Шумит град великий. Не год не два, не столетие одно, а множество. Стоит на окраине того града башня над вратами возвышается великая. Великая, да всё ж меньшая, чем колокольня храма главного. Так и называют её Невестушкой. Вроде как невеста она того главного храма с Великой колокольней. Только называют её и так, и сяк, а не только так. Видно, когда дела в городе обстоят прекрасно, то башня - Невестушка, а стоит обиде какой разгореться в народе по Промыслу божьему, так тут, как только с горяча и не назовут: домом чернокнижника, часовым рынка барахольного, калиткою нечистой силы, судебной палатой, вертепом школяров морских и, как кому в ум придёт. Задумал ещё давно, в стародавние времена строить эту башню старик – учёный, алхимик, математик, астрономических и всех иных наук магистр, да народ не обмануть – сразу раскусили колдуна в нём. Возможно и так.
Возможно, что и колдун. Народу то не известно в точности, а вот рассказчику доподлинно - был колдуном тот старик, точно был. Разумейте сами: как, не будучи колдуном, не обладая свойствами преобразований всяких волшебных из желаемого в действительные, в доверие к будущему Императору попасть. Не знаем мы иного способа, как только быть колдуном, да и нет иного способа, чтобы произошло это наверно. Даже везением объяснить такое дело невозможно, не проходит никак предположение сиё оправдательное. Только колдуном и можно посчитать счастливца провидца. Судите сами. Бунт в государстве, смута великая, да не кто-нибудь затеял, а сестра царя да будущего Императора. Идут её смутьяны арестовывать, да в скорости и казнить законного властителя намереваются. Не тут-то было: шепнул чего-то ему старичок, и поминай как звали – скрылся в монастыре будущий повелитель половины мира. Обложился вокруг верным войском – попробуй, достань.
Бог миловал, улеглась смута, надобно государственные устои поправлять, к кому обратиться, опять только к колдуну. Помогал он, не отказывая, исправно, многие государственные вопросы решал, но однажды сказал: всё, мой дорогой Государь, устал я, ещё бы поработал, но от усталости навредить могу невольно, вели мне на отдых отправляться, без повеления твоего не уйду по привычке не врождённой, а воспитанной, к повиновению. Делать государю нечего, говорит – отправляйся милый мой Книжник, на заслуженный покой, а напоследок, проси у меня всё, что хочешь – заслужил верною службою.
- Государь, позволь по моим чертежам выстроить башенку с часиками на месте городских ворот, через которые ты в смутное время убегал, а я бы там многое, что понаделал полезное и школу определил бы Навигацкую и фонтанчики вокруг, да за торгом бы посматривал ближайшим, ведь не менее интересно за ним наблюдать, чем за звёздами, которых я тоже не упущу из виду, что особо и обещаю. Ещё библиотечку бы я пристроил в здании отменную, как всеобщую, так и тайную.
- Хорошо, подумаю я, приходи через месяц, поговорим тогда.
Думал царь месяц целый, да надумал, наконец.
- Разрешаю я тебе, Книжник, башенку над воротами сооружать по своему усмотрению, только задание тебе будет от меня такое: соблюдёшь все корабельные формы и порядки, как при её строительстве, так и дальнейшем обустройстве. Носом будет одна сторона, на восток должен быть корабль сухостоящий направлен. Другая сторона здания, западная, изображать будет корму высокую. Надстройки всякие сделаешь и гульбище широкое обустроишь, будто палуба настоящая, а на саму башню восьмигранную, шатром укрытую, часы водрузишь, пусть народ дивится на время, чтобы не опаздывать никуда. - Когда царь на что соглашается, да ещё повеление свое прилагает к соглашению дело идёт быстро.
Вот уже ходит старик Книжник по палубе-гульбищу, в двойные арки посматривает, любуется на фонтаны во дворе вокруг башни, да в бассейне на семь тысяч вёдер на втором этаже купается. По ночам же горожане таинственный свет видят на самом верху той башни, да тени там мелькают явно нездешние, не земные, а возможно, что и не небесные. Всё хорошо исполнено Книжником, но и свои задумки не забыты им. Пять подземных ходов им прорыто под башней, только не все они дельные, три из них обманные, а вот два по настоящему своему назначению служат. Один ход в тайную библиотеку ведёт, где такие полезные книжечки имеются как: Кудесничество, Книга Сивилл, Чёрная магия, Календарь Судеб и, конечно, самая главная книга такого разряда – Чёрная.
Другие чародейские предметы, также в нужном количестве в библиотеке присутствуют, а именно: зеркало волшебное с покойником из него по требованию вежливому выходящим и будущее рассказывающим или на иные потребные в ответах вопросы отвечающим, Соломонова печать, да и другое многое из того же оккультного рода. Второй же ход, сделанный стариком Книжником, был назначением много проще - вёл он к нему домой, чтобы народ не беспокоился, когда колдуна на улице поздним или ранним временем встретит.
Как приятно, после дел тяжких, колдовских пройтись по пыльному паутинному ходу, нагибаясь над низкими арками, протискиваясь меж каменных изгибов подземелья, спускаться и подниматься по лесенкам, держа в руке незатухающую и от урагана свечу и, напевать себе поднос какой-нибудь псалом. Потом, наконец, открыть потайную дверцу, проникнуть сквозь створ в дубовый шкаф, замаскированный под хранение хереса и, поднявшись наверх в официальный свой дом, потискать в уголке кухни верную горничную Гретхен, сделанную, кстати, из цветочного горшка с геранью. Пришлось пожертвовать спасением цветком этим от назойливых мух в кабинете, да ничего: сгодилось растение на нужное, утешное дело.
А уж после, насладившись приятным для слуха визгом вдоволь, усесться за стол и поужинать хорошим кусочком запечной в русской печи свинины, нашпигованной чесноком; всласть похрустеть квашеной капустой с солёными огурчиками, купленными верной Гретхен на торге недалеко от любимой башни и, глотнув, прихваченного по дороге из потайного шкафа хереса, развалиться на оттоманке, покрытой персидским ковром. Запустить в рот между усами чубук длинной, чуть не до пола, трубки и совершенно уже отбросить хроническую задумчивость, переведя её в кольца пускаемого в потолок дыма, а когда это надоест крикнуть:
- Гретхен, да где тебя черти носят, не видишь, что я тебя жду.
Тут же синичкою подлетит розовощёкая Гретхен, сначала прихлопнет на своих крутых боках пышные юбки, словно вытирая руки мокрые от мойки посуды, а потом уже те юбки приподнимет, будто не желая мять, и усядется рядышком, а ты, прищурив один глаз, спасаясь от случайно залетевшего в него колечка дыма, скажешь: «Книгу-то не захватила с собой, дурёха, Гретхен, ведь просил тебя держать её под рукой всегда. Argonauticon Валерия Флакка - второго великого поэта после Вергилия».
Когда же и Валерий Флакк надоест, то, как приятно опять спуститься в подвал, проникнуть в дубовый шкаф с хересом и пройтись по пыльному паутинному ходу, нагибаясь над низкими арками, протискиваясь меж каменных игибов подземелья, спускаясь и поднимаясь по лесенкам, держа в руке незатухающую даже от урагана свечу и напевая себе поднос какой-нибудь псалом, очутиться вновь в потайной библиотеке; а там, не торопясь, вызвать покойника из зеркала и задать ему вопрос о том, как преобразовать энергию главной заводной пружины в импульсы для передачи её двойному маятнику, чтобы поддерживался строго определённый период колебаний необходимый для равномерного вращения шестерёнчатого механизма.
Это ли не счастье? Да, оно, оно самое. Счастье - колдовское. Так-то оно так, но не пошло это счастье на этот раз по колдовскому плану, не вышел покойничек из зеркала, а застрял в нём приблизительно на треть. Как ни старался Книжник вытянуть его из зеркала, ничего у него не получалось.
Оставил он тогда покойничка в покое и отошёл обдумать создавшееся положение. Мертвец выглядел неважно; от усилий, к нему приложенных Книжником, покойный потерял безвозвратно не только свой разъехавшийся от тлена бархатный кафтан, а уж и руку свою почти потерял; лицо его, и без того не очень свежее, превратилось в зелёную маску цветом прозрачной гусеницы, которые во множестве весною бывают на яблонях, не опрысканных загодя смесью мочевины и конского навоза, разбавленных в нужной пропорции водой. Дух шёл от покойника также не очень-то приятный, а после свинины с чесноком, хереса и Гретхен, совершенно уже непереносимый. Уж на что привычным был к такого рода неприятностям колдун, но и он заскучал. Да, надо заметить, ещё и недостатки подземной вентиляции на свежести духа сказались.
От нечего делать, Книжник засел за вычисления благоприятных для вентиляции воздушных потоков и разнообразных мер, которые могли бы в будущем улучшить воздух потайной библиотеки, но запутавшись в вычислениях, он попытался спросить подсказку у мертвеца, да тот извинительным жестом полуоторванной руки показал, что рот его в застывшем зеркале уже не откроется никак. Книжник плюнул на него в немалой досаде и углубился в расчёты, однако не давал ему покоя какой-то заунывный носовой звук.
- Да, что тебе надобно, неудачник по покою! что ты воешь, бракодел изображения, али сказать что хочешь? поздно, братец, закопать тебя придётся вместе с чудесным зеркалом твоим, чтобы время своё драгоценное на разговоры с тобой не тратить.
Покойник, казалось, не слушал. Он отчаянно демонстрировал протестующие жесты покалеченной рукой. Наконец, книжник понял, что тот просит письменных принадлежностей.
- Да на, подавись.
Книжник подсунул под руку покойника табурет с пером и бумагой. Не все покойники левши, поэтому писать покойнику было трудно, но ещё труднее было разбирать написанное Книжнику: «Sera parsimonia in fundo est».*
- Хоть ты и с того света, но насмехаться над собою не позволю, всё ж я благородных, королевских кровей. Что сиё означает?
После продолжительных и утомительных переговоров, а точнее, переписки и устных ответов, удалось выяснить, что покойник советует разбить зеркало: всё едино лучше уже не будет. В больших пребывая сомнениях от правильности своего поступка, Книжник снял со стены стрелецкий бердыш, чудом здесь оказавшийся, и шарахнул им со всей силы по зеркалу…
… - Откуда, это сухорукое чудо в перьях здесь, где ты его нашла? Галина, я серьёзно тебя спрашиваю, где ты взяла этого пьяного комедианта? Немедленно гони его с кухни…
…- Когда разрабатывался проект подземного перехода, - говорит главный археолог стольного града, - я предлагал проектировщикам решение, позволяющее не затрагивать сохранившееся под землёй основание башни, но со мной не согласились…
… Бесконечный поток пешеходов шёл по подземелью. Как приятно им было, после дел тяжких не колдовских, пройтись по пыльному паутинному ходу, нагибаясь над низкими арками, протискиваясь в толпе, спускаясь и поднимаясь по лесенкам, не держать в руке незатухающую даже от урагана свечу и не напевать себе поднос какой-нибудь псалом. И не надо им было, попав, наконец, домой, открывать потайную дверцу и проникать в дубовый шкаф, замаскированный под хранение хереса и, поднявшись наверх в официальный свой дом, тискать в уголке кухни какую-нибудь Гретхен, не сделанную из цветочного горшка.
В то же время, как неприятно пешеходам было видеть несчастного старика, одетого в стрелецкий кафтан и держащего в руке бердыш, который назойливо предлагал им рекламные бумажки и приговаривал: «… сходите на экскурсию, господа, интересная экскурсия, господа, познавательная экскурсия…».
* Поздно быть бережливым, когда всё растрачено.