Станция Перловская

Вера Руф
Если взять на вооружение чьё-то знаменитое правило, что ни дня без строчки, то, может быть, количество когда-нибудь перерастёт в качество? И, вдобавок, можно получать удовольствие, общаясь с прошлым, и с теми пересёкшими судьбу людьми, которые меня удивили и запомнились! Или с которыми встречаюсь и сегодня…

У меня было счастливое детство со множеством огорчений.

Самое большое несчастье заключалось в том, что я постоянно проживала с бабушкой и дедушкой. А папа и мама обустраивали свою жизнь где-то в неописуемо прекрасном далеке. В этом загадочном месте они работали, встречались с друзьями, ели, спали, обсуждали насущные проблемы, сводили концы с концами и оттуда - навещали меня, единственную.

Только через годы я поняла, как же мне было хорошо у бабушки с дедушкой в подмосковной Перловке, чапать часами в школу и из школы (хотя до неё было минут двадцать-тридцать ходу)! Заводить кошек и хомяков! Или кроликов, которых все звали по именам и узнавали по лапкам, ушкам и хвостикам! (Соответственно, в критический момент, никто не мог вынести приговор и поставить жаркое на стол).

"Перловская " – так называется станция на Ярославской железной дороге. Сейчас это первая остановка сразу за Московской кольцевой автодорогой. Но в моём детстве МКАДа ещё не было, и эта местность была просто красивым пригородом, с деревянными домиками частного сектора или «жэковскими», многосемейными. В нашем двухэтажном доме жило пять семей, но каждая имела самостоятельный вход – и получалось, что это не «коммуналка». Удобств не было никаких – всё во дворе. А зимой часто перемерзала ближайшая водопроводная колонка, и мы с дедушкой путешествовали по окрестным улицам с саночками и вёдрами в поисках, где же вода ещё течёт?..

Квартирка бабушки и дедушки была на втором этаже. Два окна выходили на уровень нижних ветвей огромной красавицы берёзы, и я помню это чудо – то молодая зелень листочков, то золотые листопадные монетки, то серебряные нити берёзовых кос. А я фантазировала – эх, как бы выпрыгнуть и схватиться за эти поникающие ветви, и как бы на них раскачаться … Вокруг всего нашего дома был большой ухоженный сад. Сад был разделён на всех жителей дома, и каждый имел свой небольшой участочек. Задолго до моего рождения яблони и сирень посадил мой дедушка. И предложил засадить участочки соседям, просто так, как сажал самому себе... А мне рассказывал: – «Они бы завидовали нашим яблокам, а зачем? Ведь мне не сложно было посадить деревья всем».

 Наверное, была у нас солнечная сторона – помню небо, наполненную воздухом комнату, светлую террасу и аромат сирени. Много-много белого цвета – и от яблонь весной, и от берёзовой коры. Вокруг густой запах весны и дымка - топилась печка в доме, жгли листья на улице, цвели прямо в окна дедушкины яблони и вишни…

Тогда - я совершенно бесшабашно лазала по всем деревьям и, даже, не подозревала, что родилась в год Обезьяны... Как очень немногие городские дети, я знала правила, по которым топится печка, закон сооружения ледяной горки и способ не набрать снега в валенки, когда роешь туннель в целинном насте.

Бабушка до моего рождения тридцать лет проработала директором начальной школы, что, конечно же, сказывалось на её любви ко мне. Любовь была строгой, без сантиментов, но тогда я не понимала, что эта любовь безгранична. Дедушка был агроном и неисправимый идеалист. Он до последних дней своей жизни искренне верил, что красота спасёт мир, исправит все человеческие ошибки, и плакал от счастья, услышав по старенькому радио изысканную классическую музыку. Помню радиолу и множество пластинок – классика, романсы и немного популярной эстрады.

Мне же всё время не хватало родителей. Ибо когда они забирали меня с собой в гости к своим знакомым, или в путешествие на байдарках, или сами заваливались после лыжной прогулки с тучей друзей, рюкзаками и хохотом - я ненадолго окуналась в другой мир, который исчезал с окончанием выходных или моих каникул. И при этом мне казалось, что меня усыновили, то есть удочерили, а на самом-то деле я не очень-то и нужна.

Конечно же, мне не следует жаловаться на моё музыкальное образование... Оно было необходимо, чтобы заполнить возможную пустоту, которая могла вполне наполниться двором и окрестным бездельем. Из сегодняшнего дня я прекрасно вижу титанические усилия дедушки по доставке меня, маленькой, в музыкальную школу, из Перловки в центр Москвы.… Пешком до электрички, потом метро, автобус, и опять пешком…И могу только посетовать на абсолютное игнорирование поиска моего призвания... Но на это уже не оставалось никого из взрослых.

Мир моих родителей был связан с писателями, актёрами, художниками, музыкантами. И для меня он был само собой разумеющейся действительностью.

Пожалуй, всё же самым ценным для меня было знакомство с услышанным словом. С услышанным живым чтением стихов. Вероятно оттуда и до сих пор, я часто встречаю стихи, которые знаю - не читав, и помню - не уча... Приносил эти звуки с собой дядя Толя. Невысокого роста, с мягкой лучистой улыбкой, заразительным смехом, и необычайным чувством юмора – он появлялся как праздничный воздушный шарик. И, к сожалению моему, вдруг – улетал восвояси…
 
Это сейчас я удивляюсь, зная те времена и разглядывая ситуацию с пониманием правил той жизни. А тогда в порядке вещей было ежегодное приезжание родительского друга на пару недель из какой-то Одессы к нам, пожить. Чтобы послушать проводившиеся ВЕЧЕРА ПОЭЗИИ в Политехническом, и где-то ещё на площадях, особенно около памятника Маяковского.

Возвращаясь - он сразу читал нам стихи (что-то уже по памяти!) всех, кто теперь вошел во все поэтические антологии. Декламировал великолепно! Правда, с ярким акцентом одессита, но с большим вкусом. А сколько он прочёл выкопанных из букинистических недр поэтов, о которых мои ровесники не подозревали до самой перестройки, которых я полюбила в детстве! Для самоотчёта могу начать перечисление фамилий из глубины тех лет: Евтушенко, Окуджава, Рождественский, Казакова, Друнина, Вознесенский, Саша Чёрный, Велемир Хлебников, Ахматова, Мандельштам, Фредерик Гарсия Лорка, Омар Хайям, Ронсар... И множество промежуточных, лёгким ветерком прозвучавших из дяди Толиных тетрадных записей. Почему-то Цветаева была гораздо более поздним и моим ЛИЧНЫМ открытием, и личной любовью…

Есть в моей памяти картина осеннего леса, с уже облетевшими и усыпавшими все тропочки золотыми берёзовыми листьями. Трава уже совсем пожухла, и в березняке пусто, пестро и солнечно. Я всё надеюсь найти последние грибы, и старательно шуршу вокруг стволов. А взрослая компания просто неспешно гуляет и заворожено слушает дивные стихи, которые дядя Толя декламирует на ходу. Получается что-то театральное, с лесными декорациями и передвигающимся зрительным залом. Я, конечно, была не так внимательна, как взрослые. И не запомнила ни авторов, ни слов...Только дух осени, леса, пестроты под ногами и поэтического опьянения.

Может быть, самая большая моя потеря в том, что никто не заметил и не подтолкнул меня вместо рояля - к слову, рифме и ритму. Конечно, отголоском этих "словопереливов" и "словопереплётов" стали мои юношеские поиски в стихотворчестве. Ну, да без этого - редко у кого проходила юность вообще. Хотя, "поэтически мыслить" приятно до сих пор…

Сквозь увеличительное стекло времени разглядываю всех прошедших через дом моих родителей. Оцениваю потери и подсчитываю приобретения. Получается, что всех близких и любимых мною людей я "подарила" своей дочке. Она приняла эстафету общения от меня, как я когда-то от её бабушки и дедушки, моих родителей. Наверно - этого достаточно, чтобы дом наполнялся новыми голосами и не терял дорогих теней.
       
       Октябрь 2002