Посвящается Егору Летову (10.09.1964 - 19.02.2008),
так и не сумевшему совладать с собственным сердцем...
[тогда еще никто не знал, что он откинулся от синьки]
Под затопленными толпами, домами, площадями
Многолюдными пустынями, зловонными церквами
Раскаленными ***ми и голодными влагалищами.
Вечная весна в одиночной камере...
Воробьиная, кромешная, оскаленная,
Хищная, неистовая стая голосит во мне.
Воробьиная, кромешная, пронзительная,
Хищная, отчаянная стая голосит во мне
Вечная весна в одиночной камере...
Гр.ОБ
-------------------
-КОМНАТА СУМАСШЕДСШЕГО: ДЕТАЛИ-
I.
= С дивана прекрасно видно, как в небе горит оранжевая лампочка, отражается в потных стеклах. Я направляю эту точку. Сириус уже в лысом толстяке, как пуля в Кеннеди. Он оторопело смотрит на меня со стены, заложив руки за спину. Ну, погоди, голландец!
= Фломастер спрятал голову от палящего солнца настольной лампы под исписанным клетчатым листочком, свернутым жизнью в три погибели. Тело его пропеклось глубоко и равномерно, но голова осталась белой. Вот так хитрюга!
= На лакированной деревяшке девочка норовит схватить корову за рога. Среди зарослей редкого кустарника происходит общение человека и животного, а чуть ниже висят трупы двух красных халатов.
= Таинственная красная крошка основательно провалилась в кривой черный шрам на письменном столе. Крошка мечтает о мокрой тряпке, жаждет освобождения. Вот дура! Тряпка грязная и вонючая, а стол гладкий и стабильный.
= Личность валяется у меня под столом. Она готова раскрыть себя, но хватит ли у тебя сил и терпения, чтобы не выбросить ее? Она плотно зажата в толпе, но красный цвет выдает с головой социальную опасность.
= Десятирублевые стопки жизни захламляют вполне себе цивильный гараж. Они без движения лежат на окраине Вселенной, зарастая пылью и тенью. Я без труда мог бы вытащить их и любоваться черно-белыми картинками настоящего, но стоит ли?
= Мешок безвозвратно ушедшей чистоты возвышается над болезненным тщеславием мечтающей развалюхи. Прошлое давно уж вывалилось бы из него, но вонючий копченый ремень все еще держит.
= Моя жизнь - полосы несимметричного рая. Серые и розовые дни оберегают меня в свете, а в своих снах я вижу махровое поле померкших цветов. Иногда мне кажется, что оно вот-вот обрушится и раздавит вольного триумфатора своей угрожающей пестротой, но золотые петли были изготовлены еще в пурпурном веке.
= Я молча сижу на розовой простыне, размышляя о прекрасном будущем, а под языком тихо тает большое белое колесо, привнося с собой горечь и живительную свежесть. В глухом и темном подземелье слышатся удары палача. С каждой минутой они становятся все более щадящими и человечными - растворилась моя панацея!
= В прозрачной водонепроницаемой гробнице забальзамированы два друга. У них разный цвет кожи и разные характеры, но они - одно целое, рожденное для того, чтобы в нужный момент сорвать свои головы и испачкать своими внутренностями всю твою сухую наготу. Нам пришлось бы затыкать ноздри кусками белой ваты, если бы не этот их шедевр тупости и самоубийственного героизма.
= Галерея усопших кумиров нелицеприятно изобличала будущее потерянного во времени дельфина. Он плыл домой под нефтяной пленкой в густой, ядовитой воде, стараясь не сбиться с пути, но его никто не ждал. Только звериные лица, бутылки и выжженные сигаретами сердца.
= На перекрестке двух монолитных ценностей одиноко скучал секрет. Он хотел потерять себя, раскрывшись перед изощренным гением толстопузого раба, но никто не захотел вытащить на свет Божий его испачканную сущность. Жертвы бесполезны, приговор неинтересен в корне.
= Череда сомнительных вероятностей заставляет кричать мою развращенную душу. Настороженно предвосхищая крупный успех, я вслушиваюсь в звенящий танец нервов, и с каждым выстрелом сердца все яснее ощущаю, что надежды тают.
= Две липкие живые капли с дерзким хлюпаньем упали на вертикальное стекло. Опаленные солнцем клочки поврежденной ткани высохли под пустым зноем жадного солнца, превратившись в пасхальную шелуху.
= Я прячу восьмое чудо света под полосатым брюхом жирного недоноска. Когда заканчивается кислород, я задыхаюсь и держусь долго-долго, как краснокожий сиу под пытками диких янки. Сознание усыпляет волю, хрюкающая мерзость безмолвствует.
II.
= Жженые куски мяса в тлеющем блюдце налипли на основании ногтей. Это значит, что завтра придется снова их прятать, выключить телефон и отказаться от своей нежности.
= Запредельные волны проникают в уши, парализуют что-то внутри, ускоряя скорый надлом. Страх втыкает мягкие палки, мое восприятие размазывается, и даже злой клоун смеется, когда я тушу свет. Сторожевой пес скалится из будки, беспредельно стучат полуночные ритмы.
= Сгусток африканских флюидов выползает из потёртой желтой груди рисованного толстяка. Он, наверное, никогда не останется в моем прошлом, только станет вечным. Снова и снова. Может быть, навсегда.
= Дикие розы жидкими соплями разгоняют по углам совесть и смерть. Лепестки шипят и тихо падают на электрический стул; окна закрыты.
= Пьяный девиант с шоколадным лицом охраняет прах ядовитой жабы. Эта песня хороша. Смерть по сантиметрам сжимается украдкой, 66 безусловных единиц во мне скоро также истлеют в ноль, как и все вокруг.
= Новые красные погоны тают на мозгах. Голова беснуется, падает и встает среди лестных определений - душный танцпол огорожен позорными столбами. Скоро я не смогу пошевелиться. Тонкая, едва уловимая нить впивается в хрустальную подставку.