Старик and Собака.
...дайте собакам мясо...
...старикам пенсию...
...а мне свободу...
(просто написалось)
Ежели бы Адаму с Евой (просьба ко всем верующим, в особенности ваххабитам, не ругаться в мой адрес, кафиром* не называть, пустых угроз не посылать, головой не мотать, ногами и руками не махать. Также народ к Джихаду не подзывать и Аллаху Акбар тоже не выкрикивать) Аллах позволил бы сыграть свадьбу, предоставив новобрачным самим решать где пройдет их бракосочетание, я с точностью могу сказать одно, лучше места для связывания семейных уз, кроме Азербайджана не сыскать во всем мире.
При наличии дворцов веселья, число которых почти равносильно всему населению Баку сыграть тут свадьбу как раз плюнуть. Кроме столицы, в других регионах страны, дома торжеств не имеют популярности по одной самой незначительной причине, коем является безденежье. Скажем так, нищенствует население той республики, где скатившийся с зеленых луг Хайленда поросенкообразный, недоразвитый шотландец, чьи прадеды как ныне наши голубые надевали юбки, копает деньги лопатой.
Взявшись за руки, Ева потянет Адама выбирать вместе дворец счастья. Дворцов или Домов то много, даже порой кажется, что очень уж. И названия у тех домов почти одинаковы.
Фасады снаружи похожие, двери стеклянные, потолки высотные, искусственные цветы, не весь откуда откопанные официанты с непонятной рожей, оглушающая акустика, тамада полупсих, а заплаченные деньжата буржуем за пять-шесть часов отнюдь не малые.
Под вялые аплодисменты и визгливый вагзалы* молодожены появятся у дверей, медленно пройдут среди гостей к своему трону, откуда восседая будут наблюдать за дальнейшим продолжением общесемейной гулянки.
Стрелки настенных, цифры электронных часов будут убивать время своим монотонным ходом, как бы даже и не замечая нетерпеливых глаз жениха с невестой (глаза нетерпеливые скажу я, встречаются не всегда. Очень часто девушку выдают насильно, по расчету. Сидит она бедная и настраивает себя, подбадривает, готовится к насилию, думает, как будет терпеть рядом сидящего орангутанга. Бывает, жених женится ради денег или по настоянию отца. Всякое конечно случается. Только вот гостям на все это положить. Им бы, то бишь гостям, побыстрей бы рисануться, нажраться,
натанцеваться, наблеваться, записать бабки, пять раз прокричав свое имя в ухо пишущего и, раз десять проверив правописание написанного, смотаться к чертям), радостных родителей, пьяных дядюшек, довольных боссов заведения, тупого тамады, покрасневших музыкантов и официантов, смирно стоящих над гостями, как палач Самсон над плахой с топором.
Чем больше будет выпито водки, тем больше будет съедено кябаба, время будет подходить к концу свадьбы, чем меньше станет гостей, тем больше будет накоплено денег.
Босс «Шадлыг сарайа» хищно зачешет ладонь правой руки. Родится в ту ночь еще одна семья независимого государства. Порадуются родители, шеф дворца, операторы видео съемок, шофер лимузина, танцовщицы, музыканты, посудомойки, уборщицы, администратор и даже электрики. Число иномарок возрастет, так же как и этажи домов радости, параллельно с численностью оголодавших псов и недоедающих стариков, каждую ночь роющих мусорные баки тех самых замков веселья.
Свиньи в свинарнике (объедки от пиршества, по неписанному договору, управдомы не допускают уносить, продавая свинофермам за грош цены. Тонны почти не тронутой еды выбрасывается как параша) резко захрюкают, пошевелят крючкообразными хвостиками лишь услышав рев мотора подъехавшего грузовика.
Этот божественный звук двигателей.
Запах, запах жаренной курицы, свежей зелени, огурцов и помидоров, хлеба, майонеза влетит в ноздри розового пяточка. Пойдут хороводом свиньи страны огней, нефти и долларов на фоне фонтанов, высотных зданий, парков, мостов, олимпийских комплексов, кольцевых дорог, взрывающихся петард, хлопушек и фейерверков. Прилетит волшебник на вертолете НАТО, включит караоке и запоют, хором захрюкают животные грязнули:
“Я свинья, ты свинья, он свинья, все мы тут свиньи…дружная семья”.
Порой, окинув взором окрест себя, думается, сколько же бесценных шедевров потеряла мировая литература только из-за того, что в свое время тот или иной писатель, поэт не явился на свет, не вырос и не трудился тут в Азербайджане. И уверяю тебя, жил бы например Бальзак в Сураханах*, снимал бы квартиру Цвейг в Нардаране*. Родись бы Чехов в Имишлях*, они написали бы не менее сильные произведения, поразив своей гениальностью сердца книголюбов. Написались бы такие шедевры как: “Мост над двадцатым” - того же Торнтона; “ Портрет Дадаша Гея”- Оскара Уайлда; “Сто лет в маршрутке”-Маркеса; “Оттраханные” –Гюго; “Шлюшечка” –Чехова; “Старик и пенсия”-Хеменгуея и еще множество, глубоко пронизывающих книг, историй и повестей.
Сказать, что он был стариком…лицо в густой бороде, сгорбленный, опавшие вперемешку с безразличием глаза, бедственный вид, седые волосы, пухлые, огрубевшие пальцы, с помощью которых он гладил рыжеватого пса, валявшегося под ногами. Старик и собака. Чем не сюжет для писаки? Сидит себе человек, человечина, созданный из крови и плоти, на людей глядит, может дни свои прошедшие вспоминает иль, просто, прохожих изучает, да по инерции пса по голове ласкает. Вот только никто от хорошей жизни в старости лет в декабрь месяц в дырявых галошах да в изношенном бушлате под небом сидеть не станет. Пойди теперь узнай, судьба ли над стариком отыгралась, иль всезнающий Аллах на него разгневался. А может по делом ему старцу, небось, вдоволь нажрался за свою жизнь, уйма, наверное, девок облапал, не думал о завтрашнем дне, жил себе не тужил, многих дурачил да за нос водил, в жены взять клялся, своих кидал, друзей обкрадывал, ни с кем делиться не думал, о будущем, что будет завтра не подумал, сына не вырастил, дерево не посадил, да и дом тоже кажись не выстроил.
Всю Русь объездил, пил, курил, в карты, наверное, играть любил и денег, денег тоже не скопил. Вернулся на родину, на землю своих отцов и дедов, на старости лет вернулся помирать, точно помирать, а кому он еще тут нужен.
Толпились люди на площади базарной. Земля шарообразная. Крутится, вертится, люди рождаются, совокупляются, помирают. Строятся мосты, флаги и новостройки возвышаются, парки, бульвары, памятники воздвигаются, деревья сажаются, воры отлавливаются, вот только старику и собаке, все о мясе, а мяснику за прилавком, прям напротив старика, весь фартук в крови, о Мерседесе C 190 и грудастой портнихе Cенем мечтается.
Собака…псина…пёс…ему многого не надо, кто кусок подкинет, иной за ушком почешет, повиляет он хвостом, по-дружески к ногам прижмется, лапы в грязи, хвост чуть откушен в борьбе за кость. Что тебе надобно псина азерская?
Ты гавкнуть не смей, видишь, гость перед тобой заморский, дык ты сразу уши пониже, хвост свой ободранный тоже кое куда…чтоб на глаза не лез и никаких зубоскаливаний. Ты что скандала всемирного хочешь? Смотри, еще своих псов на тебя натравим или на мылопроизводство отправим, усыпить, застрелить под забором тоже сможем. И вообще цепи у нас длинные, а руки сильные. Ты рычать не смей, по ночам выть оставить, стаями шляться забудь, за кошечками светскими тоже не гоняться, коготки у них огромные, смотри куда ссать, срать и, вообще, старайся город в чистоте сохранять. Должен ты ночами не спать, нас, своих хозяев, оберегать, от воров сторожить, от врагов беречь, молиться на нас да на счастье лапку протягивать. Знаем жизнь собачья не сказка, но вот только нынче хлеб дорог, кусок свой чтоб оттяпать, пузо свое пополнить, да еще щенков накормить, зубами, клыками, лапами хватать уметь надобно, друг ты наш четвероногий, псина ты общественная, собака наша родимая. Погляди, как твои сородичи ереванские живут, житуха их не «чаппи», даже кабелей для коитуса сыскать не могут. Так что в политику ты не вмешивайся, лучше займись своим собачьем. Страна у нас демократичная и собак, псов своих мы тоже любить умеем, уважаем, будешь себя хорошо вести намордник снимем, хавчик подобрей сделаем, с цепи освободим, правда редко и не надолго, еще привыкнешь к свободе, а зараза это сильная, болезнь не излечимая, недуг которому лекарство лишь она сама.
«ШуШа» dicterion Солона.
"И увидел ее Иуда и почел ее за блудницу, потому что она закрыла лицо свое... Он поворотил к ней и сказал: Войду я к тебе... Она сказала: Что ты дашь мне, если войдешь ко мне? Он сказал: Я пришлю тебе козленка из стада моего. Она сказала: Дашь ли ты мне залог, пока пришлешь? Он сказал: Какой дать тебе залог? Она сказала: печать твою, и перевязь твою, и трость твою, которая в руке твоей. И дал он ей и вошел к ней..."
( Книга бытия /глава 38)
Тусклый свет фар старого «Жигули» высветил каменное строение, притаившееся среди смирно растущих чинаров. Ехать пришлось долго. Туман, накрывший город к концу дня, началу вечера, в паре с неровными дорогами, порой создавали непроходимые препятствия. Мрак, причиной коему являлось не имение самых примитивных светильников вдоль дорог, заставлял странника задуматься, может, я нахожусь в бесконечных, людьми не населенных степях Казахстана? Даже глазом ели заметная искра в этой кромешной ночи манила к себе, и лишь единственной отрадой был бледный луч фар.
Мы прибыли, с трудом разобрав слово, накарябанное краской болотного цвета, а именно «ШуШа*».
Встретил нас молодой парень, лет эдак…ну словом не старый, лицом прыщавый, с лицемерной физиономией, ушами слоненка, да походкой пингвиненка. Проводил, усадил в отдельном кабинете и быстро испарился. Комнатка изнутри напоминала вагон-ресторан имеющий стол, четыре стула, спиральную плиту в углу, не накрахмаленную скатерть, миска вместо пепельницы, кстати уже наполненная окурками «WEST», пожелтевшие, местами даже отклеенные обои на стенах, лампочка одинокая на потолке, муха застывшая на той лампочке, картина, пейзаж на стене, да мини телевизор фирмы «CORFUG» на правой стороне от стола, чуть поодаль от плиты.
«Гёёёккк-гёёёллллллл, гёк-гел», тут же охватил ресторан-вагончик звонкий голос когда-то молодой, а ныне, наименовавший себя примадонной, певицы азербайджанской эстрады, едва я придавил кнопку ON на пульте.
Мы расчленяли докрасна зажаренную курицу, попивая холодным, красным вином «Ивановка», как вдруг меж дверью всунулась голова с ушами слоненка и, подозвав моего спутника, взглядом смутившегося сутенера, пропала прочь, оставив дверь приоткрытой.
…жил-был не тужил, вполне вероятно даже, что со всеми дружил, когда-то еще до рождения сына божьего, в древнем городе великой некогда империи, где проводилась олимпиада, изучали науки, воздвигались величественные статуи и храмы, создавались оргии, где вино лилось место воды, а людским утехам не ставилось преград, приносились жертвы богам, в каждом углу цвели вечнозеленые маслины, а девушки сплетали из тех ветвей венки для победителей, поэты читали стихи, стоя на ослепляющих мраморных ступеньках…поживал человек. Считался одним из семи мудрецов того города, аж даже и стихи сочинял, короче знатный был, занятой, по-нашему депутат, а может даже и министр.
В те далекие времена власть того города, где ютился наш мудрец, вела войну с соседями. За остров, кой принадлежал соседям, по пути в город наш древний, в синеве морской расположился. Остров как остров, со всех сторон соленой водой окружен.
Вот только мешал он властям очень, соседи да там, на острове том мирно не сидели, да корабли городских властей, знатных и богатых людей топить умудрялись, а судна те, что на глубину морскую пускались, хлеб и продовольствия с других стран в город возили.
Не понравилось это большим людям, за честь скажем так, задели, надоело им урон нести, появились проблемы с хлебом, и, вообще, не надобно дозволять врагу так руки распускать.
Вот и взялись за дело, собрали, что было да наступили на врага, вмиг отвоевали островок, думали все проблемы решили, ан нет, не тут-то было, не смогли удержать оккупированное. Стычки начались в своем доме, оппозиция их как услыхала про войну, так сразу «хлеб», «хлеб» начала орать, да кулаками и флагами с эмблемой свободы махать. Замутили, все перемутили. А соседям, это на руку сыграло, остров тот хапнуть, себе вернуть шанс выдало. Опять все с начала начать надобно было. На принцип пошли, азарт, ну мешал им жутко этот клочок суши, где соседи прятались неугомонные, да горожанам и владельцам судов, кусок свой, монеты золотые и серебренные зарабатывать препятствовали. Долго велась борьба, с обеих сторон потери были не малые. Вот тока соседи все никак угомониться не пытались и мудрецы древнего города тоже не сдавались. Надобно было биться. А что тут поделаешь? В Страсбург не улетишь, к Минской группе не побежишь, америкосам не напишешь, у русских не спросишь, в ООН не нагадишь, Гукасяну fuck не покажешь, да и Кочаряну в жопу не вставишь, вот и приходилось продолжать войну за клочок земли, кой меж двумя городами в безбрежной синеве находился. Много денег было вложено, уйму сил потрачено, но не праздновали победу власти города, где мудрец наш поживал.
И наконец надоело, вконец осточертело тогдашним премудрым города войну эту бесполезную кровью да людскими смертями полную продолжать, монеты серебренные в синеве глубокой даром терять. А люди, влиятельные горожане, что свои посевы пшеничные имели, согласились с радостью, ну и денег в казну не пожалели, а как же, цена хлеба будет расти, карманы сразу в размерах изменятся, а главное монетки золотые сверкающие такие, а хули о народе думать, он и так как-нибудь себя накормит.
Собрались, сели, стол длиннющий накрыли, пир устроили, винца напились и придумали, закон издали, всюду понаписав, жителей, горожан оповестить указали.
Поднялся гонец на самую высокую ступень храма, что на площади базарной выстроили, наверное, идолу какому-то, и начал орать, что есть силы, аж заметны были набухшие вены на шее, мол, слушайте и не говорите потом, что не услыхали, послание это мудрецов наших, кто с этого дня вспоминать будет о войне за остров, что нам продовольствие нести мешал, да по вине же своих внутренних врагов из рук потерян был, обсуждать и прочею брехню про патриотизм молоть, власть бранить станет иль просто вдвоем обсуждать осмелится, так тот или те самую суровую меру наказания получат, то есть просто казнены будут на том же месте, где я сейчас стою.
Замолк кричавший, и в тот же миг толпа умолкла. Народ простой, обычный, глуповатый, из ремесленников, рыбаков да крестьян состоявший. Простолюдины они и тогда такими были и через век эдак двадцать тоже не изменятся. Прошлась новость волнами через уши и рты, зашевелилась масса серая, толпа ко всему безразличная, никчемная, люди марионетки не по воле своей другими управляемые, всполошились, кто головой повертел, кто просто в сторонке посидел сигарету закурил, кто домой поспешил, другой в угол уставился, иной про себя в сердцах в адрес мудрецов выругался. Вот только один человечек, все от храма где посланец стоял не отошел, да понять пытался, далеко в свои думки ушел и никак вернуться не старался. Мудрец наш, про кого рассказ сей начали, этим человеком, что один около храма остался, этим человеком поэт, наш герой и оказался. Много думал, три дня и ночи не спал, кушать отказался, лишь воду и то очень редко употреблял. И надумал обмануть власти, свое слово сказать все-таки задумал. Тогда еще он мудрецом не славился и средь семи умных тоже не числился, простым поэтом был, стихи писал и в парламенте еще тоже не голосовал.
Собрались миряне в то утро в центр города, окружили безумца в шапке. Да потихонечку нет-нет прислушиваться стали. Обманул всех наш герой, в то время душевно больным власть все прощала и за указ изданный недавно, не била, не угрожала и вообще как-то близко к себе не подпускала. Надев шапку, загримировал себя, дабы не узнали, корча умалишенного прочитывал вирши наш герой, а стихи то не простые были, со словами золотыми, что простолюдинам и серой массе в сердца, как бронзовые пули вонзались. Смеялся, шутил, как ребенок на одном месте не стоял полоумный, но и слова, стихи свои читать ни на минутку не забывал. Мол, что вы творите люди? Как вы поступаете? Не пригодно земли свои вот так отдавать, врагам все позволять.
Давайте, вместе соберемся и как единый кулак, одним ударом, за позор наш, позор этот и грязь с лиц своих смоем, жизнь свою и нашим детям устроим. Проснулась толпа, загудела, надоели людям голод и бешенные цены, услыхали они смешного человечка, кто в шапке прыгал да игрался, рыбаки и ремесленники те, кто на хлеб в три раза больше платить не собирались по причине, что денег просто таких не имели, собрались, обступили человека, героя нашего и поэта в шапке, кого в том городе Солоном величали, окружили, да тот остров зловещий отвоевать, врагов разгромить, согласие дали...
Ковырять вилкой в одиночестве пришлось недолго. Однокурсник мой зашел с отчетливо замечаемой радостью на лице. Незаметно для себя он энергично протер ладонями, наполняя мой бокал краснобагровой жидкостью.
- Что он хотел?- вопрос был, может даже не к месту, я уже знал ответ.
- Он не хотел, а предлагал
- Свою задницу?
- Нет. К сидальницам официантов я равнодушен.
- Так ты же веселый…
- Я заказал тёлок
- Ого, и много заказал?
- Троих.
- Нас же двое. Ты уже и от вина пьянеешь?
- Я не бухой. Просто хочу сегодня хорошенько отдохнуть. Если тебе не хочется, можешь отказаться.
- Нет, почему же, от хорошей бабы я не откажусь. Если за них уже заплатили.
- Я думал ты меня угощаешь?
- И правильно думал, я уже угостил тебя вином и жаренной курицей, а за путан…я тебя не просил тут устраивать мне оргию…
- Хорош тебе, один раз в три года видимся, хватит, парень, расслабься…
- И за сколько договорился?
- Двадцать зеленых за час.
- Цены кстати как в Баку
- Они домашние!
- Нет, ты еще скажи они девственницы. Турал, что за идиотские понятие. Как это домашние? Шлюха она и в Африке…
- Типа ты не знаешь, домашние, то есть не каждому, у них свои постоянные клиенты. Они в баре не крутятся, смотрят за собой, разными болезнями не болеют, вдоль дорог не стоят, у некоторых и мужья есть.
- Ты что совсем уже… башкой свихнулся…ты что им во влагалище датчик насадил, кто в ответе что они по барам не гуляют, в сауны с пузатыми дядьками не едут, под каждого встречного ради денег не ложатся?
- Они обслуживают только VIP посетителей...
-Все, закрыли тему. Мне лень с тобой спорить, да и бесполезное это дело. А где мы будем…я чета комнат не заметил
- Позади нашей кабинки…однокомнатные…душ внутри есть…со всеми удобствами, так что ты не волнуйся, городской ты наш…
- Не хватает еще, чтоб доблестные блюстители порядка сюда нагрянули…
- Ты раньше таким ворчуном не был. Я знаю владельца этого заведения. Карабахские, три брата. Один из них давно уже, лет шесть-семь в Москве засел, лавки у него там, то ли на Черкизовском, то ли на Измайловском, короче гагаш* шустрый, к тому же молодой, старше нас ну года на пять. Так вот он и своих братьев кормит, крышует их, вот и развернулись тут. А еще один их близкий родственник с отцовской стороны, мент, к тому же как мне рассказывали с большими звездочками. Так что ты братан не волнуйся, все шито-крыто.
-Раз на раз не приходится…
-Я уже тут кстати не первый раз и телки скажу тебе не плохие, сам на пробу брал, а ты меня знаешь, я плохого не посоветую.
-Да знаю я тебя, ты пока сифилис не схватишь, не угомонишься
-Типун тебе на язык…пессимист ты паршивый… вот кто…
-Ты и умных словечек набрался?
-Я всегда эрудитом был…
-А когда они приедут? Домашние твои…диктериады…
-Кто-кто?
- ТЕЛКИ твои…кто-кто? Тоже…умник мне нашелся…
-Не знаю…за ними таксист отправился, наверное, минут через двадцать будут
…поэт, кого Солоном величали, оказался хитрожопым не то слово. Давно эму ясно стало, что недругов военной силой не одолеть и головы их серпами пролетарскими и вёслами рыбацкими тоже как бы и не вырубишь. Смекалкой тут надобно…мозгами пошевелить, поразмыслить, прикинуть, где и как, у стариков, старцев, годами мудрость заработавших, совет попросить…
В ту пору праздник был в честь богини одной, чье имя мною позабыто, да и тебе знать не надобно. У самих этих красных дней в календаре хоть отбавляй, что не день так байрам*, я лично не жалуюсь, да хоть каждый час, кошелек мой от этого не пострадает, еще больше в размерах увеличится, по праздничным дням час моего труда в двойне ценится и как тока портмоне мой в объеме
изменится, число желающих крепко пожать мне руку и о здоровье разузнать сразу же возрастет, параллельно, к моему слову будут
внимательно прислушиваться, часто звонить, советы просить, работой помочь устроиться, в гости тащить, радостно встречать, с почестями провожать, а так же дружбу свою предлагать. Ну вот, отправляет наш главнокомандующий в логово зверя, стало быть к врагу, аскера* своего в роли перебежчика, чтоб тот им посоветовал, мол, давайте украдем женщин обидчиков наших, в тот день когда они на берегу собравшись, будут жертву приносить богине той. Долго ли упрашивал, советовал, знать не знаю, но история гласит, что попались, клюнули соседи островитяне, лишь на берег ступили, дабы страсть свою с вражескими женами угасить, так их в одеянии бабьем, враги с оружием врасплох встретили. А дальше…остров был завоеван, а Солон наш в совет мудрецов посажен.
Реформы не заставили себя ждать…всех работой обустроить намерился…удвоение пенсий, стипендий, пособий…учителям, врачам мааш*…ветеранам второй войны, за победу против коварных островитян, квартиры, машины, ордена…размахивал руками, тряс головой, ораторствовал без устали…об обществе думал Солон. Все для мирного населения, для бедных горожан старался. Виллу себе на Патандартской* вышине не отгрохал, в Лондоне замок не обрел, в Париже участок не выкупил, гарем не содержал, новостройки для богатых Иранцев не строил, монополией не увлекался, героин в свою страну, в город свой древний не закупал. С заказными убийствами, с грабежами, с шантажами вообще знаком не был, а об отмывании денег через офшорные страны и говорить нечего…все для страны, для города, все для прекрасного, сытного, без проблемного…врагам на зависть, друзьям на радость…
Но люди жаждали развлечений, хлеба теперь всем хватало, сытая толпа, особенно мужской пол, не знала чем себя занять, честь городских девушек была под угрозой, им не давали прохода пьяные солдаты, а те, то есть девушки не давали пьяным бойцам.
Среди населения участился гомосексуализм, насилования, город начал погибать в среде хаоса. Увидав происходящее, герой наш, указом своим создает dictarion, а по нашенский, самые не на есть обычные притоны, первые в истории человечества очаги разврата, дома проституток, куда завозили рабынь попавших в плен, среднеазиатских девушек. Городских красавиц изначально в этих борделях содержать запрещалось.
Под свое влияние взял притоны Солон, крышевать начал, объектом, учреждением государственным опечатал, не разрешалось отцам потерянных сыновей там искать, а женам не ночевавших дома мужей в диктерионах расспрашивать…
Первым вошел, явно довольный своей услужливостью, официант-сутенер, чуть улыбаясь и подмигивая правым глазом неизвестно кому, а за ним, как за мамашей уткой, ведущей своих утят к роднику, втиснулись три девушки, опустив свои взгляды.
- Барышни, знакомьтесь, гости наши…из Баку…
- Мы как-нибудь без тебя…
- А вы девушкам сигареты, вино заказывать будете? - сутенер-официант, видно хорошо знал свое дело
- Нужно будет, тебя крикнем…
- Где же ваш третий?- вдруг спросила одна из диктериад, с короткой стрижкой и цвета каштана волосами.
- Я за двоих, - отозвался Турал, оголив пожелтевшие от никотина зубы.
- Тогда я ухожу…я больна… мне нельзя, - повернулась к двери, так и не подняв своего взгляда, та что за сутенер-официантом пряталась, среднего роста, с худенькими пальцами рук, в длинном пальто, быстро проскользнула через приоткрытую дверь. Сутенер-официант желал было рвануть за ней, но, заметив мой жест, оставил свою затею.
- Пусть уходит…Туралу на сегодня и одна хватит…
- Вам видней, как хотите. Я мог бы остановить ее…тоже мне, возомнила из себя…гехбе*
- Ну, садитесь тогда, познакомимся…а ты можешь уходить, нам пока ничего не надо.
Не знаю как ты, но я никогда у шлюх имен не спрашиваю, а лезть им в душу тем паче, все равно завтра же забуду и не только лица. Сам тоже имени оглашать не предпочитаю, а когда у меня спрашивают, я так и отвечаю иль просто огрызаюсь тем первым, что в голову взбредет. Нет, еще анкету буду им заполнять, может и оклад свой туда приписать? Имя говорят тем людям, для которых ты близкий, родной, а проституткам до бритого лобка, как тебя зовут, так же как и мне по херу как их.
В девяти процентах из десяти, блудница называет себя не своим именем. В девяти случаях из десяти, проститутка рассказывает придуманную историю про свою жизнь, типа легенду, по каким это причинам она ступила на путь этот скользкий. Девять жриц любви из десяти не любят, когда их обзывают шлюхами. Десять шлюх из десяти, стараются как больше отодрать от клиента, ссылаясь в частности на болезнь матери, голодных детей, мужа инвалида и на трудное детство.
И в этот раз, одна представилась Натой, а другая Лалой. Сразу понятно было, что Ната уже не первый год в этой профессии, а ее напарница, которой оказалось лет восемнадцать, еще делает первые шаги. Ната, девушка с короткой стрижкой и волосами каштаново цвета, оказалась языкастой, один за другим курила «KENT» и все время игралась колечком, кажись из золота, на безымянном пальце левой руки.
- Ты замужем?- Турал, любил вести с ними задушевные разговоры.
- У меня двухлетний сын есть. Вот, сегодня ели от мужа сбежала, узнает, не дай бог, сразу голову отрубит, он у меня ревнивый очень. Вы из Баку?
- Я нет, а он да.
- И почему твой ОН молчит?
- Не знаю…ты у этого «ОН» сама спроси…
Телефон, лежавший рядом с пачкой сигарет «КЕNT», вдруг резко дернулся, в тот же миг провибрировал, свет дисплея начал мигать сменяя несколько цветов и прозвучала песня Ройы*. Ната ****ьским жестом затянулась папиросой, всматриваясь в дисплей телефона, спешно встала и удалилась из комнаты, не закрыв за собой дверь. Протертые джинсы округляли ее пухлый зад, она была в меру упитанной, с маленькими грудями.
Лала сидела напротив Турала, в правой стороне от меня. У нее были черные волосы коротко отстриженные, опять же в меру упитанная. Отчетливо проглядывались груди немалой величины в бежевом бюстгальтере, сквозь расстегнутую блузку темно-синего цвета. Заметны были шрамы от порезов на запястье правой руки.
- Тебе Роя* нравится? – заговорила Лала, копаясь в мобильном телефоне.
- Нравится…если как певица, нет! Как девушка, тоже…
- Ты бы не хотел ее…ну чтоб она с тобой…
- Она вообще не в моем вкусе. Хотя врать не буду, если она мне даст, я, конечно, не откажусь…
- Мне нравится, как она поет…
За приоткрытой дверью, Ната нервно кричала в трубку. Иногда доходили некоторые слова и до нас: «ты чурбан и неудачник», «мне больше не звони», «я отключаю телефон», « да пошел ты»…
- Видимо муж звонит, – щелкнула зажигалкой Лала, намереваясь закурить, всунув телефон в задний карман джинсов - Он ей каждый раз так надоедает. Сам то хорошо знает, где она и чем занимается…
-Зачем тогда звонить?
-Не знаю… семью то, кто-то ведь должен содержать. Ребенку памперсы покупать…
Ната внезапно ворвалась в комнату и, отпив из пузатого стакана минералку, уставилась на нас.
- С кем я буду? Я спешу. Муж разыскивает.
Турал взглянул на меня, я же безразлично дернул плечами.
…диктериада…диктериады…диктериадушки…узкоглазые, пухленькие, ростом чуть маленькие, в красном платье, с загорелой кожей, шахерезады восточные, тигрицы азиатские, с манящей улыбкой, кошачьей походкой, жгучими губами, упругими грудями, ровненькие ножки, тоненькие талии…ублажали, ласкали мужчин, все на колени сесть просились, как магнит к себе притягивали, танцевали, пели, в вине купались, себя подарив в единое сливались, всем телом и душой клиентам отдавались.
Для всех блудниц была обязательная одежка, платье красного цвета. Гулять до наступления ночи, до заката солнца по Солонским законам диктериадам запрещалось. Чуть только последние лучи огненного шара утопали где-то далеко за морем, красные распутницы заполняли город. Им не запрещалось стоять нагими, полуголыми у входа в притоны, для заманивания в клешни молодых самцов. Диктерионы напоминали филиал чистилища, где опьяневшие от алкоголя и дыма сатанинской травы, в полутемных, сырых комнатах копошились человеческие тела, похожие на змей во время спаривания. Создавались огромные оргии, несколько тел сплетались друг с другом, забываясь в неземном блаженстве на радость мраморным богам.
Дивиденды в казну нахлынули не малые. Народ ранее до этого голодавший, в особенности мужицкой состав, часто на митингах «хлеб, хлеб» заладивший, теперь все свои сбережения и большую часть прибыли в диктерионах, а по-нынешнему в притонах до последнего пропивал.
Диктериады те были доступны всем. То есть не зависимо от клиента, хочешь рыбак, пахарь, столяр или же маляр. У дектериад не было права выбора, приходилось услуживать всем. Этакие пролетарские блудницы. Но, была и другая каста, что на голову выше ценилась. Гетеры, так их в народе именовали, умелых соблазнительниц мраморного города. Телки эти телом своим, неземной красотой, умением петь, голосом, танцами, порой умом и сообразительностью от других отличались. Гетеры в основном, являлись молодыми горожанками и были известны на весь город. Отличительной чертой гетер от диктериад было то, что первые имели право иногда выбирать себе клиента. Среди самих мудрецов и их родственников близким к властям, иметь в содержание гетер считалось хорошим тоном. Потому, некоторые дядьки с пузатыми кошельками, те, что за мудрецами таскались, куда бы она, то есть власть ногой не ступала, решили себе гетер выращивать. Снимали с диктерионов самых не наесть простых диктериад, платили мешки золота философам, учителям музыки, танцев, поэтам, дабы те, шлюх этих, петь, танцевать и умным словечкам научили. А потом как только рождалась новая мега звезда гетера, дяденька пузатенький, богатенький, с жуликоватыми глазами, грабастающими руками, что рядом с богами властелинами сидит, всем показать старался свою содержанку. Устраивал всенародные гулянки, (за счет казны, конечно) сабантуи и на площади центральной, свою содержанку танцевать, петь и плясать заставлял.
Люди простые, что шансонеток тех раскрученных слушали, их себе кумирами, богами выбирали, им статуи воздвигали, на них молились, картины их с собой носили, только о гетерах тех думали, их жизнь обсуждали. Дяденька же той гетере, все самые дорогие наряды заказывал, жила она в храме для нее только выстроенном, купалась в молоке, питалась фруктами заморскими, спермой молодых парней лицо умывала…
Табачный дым недокуренной сигареты в пепельнице клубился вверх, рождая причудливые фигуры и, не дотянувшись до пожелтевшего потолка, исчезал в полутемной комнате. Я лежал, тупо уставившись на пару мух, на потолке.
Да брат, человек создание отвратительное, неугомонное и по мне даже ошибочное. Попросту терять столько энергии и времени ради минутного удовольствия непонятных чувств, не создав ничего, вот то огромное варварское расточительство.
Обнаженная Лала, укрыв себя затрепанным одеяльцем, лежала рядом, она неотрывно копалось в телефоне.
- Лала, ты про «черную акулу» слыхала?
- Про джип черный? …будто школьниц…
- Тот самый…без номеров…
- Слухи…вранье все это…девушки сами в машину садились…
- Как же изнасилование?
-Да сами они отдавались…водитель джипа пацан молодой, сын одного известного в городе папаши... все девушки за него замуж выскочить собирались…а он погулял, по имел и уехал…
- Так говоришь слухи?
- На сто уверена. Ты женат?- Лала приподнялась, протягивая руку к пачке «WEST» с зажигалкой. Одеяло сползло, обнажая округлые соски нежно-розоватого цвета.
- Нет, - буркнул я, продолжая взирать на совокупление членистоногих
- Почему не женишься?
- Потому…не твое это дело
- А мы вот скоро поженимся,…он меня так сильно любит…
- Он это кто?- спросил я в недоумении
- Мой парень…вот почитай, какие он мне слова пишет, – Лала достала сигарету из пачки, передав телефон мне.
- А твой этот ОН, не знает что ты...?
-Нет,…а зачем ему? Мы…Я…он меня очень сильно любит…
-Лал, сколько тебе лет?
- восемнадцать летом исполнится, - язычок пламени, возникший из зажигалки, выхватил из полумрака юное личико девушки, также высветив ряд шрамов на руке, схожих со ступеньками не лестнице.
- Шрамы…скучала, наверное, по нему очень, когда в ссоре были…
- Нет, - она, выхватив телефон с моих рук, плюхнулась на подушку.
- Порезалась когда лук чистила?
- Не смешно, я с собой покончить хотела.
- Я ж сказал, очень по нему тосковала…признайся только честно, ты под музыку Ройы хотела вскрыть себе вены или под турецкую? Рафет, Туал, кто там еще?
- Меня изнасиловали…мне было пятнадцать, - она шумно и протяжно исторгла мутно-сероватую струю дыма, словно смутившись, прикрывая одеялом свою гладкую грудь.
…Солон, к тому времени достигший своего, а именно надежно укрепившись во власти, путем завоевания острова и убаюкивания простолюдин пищей и развлечениями, издает новый закон, не без натиска со стороны конечно. Указ об отделение dicterion от государства, иными словами предприниматели, импресарио, олигархи, банкиры, бизнесмены, купцы, торгаши, коммерсанты, кооператоры и всякие там негоцианты имеют привилегию открывать свои притоны, но обязательно должны платить налоги семи премудрым старцем.
Вот тебе и проституция легальная. Первыми взбунтовались сподвижники Солона по оружию. Мол, мы тебя понимаем и уважаем старик, ты уже большой человек, в парламенте кресло занимаешь, судьбы людские решаешь, городом управляешь, но мы тоже ведь с тобой вместе на поле боя шли, плечо тебе подставляли, за нашу победу сражались. Давай-ка ты нам тоже кусочек оттяпать позволь, а то как-то не по братски, вот так своих забывать. Сам то во как зажирел, тебя аж не узнать. В дорогих колесницах катаешься, тебя десять вооруженных берегут, а деньги куры не клюют.Дома проституток выросли, как грибы после ливня. Ведь дело то было прибыльное. Завозить рабынь наложниц более не имело смысла, своих, городских путан хватало предостаточно. Очаги разврата с ночными бабочками встречались уже на каждом углу.
С тех самых пор и завертелось вереницей, закружилось.
Уронил дьявол наземь флакон с губительной жидкостью в утробе и, разбившись в дребезги, расколовшись на мириады кристально искрящихся частиц, разлетевшись по миру поднебесному, облила ядом, желчью души людские, тела не бессмертные из крови и плоти собранные, умелой рукой вытканные. Слышен был ангелам победный хохот сатаны…иблиса…треугольным, остроконечным, из огня сотворенным хвостом взбаламутил воду, кровью и вином подменил. Поклоняться…продать…тело за горсть блестящего железа…душу…на презренный метал поменять. Укрылось тучами мрачными царство небесное, содрогнулось от ржания падшего ангела…от плевка в душу человеческую.
Загорелся ад огнями пылающими, встрепенулись слуги князя тьмы, забурлили котлы чугунные, зазвенели цепи нержавеющие, залаяла псина трехголовая, заплясали дьяволята парнокопытные… поползла слеза по кровавой щеке Иисуса…подул ветер жгучий, обжигающий лица греховные, души распутные, руки непослушные, глаза незрячи, уши дремучие, губы онемевшие, тела замазанные…разъедал, словно кислота, пятки огненный песок, караваном ступавших из рода человеческой…один за другим, в белых саванах по раскаленной саванне…с отвисшей, на лысо выбритой головой… к лысой горе…по тонкому, словно волосинка, мосту… под оглушающий рев трубы, напоминающий рог…прямиком в АД...
Недокуренная сигарета «WEST» наконец-то угасла, испустив свой последний вздох в виде микроскопического облака. Мухи исчезли с потолка. Насевшую тишину, внезапно, прогнал сигнал телефона, уведомив своего хозяина о получении sms.
Лала не отреагировала, продолжая пялиться в побледневший потолок.
- После окончания девятого класса, я забросила школу и осталась дома помогать матери по хозяйству. Лишь два дня в неделю, вмести с нашей соседкой, девушкой моего же возраста, я отправлялась в медресе*. Там, нас обучали читать Коран и совершать намаз. Просветительница являлась зрелой женщиной недавно прибывшей в наш район. Она была очень не разговорчивой и потому, кроме уроков мы толком ни о чем и не говорили. По обыкновению, за мной заходила подружка, она жила чуть выше нас.
Мы укрывали головы платком и, взяв книги, отправлялись в мечеть. Но, в тот день она заболела. Пропускать уроки мне не хотелось. Да и свернуть с порога вспять не к добру, вот и решила пойти одна. Как на грех, учительница тоже не пришла. Я отправилась в читальный зал, находившийся прям позади мусульманского храма, где совершали намаз мужчины. Библиотека, как я и ожидала, оказалась безлюдной. В эти часы здесь редко кого можно было встретить. В надежде убить хотя бы час, я взяла книжку с хадисами*. Когда уже собиралась отправиться домой, не забыв по пути и к подружке заглянуть, в дверях читального зала показался наш великопочитаемый ахунд*.
Я не удивилась и вежливо поздоровавшись встала. Вообще-то мужчинам сюда входить запрещалось, так же как и женщинам посещать место пребывания мужчин. Но тот был наш уважаемый мулла. Он расспросил меня об уроках, узнав что учительница не пришла попросил сесть, взявшись излагать мне основы Ислама.
Мне желалось поскорей уйти, но ахунд сидел прям пред мною, как бы загораживая дорогу, и мне было не ловко попросить его отвалить. Я крайне редко поднимала взгляд, но даже тогда чувствовала, что с ним не все в порядке. Его мелкие глаза сверлили меня, уши и щеки пылали. Я смирно сидела, опустив головку, наблюдая за его толстыми пальцами, короткими руками и качала головой в знак согласия. Ахунд* плавно встал, он был не высокий, с густой, местами поседевшей бородой, с большим перстнем на мизинце правой руки и четками изумрудного цвета. Эму было лет под пятьдесят. Одет он был в белую рубашку с застегнутым воротником и черные брюки. Закрыв дверь на замок, он приблизился ко мне. В этот момент я думала, он хочет сесть на свое место, даже не смекнувши к чему он запер дверь. Мулла подойдя ближе, погладил мне головку, прошелся грубой, толстой ладонью по щеке, от чего я очень смутилась. Я на миг просто окаменела, подметив у ахунда, бугор под брюками, пониже живота. Далее, все происходило как в замедленном кадре. И, казалось, что я в роли зрителя, а не главная героиня. Служитель, лихо стащив с моей головы платок, крепко обвязал им мой рот. Этот возбужденный и уже чуть вспотевший набожник, повалил меня спиной на стол, прям на книжку, которую до этого читала, легко стянул с меня шерстенные колготки, приподняв мою не короткую юбку. Все это время я ни разу не сопротивлялась, меня как будто заморозили. Я попросту не вникала в суть происходящего. Но что-то тревожило мое сердце, отчего становилось страшно, мне хотелось убежать домой к маме, прижаться к ней, но богослужитель всей своей тяжестью уже навалился на меня. Затем дикая боль между ногами отдалась по всему телу, у меня аж воздух перехватил. Я заплакала. Разумеется беззвучно, мне платок рот затыкал. А мулла тем временем энергично двигался. Он покрылся испариной, его пот каплями падал мне на лицо, смешиваясь с моими слезами. Противно было взирать, как он пыхтел, обвив мои оголившиеся ноги. Целовал шею, лизал уши, стянув вниз мою кофту, слюнявил груди, соски. Я думала сойду с ума, меня выворачивало на изнанку, кружилась голова. В какой-то миг, боль затупилась, я инстинктивно начала бить его руками в лицо, голову, спину, вцепилась за бороду. Но, осознав всю свою беспомощность, просто откинула голову, лишь бы ни видеть его животную физиономию и уставилась на книжную полку прям над моей головой, где в самом верху, лежала книжка в золотом переплете с надписью «Коран».
Мне показалось, что прошла вечность. Через какое то время мулла затих, до этого резко дернувшись. Он лежал на мне, тяжело дыша и весь отдающий мочой. Я же без остановки, как заведенная, уже в сотый раз перечитывала одно и тоже слово на обложке книги.
Продолжение есть…
Пояснительный словарь слов и выражений.
кафир – человек неверующий и высказавший свое неверие в словесной форме
вагзалы - азербайджанский танец, под эту мелодию провожают молодоженов (что-то вроде марш Мендельсона)
Имишли - город в Азербайджане.
Сураханы - поселок городского типа
Нардаран- пригород Баку
Шуша - город в Азербайджане. 8 мая 1992-года был оккупирован армянскими военными силами.
гагаш - мужчина, парень
мааш - зарплата
Патандарт - пригород Баку (во многом место, сборище вельмож)
Ройа - молодая певица Азербайджана
ахунд - звание мусульманского ученого
медресе - мусульманское учебное заведение.
хадис - изречения. Хадисы переданы посредством сподвижников пророка.
гехбе - проститутка
аскер- солдат