Снайпер

       


     Лаури Иммонен уютно устроился между двух огромных валунов. Он постелил густого лапника, срезанного верной старой финкой, поверх лапника кинул брезентовую накидку. Соорудив это ложе, Лаури присел сбоку и как обычно (не говоря уже, как положено), проверил винтовку. Это была хорошая русская винтовка. Ей уже было много лет, она служила людям еще тогда, когда русский царь был Великим Князем Финляндским. Лаури Иммонен, как, наверное, большинство людей, которые по долгу службы или работы проводят много времени в одиночестве, был склонен к философствованию. Причем темой для философских внутренних монологов и диалогов могло стать что угодно. В данный момент предметом его философских размышлений была эта старая винтовка. Надо же, рассуждал про себя Лаури, эту винтовку сделали давным-давно где-то в России. Затем ее привезли в Финляндию, и она служила русскому солдату. Затем она, скорее всего, попала в руки красного финна, как попало к красным финнам много оружия от русских солдат. Так рассказывал отец Лаури, который был красным финном. Затем красного финна убили, или посадили в лагерь, как отца Лаури, а винтовка досталась белому финну. Затем она долго лежала на складе. Потом к ней приделали оптический прицел, и она снова стала служить финнам. Теперь уже и не красным и не белым, а просто финнам. С точки зрения Лаури, финны перестали практически делиться на белых и красных только тогда, когда русские решили, что у огромной Финляндии слишком много земли, и им следовало бы поделиться с маленькой Россией. Вот, например, Кари Сепойка, пожилой хуторянин из-под Койвисто, до этой зимней войны был совсем красный, по его рассказам даже ссорился из-за этого с отцом. Он не то чтобы совсем перестал быть красным, но любви к соседям у него явно поубавилось, после того как он лишился своего хутора.
      От винтовки мысли Лаури плавно перетекли на первого владельца этой винтовки, русского солдата. Сейчас ему, наверное, под шестьдесят. Жив ли он, догадывается ли, что его винтовка сейчас лежит на коленях у финского снайпера, который должен стрелять в его соплеменников. Затем Лаури подумалось о мастере, который делал эту винтовку. Хорошие винтовки делают русские, подумалось ему. В шюцкоровском отряде, где Лаури учили стрелять из боевого оружия, ему пришлось пострелять из разных винтовок и карабинов. Немецкие, чешские, австрийские, итальянские, каких только ружей там не было. Научившись хорошо стрелять, Лаури взял в руки случайно попавшуюся на глаза длинную русскую винтовку. Из нее и без оптического прицела Лаури попадал почти в любую цель. Что говорить про прицел. С прицелом для Лаури не осталось ничего невозможного. Когда пришла повестка, он взял эту винтовку с собой. Прибыв в часть, глядя на эту винтовку, начальство так и определило его в снайперы. Так получилось, что винтовка определила его судьбу, как минимум на войне.
Лаури лег на брезент, прикинул сектор обстрела. Огромная поляна лежала как на ладони. Хоть через нее иди, хоть по краю огибай, все равно попадаешь на мушку. Разведчики сообщили, что через эту поляну идет сообщение между двумя подразделениями русских. В основном одиночные лыжники, но иногда и по несколько человек. Разведчики специально не стали брать именно на этой лыжне языка, чтобы прислать потом снайпера. Оставшись довольным выбранной позицией, Лаури решил немного вздремнуть. Он пришел сюда почти затемно, до полного рассвета еще было время. Он привалился к валуну, воткнул лыжную палку себе под ребро так, чтобы если он начнет совсем засыпать и заваливаться на бок, острие палки разбудит его. Пробыв в смутном забытьи около часа, Лаури встал, стряхнул с себя сонливое состояние. Развернув теплый шарф в рюкзаке, вынул из него фляжку с тепловатым эрзац-кофе. Сделав пару добрых глотков, Лаури окончательно пришел в бодрое состояние духа и тела. Немного постояв, Лаури сперва присел на край брезента, затем откинулся на спину и начал смотреть в утреннее небо. Сна уже не было и в помине. Он лежал и слушал тишину. Над ним уходили вверх, и казалось, касались, друг друга верхушками большие ели, усыпанные сверху шишками.
      Лаури никогда не был за границей, он вообще дальше Турку нигде не был. Но в школе рассказывали, что на свете много разных стран, в которых растут разные деревья, например пальмы. И там никогда не бывает снега. Философская кнопочка сработала в голове у Лаури, и он начал представлять себе как какой-нибудь черноволосый, смуглый, а то и вообще негр – снайпер, так же лежит сейчас на песке под пальмами, смотрит в еще почти ночное небо и поглаживает рукой винтовку. Интересно, а какая у него винтовка, подумал Лаури. Вряд ли русская. Откуда у негров русские винтовки. У них, наверное, английские или американские.
     Вот этого снайпера бы сюда. Он бы, наверное, сразу замерз. Лаури не боялся мороза. У него было теплое нижнее белье, меховая куртка, ватные штаны. Ноги чисто вымыты, смазаны гусиным жиром и надежно защищены шерстяными носками и пьексами с меховыми подкладками. Он, Лаури, и так не очень мерзлявый, а в такой шкуре, ему любой мороз нипочем. Вот немецкие и чешские винтовки боятся мороза, это он точно знал. А русская винтовка не боится. Это потому, что в России, как и в Финляндии, есть морозы, а в Германии и Чехии нет. Это опять проскочила философская мысль в голове у Лаури Иммонена.
     До его уха донесся издалека знакомый скрип. Так скрипит лыжник, когда идет по лыжне. Лаури перевернулся на живот, прислушался к тишине. Скрип был справа. Лаури приготовил винтовку и посмотрел в оптический прицел. Край поляны стал ближе в несколько раз. Вскоре на лыжне показалась тень. Через несколько мгновений тень превратилась в большого мужчину, который довольно ходко шел по лыжне. Мужчина был явно не очень хороший лыжник, шел он неправильно, далеко так не уйдешь. Хотя мужик здоровый, подумалось Лаури, вон он, на одной силе идет. Ну, Господи, прими душу этого большого русского мужика, подумал Лаури. Он не был уверен, что этот мужик попадет в ад, так как кто знает, может, этот мужик и вовсе не грешил по жизни. Ведь сюда его прислали, тоже, очень даже может быть, не по своей воле. Просто это война. И на ней умирают по воле других людей. Вздохнув, Лаури прицелился в область сердца лыжника, и плавно нажал спусковой крючок. Пришитый к куртке на плече кусок старого валенка погасил отдачу, она почти вся ушла в войлок. Русского как будто бревном смело с лыжни. Лаури видел, что он упал навзничь, раскинув ноги и руки. Одна лыжа лежала в снегу, продолжая вывернутую ногу, другая торчала почти прямо вверх. Лаури про себя отметил, что пуля попала в кость, ребро, поэтому мужчину так отбросило. Это было не очень хорошо, с точки зрения Лаури Иммонена. Так мужчина может умереть не сразу. Это плохо. Лаури внимательно посмотрел в оптический прицел. Русский не шевелился. Это хорошо, успокоился Лаури. Не надо, чтобы человек мучился. Этому русскому суждено было умереть в это утро, раз он пошел по этой лыжне и здесь был снайпер Лаури Иммонен. Но он не должен был мучиться. Это хорошая смерть, подумал философ Иммонен. Не лежишь в больнице или дома, никто не должен за тобой ухаживать. Ведь когда кто-то вынужден за тобой умирающим ухаживать, то это плохо. Если это любящая жена или мать, то они страдают от того, что тебе плохо, и ты умираешь. А если это медсестры в больнице, то они, наверное, думают, поскорее бы ты уже умер, если не можешь выздороветь. А этот русский умер сразу. Теперь его семья получит пенсию, семье не надо будет его хоронить. Это сделают другие военные. Конечно, семья хотела бы, чтобы этот мужчина вернулся домой живой и здоровый. Первого Лаури не мог допустить, ведь это не он сейчас бежал по лыжне где-нибудь под Псковом или Новгородом. Это русский, в военной форме бежал на лыжах под Сортавалой. Так что живым его семья все равно бы с этой лыжни его не получила бы. Так что остается им утешаться, что он не вернется инвалидом. От этого их избавил снайпер Лаури Иммонен.
     После выстрела Лаури долго вслушивался в тишину. Ничто не нарушало лесного покоя. Значит можно пока не менять позицию. Прошел час, затем второй. Опять заскрипел снег. Лаури припал к оптическому прицелу. Двое. Один повыше, другой пониже. На голове первого смешная русская военная шапка с острым верхом, путьонофка, как ее называют русские. Другой – в большой шапке ушанке. Лаури выстрелил. Мгновенно передернув затвор, Лаури опять припал к прицелу, и послал пулю под нижний край большой шапки-ушанки. Первому пуля пробила сердце, не задев ни ребра, ни позвоночник. Лаури понял это, так как русский не откинулся назад, отброшенный ударом, а, взмахнув обеими руками, попытался схватиться за сердце и просто как шел, так и упал вбок от лыжни. Лаури посмотрел в прицел. Первый не шевелился. Значит он уже на небе, в компании того здорового мужика. Оптика переместила взгляд Лаури на лыжника в шапке-ушанке, вернее уже без нее. « Вой виттуу!» - грязно выругался про себя Лаури. « Юмалаута, сатана, сатана!» Беззвучно то, ругаясь, то, поминая Господа, снайпер Иммонен кусал мерзлую рукавицу. Второй лыжник рассыпал по снегу кудри не очень коротких волос. Румяные щеки, красивый рот, очень красивый нос. Только левого глаза не хватало. Вместо него было красное пятно. И снег за головой весь красный. « Саатана!» - Снова выругался Лаури.
     Еще через час до чуткого слуха Лаури донеслись отзвуки голосов. Прислушавшись, опытный снайпер Лаури Иммонен понял, что идет группа людей, и идет неспроста, а готовая к бою. Вступать в бой с, так сказать, превосходящими силами противника в планы Лаури не входило. Он быстро скатал брезент, упаковал винтовку, подтянул амуницию, сунул ноги в лыжные крепления, оттолкнулся палками и только его, Лаури, и видели. Он знал куда бежать. Можно было бы поискать еще какую-нибудь позицию, но Лаури знал, что сейчас может начаться общая тревога, где-нибудь может быть послана группа наперерез. Поэтому надо было быстро уходить. На подходе к своим, из-под снега его окликнули «Пароль!». «Мяюря» - буркнул в ответ Лаури и снежный бугор успокоился. Лаури усмехнулся про себя. Майор придумывал такие пароли, чтобы русские нипочем не смогли бы их повторить, даже если бы узнали. Но пару раз вышли трагические конфузы. Среди русских были и карелы, и красные финны, и ингерманландцы, тоже финны, но давно жившие в России. Они правильно произнесли пароли, в расположение рот Аролахти и Силандера ворвались русские, которые, воспользовавшись моментом, положили половину обеих рот. Русским, конечно, тоже досталось, они в общей сложности оставили несколько десятков трупов своих солдат. Но тут арифметика простая. Русских гораздо больше. Значит, если в бою погибло поровну, то этот бой Финляндия проиграла. А Силандер с Аролахти потеряли больше сотни людей, то есть вдвое больше русских.
     Войдя в блиндаж, Лаури разделся до нижнего белья, развесил одежду и, коротко поприветствовав обитателей бункера, прошел в свой угол. Он лег на топчан и стал смотреть в потолок. Затем посмотрел на товарищей по жилью.
     - Трое. Среди них женщина.
     - Красивая? – спросил цыган Йорка Путконен.
     - Красивая, - вздохнул Лаури и опять стал смотреть в потолок.
 Все посмотрели на фельдфебеля. Тот вздохнул, достал из деревянного ящика из-под патронов бутылку шведского спирта «Аквавит». Плеснув в котелок грамм сто, развел наполовину талой водой из ведра у печки и приказал взглядом рядовому Раунио отдать котелок Лаури. Лаури сел на топчане, взял котелок, долго смотрел в него, как бы собираясь с духом, или задумавшись о чем-то. Затем, в несколько глотков, выпил все содержимое котелка, запил горячим эрзац-кофе из кружки на печи. После этого он закурил русскую папиросу, вкус которой ему очень нравился. Хмель ударил в голову сразу по-боксерски. Погасив папиросу, и зевнув пару раз, снайпер Лаури Иммонен забылся после трудового фронтового дня. Ему снилась эта женщина, но у нее были оба глаза, и они были очень красивые. Она смеялась и говорила ему « Ты промахнулся. Видишь, я жива». « Ты говоришь по-фински? – Удивился во сне Лаури. « Не знаю, сказала женщина. Я говорю и все. Но ведь я тебя понимаю, значит, ты говоришь по-фински. Это хорошо, это очень хорошо, что я промахнулся».
     Кто-то тряс его за плечо. « Ужин готов, пошли есть» - Звал его рядовой Раунио. Лаури, ничего не понимая, какое то время смотрел на него.
     - Я промахнулся?
     - Не знаю, - сказал Раунио. – Наверное, нет. Ты никогда не промахиваешься.
     - Да, я никогда не промахиваюсь, - грустно сказал Лаури Иммонен и, сутулясь, пошел за Юсси Раунио, прихватив свой котелок.