«Тянется долго ночь в Заполярье,
Где-то граница недалека.
Лиинахамари, Лиинахамари, -
Адрес короткий у моряка».
Как много святой правды и до боли щемящей сердце тоски в скупых словах этой замечательной, но, к сожалению, далеко не широко известной песни. Но тоски, отнюдь не являющейся следствием сожаления, а, скорее, являющейся следствием ностальгии, самых добрых и теплых воспоминаний.
С одной стороны, это связано с тем, что в ту пору, к которой относятся эти воспоминания, мы были молодыми, полными сил, энергии и задора, что, к сожалению, никому не под силу вернуть, и, даже если и бывало порой тяжело (а надо признаться, тяжело бывало далеко не порой), переносили все это легко, большей частью даже с юмором.
С другой стороны, жили мы совсем в другой стране, которой гордились, и с которой считались ее оппоненты, и были мы ей нужны, занимались серьезным и важным делом и чувствовали свою сопричастность ко всему, что происходило, и что нам за это платили уважением, вниманием и заботой.
Конечно, внимания и заботы хотелось бы побольше, но теперь и этого нет. А в придачу к ним пропало и уважение. О военных у нас вспоминают теперь, лишь когда что-нибудь случается, причем преимущественно негативное. А о подводника – и вообще только когда гибнет очередной атомоход, как будто откупаясь, отстраивая в далекой заполярной базе, откуда он ушел в свое последнее плавание, грандиозный аквапарк, даже не задумываясь, кому он там нужен?!
С третьей стороны, тогда мы были окружены друзьями-единомышленниками, с которыми вместе решали стоящие перед нами задачи, вместе преодолевали возникающие препятствия, вместе служили, вместе отдыхали, вместе подшучивали над своими же оплошностями и радовались достижениям…
Теперь жизнь раскидала большинство из них по всей территории нашей необъятной Родины, многие даже оказались за границей (в основном вновь созданной и проведенной буквально по живому), а некоторых и вообще уже нет в живых, но воспоминания о них и тех днях остались самые теплые, и не обходятся без все того же юмора.
Вообще юмор, шутки, различные «приколы» и тому подобные проявления – это неотъемлемые элементы, обязательная составляющая армейской, и уж, тем более, флотской жизни. Без них было бы не просто тяжело служить, но порою и даже выживать в очень непростых условиях и армейского и флотского быта, и Заполярья, и вообще отдаленных гарнизонов.
Причем юмор этот далеко не всегда проявлялся только на уровне личного общения. Чего особенного, если Вы с приятелем сегодня просто друг над другом подшутили? В лучшем случае, только вы вместе и посмеялись. А вот когда Вы (и ВСЕ Ваши сослуживцы) ежедневно идете на службу и читаете написанный аршинными буквами и вывешенный над центральными воротами Вашего соединения транспарант «Североморец! Люби Родину, мать твою!», в котором явно усматривается не напоминание о матери-Родине, а не совсем парламентское обращение, а проходя дальше, на расстоянии буквально ста метров друг за другом Вы читаете еще два транспаранта: «Наша цель – коммунизм!» и «Ракетчик! Каждую ракету – в цель!», то настроение повышается уже сразу у всего личного состава соединения.
Тем не менее, личные, адресные шутки и приколы занимали, да и по сей день занимают в жизни флотских офицеров далеко не последнее место.
…Витя Сташевский в силу своего характера и некоторых других особенностей поводов для шуток и подкалываний в свой адрес подавал, мягко говоря, немало, но должность у него уже была такая, что не всякий решился бы над ним подшучивать без оглядки – все-таки он был старшим помощником командира подводной лодки. Сам же он, будучи достаточно простым и очень легким в общении, над кем-нибудь любил подшутить, что называется, хоть хлебом не корми.
Но все это было, разумеется, абсолютно беззлобно и, в первую очередь направлялось на тех, кого он любил или уважал больше других. То есть в этом вновь проявлялся своего рода юмор, доведенный до парадокса: кого люблю, того и бью, над тем и потешаюсь.
Разумеется, в серьезные моменты жизни и службы ни о каких шутках и речи быть не могло. И все это прекрасно понимали. Но лишь только напряжение боевых будней спадало, как уже любое общение не проходило без острого словца или какого-нибудь неординарного действия. А уж если господа офицеры собирались, так сказать, за круглым столом, что периодически практиковалось на квартире одного из членов экипажа, то различным флотским байкам, шуткам, прибауткам и приколам не было конца.
Витя, например, любил на дне рождения своей жены шокировать всех неординарным тостом, типа: «Давайте выпьем за меня!», после воцаряющейся тишины добавляя: «Поскольку только у такого замечательного мужика, как я, может быть такая чудесная жена!». Или: «Посмотрите, какая у меня жена – умница, красавица!», и, сделав опять-таки короткую, но весьма многозначительную паузу, уточняя: «А ведь щенком взял!».
Как-то раз поздним зимним субботним вечером в квартире замполита раздался звонок. Дети были уже уложены спать, а сам замполит с супругой были увлечены просмотром единственной имевшейся тогда в наличии программой мурманского телевидения.
Поскольку борьба с преступностью находилась на вполне высоком уровне, а в военных гарнизонах, да еще и достаточно удаленных от достижений цивилизации, с этим вопросов вообще было нормально, то глава семейства не кинулся со всех ног к двери, а совершенно спокойно доверил ее открывание своей прекрасной половине.
Жена отправилась в прихожую. Муж слышал, как она спросила «Кто там?», но полученного ею ответа, да и вообще – был ли он, этот ответ, - естественно, слышать не мог. Щелкнул открываемый замок, и вдруг раздался душераздирающий вопль жены…
Молнией выскочив в прихожую, хозяин квартиры застыл, разинув рот, в полумраке (жена почему-то не включила свет) увидев, как тело его благоверной медленно сползает вниз по стене, а мимо нее с лестницы (там, как водится, света вообще никогда не бывало, а в условиях полярной ночи это было равносильно освещенности в негритянском желудке – да простят меня братья по разуму, просто, на мой непрофессиональный взгляд, темный цвет кожи делает темноту там еще более непроглядной) в прихожую вползает что-то большое и мохнатое…
Но лишь только стоило хозяину щелкнуть выключателем, как с лестницы послышался голос Татьяны – жены Сташевского:
- Вы уже четвертые, и все именно так реагируют! – После чего все оттуда же донеслось дружное и весьма довольное ржание (по-другому эти звуки никак назвать было невозможно) нескольких голосов.
Оказалось, что в гарнизонный военторг завезли медвежьи полушубки. Татьяна с Виктором купили ему обновку, а когда он дома ее примерял, одновременно возясь с дочкой, та сказала, что ее папулька в этом «костюме» действительно очень похож на медведя, особенно если становится на четвереньки.
Решение пришло само собой: уложив дочку спать (в семьях военных, особенно в северных гарнизона такое практиковалось регулярно, поскольку со службы приходили поздно, и у всех были маленькие дети, а встречаться и общаться семьями хотелось, да и жили все достаточно близко, поэтому собирались, как правило, после того, как укладывали детей спать), пройтись по друзьям-приятелям и проверить «качество» приобретения – после звонка в дверь, ни слова не говоря, с темной лестницы (не только лампочек, но и даже проводки для этого там не было не только в доме замполита) на четвереньках вползти в квартиру, мохнатым боком слегка отпихнув того, кто откроет дверь (лучше, конечно, хозяйку, поскольку женщины более эмоциональны), после чего собрать всех вместе и обмыть.
Последним в списке посещаемых был замполит, - механик, штурман и минер с женами уже все на себе испытали и теперь стояли вместе с Татьяной на пол-этажа ниже и «любовались» реакцией, имея при себе все необходимое как для вывода последнего объекта исследования из шока, так и для обмыва самого полушубка.
Оправившись от потрясения, общими усилиями собрали на стол (благо, на следующий день предстоял выходной, и можно было спокойно расслабиться), и народное гуляние началось.
Но примерно через полчаса, когда было принято уже не по одной рюмке, в результате чего внимание несколько рассеялось, а реакции замедлились, остатки общего внимания привлек какой-то шум, доносящийся из все из той же прихожей. Народ притих и прислушался…
Из прихожей действительно доносилось какое-то ворчание, урчание и шум возни. Все недоуменно переглянулись…
- Стас! Ты последним заходил, - ты дверь захлопнул? – Спросил хозяин, обращаясь к минеру.
- Конечно! – Недоуменно пожал плечами тот. – Что ж я, с дуба упал, что ли? Чай, не проходной двор! Нам и одного «медведя» хватит!
Но возня в прихожей не только не прекращалась, а, скорее, все усиливалась. Вооружившись кто чем – кто длинной (или высокой – это как посмотреть) хрустальной вазой, кто столовым ножом, кто пустой бутылкой, мужская половина общества нестройными рядами, но пружинистыми шагами на полусогнутых ногах, крадучись направилась в прихожую…
Открывшаяся им картина была достойна кисти Шишкина, только называлась бы она не «Утро в сосновом лесу», а, скорее, «Не пугай мою хозяйку!».
Дело в том, что хозяева квартиры не так давно купили щенка восточно-европейской овчарки, который до прихода гостей спокойно спал в детской. Крик хозяйки, видимо, его разбудил, и, когда все устроились за столом, он выбрался из своего убежища и с остервенением накинулся на медвежью шкуру (а известно, что даже на медвежью шапку собаки кидаются, как на самого хозяина тайги) и, пака все пили за то, чтобы она долго носилась, разодрал ее в клочья.
Отомсти-ил!
16.03.06.