Рынок
Если бы я не видел, я бы молчал. Но мне довелось.
Я вышел из дома, обнадёженный пением птиц. Всё было мирно, и мир был светел. Но из подворотни выбежал человек, закрывая голову руками. Его преследовал столб света, в котором шёл град. Громовой голос сопровождал его: «Ты будешь гидом в демонстрации моих творений!». Не знаю – почему, но я побежал рядом, даже чуть впереди, повернувшись к нему вполоборота. Говорить что-либо было бессмысленным: он не видел меня. Мы вбежали в рынок. Нас встретил американский консул и, накачивая человека кока-колой, пытался завернуть в американский флаг. Но звёзды на флаге выстроились в невиданные созвездия и сбивали с курса. Человек вырвался и побежал к картофельным рядам. Столб света с градом преследовал его. Я бежал рядом. Картофель прорастал сквозь мешки длинными упругими ростками. Они, словно черви, обвивали сидящую на мешках торговку, и потому она спешила всё продать. «Покажи мне моё творение!» – гремел голос. Человек замахал руками и забился под мешки. Ростки тут же обвили его, а торговка укрыла ватником и легла сверху. Я вытащил человека из-под мешков, но он оттолкнул меня и устремился вглубь рынка. Столб света преследовал его даже под навесом. Торговка капустой остановила человека и прижала к себе: «Посмотри на мой вилок: он такой же упругий, как и мои груди!» – она расстегнула кофту и положила грудь на весы, на другой чаше лежал кочан. «Видишь, – шептала торговка, – у меня всё в соку». Человек заметался между рядами. Продавцы пихали ему в уши корейские соленья и зелень. Человек вырвался и попытался покинуть рынок, но его остановил постовой: «Ты слишком худ и наркозависим. Покажи вены». Человек оголил руки и ужаснулся: в венах торчали сотни игл. «О, Господи! – закричал человек, – я никогда не кололся!». «Ты заблудший», – спокойно сказал постовой и достал пистолет. Мы ринулись к торговым рядам. Постовой открыл огонь на поражение. Человек прятался за прилавками, но столб света выдавал его. Человек забегал между случайными покупателями, те ловили шальные пули и прятали их в себя. Кто-то включил Баха. На прилавок упал ангел, проломив навес. Его накрыли пустыми мешками и посыпали хлором. Постовой расстрелял обойму и сменился. Старая торговка сушёной сливой ухватила человека за ногу, повалила и затолкала в рот сухофрукты, похожие на кожу прокажённых. Человек поперхнулся и впал в кому. Видя это, торговцы содрали с него одежду и натёрли тело перцем. Они резали его на части и поливали уксусом. Я пытался удержать их, но они резали, резали без всякого азарта, равнодушно отделяя кости и высасывая мозги. Я молил их остановиться. Я встал на колени, но они не видели мою светлую душу – одну среди этих затхлых туш, не разлагающихся только потому, что пьют чистый хлор и спят в ванных с формалином. Стало заметно, что человек устал. Этот мир надоел ему, и воскресать в этом мире ему не хотелось. «Другого не будет!» – громыхал голос. Торговцы выложили разделанного человека на прилавок, запрашивая серебро. Над каждой из частей его светилась узкая полоска света. Покупатели пробовали его части, давились и растворялись в них. Небо вопило, опрокидывая летательные аппараты. Кто-то выключил Баха. Я нанял грузчика и разъезжал на тачке меж рядов, посыпая торговцев табачным пеплом. Я пытался вразумить их. Я взывал к Велимиру: «О приди, Велимир, в этот мир! Где твои песни, усмирившие прибой рынка? Веди их в поединок! Мы будем едины!».
Я огляделся: неужели этот мир одолел человека? Конечно, нет. Уже к полудню директор рынка возлюбил ближнего, и это стало невыносимым. Торговцы бросали товар и вешались поголовно. Прилавки уходили под асфальт. «Опустите мне веки!» – визжал постовой. «Вот и всё, – подумал я, оставляя здесь прежнюю жизнь. Господи, включи мне Баха, я сумею вернуться домой».