Я лежу на полу. Смотрю на шелест листвы, на волны ветвей. Сквозь открытые окна. Сквозь закрытые веки. Ты далеко. Я знаю, никто не придет сегодня ко мне. В мою пустоту. И, я лежу на полу и слушаю шепот листьев. В четырех стенах. Совершенно один.
День за днём. Только четыре стены, и, скейт – посередине комнаты,- вся моя мебель. Ещё – матрас, на котором я живу. Открытые окна, закрытая дверь, ворох старых аудиокассет, несколько книг в углу. Разбросанные по полу газеты – вчерашние сплетни. Мне хватает и своего бреда, я не читаю их…
Жизнь в четырёх стенах покрытых желтыми грязными обоями, кое-где оторванными; со скрипучим полом из затёртых и облезлых досок; с потолком, изъеденным трещинами - эта жизнь создана мной. Она похожа на меня…
Сегодня я ни чего не ел. Никуда не выходил. Я один. Без тебя я всегда один. Где бы ни был. Что бы не делал.
Целый день я смотрю на черно-белое фото. То самое, помнишь? На нём – ты и я. Я ношу его рядом с сердцем, во внутреннем кармане пальто. На этом снимке – мы…
Я так давно не видел тебя, что забыл цвет твоих глаз. Помню только запах. Ты пахнешь росой…
Может быть, только это и было мной? Я не знаю. Меня нет. Но, порой, когда закрываю глаза, мне кажется, что весь шум и гам, весь город,- все это – всего лишь тень твоего отражения в зеркалах нашего озера (ты знаешь, о чём я?), только полупрозрачная тень того чувства, той жизни…
Господи! К кому же я обращаюсь? Тебя и меня давно уже нет. Есть ты, и где-то отдельно, я. Если я вообще есть. Вот и всё…
Но, порой, мне хочется думать о нас. В хламе городского гула. Ведь, это было мной. Это было мной…
Честно говоря - всё не важно. Всё - всё, потеряло ценность, утратило значимость, обессмыслилось. Я принял твёрдое решение, и слишком поздно отступать.
Единственное, чего я боюсь - открывать глаза и возвращаться в свою комнату, в свою жизнь. Она поглощает меня - больше, глубже, сильнее - медленно втягивает, растворяет. Я таю на глазах, не осмеливаюсь подходить к зеркалу. В моём отражении всё меньше и меньше остаётся от меня…
Это началось около трёх недель назад. Я лежал на полу и читал книгу. Я всегда что-нибудь читаю, прежде чем отдаться снам. Обычный скучный день лежал за спиной: работа, лица, одиночество. Перечитывая «Над пропастью во ржи», в очередной раз, переворачивая страницу, я услышал глухой скрежет, доносящийся из стен. Сначала я не придал этому особого значения. В конце концов, скрести в стенах, могут и мыши. Скрежет, продлился около минуты и, перестал. Примерно через пол часа, скрежет, повторился. В этот раз, он отвлёк меня от чтения. Он стал более объёмным и отчетливым, расходясь, постепенно переростая в звук более всего напоминающий бульканье. Едва я прислушался - меня охватила слабость. Как наполняют водой ванну, слабость заполнила моё тело изнутри. Руки и ноги оказались в несколько раз тяжелее обычного. Отложив книгу в сторону, я обвёл стены взглядом. Они сделались расплывчатыми. Они - извивались, вибрируя и дыша - то, вытягиваясь, то, покрываясь волнами складок и морщин, как будто сделаны из некой жидкой и живой субстанции. Я чувствовал - стены высасывали мою энергию. Словно магнитом, они вытягивали из меня душу. Они ели, пожирали её, а я слабел, и не мог ничего предпринять. Кое-как, я нашёл в себе сил подняться и уйти.
Я бродил по влажным ночным улочкам, жевал комья свежего чуть-чуть промёрзшего воздуха, пытаясь прийти в себя после пережитого. Меня мучил вопрос: сошёл ли я с ума, или это происходит на самом деле?
Добрую половину ночи я слонялся по Москве, и был уверен, что сошёл с ума.
В этом городе у меня никого нет ни друзей, ни родных. Некуда и неккому идти. Есть только комната, на пятом этаже древнего полу развалившегося дома. Проезд Черепановых – 48, квартира №12, первая дверь по коридору, с наполовину стертой надписью оставленной кем-то из прежних жильцов: «КОМНАТА СТРАХА».
В одном из тихих дворов я сел на скамейку. Меня клонило в сон. Болели уставшие от ходьбы ноги. Я боялся идти домой, но, выходило: идти больше некуда. Из глубины темноты, из располагавшихся по близости кустов, доносилось мяуканье. Оно напоминало плачь младенца. Я позвал: «кс, кс...». На мой голос, в тусклый фонарный свет выбежал котёнок. Я позвал его ещё. Он неуклюже, подбежал и стал ласкаться об мои ноги. Подобрав, и уложив на колени, я гладил его по голове. Котёнок, урча, задремал. Маленький, дрожащий, взъерошенный,- он успокоил меня. Прижав этот пушистый свёрток к груди, я направился к дому.
Как только я открыл дверь комнаты, котёнок впал в бешенство. Он вырывался и царапался, но я швырнул его внутрь. Стены, вроде, успокоились. Котёнок же, не находил себе места - метался по комнате, выгибал спину, шипел на стены. Теперь я знаю: он их разбудил. Стены проснулись опять, и вот тогда, котёнок как-то успокоился, ослаб и уснул.
Он жил у меня две недели. Всё это время он - буквально растворяясь в воздухе, пожираемый стенами. Пока котёнок был жив, стены меня не трогали.
Однажды, ожившие стены клокотали, в своём репертуаре, и котёнок пропал, в смысле,- растаял совсем, словно пыль, разбросанная дуновением ветра. После, исчезла и его миска.
Теперь, настал мой черёд. Я ко всему подготовился, всё решил для себя. Позавчера, когда ещё мог ходить, пока хватало сил, я выбрался из дому. На бензозаправке я купил канистру бензина. Вернувшись, заперевшись в комнате, я окатил бензином стены. В канистре оставалось треть, этого хватило вполне. Остатки я вылил на себя. Весь я, с ног до головы, и вся одежда пропиталась горючей жидкостью. Как только они оживут, я сожгу комнату. Я уничтожу их. Уничтожу жизнь. Ведь они – не просто так. Они – живы. Они – монстр, и я убью его, заплатив свою цену. Я сожгу комнату. Но, прежде, всё расскажу тебе. Пусть, ты этого никогда не прочтёшь: я люблю тебя, и где бы ты не была, на окраине края…,- знай: ты всегда со мной, в моём сердце…
На следующий день, в сводках происшествий, все телеканалы показывали полыхающие дома, клубы дыма, языки сбесившегося пламени, суетливую работу пожарных. Несколько домов севера Москвы сгорели дотла. Пожар расползался, проглатывая всё новые и новые строения. Огонь рос во все стороны, словно насмехаясь над людьми, откровенно потешаясь их бессилием. Закадровый текст гласил, что пожар, вспыхнувший в доме номер сорок восемь по проезду Черепановых, из-за сильного ветра, распространяется по городу с невероятной скоростью, и пожарные бригады не в силах остановить стихию…
Я не видел всего этого. Я лежал на полу, и слушал шелест листьев. Я думал о тебе, о ветре и деревьях. Я ждал, когда оживут стены. Но, похоже, они уснули навсегда.
© А. Шумилин Осень. Москва. Пр. Черепановых, 48 – 12.