Гости съезжались на дачу...
П.П.Водородов прибыл на место заранее, полагая, что солиднее не ехать вместе со всеми, а встретить их уже в дверях. Так сказать, во всеоружии. Большое влияние на слабые умы имеет сила, но и солидность тоже не помешает. Да мало ли что еще. Это "что еще" особенно его беспокоило. Необходимо было "блеснуть", привлечь внимание.
Дача Водородова была неплохая, а главное — своя собственная. Он делал здесь, что хотел. Курил кальян, наполняя дымом комнаты, бил грязную посуду и пустые бутылки прямо о стену, не вставая из-за стола... Все это — просто так, для разрядки. В общем, занимался он здесь всякой чертовщиной, как и полагается столь сугубо элитарному писателю, каким он себя выставлял...
Грязновато было у него, зато изысканно, с колониальным душком: камин, фальшивая тигриная шкура на полу, чучельная морда лося на стене, бар с разнокалиберными бутылками, пневматический пистолет с инкрустированной ручкой, которым Водородов, сидя в кресле, бывало, постреливал в потолок, выделывая в нем пулями те или иные надписи: сочинял свои тексты...
На стене, над перекрещенными старинными рапирами, на медной крупнозвенной цепи висел огромный, более метра длиной, деревянный идол, изображающий какого-то бородатого горбоносого демона в полете. Эта штуковина напоминала по форме увесистую дубину, расширяющуюся в том месте, где была вырезана мохнатая голова с устремленной вперед бородой, оскаленными зубами и кровавыми губами.
Другие дачники кооператива побаивались Водородова, а он их замечал только в редких случаях, при крайней необходимости; руку подавал еще реже и после этого гадливо передергивал телом.
Он пригласил к себе на дачу нескольких представителей коммерческих структур, людей в сущности грубоватых и малоискушенных, соблазненных желанием меценатства, проявивших интерес к его творчеству, но еще не окончательно решившихся помочь ему деньгами и связями. Все традиционные способы убеждения были использованы, но спонсоры еще колебались, ссылались косвенно на других своих протеже, которые осаждали их аналогичными просьбами. Водородов решил облегчить их выбор. Он еще не знал, как себя поведет, решив импровизировать.
Он подготовил стол с неплохим выбором закусок и наливок, который впрочем, у него никогда не иссякал...
— А вот и я, такой голубенький и веселенький, оп — оп — оп, — приговаривал П.П.Водородов, спрыгивая по ступенькам крыльца навстречу троим гостям, показавшимся у калитки. Хозяин дачи был одет в светло-голубой спортивного покроя костюм, произведший сенсацию с охами, ахами и хлопками в ладоши этих добродушных людей. Он ввел их в дом, и предложив повесить верхнюю одежду на лосиные рога, используемые вместо вешалки, показал другие свои трофеи, после чего усадил их за уже сервированный стол.
Гости с дороги слегка очумели, грубо конфузились, говорили все вздор и невпопад. Никак не хотели вспомнить причину своего посещения. "Что за олухи такие! — передергивало Водородова (он сидел как на иголках). — Экий сброд. На кой черт я с ними связался! Не люди, а видимость одна. Оптический обман."
Разливая с кислой улыбочкой вино, поддакивая им, обсуждавшим между собой свои серые будни, не замечая его мучений, Водородов не выдержал и решил "взорвать ситуацию". Он еще не знал, что именно он скажет, но связность и уместность в этот момент его не заботили.
Он видел перед собой косных дураков, которых не проймешь ни вежливостью, ни тонким намеком. Он хорошо знал, с кем имеет дело.
— Вы собрались здесь, чтобы побеседовать, чтобы узнать подробнее о моем жизненном и творческом пути, о моих планах, наконец, — с нажимом произнес Водородов, поднявшись из-за стола с бокалом в руке. — Наверное, вы думаете, что я буду по обыкновению нести чепуху и приехали поразвлечься. Ну что ж, позабавимся...
— Игривая живость моего ума, — продолжал он, пригубив вина, — заставляет меня произносить вслух слова, совершенно, казалось бы, не связанные с тем, что я делаю в данный момент. "Всех к ответу!" — приказываю я иногда кому-то видимому только мне, а тем временем по служебным надобностям заношу в тетрадь, к примеру, что-нибудь об овечках. "Сейчас кто-то жестоко поплатится," — говорит мое альтер эго... Меня удивляет иногда его настойчивость. Потом я стал записывать эти спонтанные слова. Так я стал писателем. Сочиняем понемногу. Пишу я обычно крупными печатными буквами, чтобы никто не догадался, да и сочинение выходит пообъемистей. Один заголовок иногда растягиваю на несколько страниц. Так уж повелось, но мои спонтанные слова имеют всегда кровожадный смысл.
Он зажег сигарету и нервно затянулся.
— Так вот... Нашлись же, о господи, такие несуразные люди, которые стали прислушиваться к моим словам, этим побочным продуктам моего запальчиво-уединенного творчества за закрытой, надежно запертой дверью поздно ночью, когда окрест не горит уже ни одного окна, ни одной, даже самой захудалой лампадки, и каждое мое слово разносится до пределов здешней ойкумены как грозное пророчество. Все видят свет в моем окне, и я мельком замечаю, как тревожно блестят в этом свете глаза припавших к своим затемненным окнам людей, которые боятся каждого шороха за своей спиной. Вот каким образом совершенно неожиданно я приобрел влияние в этом городке. "Поборемся," — говорил я неизвестно зачем, с той же непроизвольностью, с которой другие икают. И поборол я весь городишко. Мои спонтанные слова дали мне тайную власть, о которой никакой самый кровожадный тиран, никакой калигула, не смел и мечтать. Я все так же сижу ночами и произношу слова, которые принимают за озарение свыше, проявление высочайшей мудрости духа... А может быть, так оно и есть? "Математика — наука точная", — говаривал мой дед со своим обычным суховатым занудством, приучая меня к усидчивости и конспектированию чужих мыслей, которыми и сам любил насыщаться, лежа на диване после сытного обеда с огромной, со следом убитой мухи, газетой в руках. Так и приучился я от скуки издавать спонтанные звуки и вспомогательные слова, и это принесло мне власть.
— Вы спрашиваете о стиле, — продолжал он все более крепнущим голосом, как бы обретая силу по мере произнесения своей замысловатой речи. — Я пишу крупными печатными буквами римским стилусом на вощеной дощечке, изготовленной тщательно и собственноручно. Вы помните огромные лозунги на крышах домов, проплывавшие мимо окон ваших электричек: "Миру — мир!" — и тому подобное? Видели анонимные надписи в общественных местах, витрины, рекламы, неон? Не он? — переспросите вы в смысле: не он, то есть не я ли это написал, подрабатывая по своей специальности. Заверяю вас: он, он, то есть именно я это написал, и это единственное, что мной опубликовано до сих пор. Готов выслушать от вас серьезные деловые предложения для тиражирования спонтанных продуктов моего творчества. Благодарю за внимание.
Он церемонно поклонился и сел за стол.
Выступление Водородова произвело в своем роде сенсацию. Гости его заметили. И даже кое-что поняли из его речи. Дошло до них и то, что все высказанное им было глумливо, безобразно, невозможно. Слова: "Невероятно!" "Удивительно!" "Этого не может быть!" — доносились со всех сторон и лица гостей выражали крайнее недоумение. "С этим надо кончать," — подумал Водородов. Его продолжало одолевать совершенно особенное вдохновение.
— Хочу обратить ваше внимание, господа, на одно обстоятельство, — сказал он и сделал ораторскую паузу. Гости уставились на него.
— Вот вы, господин Берчеев, прошу вас, — обратился он наконец к одному из них.
— Да?
— Напишите мою фамилию и прочитайте наоборот.
— А почему именно я? Вот, например, Геннадий Иванович...
— Так уж мне захотелось, — холодно прервал его Водородов.
Несколько ошарашенно, словно загипнотизированный, Берчеев проделал требуемую процедуру и его челюсть отвисла.
— Это что, шутка? Вы издеваетесь над нами! — воскликнул он. Его маленькие глазки воинственно блеснули из-под очков.
— Пифагоровы штаны, — осклабился Водородов, — не желаете примерить?
— Господа, пойдемте отсюда. Это сумасшедший, — объявил Геннадий Иванович.
— Прочитайте наоборот слово ропот, — сказал Водородов.
Двое из трех гостей схватились за шапки, словно только ожидали команды, быстро оделись и ушли. Оксигенов, третий гость, дернулся было за ними, но остался все же на месте.
— Пошли вон, — сказал Водородов и швырнул стаканом в закрывшуюся за гостями дверь. Послышался грохот осколков.
— А вы что? — спросил он Оксигенова. — Я вас пригласил только для смеха. Ваша фамилия... Но хватит. Финита ля комедиа. Ступайте прочь.
— Я тоже заметил. Удивительное совпадение. Вы водород, а я кислород. Оксиген то-есть. А
вместе мы сначала гремучий газ, потом вода. Водой не разольешь, так сказать.
— Э, да ты, я вижу, шутник. Ну, пошутили и будет.
— Сейчас, одну только минуточку, — я все не решался спросить... при них, то есть, что это у вас за труба такая на стене висит? — он указал на идола.
— Рассказать? — спросил Водородов и пристально взглянул на Оксигенова. — А что, и расскажу, — проговорил он негромко, как бы сам себе. — Что это у тебя телогрейка вся в еловых иглах? — поинтересовался он, наливая в рюмку коньяк. — Спишь под открытым небом?
— А, это? Я заготавливаю еловый лапник в леспромхозе.
— Какой лапник? — спросил Водородов, снимая со стены идола.
— Еловый. Это так называется ... по ГОСТу.
— Или гост, или погост. Предпочитаю церковь и кладбище, — проговорил он задумчиво, вернувшись к столу с идолом в руках, неся его наперевес, как ружье. — Вот как это работает, — продолжал Водородов. — Вы действительно хотите это услышать? — спросил он, странно и пристально взглянув на собеседника.
— Я весь внимание, — ответил тот, как загипнотизированный, наблюдая за неторопливыми манипуляциями хозяина дачи.
Водородов открыл во лбу демона отверстие, достал сигару из коробки, стоявшей поблизости, вставил ее в отверстие, закрепил особой планкой, расположил идола перед собой, так что он протянулся через весь стол, и затянулся дымом через противоположный конец трубы.
— Так это... мундштук? — догадался Оксигенов, вдыхая дым изысканной сигары и откинувшись назад на своем стуле, так как устрашающая дымящая морда дьявола оказалась вдруг совсем близко от него.
— Возможно, что и так, — задумчиво произнес Водородов.
— Никогда не видел ничего подобного. Удивительно!
— Этот мундштук, как вы изволили выразиться, я привез из... Свазиленда. Есть такой анклав в Южной Африке... Я попал туда года два назад по поручению... пых! пых! — затягивался Водородов. — Долго объяснять. Да и незачем. Гумилев, Африка, Серебряный век. Величье Греции и Рима блеск былой. Вы все равно не поймете. Один седобородый, очень старый негр в одной малоприметной лавке убедил меня это купить. "Я долго жил на свете, — бормотал он. — Я был шаманом своего племени. Я знаю, что говорю. Купите у меня эту вещицу. Каждый, кто спросит вас ее назначение, будет обязан вам повиноваться как слуга". Надеюсь, это понятно?
— Понятно..., — пробормотал Оксигенов. Последовало молчание. Водородов был занят своим мундштуком, казалось, не обращая внимание на собеседника, утонувшего в клубах синего дыма.
— Первым делом... пых! пых!... я лишаю тебя фамилии, — наконец произнес внушительно Водородов.
— Как так? — совершенно опешил Оксигенов. То ли виноват был дым, испускаемый мундштуком, то ли пристальный гипнотизирующий взгляд собеседника, то ли странные его слова, только он почувствовал себя вдруг совсем слабым и беспомощным.
— А вот так, — очень твердо, глядя ему в глаза, сказал Водородов и сделал в воздухе хватательное движение рукой. Оксигенов почувствовал, как у него и впрямь что-то отнялось.
— Отныне ты Ксюша. Запомни хорошенько.
— Ксюша, — механически повторил Оксигенов.
Водородов поднялся из-за стола и несколько раз очертил дымящимся мундштуком вокруг лица собеседника. Потом подошел к нему вплотную, обошел сзади и поднял руки над его головой. Тот сидел неподвижно.
— Посмотрим, что тут у нас, — бормотал Водородов, отворив мысленным взором голову Ксюши, как только что перед тем открыл отверстие для сигары в голове идола. — Да, все именно так, как я ожидал, — заключил он через некоторое время. — Стадная психология, узкий кругозор, боязнь самостоятельной мысли... Сгодится.
Он потушил сигару, аккуратно повесил мундштук на прежнее место, вернулся к столу и задумался о чем-то своем, как будто в комнате кроме него никого не было... Время кралось незаметно.
В дверь постучали несколько раз. Потом снова, еще более настойчиво.
— Открой, — приказал Водородов.
Оксигенов, словно сомнамбула, открыл дверь, и в дом ввалились двое ушедших гостей.
— Извините, но вы теперь просто не можете отказать нам в ночлеге, — сказал Берчеев, стараясь держаться с достоинством, но в его голосе явственно слышались жалобные, просящие нотки.
— Последняя электричка на Москву уже ушла, — добавил Геннадий Иванович, стуча зубами от холода. — Мы вас не обеспокоим, а с утра сразу уедем.
— Я, право, рад, господа, что вы вернулись, — сказал Водородов и сделал незаметный знак Оксигенову (одними глазами).
— Я тоже очень-очень рад, — сказал Оксигенов, внезапно оживившись и состроив сладчайшую мину. — Вы не представляете, какую интересную историю рассказал мне Пифагор Платонович, когда вы нас покинули!
— Присаживайтесь к столу, господа, а ты, Ксюша, приготовь-ка всем кофе.
Оксигенов захлопотал.
— А что это за история? — поинтересовался повеселевший было Берчеев, когда все расселись за кофе.
— Это история по поводу во-он той штуковины на стене, — подсказал Ксюшка.
— Занятная вещица, — пробормотал Геннадий Иванович. — Дорого наверное стоит. А что это такое?
— Стoит, уверяю вас, немало... Не меньше, чем все остальное в этой комнате, — сказал Водородов и пристально посмотрел на гостей. Они почувствовали себя неуютно под этим взглядом.
— Мрачновато тут у вас. Вы не рассердитесь, если мы вас попросим рассказать об этой... об этом мундштуке. Какой у него зловещий вид, однако, — поежился Берчеев.
— Извольте, господа, я с удовольствием.
С этими словами Водородов встал, подошел к стене и снял с нее мундштук. Неся его наперевес, как ружье, он подошел к столу с гостями и уселся на прежнем месте, положив мундштук перед собой.
— Я попрошу вас теперь не отвлекаться по сторонам. Дело в том, что эта история не простая. Если вы что-то упустите, то ничего в ней не поймете. Это очень-очень важно, — повторил он, проницательно глянув в глаза собеседников.
— Мы все — внимание, да и надо же как-то скоротать эту ночь, — пробормотал один из потенциальных спонсоров.
— Тогда слушайте внимательно, — сказал Водородов, вставляя в мундштук зажженную сигару, распространяющую крепкий, но изысканный, не совсем обычный аромат. — Этот мундштук, как вы изволили выразиться, я привез из Свазиленда. Есть такой анклав в Южной Африке...