Поляна не поляна, вырубка не вырубка, может просто край леса. На краю том пень большой, уж и непонятно от какого дерева он образовался, коры даже почти нет, чтобы толком определить. Пень обычно побегами своими силён бывает, по ним всегда скажешь, что за порода у пня была, когда он ещё деревом был, а вот у нашего пня побегов почти и не было, так остался один чахленький, кто его знает от чего он вырос, да и будет ли дальше подниматься неизвестно. Но делать нечего, раз уж ты пень, то стой, как тебе и положено, трухлявься, но стой.
Постепенно тебя муравьишки растащут на дровишки для дома своего муравьиного, ветерок тебя разнесёт опилочками по травке разложит, да и иное разное произойдёт обязательно и настанет день, когда и самые старожилы, пройдя мимо пня, а то и прямо по нему ни чуточки не споткнутся, даже и не скажут: а вот помнишь, здесь когда-то пень стоял знатный, со щепой в боку здоровой. Не скажут, конечно, забудут, но пока и Пень стоял, и щепа из него торчала. Щепа, как щепа и что бы это нам о ней говорить, выделяя момент непутёвый, а вот повадился этой щепой медведь играть.
Событие это в лесу, когда медведь есть, а уж когда медведь музыкант, то вдвойне. Не беда бы была, поиграл себе косолапый да и убежал восвояси, так не беда бы вовсе, коли Пень наш молод был, да пригож, а ведь и нет совсем – пригож Пень и не был. Сядет Мишка на пень, голову склонит, чтобы лучше слышать и давай по щепе когтями водить. Звук раздаётся на весь край, на весь край леса щепа звенит. Ох, хорошо бы так, если б звенела-то, а то ведь дребезжит, как старая качель. Щепа тренькает простужено, надсадно, а Пню совсем плохо, того и гляди, развалится напополам. Все его трухляшки вокруг пораскидаются.
Мишка же упорный был, пока все в лесу уши не позаткнут, ни за что не успокоится. Уж и Сорока прилетала, говорила: Мишенька, родненький ты наш, пожалей, лучше вон иди корешки да вершки обменивай с мужиками или иди с Патрикеевной рыбку полови, да Волка за одно из леса на речку заберёте, хоть подышим чуток без вас, а ты всё гремишь и гремишь, словно Кащей кости на прогулку вывел, ведь лес у нас не Ковент Гарден какой, пощади, Миша… Уж и заяц приходил, вид делать, что музыка ему нравится, говорил: ох, пропишу я, Миша, об твоей музыке в газетёнку нашу по осени;
ох, пропишу об тебе, такое, брат, Миша, пропишу, что никто уже не скажет, что ты по ушам мастак бродить, все откажутся от чести такой, все прибегут на край наш послушать музыку настоящую, лесную, доморощенную, не будут в чащобу глухую за ней ходить, будут только тебя наслушиваться, до ушей опущенных, талант, ты Миша, настоящий талант, а басы у тебя непревзойдённые, а стаккато у тебя…. Долго говорил заяц, в таком же духе, пока дух его не распространялся далеко-далеко по краю; какой тут волк стерпит, если заячьим духом проносит, выходил и Волк, на край, тогда уж заяц со всех своих заячьих ног исчезал в кустиках.
Волк подходил к медведю и говорил: Миша, бросай это дело неземное, айда, быка завалим, во мяса будет у нас и тебе подгниём его в овражке для вкуса и мне достанется свежатинки, пошли, бросай инструмент, совсем его развалишь, уж и посидеть не на чем будет, когда из дальней дороги в родной лес приходишь, бросай, по-волчьи тебе говорю, по простому… Не слушал никого Миша, пока не наиграется или не проголодается, что одно и то ж по сути, ни за что не бросит свою музыку. Всё бы так и продолжалось, сколько уж и не знаем, не мы солнышком управляем, а вот однажды поселилась в Пне Гуселька малая, зелёненькая, прозрачная, такая красивая была Гуселька, что и Пень цвести начал во след за ней. Побеги у Пня появились, ясно сталоскоро, что порода у Пня была благородная, не трухлявая совсем, а мощная и даже музыка из него вытрескивалась щепой совсем не случайно, а от сердца дубового шла.
Гуселька хозяйкой оказалась хорошей, Пень весь излазила, трухляшки поскидывала с него, за побегами начала ухаживать, иногда, правда подъедала их, не без этого, но много ли Гусельке надо, не жалко совсем её и покормить. Жили они так, и всё было хорошо, до тех пор, пока не показался опять медведь. Шёл он вразвалочку, неспеша, по дороге отвлекался часто, присживался и чесался, с мухами играл, да только всё одно к Пню продвигался. Поняла Гуселька, что труды её все насмарку сейчас пойдут, и побежала быстро внутрь Пня, вытащила из него сердечко и убежала. Куда же Гусельке сердечко пристроить, да ещё от Пня старого? Поставила она его себе, прямо рядом к своему маленькому. Так теперь они и стучат всегда рядом, а Гуселька та давно стала бабочкой и летает над краем леса, на поросль молодую лесную отдыхать присаживается, цветочным нектаром сладким питается.
Сколько они так проживут бабочка Гуселька и Пень никто не знает, только, если на полянке или на краешке леса увидите бабочку самую, самую красивую, которая часто крылышки вместе складывает, то знайте, это она, наверняка это наша бабочка Гуселька с душою старого Пня.