«…во всякое время и во всяком возрасте,
что бы с нами ни происходило и что бы мы
ни делали, — в жизни всегда есть место философии»
(Плутарх. «Должно ли старику
заниматься государственными делами»).
В истории Нового времени семнадцатый век занимает особое положение, хронологически располагаясь между эпохой Возрождения эпохой Просвещения.
Ньютон, Галилей, Лейбниц, Декарт, Спиноза, Паскаль – вот немногие из тех, кто в значительной мере определил особенность развития научной и философской мысли 17 столетия. Наступил тот уровень диссипативного структурного изменения, когда научные открытия дали толчок новым движениям в развитии научной и философской мысли. Достижения античности, средневековые схоластические изыски уступили место новому порядку в понимании природы вещей. Именно с семнадцатого века начинается отсчет современной европейской истории. Причина этому — выдающиеся достижения в области естественных и точных наук, которые послужили базой для современной научной картины мира. Технологическим фундаментом научного прогресса эпохи было, прежде всего, совершенствование оптических средств исследования. Увеличение классов научных объектов повлияло на усиление классификационно-описательного элемента в науке. Огромное внимание в науке было отведено эксперименту. Главным направлением в науке, определившим ее прогресс в физике и математике, было не описательное, а методологическое, то есть поиск законов природы (прежде всего законы И. Ньютона - впервые в работе «Систематические начала натуральной философии»).
Понятие закона природы, давшего сильнейший стимул развитию научной мысли, предположил корпускулярный состав природных тел. Последнее же возможно лишь при строгом разделении сфер «душевного» и «телесного». Применительно к человеку это разделение вылилось в проблему сосуществования души и тела. Широко распространенная в данную эпоху мистика от натурфилософии до астрологии, отделяется от сферы науки, обращаясь к внутреннему опыту автора, пережившего откровение.
Философия эпохи Нового времени предложила различные варианты параллелизма души и тела, когда они сосуществуют, не влияя, при этом, друг на друга. В философии идея научного метода, устанавливающего закон природы и затем распространяющего его действие на весь мир, претворилась в идею сомнения, ставящего весь мир под вопрос и вновь обретающего мир, но уже на основе твердых принципов.
«Философия написана в величественной книге (я имею в виду Вселенную), которая постоянно открыта нашему взору, но понять ее может лишь тот, кто сначала научится постигать ее язык и толковать знаки, которыми она написана. Написана же она на языке математики, и знаки ее — треугольники, круги и другие геометрические фигуры, без которых человек не смог бы понять в ней ни единого слова; без них он был бы обречен блуждать в потемках по лабиринту...Но если истинные философы подобны орлам, а не фениксу,... то толпа глупцов, не знающих ничего, несметна; велико число тех, кто знает малую толику философии, наперечет можно назвать тех, кто основательно изучил часть ее, и лишь один знает все — Господь Бог. Если высказать без обиняков то, на что я пытаюсь здесь намекать, и видеть в науке метод доказательства и рассуждения одних людей, доступных восприятию других людей, то я глубоко убежден, что по мере совершенства наука будет все меньшему учить и все меньше доказывать. Следовательно, она будет становиться все менее привлекательной и число тех, кто ею занимается, будет все более сокращаться...», - это нелицеприятное приветствие Галилея в «Мастере дел пробирных» из-за горизонта угасающего средневековья не повергло в уныние пионеров от философии Нового времени. Почитатели идей одного из великих вселенских механиков наделили Галилея революционным духом, вложив в его уста знаменитое изречение: «E pur si muove» (а все-таки она движется).
«Все сущее, начинаясь в ничтожестве, простирается в бесконечность. Кто может проследить этот изумительный ход? Только виновник этих чудес постигает их; никто другой понять их не может. В довершение нашей неспособности к познанию вещей является то обстоятельство, что они сами по себе просты, а мы состоим из двух противоположных натур: души и тела. Ведь невозможно же допустить, чтобы рассуждающая часть нашей природы была недуховна»,- на это умозаключение Паскаля нельзя было не откликнуться. Вот уж где действительно открывался простор новым тезисам и антитезам. Горизонты Николы Кузанского были пройдены. «Бог предоставляет человеку распоряжаться в своем маленьком уделе»,- заявил Лейбниц, и грех было не воспользоваться этим подарком. Свободная воля людей стала проявлять себя «то так, то эдак», «так что теперь в человеческой власти, по-видимому, оказывается гораздо больше, чем то, о чем-либо веком раньше не дерзнул бы даже мечтать».
«Мыслю, следовательно, существую»,- решил подвести итог философским шатаниям Декарт и пустился во все тяжкие, лишь однажды сделав реверанс в адрес святой инквизиции (наученный плачевным опытом Арчетского узника), отказавшись от публикации натурфилософской работы «Мир», в которой излагались идеи естественного возникновения вселенной по механическим законам материи. Не многим льстил факт реабилитации через 350 лет, коей был удостоен Галилей стараниями Иоанна Павла II. Идеи основоположника картезианства скандинавские ветра разнесли на многие эпохи.
Не обладая достаточным иммунитетом против картезианского вируса, одним из первых заболевших идеями Декарта стал Бенедикт (он же Барух) Спиноза. Французский философ привлекал его своим свободомыслием и требованием сомневаться во всем общепринятом, проверять и обосновывать все собственным умом. Переосмыслив на свой лад Моисеевы заповеди и Ветхий Завет, Спиноза нашел для себя ту единственную философскую нишу, где, как он считал, возможно было чувствовать себя истинным рыцарем своей возлюбленной дамы – философии. В эпоху падения рыцарской славы, последняя искра которой погасла в апреле 1616 года в Алькале де Энарес, в лице де Сааверда, любое проявление рыцарства не могло остаться безнаказанным: в 24- летнем возрасте Спинозу отлучили от иудаизма, изгнали из еврейской общины и Амстердама. В дальнейшем, оставаясь на позициях вольнодумца и атеиста, Спиноза заслужил неприязнь и враждебное отношение со стороны протестантской церкви. Несмотря на откровенную травлю со стороны кальвинистских клерикалов, Спиноза выступил последовательным и радикальным противником телеологии и сторонником детерминизма, который понимал механистически и фаталистически: случайность понималась им как субъективная категория. Весь мир представал в философии Спинозы системой строгой и жесткой детерминации. В области познания философ занял позицию последовательного рационализма, о чем свидетельствует его классификация познавательных способностей. Его «познание через беспорядочный опыт» стало началом большого пути по которому и ныне шествуют одно из направлений современной философии в лице брюссельской школы с ее извечным хаотическим порядком.
Вот тут-то не воскликнешь ли: «Не в своем времени родился!»?
Так, не имея возможности «пофилософствовать» на срезе эпох Возрождения и Просвещения, эпохи Европы Нового времени, сегодня все же продолжается путь развития идей картезианства, естественно в приложении к современным научным открытиям и гносеологическому опыту осмысления бытия. Как ни было бы велико желание естественным образом вступить в полемику о сущем, о формах методологического подхода к ответу на главный вопрос философии с великими умами 17 столетия, сегодня это остается лишь мечтой (или привилегией литературных героев хроник Желязного в его янтарных отражениях). Но, впрочем, дадим возможность последователям Ильи Пригожина, задать направление стреле времени, построить концептуальную модель временных флуктуаций, позволяющую будущим Декартам, Лейбницам, Ньютонам встретится с основателями идейных концепций.