(Глава из романа "Рондо")
- Расскажи мне что-нибудь о себе, - попросил Артур, усаживаясь рядом с Региной на диван.
- Что я тебе, бабушка Арина что ли? И вообще, ты уже взрослый мальчик, тебе пора засыпать без сказки. Лучше ты мне расскажи что-нибудь, чего я не знаю.
- Самое эротическое воспоминание моей жизни ты знаешь.
- Какое? - засомневалась она. - Про девочку, которую ты поцеловал у себя дома?
- Да. Ничего эротичнее со мной не происходило. А ты мне расскажи про какого-нибудь мальчика.
- Про какого мальчика? - не поняла Регина.
- На продавленном диване, - посмеивался Артур, прикасаясь к ее лицу, целуя висок.
- У меня не было продавленного дивана. Я спала на новехонькой румынской кровати. И мальчики ко мне не шастали по пустякам.
- Извините, погорячился, - развеселился Артур.
- Интересно, что ты рассчитываешь услышать? - Она внимательно посмотрела ему в лицо.
- Прикидываешь, что соврать? Хочу правду, правду и ничего кромe...
- Размечтался, - быстро и азартно ответила она. - Статочное ли дело мужику правду рассказывать.
Он проигнорировал ее замечание и продолжал уговаривать:
- Давай, какую-нибудь фацецию.
- Твои знания в области языка безграничны, - оценила Регина.
- Спасибо, спасибо. Ты будешь рассказывать?
- Мой сексуальный опыт...или правильно говорить, эротический? - начала она
- Понятия не имею, о чем ты спрашиваешь.
- Так вот этот самый опыт начался...Плохо звучит - опыт начался, как в лаборатории какой-то. Того и гляди, спросят: каковы результаты этого опыта? Нобелевской премией припахивает, будто опыт над крысами или кроликами.
- Свиньями, - предложил вариант Артур.
- Да? Пожалуй. Знаешь, они мне больше нравятся, чем крысы. У них лицо добрее, чем у некоторых людей. - Она выразительно посмотрела на его физиономию.
- Намек понял. Мне раздобыть живую свинью, чтобы тебе было с кем поговорить, или притащить с базара доброе лицо свиньи отдельно от тела?
Регина равнодушно пожала плечами.
- Шило-мочало начинай сначала.
- Попытаюсь. С таким слушателем...Так вот, мой сексуальный опыт...Это звучит плохо.
- Больше не могу, - отчаялся Артур, - не хочешь, не рассказывай. - Он демонстративно отвернулся от нее, лег на бок.
- Ты разлюбил фацеции? - спросила она наивным голосом, ласково перебирая пальчиками его стриженые волосы на затылке.
- Я уже забыл, что это такое, - ответил он, не оглядываясь, но она поняла, что ему приятны ее прикосновения и поцеловала его в мочку уха.
- Не сердись, я в школе ни с кем не целовалась, - серьезным голосом призналась она.
- "В школе", - повторил он за ней, - представляю, что к этому прилагается.
- Ладно, уговорил. Ты кого хочешь, уломаешь, - говорила она, усаживаясь поудобнее и подальше от него, чтобы рассказывать.
- Стараюсь, матушка. - Он лег на спину, положил руку под голову, приготовился слушать.
- Плыву я как-то по большой реке на большом белом пароходе, - начала она таким тоном, что Артур тут же засомневался.
- Это быль или неосуществленная мечта?
- Это мое прошлое. Я дама с богатым прошлым.
- Что ты говоришь! - Он с сомнением посмотрел на ее веселую физиономию. - Ну-ну, только не ври, ради бога.
- Какое недоверие! Честное королевское! - она вскинула руку в пионерском салюте. - Век воли не видать. Итак, плывет пароход по реке на юг.
- Тебе сколько? - перебил он снова ее рассказ.
- Сейчас? - она смотрела не него широко открытыми глазами.
- Сейчас я знаю - десять. А тогда, когда "плыву я как-то", сколько было?
- Тогда больше было - тринадцать исполнилось, когда домой добрались.
Он проглотил улыбку.
- А ты не улыбайся с намеком, - сказала она, надавливая ему рукой на грудь.
- А я и не думал улыбаться, - возразил он и поцеловал ладошку.
- Вот и не улыбайся. - Она отняла у него руку.
- Ты рассказывать собираешься?
- Еще подумаю, ты же меня перебиваешь все время, я забываю, на чем остановилась.
- На том, что ты бывалая дама.
- Ладно, слушай. Лето, корабль, вокруг тонны воды. Так много, что в ней утонули церкви и целые деревни. Возле воды города пристроились, чтобы туристам удобнее было их посещать. В каждом городе на горе неприступная крепость на горе торчит, чтобы дромоманы после завтрака не скучали на палубе, а могли загорелые ноги поразмять.
- Непристойные крепости? - переспросил Артур.
- Уши почисть.
- Прямо сейчас? Некогда мне о гигиене хлопотать, я тебя слушаю. - Артур оттопырил свое ухо ладонью, пародируя старика Державина на экзамене в Лицее.
Регина проигнорировала его пантомиму и продолжила рассказ.
- Вот и слушай. В городах там разное рассказывают, приблизительно так: здесь убили царевича и на его крови церковь поставили. Потом у убийцы в глазах мальчики кровавые мельтешили "чур, чур меня" и т.д. Ты еще не спишь? Не хочется зря язык об зубы бить.
- Под такие ужасы заснешь, - отозвался он. - Дальше говори.
- Дальше так: отсюда вывезли царя, здесь самозванец наклонял голову вместо зарядки, чтобы лоб не разбить, к невесте ходил.
Артур решил, что кроме экскурсии по Волге ничего не услышит, будет одно баловство, но ничего не сказал.
- Плывем дальше. Здесь жил Горький, здесь Горького пороли, здесь Горький стрелялся от нетерпения любви, здесь сиживал на резном стуле в стиле модерн, когда от чувств поостыл немного или в другую дамочку влюбился, я уже не помню.
Артур рассмеялся и потянулся к ней обеими руками. Она отстранилась от него и продолжила рассказ.
- Потом в поле женщина гигантского размера возникла, очень эмоциональная, повернулась к нашему пароходу, зовет всех посмотреть, что делается, недовольна. Под ней музыка оказалась и знамена, слезу из сердца вышибает, дышать невозможно от ужаса и грусти - вселенская скорбь. А снаружи на земле красота в жаре растворяется, тает и плывет. И я плыву. Самая широкая река подо мной, самые тихие и глубокие омуты где-то в зарослях прячутся, их лучше всех изобразил "самый изношенный бабами" художник. И любовь, безотносительно к объекту, как способ существования. Столько любви, что с ног сносит, руки отнимаются, и мысли не шевелятся. Такие эротические импульсы накатывают, что от деревянных поручней током бьет, хоть корабль заземляй. Что-то потрясающее!
Артур рассмеялся:
- Чья любовь?
- Человеческая, конечно. Не вселенская же. Тот, кто сморозил, что у нас нет секса, не плавал по Волге на теплоходе. На каждом пляже почти голые, поджаренные до румяной корочки мужчины будоражат воображение мускулами, неубедительно замаскированными колючими волосами. У трапа воспаленные матросы в униформе по очереди коварно предлагают тебе руку, якобы желая помочь не свалиться за борт. От их взглядов и прикосновений дышать становится невмоготу. А у входа в душевые кабинки парами стоят вьетнамки, вызывая такие фантазии, что никому рассказать нельзя - сразу начнут снимать кино с красным квадратом в нижнем углу.
Артур не мог больше лежать, он сел и хохотал, обнимая ее за плечи. Регина с невозмутимым видом продолжала рассказывать:
- Пляжный волейбол с эротическими подпрыгиваниями и эффектными падениями, разнузданные песни из репродукторов, вроде "Мы с тобой два берега у одной реки" и лапти на продажу, связанные вместе, как символ. Бурная сексуальная жизнь, одним словом. Но это в общем, а в частности, молодняк стадом мечется. Все старше меня минимум на три года. Они, как не плавали, так играли в карты во всякие полудетские игры - кинг etc. А я не умела играть, только пыталась научиться карты в руках держать, знаешь так веером, чтобы они во время игры на стол не вываливались. - Она комично изобразила, будто расправляет в руке веер из карт. - На пляж я с народом не ходила - там было на кого посмотреть и без меня: девушки 16-18 лет с грудью, талией, с больными ногтями, в открытых купальниках и прыщах. Торжество чувственности! Куда мне до них? - вздохнула Регина.
Артур смотрел на нее с любовью и смеялся.
- В этой компании были два мальчика из Подмосковья, которые плыли в одной каюте. Их папы тоже плыли в одной каюте, по соседству. Отец одного из мальчиков был доктор, и даже профессор, внешне - смесь Абдулова с Броневым: фигура, разумеется, Абдулова, а все остальное...Хотя...
- Не отвлекайся, - прервал Артур ее размышления, а то опять забудешь, о чем хотела рассказать.
- Это ты хотел, а не я. Ладно, слушай дальше. Он ходил по пароходу в белых штанах и белых туфлях, как в больнице.
- Кто он?
- Слушал бы все подряд, знал бы кто. Профессор, папа одного из мальчиков. Еще раз перебьешь, рассказывать не буду.
- Молчу.
- Молчи. Так вот, иногда он забредал в музыкальный салон, припадал к роялю и сразу становился пианистом. Белый рояль, слегка горбатый профиль и Шопен из под крышки тут как тут! Редкая дама оставалась в сознании, находясь в этот момент в радиусе видимости и слышимости. Сосед доктора был маленький, черный и толстый, он не знал нотную грамоту и никого не лечил. Он просто хорошо жил.
Их сыновей звали Витя и Боря. Витя много и внимательно читал фантастику и все пытался поговорить со мной о литературе, поскольку я тоже бродила по палубам с книжкой и озабоченным видом, будто искала смысл жизни. Ему семнадцать лет, мне черте сколько.
- Витя, конечно, был сыном пианиста? - с многозначительной улыбкой предположил Артур.
- Конечно. И нечего с намеком улыбаться!
- Кто улыбается? - Он обнял ее и поцеловал в висок.
За это она простила ему все улыбки и спросила:
- А ты плавал на теплоходе по широкой реке?
- Не пришлось, я бы не выдержал те ужасы, что ты описываешь: матросы, пианисты. Чистая жуть!
- Тогда представляй, - предложила Регина.
Артур закрыл глаза.
- Корабль плывет...
- Прямо, Феллини какой-то, - мгновенно вставил он реплику, не открывая глаз.
- Ночь, кромешная тьма за бортом, где небо, где вода - не поймешь. Ветер дразнит горячую кожу прикосновениями, лезет под одежду, ероша волосы на груди, вызывая совсем не детские желания.
Регина быстро проникла ладошкой под рубашку Артура и запустила пальцы в волосы. Вздрогнув от неожиданности, он расстегнул пуговицы, ожидая продолжения. Но она быстро наклонилась к нему и подула на волосатую грудь, а потом так же быстро отстранилась и весело спросила:
- Почувствовал ветер?
Он прижал ее к теплому телу и не шевелился, а потом начал целовать.
- Не отвлекайся! - говорила она, барахтаясь в его объятиях. - Ты слишком бурно реагируешь. Твои родители правильно сделали, что не сплавили тебя по Волге.
Он развеселился от ее слов и отпустил.
- На чем я остановилась? А, на метеоусловиях. Температура воздуха +32°С, мошки с аппетитом едят все, на что можно приземлиться. А я стою на палубе, расправив крылья, и парю в этом просторе в никуда, снаружи оглушительная ночная тишина, если не считать писк комаров, а внутри меня растет и ширится огромная музыка, чувствую - улетаю! Ощущение счастья клубится и навевает потусторонние мечты. Сообразив, наконец, что уже поздно, и я рискую опоздать на показ снов о любви, я несусь бегом по ступенькам вниз в свою каюту, врываюсь в дверь - и мама бьет меня наотмашь по лицу, как по волейбольному мячу на подаче... Потрясающее ощущение. И я, промывая на ходу глаза соленой водой, чтобы лучше видеть сны, скорее ложусь спать, и не пропускаю ни одного из ярких видений любви, во тьме над водой. - Она замолчала, улыбаясь.
Артур растерянно смотрел на нее, сомневаясь, могло ли такое случиться?
- Как звучало обвинение? - спросил он.
- Я поздно пришла. Мама так долго ждала, что у нее не осталось хороших мыслей обо мне. А выйти на палубу, ощутить простор и побыть вместе со мной ей в голову не пришло.
Он гладил ее по плечу, утешая и переживая ее тогдашнюю обиду, как свою.
- Я думаю, она ревновала меня к свободе. Ее можно понять. Ей было меньше, чем мне сейчас - тридцать два года. Все очевидно: жара, вдоль палубы мужчины в белых брюках бродят, волейбол на песке, выпуклые бронзовые спины пловцов в лучах заходящего солнца. По вечерам чувственные песни и танцы. Моя мама пела под профессорский аккомпанемент красивым звонким голосом: "Я люблю тебя молча, а во мне все кричит". Глаза веселые, яркие, волосы блестящие каштановые, тонкие щиколотки, достойные изумления, узкие колени, кожа, пахнущая на солнце теплым деревом - красота! Представляешь?
- Очень даже, - отозвался Артур, "глотая" улыбку.
- Еще она пела, что "спать пора-а-а, но никак не уснуть", и все такое, очень откровенно, я бы сказала, открытым текстом передавала медицинской общественности эротические импульсы. Правда, в конце накал страстей обрывает легкомысленное "ча-ча-ча". Она там даже в конкурсе победила, ей приз дали. Если бы не я, она могла бы... Конечно, ей было стыдно, что к ней прилагается такая полномерная человеческая колбаса, толстая, синяя и невразумительная. Вот она и ударила с горя. А что ей оставалось? Но лучше так, чем изменить мужу с доктором, которого все вокруг откровенно хотят среди бела дня. У нее была альтернатива - могла меня утопить: воды хватило бы.
- Я все понял, неясно, почему колбаса синяя? - спросил Артур, гладя ее ладошку.
- Из-за цвета одного платья в моем гардеробе, в нем я была страшнее всего.
Они посидели молча.
- Ну вот. - Регина встала на ноги перед диваном и объявила, размахивая руками как в цирке: - А теперь, почтенная публика, только у нас, только для вас - фацеция!
Он рассмеялся, ему всегда нравились ее перепады, за это он называл ее про себя синусоидой.
- Про Витю, - попытался угадать Артур.
- "Все не так просто, Гольдфингер!"v - возразила она, усаживаясь по-турецки лицом к Артуру. - Плыли мы, плыли. Я даже заболела от избытка ощущений, температура во мне поднялась и стала зашкаливать.
- У тебя же не бывает температуры, - вспомнил он, сомневаясь в правдивости того, что последует дальше.
- Обычно, не бывает, а тут поволжская температурная аномалия - 39 градусов с лишним. От недоедания и болезни я похудела, лицо мое изменило направление, и Витя перестал в моем присутствии думать о литературе, стал думать обо мне, как о средстве пополнения чувственного опыта. Он пригласил меня в их с Борей каюту, когда там никого не было, кроме нас, разумеется. Мы сидели рядом, соприкасаясь руками и бедрами, содрогаясь от желания и ужаса, что его можно удовлетворить прямо сейчас. Он поцеловал меня, очень робко, но долго и сладко, а после этого сказал скорбным голосом: "У тебя это, конечно, не впервые". - Регина изобразила маску Пьеро на лице и вздохнула, безвольно свесив руки в стиле персонажа. - Первее не бывает, но он тоже плохо подумал обо мне, видимо, физиономия у меня такая, неискренняя, лживая. От его поцелуя все внутри перевернулось, распалось на запасные части и пошло прахом.
- От одного поцелуя? В таком возрасте? Ты не преувеличиваешь? Господи, тринадцать лет! - сомневался Артур.
- Нет, дорогой. Можешь мне поверить. Но дальше было еще интереснее.
- Да?! - Его черные глаза стали большими и круглыми.
- Не балуйся, а слушай серьезно, раз напросился.
Он послушно сложил руки на коленях и сделал "умное" выражение лица.
- Так подойдет?
- Вот, в самый раз. Хороший мальчик. - Регина поцеловала его в щеку и продолжила рассказ. - Это случилось на последней "зеленой стоянке", в предпоследний день путешествия.
- Ой, мамочка, что сейчас будет! - предвкушал Артур тоненьким голоском, изображая глазами что-то невероятное.
- Ты разнузданный тип, все сам придумаешь или досказать?
- Молчу, как проклятый. Кстати, что такое "зеленая стоянка"? Звучит гринписно.
- Так ты не только кривляешься, но еще и что-то слышишь? Это остановка, во время которой изнуренных жарой туристов загоняют на пляж и оставляют барахтаться поочередно то в воде, то в песке. Несчастные отдыхающие, отлученные от экскурсионного процесса, с горя, что их не таскают стадами по окрестностям крепостей, рассказывая официальную версию исторических событий, начинают неумеренно пить водку и уединяться парами в лесу, утешая друг друга, чем бог послал.
Артур рассмеялся и потом не мог перестать улыбаться, слушая ее.
- Мы договорились с Витей встретиться на пляже, видимо, идти туда со мной он стеснялся. Провожал меня к месту встречи почему-то его сосед Боря, черненький, носатый, тонкий и нервный мальчик. В лесу он вдруг, без предупреждения (хоть бы рукой махнул что ли!) стал меня целовать. Видно, тоже заскучал от отдыха или решил опыт нагулять, не зря же на пароход садился в такую жару. Я вот сейчас подумала, может, они договорились об этом, чтобы потом обменяться впечатлениями? Неплохо он целовался: решительно, вкусно, по-настоящему, с желанием. Не притворялся ни секунды, я это чувствую.
В результате этих незрелых сексуальных излишеств ноги мои отнимались, я с трудом добралась до пляжа и пошла купаться, чтобы остыть от эротических переживаний. Куда делся Боря, я не знаю до сих пор, а с Витей мы целовались под водой. По ощущениям это не так впечатляюще, технически довольно сложно - приходится преодолевать действие закона Архимеда и желание подышать воздухом, но зато очень оригинально и, главное - прохладно. На суше было больше тридцати градусов.
- Так вот почему ты обратила внимание на текст с Гинаури у Лебокка? - сообразил Артур. - Теперь понятно. И чем там дело кончилось под водой? Он тебя...
- Ничем, - перебила его домыслы Регина. Там народу на пляже было, как туристов не Красной площади. Я проигрывала эти ощущения каждый день перед сном, пока они не стерлись, как заезженная пластинка. И много лет потом ничего подобного не происходило, наверно потому, что я никуда не плыла по течению до недавнего времени. А Витю я потом видела.
- Да?! Я так и думал. Где? - оживился Артур. - Он к тебе прилетал на крыльях любви? Ты дала ему свой адрес? Я бы это дело так не оставил.
- Вы известные следопыты, - прокомментировала она его реплику и ответила на вопрос, - все было хуже! Я его видела по телевизору.
Он разочарованно спросил:
- Честно? И кто он? Музыкант? Нет, медик? Наверно, профессор в белых тапочках.
- Сам ты в белых тапочках. Он астролог. Первый живой астролог, которого я видела по телику, - сказала она серьезно, и они вместе расхохотались.
- Ты так сворачиваешь мужикам мозги! - восхищенно сказал Артур и обнял ее.
- Или они мне? - улыбалась она, глядя на его красивый рот.
- Меня там не было. Мне тогда было двадцать три года.
- Ты был слишком старый для меня. - Регина легла на диван, протягивая к нему руки.
- А сейчас в самый раз? - Он снимал с себя рубашку.
- Посмотрим - ответила она, гладя его оголенную грудь, спускаясь ладонями и глазами с широких ребер в темноту мохнатого живота.