Мы улетаем,
и теперь с нами
начиная с текущей ночи,
ничего не случится.
Пусть страна отдыхает.
Нам никто не сказал,
что там можно сдохнуть,
так же просто,
как в любой другой стране…
Нам казалось, -
ни-ни,
что вы!
Никаких смертей
на пенных волнах колы
среди гор горячих гамбургеров.
Одни только праздники
В каждой мелочи устроенной жизни,
о которых мы только слышали,
и смотрели кино, присланное Голливудом
по культурному обмену с выставками
Алмазного Фонда
И Оружейной Палаты.
Все это сбудется
вот-вот,
Начиная
с запланированной белоснежной улыбки
пограничника в накрахмаленной блузе.
С долгожданного беджика
на коричневом чемодане,
прилепленного
таможенной дамой,
с таким же дежурным оскалом,
запланированным в реестре услуг
величайшей демократией в мире.
Кажется,
стоит выйти на улицу
И на каждом втором перекрестке
Из окошек тормозящих машин
Череда приглашений и непонятных вопросов
таксистов на слэнге,
который никто из нас не учил в школе.
А на каждом первом -
полицейские,
как Деды Морозы в Рождество
на центральной площади,
будут раздавать апельсины бесплатно,
с такой же неуместной улыбкой
зажатой в белозубых ртах.
Нам мерещилось,
Что на освещенных рекламой улицах
Даже старики смотрятся живо…
Розово и румяно…
Прогуливаясь,
никуда не спеша,
Жуют безмятежно…
Некоторые, кажется, даже жирно…
и вокруг нет мертвых –
одни живые…
Умирают ведь только у нас -
и тогда у нас воют собаки…
А там –
Там дорого подстриженные кобели и суки
Безмятежно спят
на мягких подушках
Даже лают с улыбкой,
виляя хвостами,
Даже спариваются по графикам,
Составленным модным психологом
И не закапывают в дальнем углу
Равностороннего садика,
По периметру,
в подстриженных в кубик не выше колена
реликтовыми растениями,
костей про запас,
там никто не знает,
что такое – «на черный день».
Нам никто не сказал,
что там можно сдохнуть,
так же просто,
как и в любой другой стране,
так же, как дома.
Только среди других церквей.