-Смотри, какие мне мама ленточки купила! – задыхаясь от счастья, похвасталась Аленка старшей сестре.
Маша взглянула на блестящие розовые банты, улыбнулась и снова уткнулась в тетрадь. Аленка еще покрутилась рядом, заглядывая сестре через плечо, но, видя, что та больше не обращает внимания на розовое богатство, убежала вприпрыжку.
- Наверное, во двор поскакала подружкам хвастаться, - подумала Маша, оторвавшись от задачки по геометрии.
Она давно уже привыкла к тому, что младшую сестру, любимицу всей семьи, чуть ли не каждый день балуют подарками и обновками, а ей, Маше, достаются подарки только полезные, а обновки – необходимые. Но Маша никогда не жаловалась. Она вообще старалась поменьше попадаться на глаза родителям и соседям, а когда на праздники в их квартире собиралась многочисленная родня, Маша сбегала в библиотеку, спасаясь от шумной возни двоюродных братьев и сестер. В библиотеке она никого не стеснялась, ведь ни доброй старенькой Тамаре Сергеевне, ни тем более книгам не было никакого дела до того, почему Маша, в отличие от своих одноклассниц, никогда не задерживается у школьного зеркала, и отчего так невыносимы для нее школьные утренники и коллективные подходы в театры и музеи. В читальном зале ей не приходилось ловить насмешливые взгляды, слышать приглушенное хихиканье и это ужасное, мерзкое, уродливое прозвище – «жаба»…
Раньше Маша все мечтала о том, как бы было славно проснуться однажды и увидеть в зеркале совсем другую девочку, пусть не красивую, но хотя бы просто симпатичную. А сейчас она с тоской подумала, что больше всего на свете хотела бы стать неприметной и незаметной, такой, как Анька Кудакова из ее класса, у которой вечно пузырились на острых коленках колготки, а на тетрадках не было обложек. С Анькой, конечно, некто не водился, но, по крайней мере, ей не приходилось, как Маше тоскливо поджидать у школьной двери кого-нибудь из учителей, чтобы за спиной взрослого прошмыгнуть через школьный двор, а там уже оставалось совсем немного до спасительного подъезда.
Так думала Маша, сидя за столом и наблюдая в окошко, как столпились девчонки вокруг Аленки, осторожно прикасаясь к великолепным розовым всполохам, переливавшимся в Аленкиных густых каштановых волосах. Не раз Маша спрашивала себя, почему она не родилась такой же красавицей, как младшая сестра, которая начала покорять сердца окружающих еще с того самого первого дня, когда ее, завернутую в розовый кружевной конвертик, принесли домой из роддома. Такая Аленка была складненькая, миленькая, вся в младенческих складочках, в оборочках и пинеточках, что никто не мог остаться к ней равнодушным. «Как с картинки!» - цокала языком бабушка, умиляясь на младшую внучку. Маша вертелась рядом, рассматривая сестру и замирая от тайного восторга, в предвкушении того, что, наконец, будет у нее родная душа, - сестра, и не будет ей больше так невозможно одиноко. Маша тогда не знала этого взрослого слова «одиночество», но именно оно уже тогда злобным зверьком закрадывалось к ней в душу. А тогда, вся еще в своей огромной радости, она даже принесла Аленке в кроватку свою любимую книжку. Правда, книжку ей подарить сестре не разрешили. И вообще попросили заняться уроками и соблюдать тишину. Маша послушно побрела в свою комнату и просидела там до самого вечера, пока, наконец, о ней не вспомнили, не разбудили ее, уснувшую прямо за письменным столом и не отправили спать, не разрешив пожелать Аленке спокойной ночи.
В общем-то, с того дня мало что изменилось. Аленка, окончательно завоевавшая сердца домочадцев, по-прежнему была милашкой в розовых кружевах, а Маша…А что Маша? Машины благодарности за отличную учебу и примерное поведение лежали в ящике письменного стола. Машу хвалили на родительских собраниях. Маша была, конечно, умница, но сидеть с Машей за одной партой никто не хотел. И пары для нее, чтобы идти в столовую всегда подолгу не находилось. И на общих фотографиях класса Маше разукрашивали лицо…
- Машунь, ну, ты готова? – Наташка, как всегда, не вошла, а ворвалась в комнату, раскрыв нараспашку дверь. – Ты чем это занимаешься? Ехать уже пора, а ты в бумагах каких-то копаешься, как будто времени другого для уборки не нашла! Договорились же, что в пол-седьмого будешь готова!
Наташка подбежала к Маше, которая сидела на кровати посреди писем, открыток и фотографий, и уже хотела было одним махом забросить все это в пустую коробку, стоявшую на Машиных коленях, как вдруг ее внимание привлекла фотография, на которой она узнала Машину младшую сестру, Аленку, только совсем еще девочкой.
- Ой, это Аленка, да? Надо же, вроде бы совсем не изменилась, но я бы и не подумала, что она такой очаровашкой была! Ребенок с картинки, по-другому и не скажешь…То есть, она и сейчас очень даже симпатичная, но в детстве вообще загляденье была, как я вижу. А рядом кто? Родственница твоя?
- Самая что ни на есть близкая, - усмехнулась Маша. – Рядом с Аленкой – я.
- Да ладно! Не первое апреля сегодня! – Наташка рассмеялась, еще раз взглянула на фотографию и уверенно заявила. – Это просто не можешь быть ты!
- Разве? – тихо спросила Маша и подняла на Наташку глаза. – Знаешь, я себе в детстве столько раз это говорила, что даже странно слышать это от другого человека…
Наташка, застыв, молча переводила взгляд с подруги на фотографию. Перед ней сидела девушка, внимания которой добивались практически все молодые люди, которых Наташка знала, девушка необыкновенной, какой-то нездешней красоты, которой даже завидовать было невозможно и неправильно. И эти же с лучистые глаза смотрели на Наташку с фотографии, и все, что возникло у нее в голове, глядя на это несчастное детское лицо, было ужасное, мерзкое, уродливое слово «жаба»…