КАЖДОМУ ПО ПОТРЕБНОСТИ
У Лени Голубкова было отвратительнейшее настроение. Голова так и гудела, а на жену вообще страшно было смотреть. Эх! Подумал Леня, а как прекрасно все начиналось! И слеза умиления появилась на его измученном призрачными мечтаниями лице. Уже который раз Леня делал безуспешную попытку все обдумать, но каждый раз эти мучительные потуги ни к чему не приводили. Да! Но это же точно - все было. И дом в Париже, и импортные сапоги, и слава, и зависть соседей-неудачников, которые не успели вложить, Леня вспомнил, как злобно на него смотрели соседи, что справа. Но ни Леня же бы виноват в том, что они поспешили и купили Волгу ГАЗ-24. Но когда над ними все смялись, вгрохать такие деньги в эту совковскую тележку, которые вскоре каждый гражданин свободной, демократической России получит за 25 рублей. Вот дураки! Да! Все это было, был этот счастливый прекрасный сон и личная дружба с величайшим гением современности Иваном Ивановичем Мавродаевским и как возмущался Леня тиранией коммунистов и тупостью Советской власти, которая этого гения почти всю жизнь всю жизнь держа в тюрьме то, называя мелким мошенником, то жуликом. И только благодаря «Великой перестройке» - этот гений смог «осчастливить» столько миллионов россиян доселе замученных Советской властью, постоянными очередями за почти бесплатной колбасой. И сколько раз наполнялось сердце Лени праведным гневом, когда во время дружеских бесед с Иваном Ивановичем, тот ему показывал прилавки магазинов Парижа. В начале, конечно Лене было в душе обидно, что Иван Иванович с такой злобой и ненавистью отзывался обо всем отечественном, но после того, как Мавродаевский показал ему на фотографии, его будущий дом в Париже, Леня перестроился. Более того, и сам стал как-то свысока и немного брезгливо относиться ко всему отечественному, тем более что телевидение, и все средства массовой информации внушали «Россия-редиска». Конечно с одной стороны вроде бы Родина, но с другой стороны дом в Париже! Такой красивый, такой гладкий и чистый, что у Лени моментально захватывало дух. А после того, как Иван Иванович третий раз показал фотографию дома Лени ему все
- Надо же! – думал Леня, таких хороших людей бывшие власти держали в тюрьме, но теперь все изменилось! И те кого долгие годы держали в неволе, все на свободе, и более того, эти талантливые люди все в принципе с нар переселились в уютные и мягкие кресла начальников и с рвением принялись все за свою работу и строительство нового демократического и самое главное для них свободного от уголовного Кодекса и прочих Законов общества. И все это – они делали с одной единственной целью: осчастливить таких людей как Леня. Об этом Иван Иванович рассказывал Лене со слезами на глазах и Леня с грустью думал: «Эх, если бы не эта бесчеловеческая власть, державшая Мавродаевского и его многочисленных друзей в тюрьмах, сколько пользы людям, стране они принесли бы». А когда Леня прикидывал проценты, дивиденды, которые он потерял за все годы Советской власти, Леня вообще доходил до обморока. Да! Все это было! Это все Леня помнил и понимал, но дальше что произошло, Леня вообще ничего не мог понять.
Все переменилось, как в страшном, кошмарном сне. Но сколько Леня не пытался, понять ничего не мог. На улице Леню проклинали. Дома: жена, после того, как ее импортные сапоги, несмотря на красивые этикетки, разорвались по всем швам, и оказались шитыми из гнилого картона, а шуба вообще из шкур дохлых кошек, окончательно озверела. Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все кричали, «Мавродаевский вор! Жулик!» Одни говорили, что он в тюрьме, другие убежал в Америку. Толпами подкарауливали Леню в нетрезвом виде, хватали, избивали, говорили, что он брат Мавродаевского, что у него закопаны миллиарды. Но, несмотря на все эти ужасы и страдания Леня хранил в душе светлую веру в Иван Ивановича. Он верил убеждению и фанатично, не мог такой честный, добрый человек, столько пострадавший при прошлой власти, столько лет по тюрьмам сидевший, и все эти муки принявший, исключительно и бескорыстно, ради того, чтобы осчастливить миллионы россиян, нет, не мог такой человек оказаться жуликом! И поэтому, Леня был готов перенести любые муки и лишения, лишь бы один раз увидеть Иван Ивановича, взглянуть в его добрые, честные глаза, и чтобы он ему объяснил, в чем тут дело, а в том что Иван Иванович все сможет объяснить и все расставит по местам, Леня не сомневался. Но с этим было очень трудно! Везде, во всех многочисленных дворцах, принадлежавших Иван Ивановичу и его родственникам, стояли накаченные как быки и угрюмые как бульдоги охранники, вооруженные всеми видами оружия. И они, не очень церемонясь, словно голодных собак, пинками отгоняли людей просивших вернуть им краденые деньги. Несколько раз попало и Лене, но он не сдавался, он днем и ночью с горящими глазами, ходил и искал, того, которому он верил и которого в эту трудную минуту Леня продавать не собирался. Только страшную муку ему причиняло «слушать ругань несознательных» вкладчиков в адрес Иван Ивановича. Его вера в то, что они все получат и дивиденды, и шубы, и дома в Париже, где они будут пить хороший «краснодарский» чай, не только не ослабевала, а, наоборот, с каждым днем укреплялась и возрастала.
По ночам к нему стал приходить Иван Иванович, и говорить: «Держись Леня! Не сомневайся и верь! Наступит день, когда все дворцы Парижа будут принадлежать Нам! Крепись, товарищ! Эти сны вдохновляли Леню. Единственно, что его смущало, что во сне Иван Иванович был с бородой и усами, и очень походил на Владимира Ильича, да и обращался к нему «товарищ» хотя в жизни ненавидел это слово, так как и слова, Закон и Уголовный Кодекс». Наверное, подумал Леня, борода это для конспирации», а на слово «товарищ» решил Леня не обращать внимания.
Но эти сны затронули в душе Лени, давно замолкшие струны и вызвали к жизни упорно забытые, но все же теперь сладостные воспоминания: а именно этот до боли знакомый Лене профиль Вождя. Да, да! Понял, все понял – завопил Леня. – все понял, это он! От его крика проснулись все бомжи, ночевавшие вместе с Леней в подвале, и чуть не побили его. Эту ночь Леня долго не мог заснуть, а когда все же заснул, к нему снова пришел Вождь, или точнее это был Мавродаевский, но уже с бородой и усами характерными для Вождя жестами и начал Вождь Леню грозно обличать.
Как же это ты, начал Вождь мог изменить светлому делу, мировой революции, поддался мелкобуржуазной пропаганде, и предал дело служения мировому пролетариату, ты Леня, был ударником коммунистического труда, передовиком, сколько у тебя грамот и медалей было! Чего тебе не хватало! Под грозным взглядом Вождя, Леня вообще сник, окончательно запутался, но вдруг вспомнил крик жены и проклятия вкладчиков и залепетал:
- Да я ничего, да я готов от своих денег и дома в Париже отказаться ради светлого дела, но спаси родной от жены, да и от акционеров спасу нет! – взмолился Леня и даже на колени встал.
Ну, знай товарищ! Великая тайна доверена тебе, и великие страдания и лишения предстоят на этой светлой дороге. Терпи товарищ! Ибо не бывает легких путей к великой цели освобождения пролетариата от цепей и эксплуатации! И так взглянул в глаза Лене, что мигом его сомнения исчезли, и он почувствовал в себе огромное стремление к трудовым подвигам, но тут же вспомнил, как хорошо живут рабочие на Западе, почему-то вытер дырявые ботинки о рваные штаны и робко произнес:
Да уж больно хорошо живут-то на западе рабочие… да как-то неловко им помогать, может хоть половину денег вернуть, что заняли?
После этих слов на лице вождя появилось недовольство и возмущение, такое. Что у Лени побежал мороз по коже, но Вождь взял себя в руки, веско поднял палец, и с укоризной ответил:
- Эх, Леня, Леня, уж очень засорен твой мозг мелкобуржуазными мещанскими инстинктами, иначе понимал бы ты, что Российский народ отдав все, что было накоплено за тысячу лет, добился хорошей жизни для Западного пролетариата, но Леня укоризненно раскачивая головой. Продолжал Вождь.
- Ты забыл, что мы должны добиться прекрасной жизни для пролетариата всего мира, да Леня, стыдно быть таким политическим близоруким и жадным на фоне сотен миллионов пролетариев, которые в Индии, ходят босиком, не имея возможности купить элементарную обувь. И не стыдно тебе предлагать вернуть вклады, этим буржуям вкладчикам, в то время как сотни миллионов пролетариев Африки ходят почти голыми. – Эх, Леня! Вождь укоризненно покачал головой, как тебе не стыдно говорить о каких-то акциях и мещанских дивидендах. И Лене стало стыдно, да так стыдно, что он готов был провалиться сквозь землю. Тут вождь, прищурившись, как бы оценивая, сколько он мог бы стоить, посмотрел на Леню, но потом ничего больше не говоря, махнул рукой, сел в свой «Мерседесс» и уехал. А Леня стоял и с грустью думал: «Эх, жаль, что слишком грязный, а рваный мой костюм, и чересчур дырявые мои ботинки. Стыдно отдать их Ивану Ивановичу, да и «Мерседесс» Иван Ивановича могут запачкать, но ничего! – подумал Леня, - ночью и днем буду работать все, что осталось от России – раздам, но добьюсь того, чтоб великий гений и Вождь смог одеть и обуть братский, рабочий класс Африки и Индии.
Закриев Руслан
КАЖДОМУ ПО ПОТРЕБНОСТИ
У Лени Голубкова было отвратительнейшее настроение. Голова так и гудела, а на жену вообще страшно было смотреть. Эх! Подумал Леня, а как прекрасно все начиналось! И слеза умиления появилась на его измученном призрачными мечтаниями лице. Уже который раз Леня делал безуспешную попытку все обдумать, но каждый раз эти мучительные потуги ни к чему не приводили. Да! Но это же точно - все было. И дом в Париже, и импортные сапоги, и слава, и зависть соседей-неудачников, которые не успели вложить, Леня вспомнил, как злобно на него смотрели соседи, что справа. Но ни Леня же бы виноват в том, что они поспешили и купили Волгу ГАЗ-24. Но когда над ними все смялись, вгрохать такие деньги в эту совковскую тележку, которые вскоре каждый гражданин свободной, демократической России получит за 25 рублей. Вот дураки! Да! Все это было, был этот счастливый прекрасный сон и личная дружба с величайшим гением современности Иваном Ивановичем Мавродаевским и как возмущался Леня тиранией коммунистов и тупостью Советской власти, которая этого гения почти всю жизнь всю жизнь держа в тюрьме то, называя мелким мошенником, то жуликом. И только благодаря «Великой перестройке» - этот гений смог «осчастливить» столько миллионов россиян доселе замученных Советской властью, постоянными очередями за почти бесплатной колбасой. И сколько раз наполнялось сердце Лени праведным гневом, когда во время дружеских бесед с Иваном Ивановичем, тот ему показывал прилавки магазинов Парижа. В начале, конечно Лене было в душе обидно, что Иван Иванович с такой злобой и ненавистью отзывался обо всем отечественном, но после того, как Мавродаевский показал ему на фотографии, его будущий дом в Париже, Леня перестроился. Более того, и сам стал как-то свысока и немного брезгливо относиться ко всему отечественному, тем более что телевидение, и все средства массовой информации внушали «Россия-редиска». Конечно с одной стороны вроде бы Родина, но с другой стороны дом в Париже! Такой красивый, такой гладкий и чистый, что у Лени моментально захватывало дух. А после того, как Иван Иванович третий раз показал фотографию дома Лени ему все
- Надо же! – думал Леня, таких хороших людей бывшие власти держали в тюрьме, но теперь все изменилось! И те кого долгие годы держали в неволе, все на свободе, и более того, эти талантливые люди все в принципе с нар переселились в уютные и мягкие кресла начальников и с рвением принялись все за свою работу и строительство нового демократического и самое главное для них свободного от уголовного Кодекса и прочих Законов общества. И все это – они делали с одной единственной целью: осчастливить таких людей как Леня. Об этом Иван Иванович рассказывал Лене со слезами на глазах и Леня с грустью думал: «Эх, если бы не эта бесчеловеческая власть, державшая Мавродаевского и его многочисленных друзей в тюрьмах, сколько пользы людям, стране они принесли бы». А когда Леня прикидывал проценты, дивиденды, которые он потерял за все годы Советской власти, Леня вообще доходил до обморока. Да! Все это было! Это все Леня помнил и понимал, но дальше что произошло, Леня вообще ничего не мог понять.
Все переменилось, как в страшном, кошмарном сне. Но сколько Леня не пытался, понять ничего не мог. На улице Леню проклинали. Дома: жена, после того, как ее импортные сапоги, несмотря на красивые этикетки, разорвались по всем швам, и оказались шитыми из гнилого картона, а шуба вообще из шкур дохлых кошек, окончательно озверела. Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все кричали, «Мавродаевский вор! Жулик!» Одни говорили, что он в тюрьме, другие убежал в Америку. Толпами подкарауливали Леню в нетрезвом виде, хватали, избивали, говорили, что он брат Мавродаевского, что у него закопаны миллиарды. Но, несмотря на все эти ужасы и страдания Леня хранил в душе светлую веру в Иван Ивановича. Он верил убеждению и фанатично, не мог такой честный, добрый человек, столько пострадавший при прошлой власти, столько лет по тюрьмам сидевший, и все эти муки принявший, исключительно и бескорыстно, ради того, чтобы осчастливить миллионы россиян, нет, не мог такой человек оказаться жуликом! И поэтому, Леня был готов перенести любые муки и лишения, лишь бы один раз увидеть Иван Ивановича, взглянуть в его добрые, честные глаза, и чтобы он ему объяснил, в чем тут дело, а в том что Иван Иванович все сможет объяснить и все расставит по местам, Леня не сомневался. Но с этим было очень трудно! Везде, во всех многочисленных дворцах, принадлежавших Иван Ивановичу и его родственникам, стояли накаченные как быки и угрюмые как бульдоги охранники, вооруженные всеми видами оружия. И они, не очень церемонясь, словно голодных собак, пинками отгоняли людей просивших вернуть им краденые деньги. Несколько раз попало и Лене, но он не сдавался, он днем и ночью с горящими глазами, ходил и искал, того, которому он верил и которого в эту трудную минуту Леня продавать не собирался. Только страшную муку ему причиняло «слушать ругань несознательных» вкладчиков в адрес Иван Ивановича. Его вера в то, что они все получат и дивиденды, и шубы, и дома в Париже, где они будут пить хороший «краснодарский» чай, не только не ослабевала, а, наоборот, с каждым днем укреплялась и возрастала.
По ночам к нему стал приходить Иван Иванович, и говорить: «Держись Леня! Не сомневайся и верь! Наступит день, когда все дворцы Парижа будут принадлежать Нам! Крепись, товарищ! Эти сны вдохновляли Леню. Единственно, что его смущало, что во сне Иван Иванович был с бородой и усами, и очень походил на Владимира Ильича, да и обращался к нему «товарищ» хотя в жизни ненавидел это слово, так как и слова, Закон и Уголовный Кодекс». Наверное, подумал Леня, борода это для конспирации», а на слово «товарищ» решил Леня не обращать внимания.
Но эти сны затронули в душе Лени, давно замолкшие струны и вызвали к жизни упорно забытые, но все же теперь сладостные воспоминания: а именно этот до боли знакомый Лене профиль Вождя. Да, да! Понял, все понял – завопил Леня. – все понял, это он! От его крика проснулись все бомжи, ночевавшие вместе с Леней в подвале, и чуть не побили его. Эту ночь Леня долго не мог заснуть, а когда все же заснул, к нему снова пришел Вождь, или точнее это был Мавродаевский, но уже с бородой и усами характерными для Вождя жестами и начал Вождь Леню грозно обличать.
Как же это ты, начал Вождь мог изменить светлому делу, мировой революции, поддался мелкобуржуазной пропаганде, и предал дело служения мировому пролетариату, ты Леня, был ударником коммунистического труда, передовиком, сколько у тебя грамот и медалей было! Чего тебе не хватало! Под грозным взглядом Вождя, Леня вообще сник, окончательно запутался, но вдруг вспомнил крик жены и проклятия вкладчиков и залепетал:
- Да я ничего, да я готов от своих денег и дома в Париже отказаться ради светлого дела, но спаси родной от жены, да и от акционеров спасу нет! – взмолился Леня и даже на колени встал.
Ну, знай товарищ! Великая тайна доверена тебе, и великие страдания и лишения предстоят на этой светлой дороге. Терпи товарищ! Ибо не бывает легких путей к великой цели освобождения пролетариата от цепей и эксплуатации! И так взглянул в глаза Лене, что мигом его сомнения исчезли, и он почувствовал в себе огромное стремление к трудовым подвигам, но тут же вспомнил, как хорошо живут рабочие на Западе, почему-то вытер дырявые ботинки о рваные штаны и робко произнес:
Да уж больно хорошо живут-то на западе рабочие… да как-то неловко им помогать, может хоть половину денег вернуть, что заняли?
После этих слов на лице вождя появилось недовольство и возмущение, такое. Что у Лени побежал мороз по коже, но Вождь взял себя в руки, веско поднял палец, и с укоризной ответил:
- Эх, Леня, Леня, уж очень засорен твой мозг мелкобуржуазными мещанскими инстинктами, иначе понимал бы ты, что Российский народ отдав все, что было накоплено за тысячу лет, добился хорошей жизни для Западного пролетариата, но Леня укоризненно раскачивая головой. Продолжал Вождь.
- Ты забыл, что мы должны добиться прекрасной жизни для пролетариата всего мира, да Леня, стыдно быть таким политическим близоруким и жадным на фоне сотен миллионов пролетариев, которые в Индии, ходят босиком, не имея возможности купить элементарную обувь. И не стыдно тебе предлагать вернуть вклады, этим буржуям вкладчикам, в то время как сотни миллионов пролетариев Африки ходят почти голыми. – Эх, Леня! Вождь укоризненно покачал головой, как тебе не стыдно говорить о каких-то акциях и мещанских дивидендах. И Лене стало стыдно, да так стыдно, что он готов был провалиться сквозь землю. Тут вождь, прищурившись, как бы оценивая, сколько он мог бы стоить, посмотрел на Леню, но потом ничего больше не говоря, махнул рукой, сел в свой «Мерседесс» и уехал. А Леня стоял и с грустью думал: «Эх, жаль, что слишком грязный, а рваный мой костюм, и чересчур дырявые мои ботинки. Стыдно отдать их Ивану Ивановичу, да и «Мерседесс» Иван Ивановича могут запачкать, но ничего! – подумал Леня, - ночью и днем буду работать все, что осталось от России – раздам, но добьюсь того, чтоб великий гений и Вождь смог одеть и обуть братский, рабочий класс Африки и Индии.
Закриев Руслан
КАЖДОМУ ПО ПОТРЕБНОСТИ
У Лени Голубкова было отвратительнейшее настроение. Голова так и гудела, а на жену вообще страшно было смотреть. Эх! Подумал Леня, а как прекрасно все начиналось! И слеза умиления появилась на его измученном призрачными мечтаниями лице. Уже который раз Леня делал безуспешную попытку все обдумать, но каждый раз эти мучительные потуги ни к чему не приводили. Да! Но это же точно - все было. И дом в Париже, и импортные сапоги, и слава, и зависть соседей-неудачников, которые не успели вложить, Леня вспомнил, как злобно на него смотрели соседи, что справа. Но ни Леня же бы виноват в том, что они поспешили и купили Волгу ГАЗ-24. Но когда над ними все смялись, вгрохать такие деньги в эту совковскую тележку, которые вскоре каждый гражданин свободной, демократической России получит за 25 рублей. Вот дураки! Да! Все это было, был этот счастливый прекрасный сон и личная дружба с величайшим гением современности Иваном Ивановичем Мавродаевским и как возмущался Леня тиранией коммунистов и тупостью Советской власти, которая этого гения почти всю жизнь всю жизнь держа в тюрьме то, называя мелким мошенником, то жуликом. И только благодаря «Великой перестройке» - этот гений смог «осчастливить» столько миллионов россиян доселе замученных Советской властью, постоянными очередями за почти бесплатной колбасой. И сколько раз наполнялось сердце Лени праведным гневом, когда во время дружеских бесед с Иваном Ивановичем, тот ему показывал прилавки магазинов Парижа. В начале, конечно Лене было в душе обидно, что Иван Иванович с такой злобой и ненавистью отзывался обо всем отечественном, но после того, как Мавродаевский показал ему на фотографии, его будущий дом в Париже, Леня перестроился. Более того, и сам стал как-то свысока и немного брезгливо относиться ко всему отечественному, тем более что телевидение, и все средства массовой информации внушали «Россия-редиска». Конечно с одной стороны вроде бы Родина, но с другой стороны дом в Париже! Такой красивый, такой гладкий и чистый, что у Лени моментально захватывало дух. А после того, как Иван Иванович третий раз показал фотографию дома Лени ему все
- Надо же! – думал Леня, таких хороших людей бывшие власти держали в тюрьме, но теперь все изменилось! И те кого долгие годы держали в неволе, все на свободе, и более того, эти талантливые люди все в принципе с нар переселились в уютные и мягкие кресла начальников и с рвением принялись все за свою работу и строительство нового демократического и самое главное для них свободного от уголовного Кодекса и прочих Законов общества. И все это – они делали с одной единственной целью: осчастливить таких людей как Леня. Об этом Иван Иванович рассказывал Лене со слезами на глазах и Леня с грустью думал: «Эх, если бы не эта бесчеловеческая власть, державшая Мавродаевского и его многочисленных друзей в тюрьмах, сколько пользы людям, стране они принесли бы». А когда Леня прикидывал проценты, дивиденды, которые он потерял за все годы Советской власти, Леня вообще доходил до обморока. Да! Все это было! Это все Леня помнил и понимал, но дальше что произошло, Леня вообще ничего не мог понять.
Все переменилось, как в страшном, кошмарном сне. Но сколько Леня не пытался, понять ничего не мог. На улице Леню проклинали. Дома: жена, после того, как ее импортные сапоги, несмотря на красивые этикетки, разорвались по всем швам, и оказались шитыми из гнилого картона, а шуба вообще из шкур дохлых кошек, окончательно озверела. Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все кричали, «Мавродаевский вор! Жулик!» Одни говорили, что он в тюрьме, другие убежал в Америку. Толпами подкарауливали Леню в нетрезвом виде, хватали, избивали, говорили, что он брат Мавродаевского, что у него закопаны миллиарды. Но, несмотря на все эти ужасы и страдания Леня хранил в душе светлую веру в Иван Ивановича. Он верил убеждению и фанатично, не мог такой честный, добрый человек, столько пострадавший при прошлой власти, столько лет по тюрьмам сидевший, и все эти муки принявший, исключительно и бескорыстно, ради того, чтобы осчастливить миллионы россиян, нет, не мог такой человек оказаться жуликом! И поэтому, Леня был готов перенести любые муки и лишения, лишь бы один раз увидеть Иван Ивановича, взглянуть в его добрые, честные глаза, и чтобы он ему объяснил, в чем тут дело, а в том что Иван Иванович все сможет объяснить и все расставит по местам, Леня не сомневался. Но с этим было очень трудно! Везде, во всех многочисленных дворцах, принадлежавших Иван Ивановичу и его родственникам, стояли накаченные как быки и угрюмые как бульдоги охранники, вооруженные всеми видами оружия. И они, не очень церемонясь, словно голодных собак, пинками отгоняли людей просивших вернуть им краденые деньги. Несколько раз попало и Лене, но он не сдавался, он днем и ночью с горящими глазами, ходил и искал, того, которому он верил и которого в эту трудную минуту Леня продавать не собирался. Только страшную муку ему причиняло «слушать ругань несознательных» вкладчиков в адрес Иван Ивановича. Его вера в то, что они все получат и дивиденды, и шубы, и дома в Париже, где они будут пить хороший «краснодарский» чай, не только не ослабевала, а, наоборот, с каждым днем укреплялась и возрастала.
По ночам к нему стал приходить Иван Иванович, и говорить: «Держись Леня! Не сомневайся и верь! Наступит день, когда все дворцы Парижа будут принадлежать Нам! Крепись, товарищ! Эти сны вдохновляли Леню. Единственно, что его смущало, что во сне Иван Иванович был с бородой и усами, и очень походил на Владимира Ильича, да и обращался к нему «товарищ» хотя в жизни ненавидел это слово, так как и слова, Закон и Уголовный Кодекс». Наверное, подумал Леня, борода это для конспирации», а на слово «товарищ» решил Леня не обращать внимания.
Но эти сны затронули в душе Лени, давно замолкшие струны и вызвали к жизни упорно забытые, но все же теперь сладостные воспоминания: а именно этот до боли знакомый Лене профиль Вождя. Да, да! Понял, все понял – завопил Леня. – все понял, это он! От его крика проснулись все бомжи, ночевавшие вместе с Леней в подвале, и чуть не побили его. Эту ночь Леня долго не мог заснуть, а когда все же заснул, к нему снова пришел Вождь, или точнее это был Мавродаевский, но уже с бородой и усами характерными для Вождя жестами и начал Вождь Леню грозно обличать.
Как же это ты, начал Вождь мог изменить светлому делу, мировой революции, поддался мелкобуржуазной пропаганде, и предал дело служения мировому пролетариату, ты Леня, был ударником коммунистического труда, передовиком, сколько у тебя грамот и медалей было! Чего тебе не хватало! Под грозным взглядом Вождя, Леня вообще сник, окончательно запутался, но вдруг вспомнил крик жены и проклятия вкладчиков и залепетал:
- Да я ничего, да я готов от своих денег и дома в Париже отказаться ради светлого дела, но спаси родной от жены, да и от акционеров спасу нет! – взмолился Леня и даже на колени встал.
Ну, знай товарищ! Великая тайна доверена тебе, и великие страдания и лишения предстоят на этой светлой дороге. Терпи товарищ! Ибо не бывает легких путей к великой цели освобождения пролетариата от цепей и эксплуатации! И так взглянул в глаза Лене, что мигом его сомнения исчезли, и он почувствовал в себе огромное стремление к трудовым подвигам, но тут же вспомнил, как хорошо живут рабочие на Западе, почему-то вытер дырявые ботинки о рваные штаны и робко произнес:
Да уж больно хорошо живут-то на западе рабочие… да как-то неловко им помогать, может хоть половину денег вернуть, что заняли?
После этих слов на лице вождя появилось недовольство и возмущение, такое. Что у Лени побежал мороз по коже, но Вождь взял себя в руки, веско поднял палец, и с укоризной ответил:
- Эх, Леня, Леня, уж очень засорен твой мозг мелкобуржуазными мещанскими инстинктами, иначе понимал бы ты, что Российский народ отдав все, что было накоплено за тысячу лет, добился хорошей жизни для Западного пролетариата, но Леня укоризненно раскачивая головой. Продолжал Вождь.
- Ты забыл, что мы должны добиться прекрасной жизни для пролетариата всего мира, да Леня, стыдно быть таким политическим близоруким и жадным на фоне сотен миллионов пролетариев, которые в Индии, ходят босиком, не имея возможности купить элементарную обувь. И не стыдно тебе предлагать вернуть вклады, этим буржуям вкладчикам, в то время как сотни миллионов пролетариев Африки ходят почти голыми. – Эх, Леня! Вождь укоризненно покачал головой, как тебе не стыдно говорить о каких-то акциях и мещанских дивидендах. И Лене стало стыдно, да так стыдно, что он готов был провалиться сквозь землю. Тут вождь, прищурившись, как бы оценивая, сколько он мог бы стоить, посмотрел на Леню, но потом ничего больше не говоря, махнул рукой, сел в свой «Мерседесс» и уехал. А Леня стоял и с грустью думал: «Эх, жаль, что слишком грязный, а рваный мой костюм, и чересчур дырявые мои ботинки. Стыдно отдать их Ивану Ивановичу, да и «Мерседесс» Иван Ивановича могут запачкать, но ничего! – подумал Леня, - ночью и днем буду работать все, что осталось от России – раздам, но добьюсь того, чтоб великий гений и Вождь смог одеть и обуть братский, рабочий класс Африки и Индии.
Закриев Руслан
КАЖДОМУ ПО ПОТРЕБНОСТИ
У Лени Голубкова было отвратительнейшее настроение. Голова так и гудела, а на жену вообще страшно было смотреть. Эх! Подумал Леня, а как прекрасно все начиналось! И слеза умиления появилась на его измученном призрачными мечтаниями лице. Уже который раз Леня делал безуспешную попытку все обдумать, но каждый раз эти мучительные потуги ни к чему не приводили. Да! Но это же точно - все было. И дом в Париже, и импортные сапоги, и слава, и зависть соседей-неудачников, которые не успели вложить, Леня вспомнил, как злобно на него смотрели соседи, что справа. Но ни Леня же бы виноват в том, что они поспешили и купили Волгу ГАЗ-24. Но когда над ними все смялись, вгрохать такие деньги в эту совковскую тележку, которые вскоре каждый гражданин свободной, демократической России получит за 25 рублей. Вот дураки! Да! Все это было, был этот счастливый прекрасный сон и личная дружба с величайшим гением современности Иваном Ивановичем Мавродаевским и как возмущался Леня тиранией коммунистов и тупостью Советской власти, которая этого гения почти всю жизнь всю жизнь держа в тюрьме то, называя мелким мошенником, то жуликом. И только благодаря «Великой перестройке» - этот гений смог «осчастливить» столько миллионов россиян доселе замученных Советской властью, постоянными очередями за почти бесплатной колбасой. И сколько раз наполнялось сердце Лени праведным гневом, когда во время дружеских бесед с Иваном Ивановичем, тот ему показывал прилавки магазинов Парижа. В начале, конечно Лене было в душе обидно, что Иван Иванович с такой злобой и ненавистью отзывался обо всем отечественном, но после того, как Мавродаевский показал ему на фотографии, его будущий дом в Париже, Леня перестроился. Более того, и сам стал как-то свысока и немного брезгливо относиться ко всему отечественному, тем более что телевидение, и все средства массовой информации внушали «Россия-редиска». Конечно с одной стороны вроде бы Родина, но с другой стороны дом в Париже! Такой красивый, такой гладкий и чистый, что у Лени моментально захватывало дух. А после того, как Иван Иванович третий раз показал фотографию дома Лени ему все
- Надо же! – думал Леня, таких хороших людей бывшие власти держали в тюрьме, но теперь все изменилось! И те кого долгие годы держали в неволе, все на свободе, и более того, эти талантливые люди все в принципе с нар переселились в уютные и мягкие кресла начальников и с рвением принялись все за свою работу и строительство нового демократического и самое главное для них свободного от уголовного Кодекса и прочих Законов общества. И все это – они делали с одной единственной целью: осчастливить таких людей как Леня. Об этом Иван Иванович рассказывал Лене со слезами на глазах и Леня с грустью думал: «Эх, если бы не эта бесчеловеческая власть, державшая Мавродаевского и его многочисленных друзей в тюрьмах, сколько пользы людям, стране они принесли бы». А когда Леня прикидывал проценты, дивиденды, которые он потерял за все годы Советской власти, Леня вообще доходил до обморока. Да! Все это было! Это все Леня помнил и понимал, но дальше что произошло, Леня вообще ничего не мог понять.
Все переменилось, как в страшном, кошмарном сне. Но сколько Леня не пытался, понять ничего не мог. На улице Леню проклинали. Дома: жена, после того, как ее импортные сапоги, несмотря на красивые этикетки, разорвались по всем швам, и оказались шитыми из гнилого картона, а шуба вообще из шкур дохлых кошек, окончательно озверела. Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все кричали, «Мавродаевский вор! Жулик!» Одни говорили, что он в тюрьме, другие убежал в Америку. Толпами подкарауливали Леню в нетрезвом виде, хватали, избивали, говорили, что он брат Мавродаевского, что у него закопаны миллиарды. Но, несмотря на все эти ужасы и страдания Леня хранил в душе светлую веру в Иван Ивановича. Он верил убеждению и фанатично, не мог такой честный, добрый человек, столько пострадавший при прошлой власти, столько лет по тюрьмам сидевший, и все эти муки принявший, исключительно и бескорыстно, ради того, чтобы осчастливить миллионы россиян, нет, не мог такой человек оказаться жуликом! И поэтому, Леня был готов перенести любые муки и лишения, лишь бы один раз увидеть Иван Ивановича, взглянуть в его добрые, честные глаза, и чтобы он ему объяснил, в чем тут дело, а в том что Иван Иванович все сможет объяснить и все расставит по местам, Леня не сомневался. Но с этим было очень трудно! Везде, во всех многочисленных дворцах, принадлежавших Иван Ивановичу и его родственникам, стояли накаченные как быки и угрюмые как бульдоги охранники, вооруженные всеми видами оружия. И они, не очень церемонясь, словно голодных собак, пинками отгоняли людей просивших вернуть им краденые деньги. Несколько раз попало и Лене, но он не сдавался, он днем и ночью с горящими глазами, ходил и искал, того, которому он верил и которого в эту трудную минуту Леня продавать не собирался. Только страшную муку ему причиняло «слушать ругань несознательных» вкладчиков в адрес Иван Ивановича. Его вера в то, что они все получат и дивиденды, и шубы, и дома в Париже, где они будут пить хороший «краснодарский» чай, не только не ослабевала, а, наоборот, с каждым днем укреплялась и возрастала.
По ночам к нему стал приходить Иван Иванович, и говорить: «Держись Леня! Не сомневайся и верь! Наступит день, когда все дворцы Парижа будут принадлежать Нам! Крепись, товарищ! Эти сны вдохновляли Леню. Единственно, что его смущало, что во сне Иван Иванович был с бородой и усами, и очень походил на Владимира Ильича, да и обращался к нему «товарищ» хотя в жизни ненавидел это слово, так как и слова, Закон и Уголовный Кодекс». Наверное, подумал Леня, борода это для конспирации», а на слово «товарищ» решил Леня не обращать внимания.
Но эти сны затронули в душе Лени, давно замолкшие струны и вызвали к жизни упорно забытые, но все же теперь сладостные воспоминания: а именно этот до боли знакомый Лене профиль Вождя. Да, да! Понял, все понял – завопил Леня. – все понял, это он! От его крика проснулись все бомжи, ночевавшие вместе с Леней в подвале, и чуть не побили его. Эту ночь Леня долго не мог заснуть, а когда все же заснул, к нему снова пришел Вождь, или точнее это был Мавродаевский, но уже с бородой и усами характерными для Вождя жестами и начал Вождь Леню грозно обличать.
Как же это ты, начал Вождь мог изменить светлому делу, мировой революции, поддался мелкобуржуазной пропаганде, и предал дело служения мировому пролетариату, ты Леня, был ударником коммунистического труда, передовиком, сколько у тебя грамот и медалей было! Чего тебе не хватало! Под грозным взглядом Вождя, Леня вообще сник, окончательно запутался, но вдруг вспомнил крик жены и проклятия вкладчиков и залепетал:
- Да я ничего, да я готов от своих денег и дома в Париже отказаться ради светлого дела, но спаси родной от жены, да и от акционеров спасу нет! – взмолился Леня и даже на колени встал.
Ну, знай товарищ! Великая тайна доверена тебе, и великие страдания и лишения предстоят на этой светлой дороге. Терпи товарищ! Ибо не бывает легких путей к великой цели освобождения пролетариата от цепей и эксплуатации! И так взглянул в глаза Лене, что мигом его сомнения исчезли, и он почувствовал в себе огромное стремление к трудовым подвигам, но тут же вспомнил, как хорошо живут рабочие на Западе, почему-то вытер дырявые ботинки о рваные штаны и робко произнес:
Да уж больно хорошо живут-то на западе рабочие… да как-то неловко им помогать, может хоть половину денег вернуть, что заняли?
После этих слов на лице вождя появилось недовольство и возмущение, такое. Что у Лени побежал мороз по коже, но Вождь взял себя в руки, веско поднял палец, и с укоризной ответил:
- Эх, Леня, Леня, уж очень засорен твой мозг мелкобуржуазными мещанскими инстинктами, иначе понимал бы ты, что Российский народ отдав все, что было накоплено за тысячу лет, добился хорошей жизни для Западного пролетариата, но Леня укоризненно раскачивая головой. Продолжал Вождь.
- Ты забыл, что мы должны добиться прекрасной жизни для пролетариата всего мира, да Леня, стыдно быть таким политическим близоруким и жадным на фоне сотен миллионов пролетариев, которые в Индии, ходят босиком, не имея возможности купить элементарную обувь. И не стыдно тебе предлагать вернуть вклады, этим буржуям вкладчикам, в то время как сотни миллионов пролетариев Африки ходят почти голыми. – Эх, Леня! Вождь укоризненно покачал головой, как тебе не стыдно говорить о каких-то акциях и мещанских дивидендах. И Лене стало стыдно, да так стыдно, что он готов был провалиться сквозь землю. Тут вождь, прищурившись, как бы оценивая, сколько он мог бы стоить, посмотрел на Леню, но потом ничего больше не говоря, махнул рукой, сел в свой «Мерседесс» и уехал. А Леня стоял и с грустью думал: «Эх, жаль, что слишком грязный, а рваный мой костюм, и чересчур дырявые мои ботинки. Стыдно отдать их Ивану Ивановичу, да и «Мерседесс» Иван Ивановича могут запачкать, но ничего! – подумал Леня, - ночью и днем буду работать все, что осталось от России – раздам, но добьюсь того, чтоб великий гений и Вождь смог одеть и обуть братский, рабочий класс Африки и Индии.
Закриев Руслан
КАЖДОМУ ПО ПОТРЕБНОСТИ
У Лени Голубкова было отвратительнейшее настроение. Голова так и гудела, а на жену вообще страшно было смотреть. Эх! Подумал Леня, а как прекрасно все начиналось! И слеза умиления появилась на его измученном призрачными мечтаниями лице. Уже который раз Леня делал безуспешную попытку все обдумать, но каждый раз эти мучительные потуги ни к чему не приводили. Да! Но это же точно - все было. И дом в Париже, и импортные сапоги, и слава, и зависть соседей-неудачников, которые не успели вложить, Леня вспомнил, как злобно на него смотрели соседи, что справа. Но ни Леня же бы виноват в том, что они поспешили и купили Волгу ГАЗ-24. Но когда над ними все смялись, вгрохать такие деньги в эту совковскую тележку, которые вскоре каждый гражданин свободной, демократической России получит за 25 рублей. Вот дураки! Да! Все это было, был этот счастливый прекрасный сон и личная дружба с величайшим гением современности Иваном Ивановичем Мавродаевским и как возмущался Леня тиранией коммунистов и тупостью Советской власти, которая этого гения почти всю жизнь всю жизнь держа в тюрьме то, называя мелким мошенником, то жуликом. И только благодаря «Великой перестройке» - этот гений смог «осчастливить» столько миллионов россиян доселе замученных Советской властью, постоянными очередями за почти бесплатной колбасой. И сколько раз наполнялось сердце Лени праведным гневом, когда во время дружеских бесед с Иваном Ивановичем, тот ему показывал прилавки магазинов Парижа. В начале, конечно Лене было в душе обидно, что Иван Иванович с такой злобой и ненавистью отзывался обо всем отечественном, но после того, как Мавродаевский показал ему на фотографии, его будущий дом в Париже, Леня перестроился. Более того, и сам стал как-то свысока и немного брезгливо относиться ко всему отечественному, тем более что телевидение, и все средства массовой информации внушали «Россия-редиска». Конечно с одной стороны вроде бы Родина, но с другой стороны дом в Париже! Такой красивый, такой гладкий и чистый, что у Лени моментально захватывало дух. А после того, как Иван Иванович третий раз показал фотографию дома Лени ему все
- Надо же! – думал Леня, таких хороших людей бывшие власти держали в тюрьме, но теперь все изменилось! И те кого долгие годы держали в неволе, все на свободе, и более того, эти талантливые люди все в принципе с нар переселились в уютные и мягкие кресла начальников и с рвением принялись все за свою работу и строительство нового демократического и самое главное для них свободного от уголовного Кодекса и прочих Законов общества. И все это – они делали с одной единственной целью: осчастливить таких людей как Леня. Об этом Иван Иванович рассказывал Лене со слезами на глазах и Леня с грустью думал: «Эх, если бы не эта бесчеловеческая власть, державшая Мавродаевского и его многочисленных друзей в тюрьмах, сколько пользы людям, стране они принесли бы». А когда Леня прикидывал проценты, дивиденды, которые он потерял за все годы Советской власти, Леня вообще доходил до обморока. Да! Все это было! Это все Леня помнил и понимал, но дальше что произошло, Леня вообще ничего не мог понять.
Все переменилось, как в страшном, кошмарном сне. Но сколько Леня не пытался, понять ничего не мог. На улице Леню проклинали. Дома: жена, после того, как ее импортные сапоги, несмотря на красивые этикетки, разорвались по всем швам, и оказались шитыми из гнилого картона, а шуба вообще из шкур дохлых кошек, окончательно озверела. Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все кричали, «Мавродаевский вор! Жулик!» Одни говорили, что он в тюрьме, другие убежал в Америку. Толпами подкарауливали Леню в нетрезвом виде, хватали, избивали, говорили, что он брат Мавродаевского, что у него закопаны миллиарды. Но, несмотря на все эти ужасы и страдания Леня хранил в душе светлую веру в Иван Ивановича. Он верил убеждению и фанатично, не мог такой честный, добрый человек, столько пострадавший при прошлой власти, столько лет по тюрьмам сидевший, и все эти муки принявший, исключительно и бескорыстно, ради того, чтобы осчастливить миллионы россиян, нет, не мог такой человек оказаться жуликом! И поэтому, Леня был готов перенести любые муки и лишения, лишь бы один раз увидеть Иван Ивановича, взглянуть в его добрые, честные глаза, и чтобы он ему объяснил, в чем тут дело, а в том что Иван Иванович все сможет объяснить и все расставит по местам, Леня не сомневался. Но с этим было очень трудно! Везде, во всех многочисленных дворцах, принадлежавших Иван Ивановичу и его родственникам, стояли накаченные как быки и угрюмые как бульдоги охранники, вооруженные всеми видами оружия. И они, не очень церемонясь, словно голодных собак, пинками отгоняли людей просивших вернуть им краденые деньги. Несколько раз попало и Лене, но он не сдавался, он днем и ночью с горящими глазами, ходил и искал, того, которому он верил и которого в эту трудную минуту Леня продавать не собирался. Только страшную муку ему причиняло «слушать ругань несознательных» вкладчиков в адрес Иван Ивановича. Его вера в то, что они все получат и дивиденды, и шубы, и дома в Париже, где они будут пить хороший «краснодарский» чай, не только не ослабевала, а, наоборот, с каждым днем укреплялась и возрастала.
По ночам к нему стал приходить Иван Иванович, и говорить: «Держись Леня! Не сомневайся и верь! Наступит день, когда все дворцы Парижа будут принадлежать Нам! Крепись, товарищ! Эти сны вдохновляли Леню. Единственно, что его смущало, что во сне Иван Иванович был с бородой и усами, и очень походил на Владимира Ильича, да и обращался к нему «товарищ» хотя в жизни ненавидел это слово, так как и слова, Закон и Уголовный Кодекс». Наверное, подумал Леня, борода это для конспирации», а на слово «товарищ» решил Леня не обращать внимания.
Но эти сны затронули в душе Лени, давно замолкшие струны и вызвали к жизни упорно забытые, но все же теперь сладостные воспоминания: а именно этот до боли знакомый Лене профиль Вождя. Да, да! Понял, все понял – завопил Леня. – все понял, это он! От его крика проснулись все бомжи, ночевавшие вместе с Леней в подвале, и чуть не побили его. Эту ночь Леня долго не мог заснуть, а когда все же заснул, к нему снова пришел Вождь, или точнее это был Мавродаевский, но уже с бородой и усами характерными для Вождя жестами и начал Вождь Леню грозно обличать.
Как же это ты, начал Вождь мог изменить светлому делу, мировой революции, поддался мелкобуржуазной пропаганде, и предал дело служения мировому пролетариату, ты Леня, был ударником коммунистического труда, передовиком, сколько у тебя грамот и медалей было! Чего тебе не хватало! Под грозным взглядом Вождя, Леня вообще сник, окончательно запутался, но вдруг вспомнил крик жены и проклятия вкладчиков и залепетал:
- Да я ничего, да я готов от своих денег и дома в Париже отказаться ради светлого дела, но спаси родной от жены, да и от акционеров спасу нет! – взмолился Леня и даже на колени встал.
Ну, знай товарищ! Великая тайна доверена тебе, и великие страдания и лишения предстоят на этой светлой дороге. Терпи товарищ! Ибо не бывает легких путей к великой цели освобождения пролетариата от цепей и эксплуатации! И так взглянул в глаза Лене, что мигом его сомнения исчезли, и он почувствовал в себе огромное стремление к трудовым подвигам, но тут же вспомнил, как хорошо живут рабочие на Западе, почему-то вытер дырявые ботинки о рваные штаны и робко произнес:
Да уж больно хорошо живут-то на западе рабочие… да как-то неловко им помогать, может хоть половину денег вернуть, что заняли?
После этих слов на лице вождя появилось недовольство и возмущение, такое. Что у Лени побежал мороз по коже, но Вождь взял себя в руки, веско поднял палец, и с укоризной ответил:
- Эх, Леня, Леня, уж очень засорен твой мозг мелкобуржуазными мещанскими инстинктами, иначе понимал бы ты, что Российский народ отдав все, что было накоплено за тысячу лет, добился хорошей жизни для Западного пролетариата, но Леня укоризненно раскачивая головой. Продолжал Вождь.
- Ты забыл, что мы должны добиться прекрасной жизни для пролетариата всего мира, да Леня, стыдно быть таким политическим близоруким и жадным на фоне сотен миллионов пролетариев, которые в Индии, ходят босиком, не имея возможности купить элементарную обувь. И не стыдно тебе предлагать вернуть вклады, этим буржуям вкладчикам, в то время как сотни миллионов пролетариев Африки ходят почти голыми. – Эх, Леня! Вождь укоризненно покачал головой, как тебе не стыдно говорить о каких-то акциях и мещанских дивидендах. И Лене стало стыдно, да так стыдно, что он готов был провалиться сквозь землю. Тут вождь, прищурившись, как бы оценивая, сколько он мог бы стоить, посмотрел на Леню, но потом ничего больше не говоря, махнул рукой, сел в свой «Мерседесс» и уехал. А Леня стоял и с грустью думал: «Эх, жаль, что слишком грязный, а рваный мой костюм, и чересчур дырявые мои ботинки. Стыдно отдать их Ивану Ивановичу, да и «Мерседесс» Иван Ивановича могут запачкать, но ничего! – подумал Леня, - ночью и днем буду работать все, что осталось от России – раздам, но добьюсь того, чтоб великий гений и Вождь смог одеть и обуть братский, рабочий класс Африки и Индии.
Закриев Руслан
КАЖДОМУ ПО ПОТРЕБНОСТИ
У Лени Голубкова было отвратительнейшее настроение. Голова так и гудела, а на жену вообще страшно было смотреть. Эх! Подумал Леня, а как прекрасно все начиналось! И слеза умиления появилась на его измученном призрачными мечтаниями лице. Уже который раз Леня делал безуспешную попытку все обдумать, но каждый раз эти мучительные потуги ни к чему не приводили. Да! Но это же точно - все было. И дом в Париже, и импортные сапоги, и слава, и зависть соседей-неудачников, которые не успели вложить, Леня вспомнил, как злобно на него смотрели соседи, что справа. Но ни Леня же бы виноват в том, что они поспешили и купили Волгу ГАЗ-24. Но когда над ними все смялись, вгрохать такие деньги в эту совковскую тележку, которые вскоре каждый гражданин свободной, демократической России получит за 25 рублей. Вот дураки! Да! Все это было, был этот счастливый прекрасный сон и личная дружба с величайшим гением современности Иваном Ивановичем Мавродаевским и как возмущался Леня тиранией коммунистов и тупостью Советской власти, которая этого гения почти всю жизнь всю жизнь держа в тюрьме то, называя мелким мошенником, то жуликом. И только благодаря «Великой перестройке» - этот гений смог «осчастливить» столько миллионов россиян доселе замученных Советской властью, постоянными очередями за почти бесплатной колбасой. И сколько раз наполнялось сердце Лени праведным гневом, когда во время дружеских бесед с Иваном Ивановичем, тот ему показывал прилавки магазинов Парижа. В начале, конечно Лене было в душе обидно, что Иван Иванович с такой злобой и ненавистью отзывался обо всем отечественном, но после того, как Мавродаевский показал ему на фотографии, его будущий дом в Париже, Леня перестроился. Более того, и сам стал как-то свысока и немного брезгливо относиться ко всему отечественному, тем более что телевидение, и все средства массовой информации внушали «Россия-редиска». Конечно с одной стороны вроде бы Родина, но с другой стороны дом в Париже! Такой красивый, такой гладкий и чистый, что у Лени моментально захватывало дух. А после того, как Иван Иванович третий раз показал фотографию дома Лени ему все
- Надо же! – думал Леня, таких хороших людей бывшие власти держали в тюрьме, но теперь все изменилось! И те кого долгие годы держали в неволе, все на свободе, и более того, эти талантливые люди все в принципе с нар переселились в уютные и мягкие кресла начальников и с рвением принялись все за свою работу и строительство нового демократического и самое главное для них свободного от уголовного Кодекса и прочих Законов общества. И все это – они делали с одной единственной целью: осчастливить таких людей как Леня. Об этом Иван Иванович рассказывал Лене со слезами на глазах и Леня с грустью думал: «Эх, если бы не эта бесчеловеческая власть, державшая Мавродаевского и его многочисленных друзей в тюрьмах, сколько пользы людям, стране они принесли бы». А когда Леня прикидывал проценты, дивиденды, которые он потерял за все годы Советской власти, Леня вообще доходил до обморока. Да! Все это было! Это все Леня помнил и понимал, но дальше что произошло, Леня вообще ничего не мог понять.
Все переменилось, как в страшном, кошмарном сне. Но сколько Леня не пытался, понять ничего не мог. На улице Леню проклинали. Дома: жена, после того, как ее импортные сапоги, несмотря на красивые этикетки, разорвались по всем швам, и оказались шитыми из гнилого картона, а шуба вообще из шкур дохлых кошек, окончательно озверела. Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все кричали, «Мавродаевский вор! Жулик!» Одни говорили, что он в тюрьме, другие убежал в Америку. Толпами подкарауливали Леню в нетрезвом виде, хватали, избивали, говорили, что он брат Мавродаевского, что у него закопаны миллиарды. Но, несмотря на все эти ужасы и страдания Леня хранил в душе светлую веру в Иван Ивановича. Он верил убеждению и фанатично, не мог такой честный, добрый человек, столько пострадавший при прошлой власти, столько лет по тюрьмам сидевший, и все эти муки принявший, исключительно и бескорыстно, ради того, чтобы осчастливить миллионы россиян, нет, не мог такой человек оказаться жуликом! И поэтому, Леня был готов перенести любые муки и лишения, лишь бы один раз увидеть Иван Ивановича, взглянуть в его добрые, честные глаза, и чтобы он ему объяснил, в чем тут дело, а в том что Иван Иванович все сможет объяснить и все расставит по местам, Леня не сомневался. Но с этим было очень трудно! Везде, во всех многочисленных дворцах, принадлежавших Иван Ивановичу и его родственникам, стояли накаченные как быки и угрюмые как бульдоги охранники, вооруженные всеми видами оружия. И они, не очень церемонясь, словно голодных собак, пинками отгоняли людей просивших вернуть им краденые деньги. Несколько раз попало и Лене, но он не сдавался, он днем и ночью с горящими глазами, ходил и искал, того, которому он верил и которого в эту трудную минуту Леня продавать не собирался. Только страшную муку ему причиняло «слушать ругань несознательных» вкладчиков в адрес Иван Ивановича. Его вера в то, что они все получат и дивиденды, и шубы, и дома в Париже, где они будут пить хороший «краснодарский» чай, не только не ослабевала, а, наоборот, с каждым днем укреплялась и возрастала.
По ночам к нему стал приходить Иван Иванович, и говорить: «Держись Леня! Не сомневайся и верь! Наступит день, когда все дворцы Парижа будут принадлежать Нам! Крепись, товарищ! Эти сны вдохновляли Леню. Единственно, что его смущало, что во сне Иван Иванович был с бородой и усами, и очень походил на Владимира Ильича, да и обращался к нему «товарищ» хотя в жизни ненавидел это слово, так как и слова, Закон и Уголовный Кодекс». Наверное, подумал Леня, борода это для конспирации», а на слово «товарищ» решил Леня не обращать внимания.
Но эти сны затронули в душе Лени, давно замолкшие струны и вызвали к жизни упорно забытые, но все же теперь сладостные воспоминания: а именно этот до боли знакомый Лене профиль Вождя. Да, да! Понял, все понял – завопил Леня. – все понял, это он! От его крика проснулись все бомжи, ночевавшие вместе с Леней в подвале, и чуть не побили его. Эту ночь Леня долго не мог заснуть, а когда все же заснул, к нему снова пришел Вождь, или точнее это был Мавродаевский, но уже с бородой и усами характерными для Вождя жестами и начал Вождь Леню грозно обличать.
Как же это ты, начал Вождь мог изменить светлому делу, мировой революции, поддался мелкобуржуазной пропаганде, и предал дело служения мировому пролетариату, ты Леня, был ударником коммунистического труда, передовиком, сколько у тебя грамот и медалей было! Чего тебе не хватало! Под грозным взглядом Вождя, Леня вообще сник, окончательно запутался, но вдруг вспомнил крик жены и проклятия вкладчиков и залепетал:
- Да я ничего, да я готов от своих денег и дома в Париже отказаться ради светлого дела, но спаси родной от жены, да и от акционеров спасу нет! – взмолился Леня и даже на колени встал.
Ну, знай товарищ! Великая тайна доверена тебе, и великие страдания и лишения предстоят на этой светлой дороге. Терпи товарищ! Ибо не бывает легких путей к великой цели освобождения пролетариата от цепей и эксплуатации! И так взглянул в глаза Лене, что мигом его сомнения исчезли, и он почувствовал в себе огромное стремление к трудовым подвигам, но тут же вспомнил, как хорошо живут рабочие на Западе, почему-то вытер дырявые ботинки о рваные штаны и робко произнес:
Да уж больно хорошо живут-то на западе рабочие… да как-то неловко им помогать, может хоть половину денег вернуть, что заняли?
После этих слов на лице вождя появилось недовольство и возмущение, такое. Что у Лени побежал мороз по коже, но Вождь взял себя в руки, веско поднял палец, и с укоризной ответил:
- Эх, Леня, Леня, уж очень засорен твой мозг мелкобуржуазными мещанскими инстинктами, иначе понимал бы ты, что Российский народ отдав все, что было накоплено за тысячу лет, добился хорошей жизни для Западного пролетариата, но Леня укоризненно раскачивая головой. Продолжал Вождь.
- Ты забыл, что мы должны добиться прекрасной жизни для пролетариата всего мира, да Леня, стыдно быть таким политическим близоруким и жадным на фоне сотен миллионов пролетариев, которые в Индии, ходят босиком, не имея возможности купить элементарную обувь. И не стыдно тебе предлагать вернуть вклады, этим буржуям вкладчикам, в то время как сотни миллионов пролетариев Африки ходят почти голыми. – Эх, Леня! Вождь укоризненно покачал головой, как тебе не стыдно говорить о каких-то акциях и мещанских дивидендах. И Лене стало стыдно, да так стыдно, что он готов был провалиться сквозь землю. Тут вождь, прищурившись, как бы оценивая, сколько он мог бы стоить, посмотрел на Леню, но потом ничего больше не говоря, махнул рукой, сел в свой «Мерседесс» и уехал. А Леня стоял и с грустью думал: «Эх, жаль, что слишком грязный, а рваный мой костюм, и чересчур дырявые мои ботинки. Стыдно отдать их Ивану Ивановичу, да и «Мерседесс» Иван Ивановича могут запачкать, но ничего! – подумал Леня, - ночью и днем буду работать все, что осталось от России – раздам, но добьюсь того, чтоб великий гений и Вождь смог одеть и обуть братский, рабочий класс Африки и Индии.
Закриев Руслан
КАЖДОМУ ПО ПОТРЕБНОСТИ
У Лени Голубкова было отвратительнейшее настроение. Голова так и гудела, а на жену вообще страшно было смотреть. Эх! Подумал Леня, а как прекрасно все начиналось! И слеза умиления появилась на его измученном призрачными мечтаниями лице. Уже который раз Леня делал безуспешную попытку все обдумать, но каждый раз эти мучительные потуги ни к чему не приводили. Да! Но это же точно - все было. И дом в Париже, и импортные сапоги, и слава, и зависть соседей-неудачников, которые не успели вложить, Леня вспомнил, как злобно на него смотрели соседи, что справа. Но ни Леня же бы виноват в том, что они поспешили и купили Волгу ГАЗ-24. Но когда над ними все смялись, вгрохать такие деньги в эту совковскую тележку, которые вскоре каждый гражданин свободной, демократической России получит за 25 рублей. Вот дураки! Да! Все это было, был этот счастливый прекрасный сон и личная дружба с величайшим гением современности Иваном Ивановичем Мавродаевским и как возмущался Леня тиранией коммунистов и тупостью Советской власти, которая этого гения почти всю жизнь всю жизнь держа в тюрьме то, называя мелким мошенником, то жуликом. И только благодаря «Великой перестройке» - этот гений смог «осчастливить» столько миллионов россиян доселе замученных Советской властью, постоянными очередями за почти бесплатной колбасой. И сколько раз наполнялось сердце Лени праведным гневом, когда во время дружеских бесед с Иваном Ивановичем, тот ему показывал прилавки магазинов Парижа. В начале, конечно Лене было в душе обидно, что Иван Иванович с такой злобой и ненавистью отзывался обо всем отечественном, но после того, как Мавродаевский показал ему на фотографии, его будущий дом в Париже, Леня перестроился. Более того, и сам стал как-то свысока и немного брезгливо относиться ко всему отечественному, тем более что телевидение, и все средства массовой информации внушали «Россия-редиска». Конечно с одной стороны вроде бы Родина, но с другой стороны дом в Париже! Такой красивый, такой гладкий и чистый, что у Лени моментально захватывало дух. А после того, как Иван Иванович третий раз показал фотографию дома Лени ему все
- Надо же! – думал Леня, таких хороших людей бывшие власти держали в тюрьме, но теперь все изменилось! И те кого долгие годы держали в неволе, все на свободе, и более того, эти талантливые люди все в принципе с нар переселились в уютные и мягкие кресла начальников и с рвением принялись все за свою работу и строительство нового демократического и самое главное для них свободного от уголовного Кодекса и прочих Законов общества. И все это – они делали с одной единственной целью: осчастливить таких людей как Леня. Об этом Иван Иванович рассказывал Лене со слезами на глазах и Леня с грустью думал: «Эх, если бы не эта бесчеловеческая власть, державшая Мавродаевского и его многочисленных друзей в тюрьмах, сколько пользы людям, стране они принесли бы». А когда Леня прикидывал проценты, дивиденды, которые он потерял за все годы Советской власти, Леня вообще доходил до обморока. Да! Все это было! Это все Леня помнил и понимал, но дальше что произошло, Леня вообще ничего не мог понять.
Все переменилось, как в страшном, кошмарном сне. Но сколько Леня не пытался, понять ничего не мог. На улице Леню проклинали. Дома: жена, после того, как ее импортные сапоги, несмотря на красивые этикетки, разорвались по всем швам, и оказались шитыми из гнилого картона, а шуба вообще из шкур дохлых кошек, окончательно озверела. Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все кричали, «Мавродаевский вор! Жулик!» Одни говорили, что он в тюрьме, другие убежал в Америку. Толпами подкарауливали Леню в нетрезвом виде, хватали, избивали, говорили, что он брат Мавродаевского, что у него закопаны миллиарды. Но, несмотря на все эти ужасы и страдания Леня хранил в душе светлую веру в Иван Ивановича. Он верил убеждению и фанатично, не мог такой честный, добрый человек, столько пострадавший при прошлой власти, столько лет по тюрьмам сидевший, и все эти муки принявший, исключительно и бескорыстно, ради того, чтобы осчастливить миллионы россиян, нет, не мог такой человек оказаться жуликом! И поэтому, Леня был готов перенести любые муки и лишения, лишь бы один раз увидеть Иван Ивановича, взглянуть в его добрые, честные глаза, и чтобы он ему объяснил, в чем тут дело, а в том что Иван Иванович все сможет объяснить и все расставит по местам, Леня не сомневался. Но с этим было очень трудно! Везде, во всех многочисленных дворцах, принадлежавших Иван Ивановичу и его родственникам, стояли накаченные как быки и угрюмые как бульдоги охранники, вооруженные всеми видами оружия. И они, не очень церемонясь, словно голодных собак, пинками отгоняли людей просивших вернуть им краденые деньги. Несколько раз попало и Лене, но он не сдавался, он днем и ночью с горящими глазами, ходил и искал, того, которому он верил и которого в эту трудную минуту Леня продавать не собирался. Только страшную муку ему причиняло «слушать ругань несознательных» вкладчиков в адрес Иван Ивановича. Его вера в то, что они все получат и дивиденды, и шубы, и дома в Париже, где они будут пить хороший «краснодарский» чай, не только не ослабевала, а, наоборот, с каждым днем укреплялась и возрастала.
По ночам к нему стал приходить Иван Иванович, и говорить: «Держись Леня! Не сомневайся и верь! Наступит день, когда все дворцы Парижа будут принадлежать Нам! Крепись, товарищ! Эти сны вдохновляли Леню. Единственно, что его смущало, что во сне Иван Иванович был с бородой и усами, и очень походил на Владимира Ильича, да и обращался к нему «товарищ» хотя в жизни ненавидел это слово, так как и слова, Закон и Уголовный Кодекс». Наверное, подумал Леня, борода это для конспирации», а на слово «товарищ» решил Леня не обращать внимания.
Но эти сны затронули в душе Лени, давно замолкшие струны и вызвали к жизни упорно забытые, но все же теперь сладостные воспоминания: а именно этот до боли знакомый Лене профиль Вождя. Да, да! Понял, все понял – завопил Леня. – все понял, это он! От его крика проснулись все бомжи, ночевавшие вместе с Леней в подвале, и чуть не побили его. Эту ночь Леня долго не мог заснуть, а когда все же заснул, к нему снова пришел Вождь, или точнее это был Мавродаевский, но уже с бородой и усами характерными для Вождя жестами и начал Вождь Леню грозно обличать.
Как же это ты, начал Вождь мог изменить светлому делу, мировой революции, поддался мелкобуржуазной пропаганде, и предал дело служения мировому пролетариату, ты Леня, был ударником коммунистического труда, передовиком, сколько у тебя грамот и медалей было! Чего тебе не хватало! Под грозным взглядом Вождя, Леня вообще сник, окончательно запутался, но вдруг вспомнил крик жены и проклятия вкладчиков и залепетал:
- Да я ничего, да я готов от своих денег и дома в Париже отказаться ради светлого дела, но спаси родной от жены, да и от акционеров спасу нет! – взмолился Леня и даже на колени встал.
Ну, знай товарищ! Великая тайна доверена тебе, и великие страдания и лишения предстоят на этой светлой дороге. Терпи товарищ! Ибо не бывает легких путей к великой цели освобождения пролетариата от цепей и эксплуатации! И так взглянул в глаза Лене, что мигом его сомнения исчезли, и он почувствовал в себе огромное стремление к трудовым подвигам, но тут же вспомнил, как хорошо живут рабочие на Западе, почему-то вытер дырявые ботинки о рваные штаны и робко произнес:
Да уж больно хорошо живут-то на западе рабочие… да как-то неловко им помогать, может хоть половину денег вернуть, что заняли?
После этих слов на лице вождя появилось недовольство и возмущение, такое. Что у Лени побежал мороз по коже, но Вождь взял себя в руки, веско поднял палец, и с укоризной ответил:
- Эх, Леня, Леня, уж очень засорен твой мозг мелкобуржуазными мещанскими инстинктами, иначе понимал бы ты, что Российский народ отдав все, что было накоплено за тысячу лет, добился хорошей жизни для Западного пролетариата, но Леня укоризненно раскачивая головой. Продолжал Вождь.
- Ты забыл, что мы должны добиться прекрасной жизни для пролетариата всего мира, да Леня, стыдно быть таким политическим близоруким и жадным на фоне сотен миллионов пролетариев, которые в Индии, ходят босиком, не имея возможности купить элементарную обувь. И не стыдно тебе предлагать вернуть вклады, этим буржуям вкладчикам, в то время как сотни миллионов пролетариев Африки ходят почти голыми. – Эх, Леня! Вождь укоризненно покачал головой, как тебе не стыдно говорить о каких-то акциях и мещанских дивидендах. И Лене стало стыдно, да так стыдно, что он готов был провалиться сквозь землю. Тут вождь, прищурившись, как бы оценивая, сколько он мог бы стоить, посмотрел на Леню, но потом ничего больше не говоря, махнул рукой, сел в свой «Мерседесс» и уехал. А Леня стоял и с грустью думал: «Эх, жаль, что слишком грязный, а рваный мой костюм, и чересчур дырявые мои ботинки. Стыдно отдать их Ивану Ивановичу, да и «Мерседесс» Иван Ивановича могут запачкать, но ничего! – подумал Леня, - ночью и днем буду работать все, что осталось от России – раздам, но добьюсь того, чтоб великий гений и Вождь смог одеть и обуть братский, рабочий класс Африки и Индии.
Закриев Руслан
КАЖДОМУ ПО ПОТРЕБНОСТИ
У Лени Голубкова было отвратительнейшее настроение. Голова так и гудела, а на жену вообще страшно было смотреть. Эх! Подумал Леня, а как прекрасно все начиналось! И слеза умиления появилась на его измученном призрачными мечтаниями лице. Уже который раз Леня делал безуспешную попытку все обдумать, но каждый раз эти мучительные потуги ни к чему не приводили. Да! Но это же точно - все было. И дом в Париже, и импортные сапоги, и слава, и зависть соседей-неудачников, которые не успели вложить, Леня вспомнил, как злобно на него смотрели соседи, что справа. Но ни Леня же бы виноват в том, что они поспешили и купили Волгу ГАЗ-24. Но когда над ними все смялись, вгрохать такие деньги в эту совковскую тележку, которые вскоре каждый гражданин свободной, демократической России получит за 25 рублей. Вот дураки! Да! Все это было, был этот счастливый прекрасный сон и личная дружба с величайшим гением современности Иваном Ивановичем Мавродаевским и как возмущался Леня тиранией коммунистов и тупостью Советской власти, которая этого гения почти всю жизнь всю жизнь держа в тюрьме то, называя мелким мошенником, то жуликом. И только благодаря «Великой перестройке» - этот гений смог «осчастливить» столько миллионов россиян доселе замученных Советской властью, постоянными очередями за почти бесплатной колбасой. И сколько раз наполнялось сердце Лени праведным гневом, когда во время дружеских бесед с Иваном Ивановичем, тот ему показывал прилавки магазинов Парижа. В начале, конечно Лене было в душе обидно, что Иван Иванович с такой злобой и ненавистью отзывался обо всем отечественном, но после того, как Мавродаевский показал ему на фотографии, его будущий дом в Париже, Леня перестроился. Более того, и сам стал как-то свысока и немного брезгливо относиться ко всему отечественному, тем более что телевидение, и все средства массовой информации внушали «Россия-редиска». Конечно с одной стороны вроде бы Родина, но с другой стороны дом в Париже! Такой красивый, такой гладкий и чистый, что у Лени моментально захватывало дух. А после того, как Иван Иванович третий раз показал фотографию дома Лени ему все
- Надо же! – думал Леня, таких хороших людей бывшие власти держали в тюрьме, но теперь все изменилось! И те кого долгие годы держали в неволе, все на свободе, и более того, эти талантливые люди все в принципе с нар переселились в уютные и мягкие кресла начальников и с рвением принялись все за свою работу и строительство нового демократического и самое главное для них свободного от уголовного Кодекса и прочих Законов общества. И все это – они делали с одной единственной целью: осчастливить таких людей как Леня. Об этом Иван Иванович рассказывал Лене со слезами на глазах и Леня с грустью думал: «Эх, если бы не эта бесчеловеческая власть, державшая Мавродаевского и его многочисленных друзей в тюрьмах, сколько пользы людям, стране они принесли бы». А когда Леня прикидывал проценты, дивиденды, которые он потерял за все годы Советской власти, Леня вообще доходил до обморока. Да! Все это было! Это все Леня помнил и понимал, но дальше что произошло, Леня вообще ничего не мог понять.
Все переменилось, как в страшном, кошмарном сне. Но сколько Леня не пытался, понять ничего не мог. На улице Леню проклинали. Дома: жена, после того, как ее импортные сапоги, несмотря на красивые этикетки, разорвались по всем швам, и оказались шитыми из гнилого картона, а шуба вообще из шкур дохлых кошек, окончательно озверела. Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все это было так. И положение Лени, что на улице, что дома было кошмарным! Все кричали, «Мавродаевский вор! Жулик!» Одни говорили, что он в тюрьме, другие убежал в Америку. Толпами подкарауливали Леню в нетрезвом виде, хватали, избивали, говорили, что он брат Мавродаевского, что у него закопаны миллиарды. Но, несмотря на все эти ужасы и страдания Леня хранил в душе светлую веру в Иван Ивановича. Он верил убеждению и фанатично, не мог такой честный, добрый человек, столько пострадавший при прошлой власти, столько лет по тюрьмам сидевший, и все эти муки принявший, исключительно и бескорыстно, ради того, чтобы осчастливить миллионы россиян, нет, не мог такой человек оказаться жуликом! И поэтому, Леня был готов перенести любые муки и лишения, лишь бы один раз увидеть Иван Ивановича, взглянуть в его добрые, честные глаза, и чтобы он ему объяснил, в чем тут дело, а в том что Иван Иванович все сможет объяснить и все расставит по местам, Леня не сомневался. Но с этим было очень трудно! Везде, во всех многочисленных дворцах, принадлежавших Иван Ивановичу и его родственникам, стояли накаченные как быки и угрюмые как бульдоги охранники, вооруженные всеми видами оружия. И они, не очень церемонясь, словно голодных собак, пинками отгоняли людей просивших вернуть им краденые деньги. Несколько раз попало и Лене, но он не сдавался, он днем и ночью с горящими глазами, ходил и искал, того, которому он верил и которого в эту трудную минуту Леня продавать не собирался. Только страшную муку ему причиняло «слушать ругань несознательных» вкладчиков в адрес Иван Ивановича. Его вера в то, что они все получат и дивиденды, и шубы, и дома в Париже, где они будут пить хороший «краснодарский» чай, не только не ослабевала, а, наоборот, с каждым днем укреплялась и возрастала.
По ночам к нему стал приходить Иван Иванович, и говорить: «Держись Леня! Не сомневайся и верь! Наступит день, когда все дворцы Парижа будут принадлежать Нам! Крепись, товарищ! Эти сны вдохновляли Леню. Единственно, что его смущало, что во сне Иван Иванович был с бородой и усами, и очень походил на Владимира Ильича, да и обращался к нему «товарищ» хотя в жизни ненавидел это слово, так как и слова, Закон и Уголовный Кодекс». Наверное, подумал Леня, борода это для конспирации», а на слово «товарищ» решил Леня не обращать внимания.
Но эти сны затронули в душе Лени, давно замолкшие струны и вызвали к жизни упорно забытые, но все же теперь сладостные воспоминания: а именно этот до боли знакомый Лене профиль Вождя. Да, да! Понял, все понял – завопил Леня. – все понял, это он! От его крика проснулись все бомжи, ночевавшие вместе с Леней в подвале, и чуть не побили его. Эту ночь Леня долго не мог заснуть, а когда все же заснул, к нему снова пришел Вождь, или точнее это был Мавродаевский, но уже с бородой и усами характерными для Вождя жестами и начал Вождь Леню грозно обличать.
Как же это ты, начал Вождь мог изменить светлому делу, мировой революции, поддался мелкобуржуазной пропаганде, и предал дело служения мировому пролетариату, ты Леня, был ударником коммунистического труда, передовиком, сколько у тебя грамот и медалей было! Чего тебе не хватало! Под грозным взглядом Вождя, Леня вообще сник, окончательно запутался, но вдруг вспомнил крик жены и проклятия вкладчиков и залепетал:
- Да я ничего, да я готов от своих денег и дома в Париже отказаться ради светлого дела, но спаси родной от жены, да и от акционеров спасу нет! – взмолился Леня и даже на колени встал.
Ну, знай товарищ! Великая тайна доверена тебе, и великие страдания и лишения предстоят на этой светлой дороге. Терпи товарищ! Ибо не бывает легких путей к великой цели освобождения пролетариата от цепей и эксплуатации! И так взглянул в глаза Лене, что мигом его сомнения исчезли, и он почувствовал в себе огромное стремление к трудовым подвигам, но тут же вспомнил, как хорошо живут рабочие на Западе, почему-то вытер дырявые ботинки о рваные штаны и робко произнес:
Да уж больно хорошо живут-то на западе рабочие… да как-то неловко им помогать, может хоть половину денег вернуть, что заняли?
После этих слов на лице вождя появилось недовольство и возмущение, такое. Что у Лени побежал мороз по коже, но Вождь взял себя в руки, веско поднял палец, и с укоризной ответил:
- Эх, Леня, Леня, уж очень засорен твой мозг мелкобуржуазными мещанскими инстинктами, иначе понимал бы ты, что Российский народ отдав все, что было накоплено за тысячу лет, добился хорошей жизни для Западного пролетариата, но Леня укоризненно раскачивая головой. Продолжал Вождь.
- Ты забыл, что мы должны добиться прекрасной жизни для пролетариата всего мира, да Леня, стыдно быть таким политическим близоруким и жадным на фоне сотен миллионов пролетариев, которые в Индии, ходят босиком, не имея возможности купить элементарную обувь. И не стыдно тебе предлагать вернуть вклады, этим буржуям вкладчикам, в то время как сотни миллионов пролетариев Африки ходят почти голыми. – Эх, Леня! Вождь укоризненно покачал головой, как тебе не стыдно говорить о каких-то акциях и мещанских дивидендах. И Лене стало стыдно, да так стыдно, что он готов был провалиться сквозь землю. Тут вождь, прищурившись, как бы оценивая, сколько он мог бы стоить, посмотрел на Леню, но потом ничего больше не говоря, махнул рукой, сел в свой «Мерседесс» и уехал. А Леня стоял и с грустью думал: «Эх, жаль, что слишком грязный, а рваный мой костюм, и чересчур дырявые мои ботинки. Стыдно отдать их Ивану Ивановичу, да и «Мерседесс» Иван Ивановича могут запачкать, но ничего! – подумал Леня, - ночью и днем буду работать все, что осталось от России – раздам, но добьюсь того, чтоб великий гений и Вождь смог одеть и обуть братский, рабочий класс Африки и Индии.
Закриев Руслан