Мой отец, Алексей Васильевич Свиридов, родился 1 апреля 1915 года.
В детстве я время от времени приставал к папе с просьбой «рассказать про войну». Страна ещё не остыла от неё, в кино крутили «Падение Берлина» и т.п., а дети продолжали «играть в войну».
Но отец про войну не рассказывал. Всегда находил предлог перевести разговор в другое русло или же рассказывал какой-нибудь курьёзный, но поучительный случай. Например, как солдаты ленились ходить в отхожее место и ночью справляли нужду прямо рядом с землянками. Старшина неоднократно предупреждал о вредности этой привычки, но солдаты продолжали гадить… Тогда старшина подкараулил одного из гадивших и утром заставил его руками выносить всё дерьмо в отхожую яму…
После такого рассказа война из героического мероприятия превращалась во что-то почти неприличное (чем и была на самом деле!) Короче, я понемногу перестал приставать к папе с расспросами о войне. И вот теперь очень жалею, что хотя бы под занавес, не узнал и сотой доли того, что знал он.
Весной 1940 года мой отец окончил Московский горный институт и был распределён на север в Ухту. (В лагерную Ухту, но это отдельная тема)
В сорок первом началась война, и как истинный патриот папа пошёл в военкомат… Но отца не взяли в армию, т.к. у него была «бронь», как у и многих работников горной промышленности. Армия отодвинулась, но ненадолго. Отец слишком часто спорил с местным начальством, а после того, как он и его однокашник на собрании покритиковали начальника шахты «бронь» со строптивых инженеров быстренько сняли. Уже в августе отец и его приятель получили повестку из военкомата, призывников погрузили в вагон и… ту-ту… застучали по рельсам колёса…
Вот то немногое, что слышал от отца про первые месяцы после призыва… Попробую вести рассказ от его лица.
"...Были мы одеты в том, в чём пришли на призывной пункт и, естественно, ни о каком оружии и речи не было. Хотя вру, речь как раз была: кто-то, кому-то, где-то сказал, что экипируют и вооружат нас на месте прибытия. Опять же по слухам – нас должны были везти в район Ленинграда, но где-то разбомбили пути, и нас повезли в объезд.
Очень долго стояли на станции Котлас. Там к нашему эшелону подцепили ещё несколько вагонов с призывниками. Они были призваны из разных северных областей чуть ли не месяц назад, перекочёвывали из накопителя в накопитель, пока не попали в Котлас, где ждали погрузки. К эшелону подцепили дополнительные вагоны с новобранцами, и мы тут же тронулись дальше. Ехали медленно, с частыми остановками. Через несколько суток попали в переплёт. Иначе и не назовёшь наше положение. Впереди был разбомблен железнодорожный мост и, как оказалось, сзади нас путь тоже отрезан, так как ближайшую станцию немецкая авиация прошлой ночью раздолбала в дым, вместе с находившимися там эшелонами. Так война впервые показала нам свои коготки… Ещё почти сутки неизвестности пока начальник нашего эшелона искал связь, пока нашу судьбу кто-то, где-то решал. Эти сутки мы провели в эшелоне. Рядом было поле с турнепсом, мы выбегали из вагонов, рвали турнепс и утоляли голод. К счастью нас не бомбили. Дальше нами распорядились так: приказано было оставаться на месте, ждать прибытия ремонтников и помогать им в восстановлении моста. Бедлам и неразбериха были жуткими. Единственный офицер, сопровождавший нас и являющийся нашим командиром, оказался суетливым, крикливым, беспомощным человеком. Он даже не сам догадался разбить нас на группы и назначить там старших. На вопросы типа: «А чем питаться?», он только кричал, что надо было раньше думать и взять из дома жратвы побольше. Далее события развивались так: когда прибыли ремонтники, наладился хоть какой-то порядок. Часть наших ребят под руководством ремонтников работали на мосту, часть наладилась в соседних деревнях работать по уборке картошки и на других работах (за продукты, разумеется). Многие там же и ночевали. А если быть правдивым до конца, то скажу, что часть
ребятишек просто разбежалась и в эшелон уже не вернулась. Из песни слова не выкинешь! Дезертировало процентов двадцать, судя по опустевшим вагонам. Их никто и не искал… Что было – то было…
Наконец путь восстановлен и ещё через несколько суток эшелон прибыл в город Череповец, где нас загнали на запасной путь. Опять неизвестность. Потом приказ: выйти из эшелона и построиться вдоль вагонов. Незнакомый подполковник сразу, без предисловий скомандовал: «Окончившие семилетку – шаг перёд! Десятилетку – два шага вперёд!»
Из строя вышло несколько человек… В те времена, да ещё в северных областях людей хоть с каким-то образованием было не густо.
Приятель шепчет моему отцу: «Надо и нам выйти из строя…» А отец ему: «Мы же не подходим его требованиям…»
Но приятель был бойким и выкрикнул: «А с высшим образованием сколько шагов сделать?»
Короче, этот подполковник был начальником Лепельского военного училища. Он же, по совместительству, являлся начальником череповецкого гарнизона, поскольку весь военный гарнизон города и состоял из курсантов его училища.
И он, подполковник, данной ему властью, зачислил нас курсантами вверенного ему училища. Позже, уже в училище при неофициальном разговоре с нами, как-то по домашнему сказал, что в армии ощутимая нехватка младшего комсостава, что срок обучения курсантов резко сокращён. После четырёх месяцев обучения нас выпустят лейтенантами, командирами взводов. А ещё он доверительно добавил, что образовательный уровень контингента, направляемого в училище теми же военкоматами, страшно низок. Семь классов – это мечта, это даже очень хорошо. Недавно в числе вновь прибывших обнаружилось несколько человек абсолютно неграмотных. Как их пропустили? Неразбериха… Так что два выпускника московского ВУЗа – находка для училища, и что на нас будут смотреть, как на правофланговых. «Кстати, а военная подготовка у вас в институте была?», - спросил он. «Была, товарищ подполковник. Мы даже прошлым летом успели пройти военную практику в Гороховецких лагерях. Мы даже экзамены по военной практике сдали. Только вот званий командиров запаса нам не присвоили.» «Знаю, знаю. Приказ был наркома обороны Тимошенко – отменить военную подготовку в гражданских ВУЗах. И присвоение студентам командирских званий отменить. Видно не хотели Гитлеру лишний повод давать для обвинения нас в милитаризации. Дескать в СССР говорят, что готовят столько-то офицеров, а на самом деле гражданские ВУЗы выпускают первоклассных офицеров.»
Четыре курсантских месяца в городе Череповце сорок первого года… Много это или мало? У каждого своя мерка, у каждого своя память. Подъём в пять тридцать, вместо зарядки – пробежка два, а то и три километра, скудный завтрак (перловка) и занятия до обеда, в обед та же перловка, только разбавленная водой, на второе перловая каша, иногда политая жиром, чай. И занятия до ужина. На ужин… После ужина политинформация. Отбой в двадцать три тридцать. Бесконечные марш-броски, с постоянно увеличивающейся дальностью. Наша рота считалась пулемётной. Из курсантов этой роты (в которую были собраны ребята чуть пограмотней других) готовили командиров пулемётных взводов и рот. Эти архаичные подразделения ещё существовали в Красной армии. Они, порой, несколько восполняли нехватку артиллерии. Например, батарея из четырёх или шести пулемётов «Максим» могла вести по скоплению противника массированный огонь с закрытых позиций (практически навесным огнём). Стрельба корректировался наблюдателем по артиллерийским принципам. При марш-броске пулемёты приходилось нести на себе. При этом пулемёт разбирался на три составные части: станок, щит, ствол с приёмником. Самым тяжёлым был станок, впрочем и остальное было не многим легче. Самым стандартным был бросок на тридцать километров, но бывало и пятьдесят. Два раза было сто! Надо ли говорить, что при такой нагрузке и таком питании мы были не просто голодны, а очень голодны. Жрать хотелось даже во сне. Кто сказал, что к голоду можно привыкнуть? Смотря какой голод! Говорят, если совсем не есть, то чувство голода атрофируется. Может и так. Но если тебя кормят мало и регулярно – чувство голода держит тебя мёртвой хваткой, это я утверждаю.
Один раз (тоже на марш-броске) мы шли мимо бывшего капустного поля. Капусту уже убрали, но отдельные порченные кочаны и оборванные листья лежали по краю раскисшего осеннего поля. Голодные курсанты стали выбегать на поле, хватить эту капусту и есть её тут же на марше. Сначала лейтенант смотрел на это сквозь пальцы. Понимал же и сам, что такое голодное брюхо. Потом интуиция подсказала ему, чем эта капуста может обернуться. «Отставить! Прекратить есть капусту, выкинуть её! Вас же понос разнесёт на марше, нам идти ещё целый день!» Кто-то послушался и выкинул, кто-то просто не успел много съесть, но кто-то и обожрался с голодухи. И вот уже через пару часов из колонны послышалось: «Товарищ лейтенант, разрешите выйти из строя! Товарищ лейтенант…» На первый раз он разрешил, приказав всему взводу остановиться и оправиться. Но история уже через час повторилась. Тут уж лейтенант прервал «разговорчики в строю», сказав что до привала ещё два часа и будем идти без остановки. А «поносники» пусть в штаны оправляются, умнее будут. Просьбы одного из несчастных не прекращались долго, пока рядом идущие не взмолились: «Товарищ лейтенант, разрешите ему выйти из строя, от него воняет, спасу нет!» Только после этого лейтенант скомандовал остановку и обратился к нам со словами, что он нам не враг и меньше всего хочет нас мучить. Но впереди фронт, и если мы не привыкнем выкладываться до последнего, то погубим и своих бойцов и себя. Из-за пустяка, из-за гнилого кочана капусты. Из-за неумения просто быстро пройти пятьдесят километров… Потом дал нам немного отдыха и разрешил оправиться. Но больше поблажек не давал..."
..........................................
............................................
Что ещё кроме марш-бросков и голода запомнилось ему из той курсантской жизни?
...........................
А ещё вот такой эпизод вспомнил он, как-то раз.
Проблему с питанием решили как-то облегчить путём рыбной ловли.
Для этого выделялись три человека, старшим обычно назначали одного из помощников комвзвода. (Отец мой и был одним из них). Рыбная «ловля» осуществлялась самым варварским методом. Рыбу глушили гранатами. Технология была следующая: на одном из озёр (километров десять-двенадцать от города), с благословения начальства, курсанты держали лодку. С утра «рыболовы» отправлялись туда, с мешками гранат за спиной. На озере группа садилась в лодку: двое гребли, а третий (старший) сидел на корме. Гранаты выкладывались на дно лодки перед ним. Он же готовил гранаты к «бою» и опускал их с кормы в воду. На определённой глубине гранаты рвались и глушили рыбу. Всё вроде бы просто. А в тот день всё пошло на перекос.
И как так получилось? Отец выпустил из рук готовую к взрыву гранату – да прямо в лодку! И вот лежит эта граната среди других, вроде она, вроде и не она. Счёт идёт на мгновения! У гранаты Ф-1 среднее время до взрыва после отпускания предохранительной скобы всего три, максимум четыре секунды! И все трое мгновенно сиганули за борт! Взрыв! Осколки визжат!
До берега метров двадцать или тридцать. Люди в шинелях! Умудрились их сбросить, кое-как доплыли до берега. Череповец – это Вологодская область, это не Сочи. Поздняя осень. Могло в тот день и очень морозно быть, но и тут повезло. Хоть и было ниже нуля, но не очень. Может так три-пять градусов и без ветра. Отец командует: «Ребята, бросок на десять километров, бегом марш!» И побежали… И добежали. И даже насморка не схватили.
Взрывная волна – штука своеобразная… Известны случаи, когда она миловала обречённых. В данном случае ударная волна прошла по вертикали и не тронула наших героев. Они все остались живы тогда. Несколько позже они все попали на фронт...
(Двое из них погибнут, а один вернётся с войны, но почти ничего о ней не расскажет)