Сияние

Петр Малышев
       Я пью человеческую кровь.
       Немного... Иногда... Сложно объяснить - это есть во мне, есть вне меня, это - я. Случается это довольно редко, и я не пытался отслеживать связь приступов моей жажды с движением звезд, циклами лун или волчьим воем в Серой Роще. Хотя, возможно, она есть - да только что мне до этого?
       Пытался ли я бороться со своим проклятием? Нет. Смысл ли волку рядиться в овечью шкуру... Я даже не скрывался особенно, да видно, Богу угодно, чтобы те, кому не нужно, не стали свидетелями моего порока...
       Раз в несколько месяцев, в один из странных, словно невидимым знаком отмеченных вечеров все становится тонким - не подобрать иных слов, будто хрустальным... Голоса домашних, жены - такие громкие, что голова раскалывается от боли, и кажется - чуть погромче и оконные стекла осыплются мерцающим дождем... Пол под ногами дрожит, потрескивая, дрожит брусчатая мостовая, стены плывут и отекают воском... Я порой не помню, что я делал, что говорил - иногда, забывшись, берусь рукой за лезвие меча и только звук капли, упавшей на пол, приводит меня в чувство...
       Замечают ли что-то окружающие? Думаю, нет - и ты, любовь моя, видеть не видишь, что со мной происходит...
       А спустя несколько дней мучений - в душу мою нисходит спокойствие... Тогда на всех в доме нападает непонятная сонливость, словно в густеющем янтаре, вязнет мир - дремлешь ты, и прислуга, и даже псы в вольерах мирно сопят на подстилках из соломы....
       И я выхожу в город, камень которого плавит закат, стекает закат багрянцем на мостовую, тонет огнем в море, обжигает каждой каплей... В мареве этом статуя командора на прибрежной площади кажется обрюзглой и обмякшей, и до боли напоминает одну из скользких тонконогих тварей, что видят, бывает, ночной порой в заливе, тех, что жгли напалмом солдаты в подземельях старого города лет сто назад... И трость в руке твоей видна мне как абордажный крюк...
       А ноги ведут меня уже в знакомый дом - был ли я там раньше - не был, да не помню... поднимаюсь по широкой лестнице, спотыкаясь тростью о ступени. Там уже ждут - плещется рубиновое вино в бокалах и трещат поленья в камине, шорох пышных платьев и кринолинов, расшаркивание кавалеров и улыбки престарелых дам... А в углу, скромно пристроившись в кресле - она... Такая невинная улыбка и такие невинные слова, и разум мой уже тонет в тумане, усугубленный вином и тяжелым запахом благовоний... Прихожу я в себя лишь в полутемном коридоре, сжимая в объятьях тонкое девичье тело. И зубы мои - острые, остроте клыков коих позавидовали бы швейные иглы - касаются ее шеи... Нежной, молочно белой в мягком сумраке, разбавленном мягким светом толстых масленых свечей... Легкое усилие, легкий стон - и тепло ласкового огня наполняет мои вены/и солоноватая струя глоток за глотком - ласкает нёбо...
       Я вдруг начинаю слышать, как бъется юное сердце... Отчетливо, и с каждой секундой все сильнее - а тьма пульсирует багрянцем, и звон стоит в ушах...
       И с особенно сильным ударом, ударом, который чуть не разрывает меня - взрывается звон ревом моря, ревом океанской волны... C воплем сорвалась со старой колокольни стая черного воронья... Бросило в жар - и вот я уже безуспешно пытаюсь сорвать засохшие бинты с мертвых глаз - а в ушах крики чаек, вот я уже содрогаюсь в очередном приступе удушья - а слышу лязг шприцов, вот уже судорогой сводит лапы и я спотыкаюсь об острый камень - а за спиной дыхание сотен, жаждущих моей смерти... Вот я хватаюсь во тьме ладонью за лезвие - а мозг разрывает тишина. Вот я уже по грязи и снегу несусь, обезумев, к железнодорожному мосту, а в голове моей - хор волчьих глоток... Сознание меркнет в черноте багрянца...
       А потом я очнусь дома, в постели, и буду долго и тяжело дышать, уткнувшись лицом в твои пышные темные кудри, прячась от кошмара и постепенно забывая... Луна будет лить в узкое окно свой ядовитый свет, и на ярком пятачке паркета мелькнет то чертенок, то змея, то василиск, то скользкое щупальце... А я все сильнее буду прижиматься к тебе - но ты не проснешься, а лишь прошепчешь несколько ласковых слов... А утром будешь недоумевать и злиться по поводу капелек крови на подушках...

       P.S. "Ты можешь прикрыть глаза рукой - но их сияние от этого не исчезнет..." Йохан Эдлунд

       P.P.S. "Дух дышит, где хочет" Евангелие от Иоанна