В Александре Михайловиче была роскошь и, одновременно, аскета истинного русского христианина, и он притягивал к себе людей, понимающих и любящих роскошь нашей земной жизни, и ценящих её правду. В нем было необыкновенное чутье на людей, казалось он видел их насквозь, и в каждом умел найти, и зацепиться за его доброе и хорошее. Те «черные дыры» людские, которые, все-таки существуют, им безошибочно угадывались с первого взгляда. Толи он был хороший физиономист, толи тонкий многоопытный психолог, а, верно, и то и другое вместе, но он безошибочно мог определить суть человека в первом же коротком разговоре с ним, или просто посмотрев на него. Больше всего он любил природу и, кажется, обожествлял её. Такое отношение к ней, были привиты ему его бабушкой. Он, еще ребенком, был оставлен родителями ей на воспитание в годы гражданской войны. С его слов выходило, что его воспитательница – бабушка, относившаяся к нему, как к сыну, обладала сильным и своенравным характером, и её боялась все деревня, считая ведьмой, и, в тоже время, пользовались её знаниями врачевателя-травника. Она прошла ссылку в Сибирь, последовав туда за своим мужем, осужденным за организацию крестьянского бунта и сожжение барской усадьбы. Похоронив умершего в ссылке мужа, вернулась на родину одна с малыми детьми, и прожила до ста лет в единении с лесом и природой. С его слов выходило, что она сама себе отмерила эти сто лет жизни, и знала, когда умрет. Эти индивидуалистичность и асоциальность его бабки перешли, видимо, к нему, как наследственные черты характера, или были воспитаны ею в нем, и я удивлялся, как он сумел, прожив в Советской России долгую жизнь, остаться таким внутренне независимым человеком. Он «никогда не был членом», как он говорил, то есть не вступал в комсомол, партию, профсоюзы, союзы, общества, комитеты, а жил всегда своей головой и совестью. Другими словами, он был начисто лишен стадного чувства, и честолюбия, и властолюбия, которые заставляют людей с головой погружаться в «тщетную суету» жизни. Это, может быть, по меркам обычного обывателя неправильно, и, даже недопустимо, но как же это, наверное, трудно – жить своим умом и своим Богом. Ведь он сознательно лишал себя всех социальных гарантий, поддержки, т.е. всего, что получает человек воспитанный, как социальное существо, и, несмотря на это он был значительно счастливее других людей, и радовался жизни. А как он умел развеселить окружающих! Я от общения с ним получал такой заряд энергии, веселья и жизнелюбия, каких не получал ни от кого другого. Это была истинная роскошь общения.
Знакомство с ним, с дорогим Александром Михайловичем, и наша с ним дружба это - отдельная песня. Сегодня я вспомнил одну из его сентенций, которые он очень редко, но всегда к месту, высказывал. Он однажды сказал: «Сколько за свою жизнь видел женщин, а ни одну не встретил, чтобы у неё все сто шариков в голове были. У каждой не хватает. Даже, когда они еще девчонки, и то шариков больше в голове, а как бабами становятся, начинают куда-то теряться».
Всплыло в памяти это его изречение у меня само собой, когда наблюдал за Татьяной Толстой и Дуней Смирновой в их разговоре с Сергеем Юрским («школа злословия» от 31.03.08.). Сергей Юрьевич - человек редкого среди творческих людей чувства собственного достоинства, а сейчас и мудрости большой человек, и как не пытались эти «змеи» в разговоре с ним «достать» его свои каверзами, им это не удалось. А следил я, почему-то, за их, наглыми бабьими глазами, у шоуменки в авторитете Толстой выпученными жабьими с высокомерными претензиями на обладание пониманием всего и вся, что творится не у жаб, а у Дульцинеи Смирновой плутовскими, циничными очами прожженной стервы, давно и навсегда лишенной всяческих иллюзий. Смотреть в эти глаза было, мало сказать интересно, как на чужой грех, но это вызывало какой-то внутренний протест, тем более, что на них, этих «умниц», смотрели честные, умные глаза истинного интеллигента, великодушно прощающие им их глупость и наглость. Сергей Юрьевич очень тонко парировал грубые поучения Толстой намеком на её прямую принадлежность к шоу, а когда она, поучая его, начала цитировать Волошина, прикинулся, безграмотным, незнающим из него, Волошина, ровным счетом ничего. Конечно, может быть, это был спектакль для телезрителей, и такова была их цель, но в каждом актере просматривается его личность, а эти женщины не актерки, а профессиональные литераторши. И, я думаю, не могли они, столь правдоподобно, перевоплотиться в истинных стерв, не имея за душой этого своего женского богатства. Кстати, мне показалось, что Дуня ели сдерживалась, чтобы не рассмеяться над своей коллегой по змеиному ремеслу Толстой, после удачных уколов Сергея Юрьевича. Результат этого интеллектуального сражения для меня был ясен еще до его начала, и еще раз убедил, что и у этих публичных женщин не все сто шариков на месте, а те, что остались, испачканы, чем-то дурно пахнущем.
Есть что-то в этой передаче не хорошее, да и придумал то её, наверное, какой-нибудь следователь прокуратуры, владеющий искусством допроса, и незнающий, что такое роскошь общения человеческого. Да и цель, которую перед собой ставят эти змеюки, ничего общего не имеет с нормальным, уважительным отношением к человеку. Только дур, без этих самых шариков, могли втравить в такое подлое предприятие, цель которого - публично унизить человека, да еще двое на одного. Люди и без этого устали от унижений, тетенька Таня, и тетенька Дуня. Покажите лучше, если можете, роскошь человеческого общения.