Алексей КЛЕНОВ
РАЗ В ГОДУ...
После стрельб первый взвод уютно устроился на тридцатиградусной жаре за
столами для чистки оружия и с ожесточенным блаженством принялся отдирать
слой копоти от раскалившихся деталей акээмов. В плошках закипало ружейное
масло, из совхоза, расположенного в полутора километрах от стрельбища,
ароматно тянуло свежим навозом, мухи нежно атаковали наши лоснящиеся от пота физиономии и замасленные руки, а узбек Ахрол, такой же "дембель" как и
я, по обыкновению своему валял дурака, наставляя неразобранный "калаш"
на молодых и с идиотским смехом пфукая. Лениво ворочая распухшим от жары
языком я предостерег:
- Брось, Ахрол. Раз в году и кочерга стреляет.
Одного с нами призыва Серега Соколов, приятных квадратных габаритов костромич, поддержал меня:
- Ты бы лучше почистил, взводный проверять будет.
Узбек только небрежно отмахнулся:
- Взводный мне по фиг. Я дембель, мне не положено. А калашку я разрядил.
Смотри...
Направив ствол в сторону, Ахрол с легкой улыбочкой нажал на спусковой
крючок. Вместо глухого щелчка бойка грохнул выстрел, пуля с жалобным визгом впилась в дощатую стену одноместного сортира, стоящего чуть поодаль, и весь первый взвод замер с дружно разинутыми ртами.
Первым опомнился Серега. Указывая шомполом на туалет, он проблеял трясущимися губами:
- Туда же, блин, пару минут назад взводный забрался.
У меня отвисла челюсть, у Ахрола вдруг подогнулись, и стали закручиваться
штопором ноги, а наш замкомвзвода Сашка Рокол уронил в плошку с маслом
затвор, забрызгав свое роскошное, любовно выбеленное "Белизной" хэбэ в
обтяжку.
- Как думаешь, жив?- прошептал я в гробовой тишине, толкая Серегу в бок,
имея ввиду взводного.
Тот, так же шепотом, ответил:
- Ежели сейчас начнет матом крыть - значит жив.
Через три с половиной секунды из сортира долетел вопль, в котором уютно
сочетались тоскливый вой голодного шакала, рев разъяренного гризли и
жалобный писк зажатого лисой зайца:
- Ва-ва-ва-ва-ва-ва-ва-ва-ва-а-а-а-а!.. Уй-е-е-е!!!
В распахнутую пинком дверь вывалился командир взвода Кузнецов, с лицом
самую малость бледнее своей полевой густо-зеленой формы, одной рукой
поддерживая сползающие штаны, второй намертво сжимая фуражку. В раскорячку двигаясь в нашу сторону на подгибающихся ногах, взводный потрясал в воздухе фурой и ожесточенно мычал:
- Мм-ма-а-ать вв-в-в-в... ка-ка-к...ая-а-а...
Сашка Рокол подскочил к нему, лакейски-услужливо подхватил под локоток,
и вежливо уточнил:
- Не понял, товарищ лейтенант? Сигаретку? Или огоньку?
- Мм-м-мать вашу!!!- Прорвало Кузнецова.- Я тебе, л-ля, дам сейчас ого...
Какая тварь на меня покушалась?!! Да я вас...
И дальше - в самых цветистых армейских выражениях, приводить которые не
рискну.
Облегчившись взводный швырнул на землю фуражку, застегнул наконец брюки трясущимися руками, и пошел, злобно сплевывая на ходу, к огневому рубежу, где командир роты руководил стрельбами других взводов.
- Звиздец, пошел ротному стучать,- прокомментировал Серега с присущей
всем здоровякам флегматичностью.- Готовься, Ахрол, в трибунал. Говорили
же тебе - раз в году...
Я поднял фуражку Кузнецова, и, обнаружив на кокарде свежую царапину от
пули, молча показал Сереге. Тот со вздохом добавил:
- Точно звиздец. В аул годика через три вернешься...
К счастью обошлось. Кузнецов через пару недель заикаться перестал, а поскольку других серьезных последствий не имелось, то ротный не стал афишировать инцидент, подальше от неизбежных неприятностей, учитывая тугое на размышления и лихое на расправу начальство. Но домой Ахрол поехал последним, стойко продержавшись последним в роте "дембелем" аж до конца августа и до самого последнего дня был первым кандидатом на самые грязные хозработы и в суточный наряд. Причем совершенно случайно выпадало так, что всегда под руководством Кузнецова. Весело им было вдвоем, и всегда, уверен, находилось, о чем душевно поговорить...
Декабрь, 1997 год.