Волок на Ламе

Волок на Ламе

       "Два чувства дивно близки нам..."

У каждого, вероятно, есть смутное впечатление, переживание или образ, которые иногда завладевают нами по тем или иным причинам. Такой навязчивой идеей для Тихона, молодого человека лет двадцати семи, с некоторых пор стали мысли о судьбе его неизвестного деда... Даже теперь, когда он на электричке ехал в Волоколамск, чтобы внести возможную ясность в этот вопрос, он глядел в окно невидящими глазами, и ничто — ни еда, захваченная в дорогу, ни газета, купленная у разносчика, не помогали ему развеяться.

Прибыл он на станцию в смутном настроении, сознавая маловероятность найти могилу. Но состояние поиска и подвижничества воодушевляло его. Бородатый бомж, попросив закурить, обстоятельно объяснил местонахождение кладбищ и их иерархию. Сначала Тихон решил посетить главное кладбище. Проезжая в автобусе над рекой Ламой, обозначенной указателем, он удивился, насколько это узенькая речка, — можно переплюнуть. Казалось, что и название Лама — в насмешку: есть такое плюющее животное из семейства верблюдов.

Множество узких улочек, уводящих в сторону, заросшая зеленью речка с зыбким деревянным мостиком, огороды с картошкой, деревянные дома — все это казалось непроходимым лабиринтом. Наконец, поплутав, он, облаянный собаками и испачканный в грязи, выбрался на асфальтовую дорогу, ведущую на холм, где начиналось кладбище.

За кладбищенской оградой он увидел, что и теперь, в воскресный день, народу было немного. Интеллигентная женщина прибирала одну из могил возле дороги и на минуту распрямилась, глядя на него, как на явление, здесь доселе небывалое. Он спросил ее, где расположены старые могилы, объясняя, что ищет, где похоронен родственник, умерший сорок лет назад. Женщина указала ему старую часть кладбища.

Тихон походил между могил, но ничего не нашел, кроме надгробия случайного однофамильца, заставившего сердце на секунду замереть, а также множества поваленных или покосившихся стертых крестов и заброшенных безымянных холмиков, грустно выглядывавших из-за буйной травы.

"Может быть, один из стертых крестов или безвестных холмиков и есть могила деда? Да и какая разница, в какой из безымянных могил он похоронен? Его судьба не была ли похожа на тысячи других, обреченных на забвение? Любую из этих могил можно считать местом его успокоения. И если я не найду его настоящую могилу, я мог бы ухаживать за одной из них. В сущности, важна сама потребность такого ухода."

Выйдя на дорогу, он был окликнут женщиной, указавшей ему старое кладбище. Она тоже уходила, и Тихон пошел с ней рядом.
—Я думаю, тебе нужно обратиться в загс, и если есть где записи, то только там. Надо приехать в будний день и все разузнать.
Женщина предложила показать ему, где находится загс.
— Я живу недалеко от него.

День стоял светлый, солнечный, и было приятно идти по ставшим уже знакомыми проселкам, среди деревянных домов, обсаженных яблонями и вишнями, листья которых уже начинали желтеть и осыпаться. Все предстало перед Тихоном в ином свете по сравнению с тем, как еще несколько часов назад, он, совсем чужой, озабоченный, шел на кладбище, с трудом разбирая дорогу.

Женщина дивилась его желанию найти могилу, говоря, что редко кто теперь делает такие вещи.
— А что особенного? У нас дача в двадцати километрах отсюда. Ездим туда-сюда мимо Волоколамска десять лет. Вот я и решил наконец заехать. Я подумал: не найду теперь — не найду никогда.
— Известно ли хотя бы приблизительно, где он жил?
— Я почти ничего не знаю. Из тех родственников, кто его хорошо знал, многие умерли. Не у кого спросить. Во время войны он работал на станции Волоколамск, водил поезда...
— Тогда скорее всего он жил возле станции.
— Когда началась война, — продолжал Тихон, — его жена, моя то есть бабушка, уехала с детьми в эвакуацию, а он остался. Возможно, у него была бронь или что-то вроде того, и он не имел права уехать. Водил поезда под бомбежками немцев. Кто может за себя ручаться в такой ситуации?... Когда бабушка с детьми вернулась, то оказалось, что он нашел другую женщину. С тех пор отношения разладились. Потому-то, собственно, мне мало что известно, да и спрашивать невозможно.

Женщина, в свою очередь, рассказывала о своем деде, которого в Гражданскую забросило во Владивосток; о том, каким причудливым образом она узнала о его судьбе. Она говорила о несчастном сыне, потерявшем ногу в армии, о проблемах с протезом, который нужно было заказывать в Москве. Об одном только не было ни слова: никаких жалоб на судьбу, никакой позы и амбиции, ничего такого, что отталкивало его в людях. Женщина годилась ему в матери, да и помогала теперь как сыну. Было ясно, что ни о чем его, москвича, она не попросит взамен.

Поглядев на церковь, блестевшую в солнечных лучах, он подумал, что чувство, которое он испытывает теперь, как и всегда в подобных случаях, — это божий дар и знак свыше.
Показав загс, женщина предложила позвонить заведующей, с которой была знакома, чтобы у него не было сложностей с изложением дела и встречным пониманием проблемы.
— Хотите, я дам вам свой телефон? — сорвалось у Тихона.
— В Москву... Это же платное.

"Бог мой, — подумалось ему, — да ведь и живут они с сыном вдвоем огородом и пенсией (она была на свежей могиле мужа), и трудности с протезом известно какие: кто заплатит?" Смущенный, он еще раз поблагодарил ее, пробормотав, что "надеюсь еще увидеться", и быстро зашагал к автобусной остановке, впервые жалея, что он не "новый русский" и человек без связей, а между тем — вот стимул разбогатеть и приобрести влияние, чтобы иметь возможность быть благодарным в подобных обстоятельствах.

В один из будних осенних дней, когда ему не было необходимости идти по другим делам, а погода и настроение оказались совместимы, он с утра снова поехал в Волоколамск.
Напротив него в электричке уселся пожилой краснолицый мужчина, не вполне трезвый, судя по испарине и тем шумливым предосторожностям, с которыми он пробирался между сидящих к освободившемуся месту у окна. Через несколько станций, когда проезжали Манихино, этот пассажир наконец не выдержал и начал излагать пожилому постному толстяку, типичному дачнику, сидящему рядом с Тихоном, историю своей жизни.
— Это моя родная станция, — говорил он. — Я двадцать пять лет работал здесь машинистом, а теперь я на пенсии.

Он увлекся, рассказывая об удобстве сообщения на манихинском железнодорожном узле, знакомом ему как своя пятерня (с лиловой татуировкой на тыльной стороне ладони).
— Не многие знают, что здесь, в Манихино, есть еще одна станция - на Кубинку. Когда им рассказываешь, они удивляются, что раньше не знали. У многих там дачи, а как подъехать удобнее, не знают, вот и делают крюк через Москву.

Дачник пробурчал, что "у нас там дачи нет".
— А между тем, — продолжал железнодорожник с особенной пьяной обстоятельностью, — есть расписание, а там, на последней странице, — голос его задрожал от гордости и умиления, — указана ветка Кубинка-Икша. Ходят электрички. Небольшие, всего четыре вагончика. Мне довелось на них работать. У меня в том направлении теща живет. Заезжал к ней, бывало. Удобно! — восторгался он, готовый проникнуться уже чуть ли не мировым значением родной станции, но чувствуя должно быть и то, что пора остановиться.
— Ты своему сыну скажи — просто, на память, — говорил он дачнику, указывая на Тихона, которого тоже хотел вовлечь в разговор. В его пьяном воображении все случайные люди облекались родственными отношениями между собой, а сам он был братом, другом и благодетелем их всех.
— А сам я — мордва, — говорил тем временем железнодорожник, — хотя родился здесь, под Москвой... Ну вот, мне пора.

Пожав руки дачнику и его "сыну", он отправился в тамбур, привлекая к себе всеобщее внимание. Напоследок не удержался и еще раз помахал рукой, что-то прокричав.
Тихон подумал, что если, как считают некоторые, у судьбы есть шифр, скрытый код, указывающий тому, кто его чувствует, что нужно делать и как жить, — то вот тому подтверждение. Судьба сочувствует поискам, давая понять, что он попал в нужную колею...

Светлана Павловна (заведующая загсом), кивком подтвердив, что ей звонили, спросила, как звали родственника и год его смерти, после чего пригласила Тихона пойти в архив. Проглядев пухлые записи по Волоколамску, они ничего не нашли. Но, уже почти отчаявшись, обнаружили запись в тонкой книжечке, относящейся к привокзальному поселку. Там была запись о смерти деда с указанием должности: дежурный по депо. Регистрация была проведена некоей Марией Ивановной Дубининой.
Он был обрадован находкой записи, тем более, что еще за минуту до этого был уверен, что дело безнадежно и действовал лишь из желания сделать все, что в силах, прежде чем отказаться от поисков. Светлана Павловна тоже просветлела лицом и стала звонить в поселковый совет.

— Петр Кириллович? Здравствуйте. Низкий вам поклон. У меня тут сидит молодой человек... Благодарю вас. Так вот, он интересуется, где могила его деда Александра Николаевича...
Тихон подсказал фамилию, и она повторила ее в трубку:
— Петр Кириллович, нет ли у вас записей, где и на каком кладбище он похоронен?... Так... Так..., — говорила она, выслушивая ответ.
Попрощавшись с Петром Кирилловичем, она сказала Тихону, чтобы он съездил в "поссовет", где с ним готовы поговорить и, может быть, что-то помогут уточнить.
— Вообще-то тогда единого похоронного бюро, как теперь, не существовало, и записи о том, где он похоронен, вряд ли найдутся. Но вам могут помочь найти его родственников.
В поссовете ему указали на женщину, некую Надежду Ивановну, которая пригласила его к письменному столу.

— Дубинина мне знакома, — сказала Надежда Ивановна. — Она живет действительно возле станции. Может, она вспомнит, где могила. Ей, правда, далеко за восемьдесят, и если не вспомнит, то ее дети знают. Вы хотите с ней встретиться?
— Я буду рад, если вы это устроите.
Надежда Ивановна оценивающе на него посмотрела.
— Я сейчас позвоню Галине Михайловне, библиотекарю. Она вас проводит...
В телефонном разговоре произошла заминка. Надежда Ивановна попросила показать паспорт. "Проверяют, не аферист ли какой", — подумал он. Надежда Ивановна, глядя в паспорт, прочла по телефону его имя, фамилию и адрес. Галина Михайловна на том конце провода была удовлетворена.

Потом, вспоминая этот день, Тихон думал, как легко он себя чувствовал в Волоколамске. Ни нерешительности, ни сомнения, ни боязни быть непонятым при обращении к незнакомым людям по этому щекотливому делу он не испытывал. Разве его поиски не напоминали похождения Чичикова? Быть может, сам Гоголь прельстился бы таким сюжетом для очередного тома "Мертвых душ". Но ему здесь верили, понимая, что можно руководствоваться хорошей целью без всякой циничной подоплеки. Он чувствовал себя в этом городе своим, ему казалось естественным, что ему помогают охотно и уделяют немало времени и сил.
Надо иногда напоминать себе, что такое возможно, чтобы в трудную минуту не проклинать жизнь и людей.

Галина Михайловна, как библиотекарь, знала многих из тех, кто живет или жил в привокзальном поселке. Она была тем человеком, который был ему нужен с самого начала. Вместе с новым гидом, он подошел к одноэтажному, выкрашенному в голубой цвет, с белыми наличниками дому. В нем было два крыльца — по числу квартир. Пройдя в калитку невысокого заборчика, огораживающего дом с фасада, поднявшись на нужное крыльцо, Галина Михайловна постучала в окно веранды. На соседнем крыльце заливались каким-то подобострастным лаем две лохматые, весьма пуделеобразные дворняги, небольшие и незлые на вид, скорее просящие подачку, чем охраняющие дом. Казалось, вот-вот они встанут на задние лапы и будут танцевать.

На пороге показалась старушка: сухонькая, седая, со слезящимися глазами. Не о всякой старости можно сказать, что она благообразна, но в данном случае нельзя было этого не признать и не проникнуться надлежащим уважением. Сознание многих десятков лет трудовой жизни, кроткое выражение лица, — все наполняло ветхий ее облик неподдельным достоинством.
Старушка пригласила войти. Затхлый воздух и бедная обстановка, но вместе с тем духовная чистота и опрятность, — вот первое впечатление, которое он получил. Кроме старушки там был пожилой худощавый человек с быстрыми,
проницательными глазами, возможно, ее сын. Галина Михайловна тем временем говорила:

— Вот, привела вашего, быть может, родственника.
Она рассказала о поисках, которые вел Тихон, и о предположении заведующей загсом, что Мария Ивановна была второй женой Александра Николаевича. Старушка сказала:
— Как же, конечно я знала Александра Николаевича. Очень хороший был человек. Он жил в этом самом доме через стенку. Но он никогда не был моим мужем. У меня был один муж — Дубинин.

Ее сын тоже закивал в подтверждение: знали Александра Николаевича, жил через стенку от нас, хороший был человек.
По поводу того, почему в загсе при регистрации смерти была записана она, Мария Ивановна ничего не вспомнила, да это уже было и не важно. Она рассказала, что женой Александра Николаевича была Лариса, которая умерла лет десять назад. Она тоже жила через стенку от них.

— А кто там живет теперь?
— Сейчас там живет ее родственница.
Не решаясь долее задерживаться, Галина Михайловна и Тихон, попрощавшись и поблагодарив старушку, отправились к тому крыльцу, возле которого лаяли пудели-дворняжки. Именно здесь, как только что выяснилось, жил Александр Николаевич.

Им открыла дверь женщина лет за шестьдесят и пригласила войти. Обстановка квартиры с точностью до зеркального отображения планировки комнат походила на квартиру Марии Ивановны. Женщина усадила их на диван в небольшой, с протертым деревянным полом, но уютной комнатке с телевизором на тумбочке и напольным цветком в большом горшке.
За исключением обычной сдержанной вежливости, она была менее приветлива и участлива, чем соседка. "Не наследника ли какого она во мне углядела," — подумал Тихон. Ему было неловко, но он твердо решил пройти по всей этой цепочке обстоятельств до конца, какой бы длинной или даже неприятной она не оказалась.

Разговор был сух, почти односложен. Его вела Галина Михайловна.
Да, жил здесь Александр Николаевич. Да, жила здесь его вторая жена. Умерла десять лет назад и похоронена рядом с мужем. Могила эта сохранилась, но надписи там никакой нет.
— Вы можете ее показать?

Женщина объяснила, с чьими могилами рядом находится искомая могила, но так сухо, что Галина Михайловна, более или менее знавшая местное кладбище, ничего не поняла. Видя, что попытки расшевелить хозяйку не приведут к успеху, Галина Михайловна рассердилась было, но удержалась и спросила, не знает ли, где могила, известная им обеим подруга Ларисы. И женщина как бы с облегчением подтвердила: "Вот она-то вас туда и проводит."
Уже спускаясь с крыльца, Тихон спросил:
— Какой он был?
— Красивый, стройный.
— Похож на меня? — усмехнулся он.
— Похож, — с сомнением отозвалась она, как если бы подумала про себя: "Скажешь тоже.
Ходят тут всякие."
— Вот в таких-то хоромах жил твой дед, — говорила Галина Михайловна, когда они шли к той старушке, которая должна была довести их до места.
Они прошли мимо здания, где размещалась администрация депо.
— Здесь он работал, — сказала Галина Михайловна. — Тот человек, который теперь дежурный по депо (она назвала имя), наверняка его помнит.
— Я рад, что его считают хорошим человеком.
Это отвечало его интуиции, хотя о деде он знал достоверно лишь то, что он в последние годы изрядно выпивал, — о таких вещах почему-то любят болтать, не заботясь о создании у окружающих настоящего образа человека. Теперь Тихон начал понимать, что дед его в первую очередь был дельным и уважаемым профессионалом. Быть дежурным по депо в сталинское время с его параноидальными требованиями к точности и плотности расписаний — не шутка. Эта нервотрепка, быть может, сильнее всяких семейных неурядиц и водки сократила его жизнь, так что умер он еще не старым человеком. Если вдуматься, — на таких все и держится, и память о нем не даром не угасла. Многие ли вспомнят о нем самом, о Тихоне, да еще через сорок лет, если он теперь умрет? Многие ли вспомнят о нем, даже если он доживет до преклонных лет? А у этого человека через сорок лет после смерти здесь есть переемники по профессии и люди, не забывшие его.

Наконец, они зашли в домик к "окончательной" старушке. Ей было явно лет под восемьдесят, но была она какая-то бодрая и живая для своих лет.
— Сегодня, кажется, Сергиев день, — сказала ей после обычных приветствий Галина Михайловна.

— А я не очень-то в этих днях и разбираюсь, — весело ответила старушка. Потом, покряхтев и попричитав, согласилась проводить их до могилы, благо это было недалеко от ее дома.
— Но только если вы тоже пойдете, — сказала она Галине Михайловне, как бы смущаясь.
Так втроем и пошли на кладбище по широкой просторной дороге, одной из лучших в поселке. Старушка вспоминала вслух о том, как первая жена Николая Александровича, бабушка Тихона, как-то приезжала в Волоколамск, а вторая жена его бывала у бабушки в Москве.
— Они не враждовали? — удивился Тихон.
— Видишь, значит — нет, — сказала Галина Михайловна.
— Твоя бабушка всю жизнь считала, что это война во всем виновата, — подтвердила старушка.
— Не знаю ничего об этом. Мне и пяти лет не было, когда она умерла.

Пришли на кладбище и, поломав голову над тем, как пробраться в лабиринте оград к нужному месту, руководимые старушкой, нашли два холмика: один повыше, а другой пониже, в квадратном окружении четырех других могил. Два безвестных холмика. Старушка объяснила: если стоять лицом к станции, то справа — могила деда, а слева — могила его жены, она и повыше будет, поскольку более свежая.
— Лариса хотела поставить ограду, — сказала она, — да ее отговорили. Четыре могилы вокруг, четыре забора, куда еще городить.
— Вот и нашел я тебя, дед, — проговорил Тихон, глядя на невысокий холмик, весь в опавших листьях высокой березы, раскинувшей свои ветви над многими могилами.
— Ну, мы пойдем, — тактично сказала Галина Михаловна.
— Идите, я вас догоню.

Галина Михайловна со старушкой отошли в сторону, обсуждая свои проблемы.
Тихон думал о несбывшихся надеждах ушедших от нас людей, и что это — самое печальное на свете и самое непоправимое. Хотя, так ли это? Ведь его собственная надежда сбылась в этот день; и если кому-то во всем мироздании от этого стало легче, если какая-то сверхчувственная связь сказала тем, кто ушел, что они не забыты, его задача выполнена; чья-то невысказанная надежда сбылась, искупление свершилось. Все остальное не имеет значения.

Он огляделся вокруг. Осенний день был облачен, но светел. Листья кружились и падали с кладбищенских деревьев. Вдали виднелась железная дорога, на которой работал когда-то его дед, и внимательный наблюдатель, проезжая в поезде или электричке, сумел бы различить и этот могильный холмик. Может ли железнодорожник мечтать о лучшей доле после смерти? Да и в самой безвестности этих могил было что-то пророческое...
Когда он догнал Галину Михайловну и провожал ее до библиотеки, она, под впечатлением счастливого завершения поисков, говорила ему о желании найти могилу своего отца, погибшего на войне в месте, известном лишь приблизительно, так что особой надежды она прежде не испытывала.

"Как хорошо, — думал Тихон, когда впечатления этого дня улеглись и выяснилось их истинное значение, — хорошо, что у кого-то появилась надежда. Ради одного этого стоило попытаться."