Предтеча

Геннадий Моисеенко
ПРЕДТЕЧА

Я рождён в непорочном зачатии. Вы представляете, что такое быть рождённым в непорочном зачатии? Это там, на рубеже эпох можно было придти в мир и стать пророком, а вы попробуйте родиться на заре урбанистического бума (например, в начале двадцатого века).
Вы скажете, что непорочного зачатия не бывает? Но я ведь не первый, и, скорее всего, не последний. И разница только в том, что одному из нас повезло, если можно назвать везением, когда твоё тело прибивают гвоздями к кресту. Хотя поверьте, бывает хуже, намного хуже. Например, не понимание. Но об этом потом.
Моя мать, обыкновенная крестьянка из приальпийской деревушки, рассказывала, что однажды ночевала на сеновале. Было темно, тепло и томно, и рука непроизвольно гладила упругое девичье тело, и грезились ласки грубых мужских рук.
Но тут в овин влетел голубь. Ах, этот злосчастный голубь. Сколько же бед принёс в мир этот вестник! Он порхал над распростёртой на сене девушкой застывшей от страха, и гадил вокруг себя, потому что тоже боялся. А потом случайно (случайно ли?) он коснулся крылом девичьего лона. И всё. Только хлопки под самой крышей ещё несколько минут нарушали тишину.
Вы знаете, что такое родить в девках? А если ты при этом живёшь в деревне, где каждый знает о других всё? Мать зачала и понесла, и решила нести до конца, потому что всё равно жизни нормальной уже не будет, а так, хоть какая-то радость в жизни.
И родился я. И дед, увидев меня, скривился и сказал: «Вы****ок!». И когда мать шла по деревне, в спину ей летели камни.
Она забрала меня, и мы уехали в большой город. Вы думаете можно спрятаться в большом городе? Сомневаюсь. Ведь ежедневно ты сталкиваешься с людьми!
А ещё надо работать, чтобы есть. Но что может делать в городе девушка умеющая метать сено, доить коров, прясть?
Я помню этих грубых, пахнущих перегаром, мужиков приходивших вечерами. Они говорили громко и, чаще всего, ругались и пили принесённое с собой. А ещё они часто били мать, а когда я кидался защищать её, она успокаивала меня, говоря: «Всё нормально, дядя хороший». Когда под утро эти «хорошие» дяди уходили, она долго плакала в подушку, а потом шла в магазин покупать продукты, потому что есть хочется всегда.
Так я рос в нищенском квартале, не общаясь с уличными мальчишками, потому что все знали, что я бастард.
Для чего прилетает голубь? Для чего рождаются в непорочном зачатии? Чтобы нести свет в мир и искупать грехи других? Вы не пробовали искупать грехи других? Когда свои, это может быть больно, но не обидно, но когда чужие… Правы те, кто проповедуют: сотворил – ответь. А тут не ведаешь ничего, но к тебе приходят и утверждают: «Ты украл». И никто не будет выяснять, где ты был в это время, имеешь ли ты к краже вообще какое-нибудь отношение. На тебе только одна вина: ты живёшь в лачуге. И только одна улика против тебя: ты нищий.
Тебя хватают, волокут в участок и избивают дубинками и ногами. И бесполезно кричать: «Аз воздам». Ни кто не услышит, да и крикнуть ты не сможешь, потому что рот разбит, потому что взяли тебя на церковной площади, где ты пытался сказать толпе: «Изгоните торгашей из храма моего». Так и изгнали! Да скорее небеса рухнут на Землю, чем церковь откажется от прибыли. Я знаю, я видел, это они вызвали полицию. Да, я взывал, но я же не воровал!
«Клевещите, что-нибудь да останется» - главный движитель церковной политики. И оно осталось.
В суде ко мне отнеслись почти гуманно. У меня был выбор либо в тюрьму, либо на фронт. Я выбрал второе. Хорошо, когда у человека есть выбор, и хорошо, когда есть шанс. А на фронте есть шанс, очень маленький, но шанс.
Война идёт всё время с самого сотворения мира. Каин убил Авеля. Это была первая война, очень быстрая и, казалось бы, маленькая. Но представьте, тогда ведь на Земле было всего несколько человек, и для тогдашнего мира это была глобальная, катастрофическая война. Я бы назвал её первой мировой войной. С тех пор каждая война мировая, и каждая, по сути, первая, ибо та Первая так никогда и не закончилась, и потомки заклеймённого Каина продолжают убивать себе подобных.
Война требует жертв. Солдаты роют окопы, нанося на лик Земли шрамы. И мы сидим в этих окопах, и Земля мстит нам за шрамы на её теле: постоянно идёт дождь, и стены окопов размякают, превращаясь в грязь, и эта грязь налипает на нас, лезет в нос, и в уши, и в рот, и только вши страшнее этой холодной липкой грязи.
А ещё страшны командиры, которые приказывают идти в атаку. Им всё равно, что ты рождён в непорочном зачатии, что у тебя миссия на Земле. Им надо, чтобы ты бежал вперёд под пули. И ты бежишь, разодрав в крике рот. И мой взгляд ловит обрывки земли, обрывки пылающего леса на горизонте, обрывки неба, и пулю, летящую в меня. Наконец-таки я свободен! Я оторвался и лечу. А вокруг тишина, звенящая тишина, и не слышно взрывов, и не лязгает пулемёт, и почему-то перестали болеть стёртые в кровь ноги. Только блаженство. Я лечу к тебе! Вот оно, искупление.
Шорох крыльев за спиной. Я влетаю в овин. На сене юная девушка с задранной юбкой. Она ласкает своё лоно. В этом возрасте так хочется ласки, и не думаешь, что где-то не прекращается война.
Я восторженный порхаю над разверзнутым в мечтах лоном и не замечаю, как гажу вокруг себя. Да и что я ещё могу? Разве только коснуться крылом заветного места.
Иди в мир. Стань пророком! Быть может, тебе повезёт больше, чем твоим предтечам!!!

29.11.06
Геннадий Моисеенко