Глава 1
Меня разбудил звонок. Вот уже которую ночь подряд мучился я бессонницей, и в то время, когда уже было уснул, да так сладко, что мой сон можно было сравнить разве что с ангельским... Звонок! Я встал, чертыхаясь и пошатываясь направился в прихожую, нащупал выключатель. Стрелка часов притормозилась на тридцать второй минуте шестого. Я снова выругался и открыл дверь.
- Спишь, пропажа, а я разыскиваю его уже неделю...
- Я кажется не приглашал тебя на завтрак,- едва сдержался я, чтобы не надавать ему по старой дружбе.
- Ну, хавер (друг), нехорошо, нехорошо. Я тут весь Израиль в его поисках, понимаешь, исколесил, а он.. Ты впускать-то меня собираешься ?
Я потоптался на месте, ещё не совсем понимая продолжение ли это моего сна или, действительно, это каланча Толька ворвался ко мне чуть свет и болтает, чёрт знает, о чём.
- Ну давай, текансай (вкатывай), леший с тобой...
- О, это другой разговор.
Он вошёл, размашистым шагом пересёк небольшое расстояние до салона и шумно опустился в кресло. Я по привычке запрыгнул на стол, стоявший напротив и громко зевнул:
- Ну давай, чего там у тебя.
Работка тебе подвалила, брат.
- Халтура?
- Обижаешь! Микцои (по специальности), что называется.
- Слушай, не выкручивайся со своим ивритом гавуа (высоким ивритом),- проснулся я.
- Беседер (ладно), беседер! Что ты разволновался-то так. Тебе сейчас совланут (терпение) - как никогда! Вобщем, роль- мечта ! Мазкорет (зарплата) - не поверишь. Одним словом, собирайся. Пратим (подробности) в дороге.
- Ты что очумел ?
- Одевайся! Одевайся,- посмотрел на часы,- У-у-у, зман (время) не ждёт, давай чик- чак,- подтолкнул меня к спальне.
- Куда хоть едем ?- крикнул я, с третьей попытки надевая брюки.
- На север.
- Значит так!- сказал Толик, когда машина, рванувшись с места, понеслась по тёмной трассе, окружённой белыми пятнами домов,- Ты - актёр. Из России. Зовут тебя Альберт. Можно Алик, при определённой раскрутке ситуации...
- Не понял!..
- Поймешь. Здесь ты уже пять лет. По специальности не устроился. Вобщем, завядающий талант. Подрабатываешь, крутишься там - здесь, стройка, никаёны (уборки) (никаких халтур!) работаешь тяжело, сутками. Живёшь один. Сирота. Что ещё? Теперь о работе. Есть бабка. Вот-вот отдаст богу душу. На старости лет капризы разные... вобщем, любви ей захотелось...
- Чего?!- приподнялся я.
- Да не паникуй, ничего такого... Короче, Анька моя домработницей к ней устроилась недавно. Ну не домработницей, этих у неё полно, а так, для души... разговоры, книги, мемуары.. Так вот. Иньян (дело) такой. Старушенция эта ей и говорит как - то, мол, скоро я того... Хочется, значит, молодость вспомнить. Ты мне достань какого-нибудь актёрчика хорошенького, подающего надежды.. Пусть порадует он меня перед смертью. Мол, договор такой: неделю он со мной проведёт, я за неё вперёд плачу. Прикинь, сколько?! Десять кусков.
- Шеккелей?
- Баксов !
Я присвистнул, забыв, что иньян этот в определенной степени касается и меня.
- А я о чём? Не слабо, а! Хм, десять кусков.. Бери круче! Понравишься старушенции - ещё раскошелится. Денег у неё... Сам понимаешь - постараться должен.. После недельки той снова наведаться, соскучился мол... Ну, это обсудим в перспективе... А сейчас, бекицур (короче), для ясности... Из десяти кусков половина моя с Анькой. Ну и с последующих уловов, понятно, процентик отстегнёшь.. Бсей-й-дер (ладненько)?
Я кивнул и тут же опомнился.
- Подожди.. Так что же это я должен?!..
- Чего ждать, старик! Не-е-е, это ты брось! Тут как говорят, надо того, пока горячо...
Мы подъехали к высокой мощной ограде, опоясывающей огромный сад, в глубине которого возвышалась четырёх-этажная вилла, вполне походящая на замок и не похожая ни на одну из виднеющихся в окрестности и вообще многих тех, что довелось мне обозревать в Израиле.
- Вот это размахи!- перевёл я дух.
- Ну вот, а ты сомневался.
- Нет, серьёзно, это не по мне..,- снова начал я, но уже более неуверенно, чем прежде.
- Давай, давай, - подтолкнул меня Толик,- Не по мне!
Она сидела ко мне спиной за белым круглым столом в кресле-качалке. По мере того, как мы приближались, я чувствовал, как язык становиться сухим и клейким. Но в ту минуту, когда я уже было хотел убежать, она обернулась. Нет. Чуть повернула голову и сказала тихим, но твёрдым голосом.
- Ну же, подходите. Я жду Вас.
Я сделал решительный шаг и оказался напротив. Я не увидел изуродованного старостью лица, которое рисовал себе в дороге. Да, оно было изборождено множеством больших и маленьких морщин. Но глаза. Эти глаза и сейчас передо мной. Сколько было в них жизни!
- А Вы не пунктуальны, молодой человек. опоздали на целых четыре минуты. Я не люблю неточность. Прошу это учесть на будущее.- Она помолчала и осмотрела меня чуть прищуренным цепким взглядом.- А он хорошенький,- сказала уже Толику, и губы её дрогнули в улыбке.- Спасибо, дорогой. Скажите Ривке, чтобы напоила Вас чаем или кофе. И нам пусть принесёт по чашечке.. Да пусть не забудет положить мне побольше сахара. И пусть поторопится - у меня гость.
Я обречённо посмотрел на удаляющегося друга и только тогда понял, в какую идиотскую историю позволил себя втянуть.
- Ну что, давайте знакомиться,- она наклонила набок голову и во второй раз наградила меня изучающе-восторженным взглядом,- Да ну что же Вы стоите, садитесь ради бога.
Я послушно сел.
- Как Вас зовут?
- Альберт.
- Альберт.- Подумала, опустила голову, затем высоко подняла,- Альберт. Нет. Александр. Саша!
- Что ?- не понял я.
- Саша.- подняла брови,- Саша. Это имя мне нравится больше.
"Ну, друг, спасибо!"- подумал я и сжал в кулаках пальцы, уже чувствуя напряжёнными мышцами его рельефные челюсти.
- Я надеюсь, что выражаюсь понятно?
Я кивнул, выдавливая гримасу, отдалённо напоминающую улыбку.
- Вот и прекрасно. Ну, рассказывайте, Саша, о себе. Сколько Вам лет.
- Двадцать восемь.
- И давно Вы здесь ?
- Пятый год.
- Ну, что Вы такой скучный! Вы же не на допросе в этом Вашем КГБ. Рассказывайте сами.. Не буду же я вытягивать из Вас каждое слово.
Я пересказал уже зазубренную мною в дороге биографию и подумал про себя, что не зря меня провалили в Щукинском, и я, действительно, самая настоящая посредственность, заслуживающая паршивенький никаён.
Она выслушала меня сосредоточенно, не перебивая. Когда замолчал, допила уже оставшийся кофе. Поставила чашечку на стол. И как раз, когда я собирался перейти к части об одиночестве и необходимости в полноценном интеллектуальном общении, вдруг поднялась:
- Я устала. Вы меня утомили. изрядно утомили. Я не знаю, останется ли моё предложение в силе. У Вас нет ни чувства меры, ни интелигентности, если хотите... Простите за откровенность, но Вы мне не интересны.
Я встал, не зная, ни что сказать, ни как повести себя. В следующую же минуту мне захотелось выругаться и, плюнув на всё, исчезнуть куда-нибудь подальше от этой выжившей из ума капризной шизофренички.
- Прощайте.- и она оставила меня одного.
Глава 2
Прошло чуть больше месяца, как я услышал в телефонной трубке знакомый голос.
- Здорово, Сашу-уня.
- Чего ?- прокричал я, заведённый малоприятными воспоминаниями.
- Чего, чего. Старуха клюнула!..
Она стояла на высоком крыльце с широкими перилами, которых, наверняка, коснулась рука талантливого художника. Она казалась моложе и, в то же время, суровей и холодней.
- Я рада Вас видеть.
- Доброе утро.- я поднялся на первую ступеньку и остановился.
- Я сегодня нездорова и немного слаба. Поговорим завтра. А пока Ривка познакомит Вас с домом и проводит в комнату для гостей. Я надеюсь, что Вам не придётся скучать...
Дом показался мне музеем с изобилием старинной мебели и картин. Я остановился у одной из них. Она привлекла меня женщиной, которая сидела в нежно бирюзовой беседке. Её нельзя было назвать красивой, но что-то в ней притягивало. Величественная осанка стройного налитого тела; розовая шляпка с широкими полями прикрывает волны каштановых волос и тенью ложится на высокий лоб; чуть длинный тонкий нос, розовые, слегка пухлые губы растянуты в печальной улыбке...
- Это хозяйка,- сказала прислуга.
Да. Это её глаза. Как я мог не понять. В ник та же мудрая красота и та же сила.
Комната, отведённая мне, была, наверное, самой маленькой во всём доме. Она вмещала в себя кровать, письменный стол и огромный книжный шкаф до самого потолка и на всю стену. А на столе лежала маленькая книжка с зачитанной коричневой обложкой, открытая на первой странице. Это оказались стихи неизвестного мне французского поэта. Но я окунулся в них с первых строк, окунулся, как в самого себя, так жадно, как будто давно ждал этого.
...
- Как Вам спалось?
Она сидела в своём кресле, окружённая причудливыми пёстрыми цветами. А я стоял на балконе и полной грудью вдыхал свежесть зарождающегося утра. И, несмотря на бессонную ночь, чувствовал прилив новых неожиданных сил.
- Вас тоже мучает бессонница ?
- Иногда.- ответил я.
- Что, что Вы сказали ?
- Иногда,- крикнул, прикладывая ладонь ко рту, и снова оглядел округу.
Дом возвышался над соседними виллами, находясь на самом большом холме. Недалеко, в конце узкой тропинки, ведущей от дома, начинался густой хвойный лес. А над ним небо удивительных переливов, вызванных игрой самых разных цветов уже заявляющих о себе солнечных лучей.
- Красиво здесь!- прокричал я, неопределённо указывая рукой вдаль.
Она кивнула и, как мне показалась, улыбнулась:
- Спускайтесь вниз.
Пышная Ривка суетилась у стола, накрывая его ароматными блюдами. Когда последняя тарелка опустилась на скатерть, потеснив другие, оглядела плоды своего труда и на щеках её вырисовались две глубокие круглые ямочки.
- Бэ тэавон (приятного аппетита)!
Она ушла тяжёлой, но быстрой походкой, чуть покачиваясь из стороны в сторону.
А я посмотрел на НЕЁ, сидящую передо мной, занудливо-ворчливую и в тоже время заразительно-весёлую, величественно строгую и хрупкую, увядающую и горящую.
Она подняла бокал и поднесла ко мне.
- Я уже не кажусь Вам привеледливой сумасбродной старушенцией?- улыбнулась она, и в глазах её промелькнули лукавые искорки.
- Ну что Вы,- начал я и замялся.
- О, дорогой мой юноша!- остановила меня и, подумав, сказала чётко произнося каждое слово,- Я ведь не прошу многого. Только искренности. Или хотя бы хорошей игры.. Вы же актёр, в конце концов!- и выдержав долгую паузу, вздохнула,- Ну, так о чём я? Вы, конечно же, думаете, что выжившая из ума, капризная старуха заманила Вас сюда и держит в полном неведеньи. С готовностью соглашусь и не буду Вас мучить долгим вступлением, мой друг, а буду предельно откровенна. С божьей помощью я добралась до такого возраста, когда уже нечего скрывать и нечего стыдиться. Мне осталось всего чуть - чуть. Кто знает, может это "чуть-чуть" уже поджидает меня завтра и подсмеивается над моими грандиозными фантазиями. Ну что ж. Но это отнюдь не мешает мне прожить моё сегодня так, как я этого хочу,- она вызывающе посмотрела на меня,- Скажите, Вы считаете меня красивой женщиной ?
Я вовремя вспомнил её просьбу об искренней игре.
- Я считаю Вас интересной.
- Спасибо. Но с сегодняшнего дня я для Вас красивая и, упаси бог, не старая женщина, которую Вы нежно любите.
Я был парализован. Что не ускользнуло от её цепкого взгляда.
- Считайте, как хотите. Что это Ваша решающая роль, от которой зависит вся дальнейшая карьера. Находите для себя самые невероятные стимулы, но в эту неделю, которую мы с Вами проведём, я не должна ни на миг почувствовать какой-либо, пусть даже едва заметной, фальши. Я хочу чувствовать себя женщиной, женщиной без возраста, любимой и необходимой. Называйте это как хотите. Думайте, что хотите. Но уберите, ради Бога, с лица это идиотское выражение!
Она встала и решительной походкой направилась к дому. Резко остановилась и обернулась:
- Как видите, я ещё полна энергии... Да! Завтра мы летим в Варшаву.
Глава 3.
- Я родилась в маленьком городке Вискитки.
Мы ехали в такси, отдаляясь от лётной полосы, аэропорта, Варшавы. Это были её первые слова, сказанные с той минуты, как мы отправились В Бен-Гурион, не считая редких просьб или жестов.
- Сейчас мы подъедем к Жирардо,- оживилась она,- Когда-то это был довольно большой людный город, через который лежал путь в Варшаву. Я любила, пусть даже ненадолго, мимоходом побывать там. Жирардо! Для меня было что-то возвышенное, романтическое в этой игре звуков. Это уже не то Жирардо, которое я знала... Единственное, что сохранилось - знаменитая текстильная фабрика, да и она разрослась, почужела... И Вискиток моих не узнать,- вздохнула,- Маленький еврейский посёлок со своей скромной жизнью... Одно лишь имя осталось. Ни людей, ни домов. Ничего. Когда в Польшу пришли немцы, многие бежали на Восток.. в Белоруссию, на Украну.. Кому удалось спастись, кто попал в лагеря, о ком я больше никогда не слышала. По этой дороге ночами многие оставляли Вискитки. В одну из таких ночей муж вёз меня в Варшаву. Я была в горячке после родов... Он положил меня на расшатанную дедову телегу. Я помню лишь дождь и скрип колёс, завязающих в грязи. От меня ведь всё скрыли! Я думала, что мы едем в больницу... По этой же дороге через несколько месяцев гнали босиком по снегу моего деда, мать, отца, сестёр, всю семью... до самой Варшавы, а потом на подходе... закапали.. живьём. О, Боже!- заплакала она, прикрывая ладонью глаза, вскоре повернулась и, утирая слёзы, улыбнулась,- Дед мой был удивительным человеком. Добрейшей души. Жили мы бедно. У деда - что называется, золотые руки (он работал портным), но денег в доме всегда недоставало. Бабушка всё сердилась на него, мол любой попрошайка ему дороже детей. Помню, говорил он мне часто: "Не будь гордой. Умей прощать. Иди к людям. Отдавай им всю себя. До конца"... В тот день был Йом Кипур. Немцы выгнали его на улицу и заставили убирать. конечно же он отказался. И тогда... Порой мне кажется, что я тоже прошла с ним тот долгий путь.
Она попросила водителя остановиться. Я открыл дверь и помог ей выйти из машины.
- Вискитки. Всё другое. Но этот воздух! Его не выжжешь в лагерных печах! Не застроишь небоскрёбами!- она вдохнула полной грудью,- ВИСКИТКИ. Это моя Родина. Вы знаете, что такое Родина?!
Я быстро, но неуверенно кивнул.
- Да что Вы знаете! Что Вы можете знать! Вы, бегущие оттуда от своих проблем, крича о возвращении на Родину предков... Нет у вас Родины ни там, ни здесь. Потому что вы не знаете, что это такое,- её голос дрогнул и сделался тихим,- Это вторая ступенька на лестнице, которая проваливается и скрипит..
Она подняла на меня переполненные слезами глаза и, видимо, увидела в моих глазах то, что я не мог высказать. Она впервые взяла меня за руку и сжала её.
- Простите.
Мы забрели в новый район новостроек и, пройдя узкими маленькими улочками, остановились у ряда высотных домов.
- Вот здесь, здесь я жила. Подумать только! Я помню всё до мелочей. Вы знаете, какая я была проказница? У-у-у. У меня был пресквернейший характер. Да! Да! Я была просто-таки ужасным ребёнком. О-о-о, что мы только не вытворяли с моей дорогой подружкой Мариеттой (она жила в доме напротив). Уверяю Вас, мой юный друг, что Вам никогда не пришло бы в голову заниматься подобными шалостями, от которых плакала вся округа.
- Что же это за шалости?- заинтересовался я.
- О, нет, нет. Пусть это останется моим маленьким секретом.
- А Мариетта..
- Она умерла. Пятнадцать лет назад. В Варшаве. В год моего последнего приезда сюда. Сразу после того, как проводила меня.., на следующий же день,- замолчала и посмотрела на меня,- Ну да хватит о грустном. У нас все-таки медовый месяц, правда, дорогой?
Она протянула мне руку . И я, улыбаясь, предложил ей свою, которую она тут же обхватила и повлекла меня за собой. На какое-то мгновенье остановилась и произнесла глухо, чуть слышно:
- А я почувствовала тогда, в аэропорту, что это наша последняя встреча...
Я полюбил Варшаву и полюбил Вискитки. И, хотя мы пробыли там менее двух дней, мне казалось, что это я исходил множество раз все эти милые улицы. Что это у меня связаны с ними самые разные смешные и горькие воспоминания. Я узнал об интересных людях, о невероятных сплетениях судеб здесь, в этом новом и так полюбившемся мне мире.
- Мы с мужем вернулись в Варшаву вскоре после войны. В Вискитки я больше не приезжала. Не могла. Да и в Варшаве мы прожили всего два года... До отъезда в Израиль... Тогда я часто вспоминала деда. Как рассказывал он мне о "далёкой стране наших предков, которую когда нибудь собирутся строить евреи со всего мира..." Тогда я ещё не знала, чем станет для меня Израиль...
Она остановилась у газетного киоска в самом центре широкого Варшавского проспекта. Обернулась.
- Видите вон ту аллею слева, она ведет в парк. Мы с мужем часто бродили там.. Постойте, да я ведь ничего не рассказывала Вам о нём! Что Вы! Он был одним из самых видных женихов в Вискитках. Все девчонки только о нём и мечтали. А он - за мной кругами. То со школы проводит, то с вечеринки. Идём - молчим. Он неразговорчивый такой был. Смотрит на меня серьёзно так, строго. А у меня щёки.. не щёки - угли. А однажды пришёл к отцу и с порога: "Пришёл вот Вашу дочку забрать." "Как так забрать?"- шутит отец. А он решился: "В жёны".
Глава 4
Мы плыли на теплоходе, после трёхдневного путешествия на поезде, простучав колесами по Словакии, Венгрии, Югославии, Македонии. Пароход гудел навстречу волнам, отдаляясь от берегов шумящей Афины. Огромный греческий город со своими восточными причудами, поющий, танцующий. Мы не задержались в нем. Лишь преодолели довольно короткий путь от железнодорожной станции до порта, кружа по лабиринтам узких грязных улиц с маленькими приземистыми домами. Рядом устало брели ослы, среди старых машин волоча перегруженные телеги. Женщины в чёрном длинном одеянии спешили мелкими быстрыми шагами. Мужчины, одетые в чёрные брюки и белый верх. То и дело встречающиеся попы старые и молодые с большими задумчивыми глазами и длинной причёсанной бородой. Всё это исчезает, тонет в сотнях маленьких ярких огней Пирейского порта, заполонённого множеством лодок.
Утром я вышел на палубу, когда ещё только появились первые признаки рассвета. Воздух ударил мне в лицо морской свежестью. Я огляделся и увидел знакомый силуэт. Она стояла ко мне спиной, но когда я тихо приблизился к ней, спросила:
- Снова бессонница ?
Я не успел ответить, как она обернулась. И я замер. В ней было что-то особенное. Но не в новом платье, которое удивительно свежило и молодило её, нет. Не в гордой осанке её стройной, словно девичьей фигуры. Ни в новой шляпке, кокетливо прикрывающей её крашенные каштановые волосы. Ни в яркой, даже вульгарной, помаде. Нет. Глаза ! Снова глаза. Да. И ещё что-то неуловимое. И как восхищённый мальчишка я растерянно отвёл взгляд.
- Вы хотели мне что-то сказать?- она протянула мне руку.
- Да.. Вы.. Вам..- я поцеловал ей ладонь,- очень идёт это платье...
- Лгунишка,- пригладила мне волосы,- Я должно быть смешна.
- Только не для меня,- вырвалось и, ещё более смутившись, я опустил голову.
Вечер опустился на палубу прохладным порывистым ветром.
Далёкие огни Хайфы напоминали, что наше двухдневное морское путешествие подходит к концу. И я с грустью подумал, что завтра шестой, предпоследний день нашего так называемого соглашения.
Мы сидели в ресторане за столом, благоухающим винами и остатками изысканных блюд восточной кухни. Она набросила на плечи платок и, кутаясь в него, посмотрела на меня.
-А Вы действительно проголодались. Морской воздух пошёл Вам на пользу.
Я неловко улыбнулся и, поднеся вилку ко рту, тут же опустил её обратно в тарелку.
- Ешьте, ешьте!- засмеялась она и, заново закутавшись в платок, подняла голову к небу,- Я люблю ночь. В ней есть какая-то особенная прелесть. Что-то мимолётное. Тайное. Помните у И.
Я пью тебя, пленительная жизнь
Глазами, вздохами и кожей!
Казалось бы что всё одно и то же,
Как совершенно точный механизм.
Но как мы ошибаемся, о Боже!
На самом деле всё разнообразно.
И каждый день наполнен новизной.
По-разному горят в ночи алмазы.
Бездонных звезд зимою и весной.
По- разному мы принимаем лето
И ненасытной осени настой.
Мы знаем все вопросы и ответы,
Но все ж кричим мы времени : ПОСТО-О-ОЙ !!!
Да... А оно не останавливается! Мчится! Мчится! Несёт нас куда-то. Вот только, куда ?..
Какое-то время она молчала, а потом, будто вырывая себя из случайной печали, взметнула головой и театрально преподняла брови.
-Вот уже больше часа я безуспешно пытаюсь пробудить в Вас джентельменское начало... Ну неужто мне так и не придётся быть приглашённой на танец столь галантным кавалером ?!
Я рассмеялся и громко стукнул себя по лбу. Она тоже засмеялась легко и молодо.
- Должен признаться, что Ваш верный слуга никак не отличается джентльменским началом,- продолжал смеяться я, после глубокого реверанса обхватывая её за талию.
Я открыл дверь её каюты. Она шагнула внутрь и повернулась. Я не видел её лица, но мне показалось, что она улыбнулась.
- Вы знаете... я давно не была так счастлива.
Она хотела сказать ещё что-то, но, помолчав, прикоснулась ладонью к моей щеке.
- Спокойной ночи.
Глава 5
Мы шли по горным улицам Иерусалима, ведущим к старому кладбищу. И я снова, как в первые дни своего знакомства с этим городом, восхищался удивительной гармонией творений природы и человека.
- Вот я и на Родине,- сказала.
Я внимательно посмотрел на неё, вспоминая разговор в Вискитках.
- Да, мой милый друг. Когда-нибудь Вы поймёте, что у каждого из нас, развеянных судьбой по всему миру, есть своя Родина, родившая и вырастившая нас и, бесспорно, дорогая нашему сердцу; но эта Земля - то место, куда мы всегда возвращаемся (неважно чрез сколько лет и в каких поколениях), но мы возвращаемся сюда, если не жить, то умирать.
Она остановилась у широких распахнутых ворот.
- Вы знаете как называется это кладбище?
- Гиват Шауль.- вспомнил я.
- Да, но его ещё называют "Нар менуха". Не правда ли, в этом есть что-то.. что-то холодное ? Пойдёмте...
Мы шли по дороге, окружённой высокими, тонущими в синиве кипарисами. Ровными рядами в особой строгости стояли они, словно стражи покоя и вечности, словно стражи чего-то иного, неведомого нам, живущим. Даже ветер приходил навестить уснувших лёгкой, чуть заметной поступью, едва касаясь кончиков деревьев, застывших в раздумьи ветвей. Могилы то соединялись строгими рядами, то неожиданно возвышались или же находились в отдалении от других, словно уединяясь в этом общем мире, хранящем свою, никому неведомую тайну, которую когда- либо всем предстоит постичь. А вдали - холмы с редкими большими и маленькими постройками, растворяющимися в деревьях. Иная жизнь, Иные "горы", такие разные, но все ведущие к одной под названием "менуха" (покой).
Мы приблизились к небольшой скромной могиле. На надгробном камне написаны два слова. Я не могу разобрать почерк..
- Помню, как сошли мы с парохода на эту нераспаханную голую землю. "Как много неба, мама!"- сказала моя Ента. Как много неба... Вскоре родилась Рики, которая и приехала сюда со мной, вернее, во мне. И с этими двумя ангелочками мы прошли через палатки, сырость, голод. А потом один за другим резвым криком заявили о своём существовании трое сорванцов..,- замолчала,- Он ушёл на работу и не вернулся. Сердце. В один миг. И для меня всё кончилось в один миг,- она закрыла глаза и покачала головой,- А дома плакали по маме пятеро чертенят. Что говорить. Не было у меня права на слабость... Только все эти годы, всю жизнь я не могу понять, как я не почувствовала тогда в тот день... Когда мы сидели вместе, вспоминали юность. Когда он сказал мне "Спасибо!" И я спросила: "За что?". И он сказал: "Что мир пуст без тебя!" Как я не почувствовала тогда, что он уходит навсегда!!!
Голос её прервался и она пошла к памятнику. Присела. Обняла камень. Прижалась к нему крепко. Настолько, что, казалось, он ожил.
Я подошёл ближе и прочёл: "МИР ПУСТ".
...
Наступил седьмой, последний день. Мне так и не удалось уснуть. Я вышел в салон и остановился у той картины.
- Не спится ?- послышалось сзади.
Я оглянулся. Возле меня стояла Ривка и улыбалась сонными добрыми глазами.
- Да. Не спится,- вздохнул я и снова посмотрел на картину.
- Сегодня Вы нас оставляете?- спросила робко.
- Да,- задумался я,- А откуда у неё всё это ?..
Не знаю.- пожала плечами,- Она же ещё молодая была, как в Америку уехала, лет сорока не больше... И исчезла лет на тридцать. А что было с ней в эти годы? Кто говорит, что вышла замуж. Кто, что работала, как каторжная... Кто ещё что... Но то, что не любила она никого, кроме мужа покойного, земля ему пухом, так это уж точно. Кому как не мне знать об этом. Сколько лет у неё я, а она всё медальон в руке правой держит... А в нём-то фотография его...,- прослезилась и направилась в столовую.
- А, подождите,- вспомнил я и вынул из кармана конверт,- Вот отдайте ей, когда я уйду.
Ривка послушно взяла его и, не спрашивая ни о чём, устало продолжила свой путь, переваливаясь со стороны в сторону и вздыхая.
Всю ночь я писал письмо, чтобы вложить в этот конверт. Но так и не нашёл тех слов, что хотел сказать. Я изорвал все листы и сжёг. И заклеил конверт с выписанным ею чеком.
Она не выходила всё утро из комнаты. Я зашёл к ней. Тихо прикрыл за собой дверь. Она сидела ко мне спиной у окна, за которым виднелся сад.
- Ну что, пришёл прощаться,- повернулась.
Она была прежней. Суровой и отрешённой. А я вспомнил её иной...
Я подошёл к ней. Опустился на колено и сжал её руку в своих руках.
- Спасибо.
- За что?- спросила она и замерла, и я почувствовал, что она далеко и лишь приник губами к её ладони:
- Спасибо.
Я резко поднялся и вышел из комнаты. Быстро спустился по лестнице. Когда приблизился к забору, мне вдруг послышались крики:
- Госпожа! Госпожа скончалась!
В какое-то мгновенье я устремился назад. Но остановился, затем ускорил шаг и бросился прочь.
эпилог
С тех пор отшумело немало лет. А я всё прихожу к той могиле. И касаюсь ладонью того камня. И читаю те короткие два слова "мир пуст".