Я не помню, в каком возрасте было у меня, и в каком возрасте у дочки, как и когда возникло осознание родства с окружающими людьми? Но очень хорошо помню, как меня огорчило, что Гена, мой самый любимый человек – совсем даже не родственник! До этого печального открытия я предполагала, что у всех детей бывают свои папы, мамы, всякие бабушки-дедушки и гены. Что-то типа тёти и дяди, только ближе. Ведь к посторонним людям можно обращаться с приставкой ДЯДЯ, а Гена – это отдельное звание. У моей дочки тоже была такая беда – она плакала, узнав, что Неля - есть не обязательно у всех детей!
А в моём детстве я проводила с папой, мамой и Геной одинаковое количество времени. И Гена баловал меня гораздо больше остальных родственников.
Мама моя окончила Консерваторию параллельно с Университетом, и работала в Министерстве Культуры, а по совместительству преподавала в Гнессинском училище. Папа учился в знаменитом ВГИКе, окончил его как художник кино, и жил в общежитиях все годы обучения вместе с будущими сценаристами, операторами, актёрами, режиссёрами… В комнате их было трое: Лёня - художник, Гена – актёр, а Женя – сценарист и брат моей мамы… Уже после окончания ВГИКа, они продолжали снимать комнатку на троих в переулочке около Гнессинского училища. Там их и посетила моя мама, пришла в гости к брату… Это была судьба. Так и прожили дружную большую жизнь, из которой слишком рано, первым, ушёл Женя…
Когда образовалась молодая семья – Гена влился в неё всей душой. Непросто сложилась его жизнь – сам он вырос в детдоме, этим распорядилась война. А мои бабушка и дедушка были учителями, и это было их глубинное призвание. И кто бы ни появлялся в орбите их жизни и на пороге их дома - всем был кров, хлеб, тепло и совет. Как в добрых сказках – сначала щи, каша, пироги и чай с вареньем, а потом уж – и о делах разговаривать.
Хотя бабушка с дедушкой были атеистами, но Гену все дружно называли моим крёстным отцом. Он и из роддома меня нёс, и являлся для меня абсолютным авторитетом. А уж когда по старенькому КаВээНу, телевизору с выдвигающейся линзой, шли фильмы с его участием – весь дом, все соседи, и, наверное, прохожие на улице, слышали мой восторг. «Дело Румянцева», «Весна на Заречной улице», «Неуловимые мстители», «Акваланги на дне» - названия фильмов, ставших классикой кинематографа. А для меня – реальные переживания, волнения, слёзы и радость от встречи с очень дорогим человеком через экран…
Много позже, случайно, уже после смерти дедушки, кто-то из соседей по даче спросил меня, что-то, мол, давненько его сын не приезжал? И я не сразу поняла, что они спрашивали про Геннадия Юхтина… Моего крёстного…
В те звенящие годы детства мой папа был вечным заводилой, а Гена - его верным союзником в бесконечных подмосковных путешествиях. Были зимние лыжные поездки далеко, на целый день, с чаем из термосов и жареной колбасой на костре. С моими капризами от усталости, и с хитроумной придумкой, как же меня, маленькую, всё-таки брать с собой. Папа «изобрёл» длинную верёвку с привязанной к концам палочкой. Всего-то ерунда. Но они с Геной по очереди продевали её под - мышки, я хваталась за перекладину этих «вожжей» – и вся компания, человек пятнадцать, могли катиться, не приноравливаясь к моим коротким ножкам.
А ещё мы все любили «бродить по-грибы». Тут тоже, к концу хождения по лесу, я повисала на ком-нибудь. Ведь все увлекались, и забывали, что у меня нет силёнок на столько километров пути.… Покуда я могла помещаться в рюкзак – это был выход! В те годы такого способа ещё совершенно не знали, и, тем более, не рекламировали. Так что - ничего специального или подобного не производили. Всё придумывал папа. Но я быстро подрастала, и скоро гордо шлёпала сама рядом со взрослыми. И всё время требовала себе «рюкзачок с грузиком», как у всех! Дочке моей, к счастью, трудно представить, что никаких детских рюкзаков в природе не существовало. Мне тогда сконструировали нечто похожее из противогазной сумки. Тоже ведь – где-то нашли!..
Весной мы собирали сморчки. Это те загадочные грибы, которые нельзя путать со строчками. Одни из них, по справочнику, ядовиты. Но мы спорили – какие? И путали, и, для пущей безопасности, всегда их предварительно отваривали, а потом готовили в сметане… И именно это блюдо ассоциировалось у меня со сказочным словом «яство»!
Вместе со сморчками, на первых проталинах, вырастали фиолетовые цветы хохлатки и разноцветные звёздочки медуницы. А сквозь снежные островки в глубине леса, на голых ветках, распускалось душистое розовое волчье лыко. Мне говорили, что оно очень ядовито. Наверное – чтобы не дать его загубить в букете. И ещё, в какой-то старинной книжке с вензелями и «ятями», я прочитала про него сказку. Очень красивую. Из которой помню, что, расцветая в снегу, волчье лыко испугало зиму, и только тогда наступила весна. Я так всегда и знала, когда мы ходили в предвесенние лыжные походы: если встретишь цветущее лыко – то нужно прощаться с зимой в этом году.
Сегодня, издалека, оцениваю саму себя, как вредную и вздорную девчонку. С непокладистым характером. Мой эгоизм и капризность по отношению к крёстному, являлись, в общем-то, огромной детской любовью и ревностью. Той самой, при которой страшно, да и невозможно было, делиться им с кем-нибудь! А, если, в поход брались ещё какие-то дети, особенно младше меня, и центр внимания смещался, то я очень остро и болезненно это переживала!
Мне невероятно нравились все моменты обучения «природной» жизни. И как из мокрых дров сложить костёр, и как разжечь его от одной спички. И где надо искать лесную смородину, чтобы заварить пахучий чай. И как, всё же, не перепутать - что в лесу съедобно, а что -ядовито, и в какое время года, чем лес богат.
Из любого путешествия в лес папа и Гена приносили «коряжки». Это были чуднЫм образом скрученные сучки, корявые, невероятно сплетённые, корни, древесные грибы и загадочные камешки. Иногда это были огромные древесные наросты (капы), которые выпиливались или вырубались «во имя искусства», и волоклись в город очень издалека! По возможности – всегда учитывались интересы живой природы. Из всего этого получались сказочные, но вполне узнаваемые, лоси и бегущие человечки, стремительные хорьки и рыбы всех пород. Да и множество другого волшебства дарил лес и человеческая фантазия… Что-то до сих пор живёт в наших квартирах. Проходя по лесу, я и сегодня машинально отмечаю встречающиеся варианты природных «скульптурных композиций» и думаю – эх, а папа с Геной из этого бы сделали такое чудо!..
Так и выглядела моя большая семья – дочка, муж, папа, мама, папа Гена и множество друзей, доставшихся мне от них в приданое. Кого-то уже нет с нами. Маминого брата, моего дяди Жени… Дяди Толи из Одессы. Дяди Лео, Сашиного отца. Моих бабушки и дедушки. И моего папы... И многих-многих ещё... И нет больше квартирки на станции Перловка, где было начало всех начал, и откуда я ушла во взрослую жизнь... Но пока есть наша память – мы вместе! И запах прелых листьев, и весенние проталины, и пряные луговые травы, и малахитовый мох в бору, и дым из печной трубы – это всё для кого-то ничего не значит. А для меня – условные знаки из детства. И – эстафетная палочка следующему поколению.