…И ангел Израфель,
Струны сердца которого – лютня,
И у которого из всех созданий
Бога – сладчайший голос.
Коран
Небо волновалось, как будто что-то хотело сказать. Облака стремительно плыли по размокшему полотну, оставляя за собой акварельные дорожки пепельной краски. Тяжёлые капли попеременно спадали на обветренную землю. Одна за другой. Выстраиваясь в мокрый маскарад из прозрачной материи.
Ловя на себе тревожный взгляд небес, ангел медленно уходил с поля воюющих миров. Его белые крылья, тяжёлые от влаги, волочились по чёрной жирной земле, оставляя за собой глубокие раны. Кровоточащие, они, со смирением принимали в свои топкие ямы тощие тела. А ангел шёл среди мёртвой плоти и слёзы струились по его бледным щекам. Он заглядывал в лица, искажённые ужасом, читая в них тайны, сокрытые в забытых мечтах.
Внезапный порыв ветра, зло ударив его по нежной щеке, заставил поднять глаза, полные до самых краёв мукой. Гневные очи сверкнули ослепительными молниями, разрезав напополам серый плакат живого неба. Но Израфель, этот ангел душевных звуков, лишь медленно опустился на бесплодную землю. Струны в его лютне были порваны, и сыграть он уже не мог. Не мог подарить уничтоженному Бытию чарующих нот неземного блаженства, и от этого слёзы невыразимой скорби катились по лилейной рекам его вен.
Как бы желал в последний раз вознести обречённые души к колыбели отдохновения. В мечтах своих рисовал жертву в виде полыхающего под его струнами сердца. А он бы играл, этот сын божественной музыки, заставляя плакать от восхищения, раскрывая двери в вечное успокоение. Его пальцы бегали бы по тонким струнам, подобно морским волнам, вздымающимся в поры сердитых бурь и сладкой истомой сладость затекала бы в душу..
Но обет, данный небу, убивал надежду на воплощение этой сокровищницы песен. Не ведал он горестных прелюдий и кантат, взращённых трагедией. Презренье должны были рождать напевы, лишённые порыва.
Внезапно прилив могучего духа наполнил его лёгкие. И тогда почувствовал он силы. Израфель увидел, что раны его былой тоски затянулись не оставив болезненных рубцов. Простирая свой просветленный взор к монументальности дней наших, небесный ангел ударил по струнам своей души и мелодия чудная, неудержимая полилась благодатным бальзамом в чертоги разрозненных сердец. Его дивный голос кружил с ветрами, проникнутый восторженностью чувств иступлённых, пылающим под стать ритмам. Понимая дар родных небес, глядя на их благосклонность, играл в последний раз Израфель свой Гимн совершенный и улыбался подобно умирающему, исполнившего свою волю.
…Белый снег, подобно небесному пеплу падал с исполинских гор благодеяний . Его кружева ослепительными одеждами ложились на плечи замерзающего Мира. Слившись в едином вальсе со звуками предсмертной агонии, снежинки закручивались в хрупкие спирали.
А ангел всё расточал пленительный аромат своей музыки: холод сковывал его сбитые в кровь пальцы, кристаллический лёд тяжёлым бременем ложился на его белоснежные крылья, липкий снег залетал в прекрасное чрево, леденя и останавливая звон дивных струн..
Умирая, творец серафических грёз, воскресил пламенный свет нашего мира. Мира восторгов и бед.