****
– Баба Валя, так это та самая большая тайна?
Зинаида смотрела на улыбающуюся хозяйку и не узнавала её: те два тонких шрама на щеках как будто растворились, улыбка сгладила их, распрямила. Изменились и глаза: они просветлели, распахнулись во всю ширь, и льющимся из них светом готовы были осветить всё вокруг.
– Да, Зинуша, она самая. Собиралась сегодня тебе рассказать. Да вот как вышло. – Валентина Григорьевна продолжала улыбаться, но улыбка уходила во внутрь, как будто пытаясь вытащить на поверхность воспоминания о прошлом.
– Задумала я одно доброе дело сделать – написать тебе дарственную на свою комнатёнку. Без этого тебя не пропишут. А случись что со мной, где найдёшь дешевый угол со своей зарплатой? Полезла за документами, а ордера нет. Сразу дурно стало. Вызвала скорую. А дальше что было, ты знаешь.
Зинуша, а завтра ты сможешь отпроситься с работы и сходить со мной к нотариусу?
– А мне не надо отпрашиваться, я теперь вольный казак. И хорошо, если только на месяц, а то вполне может быть, что на постоянно, замена уже есть. Так что успеем все дела переделать.
– Ох, беда-то какая – жить-то на что? Но ничего, не переживай, что-нибудь придумаем. Вот теперь-то тем более надо оформить комнату. Только соседям не надо говорить. А то ведь каждый из них мечтает заполучить лишние метры.
А ты смотреть будешь по телевизору?
– Что-то не хочется.
– Тогда давай я тебе расскажу свою историю.
Зинаида уселась в кресло рядом с диваном Валентины Григорьевны .
– Вот слушай. Приехала я в город совсем молоденькой девчонкой после школы. И не до учёбы мне было, так как воспитывалась у тётки. А о Москве говорили, что тут и работу легко найти, и зарабатывают хорошо. Да и семейное счастье легче найти. А потом поняла – кому как повезёт. Или кому что на роду написано, то и получаем.
Примчалась я сюда, не имея ни единой знакомой души и без гроша в кармане. А голод не тётка, гонит в те места, где съестным пахнет. Так и оказалась в хлебном магазине. В дверях столкнулась с молодой женщиной, в руки которой оттягивали две тяжелые сумки. А уж до того была хороша собой, как барыня со старинной картины – какая-то вся приглаженная, напомаженная. И сумки ей совсем не подходили. Я и предложила донести.
Женщина обрадовалась, но прежде чем отдать сумки, взглядом меня как через рентген пропустила. Так я оказалась домработницей у Любови Николаевны. Она всего-то на пять лет старше меня была. А её муж так на целых пятнадцать. Но командовала всем она. А вот детей не было. А муж так хотел ребёнка, но что-то не получалось у них. И вот Любовь уговорила мужа, чтобы я родила для них ребёночка. Меня она и не спрашивала, я стала полной её собственностью. Она на месяц уезжала в санаторий, а мы должны были выполнить намеченный ею план – «заквасить» ребёночка. У неё даже не мелькнуло мысли, что мы можем понравиться друг другу. Вот такой она была самоуверенной.
А случилось-то не по её – мы полюбили друг друга. И затаились. Да так, что хозяйка и не догадывалась – разве могла она допустить такую мысль, что мы против её воли пойдём? А мы миловались то на даче в её отсутствие, то где-нибудь на природе, когда свободный часок урвём.
Родила я Алёшку, и весь белый свет для меня преобразился. На всё лето уезжала с ним на дачу, чтобы рос крепким и здоровым. Это было золотое время: с разными поручениями хозяйки Михаил часто приезжал к нам – то привозил продукты, а то обязывался заняться воспитанием сына. А если учесть неплановые поездки, то он бывал у нас каждый день. Вот уж нам было приволье.
А Алёша, подрастая, стал называть меня мама. Моё сердечко ликовало,
но хозяйка строго-настрого приказала следить, чтобы он не оговаривался. И мне с первых дней пришлось приучать его называть «тётя Валя». Но он никак не хотел, сопротивлялся. И вот однажды вцепился в меня, буквально слился воедино, и прошептал: «Алюся моя». Я осыпала его поцелуями со слезами пополам, и он понял, что так называть меня он имеет право. С тех пор и пошло – Алюся моя.
Так пролетело пять лет. Михаил сына любил до беспамятства. Но эта любовь к детям сыграла со мной злую шутку – я забеременела во второй раз. Понимала, что это конец, но Михаил как с цепи сорвался: «Родишь второго и будет так, как я сказал». Но не стало по его…. Люба не простила измены, а мужа «пристегнула» к себе жалобой в партком. А в то время с этим было строго.
Ушла я. Устроилась на фабрику, жила в общежитии. Тогда с этим проще было, не то что сейчас, когда все общежития уничтожены, а иногородние всё равно работают во всех сферах.
Ещё до родов вышла замуж за первого, кто сделал предложение, совсем не зная его. Сменила фамилию, адрес. Муж настоял, чтобы и работу сменила. А я назло нелюбимому мужу лицо себе изуродовала, чтобы и он не мог любоваться им. Так и жили как кошка с собакой: когда кошка не задирает, то дружно, а чаще ненужные придирки, скандалы. А он любил меня и всё прощал. Вот только с родившимся сыном отношения не складывались. И опять моя вина была: как тигрица кидалась на мужа, когда он забавлялся с мальчонкой. А сама просто ненавидела сына, обвиняя его в разлуке с Алёшкой.
Муж перед смертью сказал, что я сама себе исковеркала судьбу. Так оно и было. Сын, чувствуя враждебное отношение к нему, уехал в мореходку, как только исполнилось шестнадцать лет, да так и остался там, бороздит моря-океаны. Когда муж был жив, между ними была переписка. А сейчас даже не знаю, жив ли. Часто спрашиваю себя: за что ему столько ненависти? А если бы встретился Михаил, отец его родной, и спросил, что с сыном, каков он? Что смогла бы ответить? Встать бы перед ним на колени, прощение попросить, покаяться …. Только ему не нужны запоздалые признания.
Вот такой жестокой я оказалась.
– Да что вы, Валентина Григорьевна, совсем вы не жестокая, а даже наоборот – очень добрая, заботливая. Это жизнь жестоко с вами поступила.
– Ох уж и жестоко. Права ты, ласточка моя. Уж столько дум я передумала. Ты представь, в город я приехала непорочной и душой, и телом. И будь хозяйка добрее, она позволила бы мне завершить учёбу в школе – ведь когда есть образование, человек уверенней себя чувствует, у него будто крылья вырастают. И я тянулась к учёбе, сразу в восьмой класс записалась, год успешно проучилась. А на следующий год хозяйка узнала о моей учёбе, и на этом закончились вечерние университеты.
Нет, она не запрещала, но на эти часы давала какое-либо задание, зная, что не выполнить его я не посмею. А потом появилась идея с рождением ребёнка. Вот так я и осталась униженным неучем. Именно поэтому и тебя заставляла ходить на разные современные курсы. Знания место не пролежат, а умные люди ими дорожат.
– А они мне и не пригодились, – грустно ответила Зинаида.– Выпроводили меня в отпуск, а у нас это первый сигнал к увольнению.
– Да ты что?! – ужаснулась Валентина Григорьевна. – А ваш усатик в погоне за юбками не разглядел трудягу Золотую пчёлку?
– Да он в отпуске.
– Слушай, Зинуша, а ведь у меня был разговор о тебе с одним знакомым. Правда. Я имела ввиду совсем другое – он не женат.
– Ой, ну тётя Валя, я же сказала, что не собираюсь замуж, а вы опять за идею-фикс, – воскликнула с улыбкой Зинаида.
– Не собираешься, пока не встретился король. А этот знакомый каким-то офисом руководит. Сколько там времени? Восемь? Ещё не поздно позвонить.
Валентина Григорьевна бодро поднялась с дивана и заспешила в коридор, где находился общий телефон. Вскоре она вернулась и произнесла
с торжественной улыбкой:
– А что я говорила: Колька – человек дела. Завтра в десять ты должна быть у него. А сейчас – спать, чтобы завтра быть свежим распустившимся бутоном Розы.
Постой, а давай-ка порепетируем, а то вдруг завтра не успеем. Покажи, как ты ходишь на работе.
– Не поняла, – брови Зинаиды от удивления поползли вверх, образуя красивые дуги. – Хожу, как и дома.
– Как дома?! – Рассмеялась Валентина Григорьевна. – Да что же это я раньше-то не спросила. Это вот с такой печалью неудовлетворённости ходишь? Да кто ж тебя такую держать будет? А ну-ка, показывай, как ты входишь к начальнику, когда он тебя вызывает.
Зинаида встала, постучала по столу:
- Здравствуйте, Валентина Григорьевна! Вы меня вызывали?
- Стой! Не Валентина Григорьевна, а Николай Викентьевич. И ты пришла на первый приём. Давай.
- Можно войти, Николай Викентьевич? Я от Валентины Григорьевны.
- Ну, слова-то ты говоришь правильные. А взгляд?! Ты должна войти взглянуть на него так, чтобы с головы до пят увидеть все его внутренности, и чтобы его сонной птичке захотелось спеть арию.
- Ха, ха, ха! – громко засмеялась Зинаида. - Какой же талантище юморной свахи пропадает в вас. Но вы правы, надо ложиться спать.
Утром они встали рано. Зинаида после душа выглядела свежей, бодрой. Волосы после ночных бигудей красиво уложились. К восьми часам они были готовы отправиться в путь, но неожиданно раздался звонок в дверь. Валентина Григорьевна распахнула её и попала в объятия Алексея. Он выпустил из рук букет и нежно целовал то её лицо, то руки, тихо приговаривая:
- Как я рад, Алюсенька, что ты на ногах. Алюся моя, как долго я ждал этой встречи. Но я всегда верил, что она состоится. Всех женщин я сравнивал
с тобой. Но второй такой не было.
- Она есть, сынок. Она здесь.
- Я вижу, мама…. Я знаю…. – он склонил голову на грудь Валентины Григорьевны, зарывшись лицом в пышных складках новой кофточки.
А цветы тихо падали на пол, чтобы не мешать их долгожданной встрече.
ПРОЛОГ
Прошло несколько лет. Зинаида и Валентина Григорьевна жили у Алексея. Общим любимцем среди взрослых был маленький Николка, получившийся зеркальным отражением Зинаиды. Алексей всё свободное время посвящал сыну. Но Зинаида не ревновала ни того, ни другого. У неё просто не хватало времени на это, так как на её плечах была и Любовь Николаевна, к которой она ездила ежедневно. А после того, как Алексей съездил в Северодвинск и разыскал там брата, а затем и перевёз в родной город, то забот у Зинаиды ещё прибавилось. Жил он у Любови Николаевны, так как она твёрдо заявила об этом, впервые увидев и осознав его точное сходство с её мужем, незабвенным Николенькой.
У Валентины Григорьевны отношения с младшим сыном медленно, но налаживались – каждый её приезд к Любови Николаевны надстраивал очередной пролёт некогда разрушенного моста её судьбы.
И жизнь, как горная река,
Бурлила, ниспадала,
Семьи надёжная рука
Её судьбою стала.