Этот свет какой-то медленный, он просто течёт, а не светит. Дождаться замедленного взрыва, отодвинуть время как пустую тарелку с бывшими вишнями - теперь косточками, излучающими влажный огонь и куриную желчь; поднять голову и насладиться туманом тихого зимнего дня, затеряться в нём островом на белом крыле, протянуть к нему строчку одиноких следов, споткнуться взглядом о рыбацкие лунки с вывороченными на поверхность и омытыми зеленью пруда буграми ледяной кашицы, удариться в небо тяжёлым шаром, сумасшедшего тела снеговика и развеситься каплями снега в пустыне без пирамид…
Мутновато всё, как тут напишешь партитуру? придётся просто цепляться за «место направки», так, по-моему, это всё происходит в левой части сцены, поехали дальше, введём в память…
Сизокрылое, разношёрстное общество голых кустов с сиреневым отливом наплывает на белый бархат слегка подтаявшего голубыми пятнами льда (здесь не забыть вставить «запах черёмухи»), с переходом на серую холодную береговую линию, охваченную размытой кривой изгибающейся бетонной набережной и убегает белым носорогом в пустыню притихших полей…
Да, что же это такое, будто кроме пустынь ничего и нет на земле. Правая часть сцены, запишем размер, диаметр пятна, глубина… А, какая глубина у убегающего вдоль берегового изгиба белого носорога? Поворот, рог, а ведь неплохо, наверное, получится; пока всё гармонично, но если бы не бетонная набережная, то можно было бы утонуть в этой гармонии, читаем пьесу и пишем дальше…
Кривые маникюрные ножницы вынули из листа чёрного бархата мягкую фигуру маленького пажа и бросили вокруг него развёрнутый лёгким лоскутом папиросной бумаги шлейф, утопающий в локонах принцессы, неутомимой спиралью уходящих в небо и сцепленных кольцом короны из расплавленного золота с резким контуром, расщеплённым по краям лучами бледной холодной желтизны, с отблеском прозрачного налёта зелени; стук оранжевых копыт вороного коня догоняет их следы и топчет, разматывая тугую их косу в блестящие фиолетовые ленты, колеблющихся языков, намываемых на тёплую красно-жёлтую землю, мерцающую огненным ковром с голубыми переливами на поверхности и кроваво красными угольными точками, с очернёнными резкими гранями не полностью сгоревшей клетчатки…
Распечатка с пульта управления покажет участие каждого прибора в спектакле…
Отчего, вы так несправедливы ко мне, почему не верите, что благородство крови, это ещё не всё возможное благородство; существует благородство души, и она тянется к другой, такой же благородной, пусть она заключена в скромную униформу, маленького человека, всего лишь пажа, но ведь этот паж – рыцарь, почему я не могу любить рыцаря? Что мне может помешать в этом, уж не кровь моя, не моё положение, только на время смерть разлучит, а потом и она будет бессильна, души наши соединятся, так почему не могу я требовать соединения наших тел уже здесь, на земле, кто может помешать мне? ведь только вы, один лишь вы, своим неверием и нерешительностью…
… номера световых положений, время переходов в другое положение, перечень номеров каналов с присвоенными им уровнями…
Готовьтесь, сударь, вы примете сейчас свою смерть! Ваше высочество, отойдите, я просто вынужден… Позиция четыре, удар, отбит, туше (покачиваясь, уходит в глубину сцены). Кони, тени, кони летят над снежной равниной, они поднимаются ввысь, равнина заливается кровавой пеной тумана, в ней мелькает плащ кардинала. Выступает из глубины «звенящая даль» - холодная голубовато-серебристая, кровь постепенно стекает в яму, всё уже покрыто магмой, светло-оранжевой, над ней отчётливо проступает «луговой ветер», светло-фисташковый…
Я жду, всё время тебя жду, ведь я пришла сказать, что ухожу от тебя. Даже сказать «это» и то мне приходится ждать. Интересно, каким цветом ты обозначишь мой уход? Как ты запишешь это в свою проклятую партитуру, которую тебе обязательно надо закончить к завтрашнему утру. Я знаю, ты её обязательно закончишь, но сделаешь это без меня. Прошу тебя, подожди, подожди с этим разговором до завтра, до утра, нет, до обеда, но только подожди, я не могу думать, когда ты приходишь и требуешь от меня разговора… Ты, что-то путаешь, мой милый, не разговора я уже требую, я пришла сказать, что ухожу, ухожу совсем, ты, наконец, можешь бросить своё никчёмное, однодневное потребностью занятие и услышать: я от тебя ухожу!!!
Мой милый, милый паж, какое знакомое лицо, почему оно стало таким чужим, куда делся румянец, куда исчезли очаровательные ямочки в уголках рта, куда скрылись лучики вокруг твоих глаз, куда убежала вечная смешинка с твоих губ, почему они стали такие холодные и серые; где, где теперь наш белый носорог, за каким поворотом его искать, но он верный друг, точнее он тоже был, был верным другом, он оставил мне свой рог, он такой удобный, на него так удобно будет упасть, он достанет до моего теперь пустого сердца, оно пусто без тебя мой милый, я готова его опять наполнить тобой, я иду к тебе…
Можно было и не хлопать так дверью, ведь самой же потом договариваться с мастерами, чинить притолоку, замазывать отпавшую штукатурку, но может быть в этот раз и я смогу всё починить сам. Пожалуй, это было серьёзно, слишком серьёзно она мне всё «это» говорила, у меня нет выбора – исправлять, на этот раз, всё придётся самому. Так, продолжим: «багряно-золотой», меняем на «санрайз», что дальше?
… когда это кончится, в самом деле! вы, прекратите издеваться надо мной! Вы, все, прекратите «это» делать?!
… простите, господин художник, там ваша жена… на лестнице, понимаете, она мертва, у неё из груди торчит рог белого носорога…
… «барокко».. «бабушкина ваза»… «античные руины»…