокам ночными сопровождающими. Я двинул им под ноги стул. Как назло он попал по профессору. Док взвизгнул и поджал ноги. Двое «коллег» вцепились в него цепко и не дали ему упасть. «Охрана!» - негромко позвал кого-то по рации человек в белом халате. В комнату ленивой походкой вошел знакомый мне уже парень в штатском. Он поигрывал дубинкой. Моя печень радостно напомнила о своём существовании. Орлиным шагом с железным стулом в руках я направился к окну. Знаете, кстати, как орлы бегают? Хуже, чем летают… Конечно с тремя профи мне не сладить. Я и с одним-то не смог. Меня затормозил слабый электрический разряд в плечо. Я упал вперед и замер. Мог же я, в самом деле, потерять сознание? Даже должен был. Но не потерял.
- Когда очнётся ваш пациент, мы попробуем провести эксперимент. – Услышал я ленивый голос профессорского «коллеги». – Сколько времени потратили. Везли Саида сюда. А наткнулись на шизофреника. Если он себя от амнезии не может избавить, как он человека из комы выведет? Кстати, он не вспомнил, кто он такой?
- Нет, но вы увидите! Это прогрессивное направление! - это был уже дрожащий голос профессора.
Спасибо, что не рассказал им, кто я. Хотя, это всё странно до предела. Серьёзные люди, давно бы сами всё узнали.
- Я не оплачивал бы ваши выбрыки, если бы не видел перспектив! – прошипел «коллега». – Очень постарайтесь меня не разочаровывать. Иначе не будет ни направления, ни института.
«Ни вас самого» - это осталось недоговоренным, но вполне очевидным. Куда это влип мой учитель? Понятно, почему он так трясётся.
«Коллеги» удалились, внушительно прикрыв двери. При этом ключ в замке кабинета безнадёжно щёлкнул. Док, отдышавшись, полез в сейф и достал чёрный кожаный чемоданчик. Внутри поблескивали какие-то инструменты непонятного назначения.
- Чего разлёгся? – повернулся ко мне док. – Вставай, помоги. Сколько бед из-за тебя! Надо было сдать им тебя с потрохами и умыть руки.
- Не видеть Вам тогда вашу диссертацию.
- Вот и мучаюсь во имя науки.
Док покопался в чемоданчике и извлёк оттуда настоящую отмычку. Меня очень развеселил тот факт, что эти инструменты он хранит в сейфе. Он заметил мою кривую улыбочку и насупился.
- Думаешь, это моё? Мне один пациент подарил в знак особого расположения. Я доказал, что он клептоман, а не вор.
- И пользоваться научил? – меня так и распирало от веселья.
Мой вопрос остался без ответа.
Избавившись от стула и наручников, я завалился в мягкое кресло и уставился на профессора.
- Что вы собираетесь делать дальше? Мы заперты в вашей собственной клинике какими-то бандитами, которые добиваются от вас невозможного. Если им удастся получить что-то от этого парня через меня, они меня вычеркнут, чтобы амнезия моя случайно не исчезла. И вас заодно. Если мы ничего не узнаем – они всё равно обидятся. Как же вы, психиатр с таким именем, позволяете собой манипулировать? Я уже не говорю о врачебной этике!
- Лемель, ты заговорил предложениями?! А я полагал, что твой словарный запас ограничивается мычанием. О тебе они ничего не знают, не переживай. Идём, я покажу тебе этого парня. Кажется, его Саидом зовут. Мы попробуем ради непосредственно эксперимента. А потом я тебя выпущу. Твоя история болезни вот она, на столе. Как видишь ни явок, ни адресов…
Профессор почти успокоился. Мы направились в комнату, где совсем недавно держали меня.

       Глава 34

Безвольное тело лежало на высоком столе, стянутое поперёк широкими ремнями. Руки были оставлены свободными. Бледное лицо, покрытое щетиной, показалось мне знакомым.
- Ну, давай парень! – док, приплясывая, подтолкнул меня к трупу. Вернее, к телу.
- А что нужно делать? – я вдруг впал в ступор. Вспомнил, как в армии попросили меня однажды доставить ящик на взлётную полосу. Вертолётчики народ весёлый, с особенным юмором. Устроили на ночлег в «душегубке», сказали, что со мной ещё несколько человек ночуют. Один на меня всю ночь падал. Я его материл, отодвигал… Утром проснулся, а вокруг меня трупы. Перевозили-то мы оказывается, погибших, только я об этом не знал.
Парень, неподвижно лежащий на столе напомнил мне ту давнюю историю. Противно засосало под ложечкой.
- Ты не волнуйся, - запрыгал кругами профессор. – Садись на стульчик, дыши. Думай.
Но я не мог сосредоточиться. Человек на столе казался старым знакомым. Настолько старым, что я не мог вспомнить его имя. Так прошло несколько томительных часов. Ничего не выходило. Я слегка задремал, поэтому вздрогнул, когда в комнату вошёл ночной сопровождающий моего доктора.
- Некогда тратить время на глупости, - без предисловий сказал вошедший. – Мы его забирать не будем. Пусть побудет у вас.
- А если он очнётся?
- Вам не стоит этого дожидаться. – С нажимом сказал «коллега» и выложил на стол маленькую ампулу. – Хоть какая-то польза от вас должна быть! На вашем месте, я бы меньше прислушивался к бредням контуженых психов. – Он мотнул головой в мою сторону и вышел. Док обречённо опустился на стул. Все-таки они что-то обо мне разнюхали. Ехать! Хоть чучелом, хоть тушкой.
- Не видать моему институту денег, - уныло подытожил он. Зато тебя никто не станет задерживать из-за твоей неординарности. Ты им больше не интересен. Они не видели того, что видел я.
       
Я вошёл. Вернее, я оказался перед несколькими входами. Как в коридоре дешевой гостиницы, где перед тобой ряд обшарпанных дверей и за какой-то из них обязательно дожидается труп. Я постоял, тупо глядя на множество возможностей и… вернулся. Профессор с любопытством меня разглядывал. Когда я открыл глаза, он отшатнулся, потом подошёл и поднял мне веко. Я клацнул зубами, в шутку, конечно, но док нахмурился.
- Очень смешно! Сам всё разложил по полочкам и веселишься!
- Я попытаюсь. Вы сами мне запретили тренироваться в больнице, а то бы я уже везде побывал. Я же думал, что есть только один вход!
- Я запретил, а ты … а ты послушался! Кунэлемэлэ!
- И Вы это слово знаете?! А что это значит?
- На себя посмотри и поймёшь, что оно значит. Размазня!
- Ну да. Размазня из разведроты. Размазня! Припёрся к Вам в психушку помогать!
Я начал заводиться. Подошел к телу, поднял безвольно свисающую руку и подумал, что если буду держаться за этого полумёртвого парня, то попаду, куда надо. Подумал, и вошёл в нужную дверь. Без всякого дыхательного комплекса и любой другой подготовки. За дверью стреляли.
Седло я конечно не обмочил. Не было подо мной седла. Но сразу вспомнилось, что туалет я последний раз посещал ещё в студенческой больнице. Потом ехал, потом дрался, потом к стулу был привязан. А теперь я оглядывался, где бы справить в этом новом для меня мире малую нужду, да так, чтобы ничего не отстрелили. Как-то в полковом туалете пострадал один из залётных вертолётчиков. Да как пострадал! Не знал он, что туда сбрасывали в течение многих лет не только отходы органические, но и боевые. Задумавшись о жизни, он уронил в очко зажжённый окурок. Рвануло так, что смотрового на вышке контузило. Ну, это я вру, конечно. Вертолётчик-то выжил. Но в туалет потом долго не ходил…
 До чего же знакомый пейзаж. Камни, сопки, «зелёнка», и горы вдалеке. Если это не Афган, то что же?
Соскочив с пригорка, я останавливаюсь, потому, что чувствую, что меня взяли на прицел. Это не когда в спину упирается ствол. Это когда у тебя в голове что-то щелкает, и ты точно знаешь, что надо постоять и не делать резких движений, так как участь твоя ещё не решена. Прыгать в кусты в этом случае не стоит, всё равно не успеешь. Лучше плавно повернуться и проверить, не померещилось ли тебе, а уж потом прыгать. Не вздумайте следовать моим рекомендациям! Я и сам сначала упал плашмя, а уж потом оглянулся. Надо мной стоял крестьянин с замотанным от пыли лицом. В руке он держал не ствол, а посох. Смотрел он на меня, как на белого медведя.
Я встал и отряхнулся, пытаясь сохранить лицо. Человек не ответил на моё приветствие. Он меня разглядывал. Потом из его рта вырвались неясные звуки, прислушавшись, я понял, что это многоэтажное построение русского мата.
Потом он выкрикнул моё имя. Вспомнив, что нахожусь нигде, я решил не удивляться, но человек сорвал с небритого лица повязку и я узнал его. Это был советник Сашка, мой почти земляк, с которым мы ездили а Кабул и курили траву.
- Почему ты тут? – выкрикнул я, когда поток радостных излияний начал иссякать.
- Ты же это не хуже меня знаешь, ты сам ко мне пришёл.
- Расскажи, что произошло? Как ты принял капсулу, кто эти дяди, что так хотят с тобой поговорить?
Он пытливо посмотрел на меня и покачал головой.
- Я тебе лучше другое расскажу. Ты слышал что ни будь о Кумранских рукописях? Тех, что в пещерах у Мёртвого моря нашли на Святой Земле?
- Ну, что-то слышал, - неопределённо промямлил я. – В сорок седьмом году, кажется.
- После этой находки, когда деловые люди поняли, какими деньгами это пахнет, кинулись туда толпами разные проходимцы. Один пакистанец тоже туда добрался, долго вынюхивал, и привёз контрабандой переводы какого-то древнего свитка рун. Спрятал он свою находку на территории Афганистана, а наши особисты её реквизировали. А разбираться с древностью должны были тайно несколько востоковедов. У меня ко всей этой истории и на пушечный выстрел допуска не было. В рунах было точно указано место, где находится ещё один тайник. Книгу, спрятанную в тайнике, никто из живых не видел, но в рунах она была описана. Рецепт вечного кайфа, организация персонального и общественного рая, если коротко передать содержание. Теперь «дяди», как ты их назвал, хотят, чтобы я их проинструктировал, у них и возможности большие и охота к приключениям имеется. Книгу эту увидит и возьмет только избранный, и станет он после этого практически богом на земле, или не богом, но осуществит самое своё заветное желание, ну и всякая такая муть. Я видел переводы рун и читал комментарии пакистанского паломника. Насчёт избранности он, конечно, загнул, но про древние силы, спящие в этой книге – кто его знает…
- И тогда ты решил, что самое время откинуться? Зачем?
- Понимаешь, почитал я эти комментарии и понял, что мир переделывать всегда убийцы и маньяки берутся, даже если у них высокие идеалы в голове, потом в эту голову с её идеалами моча стукает, и привет! То, что там написано, читать должны были избранные, специально подготовленные, мудрые. Можно много чего натворить разного, а при современных способах общения и подавно. Смотря, кому эти руны достанутся. Не мог я допустить, чтобы достались они этим гопникам государственного масштаба.
       Они мне ввели лекарство для развязывания языка, но у него побочный эффект имеется, «рассеянный склероз» называется. Они не знали, где я держу переводы. Я им чуть не рассказал! Не переживай, Валька. Как видишь, я свой рай получил.
- Они велели доку тебя прикончить, я сам слышал.
 - Введёшь мне морфин, у меня на него аллергия. Наверняка у твоего дока он имеется. А прикончить меня в моём раю – руки у них коротки. Я тут бог, чтобы они там с моей оболочкой не делали. Теперь тебе пора.
- Зачем морфин? Давай я тебя выведу.
- А кто тебе сказал, что я отсюда уйду?
- Ты лежишь на столе в психушке, твои мышцы медленно атрофируются, пролежни появляются, это жизнь?
- То, о чём ты говоришь – нет. А здесь – жизнь. Смотри! – весело заорал вдруг Сашка и показал на далёкую едва заметную тропу в горах за узкой полосой «зелёнки». По тропе двигались еле различимые точки. Люди. – Ты уйдёшь, а я двинусь к ним. Мне тут хорошо, Валя. Менять я ничего не собираюсь. Давай, братан, двигай. Ты же понимаешь, после наших «гастролей» мне совсем не улыбается догнивать в больнице, просить сестричку подержать мне веко или почесать нос. Я бы и раньше сюда смылся, если бы эти руны мне попались.

- Тут река далеко? – спросил я выпрямляясь.
- Тебе река не нужна. Ты сам теперь река. - Он протянул мне руку. – Я тебе карту нарисую, если когда-нибудь будешь в тех краях - поищи. Карта простая. Я запомнил сразу.
И я запомнил. Тем более что в тех краях я собирался быть довольно скоро.

Глава 35
Выходить стало гораздо проще. Я затряс головой и открыл глаза. Профессор за рабочим столом что-то писал. Я сидел, склонив голову к Сашкиному плечу. Отпустив его руку, безвольно свисавшую со стола, я встал и потянулся. На его запястье белели следы, оставленные моими пальцами.
- Док, - позвал я. И он оторвал взгляд от своей писанины. – Ему надо ввести морфин. Он просил, три кубика.
- Думаешь, это поможет привести его в чувство?
- Нет, это поможет ему умереть, - хладнокровно ответил я.
- Что ты выяснил? – спросил профессор, ничуть не удивившись.
Я пересказал часть Сашкиной истории, соврав, что он уничтожил переводы.
- Ввести морфин, говоришь? А почему не содержимое ампулы, оставленной заботливыми клиентами?
- Я бы её не вскрывал без противогаза, есть у меня подозрение, что это лекарство не только для Сашки – советника, но и для нас с Вами. Дайте человеку достойно умереть, он это заслужил.

Получив все документы в больнице и нежно простившись с медсестрой Наташей, как раз её смена, я отправился в институт. Моими справками можно было обклеить большой санузел, но в деканате всё это приняли, не моргнув глазом.


       
Я иду по коридору института. Пара началась, и коридор первозданно пуст, а то, что я нахожусь не на паре у строго профессора химии, говорит не в мою пользу. Женька на пару успела, у неё занятия на втором этаже. Я как дурак ждал лифт, потом гнался за ним по этажам, и отчаявшись, побрёл пешком. В конце тёмного прохода вырисовывается расплывчатая фигура иностранного студента с нашего потока. Не узнать его нельзя. Жирная выбритая шея, плавно переходящая в макушку, короткие пухлые ручки и покатые плечи. Если посмотреть на него спереди, то полное отсутствие лба, брежневские брови и двухметровый рост оставляют неизгладимое впечатление от встречи. Рамзи крадётся от деканата иностранных студентов. Опять бегал на кого-то стучать. Из-за него двоих негров с треском отправили на родину, хотя сама история до сих пор покрыта мраком. Наши девушки прозвали его «разиком». Женька даже объяснила мне – почему. Он противно и мерзко пристаёт ко всем подряд, предлагая встретиться хотя бы раз. Получив отказ, он не унывает и предлагает свои ухаживания следующей претендентке на «разик». Если на него жалуются в деканат, результат выходит противоположный. Жалобщицу стыдят, а Рамзи - как с гуся вода. У меня на него давно кулаки чешутся, но ни с кем из обиженных им девушек я не знаком лично, а просто бить морду иностранцу при моих отношениях с деканатом мне не стоит.
Он вдруг останавливается. Русский его совсем не плох, даже не к чему прицепиться, он говорит почти без акцента.
- Здравствуйте! – улыбается как бонза.
Киваю. Не очень хочется с ним беседовать.
- У вас такая красивая подруга! – берёт он быка за рога.
- Слушай, Разик, а тебе на пару не пора?
- А Вам? – улыбается гнида. – Я видел её внизу в деканате, она мне улыбнулась! – восторженно делится он.
- Рад за тебя, – разглядываю массивный медальон на его волосатой груди. У меня глаз дёргается, когда я вижу эти символы. Полумесяц запутался в волосах и выпал из рубашки. Проследив за моим внимательным взглядом, он прячет святыню запазуху.
- Её зовут Дженя, и у меня уже есть её телефон. Можно, я ей позвоню?
Я опешил от такой наглости.
- Это она тебе дала телефон?
- Не-ет, она не хотела, я взял у знакомого, он с ней раньше дружил.
Не слова больше не говоря, подхожу к нему вплотную и нахожу его жирную печень.
- Дурак! – верещит он, но я уже тихонько открываю дверь лаборатории химии.
На перерыве я пошел на второй этаж, предупредить Женю, чтобы держалась от него подальше. Зайдя в столовую, я обалдел. Разик стоял возле моей невесты и легонько обнимал её за талию.
Женька с перекошенным лицом материла его тихим голосом, а он улыбался.
- Пригласи его в гости, - тихо сказал я, проходя мимо.
После занятий я ждал Женю в парке. Рамзи прийти в гости отказался, а договорился встретиться с ней возле «кафе - мороженное» через полчаса. Заметив издали его тучную фигуру, я велел Жене идти в кафе, а сам подошёл и обхватив его сзади, повис на нем с радостным криком.
- Рамзи, братан! Ты всё-таки пришёл!
Он, выпучив глаза, начал размахивать руками, пытаясь сбросить меня со спины. Вокруг нас стали собираться люди. Заглянув в его глаза, я сделал самое доброе лицо и прошептал:
- Я таких, как ты, собак два года мочил. Убью, мне ничего не будет, у меня и справка есть.
Он вырвался и побежал через дорогу, на бегу крича что-то, по-арабски.
Больше он Жене не докучал, а встречая меня в коридоре, отводил глаза в сторону и шептал что-то взявшись за свой медальон.
Через несколько дней замдекана остановил меня на входе в курилку.
- Вам, Лемель, что товарищ Ленин завещал? – спросил он, доставая сигарету. – Не в курилке торчать, а учиться! Если через две недели хвосты не уберёте, можете искать уважительную причину для академического отпуска. У вас экзамены вот-вот, а вы не чешетесь!
- Я болел, - промямлил я.
- Значит, причина уже найдена! По состоянию здоровья, вот и славно.

Всё один к одному. Бандиты меня знают, из института меня прут, мама с папой выталкивают из страны непутёвое чадо. Надо найти свою путеводную звезду - девочку Женечку.
Девочка Женечка прыгнула на меня как пантера Багира на Шерхана и чуть не сбила с ног. После обильных лобзаний под окнами ректората и заверений в вечной любви мы двинулись прочь от института.
- А чего тянуть? – осенило меня. - Если уж в омут с головой, то лучше сразу. Посмотрел я на девушку, идущую рядом со мной и понял, что мучения вряд ли продлятся долго. Не люблю я её. Может, я несчастный человек, и суждено мне всю жизнь искать рыжую придуманную мадонну.
- Пошли, нам направо, - потянул я её в боковую улицу. В двух метрах от нас радушно скрипел дверями районный Загс.
- Куда? – Женя испуганно закрутила головой. – Пошли ко мне, я так соскучилась!
- Только на законных основаниях. – Я потащил её по лестнице.
       Паспорт у неё был с собой. Она умудрилась потерять зачетку, но добрые люди нашли и позвонили в институт. Ещё и предупредили, что вернут только при наличии удостоверения личности. Даже денег не попросили!
Сердобольная барышня, узрев моё удостоверение участника войны, готова была расписать нас немедленно, но Женя упёрлась мёртво. Только с родителями и в платье. Не похоже на неё, но деваться некуда. Платье было добыто на следующий день после подачи заявления. Женина мама так обрадовалась, что мне даже стало стыдно, что я не на ней женюсь. Святая женщина! Но Женечка не в неё.
 Через неделю мы были женаты. Вспомнить этот день мне не удаётся. Мы с Антоном начали отмечать это историческое событие задолго до его начала. Моя будущая тёща внесла меня в Загс чуть ли не на руках. Папаша мент одобрительно улыбался в стороне. Женя тоже явно была внутренне готова к свадьбе. Не знаю с кем она «пыхнула» на девичнике, но видок у неё был ещё тот. Единственное воспоминание плотно засело у меня в голове. Работники загса делали в подарок один единственный снимок новобрачных, так как фотографа мы не приглашали. Спешившая к нам дама радостно махнула в воздухе цветной фотографией, и в этот момент на неё налетел какой-то человек, затесавшийся среди гостей. Он выхватил у женщины фотографию и повернулся ко мне с хищной улыбкой. Это был студент с моего потока, иностранец Рамзи.
- Ты меня оскорбил! – выговорил он по слогам. – Я отплачу! – и махнув фотографией, побежал по улице, прочь от загса. Женя вначале расстроилась, но через минуту забыла о проишествии. В итоге этого дня я дотащил свою благоверную до койки, разул, накрыл одеялом и, шатаясь, вышел на улицу. Спать я не мог, пить уже не хотелось. Протрезвев моментально на холодном ветру, я дошёл до проходных дворов и вынырнул из подворотни. Мне всё время казалось, что за мной наблюдают. Неприятное это, однако, заболевание – паранойя. Ну, кому я нужен ночью, пьяный молодой муж, мечтающий остаться холостяком?
За мокрым столиком на детской площадке понуро сидел человек, держа между колен почти пустую бутылку водки.
- Юноша, можно вас? – позвал он меня жалобно. Голос был молодой и очень знакомый. Я подошёл и зажёг спичку, не для того, чтобы курить, а чтобы лучше его разглядеть. Это был Зара, или его близнец из этой жизни.
- Привет, Зара! - поздоровался я. Он так и подскочил.
- Ты кто? – он прижался губами к горлышку бутылки, потом спохватился, - хочешь?
- Ты меня не узнал?
- Просто я не Зара! Это не имя, и вообще, я не понимаю, как ты узнал? Меня Дмитрий зовут. Отец Дмитрий.
- Священник, что ли? – у меня глаза на лоб полезли.
- По совместительству, - он был в зюзю пьян. – Значит, мои сны имеют под собой реальную основу? Зара – это моё погоняло. Кое-где меня под этим именем знают. А-а-а…. – осенило его. – Чем могу быть полезен, товарищ?
- Волк свинье не товарищ! Ты мне лучше скажи, как мы с тобой и тут, и там встречаемся? Такие сны сами собой не снятся! Если бы я тебя увидел сначала тут, а потом бы мы там встретились, я бы не удивился. Но наоборот?! Как же ты там оказался?
- А ты? – он глупо улыбался.
- Я тренировался.
- А я принял ЛСД.
- Вообще-то, я вначале тоже курнул. Значит, тот мир ирреален? Кстати, когда ты о талисмане спросил, тебя избили, верно?
- Вернее не бывает!
- А когда ты назад вернулся, сюда, у тебя следы были?
- Там я по-честному играл, потому, что думал – снится всё. Думал – не больно во сне. Я тебя вспомнил, ты ещё танцевал по камере, танцор!
- Это чтобы согреться.
- Танцор! – с пьяным восторгом повторил он.
Оставалось только кивнуть.
- Но я сплю, да? Или это виденье бесовское? – вдруг испугался он.
- Слушай, ты на мокрую скамью сел. Пройдёмся, а?
Мы пошли, поддерживая друг друга, в направлении центральной площади.
- Я видел талисман! Если ты меня завтра спросишь, я тебя сдам в психушку. Я мысленно засмеялся.
- Но я её видел, как тебя. Она не хотела ни с кем говорить, её привели и посадили под балахоном. А рядом с ней такой длинный англичанин всё время вился и за ручку её держал. Мне она показалась бледной очень и худой. А волосы у неё такого цвета, что сразу ясно – нечисто там что-то.
Я слушал, затаив дыхание, пока опять не почувствовал навязчивый взгляд в спину. За нами по пятам ехала чёрная «Волга» с выключенными фарами. Я потащил его в подворотню, но было поздно. Два одинаковых брата в чёрных шапочках-пидорках и спортивных курточках подтолкнули нас к машине. Я не дёргался, поскольку Зару подгоняли самым настоящим стволом. Не хотелось человека так некрасиво подставить. Он тоже в момент протрезвел и затянул жалобную песню. Типа, «не понимаю товарищи, что вам от меня надо, не имею к этому прохожему никакого отношения». Но я его не виню, он же меня действительно не знает.
Ехали мы недолго. Доехали до лесопарка и остановились недалеко от ресторана. Это мне не понравилось. Если захотят нас тут мордой в грязь положить и кончить, так менты даже возиться не станут, сколько тут таких находят к утру. Разнервничавшись, я потерял контроль и вышел у ворот другого города. При этом, оглядываясь назад, я видел как бравые ребята волокут Зару поближе к лесу. Оставалось только позвать на помощь кого-то из города. Если мои новобранцы ещё не ушли из того случайного мира, надо сбегать.
Я без труда нашёл нужную дверь. За дверью было море. Пустынный берег без малейших признаков присутствия людей. Мне стало не по себе. А вдруг их съело в этом мире какое-то подводное чудище. Я взобрался на высокий камень и сразу увидел людей. Под чахлым кустом сидели кружком несколько вооруженных до зубов мужчин, капрал и Дейл были с ними.
- Ребята, на помощь! – я скатился с камня. Они повскакивали с мест. Некоторые из сидевших у костра подняли вверх оружие. Наши «калаши» – уж тут я не ошибаюсь.
- Что случилось, танцор? – радостно воскликнул Дейл. – Мы тебя потеряли и Зара ушёл за дровами и мы его не нашли!
- Его как раз убивают в данный момент! Ели мы не поторопимся, успеем только закрыть ему глаза!
Вся компания кинулась за мной. Не знаю, как мы прошли в двери. Я надеялся, что все они растают как фантом, выполнив свою миссию по спасению отца Дмитрия. Успели мы вовремя. Зару били ногами два брата в шапочках. При этом они уставшими голосами спрашивали его о моём друге Саиде. Услышав про Саида, молчаливые бородатые люди из приморского края так разволновались, что открыли огонь по братьям в шапочках. Отец Дмитрий, встав на колени и истерично крестясь, икал и всё никак не мог вспомнить молитву.
Два трупа возле лесопарка это вам не цацки-пецки. Угрюмые люди сказали, что сами ни за что не выдали бы Саида. Они его не знают, но готовы помогать правоверным. Знали бы они, каким правоверным был Сашка-советник! Я сердечно поблагодарил бородатых людей и они взяв под руки капрала и Дейва сгинули за дверью, которая со свистом исчезла. Мне показалось, что кто-то из них уходя крикнул «Аллах-ахбар». Меня передёрнуло от этого клича, Саида бы тоже передёрнуло...
       

Я поднял с земли заступоренного отца Дмитрия, и мы пошли на автобус. Полил жуткий дождь, так что я не боялся, что за нами придёт милиция. Можно было конечно пойти к свёкру и рассказать, что попал под разборки крутых, но пришлось бы ему объяснять, что я делал на улице в первую брачную ночь.
Пробираясь по пустынным ночным улицам, можно увидеть много интересного. Я шёл, задрав голову вверх и любовался внезапно прояснившемся небосводом. Потом моё внимание привлек огонёк сигареты у входа в подъезд, там кого-то поджидали. Но моего спутника не интересовали звёзды, внезапно отразившиеся в лужах, не волновали его и чужие жизни, подвергающиеся опасности. Он самозабвенно икал, сотрясаясь всем телом. Я подумал, что если так пойдёт и дальше – попом ему быть не светит. Но вдруг перед его затуманенным взором предстала веранда ресторана. Он уверенно потянул меня туда.
- Пойдём, Зара, у нас денег нет! – пытался я увещевать упрямца.
Хотя он был не слабого телосложения, возможно, я его и перетянул бы, но выпить ему, определённо не мешало. Может, икать перестанет.
Увидев нас, швейцар загородил, было, дорогу, но Зара его смёл.
Наглый официант потребовал плату вперёд, тогда Зара выхватил у него блокнот и ручку и прямо на листе заказа что-то нарисовал.
Заглянув через его плечо, я обмер, официант тоже. Несколькими штрихами Зара изобразил толпу посетителей и в центре - официанта. Сходство было поразительным!
- Что заказывать будете? – деловито осведомился гарсон.
- По двести пятьдесят, - быстро ответил я. – Но денег нет!
- Стойте здесь! – и он исчез за бархатной пыльной шторой.
Через несколько минут Зара перестал икать. Мы приняли, и он успокоился. К нему выстроилась очередь из посетителей, это после того, как он нарисовал подоспевшее начальство. На эту ночь нам открыли бессрочный кредит.
- В тебе такой художник пропадает! А ты где работаешь?
- Почему пропадает? Я же рисую. И в церкви реставрирую иконы. Придёшь завтра – покажу свои работы.
 Добравшись домой к утру, я обнаружил на своей кухне встревоженную, в поисках косяка новобрачную и, неожиданно, Антона. Он единственный, кому Женя решилась позвонить, не обнаружив меня рядом. Не скажу, чтобы меня насторожило выражение их лиц, или я не был рад приходу друга… Но что-то мне всё равно не понравилось. Странно, ведь я же не собирался на ней жениться. Оставалось устроить ей сцену, что я мастерски и провернул. Она, как ни странно, прониклась чувством вины и пошла на кухню, где смотрелась совсем не плохо. Поедая на завтрак оладьи, я уже не помнил, за что я собирался на неё обидеться. Неужели просто стал ревнивым придурковатым собственником?
Антоша сообщил мне, что у них всё готово к отъезду, и мы с Женей впервые заговорили о том, что неплохо бы и нам присоединиться к друзьям.
Найдя на кухонном столе анкеты из ОВИРа, я совершенно не удивился. Моя неугомонная мамочка уже провела разъяснительную работу с новобрачной, и судя по всему, провела давно. Недаром Костик меня ругал, что я всю жизнь качусь по накатанным рельсам и не принимаю самостоятельных решений. Сам-то он больно много решает! Когда и сколько выпить, чтобы мать не сильно бушевала. Надо признаться, что пьет Костик незаметно. По его внешнему виду никогда не видно, скушал он литр, или ещё с вечера не опохмелился. Подавать анкеты мы пошли вместе с ним. Неюная девушка в приёмной, увидев моего папу, растаяла в момент. Он имеет на слабый пол некоторое влияние, на всех, кроме мамы. Она его давно выучила и раскусила. Моя младшая сестра переняла у него эту манеру томно закатывать глаза. Она в жизни всего добьётся! Это я понял сразу после её рождения.
Из ОВИРа мы вышли ошеломлённые. Наслушавшись страшных историй про произвол властей и взяточничество чиновников, мы сдали все бумаги и у нас их приняли! Без номерков на ладонях, ночного бдения под окнами учреждения, и без взятки!
Я расправил плечи, вдохнул полной грудью и вдруг, увидел отца Дмитрия. Он, истово крестясь, стоял на углу улицы. На него оглядывались. Я подошел сзади и хлопнул его по плечу:
- Привет Зара!
Он ловким движением выкрутил мне руку, и совсем уже собрался отправить меня в нокаут, но вовремя остановил кулак. Я запоздало отскочил. Моя жена смотрела на нас во все глаза.
- Познакомься, Женечка! Это отец Дмитрий, мой тренер духа. – Пошутил я. – Может, я уйду в скит жить, и не в какой Израиль не поеду.
Зара наконец-то меня узнал.
- Ты, танцор, большой шутник! – процедил он сквозь зубы. – Знаешь, кого я видел давеча? – Он взял меня за рукав, и мы отошли в сторону от Костика и Жени. – Прямо возле церкви, вот как тебя вижу! Твой талисман! И скажи, кто я после этого? Псих! Всю ночь не спал! Она хитро так мне подмигнула, будто узнала. Ну, что ты замер!
- Она сказала что-нибудь? – голос мой предательски дрогнул.
- Сказала! Сказала, что молиться придёт за общих друзей и врагов.
Я говорю, что врагов у меня нет, а она только кивнула в сторону, я оглянулся, а там два голубчика. Меня дожидаются, с докладом. Обернулся, её и след простыл. Один меня спрашивает: «Кто такая?». «Прихожанка» - говорю. «Хорошенькая! Выясни, где живет, что делает!» «Если придёт». – отвечаю. «Не придёт – ответишь!»
- И кто эти «голубчики»? Ты мне мозги не пудри! Бандиты или особый отдел?
- Они… слушай, давай я тебе лапши вещать не буду, а ты глупые вопросы не задавай!
- Зара, если ты им хоть слово скажешь, ты труп! Никакое ГБ не поможет, и крыша… Найду и зарою.
- А чего ты решил, что я скажу? Ты меня от смерти спас, а я такое выкину?! – Он обиженно засопел. – Она сказала, сегодня придёт.
- Куда?! К тебе? Подожди меня, я сейчас!
Я кинулся к Костику и Жене.
- Папа, я должен с одним человеком встретиться, Женька, приду поздно.
- А я сама приду поздно сегодня, - парировала Женя. Мы с девчонками договорились в парке Шевченко посидеть. Потом погуляем.
Костик скорчил удивлённую мину. Каждый из нас троих врал. Костик хотел выпить, потом рассказать маме, сколько времени он потратил с нами на ОВИР. Чего хотела Женька, было видно по глазам, но мне было не до неё. А я хотел увидеть Ию. Хотел до безумия, до потери пульса, до смерти.

       Глава 36

Зара мне начинал нравиться всё больше и больше, очень мешало только, что он священник. Хотя он шутил, что это не любимая работа, но и ругаться при нём как-то неудобно, и девчонок обсуждать. Хоть я и ни с кем особо на эту тему и не откровенничал. Мы пошли по направлению к его месту работы. Я гадал, как выглядит его рабочий кабинет - как келья, как роскошный офис, или как учительская в сельской школе. Мне очень хотелось попросить его сменить рясу на что-то цивильное, а то на нас люди оглядываются, но я не хотел его обижать. Мы взяли по мороженому и сели на скамейку, исписанную искренними воззваниями молодых людей допризывного возраста. Было там и несколько робких девичьих признаний. Я так зачитался, что чуть не уронил Зару со скамейки. Он встал, вопросительно глядя на меня.
- Ты меня слушал?
- Извини, я читал.
Он обиженно замолчал.
- Повтори для контуженного, а? Меня иногда клинит.
- Я как раз пытался тебе намекнуть, чтобы ты подальше держался от этих ребят, и даже если они твою девушку начнут клеить, держись подальше. Это не ГБ и не бандиты. Совершенно закрытый экспериментальный институт. На них даже пожаловаться некому. Они не существуют, а делают, что хотят. Вычислить их ты не сможешь. У них уровни доступа, как на ракетной базе. Я тоже себя очень крутым чувствовал, пока с ними не познакомился. Мнил себя властелином мира. Экстрасенс глупый. А, потом, с их таблеточками, даже как маму зовут, и то забыл. Если они захотят, будешь через два часа гукать и под себя ходить. Я их боюсь больше, чем смерти. Правда, Валя. Сможешь убежать от них – беги со всех ног. Ты ведь сны не от их допингов видишь, а сам по себе. У тебя собственный дар. Это я по недомыслию попал на их жаровню. Мне теперь ходу назад нет. Я стольких им сдал, что мне уже не стыдно.
Я посмотрел на дрожащего отца Дмитрия, и понял, что никого он добровольно бы не сдал. У него была ломка. Причём, он об этом не догадывался.
- Часто они тебя таблеточками кормили?
- Когда хотели, чтобы я работал с их учениками, когда надо было проход искать, когда надо было, чтобы забыл отдельные вещи…
- Мы сейчас пойдём к тебе, браток. Ты держись за меня. А там ты мне всё дорасскажеш. Это ты мороженого переел.
На заднем дворе церкви висели веревки, сушилось бельё. Огороженный дворик и маленькая пристройка, где и жил отец Дмитрий, были не видны ни от входа, ни из-за забора. Райский уголок в святом месте. Просто малина.
Мы добрались до продавленной железной кровати, и он рухнул, как подкошенный.
- Я за тебя службу вести не смогу, ты давай-ка, приходи в себя!
Я похлопал его по щекам, он был в полу бредовом состоянии.
- Знаешь, дорогой, мы с тобой проведем такой сеанс «шизотерапии».
Я схватил его за руки и стал уходить в ближайшую дверь. За дверью был лес. Его уже не трясло. Он пошёл за мной. Открыв глаза, он огляделся по сторонам.
- Это не то место. Верни меня! У них есть специальные датчики! Они будут думать, что я зашёл сам, без допинга! Я угроблю кучу народу!
- Какие датчики, Зара?
- Вот у меня за ухом, например. Они знают, когда я захожу, они проводят опыты над людьми, они списывают прямо с моих мозгов, всё, что я хотел бы скрыть! Сейчас они проверяют на своих разумных крысах такие лекарства, которые полностью изменят подкорку человека. Люди-птицы, амфибии, жаро- и морозоустойчивые люди. Их подопытные составляют некий коллективный разум, и действуют как единое целое. В такой армии не будет мятежа, не будет разногласий между командирами. Будет ставиться конкретная цель для определённой группы, настроенной на приём одинакового сигнала. А ты им нужен, чтобы узнать, как ты проходишь сам, без всяких уколов и таблеток. Они тебя вычислят по моем сигналам. Вычислят и разберут на атомы! Всего нескольким удавалось проходить самим. Ты для них давно ожидаемый и вожделенный приз! Учти, никто не выжил после встречи с моими работодателями. Выходи отсюда Валя! И выводи меня. Может быть уже поздно…
- А что ты принимаешь, какой допинг?
- Я не знаю, правда, они начали сейчас производить его в больших количествах и проверять на своих подопытных. Большой процент потерь, так что им нужен другой способ перехода.
- Они проверяют на людях?
- Ну не на кролях же! Выходи. Я их чувствую! Это слишком быстрый переход для меня. Они не поверят, что я смог сам!
- Ладно, выведу тебя и потом осмотрюсь здесь.
- Валя!
Но я его уже вытолкнул. Подозрительно легко получилось Интересно, а Саид, вернее Сашка тоже с этими людьми встречался. Уж не им ли нужны были рецепты вечного кайфа…
На меня шли два солдата в полном вооружении и вдобавок с сетью. Это было слишком. Сеть – это нечестно. Я вернулся на час назад и увидел, как они мирно курят на пригорке. Тогда перескочив сразу через две двери, я зашёл со спины и сжёг их. Сжёг дотла, посылая огонь прямо из рук.. Меня не смущало, что где-то реальные тела корчатся в агонии и горят прямо изнутри. Меня не трогало, что они могли в этот момент оказаться на демонстрации или в самолёте. Я знал, что они горят везде - и в этом мире, и в том из которого они пришли. Когда обугленные тела рухнули в траву, я перевёл дух и вернулся к Заре. Попутно отметив про себя, что время в этом месте очень удобная штука. Как бы научиться обозначать все двери, которые я открываю. Ведь если я смогу втащить сюда, кого-нибудь уже мёртвого или полумертвого и пройти с ним этот круг почёта, то, возможно, вытащу я его опять живого. Надо будет проверить.
Зара сидел на своей продавленной кровати и рисовал. Его глаза были широко открыты. Он смотрел на холст и не видел никого в целом мире.
- Зара! Как самочувствие?
- Я видел её.
- Кого? – весь мой боевой азарт улетучился в одно мгновение.
-Она приходила сюда.
- Ия?!
- Вот эта девушка. – Он откинулся на своей скрипучей кровати, приглашая меня взглянуть на холст. Да, это была она. Ему удалось передать даже улыбку, застывшую в глазах. Только глаза на холсте почему-то были голубые.
- У неё зелёные глаза, а не голубые.
- Не может быть. Я хорошо рассмотрел! У рыжих обычно глаза карие или голубые.
- Так то обычно. Что она сказала?
- Я начал рисовать её давно, ещё когда только увидел талисман. – Он смущённо опустил глаза, - ко мне пришёл один из них, посмотрел на портрет, ни о чём меня не спросил и выскочил.
- Из кого из них?!
Я не заметил, что уже трясу его за воротник.
- Потом она пришла сюда… Глаза у неё голубые, как лёд над глубоким горным озером.
- Почему она не дождалась меня?!
- Я предлагал ей подождать. Она сказала, что ещё не готова к встрече с тобой, она спрашивала меня, какой она мне показалась там. Расспрашивала, какой ты…Я сказал, что там я к ней не приглядывался, просто передал твою просьбу. А что с твоими ладонями? Ты горел в танке? Полегче, отпусти-ка мою рубашку.
Я обнаружил, что всё ещё держу его за ворот рубашки.
- Она сказала, чтобы ты не злоупотреблял властью. Что сила может преобладать над мудростью, но у тебя ещё не слишком много силы. Но сказала она об этом ещё тогда, когда была талисманом.
Я устало сел на табурет возле самодельного стола. Башка гудела, как чугунный колокол. Сколько мест я сегодня повидал. Надо попробовать ещё раз прыгнуть через время. Я закрыл глаза, улёгся позади рисующего Зары на скрипучий матрас, и меня стало уносить. Я даже не успел заснуть.
Она сидела на высоком мшистом камне, на берегу неподвижного моря. Вода у берега была белой от соли, Ия задумчиво роняла в воду гальку. Я кинулся к ней, схватил на руки и, поскользнувшись на камне, упал в воду, увлекая её за собой. Она не засмеялась, а молчала и грустно смотрела на меня. Глаза были зелёные и бездонные.
- Тебе придётся меня распознать среди многих других, как ты распознал мир, где можно вернуть время. Я не могу тебе помогать, мне нельзя. Но ты теперь сможешь спасать других. Не такой уж ты теперь добрый, но нам и не нужен добрый правитель…
- Ия! Я люблю тебя! Ты придёшь ко мне? В мой мир?
- Когда не будет другого выхода. Иди, тебе пора…
- Чаю хочешь?
Я услышал свист закипающего чайника, и пение, больше напоминающее скрип дверных петель. Открыв глаза, я увидел её портрет. На фоне грязных занавесей, всклокоченной шевелюры отца Дмитрия и лежащего на продавленном матрасе Валентина Лемеля, портрет смотрелся насмешкой над тем прекрасным миром, где я только что был.
 Бедновато живут художники, да и священники, судя по всему, не лучше.
- Сделай перерыв, Зара! Надорвешься!
- Ты устроил мне такую встряску, что я могу сутки рисовать. Может тебе наркоманов лечить начать? Прославишься.
- И давно ты подсел на это зелье, что тебе вводили? Круто, поп - наркоман!
- Ничего больше не спрашивай. Иди лучше зайди в церковь. А мне надо побыть одному.
-Хочешь таблеточку принять?
- Представь себе, впервые за очень долгое время – не хочу! Похоже, притягивает не зелье, а тот мир, куда без его помощи не пройти.
Я вышел за ограду церкви и пошёл по широкой улице куда глаза глядят. Через несколько шагов я почувствовал лёгкое покалывание в затылке. Меня пасли, и я зашёл в молочный магазин, где стояла очередь из бойких пенсионеров, перезванивающихся бидончиками.
- Вам чего? – приветливо спросила меня девчонка у кассы.
Мимо окон медленно проехала чёрная машина с тонированными стёклами. Вот они, - голубчики. Сам не заметил, что называю их как и Зара - «голубчиками». Следят они явно за мной, значит, домой мне показываться не стоит. Надо позвонить Антону, пусть передаст Жене, чтобы не волновалась и занималась бумагами и сборами, а я появлюсь попозже.
- Телефон у вас есть?
- На улице будка напротив магазина. Или у тебя денег нет – позвонить?
- Слушай милая, дай из подсобки позвонить! Меня на улице сразу убьют!
Девочка испуганно захлопала ресницами и поманила меня в подсобку. Хорошая девочка! А могла бы послать куда подальше.
Очередь зажужжала, как рассерженный улей. Я кинул на кассу крупную купюру, схватил по пути бутылку молока. Очередь взорвалась воплями.
- Звони! – испуганно прошептала продавщица и выскочила в магазин. Я набрал номер Антона, к телефону подошла моя двоюродная сестра Татьяна.
- А кто его знает, где он шляется. Может, жену твою утешает! Она звонила, тоже им интересовалась. – Ох, и язва моя родственница! Звоню домой. Женька дома. Голос у неё какой-то не такой.
- Антон у тебя? – Спрашиваю. Секундное замешательство. – Да, он пришёл, потому, что я позвонила. Думала, ты с ним. Тебя тут спрашивали.
Ну, вот, начинается.
- Кто спрашивал?
- Ой, Валечка! Тут такое было! – и она зарыдала. Антон выхватил трубку.
- Слушай, танцор. Приходили два парня в гражданской одежде, - это он даёт понять, что они не просто в гражданской одежде. – Они спрашивали о тебе очень настойчиво, а потом вдруг…
- Да что такое! Говори!
- Один на другого посмотрел, глаза у них такие стали оловянные. Вижу, один загорелся, потом второй. Причём огонь изнутри – изо рта, из глаз. Будто не их подожгли, а они сами! Я такого ужаса никогда в жизни не видел,
- Понятно. Я некоторое время буду отсутствовать. Ты обо мне ничего не говори. Про нашу армейскую ссору.
- Что-что?
Но он понял, что я имел в виду тот день, когда я его из комы вытаскивал.
- Когда Женя Татьяне звонила и про тебя спрашивала, ты уже у неё был?
- Валька… - ему явно было нечего ответить. Я наслаждался моментом.
- Ладно, Антон. Приеду – обсудим. – И я повесил трубку. Не могу сказать, что поведение Женьки меня удивило. А вот Антон… но сейчас было не до этого. Выйдя из магазина в какой-то старый двор, я, перебравшись через крыши гаражей, вернулся в церковь. Зара был на работе. Шла служба. Народу в церкви было
немало, несмотря на будний день. Может из-за отца Дмитрия, или потому, что церковь находилась в центре города. Какая-то бабка приблизилась ко мне и сунула мне в руку записку. Развернув бумажку, я с трудом разобрал написанное: «Я буду дома только через два часа, ключ в вазе у входа. Она тебя будет ждать у Николая-чудотворца». Знать бы ещё, где этот чудотворец.
Я закружился по церкви в поисках, и в самом тёмном углу увидел Ию. Она наблюдала за моими поисками с улыбкой и не торопилась себя выдавать. Меня это удивило, как-то не так она обычно появляется. Хотя, что значит «обычно»! Я подошёл к ней, она поманила меня за собой и выскользнула из церкви. Было в этом что-то обыденное, так любовники, прячущиеся от ревнивого мужа могут встретиться, но не мы. Когда мы оказались у входа в пристройку отца Дмитрия, и я достал ключи, она кинулась ко мне в объятия.
- Подожди, милая! Ты можешь мне что-нибудь объяснить? Что происходит? Кто эти люди? Что я должен делать? Ты сказала, что ты придёшь, только, если не будет другого выхода…
Но она будто не слышала меня. Мгновение, и я уже забыл, о чём хотел её спросить. Нищенская каморка Зары превратилась в сказочный дворец, а продавленная железная кровать - в райское ложе. Когда постучали в дверь, прошло не больше минуты, но за окном было уже темно.
- Это твой друг вернулся, - сказала она хрипло, и её голос вернул меня с небес. Это был не её голос! Я зажег настольную лампу и заглянул её в глаза. Глаза были голубые, холодные, с тонкими ниточками зрачков.
- Сейчас открою! – крикнул я, и, держа её за руки провалился в другой мир. Ничего не изменилось, это была другая женщина. Черты заострились, рыжие, как медь волосы стали светло каштановыми. Да, похожа, но не она.
 Как же они узнали о ней? И что теперь делать? Попробую плыть по течению. Надо не подать вида, может, удастся выяснить, что им от меня нужно.
Вернувшись в каморку, я отпустил её руки и открыл дверь. Зара сидел на крыльце, рисуя на коврике какие-то пентаграммы.
- Прости, мы уже уходим.
- Возле ограды их машина, они тебя ждут.
- Возле ограды моя машина! – сообщила, появившаяся за моим плечом женщина.
- А как тебя здесь зовут? - Спросил я невинно. Язык не поворачивался называть её Ией.
- А как ты бы хотел, чтобы меня звали? – спросила она игриво.
У меня даже зубы заболели от омерзения.
- Двойра! – не удержался я. Представляя себе бабелевскую Двойру Крик и себя в роли бледного вора.
- Ну, нет! Тут меня зовут Ирина!
А я думал - согласится на Двойру. Ирина так Ирина.
- Поедем со мной, я отвечу на все твои вопросы, нам не будут мешать.
- Подожди секунду, любимая, - я повернулся к Заре и втолкнул его в дом. – Слушай, это не она. Судя по всему, она повезёт меня к ним. Если я пропаду, попробуй разыскать меня.
- Валя, не езди! – На его лице отразился смертельный ужас. – Не езди! Они раздавят тебя!
- Это мы посмотрим! – И я выскочил за порог, и, обняв за талию воображаемую свою возлюбленную, ринулся навстречу неприятностям.

       Глава 37

Тачка у неё сумасшедшая. Я ничего подобного не видел. Хотя, что я вообще видел? Такая иллюминация на панели, что не знаю, как она надписи на приборной доске различает.
- Дай порулить, а?
- А у тебя права есть, герой? – смешно ей, видишь ли. Всё равно она похожа. Отвожу глаза от её лица, чтобы отогнать это наваждение.
- А ты разве не знаешь? – спрашиваю. Интересно, что она обо мне вообще знает. Молчит. Думает. Не очень у них агентурная сеть поставлена. Может, Зара просто напуган сильно?
- Ладно, въедем на окружную, дам порулить.
- А зачем нам на окружную? Ты куда меня везешь?
- Знаешь заповедник за городом? Там большое рыбное хозяйство огорожено. Для партии и правительства стараются.
- Для какой партии?
- В шахматы.
- А ты у них главным егерем по шахматистам? – не перегнул ли я палку? Кажется, она напряглась. Надо её отвлечь. Где там эти точки? Хотя такую женщину вряд ли отвлечь можно от чёрных мыслей.
- Что ты делаешь?! – Она резко ударила по тормозам и съехала на обочину.
- Мы же никуда не торопимся?
Попробуем на ней практическое использование новых знаний. Может, история с медсестрой была чистым совпадением. Нет, кажется, на поприще Казановы я преуспел. Она смотрела на меня изумлённо и даже плакала. Но, судя по расширенным зрачкам и следам от инъекций, ей никакое воспоминание не помешает прокусить мне горло. Сиденья в этой машине раскладываются в четырёхспальную кровать, стереозвук из динамика, загляденье! Спать хочется… Дама привела себя в порядок и предложила мне сесть за руль. Ну что ж, дорогу я запомню, это уже плюс.
- Едем до линии электропередач, потом сворачиваем на просёлочную дорогу и в лес. Подъедешь к воротам в рыбпромхоз – затормози. Там собаки. Нужно будет позвонить у ворот, нам откроют.
- Какое продвинутое хозяйство! Позвонить у ворот! А чтобы войти в башню не надо кричать: «Абигаль, спусти свои косоньки вниз?»
Я въехал на опушку и остановился.
- Мы ещё не добрались, любимый! Давай быстрее! Я тебя ужином накормлю, фильмы посмотрим…
О чём она болтает… Я вышел из машины и закурил.
- Может, Ирочка, расскажешь мне, на сколько кусочков твои «папы» меня хотят разрезать?
Лицо у неё вытянулось, она схватила маленький пульт от магнитофона и нажала какую-то кнопку. Через секунду я услышал вой приближающегося мотоцикла.
- Ира, ты вот так меня сдашь, после всего? – Я провёл ногтем по её затылку, и это швырнуло её в мои объятия. – Ты же понимаешь, что даже близнецов не спутаешь в постели. А ты не так уж и похожа на неё. Даже линзы нужного цвета не удосужились тебе подобрать. Ногти у неё другой формы и родинки, ты совсем другая и не секунды я не сомневался.
- Зачем же ты поехал? – спросила она глухо, отстранившись от меня.
- Любопытно стало, кого тут держат.
На меня на бешеной скорости мчался мотоцикл. Я отшвырнул её от себя и приготовился. Ему не выгодно меня сбивать, так что он либо будет с шокером, либо с баллончиком. Он соскочил с железного своего коня лихо, как настоящий ковбой. В руках у него мелькнул пистолет. Я успел сделать несколько дыхательных упражнений и уйти в нарисовавшуюся дверь. Я держал дверь открытой. Интуиция мне подсказала, что этот ринется за мной. Шлем ему здорово мешал. Он попытался достать меня из-за дверей, но я отскочил, увидев у него в руках тонкий прут. Но, он уже успел зацепить петлёй мою ногу. Я дернул прут на себя, и мы сцепились уже за дверью. Когда я понял, что во мне просыпается дикое чудовище, было уже поздно. Я бил по чём попало, сидя на нём верхом. Его голова в шлеме болталась из стороны в сторону. Из вырванной ключицы фонтаном хлестала кровь. Кажется, я разорвал его на части. Может, это побочное действие путешествий по мирам? Что-то холодное вонзилось мне в шею. Дверь захлопнулась, и меня понесли и положили на заднее сидение машины. Я не мог повернуть голову, чтобы посмотреть, кто сидит рядом. Не мог шевельнуть даже пальцем. На мгновение я решил, что у меня сломан позвоночник. Попробовал нащупать дверь, но мне почему-то расхотелось убегать.

       Глава 37
Впервые я не мог найти выход. Я видел двери и открывал их. За ними оказывались ещё двери или глубокие пропасти, которые я не мог перепрыгнуть. Я почему-то знал, что прыгать туда не стоит, что я не долечу до противоположного края. Однажды я увидел стеклянную дверь. За толстым матовым стеклом были люди. Много людей. Они кричали, дрались, бегали. Но я не мог открыть и эту дверь. Однако я знал, что очень скоро я выйду. Знал, что я сам запер все эти двери, и выйду именно тогда, когда запланировал.
Я открыл глаза. Мне стало холодно. Вокруг была непроглядная ночь. Окно в комнате, где я находился, было забрано мелкой решеткой. Мои ноги были накрыты шерстяным одеялом. Волосы почему-то были мокрые. Я сел и увидел, что весь обмотан пластиковыми проводами. Над головой тикали какие-то приборы. Игла, приклеенная пластырем, торчала из вены на руке. Интересно, сколько времени меня кормят физраствором? Вроде, я не похудел, прикоснувшись к лицу, я понял, что нахожусь здесь довольно давно. Щетина плавно превратилась в бороду, не окладистую бородку, но не меньше недели. Учитывая, что в армии меня заставляли бриться два раза в день. Я встал. Ноги болели. Распахнув окно, я обалдел. На сколько хватало глаз – простиралась бескрайняя снежная равнина. Снег падал большими хлопьями, кружился в ритмичном танце. Ритм рождался в моей голове. Я почувствовал, что какой-то внутренний микроскоп исследует меня изнутри: кровь сердце, мозг. Всё было в норме. В крови ничего лишнего, сердце работало как часы. Я испугался, что в меня вживили датчик, или ещё какую штуковину, как за ухом у Зары, но – нет. Это я сам видел свои органы со стороны. Не так давно, дней пять назад мне вводили контрастное вещество, делали сканирование мозга, потом физраствор. Пожалуй, всё…
У меня воображение богатое или я на самом деле это всё вижу? Сейчас в комнату войдёт человек. У него черные глаза, шрам над бровью, ему сорок семь лет и он очень боится. От него во все стороны исходят волны липкого страха.
Щелкнул замок, и стальные решетки разъехались в стороны. Зашибись, какое рыбное хозяйство! За решетками действительно была стеклянная дверь. Мне очень хотелось резко повернуться, чтобы убедиться в своём безумии. Я обернулся медленно, настолько медленно, насколько смог себя заставить.
- Здравствуйте, Валентин! – сказал человек с чёрными глазами и со шрамом над правой бровью.
- Не бойтесь! – вырвалось у меня против моей воли. Стоило прикусить язык. Я не видел, что ему от меня надо. Возможно, он и сам этого не знал.
- Вы думаете, я боюсь? Самоуверенное замечание, если учесть ваше положение.
- Может и не меня, - примирительно сказал я, но его это не успокоило.
- Зная, какое кровавое чудовище мы держим в этой комнате, любой бы испугался, но только не я! Я психиатр, и мне приходилось работать с разными монстрами. А теперь, позвольте надеть вам наручники, и мы пойдём с вами в рабочий кабинет. Там я ознакомлю вас с вашим заболеванием и со способами его лечения.
Я спокойно протянул руки, так как был уверен, что в случае чего смогу вытащить их из наручников, а себя из этого мира.
- Я в больнице?
- Это не совсем больница, - медленно подбирая слова, сообщил «психиатр». – Это научный центр, где мы занимаемся изучением возможностей человеческого мозга. Не совсем традиционное направление.
- И меня сюда приволокли силой. – Подытожил я. – Ваша сотрудница уверяла, что у вас тут рыбное хозяйство.
- Сотрудница? Несчастная лаборантка, которую вы изнасиловали по дороге?
- Я из…ЧТО?!
- А когда она позвала на помощь, вы чуть не задушили её, а потом убили нашего охранника. – Монотонно продолжал он. – Вы знаете, что такое паранойя?
Мне что-то расхотелось отвечать. В памяти всплыло лицо человека, гнавшегося за мной на мотоцикле.
- Я никого не насиловал, - глухо сказал я.
- Ну, хорошо, хорошо! Оставим это пока.
Я понимал, что запутываюсь. В моей голове появились отрывки каких-то событий, которые, я точно знал, со мной не происходили. «Гипноз» - понял я. И сразу в памяти восстановилась реальная картина событий.
- Я слышал про ваш центр.
- От человека, который был тут пациентом, - подхватил «психиатр». Его выпустили, только потому, что он перестал быть опасным. Вы имеете в виду сумасшедшего священника, не так ли?
Я молчал.
- Если вы сумеете быть нам полезны, я тоже постараюсь не давать ход этому жуткому делу. Вам надо много работать над собой, Валентин.
- В каком смысле?
- Не растрачивайте свой талант на женщин, на драки… Кстати, вы помните, как зверски вы убили нашего сотрудника, когда он пытался вас задержать? Если данные экспертизы попадут в любые инстанции, вас объявят в государственный розыск, как серийного маньяка!
Он протянул мне стопку фотографий. Надеюсь, это был фотомонтаж. Тот мотоциклист, что дрался со мной, перед тем, как меня взяли, был действительно убит. А я сидел на нём с идиотской улыбкой на лице и окровавленными по локоть руками. Я вернул ему фотографии.
- Меня зовут Александр Фёдорович. Начнём работать. Вот это ваша комната. Но для начала я покажу Вам наш маленький научный центр. Я не буду объяснять вам, что всё, что Вы здесь увидите, в рекламе не нуждается.
Круглый зал, окруженный со всех сторон лабораториями, напоминал съёмки фантастического фильма, с очень солидным бюджетом. Белизна стен и пола резала глаза. Персонал этого «института» был очень малочилсен. Некоторые из снующих по залу людей прятали свои лица под защитные маски. Двери, окружающие зал, были оснащены кодовыми замками. Пройдя несколько шагов, я совсем потерял ориентацию. Я уже не помнил, в какую дверь мы вошли .
- А теперь посмотрим на материал, с которым вам придётся работать. Вы же не сомневаетесь, что мы будем сотрудничать?
- Я думал, что вы меня будете лечить, а вы мне предлагаете какое-то сотрудничество.
- Если мы не сработаемся, то может дойти и до лечения. – Он поманил меня к одной из дверей и кивком указал на узкое окно.
Я заглянул в зеркальное окошко. На широком кресле за компьютером сидел человек. Руки его с огромной скоростью скользили по клавишам. На мониторе выстраивались графики. Вроде, ничего особенного. Множество талантливых компьютерщиков развелось в наше время, почему бы одному из них не работать в этом научном центре. Я не мог понять, что же меня так пугает в этой напряженной фигуре и мечущихся руках. Последний взмах, как кульминация музыкального произведения, и полёт остановился.
- Наш компьютерный гений. – Похвастался Александр Фёдорович.
В этот момент человек повернулся, оттолкнувшись от пола. На его лице отчётливо видны были симптомы болезни Дауна. Я отшатнулся от окошка. Александр Фёдорович понял моё состояние.
- Вы думаете, что другие гении выглядят иначе? – Пошутил он.
- А раньше он тоже был таким? Или это ваши препараты усилили его способности?
- Вот и попробуйте это выяснить!
- Хорошо, я попробую. – Мой голос сорвался. Больше всего мне хотелось резать моего собеседника на тонкие полоски, но я выдавил из себя улыбку. – Давайте скорей приступим к работе. Я надеюсь, мне не придётся пить никакой коктейль из ваших погребов?
- У нас нет погребов, Валентин! Как вам не стыдно! У нас всё на виду.
- Что я должен делать?
 - Я знал, что мы сработаемся! Откройте ему второй доступ! Если возникнут финансовые проблемы, мы их решим! Лучшим сотрудникам мы выплачиваем премии. А чтобы вы относились к нам хорошо, мы тут же снимем наблюдение с ваших близких. Вот ваша рабочая карточка, Валентин. Каждая дверь снабжена замком, который можно открыть с помощью магнитного кода доступа. Если попытаться открыть дверь по-другому, она автоматически запаивается. На тот случай, если вам вдруг захочется открыть двери на улицу без моего разрешения.. Ну что ж продолжим экскурсию. Поверьте! Это проста маленькая подстраховка.
Я заметил, что молча киваю в такт его словам. Я сжимал кулаки так, что ныли запястья, я представлял, что я сделал бы с этим психиатром, если бы не наручники.
В армии мне приходилось видеть горы мёртвых тел, отдельные части тел, людей, сошедших с ума от страха и от горя, мне приходилось даже спать в обнимку с трупами, но этот белоснежный институт пугал меня всё больше и больше. Заглянув ещё в три окна, я сказал, что мне нужно в туалет. Мой спутник понимающе усмехнулся, и предложил меня проводить. Возле туалета он снял с меня наручники, а потом стоял под кабинкой и с удовольствием слушал звуки, доносившиеся оттуда. Меня выворачивало наизнанку. Я решил пока не пользоваться своими способностями, а вдруг они всё же впаяли в меня каких-то жучков.
После того, как я подставил голову под струю ледяной воды, и вытерся бумажным полотенцем, мой конвоир протянул мне тонкую белую пластинку, похожую на жвачку.
- Примите, вам станет легче здесь работать.
- Давайте, - я схватил пластинку и положил ей в карман. Мой спутник нахмурился.
- Примите! Пока вы мне нужны, я не стану ставить на вас опыты. – И он тоненько захихикал. Так не смеются здоровые люди! Успокоился я только когда представил, что он давится этим своим противным смешком, и когда он действительно закашлялся.
- Так чего-же вы от меня хотите? Какую пользу я могу принести вашему институту?
- Вы будете проводить свои эксперименты под наблюдением опытных сотрудников. Тех, что разрабатывают фармацевтические препараты в нашем институте. У вас не будет никаких сложностей с выходом отсюда, но нам нужны гарантии. Я очень хочу договориться с вами по-хорошему! Вы будете получать деньги, и совсем не маленькие, я вас уверяю! Не в наших правилах привозить сюда кого-то, имеющего родственников. Но вы с вашими способностями нам просто необходимы!
- Это я уже почувствовал.
- Идёмте, продолжим экскурсию. А потом я провожу вас в ваш рабочий кабинет.
Следующим сюрпризом он буквально сбил меня с ног. Я заглянул в окно, и присел на пол возле дверей. Мне захотелось плакать. За дверью был док. Мой учитель, мой друг. Он сидел на узкой койке, привинченной к стене, и смотрел прямо на меня. Глаза его были совершенно пусты. Помятое лицо покрывала многодневная щетина. Он сидел неподвижно, если не считать его дергающихся губ.
- Этот человек предоставил нам ценнейшие наблюдения. Подумать только! Ваш талант чуть было не пропал зря. Он рассказал нам про книгу, скрытую где-то в пещерах библейских пустынь. Про вашего друга, которого вы навещали на том свете. Это правда, или плод его больного воображения?
- Его воображение не было больным, когда мы общались. – Брякнул, потом подумал. Обидно стало за дока. Но поздно язык прикусил.
- Не передёргивайте, Валентин! – укоризненно сказал мой мучитель – Книга нас очень интересует! В дальнейшем вы предоставите нам имеющуюся у вас на её счёт информацию.
- Никакой информации нет, и книги возможно тоже. Не станете же вы всерьёз заниматься поисками сосуда мудрости, упомянутого сумасшедшим переводчиком древних рун?
- Мы поговорим об этом, - уклончиво ответил он.
- Будут ещё сюрпризы? – я постарался говорить ровным голосом, но мой провожатый понял моё состояние. Он весело на меня посмотрел и хлопнул по плечу.
- А вы молодец! Какая выдержка и самообладание! Последний сюрприз – это ваша новая знакомая – Ирина. Поделитесь секретом, как вы смогли разрушить столь кропотливый труд наших химиков за такой короткий срок? Вы обещали на ней жениться? Шучу, шучу… Она перестала реагировать на свои обычные лекарства. Влюбилась…. Нет, это не то определение. Она заболела вами! Что вы с ней сделали. Эта женщина была очень неплохим сотрудником.
- Вы же только что говорили, что она была простой лаборанткой, которую я изнасиловал.
- Ну, она могла придумать эту историю, не так ли?
И он отвернулся, собираясь уйти.
До чего мерзкое ощущение, будто он покрывает совершенное мной преступление. Но я-то точно знаю, как всё было!
Я вспомнил, что мне так и не удалось понять, чего он боится.
- Александр Фёдорович! – позвал я. Он развернулся на каблуках в мою сторону. – Уничтожьте эти фотографии!
- Валентин, я постараюсь повлиять на руководство, всё будет зависеть от вашего поведения!
- Спасибо, спасибо! – я схватил его за руку и потянул за собой. Мне удалось найти дверь, хотя я почувствовал, что мои способности несколько потускнели в стенах этого храма науки. Мы вышли в мир, где шла война. Выли сирены. В чёрном небе вспыхивали осветительные ракеты. Человек, которого я протащил за собой, завыл как раненый волк и упал ничком, пытаясь зарыться в землю.
- Чего ты так боишься? – спросил я, опускаясь возле него на влажную, перепаханную взрывами землю. Но он не мог ответить. Его бил припадок, похожий на эпилепсию. Потом он встал на четвереньки, и лицо его подёрнулось дымкой. Я почувствовал, будто внезапно опустился на большую глубину. Голову сдавило, из носа хлынула кровь. Я метнулся к двери, а он ухватился за меня. Очень хотелось оставить его там, но я решил удовлетвориться тем, что задушу его собственными руками в его родном институте.
Я улыбнулся, отпуская его руку. Губы его были серого цвета, но никто из бегающих вокруг людей ничего не заметил.
- Александр Фёдорович, вам плохо? – спросил я участливо.
- Ничего, ничего, заработался. Вы тоже что-то бледны, или мне кажется? – Он посмотрел на меня подозрительно, но больше ничего не сказал. Интересно, как люди реагируют на переход в другие миры. Думают, наверно, что это у них воображение богатое, но этот-то должен бы знать, что ему не показалось!
Не заходя в свою комнату, я направился вглубь коридора, заглядывая в окна закрытых лабораторий. Что же делать, чёрт побери! И как я всегда вляпываюсь во что-то.
Я зашел в большой зал, где проходили спортивные занятия с детьми.
Два тренера и человек пятнадцать пацанов. Моя карточка доступа открыла зал сразу. Замок щёлкнул и дверь отъехала в стену. Спрашивать, что необычного в этих детях мне не хотелось, может они чуть дольше, чем надо плавали под водой?
Один из преподавателей повернулся в мою сторону.
- Инспектируете? – спросил он с вызовом.
Я пожал плечами.
- Их привозят из спортинтерната каждый вторник. Это государственные дети. Скоро многие из них станут большими спортсменами!
Так я узнал, что уже вторник. Потом мой взгляд упал на открытую спортивную сумку тренера. Она до верху была полна упаковками таблеток.
- А их воспитатели знают, как их тренируют?
- А кого это волнует, - ответил тренер. – Лишь бы плавали быстро.
Я повернулся и поспешил прочь.
Док сидел в кресле, по-прежнему неподвижно. Глаза его были закрыты. Я сел возле него на крутящийся стул и взял его за руки, потом вспомнил Саида-Сашку, и внутри у меня лопнула какая-то пружина. Пока я протискивался в образовавшийся проход, прошло несколько часов. Будто в этом белоснежном царстве все мои способности угасали. Передо мной простиралась «зеленка» на сколько хватало глаз. Рядом никого не было. Таким должен был быть этот пейзаж до войны. Птицы, не потревоженные взрывами спокойно парили в светло-голубом небе.
Я отряхнулся и пошёл к узкому ручью, спускающемуся с пригорка. Умывшись, я разглядел в мутной воде полотняный мешок, подоткнутый под камень. Распустив тесьму, я заглянул внутрь и выронил находку из рук. Мешок был полон ушей. Я невольно схватился за свои уши, припав за камень. Мои вроде пока со мной. Отползая от мирного ручейка, я всё время оглядывался, но ничто не нарушало тишину и спокойствие ландшафта.
Пришлось вернуться. Все открываемые мной двери вели не туда, куда мне было нужно. Тогда я вспомнил ещё одну технику дыхания. Убрав все двери и вернувшись в реальный мир, я стал накапливать энергию. Мне самому нужно было восстановиться. Теперь я это отчётливо почувствовал. Пока я медитировал, док открыл глаза и смотрел на меня молча, не издавая ни одного звука. Закончив свои упражнения, я обернулся к нему. Он был абсолютно невменяем.
- На сегодня хватит ужастиков, - мысленно твердил я, подбегая к своей «комнате».
Не включая свет, я сорвал с себя одежду и кинулся к душевой кабинке. Встав под массажный душ, меняя температуру воды от кипящей до ледяной, я постепенно вернул себе спокойствие.
Выйдя из кабинки, я заметил, что круглая ручка двери медленно поворачивается.
На пороге ванной комнаты возникла Ирина. У меня всё внутри перевернулось, так она была похожа на мой талисман. Стоп. Почему я так подумал? Это для правителя она талисман, а для меня? Что она для меня? Плод моего больного воображения, призрак, являющийся мне в нередкие минуты моей шизофрении? Нарисованный идеал? Сердце болезненно дёрнулось и на мгновенье остановилось. Нельзя, нельзя о ней думать, во всяком случае, сейчас, когда я не могу её увидеть. Мне стало жалко тонкую девушку, стоящую на пороге, и смотрящую на меня так жалобно, как нашкодившая кошка. Куда-то делся независимый изгиб губ, упрямая складка между бровей казалась уже просто морщинкой.
Выглядела она неважно. Её усиленно пытались вернуть под крыло люди в белых халатах, и мне нужно было выяснить, насколько они преуспели. Я сделал успокаивающий жест рукой, хотя это меня надо было успокаивать. «Я стою тут голый в ванной и на меня уставилась женщина-вамп, может она накачалась до предела каких-нибудь таблеточек и сейчас задушит меня голыми руками». Я обомлел, когда она молитвенно сложила руки и опустилась передо мной на колени. Из глаз её потоком потекли слёзы. Вздохнув, я поднял её на руки и понёс на кровать. О спокойном сне приходилось только мечтать. Один из самых неприятных проступков – отказать жаждущей женщине. А не отказывать – погибнуть в расцвете лет. С этой мыслью я уснул.
       
Утром я уговорил Ирину сообщить моей жене, что я лёг в клинику на несколько дней. Женя подумает, что перед отъездом я решил подлечить нервы. Она мне сама на это намекала. Следующим вечером, когда Ира поехала в город, я отправился к лаборатории, в которой держали профессора. Мой второй допуск открыл стальную дверь камеры. Теперь профессор полулежал на высокой койке, забранной с двух сторон железными боковинами. Я собрал всю свою силу, чтобы втащить его за собой в зыбкий проход. Открыв глаза, я обнаружил возле себя мальчика лет восьми с грустными бездонными глазами и русыми волосами. Мальчик держался за мою руку и нетерпеливо прыгал вокруг меня, высунув язык. Я опешил, когда узнал в этом ребёнке своего учителя. Состарить его до нормального возраста и вывести назад было выше моих сил. Это был мир, где время текло по-другому.
Маленький док был полон оптимизма, он смеялся и говорил что-то на непонятном языке. Бегая по мёрзлой земле и сшибая ногой, обутой в сандалию, комки грязи с дороги, он время от времени привлекал моё внимание к насупленным воронам, сидевшим на проводах, к вспышке далёких зарниц этого мира. Я не знал, где мы и как долго мы тут находимся. Я пытался достучаться до его сознания. В тот момент, когда мне показалось, что он начал что-то понимать и глаза его приобрели осмысленное выражение, он вдруг изогнулся всем телом и начал падать на меня, изо рта его фонтаном хлынула кровь, в его спине зияло огромное отверстие, будто в него всадили спиленную пулю. Я опустил тело на землю и вернулся. Ноги меня не держали. Выпав из воздуха в лаборатории, я успел увидеть, как глаза профессора распахнулись, он болезненно дёрнулся и в руку его, прикрученную к поручню кровати, вонзилась длинная игла, спрятанная в проводах прибора. Он засучил ногами по одеялу и откинулся на подушке.
Я выбежал в коридор с криком «помогите» бросился бегом по этажу. На встречу мне танцующей походкой из своего кабинета вышел главный палач.
- Не получилось? – спросил он сочувственно.
- Профессор умирает! Спасите его! Помогите! – твердил я, как заведенный.
- Ничего не выйдет! – качая головой, ответил Александр Фёдорович. – Он не выдержал участия в разработке нового препарата и должен был умереть ещё до вашего приезда. Это случайность – что вам удалось встретиться. Он был опасен, очень опасен. – Продолжил он, помолчав. - Сам подумай, сколько нормальных людей он сделал сумасшедшими, скольким его заключение стоило карьеры, а иногда и жизни. Он был шарлатаном от науки, и ты прекрасно знаешь, что это не мои слова, тебе это уже говорила твоя родственница, не так-ои? Тебе повезло, что он не поработал над твоим сознанием. Что-что, а гипнотизёр он был первоклассный!
Я, шатаясь, дошел до своей комнаты и запер дверь. «Этот убийца поплатится» - пообещал я себе. Надо было только решить – как именно.
Когда Ира вернулась, я узнал, что этой же ночью мой друг Антон и моя двоюродная сестра покинули страну. Вечером следующего дня они должны были быть в Румынии, откуда самолётом улетали в Тель-Авив.

       Глава 38

Весь следующий день я просидел в своей комнате. Никто меня не трогал, даже по коридору не проходили. Сжившись с мыслью, что профессор умер, я встал с узкой койки и открыл маленький бар, висевший на стене. Вначале я думал, что это аптечка, белый шкаф с пластиковой дверцей не наводил на мысли о спиртном. Открыл я его только из любопытства, и эта нехорошее качество моей души было тут же вознаграждено видом длинного ряда бутылок с английскими надписями. Чего тут только не было! И текила, и сухое вино семилетней выдержки, и всевозможные «пинокалады» и «айришкремы» в маленьких бутылках. Но, помня заветы старших товарищей, я вытащил бутылку водки, налил двести грамм в пластиковый стакан из-под зубной щётки и помянул профессора. Стало гораздо легче. Комната расширилась до размеров бальной залы и я присел на койку. Хорошо мне было совсем недолго, потом сказался суточный пост и нервное напряжение. Я стал обходить свои покои в поисках туалета, который вдруг предательски спрятался от меня. Не найдя искомое и поняв, что сейчас произойдёт нечто неприятное, я огляделся в поисках вместительного сосуда. Но в этот момент двери распахнулись и на пороге застыли два дюжих санитара, а может, они были лаборантами или физиками-ядерщиками. Мне от этого было не легче. Сдерживая рвотный рефлекс, я жалобно икнул. Ребята оказались толковыми, они сопроводили меня в нужном направлении, и пока я полоскал горло в ванной они покорно ждали, прислонившись к дверям. Эффектное появление Александра Фёдоровича пропало всуе. Не глядя на брезгливо застывшего посреди комнаты мучителя, я на дрожащих ногах добрёл до койки и повалился на неё, отвернувшись к стене.
- Вставайте, Валентин! – требовательно подёргал меня один из сопровождающих.
- А можно утром? – я дёрнул ногой.
Меня подняли и поставили. Пришлось тащиться с ними по длинному коридору. Я уже совершенно пришел в себя, но эстетическим наслаждением было видеть их лица. Когда мы вошли в какоё-то стерильное помещение, я подобрался.
- Настало время поработать во благо науки, - напыщенно сказал А.Ф.
- А почему ночью? – спросил я.
- Потому что этот пациент днём спит. Я немного введу вас в курс дела. Этот мальчик был до двенадцати лет самым обычным ребёнком. На летних каникулах он с родителями поехал в Карелию, плавать на лодках. Там он заблудился в лесу. С этого момента и начались странности. Он провёл в лесу не больше суток. Потом его нашли, узнать его было можно, но выглядел он весьма повзрослевшим. Такие случаи известны науке. Какие-то временные дыры, проходы в другие измерения… Можно придумать массу версий. Но версии не интересуют его родителей. Кроме того, что он вырос, наблюдаются и другие странности. Он видит знаки, его посещают видения. Его папа очень состоятельный человек, готов заплатить любые деньги за его излечение. Его биологический возраст сейчас четырнадцать лет, я не требую от вас, чтобы он выглядел на свои года. Но попробуйте разобраться, что с ним происходит. Мы пробовали разные варианты, и не преуспели. Он стал агрессивным и невменяемым. Мы до сих пор не знаем, что с ним произошло в лесу в тот злополучный день. Попробуйте это выяснить. Если вам нужна будет помощь, жмите на красную кнопку. Она вделана в стену возле выключателя.
Он приглашающим жестом открыл мне ещё одну дверь. Меня втолкнули туда, и дверь захлопнулась.
В помещении было очень холодно. Окно, затянутое толстой сеткой, было распахнуто настежь. Морозный ветер гулял по комнате. Перед распахнутым окном выстроился целый тренажерный зал: беговая дорожка, велотренажёр, тренажёр для пресса. На голом полу лежал атлетического телосложения, парень. Он тяжело дышал, поднимая огромные гири. На меня он едва взглянул. Но мне стало неуютно под холодным взглядом почти прозрачных глаз. Такими глазами смотрели снайперы. Любопытство охотника сквозило в этом взгляде. Мимолётный ненавязчивый интерес профессионала.
Я молча взгромоздился на седло велосипеда. Когда я начал уже примерзать и стучать зубами, он встал, вытер с лица пот, и, прошлёпав босыми ногами по цементному полу, направился в ванную. Пока он принимал душ, я пытался в мыслях начать разговор, но ничего не получалось. Вышел он минут через десять, у меня уже зубы стучали громко и я вовсю крутил педали его велосипеда. Он закрыл окно, и повернулся ко мне
- Юрий, - представился он сдержанно.
- Валентин, - я молчал, не зная, как начать этот дурацкий разговор.,
- Работаешь на него? – он кивнул на дверь.
- Пока да. Если не справлюсь, тоже обзаведусь тренажерами.
Он кивнул.
- Тренажеры – это мои предки наставили. Заглаживают вину. Хозяин бы и пальцем не пошевелил.
- Хозяин?
- А это он всем пациентам так представляется. Ему льстит. Ну да ладно. Выкладывай, что тебе от меня надо.
- Он сказал, ты буйный.
- Могу. А надо?
- Он мне свою версию рассказал, может, ты расскажешь свою?
- Не буду.
- Вроде твои родители сами тебя сюда определили на лечение?
- Слушай, если останешься со мной, пока они появятся, я тебе расскажу. Но если забздишь, спугнёшь их – убью как муху.
- Кого родителей?
- Прикидываешься, или тебя хозяин тоже надул?
- Давай выкладывай. Он сказал, ты видишь призраков, и он пытается тебя от этого излечить. Он понимает, что не удастся тебе вернуть твой биологический возраст, но он хочет сделать тебя нормальным.
- А то, как он обгадился посреди комнаты, когда пытался меня убедить, что то, что он видит, это плод моего больного воображения, об этом он рассказывал?
- А сам ты как думаешь? Ты бы стал рассказывать?
- Ты мне веришь, что я не псих?
- Нет.
Он угрожающе привстал.
- Сам посуди, у меня свои призраки, у тебя свои. Себя я нормальным не считаю. Так почему ты нормальный? А сколько тебе лет на самом деле?
Выглядел он чуть постарше меня. Лет двадцать пять, не меньше.
- Мне тридцать. У меня там, откуда я пришел уже всё было. Я не хотел возвращаться. Но эти чёртовы ворота меня поймали и выбросили. Потом я пытался туда пройти, а стража меня не пустила. Они сюда шастают, как к себе домой. А нам туда нельзя!
- Почему нельзя? Попробуем.
- Ты думаешь, ты первый сюда пришел? Все такие смелые, пока не сталкиваются с тем, чего логически объяснить не могут.
- Ты поэтому ночью не спишь, чтобы шанс не упустить? Давай с тобой договоримся, если у меня получится, ты никуда уходить не будешь, пока мы не выберемся отсюда, их этого института.
- Звучит многообещающе, только я почему-то не верю.
- Мы не станем их ждать, Юра. – Я сжал его руку. – Я буду тебе показывать дорогу, а ты будешь говорить та это дорога или нет.
Это было уже интересно, до сих пор я искал только свои пути, не считая Сашки-Саида. Но это не в счёт. Я открыл сразу множество дверей, комната исчезла. Вначале открылись мои собственные двери, я это сразу почувствовал и меня неудержимо потянуло туда. Там была она, и остальное было не важно. Я надеялся, что это и его мир тоже, но он заглянул туда и отрицательно покачал головой.
- А как ты туда попал? – спросил я, нехотя отворачиваясь от дверей.
- Я отошел от лагеря. Отец рыбачил, мама спала в палатке. Я пошел на звезду, она была очень яркая. Когда я вернулся, не мог её уже найти. Потом я испугался, что заблудился, заполз в какую-то яму возле поваленного дерева и заснул. Проснулся, вылез, а это уже было совсем другое место.
- Нечто подобное я представлял. Хуже, если бы ты вернулся таким, как был, а здесь бы прошло лет двадцать. Я об этом читал.
- Смотри, это очень похожее место.
Мы пробрались, буквально протиснулись в маленький лаз. Пейзаж нельзя было назвать приятным. Небо сияло багровым заревом, деревья, лишенные листьев отсвечивали синевой. Ни птиц, ни зверей.
- Так и выглядел твой мир? Тогда не понимаю, чего тебя туда так тянет. Тут, по-моему радиации больше, чем воздуха.
- Нет, это не то место. Там были горы.
Вдруг послышался какой-то шорох, скрежет и на нас спикировали две огромные тени.
- Ложись! – закричал Юрий и толкнул меня на землю. Что-то острое вонзилось мне в ключицу, кажется коготь. Я схватил другой рукой мохнатую тварь, которая пыталась подвесить меня, как окорок. Собрав все силы, я дёрнул это на себя. Крылья захлопали, обдувая мне лицо холодным ветром. Упав, я больно ударился о камни спиной. Юрий, ни слова не говоря, взвалил меня на плечи и потащил к тому месту, где затягивался проход. Последним усилием я расширил отверстие и отключился.
Очнулся я в комнате у Юры через несколько секунд. Он заклеивал пластырем рваную рану у меня на плече, повыше ключицы. Рука онемела и не двигалась, сушняк был жуткий. Я пошевелил пальцами здоровой руки и он поднёс к моим губам бутылку. Это была водка. Опять водка! Я отпил хороший глоток и собрался вздремнуть на его кровати.
- Когда они за тобой придут, скажешь, это я тебя поранил. Так будет проще. Я подожду, чтобы ты вытащил меня отсюда, а потом ты отправишь меня туда, ладно?
- Договорились. Но мне нужна твоя история, или хотя бы что-то, что можно рассказать этому упырю.
- Расскажи, что хочешь…
В этот момент дверь распахнулась, и на пороге возникли два санитара со шприцами наперевес.
- Всё уже в порядке, ребята, - я успокоительно поднял руку. - Никто никому не угрожает. Я завтра зайду, Юра.
- Может всё же кольнуть его? – спросил участливо один из вошедших, поднимая меня как мешок с Юриной кровати.
- Давно гирю в рыло не ловил? – с угрозой парировал Юрий.
«Этого парня надо обязательно отсюда вытащить. Хороший парень». – Подумал я.
       
       Глава 39
Меня оттряхнули и поставили «пред светлы очи» хозяина. Он молча обошел вокруг меня и уселся в кресло. Больше сидячих мест в его кабинете не было. Я остался стоять, хотя меня шатало, и кружилась голова.
- Расскажите мне, что произошло, и пойдёте отдыхать. Вам помощь медицинская нужна?
- Обойдусь, - буркнул я.
- Я слушаю вас.
- Сам он, этот мальчик ничего не может, и призраков он не вызывает. Он притягивает какие-то энергетические субстанции. Попал он в петлю времени, вы об этих петлях слышали?
- Только в фантастических романах читал.
- Но вот вам наглядный пример. Он там провел лет пятнадцать.
- Это всё?
- Да. Всё что вы просили выяснить, я выяснил.
- А что у вас с плечом?
- Он вначале не хотел меня слушать. Мы подрались.
- А потом захотел?
- Как видите.
- Вы молодец! У вас удивительные способности, Валентин! Идите к себе.
Я поплёлся в свою комнату, или лучше сказать камеру. Мне нужно было собраться с силами и вылечить рану на плече. Для этого нужны были покой и тишина.
Покоя мне дали только на пол часа. Когда я провёл серию упражнений и собрался снять пластырь, возле двери кто-то обозначился.
- Валя, открой! Это я! – прошептала Ирина, нетерпеливо постукивая по двери.
- Я упрямо не подавал голос, но сосредоточиться уже не мог.
- Я знаю, что ты там! Ты ранен? Я хочу тебе помочь!
- Твою мать! – я поплёлся открывать дверь.
Она проскользнула тонкой змейкой, едва я приоткрыл дверь.
- Ира, я сегодня не в форме.
- Ну что ты! Я всё знаю, просто пришла тебя проведать. – И она повисла у меня на шее, зацепив больную ключицу рукой. Из раны хлынула кровь, успел таки уже снять пластырь. Я так озверел от боли, что у меня хватило сил выпихнуть её из комнаты и захлопнуть дверь. Она тихо скреблась ещё минут двадцать, но я закрылся в ванной, включил воду и продолжил свои упражнения. Через два часа я был как огурчик, даже пожалел, что Иры нет под дверью.
Начало светать и я наконец-то добрался до кровати.


Меня явно решили подвергнуть пытке бессонницей, потому что часа через четыре на стене возле моей кровати замигала красная лампочка и в комнату быстрым шагом вошел А. Ф. в белом халате. Он ногой захлопнул дверь и без предисловий велел мне продолжить работу. Я поплёлся за ним, мысленно утешая себя сценами из фильмов ужасов, где я выступал в роли серийного маньяка, а всеми моими жертвами был Александр Фёдорович.
Дойдя до лаборатории, я приготовился увидеть какого-нибудь гениального безумца, но меня ждал сюрприз. В этот раз подопытным был Зара. Всё-таки его поймали и привезли сюда. Или он сам явился, ведь он был зависим от лекарств, которыми пичкал его А.Ф. Когда я попытался заговорить с ним, он отвернулся от меня и уставился в стену.
- Вы выясните, что он видит и куда он так рвётся. Посмотрите на его руки, они совершенно свободны, но на них появились синяки от наручников. После того, как я самолично запер дверь, он получил несколько серьезных ран, будто его избивали. Я уверяю вас, эти раны возникли сами по себе.
- Оставьте меня здесь, и закройте дверь. И пусть никто не входит. Мне надо разобраться.
Он кивнул и торопливо удалился. А я суетливо начал искать возможность вытащить Зару. Ему было несладко. Похоже, он опять угодил в тюрьму.
Пока я не успокоился, ничего не выходило. Два часа я пытался добиться нужного дыхания. Дверь обнаружилась в ту секунду, когда безвольное тело Зары выгнулось на кровати, и на лбу обозначились кровавые следы. Я вошел, держась за его руку.
Он, скорчившись, лежал на земле. Рядом с ним никого не было на моё счастье. Это был не мой мир. Как он сюда попал, и зачем, это ещё предстояло выяснить, конечно, если удастся его вытащить. Мне не улыбалось остаться здесь и посмотреть, как закончится экзотическая казнь, которую некто приготовил для моего друга. Руки его были стянуты за спиной толстой колючей веревкой, а вокруг лба такая же верёвка, только с узлами, поддерживалась бамбуковой палкой. На его висках вздулись вены, он был без сознания. Перетаскивать его в таком состоянии домой было затруднительно. Сначала надо было хотя бы привезти его в чувство. Где-то я читал, что развлечение это в древних восточных цивилизациях ценилось знатоками не меньше, чем, например, сажание на кол. Спасти пытаемого практически невозможно, размотав веревку, я, конечно, облегчу его страдания и он скорее окочурится, но я же не этого добиваюсь. Поэтому я развязал веревки, стягивающие запястья, взвалил Зару на плечи и затрусил подальше от опасного места. Наткнувшись на мелкую речушку, я свалил его в воду и, отпустив один оборот веревки, стал поливать его водой. Может, если я буду постепенно его освобождать, он не умрет? Я высвобождал бамбук медленно, а лоб Зары всё больше наливался синевой. Потом он открыл мутные глаза и попытался пошевелить рукой.
- Зара, мы будем выходить отсюда, ты только держись!
Он замычал и попытался помотать головой.
- Ты не хочешь уходить?! Почему?
Он что-то прошептал пересохшими губами, но я не расслышал. Раскрутив верёвку ещё на оборот, я с тревогой ждал, что с ним будет.
Никто не появлялся в поле моего зрения, перед нами стелилось бескрайнее поле. Этот умиротворяющий пейзаж навевал на меня тоску, когда я переводил взгляд на Зару.
- Нельзя уходить, - прошептал он вполне внятно.
- Что, хочешь весь кайф до конца поймать?
- Тут остались мои друзья, их надо спасти. Они в шахте за полем.
- Какие друзья? Ты что, организовал экскурсии в параллельные миры?
- Ты их видел, они спасли нас, с ними капрал… помнишь?
Конечно, я помнил! И капрала и Дейла и женщину-великана. Я помнил всех, кто прямо или косвенно был связан с ней. И хотя это был чужой мир, я чувствовал, что должен помогать тем, кто был тогда со мной, кого вместе со мной приговорил к смерти правитель несуществующей страны.
- Ну, хорошо. А много там охраны?
- Никого нет. Нас всех оставили умирать. Это были какие-то дикари. Орда, что ли.
- А почему ты не с ними? Ты что-то особое вытворил? За что такая честь? Смерть в чистом поле с веревкой на голове.
- Они для каждой веры свои испытания приготовили…
- И ты их с честью выдержал! А теперь я тебя верну в институт, а потом подумаем. Верёвку давай снимем. Остался один оборот.
Я благополучно вытолкнул его из этого мира, успев крикнуть, чтобы он меня покараулил и никого в комнату не пускал. Пробежав рысцой по полю, и не заметив никакой опасности, я поднялся на высокий холм. Под холмом копошились люди в ярких одеждах. Шло какое-то празднество. Музыка, ужасно тоскливая, разносилась над долиной. Гора, в которой по моему представлению должна была находиться шахта, мелко подрагивала. Приглядевшись к веселью, я подумал, что Он вознамерился выйти на свет, и в самые ближайшие сроки. Почему местные жители решили, что Зара не годится для их жертвенного костра, осталось для меня загадкой. Пригибаясь в высокой траве я обошел эту танцплощадку и увидел, наконец, шахту. Спускаться было жарковато.
Утешая себя тем, что в любой момент я смогу найти дверь и вернуться в институт, я полез вниз. В штольне жара стала невыносимой.
Спустившись на дно шахты, я на мгновение замер. Представшую взору картину смело можно было назвать сюрреалистической.
Трое бородатых бандитов и зелёного цвета капрал были прикованы здоровенными кандалами к бревну, подпирающему потолок. Руки их оставались совершенно свободными, однако, освободиться они не могли. Ключ от оков висел на соседнем столбе. До него было рукой подать, если удлинить ногу крайнего из бандитов метра на полтора. Все обреченные были в полном боевом облачении. Звероподобные друзья капрала держали в руках гранаты, готовясь принять смерть, как и подобает истинным «кем они там были». Я не долго думая, схватил ключ и принялся освобождать капрала. С первым замком пришлось повозиться, но потом дело пошло быстрее. Узнав меня, они перестали молиться и с интересом следили за моими действиями.
Освободив последнего бандита, я произнёс сакраментальную фразу:
- Господа, не пора ли с….ться?
Вместо ответа один из бородачей, со скоростью подпаленной детьми кошки принялся взбираться по железной лестнице. Взлетев на пару метров, он с диким криком рухнул вниз. Следующего неудача постигла ещё раньше. Причина столь позорного провала была видна и так. Не нужно было приближаться к лестнице, чтобы понять, что взяться за неё руками невозможно. Мне совсем не нравились их упорные прыжки, особенно если учесть их вооружение. Странно, что при такой банной температуре мы до сих пор не взлетели на воздух.
- Возьмитесь все за меня, - скомандовал я, и все они в едином порыве кинулись исполнять мой приказ. Протащив их всех за собой, я без сил рухнул на пол своей комнаты. Зара смотрел на нашу весёлую компанию, выпучив глаза.
Воздав все необходимые молитвы своему богу, мои фантомные друзья принялись благодарить меня. Они непременно хотели кого-нибудь для меня зарезать, взять в заложники или просто напугать. Тут до меня дошло, что это прекрасный шанс распрощаться с институтом навсегда.
- Я с благодарностью приму вашу помощь, но надо всё очень чётко продумать. Вам придётся оставить мне все свои боеприпасы. Я хочу взорвать этот дом, но тут не должно быть мирных людей.
- Как выглядят мирные люди? – спросил главный бандит.
Хороший вопрос. Я и сам не знал…
- Я пойду с ними, - вызвался Зара. - Поставим парочку мин, подожжём реактивы.
- А что ты будешь делать без колёс? Ты же за ними сюда приехал?
- Нет. Они меня взяли. Просто вкололи мне что-то и я улетел. Но это другая дурь, не та, что мне давали раньше. Наверно изобрели что-нибудь новенькое и не на ком было попробовать.
- Зара, что за выражения! «Вкололи дурь»! Ты же духовный пастырь, учишь людей, как правильно жить. Нет, я не пущу тебя с ними. Ты пойдешь, откроешь Юрия, будешь вместе с ним ждать меня со стороны леса. А я Дейлом и с этими орлами сами управимся.
       Глава 40
Я не очень был уверен в своих словах. Ведь «эти орлы» могли испариться с минуты на минуту, и неизвестно какие метаморфозы могли с ними ещё произойти.
Мой маленький отряд с первой секунды военных действий внушил мне уверенность в успехе предприятия. Оказывается, немой язык у нас был один и тот же. Я знаками объяснил им, где я хочу установить магнитные мины, и двое бойцов отправились на подвальный этаж. Со мной остался их «главный». Ещё один бандит по пожарной лестнице полез на третий этаж. Мы заблокировали лифт, установили время взрыва. Теперь нужно было пошевеливаться, десять минут – не так много, особенно, если нервничаешь.
За моей спиной что-то звякнуло, я резко обернулся, чтобы увидеть, как на пол падает связка гранат. Мой попутчик исчез. Хотелось верить, что его друзья успели закончить все благие дела в этом мире. Подхватив гранаты, я вылез на пожарную лестницу и в окне комнаты увидел расширенные от ужаса глаза Ирины. За её спиной просматривались длинные ряды полок с препаратами. На моё счастье на этом стекле решетка не была сплошной. Держась одной рукой за лестницу, я зацепился ногой за нижний край решетки и перемахнул на карниз. Мельком глянув на циферблат часов, я похолодел – оставалось шесть минут. По внутреннему двору пробежал Зара. Он держал за руки двух пацанов, лет шести. Они побежали к гаражу.
- Уже можно начинать шуметь, а то не успею, - подумал я и ударил двумя ногами в стекло. Оно разлетелось мелкими осколками, оставив в проёме угрожающие острия. С рамой пришлось повозиться. К тому времени, когда путь для Иры был относительно свободен, у нас осталось две с половиной минуты. Да, отвык я от таких упражнений. Перетащив её на лестницу, и зацепив её руки за ступени, я прыгнул со второго этажа. Она спустилась по лестнице, а внизу пришлось её ловить.
Из гаража с визгом выехал Уазик.
- Где Юрий? – крикнул я Заре, подсаживая Иру в машину.
- Он будет ждать у леса, не захотел менять план. Сказал, что раз я договорился с тобой у леса, значит, там он и будет.
- Ладно, через шесть секунд начинай ехать, - я кинул гранату в ворота.
С помпой мы покинули гостеприимный исследовательский институт. В провале стены я развернулся и кинул всю оставшуюся амуницию в ближайшее здание. Меня оглушило взрывом на мгновенье, и очухавшись, я припустил к лесу, заметный на снегу, как объевшаяся отравы ворона.
 Может, там и оставались «мирные» люди, но я гнал прочь эти мысли.

       Глава 41
Складские строения за нашей спиной горели, как свечки. Мы бежали, не разбирая дороги по мокрому насту. «Как из зоны» - думал я, вспоминая слова песенки. Хотя, по правде говоря, это я бежал, как из зоны, спотыкаясь и видя впереди только широкую спину Юрия. Он чувствовал себя, как спринтер на тренировке: иногда он начинал бежать спиной назад, не сбавляя темпа, или сбивал с веток сосульки.
- Кажется, за нами не гонятся, – прошептал я, останавливаясь и с хрипом выдыхая.
- Конечно нет! Они пытаются спасти реактивы, и результаты опытов. А наш дорогой хозяин, если он вышел из анабиоза, давно нажал на красную кнопку, пригнал лимузин к подъезду и по быстрому смылся.
- Неужели он бросит своих питомцев?
- Кого ты называешь питомцами? Он их не просто бросит, а с удовольствием взорвёт или утопит.
- Что же делать? – спросил я останавливаясь.
- Бежать немного быстрее, а то к утру не доберемся, закроют ворота и тогда нам точно не поздоровиться, на морозе в этой одежде.
- Какие ворота?
- Тут километрах в пятнадцати есть община. Я там отсиживался, когда сбегал в первый раз. Они меня приютили. Он ничего о них не знает. Эти нас точно в обиду не дадут. Там охрана не слабее, чем у нашего рыбного хозяйства была.
- Что за община? – спросил я, пытаясь подстроиться к его неторопливому бегу.
- А пёс их знает. Все в чёрном, баб нет. Говорят на непонятном языке, но и по-русски без акцента. Пока я у них отсиживался, никто меня не нашёл, а когда решил в город податься, предки меня опять Фёдоровичу сдали. Теперь надо новое место искать.
- Что-нибудь придумаем.
Через пару часов бега я не знал, что ещё с себя снять, и чем вытереть пот. Юра, как и раньше неторопливо рассказывал что-то о своей жизни в другом мире, о том, сколько ему пришлось побегать… Но об этом он мог и умолчать, хотя бы из сострадания. Его одежда была абсолютно сухой, он даже не запыхался. В тот момент, когда я начал верить, что бегу уже годы, столетия, что всегда я передвигал ногами по этой лесной тропинке, и ничего другого просто нет, в этот момент он вдруг остановился. Перед нами как из-под земли выросли два огромных парня с восточными лицами.
- Мы ищем убежище, - сказал Юра, поднимая руки. Он безропотно позволил себя обыскать, пока второй охранник связывался по рации, и, грассируя, объяснял что-то далёкому начальнику на незнакомом нам языке.
- Вы можете пройти, - сказал он, закончив переговоры. – Вы Юрий? Учитель спрашивает, большая за вами погоня?
- Вроде, никого, - пожал плечами Юра, и мы побежали дальше. Через пол километра мы наткнулись на трёхметровый бревенчатый забор. Возле него наш ждал щуплый очкарик в чёрной хламиде и шляпе с высокой тульёй. Он так нелепо смотрелся в своём одеянии посреди вечернего леса, что я расхохотался. Но он совсем не обиделся. Он поздоровался с Юрой за руку и повернулся ко мне.
- Я Захар, а Вас как зовут?
- А нас зовут Валентин. А почему «на Вы»?
Он удивлённо на меня уставился и ничего не ответил.
- Учитель велел сначала в баню, чтобы не заболеть. Потом зайдёте к нему, после молитвы он с вами поговорит.
Баня была растоплена будто специально для нас. Этот кайф можно сравнить, пожалуй, с литром холодного пива в пустыне Каракумы в погожий день.
Кстати, пиво тоже было. Юра сказал, что сами жители общины пиво не жалуют, но держат для гостей, а пьют они исключительно красное сладкое вино, и чтобы я воздерживался за завтраком, так как вино очень коварное и можно себя самого потом не узнать. Я и не собирался пить вино, я же по более крепким напиткам выступаю… Не собирался, а получилось всё наоборот.
Когда мы выползли из бани, нам выдали белые рубашки и чёрные костюмы странного покроя, объяснив, что наши полуголые тела оскорбляют их зрение. Ну, в чужой монастырь, как говорится, со своим уставом не суются, поэтому мы покорно переоделись и пошли в столовую. Вся община состояла из сорока парней призывного возраста и трёх наставников. Все уже сидели за столами и что-то пели. Когда мы входили, я даже услышал одно знакомое для себя слово «аминь». Я знаю, что его всегда в конце молитвы произносят, я тоже радостно подпел, есть хотелось страшно. Все заметили, что я присоединился к их пению. Меня похлопали по плечу и усадили напротив Юрия. Еда была простая и вкусная. Я налил себе сок из графина стоящего посреди стола, так делали все, сидящие за столом. Юра почему-то покачал головой, но я не понял, что он хотел мне сказать. Сок был немного подбродивший, но вполне удобоваримый.
Когда я допил кувшин, стоящий на столе, его тут же заменили следующим. Разговоры за столом стали громче, кто-то пел, кто-то читал на распев книгу, раскачиваясь в такт. После второго кувшина сока я их всех страшно любил и готов был остаться здесь жить. Ко мне подсел старик с длинной бородой, как у Хаттабыча. Он расспрашивал про моих родителей, выяснял, знаю ли я значение своей фамилии, говорил о союзе с богом. Я со всем соглашался, послушно кивал. Он обещал сделать из меня настоящего еврея, потом мы весело куда-то шли, сопровождаемые гиканьем всей общины. Было страшно весело, только Юрий куда-то делся.
Обнаружил я себя на высоком столе, и очнулся только потому, что кто-то пытался стащить с меня брюки. Я подскочил, как ужаленный. Старик, с которым мы так долго беседовали, вырядился в белую хламиду, и готовил на столе какие-то хирургические инструменты. Я похолодел и спрыгнул со стола, пытаясь, вернуть на место штаны. Со мной явно собирались сделать что-то нехорошее.
Хмель моментально выветрился, и я стал спиной к стене, собираясь защитить своё достоинство или умереть.
Старик водрузил на нос очки и повернулся ко мне. В руках он держал острый хирургический нож.
- Вы выпейте ещё молодой человек, сказал он ласково. Тогда не будет больно.
- Не подходите, - хрипло прошептал я. – Где Юрий?
- Вы хотите, чтобы он присутствовал при «брите»?
- При чём? Отойдите от меня с вашим ножом, я не дамся живой!
Он удивлённо поднял на лоб очки.
- Никто же не заставляет! Это только добровольное дело! Вы еврей?
- Допустим.
- Нечего и допускать! С такой фамилией кто ещё может быть? А если вы еврей, вам без «брита» никак нельзя! Ваша крайняя плоть вам совсем не нужна, она только будет мешать вам.
- Вы что хотите меня кастрировать?! – мне огромного труда стоило не сорваться на визг.
- Юноша, кастрируют быков, что идут на мясо, а вы идёте на землю обетованную, я хотел сделать вам обрезание. Долго я буду стоять как старый дурак, и объяснять вам, зачем еврею брит?! Ещё до вашего рождения англичане придумали свой собственный брит, и стали всем детям удалять аппендиксы, и что из этого вышло? Ничего хорошего, «брит» должен быть только один и нечего изобретать английский велосипед, когда евреи уже всё придумали. Ну?!
- А у меня мама не еврейка! – Схватился я за тонкую спасительную соломинку.
- С этого надо было начинать, юноша! – укоризненно воскликнул он. - Я не моэль, а старый осел! Я думал, кто же добровольно возьмёт такую фамилию, как у вас, если у мамы есть русская фамилия? Как я ошибался. Чтобы пройти брит, вам нужно сначала пройти гиюр, и стать евреем! – Он спрятал страшные инструменты в чемоданчик и удалился, шаркая ногами и причмокивая сокрушенно языком. Я облегченно выдохнул и помчался искать Юрия. Хмель окончательно выветрился из моей головы. Оставалось только благодарить судьбу, что это не произошло на пять минут позже.
Юра преспокойно дрых на диване в комнате, которую нам пока уступил один из старших учеников. Я безжалостно растолкал его.
- Ты живой? – спросил он, открывая глаза. – Тебе пить совсем нельзя. Ты бы себя слышал!
- Юра, давай отсюда свалим, а? Мне так неловко, я не знал, что пью вино, я думал – это сок.
- Да всё нормально, никто тебя во сне не обрежет! Мне эту операцию сделали, когда мне семь дней отроду было. Конечно такому младенцу, как ты бритмила пошла бы на пользу, и запомнилась бы, несомненно. В штатах эту процедуру проделывают и не евреи тоже.
- Почему он решил, что мне это необходимо?!
- Если бы ты сам к нему не приставал с вопросами, вообще прецедента не было бы.
- Ужасно стыдно! Давай сбежим!
- Завтра, часа в три будет машина, а сейчас дай мне поспать, - и он отвернулся от меня и задышал ровно и глубоко.
Машина приехала. Это был джип с тонированными стёклами. Провожать нас вышла вся община. Я поблагодарил раввина за гостеприимство и ни слова не сказал о вчерашнем конфузе. Он тоже не вспоминал, за что я был ему благодарен.
Я сел на заднее сиденье, но Юра почему-то медлил.
- Мы едем или нет? Надо в город добраться до темноты.
- Пожалуй, я не еду, - тихо сказал он, впервые утратив свою невозмутимость.
- А как же переход туда? Ты же собирался?
- Знаешь, мне и тут неплохо. Я поговорил с рэбэ Михаэлем, и решил остаться с ними. Может, мы с тобой ещё встретимся на святой земле, а пока я - пас.
Внутренне я был рад такому его решению. Я не был уверен, что смогу снова найти ту дверь, которая ему нужна, и не знал, как восприму его уход туда. Может быть, как и уход Саида? Хорошо, что он передумал. Мы пожали друг другу руки.

       Глава 42
Добрался я до города уже в сумерках. Было по-весеннему тепло, и мокрый снег чавкал в ботинках, обещая лёгкую простуду. Мне до сих пор не верилось, что всё так кончилось. Я был готов к войне не на жизнь, а на смерть. Только теперь начался озноб, и пришёл страх за свою драгоценную шкуру.
Наматывая круги вокруг моего дома, я пытался унять дрожь в коленках. Бегал я, пока два орла с поднятыми воротниками не попросили закурить. Тогда я демонстративно вывернул карманы и распахнул куртку, показывая, что взять с меня нечего. Тогда мне предложили быть третьим. Глотнув из грязного стакана мутной бурды, я понял, что если продолжу подобные эксперименты, то бог может и рассердиться.
Войдя на цыпочках в своё жилище, я не почувствовал там жизни. Жизнь без меня затаилась и замерла. Понимаю, что это слишком самоуверенное замечание, но именно так мне показалось в первый момент. Признаю, что ошибался. При виде
меня, лицо моей жены из задумчиво-созерцательного превратилось в мстительно-взбешенное. Она медленно обошла вокруг моей жалкой фигуры. Не стоит напоминать, что ботинки были мокрые, куртка с вывернутыми карманами, шапка утеряна, пахло от меня свежими сивушными маслами. Роден обрыдался должно быть, потеряв в моём лице натурщика для композиции «Врата ада».
Помолчав несколько мгновений, моя благоверная кинулась на меня с кулаками. Причём била по чему попало и весьма ощутимо. Её бессвязные обвинения мало походили на человеческую речь. Скорее на рычание тигрицы.
Потом полились потоки слёз и побои сменились жарким шёпотом и поцелуями. Я стоял, как баран на мосту. Когда она смогла, наконец, связно излагать свои мысли, выяснилось, что я приехал аккурат после телефонного разговора с представителем Сохнута. Она отказалась от самолёта на Вену. Последнего, кстати самолёта. И теперь о поездке в Америку можно было забыть. Интересно, что я о поездке в Америку услышал впервые. Я-то думал, мы подавали документы в Израильское посольство. Оказалось, что я полный идиот, за что мне так и надо, а заодно и ей, раз она вышла за меня замуж. Из Вены, оказывается, мы ещё могли уехать куда хотим. Например, в Америку или в Канаду. А теперь нам придётся воевать за чужую страну. Интересно, зачем она туда собралась, если это чужая страна? О себе я вообще молчу. У меня камень с души свалился, когда я понял, какой участи я избежал.
Мы были приписаны к автобусу, едущему через Варшаву. Автобус, к моему ужасу уезжал ровно через неделю. Как Жене и моим родителям удалось всё так быстро провернуть, ещё и без моего присутствия, до сих пор покрыто мраком тайны.

Уезжали мы утром. Мне казалось что эмигранты, покидающие родину навсегда должны уезжать ночью. Бежать, не глядя в лица прохожих. Грузить чемоданы, высоко подняв воротники… Но люди окружающие нас были счастливы. Конечно, они плакали, особенно те, у кого оставались тут близкие. И хотя железный занавес сильно проржавел, никто не знал, удастся ли ещё увидеться с близкими, приехать в гости. Мои предки рыдали громче всех провожающих. Даже Костик уронил скупую мужскую слезу, будучи абсолютно трезвым. Правда, впоследствии он наверстал, как мама мне писала. Родители Жени не плакали. Мама её была занята перечислением необходимых вещей, которые нам нужно будет купить по приезде. А дорогой папа-мент, оглядывался с испугом, как бы его не заметили в толпе провожающих.
Отпустив мою мокрую, от её слёз, шею, сестра обещала мне, что расстаёмся мы не надолго. Будто, мы раньше часто виделись. Два чемодана тряпья, шашлычница красного цвета и рюкзак для Антона, который он забыл взять. Вот и все, что позволила увести родина. В рюкзаке были напиханы альпинистские верёвки и снаряжение, это и была самая весомая часть багажа. Шашлычница должна была служить нам обогревателем в холодные израильские зимы, а вещи новые с этикетками и бирками, накупила нам Женина мама.
Наконец-то провожающие исчезли за поворотом, зарёванная Женя прижалась носом к стеклу и замолчала. Я совсем было, собрался вздремнуть, как заметил перед собой ужасно знакомый женский профиль. Это была медсестра из студенческой больницы. Рядом с ней восседал её муж, которого я однажды видел мельком, спящим за занавеской и абсолютно пьяным.
Интересная встреча. Может она меня не помнит? Но она меня помнила. Когда я направился в туалет, мне пришлось пройти мимо медицинской четы. Глаза Наташи удивлённо раскрылись, и она тут же начала выгружаться из узкого кресла в проход между сиденьями. Муж её мирно дремал положив голову на ручку дипломата.
Туалеты в автобусах – это отдельная трагическая история. Кто никогда не пробовал зайти в такой туалет даже в одиночестве, меня не поймёт. Наташа попыталась протиснуться следом за мной в дымящуюся от запаха хлорки, кабинку. Но я эти попытки быстро пресек. Тем более, что старушка сидящая напротив туалета, бдительно приоткрыла один глаз, и одарила нас пронзительным взглядом.
- Потом, Наташа – прошипел я, сражаясь с её бюстом в дверях кабинки.
- Ты как тут оказался? – прошептала она, тоже оглядываясь на старушку, которая окончательно проснулась и вытягивала тощую шею, в надежде услышать, о чём мы шепчемся.
- Просто в туалет пошёл, - не к месту сострил я.
- В автобусе! Как ты оказался в автобусе?!
- Еду в Израиль на пмж.
- Это просто замечательно! Я познакомлю тебя с мужем, сможем видеться. Ты в какой город?
- Ещё ничего не знаю. У нас никого нет, только друзья в Бат-Яме. Я тоже могу познакомить тебя с женой.
- Это та невеста, которая тебе изменяла, когда ты лежал в больнице?
Я пробурчал что-то невразумительное и задвинул дверь в туалет.
Когда я добрался до наших мест в конце салона автобуса, Наташа уже что-то увлеченно рассказывала мужу, и когда я проходил мимо, схватила меня за руку.
-Знакомься, милый! Это Лемель. Он у нас лежал.
Он довольно неприязненно на меня посмотрел, а я поперхнулся от такого представления.
- Помнишь, - щебетала Наташа, - колотая рана на ноге, или что-то такое.
- Как ты умудряешься помнить всех этих студентов? - кисло заметил врач.
- Не всех, - ответила Наташа. – Только интересные случаи.
Он вяло пожал мне руку, и я бухнулся на своё место, рядом со своей дрыхнущей супругой.

«А завтра Варшава» - спела бы любимая певица моей мамы. Но Варшава была уже сегодня. Приехали мы в город поздно вечером. Сопровождающие автобус, мотоциклисты, в количестве четырёх штук, плавно испарились. И хорошо, они меня сильно напрягали своими оттопыренными боками. Если нас хотели уберечь от террористов, как нам объяснили, то довольно странным способом. На наш эскорт выходили посмотреть все жители посёлков, мимо которых мы проезжали. Излишний шум и помпезность действовали мне на нервы. Я не привык, чтобы меня охраняли. Но на раздражение уже не было сил.
Нас всех собрали в холле маленькой гостиницы, чтобы огласить те ужасы, которые подстерегают нас в странах восточной Европы. Из гостиницы запрещено выходить под страхом остаться без ужина. В обстановке строжайшей секретности нас завтра повезут в аэропорт, где в отдельно взятом ангаре притаится преданный представитель Эляля. А вот потом и начнётся наша настоящая жизнь!
Приуныв от предвкушения «настоящей жизни», я заперся в ванной комнате.
Только я выполз из душа, как понял, что устремленный в никуда взгляд моей жены не сулит спокойного сна. Она собралась идти на разведку в город. Оказывается, «кто-то уже ходил, и она ни чуть не хуже этого кого-то, и поэтому тоже должна». Удалось уговорить её подождать до утра.
Утром, засунув за пазуху две бутылки водки, мы крадучись подобрались к забору. Возле забора нас ждал наш гид. Он укоризненно покачал головой и сообщил, что уезжаем в аэропорт мы только ночью. А потом демонстративно отвернулся. Бутылки чудом уцелели, и мы короткими перебежками отправились в сторону рынка. Сразу возникли разногласия. Жене непременно надо было побывать на базаре, а я заметил маленькую церковь, куда вознамерился сейчас же зайти.
Женя, нетерпеливо притопывая каблучками, согласилась подождать меня у входа.
- Иди, помолись, а я на свежем воздухе подожду, - сказала она насмешливо.
Мне от её попыток казаться самостоятельной грустно делается. Бедная девочка. С незнакомым парнем, ведь секс не повод для знакомства, едет в чужую страну. «А парень не просто лентяй и неряха, как, впрочем, они все. Он к тому же чокнутый. Убийца, сумасшедший, контуженный, а главное, не сильно влюблённый в свою молодую прелестную жену». Подумав, как ей должно быть со всем этим не сладко, я решил не делать назло. Но в церкви было так уютно и празднично, что выйти сразу я не смог.
Посидев на низкой скамеечке минуту, я взял тонкую свечку и бросил несколько центов в вазу для пожертвований. Вернее, не несколько, а восемьдесят центов. Все иностранные деньги, что у меня с собой были. С этими деньгами на таможне возникла путаница. Дело в том, что перед отъездом Костик торжественно вручил мне «валюту». Восемьдесят центов – начальный капитал. Таможенники не оценили моей шутки. Сообщив, что у меня есть валюта, я привлёк к себе придирчивые взгляды стражей границы. Возникло множество вопросов: «Почему не задекларировал? Зачем скрыл?» Когда они услышали, сколько денег имеется в наличии, то совершенно озверели. Особенно потому, что с нас было абсолютно нечего брать, кроме двух бутылок подозрительной водки. Водкой они предложили нам отравиться, и отпустили.
Когда я зажигал свечу, Женя уже стояла около меня, позвякивая бутылками водки, торчащими из карманов куртки. Я намеренно неторопливо зажег свечу за упокой профессора, постоял немного, и только потом решил заметить свою жену.
Она молчала, сцепив зубы. Так молча мы и отправились искать рынок.
Понаслышке мы знали, что поляки очень ценят русскую водку, но как Женя собиралась её продать, мне было неизвестно. В глубине души я опасался, что осуществлять этот «гешефт» она попробует заставить меня.
Опасался я зря. Как только мы достигли ворот рынка, к нам бросился расторопный парень, и глядя на нас голодными глазами, начал предлагать товарообмен.
Через пять минут мы выходили с рынка, немного разочарованные, но нагруженные всевозможным ненужным скарбом. Полный чайный сервиз из небьющегося стекла в огромной коробке Женя бережно несла на вытянутых руках. Глаза её сияли от счастья, будто она всю жизнь мечтала о чёрных небьющихся чашках.
На входе в гостиницу нас поджидали притаившиеся у кустов автоматчики и встревоженный гид. А в холле собрались будущие граждане Израиля. Они встречали завистливыми взглядами смельчаков, решившихся нарушить запрет.
Медсестра Наташа, бросив испепеляющий взгляд на своего мужа-врача, выхватила из рук Жени сервиз, и охая стала оглаживать трясущимися пальцами каждую чашку.
- Небьющиеся? – с нажимом спрашивала она. – За одну бутылку?
С каждым новым вопросом её муж становился всё меньше, вдавливался в мягкое кресло и сливался с обивкой.
Поджав губы, Наташа схватила врача за руку и кинулась прочь из холла.
Гордая собой, Женя, разрешила мне подняться в номер и предаться праздному безделью. Мы сидели на чемоданах и ждали дальнейших указаний от работников Сохнута, когда в дверь просунулась взлохмаченная голова Наташи.
- Вот! – гордо возопила она, потрясая в воздухе огромной коробкой. – Небьющиеся, чёрные!
Через минуту мы услышали в соседнем номере звук бьющейся посуды и нечеловеческий вой.
Я кинулся на эти звуки и рванул дверь на себя. На полу сидела зарёванная Наташа, её мужа видно не было, должно быть, он спрятался в ванной.
Она подняла на меня заплаканные глаза.
- Обманули, сволочи! Я проверить хотела, правда ли не бьющийся сервиз. А он ра-а-збился!
Давясь от смеха, я тихо прикрыл дверь и вернулся к себе. Это ж надо! Проверять!
Полёт проходил, как во сне. Огромный Боинг доставил нас промаринованных и выжаренных в аэропорт Бэн-Гурион.

       Глава 43

Русскоговорящий представитель местного особого отдела ждал прямо у автобуса, доставившего нас в терминал. Разобрав свои чемоданы, мы двинулись за ним послушным стадом. Все новые граждане святой земли были в лёгкой прострации. Во-первых – наши чемоданы бесхозно крутились на транспортной ленте, в ожидании хозяев. И их никто не спёр, во-вторых перепад температуры в тридцать градусов кого угодно с ног свалит, а мы ведь были в зимней одежде. В-третьих, никто на нас пальцами не показывал, хоть выглядели мы все очень странно. Все, кроме нашего гида, успевшего акклиматизироваться уже в самолёте.
Разделив всю толпу на военнообязанных и не очень, нас погнали длинным коридором со множеством открытых кабинок. С Женей мы договорились, что если нас не пустят в кибуц, то мы осмотримся, проведем пару дней в гостинице, а потом нагрянем в гости к Антону. Глупее ничего нельзя было придумать.
Меня пригласили в прокуренную кабинку, где я просидел в одиночестве минут десять. Когда я почти заснул, откуда ни возьмись, обозначился широкоплечий высоченный особист с лицом молодого Пастернака. Он молча уселся в кресло напротив и ничего не говоря, принялся стучать карандашиком по зубам.
Наверно, от пронзительного взгляда синих глаз мне должно было стать неловко, но не стало. Прикрыв глаза, я расслабился и даже сполз на стуле.
Он достал твёрдую папку и молча перелистывал страницы довольно объёмного дела.
«Неужели, моё?!» - подумал я, переполняясь самоуважением.
- Итак, Валентин Лемель…
Пришлось кивнуть.
- Служили вы в интересных частях и в интересной стране. Будете делиться опытом?
Я пожал плечами
- Я пошутил. Мы о вас и так всё знаем. Имели контакты с органами госбезопасности?
- Все разведподразделения были под чутким надзором органов.
- Вам предлагали сотрудничество?
- Всем предлагали.
- Вы согласились?
- Нет, - о своих последних приключениях в некоем институте я решил не уточнять. Вряд ли это известно было даже КГБ.
- Вами интересовались, - вскользь бросил он.
- Кто?
- Кто-то звонил в Сохнут, и спрашивал, каким рейсом вы прилетаете
- Наверное, мой друг, моя двоюродная сестра и её муж, мой друг детства, ждут нас у себя.
-Поедете к ним?
- Сначала в гостиницу, если не возьмут в кибуц.
- В кибуц не возьмут. Эти программы закрыты на пару месяцев. Захотите, поедете позже. Нет, это звонил не ваш друг, звонили из Швейцарии, там у вас есть друзья?
Внутренне я напрягся. В кабинете директора небезызвестного мне рыбхозяйства лежал билет в Цюрих.
- Нет. У меня нет друзей в Европе.
- Если вы понадобитесь, мы вас вызовем. Не возражаете?
Попробовал бы я возразить.
- Вот вам анкета, заполните, сдадите и свободны.
Анкета была из двадцати четырёх листов. Вопросы были типа: «Кто командир полка?», «Известны ли мне такие-то фамилии?» Кстати, они мне были известны. Одни и те же вопросы, заданные по-разному, повторялись по несколько раз.
Вышел я с красными глазами и головной болью.
       
За счёт Сохнута нас доставили на такси в Тель-Авив, в гостиницу «Бней-Цион».
Место криминальное, это было ясно сразу. Двухэтажный полуразвалившийся дом скорее похож на дешевый бордель, каким по существу и был. Но несколько комнат всё же выделили для вновь прибывших репатриантов.
За стойкой жирный свиноглазый распорядитель.
С широкой профессиональной улыбкой он засеменил к нам с распростёртыми объятиями. Обнимать такого борова, не то что не хотелось, а просто представлялось опасным. Не переставая плеваться и радостно хрюкать, он выдал нам ключи от номера и приобняв обоих, повёл наверх по узкой пыльной лестнице.
Посредине пролёта он удивлённо остановился и воззрился на наши чемоданы.

- Ай-ай-ай! – пропел он. – Вы не читали объявления «на кабале*». (Кабала – приёмная)
Какое отношение вход грязной гостиницы имел к кабалистическому учению, или к закабалению новых жильцов – я не понял, но послушно спустился вниз. На железной двери складского помещения было написано по-русски:
«Просьба оставлять вещи в камере хранения.
       Администрация»
- А если мы не хотим? Нам нужны вещи из чемоданов. – Сказала моя жена.
- Возьмите, что вам надо, а чемоданы наверх нельзя.
- А если украдут? Тут замка нет, и сторожа нет.
- Ну что вы такое говорите!? – он тоненько засмеялся, хлопнув меня по плечу, и предлагая посмеяться вместе.
Мы послушные граждане, сделали то, что просила администрация. Взяв полотенца и чистые вещи, мы заскочили в номер и отправились в душ. Наполеоновские планы не включали отдых. Искупаться, высохнуть и вперед к новой жизни!
Но в этот день нас ожидала встреча с достопримечательностями местной флоры.
И хотя по календарю была зима и по всем признакам такая встреча состояться не могла – увы, она произошла. Через несколько минут, после того, как Женя забралась в душ и весело там мурлыкала, я вдруг услышал странный звук из ванной. Вначале мне показалось, что Женя вспомнила что-то смешное, и просто ехидно хихикает. Вдруг хихиканье перешло в орлиный клёкот, а потом меня сорвал с места душераздирающий вопль моей жены. Рванув двери в ванную и поскользнувшись на мокром полу, я рывком отдёрнул занавеску.
Женя стояла, вжавшись в угол душевой кабинки, её крик перешёл в ультразвук. Проследив направление её безумного взгляда, я медленно обернулся и на пластиковой занавеске обнаружил местного таракана.
Бедное слепое насекомое теперь очевидно ещё и оглохшее, дружелюбно шевелило десятисантиметровыми усиками. Задавить этого монстрика я не смог. Спихнув его с занавески, я носком затолкнул его под шкаф, и завернув жену в полотенце, повёл её в спальню. Спать в этой гостинице она отказывалась, есть тоже, и вообще она хотела домой, и не желала жить в стране, где водятся подобные чудовища. Удалось уговорить её подождать, только пока я приму душ. При этом она смотрела на меня, как на полного идиота. Как можно принимать душ в соседстве с этим!
Когда я вышел из душа, выяснилось, что Женя уже спускалась вниз и успела позвонить Антону и Тане. Они нас, конечно, ждали.
Переодевшись и запихав вещи в кульки, мы спустились вниз. Дверь в камеру хранения была открыта настежь.
За стойкой на входе никого не было. Я зашел в камеру хранения и забрал наши чемоданы. Мы хотели сложить туда вещи, расплатиться и отчалить.
- Кто вам разрешил заходить в камеру хранения?
Услышал я визгливый голос нашего знакомого.
- Мы съезжаем, и хотели забрать вещи.
- А это - пожалуйста, но заплатить придётся за сутки.
- У вас там тараканы! – поведала ему Женя.
- У нас не только тараканы, - философски согласился он. – С вас восемьдесят шекелей.
- Но мы там пробыли всего два часа!
- А вы можете остаться до завтра.
- Валя, заплати ему и пошли, - взмолилась Женя.
Я молча расплатился и пошел открывать чемоданы. Они были почти пусты!
- Как же так!? Вы нам говорили, что вещи под присмотром!
- А что, чего-то не хватает? – изумился боров.
- Да почти всего! – Женя была на грани истерики.
- А вы объявление читали? – с профессиональной улыбкой спросил он.
Мы обернулись к камере хранения. На дверях висело другое объявление, но тоже по-русски:
«Администрация не несёт ответственности за вещи, оставленные в камере хранения»
Красиво нас развели. Со вкусом.
«Подраться, что ли?» - вяло подумал я. Но драться из-за шмоток мне не хотелось. Хотелось только спать. За спиной талантливого администратора приоткрылась дверь, и мне вообще расхотелось думать о драке. Трое ребят в одинаковых костюмах мирно играли в домино в задней комнате. Добротные пиджаки потрескивали на мускулистых спинах и грозили лопнуть в районе бицепсов. Мы тихо вызвали такси, оставив им наши новые куртки и свитера.

       Глава 44

Если в Америке эмигрантов поджидают всякие удары и милости фортуны, то в Израиле абсорбция проходит одинаково. С небольшими различиями. Самое тяжелое в первые несколько дней не заболеет желудочным гриппом, не уснуть на скамейке, не утонуть в коварном средиземном море. А так же - научиться переходить улицу спокойно и на зелёный свет, не быть облапошенным бывшим соотечественником.
Соотечественники нас уже поимели. Оставалось совсем немного пунктов, о чем нам радостно поведал Антон, встретивший нас у подъезда старого двухэтажного дома. Улочка, маленькая и заросшая кустами олеандра, была ярко освещена. Очень непривычно, что ночью везде светло. Мне это спать, конечно, не помешает, но все-таки… Моя двоюродная сестра, выжав из себя дежурную улыбку, покрутилась на кухне пять минут, и сообщив, что ей рано вставать, удалилась.
Антон включил чайник, сварил сосиски, пожарил яичницу. Я смотрел на него с жалостью, этот маменькин сынок, который не знал, где в доме чай, шуршит на кухне, как передовая домработница.
«Он боится разговора, вот и носится» - подумал я. Ведь мы же расстались не лучшим образом. Боковым зрением я заметил, что Женя тоже наблюдает за ним из-под полуопущенных век. Прислушиваюсь к себе - не малейшего укола ревности. Просто стыдно…
Расстались мы недавно, но Антон уже чувствовал себя старожилом этих мест и рвался нас нянчить.
- Сначала вы выберете банк, потом больничную кассу, потом запишитесь в ульпан и вперед. Жить тут будете, сколько захотите.
- А с женой ты этот вопрос обсудил? – подала голос Женя.
- Женщина на востоке права голоса не имеет, - гордо сообщил мой друг и с опаской покосился на дверь.
Легли мы под утро и не завтра не послезавтра, не могли оторвать голову от подушки. У нас началась акклиматизация. Без поноса и рвоты, без температуры. Но спали мы сутками, нас шатало и выйти из квартиры мы не могли.
На третий день моя сестра выделила нам полку в своём холодильнике, и сообщила, что питаться мы будем отдельно, платить поровну, телефоном не пользоваться и не пора ли нам подыскать себе жильё. Я совсем не удивился. Антон предпочёл при разговоре не присутствовать, хотя не понятно, чего он комплексует. Если я не стал из-за Жени с ним отношения выяснять, то из-за денег и подавно не стану. Промозглая зимняя сырость сменилась внезапной жарой. Придерживаться «олимовского» распорядка становилось всё труднее. Утром мы уныло тащились в ульпан, потом учили слова. Самой талантливой, безусловно, была Таня. Она устроилась работать в магазин и бросила учиться. Антон заметался в поисках работы. На него было больно смотреть. Он аж позеленел, так ему хотелось переплюнуть жену. Приходя домой после уроков, он набирал бутылки водой, хватал свою трубу и исчезал до ночи. Нашел он работу или нет, мы не знали, приходил он каждый вечер немного прибитый, с бегающими глазами, и заваливался спать. Мне такая жизнь не нравилась.
Когда я очнулся от акклиматизационного сна, оказалось, что прошло три месяца. Три месяца вычеркнул из жизни! Анабиоз какой-то.
Таня смотрела на нас косо, ей не нравилось, что Женя не готовит, разбрасывает вещи, громко смеётся. Коммуналка – что там говорить…


       Глава45

В июне жара невыносимая, я беру книги и ухожу к морю. Иврит уже не кажется карканьем и замогильным воем. Я знаю, что выучу этот язык быстро. Для этого надо заниматься не по тем книгам. Вечером море другое, оно как нашкодивший ребёнок подлизывается и просит прощения. У местного моря коварный характер, стоит подойти поближе, довериться ему, оно с хохотом обрушивает на дурака свою науку. Можно утонуть и в метре от берега. Внешне – полный штиль, но подводная волна бывает такой силы, что валит и стоящего по колено. Единственный способ выйти на берег, это покориться, плыть вдоль, не пытаясь выйти, не тратя силы, пока не минуешь зону волны.
Как же я сегодня не взял книги? Чёрт меня дёрнул плавать! Войдя в воду по пояс, я сразу сообразил, что что-то не так. Вспомнилось, что утром был на пляже чёрный флаг. Цвета есть всего три: белый – плавай спокойно, красный – не отходи от спасателей, чтобы им было удобно тебя спасать, и чёрный – тони на здоровье, тебя предупреждали. Сейчас ночь - никакого флага нет, и я уже пол часа пытаюсь выйти на берег, стоя по пояс. Песок вымывается из-под ног, тихая верхняя волна уговаривает меня сдаться, не противиться судьбе, а подводная волна ставит подножки, тянет упорно и остервенело. Кричать глупо, на набережной грохочет музыка. Я плыву вдоль берега уже давно, но как только я пытаюсь повернуть, меня уносит. Отдалилась набережная, позади остались роскошные "дома престарелых". Пляж давно закончился, город тоже. Линия берега совершенно тёмная, мне надо её не терять из виду, не то - конец. Переворачиваюсь на спину. Устал. Звёзды. Они вдруг приблизились и мигают радостно. Наверно я не выплыву. Сил уже нет. Но вопреки моим мыслям я чувствую прилив другой силы и понимая, что нельзя уходить всё равно делаю это. Моё тело остаётся бесконтрольно качаться на волнах. Верхняя волна мурлычет, убаюкивает, подводная волна урчит утробно, готовится принять подношение.
Я по-прежнему в воде, только небо надо мной неуловимо изменилось. Никаких дверей, переходов. Почувствовав себя бодрым и полным сил, я собрался, было грести, но упёрся подбородком в песчаное дно. Берег скользкий, покрытый водорослями. Высоко в чёрно-зелёном небе слышалось хлопанье огромных крыльев. Ночные хищники наметили свою добычу. Я огляделся, подыскивая валун потяжелее, но вспомнив о своих способностях, отложил на потом идею, кидать у себя над головой тяжелые камни. Оглядевшись по сторонам, я увидел пятно света, стремительно приближающееся ко мне по берегу. Это был он – мой враг. Я каждой клеточкой своего существа чувствовал его приближение и ликовал. Откуда-то пришла злость, желание убить.
В этом мире я был всем. Полновластным правителем, убирающим с пути любое препятствие. Я собрал внутри такое количество силы, что мог убить его и с этого расстояния. Я приготовился, но в этот момент передо мной на мокрый песок опустилось огромное крылатое существо.
- Остановись! – маленькая женщина спрыгнула со спины монстра.
Я похолодел, понимая, что чуть не испепелил её.
- Ия! – я кинулся к ней, и мы упали на песок.
- Давай поднимемся ко мне, - прошептала она, вскакивая, хватая меня за руку и с тревогой оглядываясь.
Вцепившись в тёплые перья птицы, я глотал солёный ветер, ударяющий мне в лицо. Ия устроилась позади меня на спине чудовища. Где-то внизу в чёрной бездне я увидел огненные вспышки. Что-то обожгло мне ногу, и я чуть не свалился вниз. Мой враг не дремал. Дикая ярость опять поднялась во мне, и я послал вниз столб огня вместе с проклятием. Берег под нами вспыхнул, и порыв ветра донёс до нас истошные вопли нападавших. Я почувствовал, как Ия сжалась от страха за моей спиной.
- Добрый правитель, - прошептала она, - Где твоя доброта?
Я не ответил.
Мы приземлились на скале, возле маленького шалаша. Острой болью в сердце кольнуло воспоминание. Почему мне так больно? Я помнил каждое мгновение, проведенное здесь.
С трудом спрыгнув со спины чудовища, я заполз в шалаш. Огонь, посланный мной на землю, бушевал у меня внутри. Руки и ноги не слушались.
- Как ты узнала? – с трудом ворочая языком, спросил я.
- О чём?
- Что я здесь.
Она не слушала меня.
- О том, что добрый правитель перестал быть добрым? О том, как он продал се6я за хорошую еду и тёплую постель? О том, как он овладел силой и обратил её во зло?
- Ия, я не продавал себя, просто плыл по воле волн. Я стал тебя забывать, не верил, что когда-нибудь ещё увижу. Я останусь здесь, убью правителя, и мы будем вместе. Мне уже не двенадцать лет, и даже не восемнадцать, как было тогда… Я хочу, чтобы со мной рядом была моя женщина, а не чей-нибудь талисман. Я готов ради тебя умереть там, и быть с тобой здесь, или в любом другом месте, где ты захочешь.
- Ты вырос, - задумчиво прошептала она. – Я дам тебе новые воспоминания, чтобы тебе хватило силы ждать.
- Я не могу ждать! – я сжал её хрупкие плечи и впился в её губы.
Она оттолкнула меня, и я спиной назад полетел в пропасть. Пытаясь выбраться из этого мира, я прокручивал в памяти всю прошедшую жизнь и понимал, что это бывает перед смертью. Падения я не ощутил. Кажется, я нашел переход.
Я опять в солёной воде, больше всего меня занимает, что же она крикнула мне на прощанье – «жди меня» или «не жди меня»? Я не расслышал. Каждая клеточка моего тела воет от боли. Снова начинаю бороться с волной. Вижу перед собой чёрную громаду камня. Закрываю глаза, готовясь к удару. Поднимаю голову над водой и вижу огни. Берег совсем рядом. Пытаюсь нащупать дно. Волна уже не выбивает его из-под ног. Наверно меня вынесло из зоны подводного течения.
 Дуракам и пьяным везет, чёрная глыба на моём пути оказывается лодкой. Перебирая канат руками, я выползаю на берег и падаю. Море отпустило меня. Поиграло и бросило, и даже «лапу не оторвало»
- Смотрите! – слышу я женский голос, говорящий на иврите. – Там человек! Его вынесло на берег!
- Идём! – это уже другой голос, - вечно ты рвёшься кого-то спасать. Потом в полиции будешь объяснять, кто он, и как мы его нашли.
Надо мной склоняется женщина и щекочет меня своими волосами. Я приоткрываю глаза и вижу огромные желто-зелёные глаза. Она пришла за мной…
Об этом она говорила, об этих воспоминаниях.
Я тянусь к её губам, и она удивлённо отвечает на мой поцелуй. Будто она меня не знает, будто видит впервые.
- Ты в порядке? – обращается она ко мне на иврите.
Я опускаю веки, показывая, что, да, в порядке. Она воровато оглядываясь целует меня сама.
- Ну, куда ты делась?! – слышится недовольный мужской голос. – Вечно тебя тянет туда, где что-то случается!
- С тобой всё будет хорошо, - шепчет она по-русски и убегает.

       Глава46

Я всё ещё в том же городе. Море вытолкнуло меня на берег в стороне от пляжа. Набережная светится огнями. Праздно шатающиеся прохожие не смотрят на меня удивлённо. Мои шорты почти высохли. Ковыляя к дороге, я наткнулся на заботливо забытые кем-то шлёпанцы, и теперь выгляжу слегка пьяным, но добродушным отдыхающим. За столиком в маленьком кафе большая компания обсуждает какой-то фильм. Бомжи пьют водку «Тройка», закусывая огурцами из железной банки. Зеваки на набережной слушают уличного музыканта. Останавливаюсь, и понимаю, что эту музыку написал мой друг Антон. Вглядываюсь в лицо человека, играющего на трубе, и собравшего не маленькую толпу. Теперь понятно, куда Антон таинственно исчезает по вечерам…
Мелодия заканчивается. Люди кидают в футляр деньги. Некоторые подходят, похлопывают его по плечу. Он глупо улыбается, отхлёбывая пиво из горлышка. Взгляд его падает на меня. Он меняется в лице. Испуганно смотрит мне в глаза.
- Дай денег, я домой поеду, - хрипло говорю я вместо приветствия.
Тут до него начинает доходить, что выгляжу я несколько странно - волосы в песке, рубашка отсутствует, на ногах чужие шлёпанцы.
- Валя, что случилось?
- Слегка искупался, но как видишь, всё обошлось.
- Подожди меня, ещё минут десять и пойдём пивка попьём.
Он играет, народ зачарованно застывает возле него. Его музыка никого не оставляет равнодушным. Стайка школьниц, вырвавшихся из мрачных келий религиозной школы, окружают его, позвякивая сережками в пупках. Денег у них нет, они сами ждут угощения от богатых бездельников. Девушки дожидаются последнего звука и всем скопом заключают моего друга в объятия. Окрылённый их наградой, Антон начинает играть что-то восточное, страстное… И откуда он берет эти мелодии. Молодой араб, накуренный наргиллой, самозабвенно танцует, притопывая и виляя бёдрами, когда музыка обрывается, он вынимает из кармана джинсов мятые пятьдесят шекелей и суёт их Антону в карман.
Мы устроились в маленьком кафе, Антон заказал пиво и прикрыв глаза, разглядывает девушку у стойки. Мы молчим. А что говорить? Я тонул, и не хочу, чтобы об этом знали, он играет по ночам на набережной, и тоже скрывает это. Ещё он спит с моей женой и дико ревнует свою. Надеюсь, не ко мне. Хотя в Израиле двоюродная сестра, первая претендентка в невесты.
- Валя, ну что мне делать?
- Не напрягайся.
- Я не хотел, так получилось, мы не можем дольше так жить. Вы должны уйти. Таня мучает меня, Женя тоже, я не хочу этого. Я запутался.
- И что ты хочешь от меня? Чтобы я тебе набил морду? Или чтобы развёлся с ней, чтобы тебе было удобней?
- Переезжайте. Я нашёл вам квартиру.
- Хоть завтра. Помнишь, когда мы были совсем маленькими детьми, то не раз спорили о таких вечных ценностях, как дружба, любовь, предательство?
- Не такими уж и маленькими.
- Спорили с детства, только мнения менялись. Но мы оба пришли к выводу, что дружба, это не всё делить пополам, а уметь вовремя подставить плечо или отойти в сторону. В армии мы это здорово понимали. О любви у каждого сложилось своё представление с возрастом. А предательство? Что ты думаешь о предательстве?
- Я… я не знаю. Когда скрываешь от друга то, что он должен знать, когда делаешь что-то, что могло бы ему навредить, но ты всё равно делаешь, так?
- Это то, что противоположно дружбе. Например, ты точно знаешь, что испытываешь к жене друга влечение, но не ограничиваешь общение с ней до минимума, а продолжаешь встречи, которые могут привести только к одному результату.
- Но жена друга тоже может быть другом!
- Оставь! Ты прекрасно понимаешь, что грань между чужой кроватью и стулом возле кровати – она очень чёткая. У дружбы есть много граней, и переступив из ты становишься бывшим другом, а значит врагом.
- Зачем ты начал этот разговор?
- Чтобы дать тебе пищу для размышления не только о воображаемых похождениях твоей жены, но о твоих собственных поступках.
- Таня меня изводит - то ревнует, то уходит. Видишь, я даже стихами заговорил, - он виновато усмехнулся.
- А что ты играл?
- Понравилось? Всё сам написал. Знаешь, я понял одну странную вещь. Мне понравилось чувствовать боль. Я должен был давно это понять. Вот почему я с ней живу! Она издевается надо мной, а я ещё больше привязываюсь к ней.
- Брось говорить ерунду! Ты просто патологически ревнив! А всё потому, что сам кобель! А теперь не думай об этом. Завтра мы начнём собирать вещи. Заключим договор и одной твоей проблемой станет меньше.
- Ты прости, что я об этом говорю, но я видел твою Женю с каким-то местным. Ты не думай, что я стучу или хочу от себя отвести, - язык у него начал заплетаться, как бы не пришлось тащить его домой на себе. Он же с утра ничего не ел. – Но она тут бывает на набережной, и я видел, что она под мухой, но не пьяная.
- А какая?
- Мне кажется, это нечто посерьёзней…
- Ладно, забудь. Нам ещё домой тащиться чёрт знает куда.
- Смотри! – он потянул меня за руку. Оглянувшись, я увидел компанию, вывалившую из шикарной тачки. Местные парни и русские девчонки. Среди них моя дорогая жена. Выглядела она сногсшибательно. В коротенькой юбке с разрезом, на высоченных шпильках и в блестящей накидке.
Компания направилась к сверкающему входу гостиницы. Одного попутчика Женя держала под руку, а второй помогал ей не терять направление, обняв её за талию, или где-то рядом с талией.
- Ну что? – Антон пытливо смотрел на меня, - что будем делать?
- Рога подпилим. Ты так сильно волнуешься, будто это Танюшка пошла в загул, а не Женя.
- Ну ты даёшь! Тебе что пофиг?
- Ну почему… надо кондомы приобрести, чтобы не заразиться ничем.
Он смотрел на меня выпучив глаза, а я прислушивался к своим чувствам и понимал, что внутри у меня было только ликование от воспоминания девушки с желто-зелёными глазами, которая целовала меня на берегу, пришла за мной сюда, в этот мир, и которую я обязательно найду.

       Глава47
Через неделю мы оформили договор и сняли квартиру на первом этаже дома, в котором жили Антон с Таней. Я устроился на работу. Меня взяли грузчиком в реабилитационный центр, для людей, пострадавших от террористических актов. Зачем этому центру грузчики? Да не нужны. Но нужно было как-то меня оформить. Познакомился я со своим шефом опять же на пляже. Он совершал ночной заплыв, а я уже был умный и сидел на берегу, не заходя дальше, чем по колено. Не то что бы я стал бояться воды, но я точно чувствовал, когда плавать не стоит. Из задумчивости меня вывел душераздирающий крик на иврите. Человек умолял о помощи, лёжа у самого берега. В очередной раз, подивившись коварству этого моря, я вытащил его на берег. Он глухо стонал, но утонувшим не выглядел. Подтащив его к фонарю, и перевернув его на спину, я отшатнулся. По его животу тянулись несколько вздувшихся полос. Он был почти без сознания.
- Медуза! – прохрипел он, и отключился. Я сосредоточился и начал его возвращать к жизни по мере сил. Ожёг медленно бледнел и минут через пять человек открыл глаза, пощупал живот и схватил меня за руку.
- Ты чудо, посланное мне богом! – воскликнул он с йеменским акцентом. – Ты великий маг. Именно тебя я искал!
- Не волнуйся, всё будет в порядке. – Выдавил я из себя шаблонные фразы на иврите.
- И даже не страшно, что ты плохо говоришь. Я оформлю тебя уборщиком, а потом сделаем тебе диплом, пойдёшь учиться. Мы с тобой миллионы заработаем!
Этого пловца звали Хаимом. Он оказался владельцем частного центра по уходу за людьми страдающими всевозможными нервными расстройствами после терактов и других бедствий. Дела его не слишком процветали. По натуре он был авантюристом и понадеялся на двух русских проходимцев, обещавших ему если не философский камень, то точную его копию. Пациенты жаловались, родственники забирали деньги назад, особенно злопамятные – портили по ночам его машину и писали гадости на двери. Когда он уволил своих работников-проходимцев, стало ещё хуже. В общем… я согласился на него работать.
 
       «»»»»»»»»
Наша фирма расположена в высотном здании, слепленном из стекла и бетона. На седьмом этаже, в конце длинного коридора, среди таких же, выросших как грибы, офисов. Надеюсь, наша фирма не исчезнет в конце грибного сезона. Две комнаты. Одна – приёмная, вторая – массажный кабинет, в прямом смысле этого слова. Дело в том, что массажными кабинетами в Израиле называют публичные дома.
 Я неплохо зарабатываю для нового репатрианта. Босс помог мне получить права на машину и устроил меня на курсы мануальной терапии в институт Вингейта. Не очень понимая чему же я учусь, я появляюсь на занятиях пару раз в неделю, в остальное время являясь мальчиком на посылках. Всю последнюю неделю мы с Антоном отмываем окна в моей фирме. После армии я изрядно подзабыл, что такое альпинизм, и сейчас провисая пол дня под палящим солнцем на старых верёвках и стараясь не смотреть вниз, я понимаю, что солнце в Афгане было не таким уж палящим, а скалы не очень высокими. После таких упражнений меня зовут принимать пациентов. Я принимаю душ, переодеваюсь в белое и ожидаю в кабинете, пока босс обработает новенького. Обставлено всё красиво. Босс рассказывает больному, что с его проблемой справится даже ученик и зовёт меня. Я вытаскиваю несчастного из его ракушки, возвращаю его на святую землю, а потом появляется мой шеф и начинает сеанс психотерапии. Моей работы часа четыре, пять минут для шефа – и человек, как новенький. Антон пилит меня, не переставая. А что делать, если я напрочь лишен честолюбия?
По вечерам, когда Антон собирает овации на набережной, я бесцельно слоняюсь по городу, сижу на берегу, восстанавливая силы. Спасибо профессору, что научил меня всем этим премудростям.
Мы сняли квартиру побольше. Теперь у нас две спальни салон и кухня. С Женей мы почти не разговариваем. Заниматься с ней сексом всё интересней, а общаться – всё противней. Её рассказы про то, куда она идёт и с кем, выводят меня из себя. Могла бы не врать, я же её ни о чём не спрашиваю.
Родители пишут, что собираются меня навестить в Израиле, и если понравится, - остаться насовсем. Сестра выиграла какую-то олимпиаду по английскому языку и собирается ехать учиться в Америку.
Подъезжаю к дому, в который раз сожалея, что не купил сотовый телефон. Мог бы предупредить жену, о том, что освобожусь раньше. Не хочется ставить её в неловкое положение. Надо же будет как-то реагировать.
Поднимаюсь к лифту. Двери открываются и из лифта выпархивает моя супруга, накрашенная не по сезону, в широкополой шляпе и в пляжном платьице. С ней красивый холёный, восточного вида парень. С широкими плечами и лениво-аристократическим выражением на холёном лице.
- Ой! Валечка! – она кидается мне на шею, а её спутник протискивается мимо нас к выходу.
- А я думала сходить на море, как ты кстати, чуть не разминулись!
- А это кто? – не выдерживаю я.
- Где? – спрашивает моя умница-жена.
- Кто ехал с тобой в лифте?
- Понятья не имею! Идём скорей домой! Я так соскучилась по тебе!
Дома всё убрано. У Жени обнаружился явный дизайнерский талант, когда она поняла, что кроме неё убирать никто в доме не будет. В салоне, оформленном на арабский манер, чувствуется лёгкий запах табака вперемешку с кофе. Трогаю наргилу (кальян), стоящую в углу. Стекло ещё тёплое. Посуда на кухне чисто вымыта и расставлена по местам. Молодец – Женя! Успела всё убрать. Жаль, я не разглядел, кто с ней был у гостиницы, он или ещё какой-нибудь мачо.
Я начинаю закипать от злости. Мне не нужна эта женщина, её вкус мне претит, её голос меня раздражает. Он из моего ребра, одним словом. Та ли это жизнь, из-за которой я продался, как сказала Ия. Я всё время делаю то, что хотят от меня другие люди. Родители хотели, чтобы я уехал, Женя – чтобы я женился, Антон, чтобы я не замечал, Саид, чтобы я его убил. Стоп. Вот об этом не думать…
Я подхожу к Жене очень близко, беру её лицо в ладони и заглядываю ей в глаза. Кажется, она испугалась.
- Не надо, Валя, - она пытается вырваться, отвернуться. – Валя, мне больно!
- А мне? – с угрозой спрашиваю я. Мне приятен её страх, он меня веселит, будоражит. Начинаю целовать её дрожащие губы, испуганные глаза. Злость душит меня. Надо найти ей выход, иначе я задохнусь.
- Я не хочу! – она упирается ладонями мне в грудь, пытаясь оттолкнуть.
«Ах, так! Она вообразила, что я пылаю от страсти». - Начинаю стимулировать точки, вызывающие возбуждение. Если с медсестрой Наташкой это сработало, то почему на мою жену это не подействует. Её лицо оттаивает, она тянет меня к себе, на мягкие подушки, разбросанные по полу. Вижу под одной из подушек кусочек плотного картона. Незаметно вытаскиваю. Это визитная карточка какого-то Дэвида Маркаби. То ли дантиста, то ли садовника. Что изображено на визитке, не очень понятно - коренной зуб или корнеплод.
Она освобождается от одежды. «Ничего тебе не обломится, дорогуша» Она даже не знает об моих талантах мануального терапевта, с ней я так никогда себя не вёл. Ну, если не нужна она мне вовсе, зачем привязывать её к себе, оставлять у неё какие-то яркие впечатления. Массирую её ладони, запястья, шею. Её уже бьёт крупная дрожь. Она шепчет что-то бессвязное и пытается расстегнуть мне брюки. Нет, голубушка. Побудь-ка на моём месте. Это мужской эгоизм во мне проснулся. Ну что я за бесчувственная скотина! Ведь мне её совсем не жалко. Довожу её до состояния обезумевшей самки и отхожу в сторону.
- Иди ко мне, пожалуйста! – хрипло шепчет она. Подхожу и спрашиваю в самое ухо:
- С Дэвидом проще, не так ли?
- Что? – вид у неё очень несчастный.
 Ногтем мизинца вдавливаю точку на пятке. Она изгибается дугой и кричит, как раненная лошадь.
Ухожу в кухню, надо покурить. Мне не нужна эта женщина. Надо не закрывать глаза на её выходки, а просто уйти и пусть делает, что хочет. Неужели я такой ханжа? Меня бесят укоризненные взгляды Антона. Чёрт, так хотелось спросить её про Антона, ну да ладно, бог ему судья. Не просто так он мучится от бешеной ревности, и по пять раз на дню проверяет свою ненаглядную Татьяну, женившую его на себе насильно. А я не испытываю таких чувств ни к кому, во всяком случае, в нашем мире.
Женя выползает в кухню, взлохмаченная, под глазами круги. Она робко подходит и садится у моих ног. Прямо само смирение.
- А как же ты? – спрашивает она, опустив глаза. – Валя, со мной такого никогда ещё не было!
- И не будет, - мысленно отвечаю я.
- Ну что ты молчишь, ты обиделся? Что ты меня спросил? Я не расслышала.
- Не суть, дорогая. Я спрашивал про Дэвида… и про Антона, проще ли тебе с ними, чем со мной.
Она молча прижимается к моим коленям.
- Если бы ты хоть раз показал, что любишь меня, что ты женился на мне не по расчёту.
- Не будем выяснять отношения, запали-ка мне лучше кальян, ты же специалистка, не так ли?
- Сейчас, - она даже не отпирается.
- Если я ещё раз наткнусь на твоих друзей здесь, то начну приводить сюда подруг, ты меня поняла?
- Ты всегда пренебрегал мной! – она рыдает и выскакивает из квартиры, хлопнув дверью.
Только сцен мне не хватало.

       Глава 47
Прошло три месяца, я оставил Женю резвиться в съемной квартире, заплатил за пол года вперед. Через несколько дней после семейной ссоры я переехал к Антону. Нельзя сказать, что моя кузина была без ума от этого плана, но открыто возражений не высказывала. Мои родители окончательно собрались приехать в Израиль навсегда. Может, их подтолкнула непутёвость их сына. Мне они сообщили, что решили поселиться в городе Араде, где у них, как оказалось, есть родственники. Что-то Костик мне о них ничего не говорил. Боялся наверно, что я у них поселюсь. Своим странным выбором места жительства предки избавили меня от поисков квартиры. Ну что ж, «баба з возу». Я заранее взял отпуск, чтобы ехать в Арад и праздновать приезд родителей. Мой шеф отодвинул посетителей, это было не просто, ведь все дни расписаны на пол года вперед. Кажется, я приношу неплохой доход. Ехать в аэропорт не имеет смысла, всех новых жителей страны один раз бесплатно везут на такси, куда они укажут. Но меня-то никто уже никуда не повезёт.
Родственник из Арада сам меня нашёл. Таинственный дядя Сева снял родителям «чудные хоромы», а я должен только заплатить на них. Причём, хозяин квартиры хочет деньги за год вперед. По моим скромным подсчётам, это чуть больше, чем у меня есть. Родители подтвердили указание дяди Севы, и обещали не оставлять меня на хлебе и воде, когда приедут. Пришлось тащиться в Арад, тратить день на адвоката, общаться с двенадцатиюродным дядюшкой. Причём, дядя Сева был «под шафэ» настолько, что при следующей встрече меня не узнал, и опять стал знакомиться.
Освободившись от накопленных средств к существованию, я почувствовал себя гораздо свободней.
Придя вечером после пляжа, я застал расстроенного Антона дома.
- Женя приходила, - поведал он, - Таня чуть не родила от злости.
- Может это её стимулирует, - сострил я. Таня должна была родить со дня на день, и вообще уже перехаживала все сроки. Моя шутка успеха не имела.
- Женя приходила поговорить.
- С тобой?
- С тобой! По-моему, она хочет помириться.
Это было бы очень кстати. Мне нужно было уезжать от Антона побыстрее. Не хотелось нервировать Танюшу своим присутствием, когда она вернётся из роддома.
- Она просила, чтобы ты зашел.
Было ещё не очень поздно. Я переоделся и отправился в гости к своей жене.

Там меня явно не ждали. Выйдя из лифта, я услышал звуки музыки «мизрахи». Как можно слушать эту музыку вообще, и на такой громкости, в частности, я не понимаю. Но это уже не моё дело.
Двери мне открыл голый по пояс парень, восточного вида. Парень нетвёрдо стоял на ногах, но спиртным от него не пахло.
- Заходи, - он махнул мне рукой и исчез в салоне.
Из салона валили клубы дыма, слышались громкие голоса, говорящие на иврите и смех. Компания, сидевших вокруг кальяна людей не обратила на меня никакого внимания. Курили они давно и плотно. У меня начались рези в глазах. Я подошел к окну и отодвинул жалюзи. Было их человек пять, но Жени среди них не наблюдалось. Тихонько проскользнув в спальню, я её нашел. Она безмятежно дрыхла, обнявшись с ещё какой-то девчонкой.
Интересно, о чём она хотела со мной поговорить, и могла ли она говорить в принципе.
- Женя, - я потянул её за ногу, - очнись. Она села, как по команде, не открывая глаз. Спала она голой, впрочем, как и раньше, не знаю, почему теперь меня это удивило. – Ты хотела поговорить, - представляю, до чего глупо прозвучали мои слова в этой обстановке.
- Свинья! – отчётливо произнесла моя жена, и отключилась.
Минут через десять мне удалось привести её в чувство, и она начала что-то соображать.
- Так о чём ты хотела поговорить?
В это момент в спальню ворвался полуголый дантист Дэвид, и бухнулся рядом с ней на кровать, глядя на меня коровьими затуманенными глазами.
- Я хотела развод, - с трудом выговаривая слова, сказала Женя.
- Пожалуйста, кто бы возражал, - ситуация начинала меня забавлять, дантист тоже веселился вовсю. Его прямо пёрло от смеха. Женя спихнула его с кровати, и он продолжал хохотать, лёжа на полу.
- Ты заплатишь за развод, я тебя вывезла, а ты мне денег за это не дал. Развод стоит пять тысяч долларов, это на всё.
- А разве не пять тысяч шекелей? И пополам.
- Не торгуйся, тебе это не идёт.
- У меня денег нет, ни шекеля.
- Не ври, я же знаю, ты на машину копишь, вот и выкладывай.
- Я заплатил за квартиру родителей, за год вперед.
- Во всех цивилизованных странах бывшей жене ещё и пожизненную ренту выплачивают, а ты жлоб и свинья!
Я молча направился к выходу. Чудная девочка Женечка выкрикивала мне вслед ещё много всяких слов. Я тихо прикрыл за собой дверь и дал себе слово, что оплачу этот развод, во что бы то ни стало.

       Глава 49
Жить у Антона я больше не мог. Таня была в больнице, и должна была родить со дня на день. Жить в своей квартире я тоже не мог по этическим соображениям. Жить в клинике я тоже не мог. Вернее, я попробовал там ночевать, но в первую же ночь сработала сигнализация, приехала полицейская машина и мне любезно предложили переночевать на стульях в участке. Я стремительно скатывался в разряд бомжей. По крайней мере, на берегу меня никто трогать не будет, и гнать меня дальше некуда. Денег тоже не было. На работу я должен был являться строго по графику, что я и делал, предварительно искупавшись в душевой на набережной. Наш совместный банковский счёт я оставил и больше денег оттуда не брал. Себе я открыл счёт в другом банке, чтобы складывать туда зарплату.
Женя нашла меня в клинике. Она позвонила утром и напомнила, что ждёт пять тысяч, пока шекелей, а остальные деньги за мою транспортировку из совка я буду ей должен. Мне очень сильно захотелось её убить, я просто физически ощутил свои пальцы на её горле. Чуть не выжал пару капель воды из безвинной эбонитовой телефонной трубки.
- Хорошо, ты получишь деньги через месяц, - процедил я сквозь зубы и аккуратно опустил трубку на рычаг. Наверно, девочка Женечка неплохо меня знала, раз была уверена, что я заплачу.
Я мог бы заработать миллионы, выступая моделью для фирм, производящих диетические препараты. За месяц я похудел на семь килограммов. Могу всех научить, как это делается. Надо много работать, не спать в человеческой постели, желательно жить на скамейке, много купаться в море и не есть чаще чем раз в сутки. Эта диета поможет всем, я точно знаю. Правда, были и толстые бомжи, но они не работали в престижном реабилитационном центре, приносящем тысячи долларов своему владельцу. Если бы клиника находилась в менее престижном здании, можно было бы там спать, но после приезда Тула полиции из этого раздули крупное дело, и босс уже не смог договориться с хозяином помещения.
Через месяц я позвонил Жене и договорился о встрече. Пять тысяч шекелей я запаковал в конверт, покрашенный чёрной краской, обернул его бордовой лентой крест на крест и вручил ей с радостной улыбкой. В её задачу входило найти адвоката и принести мне готовое свидетельство о разводе. Мы мило поговорили, выпили кофе в кафе и разошлись. Она сказала, что собирается замуж на парня по имени Давид, рассказала, как он её любит и лелеет, как ей хорошо без меня, и что в постели Давид такой герой, что мне пришлось бы умереть, чтобы ему соответствовать. Я с ней согласился.
Таня наконец-то родила. Мне пришлось забрать свои вещи у Антона и отвезти их в Арад, на квартиру, куда со дня на день должны были прибыть мои родители. Женя не давала о себе знать, но это меня не огорчало. Я знал, что бракоразводные процессы в Израиле дело долгое и хлопотное.
Я взял два дня отпуска в центре и остался в Араде. Убрал хоромы, снятые дядей Севой, чтобы они не выглядели таким сараем, починил краны, выспался как белый человек, выпил рюмку с дядей Севой, он всё же выучил, как меня зовут. Родителей привезли вечером. Вместе с ними приехала семья испуганных эфиопов. Двое дряхлых стариков семья молодоженов, у которых было всего четверо детей и мои родители с бабушкой. Оказалось, что дом моих родителей находиться прямо на границе эфиопских караванов. Караван – это вагончик из жести, где есть туалет, вода и электричество. Летом стены разогреваются так, что прикасаться к ним опасно. Зимой караван вымерзает, течёт и шатается от ветра. Ещё там есть противопожарная сигнализация. Это сооружение вроде лампы в коммунальном коридоре, забранное густой проволочной сеткой. При малейшем намёке на дым, эта конструкция начинает истошно выть. Не знаю, о чём думали устроители караванов, но только не об этнических особенностях новых обитателей. Потому, что эфиопы любят варить кофе, и жарить его и печь, не знаю, что они с ним ещё любят делать, но кофе доводится ими до состояния лёгкого обугливания. Электрические плитки, выданные Сохнутом, эфиопы устанавливали в аккурат под противопожарной сиреной. И жарили, жарили…Над караванами вставал лёгкий запах гари и вой сирены. Мои свеженькие олимы-родители кричали друг другу в ухо о красотах пустыни, простиравшейся за окном, но перекричать сирену очень сложно. Папина мама тихо плакала у окна от счастья.
Мы с Костиком душевно отметили их приезд, и он любя весь мир и братскую еврейскую Эфиопию в лице соседних караванов отправился на боковую. Мы с мамой сидели до утра и беседовали. Я рассказал ей о наших отношениях с Женей. Мама задумчиво изрекла, что не всегда надо слушаться родителей, и что раз Женя хочет денег, за то, что привезла меня сюда, то надо ей заплатить и дело с концом. Что человека, которого не любят, нельзя обвинять, потому, что он свою чашу уже испил, а надо его пожалеть и простить, потому, что я тоже свинья и относился к своей жене невнимательно, иначе она бы мне не изменяла.
Мама, конечно, пыталась оправдать себя, поэтому несла подобную ахинею, но я же на неё не злился. Она хотели мне только хорошего. Мама грустно рассказала мне о последних похождениях Костика, о том, что он раскодировался, как она примирилась с его мамой, бегая ночью по моргам и больницам. Костик оставался любящим еврейским мужем и сыном, но условия среды обитания, как думала моя мама, плохие друзья и безотказный характер, сделали своё дело.
Когда стало светать, Костик поднял голову, открыл мутные глаза и уставился в открытое окно. За окном мирно пасся белый бедуинский верблюд, привязанный к изгороди.
- Мамочка родная! – Заорал он, и его мама тут же подскочила с кровати. – Что это? Вы тоже это видите?
- Спи, Костик, - отозвалась мама, которая ещё не успела заснуть после душевного разговора.
- Там белая верблюдица! – Хрипло сообщил Костик
- Это белочка, любимый, - и мама заснула.
Мы вышли к изгороди, чтобы Костик мог убедиться в своём душевном здоровье, и тут эфиопы начали новый день воем пожарной сирены. Я подумал, что предпочитаю спать на набережной в Бат-Яме, а ещё о том, не слишком ли много дней отпуска я взял на работе.
Через час после первой сирены я не выдержал, ворвался в ближайший караван и выкрутил пробки из противопожарной сигнализации, эфиопы пялились на меня в недоумении, потом все разом зачирикали и ринулись вон из дома. Наконец-то было тихо. Я рухнул на диван в салоне и мгновенно заснул.
Через пол часа я был разбужен заботливой материнской рукой, сбросившей меня с дивана.
- Ты что уже натворил?! – прошипела маман, и взглядом указала на двери. У меня потемнело в глазах. За распахнутой дверью стояло всё племя, пардон, я хотел сказать – община, во главе с шаманом, извините, старейшиной. В руках у мужчин были палки у детей камни или камушки поменьше. Может они пошли на меня войной? Я вдохнул поглубже и вышел за порог. Костик за моей спиной метался в поисках ножей, тяжелых предметов или любого оружия защиты. Он даже протрезвел с перепугу, видимо он всё же не безнадёжный алкоголик.
- Господин мой, - медленно обратился ко мне представитель общины, знающий несколько слов на иврите, - Семья, соседствующая с тобой, рассказала нам о том как это было.
«О, господи, что они там рассказали?» Я важно кивнул.
- Я от имени всех, - он обвёл рукой собравшееся общество, - прошу тебя сделать то же и с нами.
- Что ты с ними сделал, с этой семьей? – подозрительно спросила маман, когда я ей перевел просьбу представителя.
- Мы просим тебя пройти в следующий дом и сделать это опять! – представитель повысил голос, пленяя снова зачирикало колокольчиками, и одна девушка, несомненно, потомок царицы Савской, взяла меня за руку и повела в караван.
Войдя в это сооружение я задохнулся от запаха вареного пива и сгоревшего кофе. Сирена в этом караване выла не переставая. Девушка указала пальчиком на устройство и обнадеживающе погладила меня по руке. Я вытащил пробки – сирена замолкла.
До обеда я в сопровождении всех жителей караванов ходил по улицам и вытаскивал пробки. Сирены становились всё тише, праздник нарастал. Когда последние батарейки были извлечены, наступила магическая тишина, а потом забил барабан. Я так устал, что уже был готов есть их жареную селедку, пить и даже есть их кофе, спать в их караване. Через час меня отпустили домой, потом ещё час мама чистила мне желудок, я пил воду с марганцем, меня рвало, потом я пил водку с Костиком, и снова блевал. На следующее утро я уехал из этого сумасшедшего города и дома, к своим скамейкам на набережной, своему шефу Хаиму и бывшей жене Женечке, которая капитально меня подставила.


Дозвониться Жене я не смог. Я звонил день, неделю, месяц. Телефон всё время был временно отключён. Меня не сильно волновало, что с моими деньгами. Почему-то я был абсолютно уверен в том, что деньги Женя доставила по назначению. То есть передала адвокату. Она могла разлюбить меня, но обещания свои обычно выполняла. Я снял маленькую комнату где-то на стыке Яффо и Бат-Яма. Дом был почти не заселен, окна выбиты, несколько квартир были заняты борделями, мирно сосуществовавшими друг с другом. Хозяин моих апартаментов был бывшим пациентом Хаима. Наркоман со стажем и с проблесками интеллигентности в минуты прихода, и совершенно уголовными повадками во время отсутствия курительно-духовной пищи. Сдавал он мне комнату практически даром, но когда у него заканчивались деньги или травка, я находил несомненные признаки его присутствия в моей комнате, хотя он клялся, что ключи есть только у меня. Антон иногда появлялся у меня, с опаской проходя по длинному коридору, разукрашенному многозначительными надписями и подозрительными бурыми пятнами. Он приходил ко мне отдышаться от счастливого отцовства или просто поспать. Всё их святое семейство собралось ехать в Россию, показывать ребёнка бабушке, главной виновнице этого супружества. На две недели мне был опасливо вверен кот, хранитель этого семейного очага. Не могу сказать, что подобное доверие меня сильно порадовало. Я ничего не имею против котов, только шерсть их мне не нравится. Не столько мне, сколько моему носу. Но кота я взял. Меня бы больше порадовало, если бы Танюшка предложила мне пожить у них с котом, во время их отсутствия, но об этом речь не шла. После трущоб, где я обитал, пустить меня в приличную квартиру было невозможно. Раздобревшая, кормящая Татьяна по-прежнему пичкала Антона историями о пристававших к ней на улице красавцах, о куче возможностей, перед ней в связи с этими заигрываниями, открытых. Антон всё ещё верил, ревновал и бесился. Но, видя её обтекаемые формы, полное отсутствие косметики и скромные удобные наряды, тяжело было поверить в толпы поклонников, караулящих её у входа. Она научилась великолепно готовить, дом блестел чистотой, рубашки Антона искрились и благоухали. Нечего говорить, моя сестра стала образцовой женой. Найти в ней недостатки могла, разве что мама Антона, но и она примолкла, став бабушкой.
Итак, я остался беречь кота, который любил меня больше, чем своих хозяев. Кот этот по имени Вирус, был обнаружен мной на берегу моря, ещё во время моего счастливого супружества. Сначала он жил у нас, потом у меня началась аллергия и я упросил Танюшку взять его на время, потом кот подрос и превратился не только в сибирского но и в чеширского кота. Он умел улыбаться, говорил «мама» и не умел громко выражать неудовольствие. А ещё он служил символом примирения Антона и Танюшки. Как он это делал, я не знаю, да и неудобно было спросить.
 Пока я жил на пляже, кота девать было некуда, и его оставили хранителем очага, о чём мне было официально заявлено. Теперь Вирус косился по моей комнате, и вёл себя совсем не так как прежде. Для начала он навесил внутренний крючок и заперся в ванной, которая была общей с хозяином квартиры. Мне пришлось сломать, а потом починять замок. На кухне ему было нечем поживиться, поэтому он сходил в соседнюю квартиру через балкон и спёр там кусок говядины, весом пару килограмм. Я подозревал, что обратно кота не примут, если он и дальше будет так себя вести, но пиком его карьеры стало воровство марихуаны у хозяина квартиры. Он пробрался в спальню хозяина, обнаружил там заботливо высаженные в горшки саженцы марихуаны и съел их все подчистую. Потом оставив на месте преступления маленькую кучку, Вирус шатаясь пришел к родному порогу. Взбешенный наркоман обещал мне прислать кредиторов, посадить моего кота на героин упрятать меня в тюрьму и много ещё чего. Но вечером того же дня случилась у нас полицейская облава. Полицейские искали ту самую траву. Не заботливо упрятанную в пакетик, и оставленную для личного пользования, а ту, которая прорастала в горшках. За это уже можно было зацепиться и навесить срок. Удивлению полицейских не было границ, они работали по наводке, и давно уже имели зуб на всех жильцов этого района. Выставив несчастных блюстителей порядка за дверь, мой наркоман кинулся ловить Вируса, чтобы расцеловать, но Вирус ушёл, гордо и независимо. Ушёл и пропал. Я искал его на пляже, возле дома Антона на всех окрестных помойках. Пока меня не осенило посетить прежнее своё жилище – квартиру, которую мы снимали с Женей.

       Глава 50
Женя открыла мне дверь скромная и причёсанная, без малейших следов косметики на лице. Она совсем не удивилась моему приходу, чмокнула меня в губы холодными губами, и посторонилась, давая мне пройти.
- Хочешь кофе? Я сварю.
Ну что ж, если она такая мирная, я тоже попробую быть человеком.
- Я тут случайно, Вируса ищу. Он меня бросил.
- А у нас все здоровы, - попыталась пошутить она.
Кто это «все», я не стал выяснять, возле вешалки у двери высилась гора мужской обуви, на столе валялась зажигалка «зиппо», женщины обычно такой не пользуются.
- Раз уж я здесь, расскажи мне, как дела с разводом, ты не звонишь, когда будут готовы документы?
Женя всхлипнула. Начала сбивчиво объяснять, что Додику срочно понадобились деньги, он должен был сразу вернуть, но что-то не получилось, он хотел купить машину, кто-то его обманул. Когда до меня дошло, что я оплачиваю любовнику своей жены спокойную жизнь, надо признаться, мне захотелось его дождаться и попросить назад пять тысяч. Но когда я понял, что Женя рассчитывает получить у меня ещё такую же сумму, мне захотелось оставить труп моей жены, дожидаться этого Додика. Я с трудом сдержался, чтобы не сказать ей что я о ней думаю. А тут ещё она пересела рядом со мной на диван, обняла меня за шею и горько заплакала.
Сквозь водопад слёз я с трудом расслышал душещипательную историю о том, что её Давид из очень известной семьи, что папа сефардский* раввин и слышать не хочет о гойке*. Что если «папа» узнает, что она ещё и замужняя гойка, то ей не видеть этого брака, что развод нужен как можно быстрее, пока папа не заглянул в документы.
- У тебя же мама еврейка? Почему же ты им не подходишь?
- Да будь я хоть из Коэнов*, все ашкеназы* для них гои.
Взяв свою жену за руку, я повёл её в ванную, умыл, и мы отправились к адвокату. Она же не виновата, что влюбилась в сына раввина.
Довольный и вальяжный Давид столкнулся с нами на выходе из подъезда.
Он поднимался по ступеням, прижимая к груди коробку пива «Макаби». Увидев нас, он лениво поднял соболиные брови, и царственно махнул рукой Жене. На её лице проступило испуганное выражение. Это меня почему-то больно задело. Я вдруг вспомнил, как мы познакомились, какой бесшабашной она была раньше.
- Иди в дом, - процедил он сквозь зубы, и перестал её замечать. – Поговорим? – Повернулся ко мне.
- Пиво поставь, а то жалко, - мне очень хотелось, чтобы он меня задел.
- Неплохо бы рассчитаться, - глубокомысленно изрёк он.
Я был с ним полностью согласен, до тех пор, пока он не разъяснил свою позицию.
- Ты с моей женщиной был? Чем вы занимались, я не знаю, и знать не хочу, но придётся заплатить.
Не ожидая, пока он поставит своё пиво на землю, я ударил, вложив в этот удар всю накопившуюся злость: на квартиру, где я теперь жил, на соседа наркомана, на Антона, ставшего послушным кроликом, на родителей, выбравших для жизни город Арад, на Вируса, который меня бросил.
Давид упал и проехал по асфальту, коробка с пивом вылетела из царственных рук, и бутылки с грохотом разлетелись в стороны. В окнах стали появляться любопытные лица соседей.
- Опять веселятся наркоманы, - послышался ворчливый голос сверху.
- Полицию надо вызвать, - присоединился ещё один, - житья от них нет, то у них драка, то пьянка.
Я поднял Давида за шиворот, намереваясь продолжить ему платить. Он разом растерял свою царственную невозмутимость, его глаза налились кровью, но справиться со мной он не смог, я врезал ему ещё раз, на этот раз содрав кулак о его физиономию.
 Он медленно встал, вытирая кровь, хлеставшую из носа.
- Завтра ты будешь сидеть в тюрьме, паршивый русский. Бить я тебя не буду, я тебя посажу. – Стал медленно уходить в сторону дома.
Мне не хотелось оставить последнее слово за ним, и я наподдал ему сзади ногой по заднице. Тут из подъезда вылетела заплаканная Женя и повисла у меня на руке.
- Валечка, миленький, не убивай его, у него лёгкие слабые, ему драться нельзя!
- Так он и не дерется, - заметил я. – Ну что, идём к адвокату?
- Да, да! Только оставь его в покое.
Послышались приближающиеся звуки милицейской сирены и я, схватив Женю за руку, свернул в ближайший проулок. Бить никого нельзя, сколько бы он не был тебе должен, и кого бы он ни оскорблял. Такой тут закон. Обыватель не может отнимать хлеб у полиции, и тем более у судей. За это карают строже, чем за воровство. Избили тебя – подай в суд, залезли в твой дом, ты не можешь дать вору в рыло, надо дождаться полиции, а если он угрожает тебе ножом, то не вздумай спустить на него собаку, иначе будешь сидеть с ним в одной камере.
Забежав в адвокатскую контору мы сели в мягкие кресла, чтобы отдышаться, полицейская машина проехала в метре от нас и судя по звуку, скрылась за поворотом. Женя указала глазами на мой кулак, я зашел в туалет, чтобы смыть кровь. На светлом ковре конторы осталось несколько бурых пятен.
Вышли мы от адвоката в приподнятом настроении, я смирился с мыслью о том, что заплатить мне придётся ещё раз, правильно, первый раз за науку, второй за дело. Женя была счастлива, что я не вспоминал о том, что уже заплатил ей за развод.
Мы зашли в ближайшее кафе и сели за угловой столик и взяли по пиву.
- Давид этого так не оставит, ты знаешь, он очень мстительный, как они все.
- Кто все?
- Марокканцы, это у них в крови.
- Странный национализм для будущей жены представителя Марокко.
- С одной стороны, его родители ужасно рады, что я не даю ему пыхать травку. Он даже курить бросил ради меня. С другой – если я не пройду гиюр*, мы не поженимся, это мне совершенно точно дали понять.
- Курить бросил? Ради тебя? Мне показалось, ты его сильно боишься, - тут я не удержался от мести, знал что не красиво поступаю, но – увы. – А он с меня хотел ещё деньги получить за твою эксплуатацию, это в их религиозной семье такие порядки?
- Ты врёшь! Он не мог так поступить, и он знал, что ничего между нами быть не может!
- Это почему же?
- Я беременна! Что ж ты думаешь, у меня совсем головы нет?!
- Думаю, что да.
- Что, да?!
- Нет головы.
Женя вскочила, едва не перевернув стул, и выскочила из кафе.
Я неторопливо допил пиво и направился в свои трущобы.
Сефардский* - евреи в Израиле делятся на сефардов и ашкеназов
Гойка* - не еврейка
Гиюр* - принятие иудаизма
Ашкеназ* - еврей выходец из европейских стран.
Коэн* - особая еврейская фамилия, указывающая на принадлежность к избранным.

       
Подходя к своему дому в темноте, я услышал жалобное «мама». Несчастный Вирус ждал меня у тёмного входа в подъезд. Вместе с радостью я ощутил знакомое покалыванье в лопатках, это чувство возникало всякий раз перед появлением опасности. Иногда оно меня подводило, и я совершенно напрасно готовился к неприятностям, иногда, но не в этот раз. Из нежилого дома, щурящегося на прохожих пустыми глазницами окон, послышался тихий звук. Дом ждал своих удравших хозяев уже пятьдесят лет, и кроме змей в нем никто не жил.
«Бомжи или коты» - подумал я.
Из полуразвалившегося парадного выскочил человек. В руках у него был обычный брючный ремень. Он побежал на меня и не слова не говоря, сделал выпад. Прежде, чем потерять сознание, я ощутил себя быком, на корриде. Очнулся я оттого, что меня поливали из пластиковой бутылочки минеральной водой. Лица, склонившихся надо мной людей, не обещали приятный вечер. По щеке расплылся ощутимый кровоподтёк, глаз налился свинцовой тяжестью и я улыбнулся разбитой губой, представив, какое лицо будет завтра у Хаима, когда я явлюсь лечить нервных пациентов и возвращать им вкус к жизни.
- Хватит, не трать воду, он ещё и улыбается, собака! Научите его хорошим манерам.
Меня били трое, восточного вида, ребят, а четвёртый держал мне руки, затянув их хитрым узлом, переброшенным через шею. Как только я порывался вырваться из его объятий, сразу начинал задыхаться, от перетягивающего мне горло ремня.
Я не спрашивал, кто их послал, и за что они меня бьют. Единственной кандидатурой по моему скромному мнению, был Давид. Не станет же мой сосед приглашать профессионалов, чтобы отомстить за съеденную траву.
А вот как Давид узнал, где я живу, это уже интересно. Неужели Женя? Больше-то некому. Били меня профессионально, но не злобно. Уж если бы я попал в такую ситуацию в прошлой своей жизни, в живых бы не оставили.
Полиция в наш район заглядывает раз в час, так что экзекуция закончилась довольно быстро. Завидев свет полицейской мигалки, учителя хороших манер неторопливо обыскали меня и медленно удалились.
А говорят, тут не принято давать сдачи. Хоть в суд на меня не подаст этот козёл, и то хорошо.
Меня заботливо подняли, оттряхнули и собрались вести в больницу.
Кости были все целы, это я сразу проверил, но идти я пока не мог. Поэтому, попросил посадить меня на скамейку и оставить в покое. Полицейский оказался русским, и охотно пошел мне на встречу. Ему не нужна была ещё одна папка с делом об избиении в этом районе. Он достал из машины аптечку, выключил сирену, и поднёс к моим губам сигарету.
- Будешь заяву писать?
- Нет, что мне делать больше нечего?
- За что тебя, знаешь?
- За девушку.
- А, тогда понятно. Документы дай свои, происшествие я обязан зафиксировать. Вдруг они тебя ночью добьют, или ты сам умрёшь от внутреннего кровоизлияния.
Я полез в карман за паспортом и обнаружил, что и паспорт и кошелек утрачены безвозвратно. Планы о покупке машины отодвигались тем дальше, чем ближе я знакомился с женихом своей жены.
«Пять тысяч по дурости. Пять тысяч – адвокату, сто шекелей на восстановление паспорта, и ещё пиво!» - вспоминал я, наполняясь жалостью к себе.
- Ты с документами не тяни, завтра же сходи и заяви о пропаже. Это же не шутки. По твоему паспорту много чего можно о тебе узнать и посадить тебя можно лет на пять, если умело им воспользоваться. – Поучал меня местный добродушный мент. Я грустно кивал. Потом он довел меня до квартиры, чем поверг в состояние столбняка моего соседа. Завалившись на кровать, я услышал на подоконнике виноватое урчание Вируса.
       
Отлёживался я долго. Хозяин наркоман оказался прекрасной сиделкой, он менял компрессы на моей разбитой физиономии, робко допытываясь, какие у меня отношения с полицейским, который меня привёл и, почему-то не стал проводить обыск.
Мне не хотелось появляться в офисе, поэтому офис пришел ко мне сам. В лице своего владельца. Хаим, брезгливо переступив порог нашего притона и заранее прижимая к носу ароматическую салфетку, был удивлён, обнаружив совершенно адекватного наркомана, чисто вымытый пол и стерильные бинты возле моего дивана. Мне было поставлено на вид, и требование выйти на работу я получил в письменной форме вместе с солидной денежной компенсацией за больничные дни. Хаим определённо подлизывался.
Вечером ко мне пришел Антон.
Он молча сел в кресло и уставился на кусок штукатурки, заботливо обгрызенный Вирусом. Мы молчали. Вид у моего друга был несчастный, но я не хотел ему помогать. Я считал его косвенно виноватым в моих отношениях с Женей, хоть и радовался, что мы с ней разводимся. Это тяжело объяснить, просто человек всегда ищет виноватых, и лучше, если это кто-то близкий. Ведь на месте Дэвида мог быть и Антон, меня могли побить и люди, которых он бы нанял, и если бы я его поймал с Женей, тоже мог бы дать в рыло. Глупости всё это. Просто мне хреново. Глаз дёргает, гематома на животе, вкус ржавчины во рту уже прошел, но воспоминание осталось.
- Она собирается меня бросить, - с дрожью говорит Антон.
- Правильно
Он недоумённо смотрит на меня. Думал найти тут поддержку.
- Что правильно?
- Ты гуляешь, дома тебя нет, ноешь, зарабатываешь гроши. Свою миссию еврейского транспортного средства ты уже выполнил. Ребёнок есть, так что не придерутся. Она девушка интересная, ивритом овладела, талантливая, - издевался я.
- Валя, послушай! Я схожу с ума! Ты этого не понимаешь! Я чувствую такую боль, что внутри всё леденеет. Когда я смотрю на неё, мне хочется к ней прикоснуться. Это не желание овладеть ей, мне хочется раствориться в ней каждой клеточкой. Мне физически больно, если я не держу её за руку, я задыхаюсь, если она исчезает из поля зрения. Моя музыка, это следствие боли. Мне хочется кричать, рыдать, убить её и носить с собой в сумке, эта пытка продолжается постоянно. Я не покончу с собой, если она уйдёт, я просто умру. Мне хватит нескольких дней, чтобы исчезнуть из этого мира. Да, я знаю, ты скажешь, что я не хотел жениться на ней. Я помню, как мы читали в поезде письмо. Это всё было в другой жизни. Я взрываюсь изнутри, когда прикасаюсь к ней. Может, ты вылечишь меня, а Валь? Ты же знаешь какие-то трюки?
Я молчал. Мне было жаль его, но лекарства у меня не было. Он думал, что я не пойму его, но я и сам знал эту муку. Только случай у меня тяжелее. Он хоть знает, кого любит. Плохо конечно, что Танька брыкается, но это по дурости. Никуда она не уйдёт.
- Ты поможешь?
- Тебе надо пересилить себя. Убери этот собачий взгляд, он тебя не украшает, особенно при твоей волчьей натуре. Пиши свою музыку. Играй ей. Я что-то придумаю. Я над тобой поработаю. Несколько занятий, и полегчает.
Тебе надо для начала забыть это ощущение боли. Тогда тебя отпустит. Ты должен сам хотеть забыть, иначе у меня ничего не получится.
- А что если я не смогу писать? – сразу испугался он.
- Антон! Я сказал забыть, а не выспрашивать! Или научиться делать вид, что ты забыл. Сегодня ты ночуешь тут, а завтра утром подумаем, как быть.
- А что я скажу Тане? Почему я не дома ночую.
- Я ей позвоню. – Легкомысленно пообещал я.
Проснулся я с чётким планом в голове и сразу взялся за его осуществление.
- Антон, подъем! Мы будем пытаться убрать зависимость твою от моей сестрицы но оставить это ощущение вибрирующей струны, рвущейся у тебя внутри.
 Мы приступили к занятиям и тренировкам. К вечеру следующего дня Антон выглядел как огурчик. Пропали круги под глазами, бессонница. Правда, я спал с лица, но мои проблемы его никогда не волновали. Во время занятия он признался, что вызывал эту боль искусственно, добавляя себе физических страданий. Хм, мазохист придурочный! Понятно, почему Таня хотела его бросить. Он опытным путём выяснил, что до грани вдохновения можно дойти разными способами. Оказывается, он попал в больницу с приступом аппендицита, а я об этом даже не знал. Там его подключили к какой-то машине, он так боялся боли, что впал в полуобморочное состояние, и вдруг услышал музыку. Сидя с закрытыми глазами, он всё время мысленно напевал, чтобы не забыть. Меня всерьез беспокоило его новое отношение к господину Мазоху. Он же уже был в коме. Тогда я его вытаскивал по наитию, а теперь надо было разобраться. Вечером я нарисовал ему картины тяжкого грехопадения его жены, и он затрясся от скрутившего его удушья. Я дал ему бумагу, и он записал какие-то ноты. Музыка была прекрасна, это даже я понял. Я знаю, что вдохновение лежит за гранью стресса, но не хотелось бы, чтобы мой друг детства стал великим композитором такой ценой. Погрузив его в состояние легкого гипноза, я понял, что он никогда добровольно не расстанется со своей болью. Как и я бы не расстался. Просто он ещё не понял, что в наших непутёвых жизнях произошел некий перелом.
Через три дня я привёл его под крыло к Танюше. Она встретила нас гробовым молчанием, но собранных чемоданов не выставила и сама никуда не собиралась уходить. В коридоре она долго шипела на него, что он эгоист и сволочь, что оставил её с ребёнком на руках и исчез на три дня, что она обзвонила все морги и больницы. Я подслушивал и улыбался. Любит она его как кошка, а он дурак, всё не верит. Плохую шутку сыграла с ним моя тётушка, убедив, что это брак по расчёту.
       Глава51
       Лето наконец-то отступило. Конец декабря был для этого подходящим временем. Я уже давно не видел Женю, и иногда меня мучили угрызения совести, но я их от себя гнал. Помогали мне в этом мои предки, которые иногда приезжали, и постоянно донимали меня своими телефонными напутствиями. Маман каждый раз напоминала, какая я скотина неблагодарная, ведь Женечка вовремя позаботилась о моём душевном здоровье. Тут я был с ней согласен. Если бы Женя меня не сдала в психушку, я бы никогда не познакомился с профессором, и не научился бы тому, что умею.
Жил я теперь в Хайфе. Мы посовещались с Антоном и с Танюшкой и решили перебираться на север. Мне бы это сделать всё равно пришлось, Хаим открыл филиал на севере, а ездить каждый день через всю страну, это здоровья не прибавляет. Новая клиника сияла белизной и сверхновой аппаратурой. Меня переполняла гордость всякий раз, как я переступал порог своего кабинета. Но теперь мне приходилось ездить раз в неделю в Тель-Авив с отчётом, а, кроме того, Хаим заставил меня учиться. Победить мою природную лень ему не удалось, но раз в неделю я сдавал экзамены в институте Вингейта. По единственной причине. Чтобы повесить на стенку в клинике хотя бы один диплом, имеющий отношение к медицине. Жил я на верхнем Адаре. Тихая тупиковая улочка, высокие акации за окном, внутренний дворик, увитый плюющем, или какой-то местной разновидностью вьюнка. Увидев моё новое жилище, Татьяна сразу согласилась перебраться на север, её фирма имеет филиалы по всему Израилю, и работу она могла поменять легко, просто перейти в другой филиал. Мы с Антоном снова стали соседями.
Потом Хаима хорошенько тряхнуло. Он позвонил ко мне ночью и потребовал, чтобы я приехал к нему в больницу срочно. У него был инфаркт. Здесь инфаркт не проблема, через три дня вышвыривают домой, а через месяц на работу. Но поскольку Хаим на себя работает, отдуваться пришлось мне. Через три недели катаний по стране, я заметил, что у меня появилась седина.
- Ты уже здоров, - увещевал я его. – А я скоро сдохну, если ты мне не дашь отдышаться.
- Ты мальчишка! Я в твои годы вообще не спал! Что ты ноешь, я ещё и трёх любовниц имел в твои годы. А ты? Одна тебе по носу стукнула, ты и скис? Настоящий мужчина всегда первый. Первый бросает женщину, первый приходит мириться! – он заржал, любуясь своей шуткой. Потом посерьёзнел и достал из сейфа тонкую папочку. – Почитай! Я тут подумал, и понял, что был к тебе не справедлив.
Это был нонсенс. А когда я понял, что за документ он мне предъявил, вообще ошизел. Он приглашал меня стать его компаньоном. Моя доля с учётом оплаты клиники и мелких расходов на сотрудников была совсем не дурственная. Практически пополам. Я от него такого не ожидал. Но, всё равно сказал, что подумаю, взял эту писанину к адвокату, чтобы проверить, нет ли подвоха. Уж слишком большая котлета на меня валилась, это подозрительно. Адвокат посмотрел на меня как на чокнутого и предложил себя в качестве штатного моего сотрудника «на всякий случай». Я отказался, а напрасно.
Прекрасным зимним утром, сразу после настоящего нового года, (потому что есть ещё и еврейский новый год, это действительно праздник тут, а вот всемирный новый год отмечают тут только выходцы из бывшего союза), так вот, солнечным тёплым утром я достал почту из ящика и увидел странное помятое письмо, подписанное корявым прыгающим почерком.
Это моя любимая жена обо мне вспомнила, разыскала мой адрес у Хаима и возжелала встречи. Внизу был нацарапан телефон. Я о-ч-чень удивился, а поскольку мой развод должен был уже дозреть, всё-таки почти год прошел, я не раздумывая набрал телефон.
Трубку долго не снимали, потом я услышал шум ветра, какие-то помехи и Женин, почему-то робкий голос шёпотом осведомился «кто это»? Настроение у меня было хорошее и набрав в грудь побольше воздуха принялся описывать ей её достоинства, как женщины, вспоминать, как нам было хорошо, и придав своему голосу побольше страстности, в конце монолога испустил страстный стон, который должен был её добить. Он и добил. С удивлением я услышал, судорожные рыдания, прерывающиеся порывами телефонного ветра.
Только этого не хватало! Я же пошутил. Этот неожиданный плач здорово испортил мне настроение.
- Женя, ты где? – сухо спросил я.
- На пляже, - сквозь икоту уловил я.
- А телефон? – не понял я.
- Это общественный телефон, я тебе на всякий случай дала его номер, не думала, что ты позвонишь.
- А что с разводом? – с волнением спросил я, ситуация мне нравилась всё меньше.
- Дэвид меня выгнал, а деньги адвокат ему отдал, у него какие-то связи и даже адвокат не захотел с ним связываться, - в трубке послышался детский плач.
- Что это? – ошарашено спросил я, и понял что тону.
- Не что, а кто! – с гордостью ответила она, это мой сын. Валя, пожалуйста, забери меня отсюда, я тебе всё расскажу.
- На каком ты пляже? – потерянно спросил я. – Я буду через два часа.
И я погнал машину по приморскому шоссе в Тель-Авив.
То, что я увидел, было гораздо лучше, того, что я себе представлял по дороге. Но зрелище всё равно меня ожидало душераздирающее.
Маленький крепыш, как две капли воды похожий на Дэвида возлежал в коляске под грибком. Женя, одетая как собачий тренер, стирала под краном какие-то шмотки. Ребёнок безмятежно спал. Под коляской лежали памперсы, сумка с детским питанием, рюкзак.
- Где ты живешь, - спросил я после бурных восторгов с её стороны по поводу моего приезда.
- Тут и живу. Понимаешь, после твоего ухода тогда Дэвид закатил мне жуткую сцену, избил меня, потом ещё его родня нагрянула. Папочка раввин обозвал меня разными словами и выгнал, я даже вещи забрать не успела. А потом, когда папенька убрался, я вернулась, но Дэвид уже по-другому со мной разговаривал. Он ведь банг курил, вначале немного, и всё было отлично, но постепенно скурился до плинтуса. Он мне предложил работать на него. Ну, ты понимаешь? – она застенчиво потупилась. – А я уже в положении была. Пришлось убираться.
Я не понимал. Я мог себя заставить пожалеть эту дуру, но было очень жаль её малыша.
- А потом когда я рожала, то ребёнка хотели записать на мужа, то есть на тебя. Но я не захотела, это же не твой сын.
- Спасибо! – с чувством поблагодарил я, представив, что было бы, если бы мне в паспорт записали чужого ребенка от нелюбимой женщины. Я конечно, безбашенный, но не до такой степени. Потом я повёз её к своему бывшему другу наркоману. Заплатил ему за три месяца, взял с него расписку и перевез её нехитрые пожитки к нему. Мы молча поужинали, верней я молча, а Женя тараторила без умолку. Из всего бреда о том, что я единственный настоящий мужчина в её жизни, самый преданный и любимый я выделил главное. Развод, которого я жду, не состоится, пока я за него в третий раз не заплачу. Этим я решил заняться уже в Хайфе. А ещё Женю таскали в министерство внутренних дел после того, как она попросила деньги на содержание ребёнка у социальных служб. Долго выспрашивали про меня, про отца ребёнка, про то, как её угораздило родить ублюдка. Дело в том, что в Израиле до сих пор действует закон, сохранившийся со времён Английского мандата, о том, что женщина, родившая ребёнка от любовника при живом муже, обрекает этого самого ребёнка на поругание в обществе. Она не получала никаких денег, как мать одиночка. Ведь муж есть! В будущем парню грозили крупные неприятности. Он не мог жениться, служить в элитных войсках, получить хорошее образование. Конечно, все эти трудности можно преодолеть. Более того, Жене пообещали сразу все блага мира, если она признается, что вышла замуж по расчёту и привезла мужа в Израиль за деньги. Я выпал в осадок.
Она сама почувствовала, что из этой истории хотят сделать показательный процесс и выслать меня к чертям собачьим назад в совок, где у меня нет ни семьи, ни квартиры. Под конец нашей душевной беседы она призналась, что была доведена до крайности нищетой, перспективой прожить остаток жизни на пляже, и под давлением социальной службы написала такое письмо. У неё, видите ли, не было выхода. Она же не знала, что я так благородно приеду её спасать, а жить на что-то надо, и ребёнка кормить.
- То есть ты написала, что у нас фиктивный брак?!
- Я тебя искала, но ты уехал на север, Антон тоже, я хотела тебя предупредить. Если бы ты дал мне денег в долг, ничего бы не случилось. Месяц назад у меня чуть не отняли сына. Мне же нечем было его кормить! А потом я вдруг случайно увидела в больнице твоего босса и он дал мне твой телефон. Денег на телефонную карточку у меня не было, и я тебе написала письмо. Я и не думала, что ты откликнешься!
Я сидел прибитый к стулу свалившимися на меня новостями.
- То есть меня могут выслать? – спросил я ошарашено.
- Я думаю, всё обойдётся! – она участливо похлопала меня по руке. – У меня же всё налаживается! И у тебя всё будет хорошо.
Некстати я вспомнил, что паспорт так и не сделал, после того как его у меня украли. Я стал понимать отношение к ней Дэвида, мне очень захотелось её ударить, но я сдержался, а просто молча встал и вышел вон, забыв даже попрощаться с хозяином квартиры

Подъехал я к дому уже в темноте. На моей стоянке припарковался заляпанный грязью джип. Я постоял, задумчиво разглядывая это чудо техники. Искать стоянку по ночному Адару не хотелось, ругаться тоже.
Тонированное стекло медленно поехало вниз, и при тусклом свете в салоне машины я увидел потрясающе красивую девушку. Чёрные гладкие волосы, японские скулы и огромные библейские глаза в сочетании с большим чувственным ртом. Меня доконала музыка. Любимая мной Эвора рыдала у неё в машине, впрочем, как и в моей. Красавица прислушалась и улыбнулась.
- Здравствуй сладкий!
Меня передёрнуло. Не терплю это обращение, но на востоке всё что сладко – хорошо.
- Привет.
- Завестись не поможешь?
- А что случилось? Заглох?
- Да вот, жду техобслуживание. Боюсь, хозяин парковки выскочит, так ещё и штраф припаяют.
- Это вряд ли. Стоянка моя.
- Ой, ну слава богу, а то техники не раньше чем через час приедут.
Я нагло занял соседнюю частную стоянку и пересел в её джип.
- Машина твоя?
- Папина. Он мне голову оторвёт, если я её тут брошу.
Я бы тоже оторвал за такую машину голову. В салоне пахло горькими духами и шоколадом. Так и должно пахнуть, если водитель женщина. Завести я не смог. Я даже постоял для проформы над открытым капотом, зная, что ничего там не высмотрю. Тем более, что все внутренности были упрятаны под кожух, и запломбированы. Мы снова сели в машину, она выключила свет, Сэсария Эвора неторопливо выдыхала очередной хит, и мне показалось, что случайная знакомая смотрит на меня пристально в темноте.
Потом её рука невзначай оказалась у меня на колене и она, перевесившись через меня и щекоча меня волосами, выглянула в моё окошко.
- Как тебя зовут.
- Эдэн, - она выпрямилась и прижалась ко мне грудью.
Когда так разглядывают губы собеседника, это неминуемо приводит к поцелую.
Сказать, что мне понравилось, это ничего не сказать.
- Пригласи меня к себе, русский мальчик, - прошептала она
Как эти местные всегда безошибочно определяют по первому слову, кто есть кто? Вроде, и акцент у меня не сильный, и морда загорелая, я могу же быть поляком или румыном. Нет, всегда попадают чётко в яблочко.
- Пошли, - говорить о том, что у меня не убрано, я не стал, тем более что утром, когда уезжал, отдал ключи уборщице, надеюсь, она у меня уже побывала.
Эдэн повисла на мне как шарф и не разжимала рук до самой двери. Или она была сильно под кайфом, или хотела насолить своему другу, только акробатика началась сразу, как только я захлопнул дверь. Да если бы она была постарше, потолще и менее красива, я всё равно не устоял бы перед такой страстностью. Мы исследовали все горизонтальные и наклонные плоскости моей квартиры. Я и не знал, что их так много уместилось в пятидесяти метрах площади. Под утро я вырубился, так и не поразив её своими знаниями мануальной терапии. Когда я продрал глаза, было не меньше двух часов дня. Дождь лупил по карнизу, с кухни тянуло запахом вареного кофе. Надо же, она даже кофе варить умеет, а говорят, местные женщины не готовят. Я потянулся с наслаждением, собираясь позвать мою случайную гостью, и с ужасом понял, что я не помню, как её зовут. Лихорадочно я пытался перебирать в памяти местные имена, тщетно. Утешился я тем, что вспомнил, что моего имени она вообще не спросила. Так что мы квиты. Как-нибудь узнаем. Я валялся с идиотской улыбкой на лице, когда из кухни раздался её голос:
- Вэл, иди завтракать, я всё приготовила.
Значит, она всё же знает, как меня зовут. Но я ей точно не говорил!
- А откуда ты знаешь, как меня зовут? Я тебе не представлялся, – крикнул я, вскакивая и прошлёпав в кухню. Она стояла возле кухонного стола, из одежды на ней был только мой поварской передник.
На миг мне показалось, на её прекрасном лице мелькнула тревога, потом оно разгладилось.
- У тебя счета на холодильнике пришпилены, я прочла на имя кого они.
Наблюдательная, красивая, кофе варит. Наверно, я бы пропал, если бы не…

Давно я не ходил ни в какие миры. На пациентов в клинике я тратил столько сил, что с трудом доползал до дивана. Ходить знакомиться с женщинами, как советовал Хаим просто не оставалось сил. Чтобы войти туда, нужен был допинг, но я сознательно не делал этого. Если бы я увидел Ию, то не ушел бы.
Так и случится однажды. Пожилой патологоанатом установит смерть от передозировки, напишет родителям, которые, конечно поверят. А я останусь там…
- Вэл! Ты меня не слышишь? Я в третий раз спрашиваю, кофе с сахаром?
Мечтаешь о настоящей любви? – усмехнулась она, - или о сокровищах царя Соломона?
- О любви.
- Тогда с сахаром, и очень крепкий.
Мы не расставались ни на минуту, прошла неделя со времени нашего знакомства. Джип давно был починен, но моей новой подруге никакой папенька не собирался откручивать голову. И с друзьями она не встречалась. Это странно, если у молодой и красивой девушки совсем нет друзей. В какой-то момент меня это насторожило. Она ездила со мной в клинику и покорно ждала меня в приёмной целый рабочий день. Во время перерыва мы бегали в маленькое кафе напротив, пили дешевый кофе с пирожными и целовались. Иногда Эден подолгу говорила по сотовому, запершись в ванной, это тоже было странно.
- С кем болтаешь? – спросил я её невзначай, после одного из долгих разговоров.
- С шефом.
- Что-то я не замечал, что бы ты работала.
- Я тебя с ним скоро познакомлю.
Ну скоро, так скоро. Кто я такой, чтобы её спрашивать.

       Глава 52
Мы возвращались поздно, после работы Эден затащила меня в кино на какой-то нашумевший новый фильм. Отношения у нас ни к чему не обязывающие, но нельзя же оставить девушку совсем без развлечений. Я честно отсидел два часа, ничего не понял, но усиленно кивал на её восторги. Поставив машину возле дома, я почувствовал некоторое беспокойство. Возле подъезда нас поджидала парочка бандитского вида парней. Я попросил Эден отпустить мою руку и достав из бардачка гаечный ключ, положил его в карман.
Парни поджидали нас.
- Валентин Лемель? – официально начал один из них.
Я молча кивнул.
- По расследованию министерства внутренних дел вы признаны незаконно въехавшим в нашу страну и подлежите высылке на родину.
- А суд? – не понял я, - а официальное обвинение? А доказательства? А родина? Родина, это где?
- Слышишь парень, мы же тебе зла не желаем, мы даже не судебные исполнители, а просто посыльные. А ты давай вертись, тебе и так дали шестьдесят два часа. Успеешь, подавай апелляцию, пиши в газету, адвокатов подключай. Словом, действуй.
И они ушли. А я остался сидеть на мокрой скамейке под дождём.
Эден привела меня в дом, и запершись в ванной стала кому-то названивать.
Вышла она очень собранная с поджатыми губами.
- Сейчас приедет мой шеф, вы поговорите, он тебе поможет. Но чтобы ты не узнал, я хочу, что бы ты понял одну сложную вещь. Слушаешь?
- Конечно, - я был совершенно спокоен, я и в совке не пропаду. Посмотрим, как они меня насильно будут отправлять в страну, которой уже нет.
- Ты мне очень нравишься, не смотря на то, как мы познакомились, и что бы тебе обо мне не говорили.
«Вот это номер! А что мне о ней могут сказать. Надо морально подготовиться к сюрпризам».
Подготовиться я не успел. Дверь беззвучно открылась и вошли несколько восточных братьев. Кожаных курток на них не было, пулеметных лент через плечо тоже, но выглядели они очень внушительно.
- Собирайся, - сказал сквозь зубы бритоголовый брат из ларца, одинаковый с лица.
Не слова не говоря, я вышел из квартиры. Эден побежала следом, хватая бритоголового за руку.
- Он же обещал, что сам приедет, он обещал, что ничего не сделает! У меня уже почти получилось!
Интересно, что у неё получилось.
- Скажи своей клякве, чтобы дома сидела, и тихо.
- Всё будет в порядке, милая! – как можно уверенней сообщил я хотя история казалась всё более запутанной.
- Я с тобой!
- Ты же не хочешь, чтобы у меня были связаны руки твоим присутствием? Лучше исчезни куда ни будь на несколько дней, а потом приходи ко мне в клинику.
Она затихла и осталась.
Мы молча ехали по почти пустой трассе. Дождь лупил нещадно. Когда я понял, что едем мы в сторону территорий, то покрепче сжал в кармане куртки гаечный ключ.
Как только я начал нервничать мне сразу открылись несколько дверей. Уйти я всегда успею, но надо узнать, что им от меня надо. Мы проехали мимо армейского поста с такой скоростью, что солдатик в будке даже не успел заметить, желтый ли у нас номер.
Арабскую деревню мы тоже пролетели на всех парусах. Въехали на лесную дорогу и сбросили скорость. Ночью по лесной дороге под дождём, куда уж веселее. Если бы не собирались меня мочить, глаза бы наверно, завязали. А так… билет в один конец, чего возиться. Наконец впереди замаячили какие-то строения.
- Выходи, - скомандовали мне.
На входе в дом я успел заметить выцветшую табличку. Когда-то тут располагалось лесничество. «Не найдут меня здесь, да и искать не будут. Кому нужен фальшивый эмигрант без паспорта». «И их не найдут, если что», - угодливо подсказал внутренний голос.
В большом светлом салоне, обставленном кожаной мебелью, был накрыт стол. Газовый камин уютно потрескивал. Спиной ко мне в кресле сидел человек.
Он развернулся вместе с креслом и молча на меня уставился.
- Здравствуйте, Александр Фёдорович, давно не виделись!
- Здравствуй и ты Валентин. Садись, поговорим.
Я сел. Сказать, что я был поражен, это ничего не сказать.
- Заставил ты нас побегать, думал не найдём тебя. Сколько денег мне это стоило, страшно подумать.
- Так вы бы мне письмо написали, я бы приехал.
- Ты небось с того света от меня рассчитывал письмо получить, а? Только вот не вышло у тебя, молод ещё, со мной тягаться. Сначала пришлось мне одну дамочку в министерстве внутренних дел прижать. Компромат на неё найти. Дикие люди в этой стране живут. Я думал, они только маленькие взятки не берут, оказывается, большие взятки их ещё больше пугают. Заставил я эту дамочку супругу твою глупую прижать покруче, она у тебя не декабристка конечно, но заставить её письмецо написать не просто было. Теперь отправят тебя домой, и прямо ко мне под крыло. Но до этого ты должок мне вернуть должен, книженцию одну. Я за ней через пол мира пёрся, с насиженного места слетел. Так что уважь старика. Три дня у тебя на это, как раз хватит съездить на мёртвое море и достать.
- Так вы только одну чиновницу подкупили?
- Как?! А девчушка, что с тобой неделю парится?! Или ты поверил, что ты такой неотразимый? Так ни за одну шлюху столько не платили, сколько я ей отвалил за твоё совращение. Ты же у нас строгих правил, тут подход нужен.
- Вы про Эден? – я почувствовал, что ещё два слова и этот паук удавится на своей паутине. Он это тоже почувствовал.
-Я не обещаю, что ты её с собой возьмёшь, ведь это сложно, знаешь ли, человека без его согласия из страны вывести. Но она и сама за тобой поедет, ты только позови.
Я встал и прошёлся по залу. Интересно, сколько тут человек его охраняют. Он будто прочитал мои мысли.
- Ты, парень, сядь. Ведь можно всегда двум людям к консенсусу прийти. Если оба живы, конечно. Там ещё твои друзья остались. Зара, например. Я ему ничего не сделал, даже фотографии тебе привёз, он тоже сюда приехать собирается. Известным священником стал. Женился на Ирине, помнишь такую?
Они теперь в Канаде проповедуют. Не волнуйся, это я просто для информации о них выяснял, я же в общем-то человек не злой, только по долгу службы.
Я снова сел. Я его решил убить. Бесповоротно. Теперь это был только вопрос времени.
       «»»»»»»»»»»»»»
Я проснулся от внезапной тишины вокруг. Заснул я прямо в кресле, шея затекла, и я попытался встать, чтобы хоть как-то размять мышцы. Наверно, предусмотрительный Александр Фёдорович вколол мне слабенькое лекарство из своих запасников, руки и ноги были как ватные, на запястье виднелась глубокая царапина, а самое удивительное, я не помнил, чем закончился наш последний разговор вечером. Сделав несколько упражнений для разминки, я бесшумно подкрался к двери. В коридоре никого не было. Я взбежал на второй этаж по узкой лестнице. Трое из ларца, одинаковых с лица, спали как дети в комнате, напоминающей армейский барак. Мой главный оппонент как сквозь землю провалился. Потом я заскочил в небольшой холл, где кроме сиротливо стоящего компьютера и двух крутящихся стульев ничего не было. Из холла маленькая дверь вела в подсобку. Я рванул дверь на себя и упёрся взглядом в стену, сплошь увешанную холодным оружием. На чёрном бархате сверкали ножи с прикреплёнными рядом ножнами. Кривые, прямые, обоюдоострые, с чеканкой и без. Потрясающая коллекция, у меня дух перехватило от всего этого великолепия. Прикоснувшись к рукоятке хрупкого на вид, тонкого стилета, я замер. Меня закрутил и повлёк за собой водоворот праздника. Праздника смерти. Будто сквозь сон я услышал слова Александра Фёдоровича:
- Это новый препарат, я его тебе дарю. Повесились пока, а потом сразу за книгой.
Все-таки он меня обыграл. Дверь распахнулась стремительно, и я увидел испуганные взгляды подданных. Отборная охрана верхних покоев жалась к стенам, как перепуганная малышня. Клинок приятно холодил мою руку.
Нанеся один удар в шею ближайшего солдата, я физически почувствовал толчки крови, рвущейся наружу, тонкая жилка на его шее запульсировала и побелела, а я подставил руки под хлынувший на меня поток. Мой смех перекрыл испуганный вздох остальных.
- Все в тронный зал! – зычно крикнул я и гроздья перепуганных стражников посыпались с верхних этажей. Она сидела в зале. Моя королева. Лицо её было надменным и отсутствующим. Окружающие её слуги расступились и я склонился в насмешливом поклоне, сердце горело от боли и ненависти ко всем, кто окружал нас. «Они не дадут мне забрать её» - шептал голос внутри меня. Она встала с трона, когда я срубил несколько ненужных голов, и носком сапога подтолкнул к подножию трона.
- Повелитель, экипаж ждёт вас! Охота начата. Поспешим. И она легкой поступью прошла мимо меня, не глядя на то, что когда-то было её свитой. Я с восхищением последовал за ней. Одни склонялись передо мной, другие обнажали клинки. Тех, кто сопротивлялся, я уничтожал, беспощадно и немедленно. Она шла не оглядываясь. Возле ворот города она на миг остановилась. Из конюшни вывели наших лошадей. Я оказался в седле раньше, чем слуга успел поддержать стремя.
- Ия! – позвал я. Она не обернулась. Заботливые руки подняли её в седло.
- Не покидай нас, талисман! Повелитель может быть другим, он должен сражаться и погибать, на смену ему придёт другой! Но ты – символ нашего мира! Не бросай нас!
Я не глядя, погнал коня в толпу. Туда откуда слышался умоляющий голос. Сразу несколько голов полетели в пыль. Площадь перед воротами опустела. Никто больше не провожал нас. Мы покинули город.
- Ия! – позвал я повелительно, но голос предательски задрожал. Она обернулась, я увидел желто-зелёный глаза, полные слёз, и полетел с коня.
Когда я очнулся, то увидел над собой яркий неоновый свет. Глаза заливало красным, горло перехватывало судорогой.
- Когда он очнётся, скажете мне, и поменяйте капельницу. – Услышал я ленивый голос, говорящий на иврите.
- Доктор, тут его брат со вчера сидит, он нам работать мешает!
- Так выгоните его к чертям собачьим!
- А он говорит, что жаловаться будет. И полицейский звонит каждые два часа, требует сообщить, когда подследственный очнётся.
Интересно, кто этот брат, что сидит под дверью, и кто этот подследственный. Сколько же я людей положил, пятерых? Нет, не помню. И как я сюда попал. В лучшем случае я должен быть на столе в гостеприимном домике Александра Фёдоровича. В прозекторской.
- Я очнулся, - язык ворочался с трудом. – Пить хочу!
Свет лампы заслонился чьим-то лицом. На лице обозначились глаза. Её глаза. Желто-зелёные.
- Ия! – выдохнул я, и провалился в туман.
Она не помогла мне подняться. Не было со мной такого, что бы мой конь меня сбросил. Что-то его сильно напугало.
- Я поеду с тобой, но не жди, чтобы я была с тобой всегда. Я забуду этот мир, я не хочу разрываться как ты всю жизнь между двумя мирами. Подумай, может тебе стоит остаться здесь? Ты нужен им всем больше, чем талисман. Ты обладаешь силой, они ждут тебя.
Я оглянулся в направлении её взгляда. Толпа высыпала на дорогу. Угрюмые лица не смотрели мне вслед с надеждой. Волна ненависти неслась на меня и грозила вот-вот захлестнуть. Я с трудом поднялся и забрался в седло. Из толпы доносились издевательские смешки.
Я послал им такой разряд молнии, на который только был способен. Сухая вытоптанная земля задымилась под копытами моего коня, и испуганное животное понеслось в степь. Ворота заволокло дымом.
Я очнулся в Хайфской больнице. Вызов скорой помощи был сделан из арабской деревни, куда я въехал на покорёженном "фольцвагене", с развивающимся за спиной хвостом дыма. Руки у меня были по локоть в крови, чехлы на сидении в машине тоже можно было выжимать. Двоюродные братья с уважением отнеслись к такому обилию крови и не стали меня линчевать.
Дежурный врач скорой помощи вызвал патрульную машину, и в больницу меня доставили с помпой. Я сообщил, что меня похитила банда кавказцев, и больше я ничего не помню. Рассказал, что занимаюсь альтернативной медициной, и по компьютеру в больнице сразу выяснили, на каком я крючке.
Высылать меня в таком состоянии из страны было настолько не гуманно, что грозило международным скандалом, если пронюхают газетчики, и мне продлили срок выезда. Братом моим оказался никто иной, как Антон. Он уже нанял адвоката, и был настроен на редкость решительно.
Ему я тоже не рассказал, где я был, и что со мной произошло на самом деле.
На третий день я увидел её. Она беседовала с высоким седым человеком в белом халате, и когда он по отечески приобнял её за талию, красная волна залила мне глаза. Я еле сдерживаясь подошел к ним и попросил разрешения поговорить с ней. Она ответила мне на безупречном иврите, я опешил, ведь это была она!
- Что ты тут делаешь? – требовательно спросил я, заглядывая в её желто-зелёные глаза.
- Работаю, - она удивлённо подняла брови. – А вы кто?
- Я твоя половина, - самый тупой ответ, который когда-либо приходил мне в голову.
Она звонко рассмеялась, и сказала, что я её с кем-то путаю. Пожелала скорейшего выздоровления, и тут же обратилась по-русски к спешащей мимо медсестре.
- Подожди! – крикнул я ей, но она не повернув головы, исчезла в одном из длинных коридоров.
Я вернулся в палату и от тоски принялся её рисовать на тетрадном листе, оставленном на прикроватном столике. Получилось похоже. Я расписался, положил тетрадь в тумбочку и начал приводить себя в порядок. Особых повреждений на мне не было несколько порезов и ссадин. Больше всего меня волновало, что я не помнил, как попал обратно сюда из моего мира. Что случилось с моими сторожами и Александром Фёдоровичем.
Вечером за мной приехала полиция, и меня с эскортом препроводили в тюрьму для эмигрантов-нелегалов.
       «»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»


 Те, кто не бывал в тюрьме, никогда не поймёт, что чувствует заключенный, при виде решёток.
Тюрьма, куда меня привезли, находится в Назарете. Это не обычная тюрьма – со рвами, колючей проволокой и собаками. Тюрьма в Назарете, это обанкротившаяся гостиница. Она её часть осталась гостиницей для командировочных, а во второй, центральной части, непосредственно, тюрьма для нелегалов.
Витыми буквами над входом пестреет надпись «Добро пожаловать!» Более циничной насмешки над людьми, лишенными свободы и представить себе сложно. Люди, оказавшиеся здесь не преступники. Сотни разбитых судеб спрятаны за видимым спокойствием и рутиной этого дома разлуки.
Жители Филиппин, Румынии, Польши. У всех тут остались дети, любимые, родители, как у меня. Охранники не зверствуют, они искренне жалеют этих людей, ставших жертвами системы. Есть, конечно, и нелегальные рабочие, люди с фальшивыми документами, но и они не преступники. Они просто хотели кушать.
Есть глава ассоциации бальных танцев, но его завтра увозят с охраной в аэропорт. Он ни минуты не хочет больше оставаться в Израиле.
Он летел сюда судить конкурс по бальным танцам, но устроители конкурса не относятся к всеизраильской ассоциации танцоров. Его пригласили в частном порядке. А на въезде таможенникам не понравилось приглашение, которое он предъявил, и они позвонили официальным властителям мира танцев. Властители ни сном не духом о наличии конкурентов, о проведении конкурса. Тогда таможенники берут под белы ручки именитого судью, и до выяснения обстоятельств – в каталажку. Извинились, конечно, выпускают, только он теперь сюда ни ногой, ни на какие конкурсы.
В столовой встречаюсь взглядом с милой филиппинской девушкой. Она приехала с трудовой визой. Её отправили в дом к богатой старушке, а у старушки, как назло гостил внук. Любовь с первого взгляда, беременность, ребёнок. И внук на редкость благороден, готов узаконить отношения тут же. И ребёночка он приводит к маме в тюрьму. Бабушка очень обиделась на свою домработницу, узнав, что любимый внук готов связать судьбу с безродной и желтокожей женщиной. Бабушка написала письмо в агентство, и молодую мать высылают, не позволив вступить в брак с любимым. Ребёнок остаётся с отцом, потому что, въезжала девушка одна. Сколько боли в глазах этой пары, он пытается оформить гражданский брак на Кипре, они ждут только чуда, что раньше – документы или высылка из страны. Ведь это лотерея, и сколько подобных случаев.
Телефон у меня не забрали. Он разрывается от взбешенных пациентов, я обещаю всех принять на следующей неделе, говорю, что болен, умираю, в отпуске. Соседи по камере косятся на мой сотовый с ненавистью. Украинский предприниматель, с просроченной визой, мой сокамерник, обещает охранникам сало, если они отнимут у меня зарядное устройство. От сала они не отказываются, но по закону отнимать телефон нельзя.
Вечером ко мне приходит адвокат. По его словам, дело моё очень запутанное, и сложное. Адвокат лучиться весельем и надеждой, собирается бороться за меня до последней капли крови, называет такую сумму, что волосы на голове встают дыбом. Видя моё перекошенное лицо, он хватает меня за руку и видит царапину на моём запястье. Глаза его загораются алчным огнём.
- Тебя пытали? – спрашивает он с восторгом
- Чего? – я не знаю этого слова на иврите, не приходилось как-то применять.
- Тебя мучили, привязывали? Мы их за горло возьмём! Ещё и компенсацию за побои тебе отсудим!
Я молчу, мне необходима зарядка в виде нескольких дыхательных упражнений, и наплевать мне на то, будет ли он меня защищать. Он удерживает мою руку, и я вижу, что он нетрадиционной половой ориентации и вдобавок страдает недержанием мочи. Бедный парень, ещё и адвокат!
- Я не могу принять ваши условия, - медленно вещаю я, прикрыв глаза. – Но если вы мне приведете специалиста в этой области, я обещаю вылечить вас, - я мягко забираю свою руку. Ничего против сексменьшинств я не имею, просто я к ним не принадлежу. – Вы будете моим первым пациентом в воскресенье, если я выйду в субботу.
Он задумчиво дёргает верхнюю губу, недоверчиво смотрит на меня, потом хлопает себя по лбу и уходит. Через два часа, когда я уже почти сплю, у двери появляется смущенный охранник Игорёк. Его никогда не ставят охранять наш этаж, всех русских он готов выпустить без суда.
- Игорь, что случилось? – сухо спрашиваю я.
- Там к вам опять адвокаты ломятся. Гнать?
- Нет, отчего же, веди!
«Веди» - имеется в виду – меня. Для встреч с адвокатами есть специальная комната. В камеры ни родня, ни слуги закона не заходят.
Мой непутёвый адвокат сидит нахохлившись под лютым ветром кондиционера, рядом с ним весьма пожилой и утомлённый дедушка.
- Я нашел его! Он согласен! – радостно сообщает адвокат.
- Я ознакомился с делом, - медленно выговаривает новый посетитель. Я являюсь дедушкой этого молодого человека. В моей практике подобные дела были, давненько, но попробовать можно. Единственное моё условие, вы расскажете мне, как вы собираетесь лечить моего внука и от чего. Я не верю в диагнозы установленные через рукопожатия, но мальчик меня уговорил. Меня зовут Шмулик Шпиль. Можете навести обо мне справки у других адвокатов. Завтра вечером я жду вашего звонка.
- А как вы собираетесь меня вытаскивать?
- Мне нужно две недели, чтобы подать в Богац, (высший суд справедливости). Ведь вас хотят выслать без суда. Это не правильно. Убедительно советую не подписывать никаких бумаг. С вашей высылкой и так возникнут проблемы, даже без суда, ведь вы не являетесь гражданином одной из стран на которые распался бывший Союз. Следовательно, вам придётся просить принять вас в свои граждане одну из стран. А вы не просите - ни в письменной форме, ни в устной. Подача заявления в Богац обойдётся в пятнадцать тысяч, выкуп за вас ещё пять. Но мы будем торговаться. А потом всё будет зависеть от моего личного обаяния и от имеющихся у вас фотографий, подтверждающих, что ваш брак не фикция.
Обаяние у Шмулика было. А вот семейной фотографии у меня не было ни одной. Я шепотом объяснил ему, от чего собираюсь лечить его внука и мы ударили по рукам.
Утром мне сообщили, что меня опять кто-то дожидается. Ни минуты покоя, даже в тюрьме!
На выходе с этажа меня поманил к себе офицер охраны.
- Тут твой адвокат тебе анкету передал, заполни.
Чего он её мне не передал? Забыл, что ли?
Я сел за стол и придвинул к себе многотомное издание называемое анкетой. На третей странице моего титанического труда я задумался. Вопросы всё больше попадались странные. В какой стране, я хотел бы жить? Чем планирую заняться по возвращении домой? В каких странах у меня родственники, кроме Израиля?
Вовремя меня Шмулик предупредил. Я быстро порвал анкету, чем сильно обидел старшего офицера смены.
- Зачем испортил? – злобно заорал он.
- Вы на меня не кричите, а то я лично против вас иск открою, - и я демонстративно повернулся к нему спиной.
Посетителя ко мне не пустили. Но и карцера в этой тюрьме не было, а то бы я его точно заработал.
Вечером мне велели идти в комнату свиданий. Меня дожидались Шмулик с секретарём. Секретаря пускать не хотели, но оказалось, что адвокат не может разобрать моего иврита и секретаря он захватил в качестве переводчика.
Я был несказанно удивлён, узнав что мой друг Антон помимо своей основной работы уличного музыканта ещё и подрабатывает в офисе у знаменитого адвоката.
Обсудив мою непутёвую личную жизнь и переложив её на бумагу, мы со Шмуликом распрощались и он пошел к начальству тюрьмы торговаться за мою шкуру. Цена пять тысяч показалась ему завышенной за мою шкуру. Мы с Антоном остались вдвоём.
- Ты мог бы и не сообщать подробности, - угрюмо процедил Антон.
- А как?
- Не стоило говорить, что Женя гуляла направо и налево, пока не залетела от своего любовника. Ведь сначала ты её бросил, а потом уже она родила от Дэвида!
- Перед этим были и другие любовники. Я видел показания счёта в банке. Перед тем как родить от Дэвида, она сделала ещё один аборт, от кого не знаешь?
Антон покрылся красными пятнами и встал.
- Она делала аборт?! – Он забегал по комнате, и к нам тут же подскочил охранник.
- У вас проблемы? - обратился он к секретарю адвоката.
- Всё в порядке! – Антон сел, и уставился в пол.
- А что, ты бы её отговорил?
- Почему ты мне ничего не сказал?!
- Я её не спрашивал, за что она платила, просто проверил, куда ушли деньги, и решил не вмешиваться. У тебя семья, ребёнок. Да, не переживай ты так!
- Валя, я тебя не понимаю, и ты меня ещё успокаиваешь? Лучше бы в морду дал!
- Хочешь, чтобы меня надолго посадили? За нанесение тяжких телесных повреждений секретарю адвоката? Иди уже, правдолюб!
Он кивнул и поднялся. Я должен был дожидаться конвоира, который доведет меня до камеры. Антон уходил такой несчастный, с опущенными плечами, что я бы его, наверное, догнал, если бы мог.

       Глава 53
Через два дня за меня внесли залог в размере трёх тысяч. Вот она истинная цена человека. Адвокат умудрился сэкономить мне две тысячи, но не помог сохранить лицо.
- Ищите семейные фотографии, через две недели суд. И постарайтесь не совершать до суда противоправных поступков. – напутствовал он меня по дороге в Хайфу. – Не оглядывайтесь на выходе из тюрьмы, примета плохая, как приедете домой, позвоните моему внуку, он ждёт!
Я не выдержал и оглянулся. Надписи «счастливого пути» на внешних воротах тюрьмы не было. Звонка от меня ждали многие. Лента сообщений закончилась быстро, Письма по электронной почте занимали всю страницу, их я собирался читать потом. Проведя первую встречу с внуком Шмулика, я рванул в Тель-Авив.
Жени дома не было. Хозяин наркоман ничего связного сообщить мне не смог, кроме того, что она забрала своего сына и уехала жить к какому-то арабу. Ну, может хоть это Антона в чувство приведет! Машину я гнал не жалея, пока меня не сфотографировала камера на прибрежном шоссе. Тогда я вспомнил напутствие Шмулика и перестроился в правый ряд, как законопослушный гражданин, всё равно было уже поздно. Штраф был обеспечен. Да что мне какой-то штраф, после Богаца* (суд справедливости), развода, выкупа. На подъезде к Адару мне показалось, что синий джип не отстаёт от меня с самого Аялона*(название трассы).
Я въехал на «кирпич», джип заметался, но отстал. Будто знала, что сегодня я приеду домой. Едва я вошел в квартиру и включил чайник, как в дверь позвонили. Вот и нарисовалась моя милая Эден.
Она бросилась в мои объятия со слезами радости. Единственным препятствием между нами было моё знание её рыночной стоимости. Не то, чтобы я был идеалистом, но не настолько циником, как хотел казаться.
Она тяжело дышала и пыталась прилечь вместе со мной на диванчик, прямо в прихожей. Я мягко отправил её в комнату и пошел заваривать чай. У неё хватило ума не выяснять отношения. Мы в молчании попили чаю. Исподволь я разглядывал её, она была очень хороша, но больше не казалась мне сказочно красивой. Почему-то вспомнились желто-зеленые глаза медсестры, так похожей на мой придуманный талисман.
Эден чувствовала моё настроение и молчала. Всё-таки умная девочка. Я встал из-за стола и потянулся, всем видом показывая, как я устал. Случайно я сбросил со стула её сумочку. На пол посыпались: косметика, пачка презервативов, сигареты и куча всяких мелких предметов неясного назначения. Среди них моё внимание привлекла одноразовая игла, закрытая пластиковым колпачком. Она поймала мой взгляд и вскочила.
- Неужели ты так плохо обо мне думаешь?! – она закатала рукава своего джемпера. – Смотри, я не наркоманка!
- А я и не думал, спокойно ответил я и пульнул иглу под низкий диванчик. Потом достану, а если ей так нужна эта иголка, пусть попробует поднять диван.
Я-то как раз думал, что игла предназначена для меня. И меня эти думы совсем не радовали.
- А что твой шеф? Как у него дела?
Она дёрнула плечом.
- Вэл, давай не будем касаться этой темы, будто ты ничего не знаешь. Сегодня я пришла сама.
Я человек покладистый, просят не касаться, могу и не касаться.
Я положил Эден на кровать, снял с неё сапоги на высоченном каблуке и принялся массировать ей ступни ног. Что ни говори, а книги моего профессора были кладом житейской мудрости. В какой-то момент она попыталась отстраниться, видимо не хотела терять над собой контроль, но я ей не позволил. Когда она закричала, я понял, что все предыдущие её стоны и оргазмы были просто хорошо подготовленным спектаклем. Первый раз она расслабилась только сейчас. Ночь была потрясающая, потому что последняя. То, что Эден делала свою работу мастерски, я уже убеждался не раз, но не я за это платил, и мне хотелось её отблагодарить за старания. Кажется, у неё слегка поехала крыша, потому, что когда я оставил её и ушел допивать свой остывший чай, из комнаты продолжали слышаться бессвязные слова то ли молитвы, то ли песни. Когда я вышел из душа, она уже спала. Я выудил из под дивана иглу и принялся рассматривать с лупой. Так и есть! Она была использованной, на самый её кончик был нанесен какой-то состав. Я засунул иглу в мусорное ведро и сверху высыпал мусор из кухонной раковины.
Работу я проспал безбожно. Засыпая себе в рот мерзкий растворимый кофе и заливая его кипятком, я прыгал в одной штанине по комнате проклиная женщин, зависимость от них и необходимость работать ежедневно, не сочетающуюся с желанием ежедневно отдыхать. Порезавшись в ванной, я сунул бритву в пластиковый пакет, намереваясь добриться на работе. Если бы я мог бриться электрической бритвой, сколько времени можно было бы сэкономить! На кухонном столе на недопитой чашке вчерашнего чая заботливо был уложен тетрадный лист. На нём красной тушью для стекла было нацарапано:
«Прощай, извини за прошлую любовь», на иврите это звучит более патетически, но смысл был понятен. Я с грустью отправил лист вместе с остатками чая в раковину. Вымою, когда приду с работы.
Две недели до суда пролетели как одно мгновение, Эден исчезла из моей жизни. По вечерам заходил Антон. Он перерыл все альбомы с фотографиями в поисках нашей с Женей свадьбы. Но я-то помнил, что нас не фотографировали.
Отчаявшись найти доказательства фактичности нашего брака, Антон рванул в Арад к моим предкам. Позвонил он мне оттуда несчастный. Маман вообще считала хранить фотографии дурным тоном. А правду о непутёвом сыночке он им так и не рассказал.
- Вэл, приезжай за мной! Тут одни верблюды! Будь человеком, у меня машина сдохла, если я автобусом поеду, то доберусь только к самолёту, на котором тебя будут отправлять из страны!
- Ну и шутки у вас боцман. – Твердое «нет» уже готово было сорваться с губ, но я вспомнил о книге. Карта кумранского ущелья встала перед глазами, будто только вчера Саид мне её чертил. – Давай погуляем по пустыне, тогда приеду.
- Да хоть по Венере! Жду тебя на заправке на въезде в город!
И я поехал. По дороге я позвонил в туристическое агентство в Араде и попросил дать нам проводника, знающего окрестности. Они там очень удивились, но обещали через час прислать человека на заправку. Кто платит, тот и заказывает музыку.
Антон ждал под тентом вместе с проводником, они уже вероятно успели обсудить и мой нрав, и неустойчивую нервную систему. На горной дороге я рассказал Антону о старых связях, что привязывали меня к Александру Фёдоровичу и его институту. Рассказал о встрече в лесу, только не рассказал, как я уходил. Но он, похоже, и сам понял.

       Глава 54
Мы стояли на высокой скале и смотрели на суровую красоту каменной пустыни, лежащей ниже уровня моря. Проводник не хотел оставлять нас тут одних ведь сотовый телефон в этих местах работает редко, но мы показали ему огромный запас воды и альпинистское снаряжение, и он махнул рукой и уехал. Ему наверно часто приходилось возить сюда чокнутых любителей «снеплинга». Антон уверенно зашагал по еле заметной тропке вниз, поднимая за собой тучи каменной пыли. Машин на трассе не было. Первозданная красота манила и отталкивала одновременно. Солнце уже не пекло нещадно, скоро на пустыню свалится ночь. Вдалеке я увидел полоску голубой воды, окаймленной глыбами белой соли. Сердце болезненно сжалось. Я вспомнил, что уже видел всё это в одном из своих снов, где была она. Мой воспалённый бред, моя мука. Теперь я и на мгновенье не мог увидеть её, моей силы хватало, чтобы увидеть дверь, увидеть переход в другие миры. Открыть эту дверь я не мог. Другие – сколько угодно, эту – нет! Достав фонарь, я прикрутил его на лоб, и побежал догонять Антона. Ночь упала внезапно. Мы зажгли фонари, и присели перекусить под кустом солончака. Я молчал, вспоминая свои сны и перепутанную с ними явь. Антон всегда начинал нервничать, когда я так молчал и пороть всякую чепуху.
- За нами никто не ехал, может, твои друзья оставили нас в покое? Лишь в тюрьме тебе жилось спокойно, только вышел – опять двадцать пять!
- Они нас упустили. И хоть я не совсем понимаю, зачем нам эта книга, очень хочется её почитать.
- Ага, читатель! – вдруг Антон настороженно прислушался. – Слышишь?
- Что?
- Шипение! – он вскочил и опрометью кинулся, не разбирая дороги.
- Идиот! Подожди! – Я схватил рюкзаки, запихал как попало еду и воду, и быстро пошёл по тропе. Через несколько метров я услышал сдавленный крик и звук падения. Внутри у меня похолодело.
- Антон! – никакого ответа. Только этого мне не хватало. А мы ведь успели изрядно пройти от дороги
- Антон, мать твою! Ну, хоть отзовись!
Откуда-то снизу послышался невнятный стон. Я стал осторожно спускаться при тусклом свете фонаря. Его нигде не было. Час бесплодных поисков вымотал меня окончательно. Но вдруг взошла луна. Она выкатилась на середину неба, как теннисный мячик, забытый нерадивым теннисистом.
Я сразу его увидел. Он лежал под камнем с закрытыми глазами и неестественно вывернутой назад рукой. Спрыгнув оврага, на дно каменистого я перевернул его на спину. Он застонал. Падая, он сильно поранил руку. Длинный порез от локтя до кисти припорошило пылью. Я достал из рюкзака водку и набрав её в рот, плюнул на его рану. Он заорал и открыл глаза. Потом отряхнулся и сел.
- Прости, Вэл. Я змей панически боюсь, вот и побежал.
- Ладно, руку, хоть, не сломал?
- Ушиб сильно, но кость, по-моему, цела.
- Тогда попей и спи. Попробуем идти днём. Тут вроде всего километра два ходу. Может, не сгорим.
Он улыбнулся и заснул, привалившись к белому камню. Я перекатил его на спальник и застегнул молнию. Ночи ту очень холодные.
       
Пустыня упала на меня как большой песочный торт. Я постепенно размораживался после страшной ночи. Руки и ноги не хотели шевелиться, шея онемела. Когда лицо начало припекать солнце, мне стало ясно, что ночные мучения от холода ничто по сравнению с тем, что нам предстоит днём. Посмотрев на своего друга, я ужаснулся. Губы у него потрескались и посинели, под глазами залегли синие тени, в бороде застряли колючки и песок. Рука, которую он поранил ночью, ударившись о камень, опухла и приобрела неприятный желтый оттенок.
Я потянулся к бутылке с водой и обнаружил, что она почти пуста. Антон ночью выпил всю воду.
- Антон!
Он застонал отмахиваясь.
– Вставай! Нам надо идти, пока солнце не взошло.
Он почистил от песка свои водонепроницаемые часы, они стояли. В этих часах можно было нырять на глубину до двадцати метров, бросать их с небоскрёба, тушить ими пожар, а вот местного климата они не выдержали.
 - Если я встану, то упаду. Давай найдём тень и переждём до ночи.
- Если мы не пойдём сейчас, то до ночи можем и не дотянуть. Воды нет, рука у тебя опухла, - я рывком поднял его на ноги.
- Смотри! – Он широко раскрыв глаза, смотрел куда-то за мою спину. Я резко обернулся, за каменной грядой маячило пылевое облако.
- Ты вроде говорил, что тут бедуины не живут?
- Живут, не живут, какая разница, может у них вода есть?
Я достал из рюкзака бинокль. По узкому плато к нам ехали два навороченных джипа.
- Мне не кажется, что стоит просить у них воду, давай лучше спустимся в тот овраг, откуда я тебя вчера выуживал. И руку твою надо обработать.
Мы, пригибаясь над чахлыми колючками, рванули к расщелине. Я спрыгнул первым, а Антон начал скользить по склону, поднимая тучи каменной пыли.
- Что ты, твою мать, делаешь!? – Зашипел я на него. Он, закусив губу, пытался прыгать и тут же с воплем хватался за повреждённую руку.
- Знаешь, - говорил я, прыгая по каменному дну оврага, - судя по карте, мы уже на месте, но я никаких пещер здесь не вижу.
- Валя! – Антон остановился и присел на камень.
– Давай, напрягись, что-то ты форму потерял.
- Валя стой! Тут нора. – Он протиснулся в узкую щель между камней и исчез.
Звук моторов уже отчётливо слышался где-то над нами. Я огляделся. На каменном дне не осталось никаких следов нашего пребывания.
Когда я протиснулся следом за Антоном, то не поверил своим глазам. Это была большая пещера. Каменный свод угрожающе провисал над нами. Согнувшись, можно было пройти вглубь - туда, куда не попадали лучи утреннего солнца.
- Тебе это место не напоминает шахту? – Шепотом спросил Антон.
- Давай спустимся и посмотрим. – Я размотал веревку, привязал карабин и начал осторожно спускать веревку вниз. Карабин с глухим скрежетом достиг дна, и звук многократно усиленный эхом, вернулся к нам страшной музыкой. Когда я поднял верёвку, карабин был мокрый.
- Я полезу, а ты страхуй. – Я прикрутил лепесток. – Там вода внизу, я не знаю, может там глубоко. Давай бутылку, я наберу воду и если можно там где-то стать, посмотрим, что делать дальше. Может там змеи или ещё какие сюрпризы.
- Сам страхуй! – огрызнулся Антон. - Ты не говорил, что на карте была вода.
- Свети! – Я стал осторожно спускаться. Стена была абсолютно гладкая, да я и не очень старался держаться за неё руками. Змей я тоже не люблю. Ещё с Афгана. Оттолкнувшись ногой, я отпустил немного спусковуху, и запоздало понял, что оттолкнулся от чего-то определенно напоминающего ступеньку. Нащупав ногой следующую впадину, я уже не удивился. В самом деле, не мог же здесь никто не побывать за пять тысяч лет. Спустился я на вполне ровную площадку в метр шириной. Вода пахла сероводородом, дышать стало тяжело. Отстегнув от пояса фонарь, я осветил чёрное неподвижное озерцо. Вода натекала в бутылку медленно и была вязкой. Это была именно та пещера, что была изображена на карте. Откуда тут взялось озеро оставалось только гадать. На противоположной стороне пещеры возвышался тёмной глыбой плоский камень, а за камнем чернел широкий проход.
- Антон, - тихо позвал я, - я попробую пройти по озеру, если что – спускайся.
- Никаких «если что»! Поднимайся, слышишь!
Я сделал шаг в воду. Кинуть туда что-то, чтобы проверить глубину, я не мог. Пол пещеры был абсолютно гладкий. Вода была тёплая и какая-то тяжелая. Когда я вошел по колено, меня стало ощутимо выбрасывать наверх. Я подогнул ноги и поплыл в сидячем положении сидя на воде, как на стуле.
Поколотые руки свело болью, вода попала на многочисленные порезы и ссадины. Через несколько минут я был возле гладкого камня. Неприятное чувство жжения не прошло, а только усилилось. Ладони стали гладкими, будто смазанные глицерином. Обойдя камень со всех сторон, я не увидел не единого знака. Из овального отверстия в скале тянуло сыростью. После перехода по пустыне это было приятно. Казалось, что где-то близко от меня плещется море. Я понимал, что это только кажется. По вязкости вода напоминала воду мёртвого моря, но запах сероводорода сбивал с толку. Надо вспомнить, что там говорил Саид про карту. Я забрался на камень и сел по-турецки. Попытался найти проход, но ничего не получилось. «Тут просто место такое». – Утешал я себя. Я пробовал снова и снова но двери не появлялись. От усилий я весь взмок, мне казалось, что валун подо мной трясется. Услышав металлический скрежет, я бросил тщетные попытки и посветил на противоположную стену фонарём. Антон спускается, цепляясь грудой железа за стену и создавая немыслимый шум.
- Как ты перебрался? – крикнул он мне, отряхиваясь.
- Что ты орёшь? Нас могут услышать! – громко прошептал я.
- Они уехали. Я такого страху натерпелся, а ты тут медитируешь!
А почему ты книгу не взял?
- Если ты мне её подашь, с удовольствием возьму! – Язвительно ответил я.
- Сейчас! Ты просто плыл? – он вошел в воду и тут же с воем выскочил назад.
- Заходи медленно, поджимай ноги и греби. Когда мёртвое море высохнет, мы будем водить сюда туристов и купать их здесь. Неплохие бабки можно брать.
- После первой экскурсии тебя утопят в этой луже. А если меня укусит за задницу какая-то тварь, я тебе утоплю ещё раньше! Прямо сейчас!
Когда он подплыл к валуну, я увидел, что он почти теряет сознание. Его трясло, он стучал зубами и стонал.
- Что с тобой? – Жжение на моих ссадинах почти прошло. Я просто о них забыл.
- Рука! – просипел он и осел на каменный пол, закатил рукав и со страхом уставился на свою руку. Из тонкого пореза, пульсируя, сочился гной с кровью.
- Что это? – мне стало нехорошо.
- Это вода! Мёртвая она или живая, мы скоро поймём. На, держи! – К моему удивлению он поднял что-то здоровой рукой. Это был свёрток кож.
- Где ты взял? – я начал разворачивать находку.
- Под камнем углубление, пока ты на нём танцевал, он двигался.
Это была книга! Та самая, из-за которой убили Саида – Сашку, убили моего профессора и наверно ещё кучу народу. Книга была в чёрном кожаном переплёте. Мне захотелось прижать её к себе, засунуть под рубашку, уткнуться лицом в шелестящие страницы. Я положил её в рюкзак, даже не открыв.
- Не вижу радости! – Антон подтолкнул рюкзак ко мне. – Давай выбираться. Выйдем отсюда – посмотрим, что мы нашли.
Я спрыгнул с валуна и уверенно направился к овальному проходу. Теперь мне казалось, я был тут когда-то. Я точно знал, где выход.
Почти не пригибаясь, мы прошли по гладкому дну и когда вдалеке увидели яркий свет, лишь чуть-чуть ускорили шаги.
Когда подъем стал очень крутым, пришлось ползти. Мой рюкзак казался всё тяжелее и тяжелее. На выходе нас ждал сюрприз в виде железной решетки с висячим замком.
- Пойдём назад? – уныло спросил Антон.
- Покажи руку, я попробую что-то сделать.
Его рана почти затянулась, лишь по краю оставалась тонкая воспалённая полоска.
- Ты же ничего не можешь сделать! Посмотри на себя, сам еле на ногах стоишь! Похоже, вода оказалась живой, теперь главное быстрее попасть к цивилизации и напиться. – Он безнадёжно подёргал ржавый замок.
В этот момент мы услышали сверху отборный русский мат, и возле решетки протопали тяжелые ботинки.
Два человека отчаянно спорили, и если вычистить ненормативную лексику и перевести их диалог на простой язык, становилось понятно, что один предлагал другому опорожнить свой желудок прямо с верёвки, мол все так делают, а другой возражал, что без твёрдой почвы под ногами и без вступления в интимную связь с их главным бригадиром у него ничего не получится.
 Возле люка упал респиратор и моток веревки, а над нашими головами пристроилась волосатая задница.
- Вчера в Иерухаме был, - сообщила она. – Видно водка была палёная, а может рыбы переел.
- Быстрее давай, деятель! Если нас кто-то увидит, уволят в тот же день! Если сейчас с химии аммиак потянется, потом не только понос будешь лечить.
- Не могу я в респираторе срать, - посетовал обладатель волосатой задницы.
Мы с Антоном переглянулись. Надо обнаружить своё присутствие, если не хотим, чтобы нам нагадили на голову.
- Привет, мужики! – радостно поздоровался Антон. Послышался всхлип, часть тела, заслонявшая нам обзор, исчезла, и вместо неё появилась небритая помятая физиономия.
- Теперь мне запор с икотой до пенсии лечить? – плаксиво спросил заросший мужик с неустойчивой теперь уже психикой.
- Ребята! Вы чего тут!? – над решеткой повис ещё один яркий представитель кайнозоя. Был он облачён в рваную тельняшку, с лопатой в одной руке и респиратором в другой.
- Мы туристы-спелеологи! – Бодро объяснил я. – А куда мы попали?
- В Содом, - криво улыбаясь, сообщил человек в тельняшке. – Он просунул сквозь прутья решетки два респиратора, вернее две повязки, когда-то бывших респираторами. – Быстро напяливайте, а то помрёте тут как цыплята. Сейчас ветер с химзавода подует. Тут от аммиачных выбросов задохнётесь за пять минут.
Респираторы уже не показались мне такими грязными и старыми.
- Почему в Содом? – не понял Антон.
- Потому что завод магнезии находится в аккурат на месте бывшего Содома! – сообщил мужик в тельняшке.
- Давай лопату, Ицик! Отодвиньтесь-ка, хлопчики! – И наши новые знакомые принялись сбивать висячий замок с решёток.
- Вода у вас есть, мужики? Мы со вчера не пили ничего!
- Мы тоже со вчера не выпивали, - пошутил Ицык, - зато вчера выпили, - мечтательно протянул он.
- Держи! – он протолкнул мне пенопластовый термос.
Пока мы пили захлёбываясь, холодную воду, двери нашей тюрьмы раскрылись.
- Петр, - протянул руку небритый рабочий. – Вам, студенты, придётся здорово попотеть, объясняя нашему инженеру, кто вы и откуда оказались в на территории завода. Эта обезьяна не бельмеса по-русски не понимает.
- А должен? – улыбаясь спросил Антон. – он уже гораздо лучше выглядел, синева под глазами пропала, и больная рука не висела плетью вдоль тела.
- Не знаю, кому он и сколько должен, но эта гнида марокканская своего не упустит. А вот он мчится.
У нам на бешеной скорости по пустыне ехал грузовик, прыгая на ухабах. Из него выпрыгнул маленький человечек, одетый в защитный комбинезон, и размахивая руками кинулся к нам. Остудить красноречие взбешенного марокканца можно, только если кричать громче, чем он, а это не под силу даже солисту московской оперы. Поэтому я поднял его над собой и тихим голосом произнёс несколько слов на его родном языке, которые мне приходилось часто слышать в тюрьме. Это действие произвело эффект разорвавшейся бомбы. Я не очень понимал значение сказанных мной слов, но человечек изогнулся с подлинным почтением, перешел на высокий иврит и пригласил нас проследовать в офис для принятия охлаждённых напитков и дальнейшего отдыха.
Некоторое время он молчал. Видимо, это было настолько ему не свойственно, что губы его шевелились, а руки инстинктивно взвивались в воздух в характерном национальном жесте, обозначающем гневно-восторженное удивление.
Потом, покосившись на мою чёрную от грязи, поцарапанную руку, он кивнул сам себе, и приняв какое-то решение спросил:
- Ты давно Гидона знаешь?
- Кого? – Я не мог понять на чём он основывался, когда сделал такой вывод. – Я много Гидонов знаю, ты какого имеешь ввиду?
- Того, чьё выражение ты сейчас использовал.
- Ах этого? – я сама небрежность, хоть до сих пор не понимаю, о чём он.
- На него произвело неизгладимое впечатление твоего знание марокканского фольклора, - подсказал Антон. Только после этого меня осенило, что эти слова мне действительно говорил в тюрьме человек по имени Гиди. Вертлявый марокканец, случайно попавший в тюрьму для депортируемых. Его никто не выкупал, у религиозной семьи не было денег на адвоката, а Гиди, будучи простым вором, стеснялся сообщить об этом начальнику тюрьмы. Он сидел тихо, пока перед ним не замаячила перспектива быть отправленным в Марокко, только тогда он сник и попросил свидания с женой. Какой-то бойкий охранник, увидев всю эту мишпуху, прослезился и сообщил офицеру, что Гиди не за то сидит. Я блаженно улыбался, вспоминая трогательное прощание и обещание «братства навек». Особенно подружился Гиди с Коляном, медвежатником из Челябинска, приехавшим в Израиль на заработки. Коляна высылали за просроченную визу. Он успел заработать и перевести немало денег домой, так что бесплатный перелёт на далёкую родину был неожиданным подарком.
- Мы сидели вместе, - многозначительно ответил я инженеру, вспомнив, что он до сих пор ждёт ответа.
Больше вопросов он не задавал.
Мы подъехали к большому ангару, это и был офис инженера.
Симпатичная русская девушка проводила нас в комнаты отдыха. Если эту часть завода показывали экскурсантам, то туристы должны были быть в восторге.
Душевые были оборудованы по последнему слову техники, экономичная подача воды - краны на фотоэлементах, сауна – сухая и мокрая, скоростная прачечная… Завод явно не бедствовал. Это совсем не вязалось со старым респиратором, который до сих пор болтался у меня на шее.
Пока я осматривался, Антоша с дебильной улыбкой успел уже запихнуть в стиральную машину все свои вещи, включая рюкзак. На полу валялась только связка карабинов и гора веревок. Я вытащил из рюкзака книгу, завернутую в кожи, и завернул её в целлофановый пакет. Забрав нашу находку с собой в душевую, мы отмокали минут сорок. Я не думал, что с книгой что-то случится, ведь несколько тысяч лет она пролежала возле подземного водоёма, и ничего с ней не случилось.
Антон перебрался уже в сауну, что мне не очень понравилось, его покалеченная рука не нуждалась в излишнем тепле. Шампуни и мыла местного производства были замечательными. Я решил, что если выкручусь из этой глупой истории с депортацией, буду покупать только шампуни этой фирмы. Отмывшись до блеска, я переложил постиранное барахло в сушильную машину и прошлёпал босиком в комнату отдыха. Два кресла, телевизор, компьютер и журнальный столик – ничего лишнего, всё по каталогу евро. дизайна. В углу комнаты – бар с горячей и холодной водой. И чай-кофе в пакетиках. Сортов двадцать, не больше. Намешав себе большую чашку чёрного кофе, я плюхнулся в мягкое кресло, достал книгу из пакета и аккуратно развернул кожи. Она не давала мне покоя, притягивала. Это, безусловно, сокровище, но что с ним делать? Не уверен, что хочу её открыть. Отдать её тем, кто очень хочет её получить, даже за огромные деньги, не самое правильное решение. Довести её до мудрецов и праведников, а есть ли они вообще в мире? Сохранились ли? Веки стали тяжелыми. Мне мучительно захотелось спать. Сколько времени я не спал? Сутки? Двое? Я держал ладони на книге и чувствовал, что в меня вливается пульсирующее тепло. Открыв глаза, я обнаружил, что руки погрузились в кожаную обложку, ставшую вдруг мягкой, как резина. Я снова закрыл глаза. Книга втягивалась в мои ладони, всасывалась ими. Тепло, пульсирующее в венах, дошло до шеи, и в голове взорвалась граната. Древние буквы завертелись перед глазами, заполнили мозг, пульсировали в моей крови. Передо мной открылось множество дверей, так много, что я не мог сосчитать их. Они открывались одна за другой и звали меня нестройным хором. Мне хотелось разорваться на массу маленьких кусков и постигнуть все неизведанные доселе миры. Дикая боль рвала меня на части. Это было сродни наркоманской ломке, только во сто крат сильнее. Наверно я упал с кресла. Но я уже не видел себя в реальном времени. Книга поглотила меня.

Мне снились сны. Может все мои бывшие воплощения решили вдруг меня навестить, а может это был эффект лёгкого обезвоживания и отравления аммиаком? Я чувствовал себя силой в чистом виде. Все переходы, когда-либо открытые мной, распахивали свои двери. Лишь одна дверь, самая нужная, была для меня по-прежнему закрыта. Я не видел её, не чувствовал талисмана.
Из цепких объятий сна меня вывел слабый голос Антона. Он постанывая выпал из сауны, и в этот момент в распахнувшуюся дверь комнаты отдыха ворвался запыхавшийся директор завода, или один из его заместителей по связям с общественностью. Он внимательно оглядел мою сонную морду и Антона, обмотанного вокруг чресл полотенце и застывшего на пороге сауны.
Зам директора не понравились мы, наша ментальность, томный вид и отсутствие документов. О чём он нам сразу и сообщил.
– Почему вы оказались в канализационном люке, на закрытой территории завода? - Накинулся он с порога. - Мне сейчас придется вызвать полицию! Предъявите ваши документы!
Полиция, мне совсем не хотелось с ней встречаться накануне суда о депортации.
- Так вы встречаете самоотверженных кладоискателей, чуть не погибших во имя великих открытий! – Я добавил к своим словам чуточку энергии, бившей из меня. Замдиректора зашатался и выпучил глаза. Так нельзя, нужно поаккуратнее с силой. Надо учиться ею управлять, пока я не наделал бед.
Мне не стоило большого труда убедить его в нашей честности. Сильно стараться мне не хотелось, но на ближайшие пол часа он успокоился, и даже погрозил кому-то за дверью пальцем.
- Где книга? – шепотом спросил меня Антон, сделав страшные глаза. Я внимательно оглядел комнату. На столе лежали пласты кож, с выбитыми на них знаками. Книги не было. Вместо неё была горстка серого пепла. Я дотянулся до пепельницы и смёл туда серый порошок.
- Вы знаете, мы обнаружили на территории вашего завода интереснейшие исторические ценности. Скоро сюда нагрянут экскурсии, толпы туристов. Вам надо подготовиться. Мы тут не при чём. Славы мы не ищем! Это мог найти кто угодно. Например, ваши рабочие, те, что висят на верёвках в пятидесятиградусную жару против всех правил. Против любой техники безопасности…
Я выдержал театральную паузу.
- Да они почти никто не говорят на иврите! Только русские и трое арабов! А техника безопасности у нас соблюдается!
Я выразительно потряс перед его носом остатками респиратора.
- Заменить не пора?
Так они не отдают старые! Но я с этим разберусь! – пообещал он уверенно, - А что вы нашли?
Я показал ему свитки кож. Руки у него затряслись от жадности, разумеется, к знаниям.
 – Слыхали про Кумранские рукописи? Теперь будут и Содомские. Но, нам пора, желаю удачи! – я распихал вещи по рюкзакам и вышел под поток аммиачных паров.
Руководство завода прощалось с нами как с богатыми наследниками, уезжающими для вступления в права наследства. На заводской машине нас доставили в Арад, где мы оставили свои машины. Подозрительных людей на джипе мы не видели. Зато папарацци нарисовались почти моментально. Ну, ещё бы! Такая находка, и в этот раз найденная практически властями. Не придётся выкупать у пастухов и иностранцев! А то, что часть находки безвозвратно утеряна, так поздно бабка пить боржоми, коли почки на столе.
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
       Глава 55
Здание суда в Назарете, это огромный дворец со множеством ступеней и десниц. Ходить там без сопровождающего – верная смерть от голода. Нас ждал Шмулик. Прямо на входе, рядом с будкой охраны он разложил документы и делая красивые пассы руками, воздевал глаза вверх, бессильно швырял руки вниз, гордо поворачивал голову вправо-влево. Готовился к выступлению.
Нас проводили в одну из многочисленных комнат, где уже разбирали чьё-то дело. Шмулик приоткрыл дверь и знаком предложил нам пройти в зал. Народу было много, как на верхней палубе тонущего корабля. Тучный араб плаксиво уговаривал судью снизить ему штраф за какую-то аварию. Судья милостиво слушала, склонив голову.
Единственное, что меня смутило, это два дюжих полицейских, мирно дремавших у внутренних дверей.
- Ты молчишь, - приказал Шмулик. - Говорю я!
Голос его неуловимо изменился, приобрёл трагические ноты, стал властным и насыщенным. Старчески сгорбленная спина распрямилась. Он был готов к нападению. Мне показалось, что в первом ряду слушателей я увидел Женю. Она сидела далеко, и я начал обходить ряды слушателей, чтобы убедиться. Судья гневно взглянула в мою сторону, и Антон дёрнул меня за руку.
- Сядь пока! Ты всё испортишь!
- Мы достаточно выслушали, - прервала судья запинающегося оратора. Сядьте! Я дам вам ответ через час. А сейчас у нас на повестке дело номер….
Шмулик гордо поднялся. Это был не совсем не старый, очень обаятельный и весёлый мужчина в чёрном плаще. Все взгляды обратились к нему.
- Вот у кого сила! – толкнул меня локтем Антон.
Когда Шмулик заговорил, в зале настала мёртвая тишина. Я пожалел, что я не Джек Потрошитель, он бы меня и тогда оправдал. Я не понял ни слова из пламенной речи, он говорил на высоком иврите. Но судья, наверное поняла, может половину.
- Подследственный, подойдите ко мне! – велела она. Полицейские в углу зала встали и направились в мою сторону. Под конвоем я был доставлен на трибуну. Судья перегнулась через стол и прошептала:
- Ты спал со своей женой хоть раз?
Странная манера, ну кто такие вопросы задаёт. Я потупился, как школьник и твёрдо ответил «да».
- А где свадебные фотографии.
Шмулик не успел открыть рот, чтобы произнести заготовленный монолог минут на сорок, как с первого ряда сорвался предыдущий оратор.
- Госпожа судья! – заорал он. Полицейские встрепенулись. – Я могу свидетельствовать по этому делу! – Судья брезгливо поморщилась, Шмулик удивлённо поднял брови.
- Я могу сообщить, что этот подлец соблазнил свою жену ещё на первом курсе учебы в институте! – выкрикнул араб, брызгая слюной. Он, как и я не понял сути обвинения. – Он не давал приблизиться к ней никому! Он склонил её к сожительству ещё до свадьбы, опозорил её, привёз в Израиль и бросил!
- Если вы не поняли, то суть вопроса в отсутствии свадебных фотографий! – снизошла до объяснения судья.
- У меня есть! – закричал мой спаситель, - я носил её с собой долгие годы! – Он схватился за кошелёк, а полицейский за пистолет. – Я знал, что наступит момент справедливости!
И он выхватил из кошелька фотографию. Судья двумя пальцами взяла фотографию, поднесла к лицу и долго всматривалась в изображение. Потом пристально посмотрела на меня.
- А ты возмужал, парень! С женой надо спать! – добавила она тихо, чтобы услышал только я, - а то она может отмстить! Обвинение снято! Суд удаляется на перерыв, и на обсуждение предыдущих мелких исков.
Шмулик досадливо крякнул, и махнул рукой.
- Спасибо вам адвокат Шпиль! Я о вас наслышана. Счастлива, что удалось познакомиться лично. Жаль, что не услышу вашу речь. Перерыв!
Несчастный свидетель сошел с кафедры и плюхнулся на стул. И тут я его вспомнил. Это был Рамзи, с которым мы учились на потоке, и который ухлестывал тогда за Женей. Как тесен мир! Я пробрался к нему и хлопнул его по плечу.
- Рамзи! Ты меня спас! – сердечно сказал я. Это его доконало. Он закатил глаза и прошептал пару слов на арабском, которые я частенько слышал в тюрьме. Я поцеловал его в лысеющую макушку и тут взгляд мой упал на женщину, сидящую рядом с ним. Это была моя жена, бывшая. Следующим пунктом моей программы стоял развод.
- Женя, привет!
Она затравленно кивнула.
- Пойдём покурим, поговорим!
- Я не курю!
Тут Рамзи встал во весь свой немалый рост.
- Ты грязная, подлая свинья! – раздельно выговорил он по-русски. – Ты разбил жизнь этой женщине! Не смей больше приближаться к ней и к её ребёнку!
У Антона, сидевшего на заднем ряду отвисла челюсть.
- Ладно, Рамзи, остынь! – Я похлопал его по плечу и вышел из зала. Перерыв заканчивался. В коридоре Шмулик подписывал какие-то бумаги.
- Вот, ловелас, это справка об освобождении, это подпишись за залог, удержат сорок процентов, поедешь получать новый паспорт сегодня же, пока государство не передумало. Везет тебе! Я таких совпадений ещё не видел, а повидал я многое! И два бесплатных сеанса для моего внука. Ему значительно лучше.
Я не сказал несчастному дедушке Шмулику, что его внук просто в меня влюблён… Пообещал всё на свете и вприпрыжку бросился по лестнице, прочь из дворца правосудия. Антон еле поспевал за мной. Под дворником на лобовом стекле меня ждал штраф за заляпанный грязью номер, а дома в почтовом ящике ещё один, за превышение скорости на прибрежном шоссе. Но это меня не огорчило. Я чувствовал себя и был гражданином мира.
На следующее утро я проснулся в отвратительном настроении, с привкусом помоев во рту и головной болью. Отмечали мы моё возвращение на землю обетованную пышно, соседи вызвали наряд. Антон так набрался, что перепутал девушку-полицейского со своей женой. Таня уже не могла возмутиться, потому что спала, а девушке из наряда это польстило. Нас пожурили и попросили не открывать больше пожарный кран во дворе и не мыть балконы вторых этажей.
Вспоминая вчерашний вечер, я попытался повернуться на другой бок, это ненужное моему организму действие было принято этим самым организмом в штыки. Скосив глаза на будильник, я застонал. Хаим точно меня уволит, в приёмной у меня сидят уже как минимум трое взбешенных пациентов, причём один из них - буйный. Ноги, спущенные мной с кровати были не мои. Кажется я пробирался через розовые кусты, чтобы спасти шланг, вырвавшийся из рук соседа Антона, который зашел на огонёк. «Больше никогда!»
Тело несомое чужими ногами добрело до холодильника. Попавший под ноги Вирус был растоптан и пнут, на что, конечно же, обиделся. Теперь жди мести.
Какой идиот поставил банку с рассолом на нижнюю полку! Пришлось сесть на пол, потом слегка прилечь, засунув голову в холодильник.
В дверь позвонили. Или соседи пришли учинять разборку или взбешенный Хаим уже приехал из Тель-Авива.
Надо было сначала посмотреть в зеркало, а уж потом распахивать дверь. Но если бы я был умный, как моя тёща потом! Здоровенный амбал оглядел меня с жалостью и кивнул.
- Пошли, тебя ждут.
- Кто?
- За тобой должок.
- Господи, когда же меня оставят в покое!
Я поманил его в дом и пошел одеваться. Он прислонился к косяку двери и следил за мной безразличным взглядом носорога.
Нацепив чёрную рубашку и парадные джинсы, я принялся завязывать кроссовки. Амбал даже отлип от косяка, такое это было зрелище. Но и под его выпирающими из под свитера, мышцами таились добрые чувства.
- На, полечись! – он протянул мне маленькую железную фляжку. После первого глотка вселенная распалась на миллиарды маленьких снежинок. И я увидел обновлённый мир.
Джип наглухо закрыл мне выезд со стоянки, и я пошел к нему. На переднем сидении развалился Александр Фёдорович. Увидев меня, он выскочил из машины и театральным жестом распахнул переднюю дверь.
- Садитесь, Валентин! Нам есть что обсудить!
- Я предпочитаю разговаривать с вами, когда держу вас в поле зрения.
- Выбирать не приходится, - он развёл руками.
Амбал сел за руль и выжидающе на меня смотрел. Пришлось подчиниться.
Машина рванула с места.
- Опять в вашу местную резиденцию? – я собирался развернуться боком, чтобы видеть сидящего сзади врага. В этот момент амбал попытался перестроиться из среднего ряда в правый и обогнуть автобус, подъезжающий к остановке. В ту же секунду автобус почему-то дёрнулся к нам и как в замедленном кадре я увидел, вываливающиеся окна, лопающуюся крышу и куски плоти, летящие нам на лобовое стекло. Потом лопнуло и наше стекло, амбал вздрогнул и неестественно высунул голову в открытое окно. И тут я услышал взрыв. Он запоздал в моём восприятии минут на пять, меня отбросило на дверь машины, краем глаза я заметил, что мой враг не пострадал. Он с жадным восторгом следил за происходящим. Улицу заполнил непрекращающийся вой. Выли контуженные и раненые, выли сирены скорой помощи и пожарных. Полиция уже оцепляла место теракта.
На меня накатила волна запоздалого животного страха. Развернувшись на сидении, я схватил за руки Александра Фёдоровича и прыгнул в двери того мира, куда однажды хотел уйти мальчик из его института.
Втянув его за собой, я ногой захлопнул дверь. Мир был по-прежнему страшен. С ржавого неба сыпались снаряды, дождь поливал перемолотую гусеницами землю. Но после только что увиденного было не страшно. Я посмотрел в глаза человеку, которого держал за руки и он прочитал в моих глазах свой приговор.
- Нет! Вытащи меня! – он вцепился в рукав моей куртки, но я ударил его по руке и отшвырнул от себя. Потом рванул дверь на себя, выскочил и оставил его там.
Сзади меня в машине сидел седой старый человек с вытянутыми вперед шевелящимися пальцами. Глаза его были абсолютно пусты. Губы беззвучно шевелились.
Выйдя из машины, я бегом бросился к полицейским.
- Помощь нужна? – спросил я как можно спокойней.
- Давай парень, двигай отсюда, гражданским нельзя! Э, да ты ранен!
- Нет, я цел. Это из автобуса. Я не гражданский, я воевал.
- Тогда иди в машину скорой. Сдай кровь. Там живых девять человек.
Я пошел сдавать кровь, но меня не слушая, уложили и нацепили на нос кислородную маску. Потом, не давая мне встать с носилок, меня попытались вкатить в карету скорой помощи. И вдруг, лёжа на носилках с кислородной маской на лице, я увидел её. Её подсаживали в другую машину два санитара. Я вскочил с носилок и рванул к ней.
- Ия! Ты здесь! – по моим щекам потекли слёзы, я смеялся.
Она смотрела на меня и молчала.
- Сильный шок, она находилась в хвосте автобуса, внешних повреждений нет, но ни на что не реагирует. Да и тебе парень стакан водки не помешает, - сказал санитар и со всей силы хлопнул меня по спине. Хотелось дать сдачи, но я сдержался.
- Куда вы её везёте?
- В неврологию, куда же ещё. Тут или неврология или хирургия, больше некуда. А ты родственник?
- Нет, я друг.
- А как её фамилия, чтобы сообщить родным.
- Зовут Ия, а фамилию я не знаю. – странно было называть незнакомому человеку это имя.
Нас везли в одной машине. Ия молчала и смотрела сквозь меня.
По прибытии в больницу её уложили на носилки, подключили капельницу и прямо из приёмного покоя куда-то повезли. Я побежал за ней.
- Больной стойте! Вы куда? Вам надо остаться в приёмном покое, мы заполним бланки.
- Я не больной, я пришел кровь сдавать!
- Вы не были в автобусе?
- Я ехал в машине, возле автобуса.
Тут мимо меня провезли на кресле неподвижного Александра Фёдоровича с остекленевшими глазами.
- Вот с этим я ехал в машине!
- А кто он? При нем не было никаких документов, и его водитель убит осколком стекла.
- Не знаю, он меня автостопом взял.
- А куда эту девушку увезли?
- В неврологию. Туда посторонним нельзя.
- А если я не посторонний?
- Туда всем нельзя. Там не только пострадавшие, понимаете. Там и буйные есть.
- А как пропуск получить?
- Никак. – медсестра споро меняла пробирки, набирая в них кровь и поглядывала на меня с интересом. – Вы так не огорчайтесь. Она когда-нибудь придёт в себя. Мы проверили её данные. Здесь её свекровь. Муж у неё был местный, он был с ней в автобусе. Сидел рядом. Видите, как бывает, на ней не царапины, а муж погиб. Она может очень долго проходить процесс реабилитации. Но не отчаивайтесь. Она обязательно вспомнит вас!
- Я и не отчаиваюсь.
До вечера я пробегал по больнице, покоряя разные вершины власти. Оставил свои данные в регистратуре, в приёмном покое, на входе в закрытую часть отделения неврологии. Все сочувственно мне кивали и обещали позвонить и пригласить. Я им не верил. Подслушал разговор её свекрови по сотовому. Она плакала тихо в трубку.
- Конечно, я её здесь оставлю. Она меня не узнаёт, смотрит и не видит. Ещё сиделку придётся ей нанимать, не будут же они вечно её тут держать. Да, нету у неё никого! Сирота она безродная!
Я подошел к ней и обняв за плечи влил в неё немного силы. Она удивлённо на меня посмотрела и вытерла слёзы.
- Надо ещё бумаги подписать, чтобы её тут оставить. И не говори! Горе, горе…
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Мой рабочий график изменился. Каждый день с утра я мчался в больницу, увещевал кого-то, просил меня к ней пустить, понимал тщетность сегодняшней попытки, ехал в клинику, принимал пациентов. Хаим подогнал мне помощника. Мальчишку лет восемнадцати из друзской деревни. После недели моих мытарств парнишка предложил мне проникнуть в отделение тайно, без разрешения и выкрасть Ию. Мы разработали план. Он должен был отвлечь охрану – пожилую женщину, у которой были ключи. Он обладал несомненными способностями гипнотизёра, и я мог беспрепятственно войти в отделение, тем более что код замка я уже знал. Удивительно спокойно относился персонал больницы к посторонним людям возле запертых дверей. Видимо, никто не пытался проникнуть туда, где содержались опасные для общества люди. Для особо буйных есть, конечно, Тира – туда так просто не пройдёшь.
Утром в пятницу мы договорились о встрече с моим помощником возле входа в отделение. Садясь в машину, я вспомнил, что обещал одной из медсестёр книгу Зоар, их у меня было две – одна от покойной вдовы – как я про себя теперь называл Женю, а вторая принадлежала маман. Вернувшись в квартиру, я как раз успел к телефону, перебудившему всех соседей. Телефон у меня звонит редко, ведь для близких есть сотовый и дома меня застать не просто. Зато если уже звонит, то громко. Всё не соберусь отрегулировать звонок.
- Валентин? – незнакомый голос нараспев произнёс моё имя.
- Он самый.
- Вы просили перезвонить вам, если в состоянии пациентки, госпитализированной после теракта, будут изменения.
- Да?! Есть изменения?
- Да. Она сбежала. Сегодня утром она усыпила медсестру, открыла кодовый замок и исчезла. На территории больницы она не обнаружена.
- Спасибо! – и я опрометью бросился к машине. По дороге позвонил сменщику, сказал что похищение отменяется, и что на работе я могу и не появиться.
К двум часам дня, устав от бесплодного катания по улицам, я бросил машину на стоянку у театра и медленно бродил по пустынным в этот час улочкам верхнего Адара. Внутри у меня была пустота. Выгоревшая после пожара степь. Недавняя поездка в Кумранское ущелье оставила во мне картинки из придуманного мира. Куски соли на берегу. Тягучие волны. Слишком было реально всё, что происходило со мной в том мире. Когда я увидел этот пейзаж наяву, то поверил безоговорочно и навсегда, что встречу её здесь. Ведь спасла же она меня в этом мире. Вытащила на берег, когда я тонул. И на иврите её кто-то звал тогда, наверное муж. Она здесь, раз там её нет, она пришла ко мне. Я найду её, ведь у меня есть сила. Я чувствую, как она плещется внутри, грозя выплеснуться гигантской волной, утопить меня самого и всё вокруг. Я сел на скамейку под финиковым деревом, запрокинул голову и закрыл глаза.
Возле меня послышалось лёгкое покашливанье. Сердце ухнуло и замерло, мне не нужно было открывать глаза, чтобы узнать её.
- Ты пришла. Обещала, что придёшь и пришла.
- Простите, мне показалось, я вас знаю. Вас зовут Вэл. Мне кажется, я видела вас во сне. Я ничего не помню. Мне сказали, что меня зовут Ия, и я потеряла свою семью в теракте. Но я не помню. А вас я точно где-то видела.
- Не вас – тебя.
- Хорошо, так даже проще. Тебя.
- Пойдём, я покажу тебе где наш дом.
- Наш?
- Я не смогу без тебя. В этом мире – не смогу. Я, наконец, открыл глаза. Она смотрела на меня прищуренными желто-зелёными глазами. Внезапно выглянувшее солнце, играло медными прядями. В ухе блеснула серёжка с затейливо переплетенными буквами. Я вытащил из-под рубашки цепочку и снял с неё кулон, вторую серьгу. Правитель и талисман.
- Держи, она твоя.
Она удивлённо на меня посмотрела.
- Не нужно, у меня и дырка в ухе заросла. Пусть будет у тебя.