Фолиант
Музыканта мы застали за работой. Кетле вёл себя как дома (мы – не стучались, не жда –
ли приглашения), что выдавало в нём давнего друга.
- Сколько можно корпеть, Фол?! – воскликнул он, когда мы вошли. – Ты уже озвучил
всё, что только существует в пространстве без звуков. Отвлекись, у нас на острове – гости.
Давай, давай…
На его просьбу, с трудом поднялся со скамьи, покряхтывая и вздыхая, совершенно не
высокий, начинающий лысеть, человечек. Да, да. Именно – ч е л о в е ч е к, лицо, которого
говорило о его непростой и продолжительной судьбе.
- Фол, это – Леонард, художник, - спешил нас представить друг другу Кетле. – Леонард,
это – Фолиант, наша достопримечательность, великий музыкант…
- Прекрати, - раздалось в ответ неожиданно баритоном. – Располагайтесь, где сочтёте
возможным. Буду рад нашему знакомству. Друзья моего друга – и мои друзья тоже. – Лицо
его озарилось улыбкой. Пожалуй, единственной за эту встречу.
Органист был тем, кого в нашем «просвещённом мире» сразу же определят в… карли –
ки. Мне приходилось слышать даже от профессионалов, призванных самим Небом – помо –
гать и облегчать физические и нравственные страдания, от рождения обделённых естест –
венными и такими необходимыми каждому из нас понятиями как – красота и здоровье, лю-
дей, режущее слух клише: «царские дети». В смысле – шуты. Ужасно. Чудовищно. Вот уж
точно: «… язык укротить никто из людей не может: это – неудержимое зло; он исполнен
смертоносного яда. Им благословляем Бога и Отца, и им проклинаем человеков, сотворён –
ных по подобию Божию: из тех же уст исходит благословение и проклятие». Глядя на него
я не замечал ни его изуродованной горбом спины, ни длинных, спускавшихся ниже колен,
рук с несоразмерно большими ладонями… Я видел одни глаза. Грустные, бездонные и, бес-
конечно – умные. Не знаю, но может впервые за всю мою жизнь, я почувствовал тогда силу
Мысли.
Внешнего просто не существовало. Это было действительно – зеркало в невидимый,
сокрытый мир Души Гения. Такой же богатый и необозримо великий. Вот он, готовый пор-
трет Разума! Шедевр, который сам просится на полотно и в скульптуру.
Спартанская обстановка и здесь, свидетельствовала о своём прямом предназначении.
Из всего увиденного меня поразил лишь клавесин. Точно такой же – аккуратный и непри –
метный, как и во времена моего посещения воскресной школы. Меня всегда, помню, при –
тягивала к нему какая-то неведомая сила, стоило мне только взглянуть на эти магические
клавиши. А уж если к ним прикасались пальцы Мастера и появлялись волшебные звуки…
- Леонард, - обратился ко мне Кетле, - мы с Фолиантом покинем вас на немного, не воз-
ражаете? Я посвящу его в некоторые детали, относительно вашей истории.
- Фол, - повернулся он к нему, - может, ты познакомишь нашего гостя с чем-нибудь из
твоего творчества.
- Ты думаешь, ему это будет интересно? – услышал я в ответ.
- Ну, должен же он хоть как-то отвлечься и хотя бы скоротать наше отсутствие!..
- Хорошо.
Музыкант встал на костыли, брошенные за скамью, на которой сидел, и неспешно подо-
шёл к углу, где стоял инструмент. Раздался чуть слышный щелчок. После чего, послыша –
лась музыка.
- Вчера только закончил. Вы любите музыку? – спросил он у меня.
- Да. Спасибо, очень. Кажется, Бах?
- Нет, что вы. Моя – органная прелюдия. Соль минор. Вот и партитуры. Если разбирае –
тесь, можете полистать. Большего, к сожалению, не предлагаю. Чем богаты…
Я остался один. Музыка не переставала звучать. Одно произведение сменялось другим:
за «Патетической» сонатой Бетховена, последовал фортепианный концерт Моцарта номер
23; Дебюсси, Равель… Большим знатоком в музыке, а классической и тем более, я никогда
не был. Но с полной уверенностью мог бы точно определить то, что звучало сейчас.
- Не успели устать от одиночества? – раздался голос Кетле. – Как творчество нашего Ге-
ния, не утомились?
- Насколько я разбираюсь в искусстве, - звучали произведения различных авторов, но
исполнение на клавесине и органе – безупречное! Необычно и восхитительно. При иных
обстоятельствах нашего знакомства, это было бы незабываемым удовольствием.
- Согласен, - сказал вошедший музыкант.- Кетле мне всё рассказал. Ни скажу, что ваше
положение столь ужасающе, как вам представляется, - говорю о последствиях произошед –
шей с вами трагедии, однако, не буду и обнадёживать беспричинно.
- Но, что же мне делать, я так устал от всего этого кошмара. Безумие…
- Подождите…
- Все мне только и повторяют это.
- Выслушайте же меня, наконец! – я подчинился. – С вами, действительно, произошло
чрезвычайно-фантастическое происшествие. Вы попали в совершенно другое – временное
и пространственное измерение. На другую планету, если угодно. Понимаете?
Я не верил своим ушам.
- Когда-то, точно таким же или весьма схожим образом, мы тоже оказались здесь. На
острове. И наше горе тоже не знало предела, мы были готовы наложить на себя руки от от –
чаянья: мы – потеряли всё! Семью, работу, Родину… Исчезло прошлое, появилось невразу-
мительное настоящее, а будущее?.. Без вчерашнего дня, может ли наступить новый? Мы –
потеряли всё! Впору выть волком. Да вот остров-то, оказался обитаемым, появлялась сла –
бая-слабая, но, - надежда. И это притом, что возврата не существует. Скорее всего – не су –
ществует.
- Вы хотите сказать, что… - голос у меня сорвался. Даже представить я себе не мог то –
го, о чём мне говорил органист. В голове просто не укладывалось. – Господи, за что?!. –
взмолился я.
- Успокойтесь, - подошёл ко мне Кетле и положил свою руку на моё плечо. – Мы все
прошли через это. Мужайтесь! Мы живём, а Свет – страна Вечной Жизни, каждый, преда –
ваясь тому стремлению души и мысли, которое окрыляло нас там…
Мне показалось, я увидел на глазах у художника слёзы.
- Мы живём! – продолжал он. – Не это ли главное? А надежда, разве она может про –
пасть раньше, чем исчезнет жизнь человека? Не думаю. Кто знает, кто вспомнит что Свет,
когда-то, и в самом деле был необитаем, а теперь? Надежда вернуться не покидала нас ни
на минуту, и в том числе поэтому, необитаемый остров превратился в Страну Великих Дос-
тижений! Верите, мне?
Наши взгляды пересеклись. Я вскочил и направился к двери.
- Не верю! Не верю не единому вашему слову! – закричал я. – Подлецы, мошенники!
Самообладание меня покидало.
Но что, что мне было делать? Конечно же, я поддался их уговорам; не знаю в который
раз, но снова, вспоминая всё до мельчайших подробностей, шаг за шагом, мне пришлось
рассказать им о том – что же всё-таки произошло со мною такое, и почему я оказался здесь;
не упустить глупой, непонятной истории с ночным вторжением, как и просил меня об этом
Кетле раньше… Мы сидели так, долго. По крайней мере, было уже вовсю светло, когда ме –
ня уговорили вернуться в замок и подождать ещё какое-то время. Сопровождал меня худож-
ник. Мы шли с ним совершенно другой, незнакомой мне дорогой, которая то петляла, то ис-
чезала совсем из вида.
- Меньше знаешь – крепче спишь! – сказал он мне, показывая глазами на окрестности. –
Не нужно будоражить людей. Да и вам весь этот ажиотаж ни к чему. После, когда всё вста –
нет на свои места, пожалуйста. А сейчас – ни к чему.
- А что, - не удержался я от ехидства, - на вашем «чудо-острове» ешё можно кого-то
удивить? Особенно тут, я полагаю. – И я взмахом руки провёл по горизонту. – Возмутить
чей-то покой и сон?..
Действительно, вокруг не было – ничего, что могло бы выдавать хоть какое-нибудь при-
сутствие человека. Всюду росли незнакомые мне деревья, кустарники, цветы. Травы, как
таковой, вообще было очень мало, и это тоже неприятно контрастировало с привычной на –
шему восприятию, природой. Дорога напоминала скорее сказку об изумрудном городе. Не
знаю, была ли она тоже вымощена из жёлтого кирпича, но цветом очень на неё походила.
На всём продолжении пути мы практически не проронили ни слова. Мы шли и шли, а путе-
водные шпили замка всё никак не желали приближаться. Видимые с любой точки острова и
днём и ночью, они как-будто бы бежали с нами наперегонки.
И вот, показалась скала.
На вершине, так высоко, что нужно было запрокидывать голову, грозно и неприступно
возвышался замок. Крепость. Не один разумный человек не назвал бы это сооружение –
мирным. Так величественно и устрашающе он выглядел. Угрожал.
Обойдя скалу, насколько это позволял отлив, мы направились навстречу солнцу, пока не
очутились у ещё одного непонятного сооружения, вроде заброшенного погреба. Дверь жа –
лобно скрипела на ветру, пахло сыростью…
- Дальше я с вами не пойду, - нарушил безмолвие Кетле. – Справитесь один. Идите, ни –
куда не сворачивая, и окажетесь прямо у самой вашей комнаты.
- Вы что, издеваетесь? – не выдержал я опять. – Или вы пойдёте со мною, или я не тро-
гаюсь с места. Ясно?!
- Что за трусость, - проворчал он и спешно подался вперёд.
Мы миновали небольшое, вытянувшееся в длину помещение, и на самом деле, - оказа –
лись в том тёмном коридоре, куда привёл меня накануне Мольтке. Художник, долго не раз –
думывая, распахнул передо мной дверь выделенной мне магистром комнаты и учтиво пок –
лонившись, отступил в сторону.
- Ну, теперь-то, вы успокоились хоть немного? – спросил он меня. – Давайте я помогу
вам навести здесь порядок.
В комнате всё было по-прежнему. – Мебель опрокинута и сгружена в центре и сбоку от
второй двери, на полу следы грязи, но это ничуть не испугало Кетле и, вскоре, всему безо-
бразию пришёл конец.
Я снова остался один. Нужно было «переварить» всю ту информацию, которой меня так
обильно успели снабдить мои новые знакомые. Голова шла кругом.
Даже теперь, когда прошло какое-то время, и в чём-то я убедился лично, даже теперь,
мне никак не удавалось заставить себя поверить в происходящее: я – на острове инвалидов!
Правда, пока органист и художник убеждали меня в этом, к ним заходил ещё кто-то из них,
но по их внешнему виду трудно было определить – больны ли они или здоровы. Ещё позже,
музыкант предложил мне «перекусить», но… Я вспомнил уже хорошо мне знакомое ощу –
щение непонятной сытости и смутился: если раньше можно было сослаться, для собствен –
ного успокоения, на переживания и прочие непривычные потрясения, то сейчас меня начи –
нало охватывать неподдельное волнение. – Пить, и то не хотелось!
Странным образом, островитяне не нуждаются в самом необходимом и естественном; на острове нет, по-моему, конфликтов (видимых, по крайней мере) – им просто не до этого, т.к. будучи свободными от условностей остального Мира, они всё своё жизнепребывание посвятили тому призванию, в котором обрели себя раньше, или же непосредственно здесь, на острове; мы совершили небольшую экскурсию, и я не увидел ни одной дымящейся трубы, лестниц, порогов, многоэтажек… «У нас нет, привычных для вас – магазинов, - добавил, продолжая знакомство, Кетле. – К чему они нам?
Мы же не потребляем. Мы – творцы, поймите меня правильно. Кузнецы своего счастья!
Наш труд, - вот смысл жизни на острове для нас отныне и во веки веков. А это не так уж
мало! Труд, как и вода: всё время течёт, проторяя дорогу, накапливается, рушит незыблемое,
облагораживает окружающее… И кто знает… Когда-нибудь остальное, непривыкшее к
созиданию человечество, позавидует нашему общему благополучию и пожелает с нами
объединиться. На Земле не станет страждущих, и не только, - телесно. Обременённые неду-
гами найдут у нас на Свете и исцеление, и потерянную надежду на будущее. Остров исце –
ляет, если угодно – климат острова, большинство известных доселе болезней. Но и не исце-
ляемые по каким-то причинам болезни: прекращают, на острове, своё гнусное наступление
на человеческий организм. Не верите? Можете спросить у Листера. Ему, вы наверняка пове-
рите. Творческое начало каждой личности! – вот оплот Света и первопричина духовного
развития. Сначала – мысль, слово, в котором она воплощается, и, свобода. Свобода, про –
стор… Любой человек, избавившийся от угнетения (поиск средств к существованию, посто-
янное потребительство, накопление, и т.д.) того порочного круга, ярмом повисшем на шее
абсолютного большинства и лишающем его всякого иного мироощущения и восприятия
собственной роли в океане вечности, обязательно, вы – слышите, обязательно начнёт сози -
дать. Это просто неизбежно…»
- Но как же тогда – Бог? – бросил я испытующе. – Он-то, где у вас? Или Свет – это и
очередное религиозное новаторство к тому же?!
- Ещё вспомните о сектантах и, прочей шелухе, - начал, было, музыкант. – Нам безраз –
лично то, что вас так заинтересовало.
- Фол имеет в виду – веру, - тактично поправил своего друга художник. – Для нас, лю –
дей с ограниченными, выражаясь вашей Земной терминологией, возможностями, вера всег –
да выступала последней и самой надёжной «инстанцией»: верующего обязательно примет
выбранная им религия, выслушает; простит, если он того очень возжелает, посочувствует;
даже подскажет главное – как жить дальше… Так ведь? И многие, ежели не все, давно себе
усвоили: вера – это костыль, подпорка для немощи. Для таких – как мы. Согласны?
- Но…
- Не перебивайте, - продолжил он. – Да, немощь бывает разная. Есть – больное тело,
есть – страждущая душа, а может – и то и другое вместе, что вероятнее и чаще всего встре –
чается. Особенно у «нашего брата». Но мне, спустя столько лет, вспоминается, кем-то оста –
вленное изречение: «Жизнь не стечение – случайностей и обстоятельств, а то, что мы о них
думаем!» Понимаете? Я хочу донести до вас ту мысль, которая опять вопрошает: много ли,
потребовалось бы таких вот «костылей», если бы жизнь, пульсом которой являются дейст –
вия некоего – сообщества людей (прогрессивного большинства), прекратила бы насаждать,
культивировать, холить и лелеять – эти самые «случайности» и «обстоятельства», роя без
устали и себе яму?! А, изначально, нам, - бывшим и нынешним «узникам унижения чужою
совестью». Что стало бы тогда, я вас спрашиваю. Вера укрепилась бы, или возьмите шире –
религия вообще, а если бы и так, то не очистилась бы всякая из ней от тех плевел и сора, и
не получила бы, наконец-то, Того Божественного Дыхания, Духовного Начала, Которое и
преобразило бы всё вокруг; заставило бы думать, повторяю, - не о случайностях и обстоя –
тельствах (мы их вымели, выбросили из всего сущего!), а о Душе! Понимаете?..
- Но, позвольте… Разве вера – ограничена какими-нибудь рамками, разве, я не пони –
маю вас, зависит – Незримое и Невидимое от чего-либо вообще; разве не зарождалась она –
вера – в душах каких-нибудь пятикантропов и неандертальцев, а много-много позже – елли-
нов и остальных язычников… без всякого влияния из вне?! При чём тут – случайности и об-
стоятельства, вы-то как раз и не правы! Вспоминаете всесведущих философов в разговоре о
Боге… Да это уже – абсурд! Потому-то и отяготили ваши «случайности и обстоятельства»
всё Мироздание, что, не задумываясь, - подменяете одно другим. Хотите поговорить о Бо –
жественном Предназначении человека, пожалуйста, только раскройте сначала Священное
Писание; пригласите на помощь – не дилетантов, еретически, по-своему усмотрению, изла-
гающих Истину, (а сюда вхожи и все ваши любимые изобретатели словесности), а живу –
щих, действительно живущих по смыслу и букве Его, верующих. Их и теперь ещё можно
найти. «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. В ней свиде –
тельствованы древние. Верою познаём, что веки устроены словом Божиим, так–что из не –
видимого произошло видимое», помните?
- То, что вы и есть один из «верующих, живущих по смыслу и букве Св. Писания» - сно-
ва вступил музыкант, - мы поняли. Но оглянитесь вокруг. Что нам позволило – это место –
обитание, эта среда, планета; где – ваша земная вера у нас, на нашем Свете; чего мы достиг-
ли без вечной проповеди покаяния, и к какому безумству ненависти движетесь вы – у себя
на Земле, с Богом на устах; как скоро вы изничтожите друг друга в погоне за плотским, ма –
териальным, а отнюдь – не отстаивая любовь к ближнему?! Да, привычного вашему пони –
манию Бога, у нас – нет! Ибо вера без дел мертва. Вот вам и ещё одна жирная-жирная точка
во многовековом споре. Священное Писание, кажется, и об этом тоже говорит…
Воспоминания прервались голосом Мольтке: «Как вы провели ночь, ничего не беспоко -
ило?»
- Благодарю, - ответил я. – Для такого невероятного происшествия, участником которо –
го, по-моему, являюсь только я, - всё довольно сносно.
- Что вы имеете в виду? – поспешил он с вопросом.
- Только то, что сказал. Ничего более.
- Тогда, идите за мною. Сейчас вы умоетесь, и мы отправимся к магистру. Он нас ждёт
уже.
- Что-то всё-таки у вас ещё осталось, - произнёс я, скорее в пустоту.
Мольтке недоумённо посмотрел на меня.
На этот раз путь до владений Бута оказался короче. Мы вышли, прошли немного до ка –
кой-то небольшой лестницы, резко поднимавшейся наверх, поднялись, оказались на пло –
щадке из розового мрамора – вроде лестничного пролёта, в середине которого струился
фонтан, и остановились.
- Можете умыться прямо здесь, - сказал мне услужливо Мольтке. – Полотенце сейчас
принесу.
И он скрылся в нише ещё одной арки за моей спиной.
Дальше всё повторилось.
Я переступил зелёную черту на полу под широкой, глубокой аркой, и нос к носу встре –
тился с хозяином замка. Это был всё тот же суровый старик, всем своим видом олицетво –
ряющий одну сплошную претензию. Не было, пожалуй, лишь алой рубахи. Но зато её за –
менял стопроцентный аналог фиолетового цвета, что делало магистра куда мрачнее преж –
него.
- Доброе утро, - раздался знакомый мне голос. – Как вы провели эту ночь?
- Спасибо. В моём положении, думаю, особо привередничать не приходится. Ваш… по-
веренный справлялся уже, на сей счёт. Благодарю вас.
- Ну, если так, то приступим сразу к делу. Я могу вам снова подтвердить сказанное
мною вчера. Вы – единственный, кому удалось спастись. Поиски, несмотря на это будут
продолжены. Поймите меня, пожалуйста, правильно: вам придётся какое-то время пользо –
ваться нашим гостеприимством. Даже вопреки чьему бы то ни было желанию! На наш ост –
ров легче попасть, чем его покинуть. И для того чтобы вам помочь, как вы понимаете, по –
надобится какой-то срок.
- Вы, может, удивитесь, - парировал я незамедлительно, - но мне что-то похожее тоже
приходило в голову. Не верите?
- Остыньте, - раздалось в ответ. – Перестаньте ёрничать. Мы же с вами – взрослые лю –
ди!..
- Мольтке, прервал его Бут, - вы всех оповестили о намеченном на сегодня собрании?
- Да, магистр. Все с нетерпением ждут вашего прибытия.