Глава 5
Боль
-- Послушайте, Мишель, возвращаясь к вопросу о том, чтобы забыть всё... Ваша мать собирает деньги на операцию.
-- О, нет, -- простонала я, инстинктивно выдернув из его руки свою руку и запустив пальцы в свои волосы. Я была в отчаянии!
-- Это должна быть последняя операция. Вам просто очистят память. Абсолютно. Вы слышали что-нибудь про низкочастотные излучатели?
-- Это не то, что практиковал Кажинский?
-- Боже, откуда Вы знаете?!
Я пожала плечами. Рассказать ему, как мы с Томом возмущались этой бредовой идеей «чистого мозга», во что вылилось изобретение Кажинского? Сколько часов мы с ним проспорили в поисках «противоядия» от этих низкочастотных излучателей! Просто однажды просмотрели передачу о воздействии на массы с помощью этой техники и пришли в ужас. Теперь это уже законно?! Теперь это то, что предстоит пережить мне?!
А Оскар продолжал, помолчав:
-- Да, это из той же области... Сначала всё стереть. Вы всё забудете... Потом Вас, как новорожденного, научат жить в этом мире...
-- Как в сказке Волкова... -- прошептала я.
-- Что?
-- Ну, «7 подземных королей»...
-- А, я что-то читал, да, помню... Так вот, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы Вас от этого избавить.
-- Но... Значит, мне не удалось? Если они думают, что нужна еще операция?
-- Вы старались, Мишель, Вы -- молодец! Но есть два фактора, с которыми сложно спорить. Первое -- у Вашей мамы есть деньги. Большие деньги и огромное желание их во что-то вложить. На ее взгляд, самое благородное вложение – это вложение в здоровье ребенка. Доктор Ставен умеет уговаривать и убеждать. Деньги за операцию получит он и его клиника. При этом он почти ничем не рискует. (Мне ужасно хотелось узнать, а я рискую? -- но я промолчала) Второй фактор -- результаты анализов и исследований. Некоторые из них, например -- что-то вроде энцефалограммы, больше похожи на результаты обследования взрослого человека. Это может сыграть мне на руку, но может и всё испортить. Я же хочу попробовать уговорить консилиум заменить эту операцию на мою терапию. Мне нужно было Ваше согласие.
-- А мой отец?
-- Он боится и предпочитает от этого страха и боли скрываться в работе. Объясняет, что теперь нужны деньги, а на самом деле уходит от Вас всё дальше и дальше.
-- Он боится за меня или за себя?
-- Простите его, Мишель, он слабый человек. Он боится причинить боль себе, а для того, чтобы ему стало больно, достаточно только Вашего присутствия.
-- Я думаю, боль можно вытерпеть любую. Человеческого терпения хватает, чтобы терпеть боль до болевого порога. Далее человек либо терпит эту боль не своей силой, либо ищет пути ухода от боли. Болевой шок и, как следствие, потеря сознания -- это реакция организма на боль. А самоубийство и сумасшествие -- добровольный уход от боли, только второй -- обратим, и он более мягкий. Я думаю, что сумасшествия всегда можно избежать... Бог, если Он есть, что-то вложил в каждого, чтобы этого избежать.
-- Мишель, Вы рассуждаете, как... Слушайте, Вам самой не страшно так думать? То, что Вы сейчас сказали -- это же приговор всем моим пациентам! Значит, они просто недостаточно доверяют Богу, что довели себя до такого состояния?
-- Вот видите, как всё просто... Впрочем, от такой простоты Вы растеряете всех своих клиентов.
Он засмеялся. Мне понравилось, как он смеялся! Но тут мне в голову пришла еще одна мысль, и я остановила его:
-- Вы знаете, Оскар, я никогда раньше не думала, что это боль, жуткая боль -- обладать чем-то и не иметь ни малейшей возможности этим служить людям. Им настолько это не нужно, что они за это могут просто распять...
-- Детей не распинают, а Вы для них -- всего-навсего ребенок. Ребенок, который всё понимает и чувствует...
-- Самое ужасное, что это не только я чувствую. Все дети чувствуют то же самое. Просто они приспосабливаются к этой жизни. Они испытывают такой же стыд, такую боль, как чувствуют взрослые, как чувствую я; они так же, как я, давятся манной кашей, так же не желают насилия над собой. Но они всё это терпят, иногда даже так, что взрослые и не замечают их проблем. Просто за последние 3-4 года (до клиники, конечно) я привыкла ощущать себя человеком. Поэтому я еще сопротивляюсь. И еще -- я поняла, почему дети врут. Вы знаете?
Оскар удивленно смотрел на меня. Кем я была в его глазах? Депутатом от детей?
-- Ну, я думаю, они врут, потому что боятся наказания...
Неуверенность в его тоне сказала мне о многом -- он смотрел на это так, как и большинство взрослых.
-- Вы заблуждаетесь! Это взрослые врут, потому что боятся наказания. Причем, заметьте -- как правило, справедливого наказания. А дети врут, потому что и не рассчитывают на справедливость.
Он помолчал. Через несколько минут спросил:
-- Кем Вы решили стать... в будущем? Воспитателем? Учителем? Доктором?
-- Взрослой, -- буркнула я. Начинало темнеть. Всё кончено. Ничего у него не получится...
-- Послушайте, Мишель, если дело дойдет до операции, -- он не заметил, как я вздрогнула, -- попробуйте отдалить ее на какой-то срок -- сымитируйте температуру, головную, зубную боль, пусть у Вас заболит живот, что угодно, -- я буду искать возможность воспользоваться любой уловкой, чтобы переменить решение Вашей матери, -- он говорил азартно, как игрок, которому пошла хорошая карта.
А вдруг он просто играл в меня?!
-- Мишель, не раскисайте, еще ничего не потеряно! Попробуйте искать во всем положительное. Даже в том, что сейчас с Вами происходит, в этом Вашем втором детстве... Найдите в этом что-то, что может поднять Вам настроение.
-- Я уже нашла.
-- И что же это?
-- Отсутствие критических дней... -- сказав это, я спрыгнула со скамейки и направилась в сторону клиники.
Тошнить меня уже начало.
Продолжение см. http://www.proza.ru/2008/03/30/535