Вдыхаю запах костров и выхожу из поезда.
Привет малая Родина, так это кажется, называется.
250 километров от Москвы и совсем другая жизнь.
Печки топятся углем, а у многих местных жителей последние модели сотовых телефонов.
Здесь всё на каком-то контрасте.
Рядом с накренившимся домиком стоит новенькая иномарка, а в магазинах наравне с хлебом по 10 рублей продается коньяк по 2 тысячи за бутылку. На местной дискотеке сорят деньгами направо и налево, а среднестатистический доход пенсионера около трех тысяч рублей.
Я перешагиваю невысокий забор и выхожу на видавший виды асфальт. Запах костров усиливается, и я вдыхаю полной грудью.
Невольно сплетаются воспоминания.
Лето. Жара. Мне десять лет. Воздух пахнет печеными яблоками, а я строю шалаш на дереве. Солнце слепит, бабушка жарит пирожки. Собака опять сорвалась с цепи, а куры несутся в чужом курятнике. Дедушка рубит душистый табак, а брат ноет, что его не берут играть соседские ребята.
Небо безупречно голубое, с ровными белыми облаками. Я собираю доски и складываю их друг на друга. Яблоня, на которой я строю свой жилище до отказа засыпана плодами. Я наступаю на толстую ветку, и она с треском начинает падать. У меня темнеет в глазах, я срываюсь вниз.
Тогда мне казалось, что жизнь моя закончилась. Я лежу на спине и не могу дышать. Никого рядом нет – я как назло выбрала самое дальнее дерево в глубине сада. Я лежу, пытаюсь вдохнуть, но лишь открываю и закрываю рот как рыба на суше. Прибегает брат, смотрит на меня и убегает.
Я опять лежу одна. Перед глазами облако в виде крокодила и я отключаюсь. Прихожу в себя, когда облачко-крокодил превратилось в клочки воздуха, а надо мной стоят бабушка и дедушка. Меня поднимают, я смотрю на дерево, которое будто разрублено пополам, вижу, сколько яблок испорчено ветками, разглядываю как их шкурки рваными ошметками висят на листьях, как на них искрится сок и начинаю плакать. Подбородок и нижняя губа трясутся, я вытираю грязными руками слезы, бабушка прижимает меня к себе и уводит в дом...
Неожиданно мимо проносится машина и отрывает меня от этих мыслей. Я шагаю по дороге, которая ведет на кладбище. Еще пара домов и будет мой поворот. Бабушка называет нашу улицу «предкладбИщенская».
Похороны - еще одно воспоминание из детства. Если я, возвращаясь домой на велосипеде, объезжала ветви елочек, которые лежат на дороге, то значит сегодня кого-то хоронили. Я панически боялась наехать колесом на эти остатки траурной процессии и тщательно следила за этим.
Мне не хотелось улыбаться или радоваться в такие моменты. Мне казалось, что горе еще не выветрилось с дороги, и что оно всё еще ходит туда-сюда. Горе мне представлялось сгорбленной старухой в черном платочке, которая, шаркая ногами, проходила мимо.
Мой дедушка играл в похоронном оркестре на трубе, и я часто ходила на кладбище, чтобы послушать деда. Дома он почему-то не брал инструмент в руки.
Еще я очень боялась, что бабушка с дедушкой умрут, а я буду идти по этой дороге и кидать зелень на серый асфальт. Я никогда не сидела на столе и не оставляла не закапанные ямки – кто-то мне сказал что это плохая примета.
Я прохожу мимо соседского дома, и в тишине раздается грозный лай. «Дружок, Дружок», - приветливо говорю я и просовываю руку в дырку в заборе. И вот уже пес машет хвостом и лижет мне ладошку. Я треплю его холку и вижу, что в нашем доме горит свет.
Продолжаю идти. Открываю скрипучую калитку. Как же мне дорог этот звук. Будто мамин голос из детства: «у тебя макушка пахнет солнышком».
На крыльце спит кот, дедушкин любимец, а в саду шумит ветер. Та яблоня все еще растет, только однобоко.
Нажимаю на звонок. Бабушка открывает мне дверь. Обнимает меня. Сегодня от неё пахнет лекарствами – грипп не прошел мимо. Она заметно похудела и совсем ослабла. Я усаживаю её на стул на кухне и словно фокусник, из шляпы достающий зайца, начинаю выкладывать из сумки столичные гостинцы. Ничего особенного – книги, набор для краски яиц к Пасхе, цветастый платочек и всякие мелочи. Бабушка как ребенок сгребает все это в кучу и долго рассматривает.
Она живет одна уже шесть лет. Дедушка умер солнечным июльским деньком, когда воздух пах печеными яблоками...
Я выхожу на улицу с кружкой крепкого чая и сажусь на ступеньки. На колени прыгает кот и, замурлыкав, сворачивается клубочком. Надо мной висит огромная луна, тишина приятно ласкает слух, а я снова ухожу в воспоминания.
Вечер. Август. Кузнечики соревнуются в пении. Я играю с дедом в домино. Бабушка жарит картошку и крупными кусками нарезает помидоры. Сейчас она сготовит, накроет на улице стол и позовет нас. Я как обычно проиграла. И сижу, прислонившись к дедушкиному плечу. В его руках темная от чая кружка, мы сидим на ступеньках, и он мне рассказывает, как он умрет. Я смеюсь, обнимаю его и целую в щетинистую щеку. Дед пьет чай и не унимается. «Вот я умру, а ты будешь идти за моим гробом и только не плачь. Обещаешь?», - говорит он мне. Я киваю и с улыбкой говорю ему в ответ: «а ты когда умрешь, ты ко мне не приходи, хорошо? Я призраков боюсь!». И опять смеюсь. Дед пытается меня удержать и что-то мне еще сказать, но я, услышав, как бабушка зовет ужинать, срываюсь с места и убегаю.
Я не соврала дедушке. Я не плакала, когда он умер. Я просто не знала об этом. Сдавала вступительные экзамены. Потом приехала к холмику со свежей землей, и опять не было слез. Я же обещала.
Кот на моих коленях слегка царапает коготками и трется о мои руки своей мягкой шерсткой. Я возвращаюсь в дом. Бабушка уже спит. Я выключаю свет в её спальне и ложусь под одеяло. Мысли бегают без устали.
Я панически боюсь звонков с неизвестных номеров и начинаю сходить с ума, если бабушка не берут трубку после нескольких гудков. Я часто просыпаюсь ночью, встаю в дверном проеме между моей комнатой и её спальней и прислушиваюсь, дышит ли она.
Это превращается в паранойю. Я скупаю полмагазина, чередуя нужные и совсем ненужные для бабушки вещи. Фармацевт в местной аптеке делает на мне неплохую выручку в каждый мой приезд. Я сломя голову несусь к бабушке по первому её зову. Я колю дрова, топлю печку углем, сажаю картошку, уезжаю от неё с мозолями и совсем без сил.
Что это со мной? Я начинаю копаться в себе, и мне становится страшно. Неужели это способ загладить какую-то вину? Или окупить грехи? Или хоть что-то в своей жизни сделать правильно? Или это страх потерять её так же как я потеряла деда?...
Я неожиданно просыпаюсь, встаю в дверной проём и прислушиваюсь...
...дышит...