НЕБЕСНЫЙ ВОИН
Николай Гумилев
Стихи Гумилева о Войне… Есть в строках дважды Георгиевского кавалера почти упоение самой сутью битвы, вырастающей у него до размеров вселенской, не свойственное ни ура-патриотическим, шапкозакидательским строкам многих поэтов, ни блоковской скорби от предощущения вестей «С галицийских кровавых полей» или его историзму предвидения для России «вечного боя» со времен Куликовской битвы.
Война Н.Гумилева – ратный, боговдохновенный труд, где воин и пахарь почти неразрывны, опаленные «солнцем духа»:
Как собака на цепи тяжелой,
Чавкает за лесом пулемет.
И гудят шрапнели, словно пчелы,
Собирая ярко-красный мед.
………………………………
И воистину светло и свято
Дело величавое войны,
Серафимы, ясны и крылаты,
За плечами воинов видны.
Тружеников, медленно идущих
На полях, омоченных в крови,
Подвиг сеющих и славу жнущих,
Ныне, Господи, благослови.
«Война»
«…До конца муза Гумилева нашла себя в “военных стихах”», - отмечал критик
В.Жирмунский («Преодолевшие символизм», 1916). Акмеизм Н.Гумилева – это и непреходящая вершина воинской доблести, о которой писал Г.Державин:
Времен в глубоком отдаленьи
Потомство тех увидит тени,
Которых мужествен был дух.
«На взятие Измаила»
Стихи «запрещенного» Николая Гумилева, их ритмика и образный мир, оказали заметное влияние на советских поэтов-фронтовиков, на Бориса Корнилова и Николая Тихонова, и даже на Владимира Набокова, предначертавшего о своем уходе: «…И умру я не в летней беседке / от обжорства и от жары, /а с небесной бабочкой в cетке /на вершине дикой горы» («Как любил я стихи Гумилева!..»), - перебирая в памяти в последние годы жизни гумилевские строки, пленившие некогда даже Бунина, яростного противника символизма и акмеизма: «Не по залам и по салонам, Темным платьям и пиджакам, Я читаю стихи драконам, Водопадам и облакам… И умру я не на постели При нотариусе и враче, А в какой-нибудь дикой щели, Утонувшей в густом плюще, Чтоб войти не во всем открытый Протестантский прибранный рай, А туда, где разбойник, мытарь И блудница крикнут: вставай!» («Я и вы»).
Это «Несравненное право – Самому выбирать свою смерть», право, доступное немногим, было связано у Гумилева с предощущением неотвратимости возмездия. Не меньшего, чем у Блока за причастность музыке «Страшного мира». Возмездие поэта-воина - за дерзость и доблесть в мире людей, ибо «Созидающий башню сорвется».
Даже ведущих его на расстрел поразило то, что Гумилев улыбался своим палачам. Он сам выбрал время и место перехода в зенит, оглядываясь на землю, словно предчувствуя то духовное совершенство, к которому он призывал «синюю звезду»: «Земля, к чему шутить со мною: Одежды нищенские сбрось, И стань, как ты и есть, звездою, Огнем пронизанной насквозь!» («Природа»).
Он любил гордую Анну Ахматову и сына Льва, унаследовавшего его характер:
Расскажите, что мальчика Леву
Я целую, как только могу,
Что австрийскую каску из Львова
Я в подарок ему берегу… -
так в своем первом Романе «Машенька» Набоков откликнулся на взволновавшую его смерть поэта, навсегда связанную для него с гибелью отца от рук террористов.
С ранних стихов он готовил себя для небесной битвы за Слово, полки Которого уже собираются в канун «последних времен» лжи и поругания русской Речи:
...Я слышу; вижу, душ блаженных
Полки встречать тебя идут!
В эфирных ризах позлащенных…
Г.Державин «Урна»
Имени Гумилева и его стихам суждено бессмертие. Ибо в небывалом еще сражении за Небесный Град, «Иерусалим пилигримов», в который он стремился, примеряя латы и облачение то конквистадора, то античного героя пред «Самофракийской Победой», он будет в стане воинов «из рати Христовой» (В.Набоков) и созидателей Города-храма, ведомый «синими светами рая»:
Я – угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле.
Я возревновал о славе Отчей
Как на небесах, и на земле.
Сердце будет пламенем палимо
Вплоть до дня когда взойдут, ясны,
Стены Нового Иерусалима
На полях моей родной страны.
«Память»
Такова память о грядущем, когда «времени уже не будет» (Откр. 10:6).
Честь и достоинство – неотъемлемые качества русских поэтов и офицеров, бесстрашно вступавших в дуэль с «духом немым и глухим» (Мрк. 9:25). К несчастью, сегодня эти понятия почти вычеркнуты из писательского обихода. Видимо, за их возвращение еще предстоит грандиозная битва, сродни той, что огненными росчерками передана в стихотворении «Наступление»:
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого, что Господне Слово
Лучше хлеба питает нас.
…………………………..
Словно молоты громовые
Или воды гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьется в груди моей.
Воистину, брашно духа – это и строфы поэта, пересотворенного, подобно пушкинскому Пророку, в небесного воина и оратая, приближающему чудо Воскрешения своим ратным подвигом, который, как и в земной судьбе, «любит жизнь и верит в Бога» - Слово.
День Поэзии 2007: Санкт-Петербург - Россия