Это было осенью. Бабье лето синело бездонно и глубоко где-то там — в небе. Золотые подсолнухи одуряюще пахли своим клейким ароматом и клонили спелые головы едва ли не до земли. Мы копали картошку. Всей семьей.
У отца от организации давали машину — вернее его организация платила воинской части какие то деньги — и те выделяли огромную военную какую-то с тентом машину. Та приезжала уже к обеду и начинала собирать по полям подписанные мешки и развозить их по домам. А людей увозил автобус. Всегда живому все мало. И земли в том числе. Наш участок был крайний и тут видимо трактор разворачивался и распахал еще соток 20. Ну, отец и рад стараться — заставил меня раскидать семечек. И они к осени так взошли да так уродились — просто на удивление.
И вот собрали уж картошку - машины уехали. За ними потянулись люди с поля. Кто до дороги, кто сразу на своих машинах домой. Спина болела. Руки обзеленились. Губы потрескались от жары. На мне были полукеды и короткий красный ситцевый сарафанчик. Отец увез маму и брата домой. Мотоцикл же на троих. А меня оставили молотить подсолнухи. До города далеко. И у меня было два часа.
Я срезала шляпки подсолнухам. Кидала их как бумеранг на расстеленные квадратом белые полога. А потом выбрала ножку у подсолнуха потолще — пообрезала листья и начала хлопать по перевернутым шляпкам. Увлеклась так, что опомнилась только тогда, когда до пояса чуть ли не стала утопать в семечках. Они у нас там серые такие. Крупные. Тут я подумала, что надо и отдохнуть. Мои что-то запаздывали.
Надо сказать что места там напоминают Англию. Ровные сглаженные холмы. Зеленые и желтые. Осень щедра на краски. Легкая редкая паутинка. Я сидела на вершине одного из холмов и глазам — куда рукой подать ни одной живой души не было. Холм с выбранной картошкой. Белый квадрат и я на куче из семечек.
Полное ощущение свободы. Тишина. И очарование. Я разлеглась так — как рисуют фигуру человека в анатомии. Ручки ножки вверх — вниз — по кольцу. Глаза в небо.
До сих пор я помню то блаженное состояние. Полное слияние с землей, небом, солнцем. Я действительно набираюсь силы от природы. Я лежала тихо и не шевелилась. Вдруг еле уловимое движение почувствовалось рядом почти. Я перевела глаза — побоялась что змея. И чтоб не задеть и не напугать и не быть укушенной. сначала глазами. Смотрю — стоит кошечка. Так у нас называют небольших зверьков. Они наподобие сусликов. Только маленькие. Они пугливы и только шевельнись — как они тут же будто тают в воздухе. Я замерла.
Разведчик подергал носом и решил видимо, что я самая настоящая неживая какая то штука и что еды тут валом. Он свистнул и умчался. Я продолжала лежание недвижимо. Прошло немало времени — я даже начал придремывать — как какое-то колупание и шуршание обратило меня в слух. Через ресницы я видела как грызуны окружили кучу и, стоя на задник лапках, - набивали себе щеки семечками. Делали они это делово и быстро. Носики смешно дергались и подрагивали малюсенькие лапки. Один из них — любопытнее всех — забрался мне на грудь и стоял так и трескал за обе щеки.
Я представила себя со стороны. Этакий гулливер среди лилипутов. Губы расползлись в улыбке и я — сдерживая смех - вздохнула. Смельчак замер — шумнул коротким носиком — пугливая трепетная тишина повисла в воздухе. Я уже не могла сдерживаться. Расхохоталась. И всего моего народца как ветром сдуло. Хвостики стремглав мелькнули среди камешков и травы и исчезли вовсе. Вдруг набежала тучка и закрыла солнышко.
Мне отчего стало страшно. Только что я была почти царица — а тут полная раскоронация и одиночество.
Так вот — получив глоток неожиданной свободы, я была почти коронована — трепетным пугливым отношением и вниманием — а потом вдруг низвержена в жуткое одиночество и страх.
В жизни всегда имеют место взлеты и падения. У всех они бывают.
Но свой тогдашний неожиданный взлет и падение я запомнила на всю жизнь.