Зоя Бобкова. Вальс-воспоминание. Книга избранных стихов из пяти частей. СПб., 2007
А как сирень расплёскивала свет!
Зоя Бобкова
Я город на Неве люблю.
И... не люблю...
Я воздух исступленно ртом ловлю, –
признается поэт и прозаик Зоя Бобкова в первых строках книги. Собственно, город на Неве - не просто место и время, но и нечто, не укладывающееся в понятия линейного развития материи. Это - город-принцип, город-мираж, город-сквозняк, когда-то притянувший к себе земли Ингерманландии - и Гатчину, где сегодня живет поэт Зоя Бобкова. Поэтому у неё двойной, отстраненный и проникающий взгляд на город-миф, город-фантом, город-скрипач, город-плач и город-палач...
Я город на Неве люблю. Пусть он такой:
Дышу в полвдоха и хожу с оглядом.
Он венчан утонченной красотой
И стал для нас не городом,
Но Градом. -
словно градом, побившим пшеницу и приведшим ко гладу, прежде всего духовному.
Живые люди и тени земного Петрограда словно ощущают его "беспочвенность" - пространство высушенных болот и не отмоленных костей...
Я лишена была почвы,
А такая по ней тоска,
Будто жизнь прожита заочно…
Судьба поэта - судьба его книги, размещенной на виртуальных страницах. Такой же отчасти страннической и полупризрачной начиналась её жизнь - Харбин, детдом, где воспитательница подарила ей телескоп, словно увеличивающий сияющие слезы вселенной. Эту взаимосвязь всего сущего поэт передает всем сердцем, говоря о матери:
Рано она умерла,
И я считала, она меня предала,
Бросила на произвол стихиям.
Когда мне было плохо,
Было невмоготу
Я костерила ее по косточкам.
Я знала, что она умерла намеренно,
Когда арестовали
И увезли от нее в просторы ГУЛАГа
Ее драгоценного Степана Петровича,
Моего отца.
Больше ничего
Не связывало ее с жизнью,
Даже я – малютка…
Поэтому она и выпала из моей памяти…
Вдруг недавно из Австралии
Мне прислали фотографию.
На ней вся семья Бобковых.
И там даже оказалась мать.
Оттого столь настойчив поиск духовной опоры, воздуха среди несвободы духа. Пятая стена дома поэта - внутренняя незыблема перегородка, за которой остаётся лишь подлинное – старые парки, сострадание к собаке, память о людях:
Известно мне, что мать меня крестила,
Взяв Ангела-Хранителя. И он
Под чистый, благостный, прозрачный звон
Встал надо мной надежно, белокрыло.
А дальше, как вода, пошли года,
Сиротством закаляя и калеча…
Главное, чтобы у человека были крылья, различимые не всеми, как у художника В.Л.Птицына, запечатлевшего лик поэта:
Но вот январь. Василич на посту –
Мольберт с холстом, палитра наготове,
И снова краски для него, как внове.
В обыденном он ищет красоту.
Возьмет культями кисть. И все цвета,
Тона, полутона и вдохновенье –
Сольются в несравненное мгновенье.
Соединятся гений и мечта....
Художник Птицын – из набоковского Рождествено, рядом с пушкинской Суйдой, северной родиной Ганнибалов:
ПЕЩЕРЫ В СЕЛЕ РОЖДЕСТВЕНО
Подземный мир дохнул нам в лица
Остудой, тайной, непокоем.
Из недр земли родник струится.
Марсианские почвы Рождествено
По-над Оредежью-рекой.
Там - таинство земли переходит в Дар художника, в лабиринты набоковской «Ады». Старый парк за домом Рукавишниковых (восстанавливаемый А.А.Сёмочкиным), из просторных окон мансарды которого далеко видно во все стороны света, был подарен «дядей Рукой» 16-ти летнему Владимиру Набокову. Поодаль, за горой Парнас – холмом над Оредежью – бывшие земли декабриста и революционера К.Рылеева. И все это столь противоречивое когда-то пространство входит сегодня в духовный мир З.Бобковой.
Радетель культуры, Зоя Степановна Бобкова ведет многолетнюю борьбу за то, чтобы наконец открылся музей в доме по Садовой 61, откуда был отправлен в ссылку М.Ю.Лермонтов, написавший здесь раскаленные строки "Смерть поэта", – тем, кто избежав суда людского, перекладывая вину на других, не уйдет от иного Суда:
Всё время виноват народ наш бедный,
То выбрал не того, то – поддержал...
Ему опять достались грошик медный,
Предательство, кольцо змеиных жал.
Сегодня российские поэты все меньше вступают в борьбу, предпочитая противостоянию с теми или иными воплощениями зла тихую гавань и бытовую фронду. Лермонтов не стремился за премиями и подачками, не проламывал локтями бока ближнему. Поэтому он и остался для нас одним из идеалов служения отчеству и поэзии...
Сложную и во многом запретную тему сегодняшних Моцарта и Сальери Зоя Бобкова глубоко раскрывает в стихотворении о Пастернаке. Но разноликое зло мира преходяще, -
И скоро ночи белые
взойдут бессонно, -
так хочется верить в те мгновения, когда «Мутно небо, ночь мутна», - А.Пушкин, «Бесы». И тогда в городе бессонных призраков оттаивают недостижимые тени, манящие своих изнанников *) и провидцев, и доныне страждущих встреч:
АЛЕКСАНДРУ БЛОКУ
Прекрасные дамы! Вы – сон и виденье поэта.
Он звал вас в мечтах. Только вы растворились во тьме,
А в блеске дневного, неясного, тихого света
Лишь тени мелькали, в житейской змеясь кутерьме.
Конечно, не только о временах года и настроениях пишет поэт – прежде всего о таинстве Лета Господня, которого взыскует дух:
Лето в зените,
И травы раскинули плат,
В воздухе тесно от звуков,
Так много в нем певчих,
Музыкой делится каждый
И этому рад.
А осенью, распахнутая пашня,
Дышала глубоко, как человек
Мне близкий и понятный, и не страшно,
Что скоро обожжет мне щеки снег.
Побыть на берегу леса и войти в него - кажущегося сегодня столь сиротливым и беззащитным перед наступлением варварской «цивилизации», призывающей к потреблению ценой ради новых потребностей во имя разрастающейся пустоты:
Манит лес.
Наедине с природой
Забываю сложность бытия.
Тишина торжественною одой
Прозвучит в лесу, и сразу я
Становлюсь спокойной, безмятежной,
Отхожу от шумной суеты,
И дышу, и думаю неспешно,
И не ощущаю пустоты.
Стихи – едва ли не мнимая опора, мгновения бессмертия и гармонии, как облака над кострами на берегах Оредежи, или над озёрным замком Павла Первого:
В башне Приоратского замка
Ступеньки в небо, в облака…
На дальнем берегу детдомовского детства
Я в снах бываю.
И тогда во мгле
Костер горит – таинственное действо.
И далеко до угольков в золе.
Свет падает на зримую округу.
Этот отсвет долетает и от сегодняшних строф Зои Бобковой, где исчезает мутное и случайное во взгляде неброской для стороннего ока отеческой природы, таящей и продлевающей христианское начало:
Суйда. Воскресенское.
И окрест – поля.
Благость деревенская –
Отчая земля.
………………………………………
Ветер дунет, зыбь стремглав
Пробежит по полю,
Запах неизвестных трав
Вырвется на волю.
Книга стихов "Вальс-воспоминание" - своего рода наследие, духовное вещество, подлинная «материя», завещанная матерью:
О, заступись за меня, Богородица, –
С Богом незримая связь!
Кто обо мне еще станет заботиться?
Пусть я в любви родилась,
Нежилась в детстве в лучах её ласковых,
Но оборвался тот путь…
Жизнь соблазняла советскими сказками –
Их мне уже не вернуть.
Не обладаю, видно, знаньем
Людскую суть распознавать, -
признается поэт, говоря о людской неблагодарности и жестокости за жест добра и примирения. Извечная тема лермонтовского «Пророка»!
Бремя изгнания из мира "злых и бескрылых" (Набоков) непреходяще в российской словесности. Может, именно из приоткрытого небесного далека можно полюбить и оправдать эту грешную и несправедливую порой землю, отпускающую своих избранников в бытие вечной свободы, духовной музыки, завещанной Пушкиным и Набоковым:
Тьмы
избежит
Мой дух. И забвение,
словно
волна,
Отхлынет. Вне времени
буду
вольна.
----------------------------------------------------
*) прим. Слово изнанников - неологизм
11- 13 декабря 2007 г.